Издержки справедливости (джен)

Чо прошла за Мариэттой в гостиную и села на старый диван — потертый, скрипучий, он остался от прежних хозяев, как, впрочем, и вся обстановка. Мариэтта могла бы его заменить, выкинуть весь этот хлам или вовсе переехать из унылого маггловского района. Она жила здесь семь лет — с тех пор, как закончилась война, — и если бы она съехала завтра, квартира выглядела бы точно так же, как и в день, когда она сюда заселилась. Разве что все зеркала исчезли со стен. Мариэтта могла позволить себе жить лучше, но не жила.

Комната была слабо освещена несколькими тусклыми лампами, огонь в камине еле горел, за окном чернела по-зимнему рано спустившаяся ночь.

Мариэтта расположилась в кресле напротив. На ней была старая домашняя мантия, на лице — толстый слой макияжа, хотя Чо точно знала, что никуда она в этот вечер уже не пойдет. Ни в этот, ни в какой-либо другой.

Она смотрела на Чо с обреченной тоской. Она догадывалась, зачем Чо здесь: знала ее слишком хорошо, а скрывать свои эмоции Чо никогда не умела, тем более от лучшей подруги.

— Чаю хочешь? — предложила Мариэтта устало.

— Нет-нет, я на минутку, — Чо торопливо водрузила на колени увесистый черный кейс. — У меня отличные новости!

Когда щелкнул замок кейса, Мариэтта поморщилась. Чо протянула ей папку.

— Я сделала это, — голос дрогнул от волнительного предвкушения. — У нас есть дело!

Мариэтта бросила на нее недовольный взгляд, но папку все же взяла.

— Опять?

— На этот раз все будет иначе…

— То есть еще хуже, чем в предыдущие пять раз... или их было шесть?

Мариэтта переворачивала, не читая, сложенные в папке листы пергамента, исписанные формулами и пояснениями. Потом взяла последний, покрутила в руках.

— Он пустой, — она вопросительно посмотрела на Чо.

— Это проклятье, — объявила Чо почти торжественно. — То самое, Мариэтта. Я воссоздала его…

От спокойствия Мариэтты не осталось и следа: она вскрикнула, отшвырнула пергамент, точно он ее ужалил, вскочила на ноги. Папка с формулами упала на пол, листы разлетелись по полу.

— Ты спятила! — выкрикнула Мариэтта. — Зачем ты даешь это мне?! Зачем…

Ее ладони взметнулись к лицу, дрожащие пальцы заскользили по щекам — сперва медленно, осторожно, потом все грубее, жестче, сминая кожу, словно она пыталась ее сорвать. Отвратительные прыщи все еще были там, под слоем макияжа. Некоторые сошли за последние годы, но на их месте появились белые шрамы, чтобы после уже не исчезнуть никогда. По щекам Мариэтты потекли слезы.

— Прости, прости, Мариэтта, я не хотела тебя напугать… — Чо бросилась к ней, попыталась обнять, но та отшатнулась.

— Зачем?.. — повторила Мариэтта обреченно. — Зачем ты меня мучаешь?

Чо почувствовала, что и сама готова расплакаться. Сердце сжималось от чужой боли, привычно делая ее своей. Может, эта самая боль и не давала ей успокоиться все эти годы?

— Я глупая, совсем глупая, не подумала… — бормотала она сбивчиво. — Не нужно было давать его тебе… Но оно безвредно, правда, безвредно! Понимаешь, теперь все изменится, на этот раз все обязательно получится, вот увидишь! Больше она не сможет отпираться, будто это разновидность обычного Фурункулуса! Ты только посмотри…

Чо опустилась на пол, принялась искать что-то в своих записях, затем, найдя нужный листок, протянула его Мариэтте. Та вновь отпрянула, обхватила себя руками.

— Это темное проклятье категории С, понимаешь? Как только я докажу…

— Как доказала предыдущие пять раз? Нет, все-таки шесть, — проговорила Мариэтта с горечью; слезы текли по ее лицу черной тушью, мешаясь с размазанной пудрой, но она даже не пыталась их вытирать. — Они уже смеются над тобой. Над нами. Каждый раз, как ты меня тянешь на очередное предварительное слушание. Предварительное — нас даже до суда Визенгамота не допускают! Бесплатный цирк уродов — вот кто мы для них. Вот кто я… для всех! А видеть ее — знаешь, каково мне видеть ее? С ее счастливой жизнью, женихом, карьерой! Как же я ненавижу ее, как ненавижу! Не знала даже, что так умею!.. — она выкрикнула последние слова, а потом вдруг резко стихла, словно вспышка гнева лишила ее последних сил, взгляд потух и опустел.

Мариэтта тяжело опустилась на диван, привычная усталость навалилась на нее с новой силой.

— Просто оставь меня в покое, Чо. Забудь меня, забудь свои бессмысленные иски и проклятья. Замуж выйди, в конце концов, — ее губы скривились в горькой усмешке. — Хоть ты… Я просто устала. Пусть все будет… как есть, — она глубоко вздохнула и посмотрела на Чо уже сухими глазами. — Я так хочу.

— Ничего ты не хочешь! — с жаром возразила Чо.

— Откуда тебе знать, чего я хочу? Как будто это тебя когда-то интересовало!

Упрек был справедливым. Если бы Чо не уговорила ее прийти на то чертово собрание…

— Потому, что я знаю тебя, — Чо опустилась перед ней на колени, взяла ее руки в свои — Мариэтта больше не сопротивлялась. — И потому, что все это, — она окинула взглядом унылую гостиную, — не ты. И это, — она коснулась ладонью ее изуродованной щеки, — тоже не ты.

— А кто же я тогда? — Мариэтта скривилась. — Я уже сама не помню…

— А я помню! — Чо крепче сжала ее руки. — Помню, как ты хотела работать в Отделе международного магического сотрудничества, а не вести бухгалтерию какого-то старьевщика. Помню, как ты мечтала выйти замуж, стать матерью, жить в просторном доме за городом, а не в этой маггловской дыре, — на глазах Мариэтты снова выступили слезы. Чо продолжила совсем тихо: — Но лучше всего я помню твое доброе сердце. Как ты утешала меня после смерти Седрика, терпела истерики, вытаскивала погулять, когда мне не хотелось даже вставать с постели, — Чо улыбнулась. — Помню, как ты вот так же держала мои руки и утирала слезы, которым в то проклятое лето не было конца...

На какой-то краткий миг лицо Мариэтты вновь показалось живым, прежним. Словно не было этих прыщей и этих лет беспросветной ненависти к себе и ко всему вокруг.

— Нашла что вспомнить. Для того и нужны друзья, — фыркнула Мариэтта.

— Для того и нужны друзья, — отозвалась Чо печальным эхом. — Друзья не оставляют в покое.

Мариэтта вздохнула, посмотрела на Чо долгим нечитаемым взглядом.

— Ну ладно. Последний раз.

— Последний раз, — пообещала Чо. — Слушание через три дня. Я пришлю сову с подробностями.

— Так ты уже и в суд подала? — криво усмехнулась Мариэтта. — Была так уверена, что уговоришь меня?

— Надеялась, — улыбнулась Чо. — Я же тебя знаю.

* * *

Сквозь большие зачарованные окна кабинета главы Отдела магического правопорядка Уолтера Хейза лился свет искусственного солнца: специалисты из Отдела магического хозяйства сегодня расщедрились.

Сам Хейз, волшебник крепкого телосложения сорока с лишним лет, сидел за своим столом, серьезный и собранный. Его отец был магглорожденным, и до войны шансов на такую высокую должность у Хейза было не много. Но времена изменились, и теперь все получили по справедливости — если верить «Пророку».

Хейз то и дело бросал на Чо короткие взгляды из-под густых бровей, всякий раз хмурясь, точно она была досадной помехой, неприятной необходимостью, которую просто надо было немного потерпеть. На Мариэтту он вовсе не смотрел. Сама Мариэтта сидела рядом с Чо, не отрывая взгляд от собственных рук, голова ее была опущена как можно ниже — чтобы кудри скрывали лицо. За прошедшие девять лет она привыкла ходить, не поднимая головы, и никогда не собирала волосы в хвост.

Когда вошла Гермиона Грейнджер — всего через два месяца ей предстояло стать Гермионой Уизли, — Хейз обменялся с ней понимающими взглядами. Ей тоже приходилось мириться с «досадной помехой», но она переносила каждое слушание стоически. В конце концов, это было ее инициативой — добавить в магическое законодательство статью, позволяющую сколько угодно пересматривать одно и то же дело в случае появления новых доказательств. Она же настояла на том, чтобы каждому обвиняемому предоставляли защитника — все ради той самой пресловутой справедливости. Говорить о справедливости Грейнджер любила.

Гермиона Грейнджер коротко кивнула Чо и села на отведенное ей место.

— Приступим, — Хейз взглянул на секретаря, молодого круглолицего парнишку, и тот макнул перо в чернильницу. — Предварительное слушание от шестого января две тысячи пятого года объявляю открытым. Повторно разбирается дело об умышленном нанесении тяжких телесных повреждений перманентного характера в виде обезображивания лица с помощью темного проклятья категории С сотрудницей Отдела магического правопорядка Гермионой Джин Грейнджер. Разбирательство седьмое. Потерпевшая: Мариэтта Эджкомб, работница лавки «Подержанные товары Эткинса». Защитница: Чо Чанг, сотрудница Отдела исследований темных проклятий больницы Св. Мунго. Допрос ведет: Уолтер Хейз, глава Отдела магического правопорядка. Секретарь — Даррен Сайкс.

Он повернулся к Грейнджер.

— Мисс Грейнджер, признаете ли вы, что с полным пониманием незаконности своих действий применили неизвестное темное проклятье категории С к свитку пергамента, который седьмого октября тысяча девятьсот девяносто пятого года подписала пострадавшая мисс Эджкомб, что привело к получению последней перманентных увечий в виде обезображивания лица в день активации проклятья третьего апреля тысяча девятьсот девяносто шестого года?

— Нет, не признаю, мистер Хейз, — ответила Грейнджер. — Как уже неоднократно было подтверждено целителями Св. Мунго, проклятье, которое я применила к мисс Эджкомб, является всего лишь разновидностью сглаза Фурункулус. Сглазы такого типа не входят ни в одну категорию проклятий, обозначенных магическим законодательством как темные, и их применение не является преступлением.

Голос ее звучал ясно и ровно, наполняя кабинет спокойной уверенностью, а Чо — глухим раздражением. Точно так же говорила бы она, находясь в настоящем зале суда, прикованная цепями. Но в том зале ей никогда не оказаться — это Чо уже давно поняла.

Все время, пока Грейнджер говорила, Хейз одобрительно кивал, словно соглашаясь с каждым ее словом. Для него это была очередная формальность, пусть и неприятная. Для Чо — бой, который сейчас казался важней Битвы за Хогвартс.

Хейз обернулся к Чо:

— Вам есть что возразить?

Разумеется, Чо было что возразить — для того она и находилась здесь.

— Да, мистер Хейз. Как нам хорошо известно из книги Виндиктуса Виридиана «Как наслать проклятие и защититься, если проклятие наслали на вас», — голос самой Чо от волнения казался слишком тонким и неуверенным, — Фурункулус лечится Зельем для излечения фурункулов, что подтверждено многолетней целительской практикой, — Чо подала ему папку с отчетами из Св. Мунго — со дня последнего слушания в ней добавилось несколько листов. — К мисс Эджкомб это зелье было применено неоднократно, но эффекта так и не последовало. А как мы знаем, согласно статье двадцать три Свода законов Магической Британии, невозможность полного исцеления является первым фундаментальным признаком запрещенных темных проклятий, применение которых должно караться судом в соответствии с обстоятельствами преступления и тяжестью увечий.

Грейнджер даже не удостоила ее взглядом. Она неотрывно смотрела на Хейза, словно в кабинете не было никого, кроме них двоих.

— А я, в свою очередь, неоднократно заявляла, что за неэффективность лечения мисс Эджкомб ответственности не несу. Проблемы с исцелением могли возникнуть по ряду причин, включая врачебные ошибки, попытки самолечения и прочее. Магические суды знают прецеденты, когда простейшие сглазы не поддавались излечению по не зависящим от наложившего заклятье причинам. В качестве примера можно процитировать дело Эмерика Уэлсби от тысяча семьсот шестьдесят пятого года, а также дело Роджера Раута от тысяча девятьсот четырнадцатого года.

— Еще одной причиной могло послужить то, что проклятье является совсем не тем, за что ответчица пытается его выдать, — выпалила Чо, не дождавшись своей очереди.

— Мисс Чанг, — одернул ее Хейз, — У нас здесь слушание, а не урок прорицаний. Суд интересуют факты, а не ваши предположения.

Чо глубоко вдохнула, пытаясь сдержать закипавшую внутри злость, но когда она вновь заговорила, голос продолжал предательски звенеть.

— Хорошо, мистер Хейз. В упомянутой ранее статье двадцать третьей обозначен второй фундаментальный признак запрещенных темных проклятий, а именно — перманентность повреждений. Я полагаю, на это у мисс Грейнджер не найдется возражений.

Грейнджер не замешкалась с ответом:

— Перманентность повреждений в данном случае недоказуема, заклятье еще может сойти.

— Прошло девять лет! — Чо едва не вскочила. — Что тут доказывать, посмотрите на нее!

Она указала на Мариэтту и тут же пожалела об этом — Мариэтта вся сжалась на своем стуле, еще ниже опустив голову и крепче стиснув сцепленные в замок пальцы.

Грейнджер не дрогнула, лишь чуть заметно склонила голову набок. Отвечала она по-прежнему исключительно Хейзу.

— Если бы мисс Чанг тщательно изучила поправку один-восемь к статье двадцать третьей, принятую в тысяча девятьсот семьдесят восьмом году, то она бы знала, что есть случаи полного схождения проклятий через двадцать, тридцать и даже шестьдесят лет.

— Вы предлагаете потерпевшей подождать еще полвека, мисс Грейнджер? — не удержалась от язвительного тона Чо, за что тут же получила неодобрительный взгляд Хейза.

— Мисс Чанг, я думаю, вы согласитесь, что при таких незначительных повреждениях перманентность сглаза неоднозначна и потому не может рассматриваться как веское доказательство его принадлежности к темным, средне опасным проклятьям категории С.

Чо едва не задохнулась от возмущения — согласится она, как же! На словах о незначительности повреждений Мариэтта вздрогнула, словно ее ударили, но головы так и не подняла.

— Нет, я не соглашусь, мистер Хейз, — Чо безуспешно пыталась придать своему голосу спокойствие. — Но воля ваша.

— Моя воля здесь не при чем, мисс Чанг, — раздраженно отмахнулся Хейз. — Закон есть закон.

— Если он есть, что очень сомнительно, — огрызнулась Чо.

— Мисс Чанг! — вновь одернул ее Хейз. — Это неуважение к суду!

— Простите, мистер Хейз, — выдавила Чо без тени раскаяния. — Позвольте перейти к третьему и последнему признаку. Согласно той же статье двадцать три, пункт третий, фундаментальным и несомненным признаком темного проклятья категории С является возможность снять его частично или полностью волшебником, который его создал.

— Такое свойство действительно существует, мисс Чанг, — кивнул Хейз; Чо видела, что и он уже начинал терять терпение и хотел закончить слушание как можно скорей, — но как мы уже неоднократно выясняли, мисс Грейнджер не вела никаких записей и по памяти восстановить свой сглаз так и не смогла. Поэтому суд не может ни подтвердить, ни опровергнуть целесообразность применения этого пункта к рассматриваемому делу.

— Ну, разумеется, — язвительно заметила Чо. — Так говорит мисс Грейнджер. Было бы интересно послушать, что она скажет под Веритасерумом.

— Вы забываетесь, мисс Чанг! — вскричал Хейз. — Вы говорите о применении Веритасерума к героине Второй Магической Войны, удостоенной ордена Мерлина первой степени за выдающиеся заслуги перед Магической Британией! И ради кого? Ради предательницы, чьи действия поставили под серьезную угрозу тех немногих, кто был готов бросить вызов Волдеморту, рисковал жизнью…

Мариэтта дернулась в кресле, словно хотела вскочить и выбежать прочь из кабинета. Чо машинально сжала ее запястье.

— Все в порядке, мистер Хейз, — Грейнджер не дрогнула. — Вы знаете, что я не только уважаю законы Магической Британии, но и работаю над их усовершенствованием. Я бы не посчитала унизительным допрос под Веритасерумом, если бы на то были законные основания. Но как нам известно, их нет.

— Надолго ли? — пробормотала Чо и подала Хейзу очередную папку. — Думаю, и вам, и мисс Грейнджер будет интересно узнать, что ее якобы невинный сглаз был восстановлен мною с точностью до малейшей детали. Мои исследования подтверждают, что проклятье мисс Грейнджер может быть снято, но только ею самой. Что идеально иллюстрирует третий фундаментальный признак темных проклятий категории С.

Хейз нахмурился, но папку взял.

— Мисс Чанг, — заговорил Хейз, переворачивая листы, — вы должны понимать, что доказать идентичность этого проклятья и сглаза мисс Грейнджер не представляется возможным…

— Напротив, мистер Хейз. Если внимательно изучить отчет о полном магическом обследовании потерпевшей Мариэтты Эджкомб, проводившемся целительницей Реджиной Коул летом тысяча девятьсот девяносто шестого года, а также отчет о повторном, более глубоком обследовании, проведенном мной в апреле-мае две тысячи третьего года, становится предельно ясно, что выведенная мною формула проклятья в точности соответствует проклятью, — да, проклятью, а вовсе не сглазу Фурункулус, — которое Гермиона Грейнджер наложила на Мариэтту Эджкомб третьего апреля тысяча девятьсот девяносто шестого года.

Хейз недовольно скривился, обменялся взглядами с Грейнджер. Чо заметила, как та слегка подалась вперед, как чуть плотнее сжались ее губы. Мариэтта приподняла голову — на несколько бесконечных минут, пока Хейз вновь и вновь переворачивал страницы, мрачнея все сильней, на лице ее отразилось что-то отдаленно напоминавшее надежду. Еще немного, и на нем могло бы появиться желание жить. Чо ждала, внутренне она уже торжествовала. Неужели после стольких лет?..

— Это и есть пергамент, проклятый якобы идентичным образом? — спросил Хейз, осторожно левитируя палочкой лист пергамента.

— Именно, — с готовностью подтвердила Чо. — Но вам нечего опасаться, мистер Хейз. Для активации проклятья необходимо написать на пергаменте свое имя и совершить определенное действие.

— И какое же действие вы выбрали для активации проклятья?..

Хейз бросил суровый взгляд на записи Чо, и лицо его стало еще мрачнее.

— Очень остроумно, мисс Чанг.

— Действие — лишь формальность, — как ни в чем не бывало пояснила Чо. — Вместо него могло быть что угодно.

— Но вы выбрали именно это.

— Законом не запрещено, — она улыбнулась.

Хейз молчал. Прошла еще минута — минута, которую Чо казалось, что у нее вот-вот вырастут крылья и она взлетит без метлы за неуловимым снитчем. Но взлететь ей так и не довелось — снитч снова достался другому.

— Понимаете, мисс Чанг, — Хейз устало провел рукой по лицу, словно не хотел встречаться с ней взглядом. — Вы, безусловно, проделали сложнейшую работу… Вот только без реального случая применения вашего проклятья со всеми задокументированными последствиями поставить знак равенства между ним и сглазом мисс Грейнджер я никак не могу…

— Но мистер Хейз, исследование дает исчерпывающие данные, сомнений быть не может… — Чо лепетала словно обиженное малое дитя, голос дрожал от едва сдерживаемых слез, но ей было уже все равно.

— Мисс Чанг, ваше исследование, каким бы безупречным оно ни казалось на пергаменте, никак не подкреплено практикой. И не будет подкреплено, — твердо добавил он, когда она уже открыла рот, чтобы возразить, — так как ваше проклятье действительно является темным проклятьем категории С и применение его к волшебникам или магглам даже с их согласия и в целях эксперимента строго запрещено законом и карается штрафом и заключением в Азкабан.

— В Азкабан? — горьким эхом отозвалась Чо. — А ведь мы заключения в Азкабан даже не требуем. Мы лишь просим снять проклятье — ужасное, жестокое и несправедливое. Неужели мисс Эджкомб недостаточно страдала…

— Мисс Эджкомб даже понятия не имеет, что такое страдания, не говоря уже о жестокости и несправедливости, — вдруг отчеканила Грейнджер. Теперь она наконец-то смотрела на Чо — глаза ее горели праведным гневом, на бледных щеках выступил румянец. — Возможно, ей пришло время смириться с тем неприятным фактом, что наши действия всегда имеют последствия. Порой перманентного характера.

Хейз ее не одернул — он ее словно не слышал. Мариэтта спрятала лицо в ладонях, а Чо вскочила с места, чувствуя, как нестерпимо жжет в груди и в глазах.

— Мариэтта совершила ошибку! — выкрикнула она то ли Хейзу, то ли Грейнджер, то ли равнодушному искусственному солнцу за окном. — Ей было шестнадцать, всего шестнадцать! А то, что ты с ней сделала, это не справедливость и к закону не имеет никакого отношения. Ты жизнь ей разрушила! Что за закон позволяет проклясть человека пожизненно без суда и следствия?! Месть и самосуд — вот что это такое!..

— Мисс Чанг! Если вы сейчас же не успокоитесь и не займете свое место, я буду вынужден удалить вас из кабинета и назначить штраф, — оборвал ее Хейз.

Чо замолчала, беспомощно опустилась в кресло. Мариэтта так и не отняла ладоней от лица. Грейнджер больше на них не смотрела, только щеки ее все еще горели.

— Суд готов вынести решение по предварительному слушанию, — отчеканил Хейз. — В преступлении умышленного нанесения тяжких телесных повреждений перманентного характера в виде обезображивания лица с помощью темного проклятья категории С мисс Гермиона Джин Грейнджер признана невиновной. Иск отклонен.

Чо плохо помнила, как встала со своего места, собрала вещи и вышла в коридор. Мариэтта шла следом сгорбленной тенью. Чо протянула к ней руку, но та отшатнулась.

— Прости, — прошептала Чо. Лицо Мариэтты расплывалось перед глазами.

— И когда я уже научусь тебя не слушать, — сказала она тихо и торопливо ушла прочь по коридору.

* * *

Весь остаток дня Чо бродила по серому Лондону — в Министерстве сегодняшней погоде явно польстили. Холодный январский ветер швырял в лицо колючий мелкий снег, и он впивался в мокрые щеки ледяными иглами. Чо не чувствовала ни холода, ни усталости. Злость, боль и разочарование образовали внутри пугающую пустоту, слепую воронку. Не было даже мыслей, и сил, казалось, не было, но она шла вперед — просто не могла остановиться. Вот уже семь лет.

Впервые она пришла к Грейнджер спустя год после войны. Грейнджер как раз закончила Хогвартс, а Чо завершила обучение на целителя. До какого-то момента она искренне верила, что прыщи сойдут. Но не могла же Грейнджер и впрямь проклясть Мариэтту на всю жизнь? Но прошло три года со дня активации проклятья, а улучшений так и не было.

Тем временем Мариэтта постепенно переставала жить. Она не привыкала к своему новому лицу, она не смирялась и не искала «маленькие радости жизни». Ненависть к Грейнджер постепенно переросла в ненависть к себе, но не за предательство, которое она когда-то совершила, — нет, никакой возвышенной истории о раскаянии так и не произошло. Просто смотреть на себя было так гадко, что в какой-то момент она перестала это делать. Пропали зеркала, потом пропали красивые вещи. Пропали заколки и украшения, перестали появляться новые мантии. А потом стали пропадать друзья — те немногие, которые не отвернулись от нее еще тогда, на шестом курсе. Мариэтта никого не хотела видеть, никуда не ходила, избегала даже матери, ради которой сдала их всех тогда. Может, именно потому избегала… Чо, еще после седьмого курса решившая стать целителем — уж не ради Мариэтты ли? — не раз пыталась сама излечить ее. Но проклятье оказалось слишком сложным. Какой там Фурункулус! И Чо пошла к Гермионе Грейнджер — последнему человеку, которого она хотела видеть.

Грейнджер работала тогда в Отделе регулирования магических популяций и контроля над ними. Чо ожидала холодного и даже резкого приема, но Грейнджер была вежлива и спокойна — прямо как на этих чертовых слушаниях. Сперва Чо воодушевилась, подумала, что это добрый знак. Она разоткровенничалась — как же потом за это себя ругала! Рассказала Грейнджер, как плохо было Мариэтте, как она страдала и как пошла под откос вся ее жизнь. Грейнджер выслушала — да, она была предельно вежлива. А потом наотрез отказалась снять проклятье — все так же вежливо и спокойно. Чо вспылила — она совсем не ожидала отказа. Разве можно всерьез быть такой злопамятной стервой? Так она ее, кажется, и обозвала. А проклятье ее назвала настоящей темной магией.

— Темная магия? — переспросила Грейнджер, опасно сузив глаза. — Ну попробуй, докажи.

И Чо попробовала. Первое и абсолютно провальное слушание состоялось уже в начале двухтысячного. Второе — восемь месяцев спустя. Чо верила, что добивается справедливости. Она была далека от магических законов, но теперь, попытавшись в них разобраться, поняла, что со справедливостью они имели мало общего. В две тысячи первом был еще один иск, а год спустя, когда пришло время четвертого, Грейнджер уже сама работала в Отделе магического правопорядка и за ней было не угнаться. Для следующих двух разбирательств Чо серьезно работала над собственными исследованиями, оставалась сверхурочно в лаборатории, заказывала редкие книги со всего мира. О собственной личной жизни она давно забыла, голова ее была занята проклятьями и магическими прецедентами, а на день Валентина привычным занятием стало совместное поедание шоколада с Мариэттой.

Чо тоже жила одна, но в отличие от Мариэтты, которая ходила на все эти слушания, казалось, уже больше ради подруги, она была уверена, что у нее все получится. Не может быть, чтобы совсем ничего нельзя было сделать! Даже убийцам порой дают второй шанс. Чо верила — нужно только больше стараться. Она написала несколько статей о темных проклятьях и их лечении, ей прочили место главы исследовательского отдела при Св. Мунго… и она все равно проиграла.

Нужно было признать поражение. Нужно было, но Чо не могла. И шла вперед под стылым ветром, пока злые упрямые слезы примерзали к щекам. Столько лет поисков, борьбы. И лет этих даже не жаль. Жаль было девчушку, что утешала ее долгими бессонными ночами, выслушивала ее сдавленные рыдания, плотно затворив синий полог кровати, закрывшись ото всех чарами, отпаивала чаем и говорила, что совершенно не умеет успокаивать, но от этих неловких слов почему-то становилось легче. Жаль ее смеха, которого Чо не слышала так давно. Жаль мечты, которые не сбудутся. Пусть иные считали Мариэтту заносчивой и порой надменной, но Чо знала…

Чо вернулась домой под вечер, машинально разожгла камин. Устроившись в кресле с чашкой ароматного чая, она вновь и вновь пересматривала свои исследования, хотя и так знала их наизусть. Потом зачем-то встала и подошла к большому зеркалу над камином. У Мариэтты зеркал не было — лишь одно крошечное в сумочке, чтобы наносить макияж. В нем себя толком и не увидишь... Как и было задумано.

У самой Чо лицо было красивым и юным, а кожа — нежная и гладкая. В косметике она не нуждалась. Она провела пальцами по щекам — задумчиво, неторопливо, словно исследуя, затем не спеша вернулась к креслу. Пустой лист пергамента навязчиво притягивал взгляд. Чо взяла его в руки и долго глядела в его обманчивую опасную пустоту, не замечая, как стрелка часов сделала один, а затем и второй круг.

Чо очнулась, когда часы пробили полночь, взяла перо и написала имя — одно-единственное. Свое.

* * *

Гермиона Грейнджер никогда не опаздывала на работу. Напротив, она всегда приходила минут за десять до начала рабочего дня. Чо это предвидела, потому пришла пораньше и ждала Грейнджер у самого ее кабинета.

Увидев Чо, Грейнджер почти не выдала раздражения, спокойно выдержала взгляд.

— Если ты по поводу вчерашнего, то я не думаю, что нам стоит обсуждать дело вне кабинета мистера Хейза, — проговорила она ровно.

Чо и не собиралась ничего обсуждать. Она просто стояла и смотрела на нее, слушая, как удивительно мерно бьется в груди собственное сердце. А потом Чо ударила ее по лицу — совсем не сильно, без злости или ненависти, но с отрешенным спокойствием. Грейнджер не успела защититься; все было слишком внезапно, даже для самой Чо, словно она наблюдала себя со стороны. Рука Грейнджер дернулась за палочкой, но тут же замерла. Чо ничего не почувствовала, но по тому, как побледнела Грейнджер, как в изумлении расширились ее глаза, она поняла — проклятье сработало. Мариэтта говорила, что тоже ничего не почувствовала — пока не увидела свое отражение.

— Что ты делаешь? — прошептала Грейнджер.

— Проверяю мое проклятье, — просто ответила Чо. — И выигрываю дело.