Мечта поэта (джен)

Элизабет попыталась прикрыть глаза — они пересохли и их немилосердно жгло. Но это ей не удалось — она была мертва уже почти год.

С того самого момента, как ее жениху, мистеру Уильяму Уайту, пришла в голову идея, что на его невесте должно быть платье с историей, вся ее жизнь полетела под откос. Уильям, всегда слывший человеком увлекающимся и чудаковатым, перерыл целую кипу газет и журналов, пока не нашел его. Платье, усыпанное красными бриллиантами. По мнению Уильяма, они должны были скрепить кровью их союз.

Мнение Элизабет не слишком волновало его — его в принципе не волновало что-либо, кроме собственных идей, в которые он падал с головой, точно в пучину. Порой его невесте казалось, что она ему тоже не слишком нужна — скорее всего, дело было в ее необычайной красоте и кротком характере: она привыкла не перечить деспотичному отцу и вовсе не собиралась перечить будущему мужу. Однако это ей не удалось — она сыграла самую циничную из возможных шуток, проявила чудеса эгоизма и своеволия. Тридцать первого октября 19ХХ года, в день их свадьбы, она... умерла. Просто рухнула замертво прямо под сводами церкви, обагрив хлынувшей горлом кровью белоснежное платье, и приехавшим врачам и констеблю не осталось ничего, кроме как посочувствовать так и не ставшему мужем жениху, забрать труп и предать его земле.

Однако Уильям не привык мириться с чем-то так просто. Сколько бы его друзья-поэты ни воспевали красоту его безвременно ушедшей возлюбленной, сколько бы ни пытались утешить его, все было без толку. Тогда-то Уильям и решился на полное безумие — он попытался выкрасть Элизабет с кладбища. Но тут-то и начались странности: кто-то его уже опередил.

— Труп, говорите, пропал? — детектив мял в руках видавшую виды шляпу и тяжело вздыхал, всем видом своим показывая, что ему никак не до поисков сбежавших мертвецов. — Думаете, далеко уйдет?

— Как вам не стыдно! — укорил его Уильям.

— Я человек привычный, — пожал плечами тот. — Не обладаю тонкой душой. Знаю лишь, что на дворе нынче прохладно, а это не способствует быстрому передвижению...

Уильям выпроводил детектива и принялся мерить шагами дом. Он уже подготовил для Элизабет самую холодную и темную комнату, поставил туда просторный и, по его мнению, уютный гроб и не собирался снова мириться с потерей возлюбленной. Значит, стоило искать ее самому. Но с чего начать?

Он вновь обратился к истории платья. По правде говоря, Уильям был небогат, с трудом содержал дом и, конечно же, вряд ли смог бы позволить себе приобрести столь дорогое платье, если бы не одно "но": молва, которой оброс наряд, была столь пугающей, что пузатый лысеющий антиквар, вздрагивавший при каждом громком звуке, отдал ему эту вещь за бесценок — Уильяму даже на какое-то мгновение показалось, что старик готов и сам приплатить ему кругленькую сумму, лишь бы проклятое платье исчезло с глаз его на веки вечные.

Прервавшись на половине мысли, Уильям решил: стоит навестить антиквара.

Он опоздал. В лавке все оказалось перевернуто вверх дном и заляпано кровью. Антиквар лежал ничком на полу, под его головой растекалась огромная лужа, и Уильям решил не заглядывать ему в лицо. В руке старика — той, на которой остались пальцы — было что-то зажато. Не без труда высвободив нечто из окоченевших пальцев, Уильям развернул вощеную бумагу. С напечатанной там фотографии, сияя, взирала красавица Элен, первая владелица платья — ее отец, известный в обществе богач N, заказал его дочери на свадьбу. Ниже были ее же фотографии, только там она уже не улыбалась: из горла ее торчал нож, а платье по-прежнему оставалось чисто-белым, только камни, которыми был расшит весь лиф и подол, окрасились алым. Позже эту фотографию объявили подделкой: ведь всем и каждому было известно, что умерла несчастная Элен от чахотки и открывшегося кровотечения, а ее благонравный несостоявшийся супруг и вдовец был крайне безутешен, и он никак не мог совершить того страшного преступления, которое ему вменяли в вину злые языки. А что до платья и алых бриллиантов — всем и каждому было известно, что таковые камни чрезвычайно редки, и нашумевшее платье — только лишь искусная копия с поддельными камнями.

Позже платье было перепродано другой невесте, Мэридит. Она была очаровательной улыбчивой девушкой веселого нрава; жених ее, Джейкоб, был коммивояжером, столь же легким на подъем и приветливым, оба они точно лучились счастьем. Ровно до того момента, пока Мэридит, стоя под венцом, не рухнула замертво, точно громом пораженная, а из горла ее не потекла кровь.

Молва понеслась с новой силой. Говорили и о дьявольских кознях, и о том, что бриллианты прокляты, раз впитали в себя кровь первой невинной жертвы и помутили разум богача N. Не умолчали и о том, что Мэридит, вторая несчастная жертва проклятых камней, вовсе не была больна; а коммивояжер Джейкоб после такой потери сошел с ума и утопился в Темзе. Каждый год тридцать первого октября, в годовщину смерти невесты, разные люди видели его, потерянного, бродящего по берегу принявшей его в свои воды реки, но никто не отваживался с ним заговорить.

Уильям отшвырнул листок. Наверное, стоило потолковать с Джейкобом, но тот появлялся лишь на исходе октября, а Уильям не мог ждать так долго: осень совсем недавно вступила в свои права, и он понимал одно — жизнь без Элизабет ему не мила. Он уже собирался покинуть лавку, растерянный и разочарованный, как его внимание привлекло что-то белое на краю стола. Когда он понял, что это кусочек фаты с пришитым к нему алым камнем, счастью его не было предела. Элизабет была здесь. Осталось лишь самая малость — напасть на ее след.

* * *

Элизабет осмотрелась. В новом состоянии была особенная прелесть: ей больше не было холодно, она не чувствовала ни усталости, ни жажды, ни голода. Но появилось кое-что еще — слепая и глухая ярость и неумолимая жажда крови. Ей хотелось упиваться страданиями тех, кто по ее мнению, был повинен в том, что жизнь ее полетела под откос. Она не помнила, как выбралась из могилы и лежала ли в ней вообще — просто она словно очнулась от долгого тяжелого сна, чтобы наконец призвать к ответу всех, кого следовало.

Она начала с отца. Тиран и деспот, признававший правильным лишь собственное мнение, не дававший жизни обеим дочерям, Майкл Веллингтон долго мучился перед смертью, наполняя вернувшуюся Элизабет жизнью, напитывая своей густой кровью россыпь камней, к тому времени поблекших и утративших блеск и яркость.

Вторым оказался антиквар, имевший несчастье всучить Уильяму чертово платье. Элизабет долго думала, не начать ли собирать свою коллекцию: язык отца, который больше не скажет ей ни слова; пальцы антиквара, что больше не прикоснутся ни к какой древности, но потом оставила эту идею — и нашла трофеям лучшее применение.

Теперь на очереди стояло семейство богача N, с которого все началось, и, конечно, Уильям. Ее дорогой Уильям, собиравшийся показывать ее, точно дрессированную зверушку своим дружкам-бездельникам; Уильям, точно так же, как и отец, не терпевший любого неповиновения; Уильям, которому в голову втемяшилось, что сенсации должны идти с ним всю жизнь рука об руку.

"Простая смерть будет для него слишком малой наградой", — подумала Элизабет.

Камни будто ожили; они говорили с ней. Прикинув, что лучшей подсказкой будет один из них, Элизабет выбрала тот, что, как ей казалось, сам хотел послужить путеводной звездой, вновь обретенным компасом.

* * *

Уильям прикрыл глаза. Камень в его руках потеплел; казалось, он сам указывал путь. На душе стало светлее: он найдет Элизабет. Ноги словно сами собой понесли его к старой церкви, где должно было состояться их венчание. Он шел, повинуясь какому-то внутреннему импульсу, будто что-то свыше вело его, направляло, звало за собой. Сумерки опустились на город, но на сердце у Уильяма потеплело; в голове бились новые строчки, точно пойманная в силки птица — и на сей раз Уильям был уверен, они дождутся, не пропадут, не растают прежде, чем он донесет до бумаги перо. Но сначала он найдет Элизабет.

Прекрасная, как и в день их свадьбы, совершенно нетронутая тлением, она сидела на скамье у одной из могил и казалась живой. Уильям, едва сдерживая рвущийся наружу восторг, торопливо подошел к ней. Ее помутневшие глаза были широко раскрыты, алый рот хранил след полуулыбки, а на бледных щеках поблескивала влага.

Уильям присел рядом. Стоило дождаться, как ночь вступит в свои права и прикроет их крылом темноты — тогда он отнесет свою вновь обретенную невесту домой, и его никто не заметит. А пока он сидел рядом, сжимая закоченевшие пальцы в ладонях, и едва не плакал от счастья.

Друзья отметили, что Уильям изменился. Он выглядел то ли больным, то ли чересчур счастливым; бесконечно писал новые стихи и даже отнес в издательство сборник. Стихи приняли куда теплее, чем все его предыдущие опусы; критики отметили, что наконец-то в стихах молодого поэта появились пронзительность и искренность.

Однажды Уильям, получив очередную порцию головокружительного успеха и восторженных взглядов юных леди, по обыкновению спешил домой. Его раздражали попытки друзей сосватать ему кого-то из красоток, вечно крутившихся на поэтических вечерах. Он слишком привык к Элизабет — вечно юная, красивая, молчаливая и сговорчивая, она являла собой олицетворение всего, что Уильям ценил в женщинах, и мысль о том, что рядом с ним будет теплое существо, способное двигаться, говорить и мыслить, повергала его в первобытный ужас. Гоня прочь столь противную его душе мысль, он заметил ярко-белое пятно — кто-то скользнул в соседний переулок и растворился в темноте. Уильям пошел следом — вряд ли в осенним вечером кто-то вышел бы на улицу в белоснежном платье. Но видение будто истаяло, не оставив и следа.

Уильям вошел в дом; было холодно. Тени гуляли по стенам, и Уильяму показалось, что он в доме не один.

— Мистер Уайт, — из тени вышел знакомый ему детектив. — Надеюсь, вы не будете обижаться на меня, что я осмелился войти в дом. Ключ был в вазе от цветов, а на улице ужасно холодно и сыро...

— Разумеется, все в порядке, — пряча недовольство, Уильям натянул на лицо дежурную улыбку. — У вас есть новости по могиле моей невесты?

— К сожалению, нет, мистер Уайт, — развел руками тот. — Но вот что странно... Помните антиквара, продавшего вам то самое платье?

— Разумеется, — дернул головой Уильям.

— Он мертв, мистер Уайт.

— Вот как? Очень жаль.

— Он был убит сразу после того, как похитили вашу невесту, сэр.

— И вы говорите мне об этом только сейчас?

— Кто-то крайне жестоко обошелся с беднягой, мистер Уайт, — покачал головой детектив, проигнорировав вопрос. — Представляете, ему выкололи оба глаза...

— Довольно! — Уильям нервно сглотнул — он не желал слушать подробностей. — Я человек впечатлительный, детектив, прошу вас...

— Конечно, простите меня, — вздохнул тот. — Но ведь бедняга антиквар — не единственный. Погиб отец вашей невесты. Это ужасно. Ему кто-то вырвал язык.

— Я же попросил вас! — Уильям повел плечами. — Мне очень жаль. Я не виделся с мистером Веллингтоном с похорон Элизабет.

— Позвоните мне, если что-то вспомните, пожалуйста. Мне все-таки не дает покоя то, что оба они погибли после того, как украли вашу невесту, сэр. Один был ее отцом, а второй — тем, кто продал вам это платье.

— Вы верите в чушь с платьем? — Уильям пригладил волосы.

— Нет-нет, что вы, — улыбнулся детектив. — Я просто считаю, что мелочей не бывает, понимаете?

С трудом выпроводив детектива и убедившись, что тот вышел за ограду, Уильям нащупал драгоценную связку ключей и вошел в комнату к Элизабет. Ему показалось, что она сидела в несколько иной позе, чем он оставил ее, и будто выражение ее лица немного изменилось, а глаза помутнели еще сильнее. Обследовав ее тело, Уильям пришел к мысли о необходимости чего-то консервирующего — он не переживет, если ее прекрасная плоть истлеет и обратится в прах.

Благо Виктор Штайн, его давний приятель, учившийся в Швейцарии на кафедре анатомии, как раз приехал домой и, выслушав просьбу Уильяма, любезно согласился ему помочь. Заполучив две ампулы раствора, который Виктор назвал пластифицирующим, Уильям почти бегом направился домой. Его не слишком заботило то, что Виктор чересчур понимающе посмотрел на него, когда он рассказывал о любимой собаке тетушки, которую та хочет сохранить в первозданном виде, но не доверяет таксидермистам. Куда больше его потревожило то, что около его дома опять топтался детектив.

— Добрый вечер, мистер Уайт, — протянул он ладонь для рукопожатия. — Хотя, признаться честно, мне сложно назвать его добрым. Разрешите войти?

— Пожалуйста, — пожал плечами Уильям — ему было не до надоедливого детектива, он скорее хотел выполнить указания Виктора и ввести в давно застывшую кровь Элизабет чудесный раствор.

— Что же, вы даже не спросите, отчего я считаю этот вечер недобрым? — прищурился детектив.

— Прошу прощения, но я не могу сказать, что хоть какой-то вечер был добрым с момента смерти моей невесты.

— А как же ваш триумф? — поразился детектив. — Ваши стихи потрясающи. Хотя лично мне они кажутся слишком мрачными, простите за откровенность. Я предпочитаю лирику о любви к живым женщинам. Такие стихи, как ваши, я бы ни за что не стал читать моей жене, хотя она любит поэзию...

— Довольно, детектив, — Уильям почувствовал, что теряет терпение. — Я обойдусь без вашего мнения о моих произведениях! Зачем вы пришли?

— Убит владелец швейной фабрики, мистер Грейхолд.

— А я здесь при чем?

— Видите ли, сэр, он должен был жениться завтра. И на его невесте должно было быть точно такое же платье, как на Элизабет.

— Вы думаете, он выкрал тело моей невесты, чтобы забрать платье? Вы это серьезно?

— Нет, что вы. Я думаю, что у владельца швейной фабрики не было проблем с пошивом аналогичного платья, сэр.

— При чем здесь я? — вспылил Уильям. — Перестаньте говорить намеками!

— Мне не дает покоя то, что его невеста — сестра вашей Элизабет. И то самое платье — оно было пошито...

— Разбирайтесь с вашими платьями сами, детектив. Я хочу спать.

— Простите, что потревожил вас, сэр. Просто мне все это не дает покоя, поймите меня правильно. Третье убийство... Пропавшее тело...

Детектив убрался. Уильям запер дверь и, утирая со лба выступивший от нетерпения пот, направился в спальню Элизабет. Она была тиха, приветлива и необычайно красива; бриллианты на ее платье сияли еще более ярко, чем накануне.

Уильям ввел содержимое ампул в застывшие вены Элизабет и принялся ждать. Ему уже начало казаться, что ее глаза стали яснее, улыбка — теплее, а запах — слаще. Он ощутил некое подобие эйфории, охватившее его — воистину, счастливее его не было никого. Главное, чтобы детектив не разнюхал об истинной причине его нервозности, да и третье убийство за столь короткий срок...

* * *

— Мне очень жаль, сэр, — детектив снова слонялся перед воротами в неизменном мятом плаще и видавшей виды шляпе. — Но я вынужден провести у вас дома обыск.

— Что?.. — Уильям почувствовал, как сердце ухнуло вниз, а в ушах зашумело.

— Видите ли, сэр... По данным моего осведомителя вы получили некоторое экспериментальное вещество... А также вас видели в вечер убийства перед домом мистера Грейхолда. И я обнаружил в вашем доме в прошлый раз вещь, которая не давала мне покоя, — детектив замялся и уставился на Уильяма.

— О чем вы?

— Об этом, — детектив протянул Уильяму обрывок фаты, на котором, точно капля крови, алел бриллиант.

— Проходите, — бросил Уильям.

Он чувствовал, что он пропал. Выдавать ключи от спальни и облегчать задачу ищейкам он не собирался, но отдавал себе отчет, что рано или поздно они доберутся до двери — не бог весть какой тайник, обычная книжная полка. Любой, кто видел дом снаружи, поймет, что где-то есть еще одна комната, а детектив явно был дотошным малым. Даже если они не найдут ключ, они вскроют дверь — и он пропал. Сумасшедший дом — вот что ему грозило!

— Стойте! Я открою, — наконец не выдержал Уильям. — Вы правы. Там моя невеста. Но я не крал ее, я нашел ее тело на кладбище у церкви!

— Вот как? — удивился детектив. — Но кто-то же должен был откопать могилу, эксгумировать тело... Ладно, давайте посмотрим.

Уильям, едва совладав с дрожью в руках, открыл дверь. Холодная и мрачная, точно склеп, комната встретила вошедших запахом благовоний и разложения, ставшим Уильяму таким родным.

— Она здесь.

— Где же?

Уильям осмотрелся. Комната, как и великолепный просторный гроб, была пуста. Зато на полке...

— Соберите и опишите, — распорядился детектив.

* * *

— Бабушка Лиззи, почитай еще! — требовала малышка с золотыми кудрями. — Или расскажи про тетю Элен! Это правда, что ее убил дядя?

— Правда, — прошамкала старуха. — Ты же слышала, моя дорогая, что недавно убили Грейхолда с швейной фабрики?

— Маменька, перестаньте пугать малышку Маргарет! — в комнату вошла рассерженная молодая женщина. — Вы совсем выжили из ума! Лучше почитайте ей сказки! Или ложитесь спать, вам уже давно пора!

Лицо старухи исказила жуткая гримаса, похожая на посмертную маску:

— Тебе бы, дорогая моя, тоже стоило знать, что Грейхолд мертв. А ты вместе с мужем покрывала тот факт, что проигравшийся старик Веллингтон продал младшую дочь Грейхолду, чтобы тот покрыл его долги! И что твой брат, N, собственноручно зарезал бедняжку Элен, как свинью на убой!

— Хватит, маменька, — оборвала ее женщина. — Перестаньте пугать Маргарет. Марго, бабушка не в себе, ей опять приснился кошмар, пойди поиграй в своей комнате!

Женщина выдохнула, покачала головой и, не найдя, что сказать, вышла вон.

Лиззи повернулась к зеркалу и поправила сползающую со щеки кожу. Моргать с лицом старухи на собственном окоченевшем лице было чертовски сложно.

* * *

Уильям сидел в белой комнате, уставившись в стену. Стихи ушли, воля к жизни — тоже. Воспоминания об Элизабет сжигали его изнутри, не давая покоя. Он грезил о ней днем и ночью, и ничто толком не имело для него значения: ни обнаруженные у него пальцы антиквара, ни язык так и не состоявшегося тестя Веллингтона, ни сердце Грейхолда — только то, что Элизабет больше не было рядом. Она пропала, исчезла, будто и была только лишь плодом его больной фантазии, его музой с ледяным сердцем, его символом, его альфой и омегой, его вдохновением.

Ему было неважно, что скрипнула дверь, а в белую комнату вошел прежний детектив.

— Здравствуйте, мистер Уайт. Я прошу прощения, что потревожил вас. Но у меня есть кое-что, что я никак не могу объяснить. Вы здесь, а этой ночью произошло кое-что, что ломает всю мою теорию о вашей причастности к этим убийствам. Может, вы поможете мне все объяснить?

Уильям не ответил — ему было все равно.

— Прошу вас, поедемте со мной.

Кузов машины трясся по брусчатке, когда Уильяму показалось, что он почувствовал знакомый запах.

— Возьмите, — детектив сунул ему под нос кусок фаты. — Оно было для вас важно, верно?

Они вышли у роскошного дома. Двери его были распахнуты, изнутри пахло свежей кровью и чем-то тошнотворно сладковатым.

— Пойдемте, — кивнул детектив.

Уильям не верил глазам: на полу, распятая, лежала молодая женщина, глаза, налитые кровью, мертво смотрели в потолок, а лице исказила гримаса боли; рядом мирно, будто бы спала, лежала золотокудрая девочка лет пяти; на столе, точно на блюде, возлежала голова мужчины с вываленным языком; на стуле во главе стола восседал мужчина, судя по материалам антиквара, тот самый мистер N. Его колени и локти были вывернуты под неестественным углом, а кожа на спине надорвана и частично снята. Уильям бросился в угол, зажимая руками рот, но, увидев там морщинистую кожу с лица, брошенную так, точно это была надоевшая маска, он сполз по стене и истерически рассмеялся.

— У вас алиби, мистер Уайт, — гнул свое детектив, которого, казалось, ничуть не смущала омерзительная картина.

— Но... — Уильям поднял голову и застыл.

Впереди нечто засияло алыми огнями и обожгло его взгляд такой чистой белизной, что он онемел.

* * *

Элизабет попыталась прикрыть глаза — они пересохли и их немилосердно жгло. На сей раз ей это удалось — пусть она и была мертва уже больше года, хоть что-то из того, что сделал ее бывший жених Уильям Уайт, оказалось полезным.

Элизабет вышла из укрытия. Это был момент ее триумфа. Ей больше не нужно было окоченевшее лицо отвратительной старухи, породившей на свет такое чудовище, как мистер N. Малышку Маргарет было немного жаль, но та отказалась уходить с ней. Впрочем, как рассудила Элизабет, раз уж у нее был путь назад, разве не будет его у ребенка?

Теперь все было готово. Судьба детектива ей была неинтересна, а вот Уильяму стоило поплатиться сполна — как и отцу. Она докажет ему, что ее сговорчивость и молчание слишком дорого ему обойдутся.

— Здравствуй, Уильям, — смотреть в его широко открытые глаза доставляло ей особенное удовольствие. — Ты не помнишь моего голоса. Неудивительно, — она усмехнулась. — Хочешь, я расскажу тебе, Уильям, как я — а, точнее, ты — убил всех этих людей?

— Позвольте, леди, — попытался вмешаться детектив.

— Молчите, — бросила она. — Теперь настал мой черед говорить.

* * *

Дело закрыли после самоубийства мистера Уайта — рассудок несчастного помутился настолько, что он разбил зеркало и осколками стекла сначала выковырял себе оба глаза, а после проткнул шею. Детектив остался на своем месте, хотя порой, подвыпив в канун Хэллоуина, повадился рассказывать страшные вещи про мертвую невесту-убийцу.

До сих пор то тут, то там по-прежнему видят утопленника-коммивояжера, а еще женщину в белом платье, расшитом алыми камнями, держащую за руку златокудрую девочку, но кто они и откуда, не знает никто. Служители кладбища уверяют, что в могиле Элизабет Веллингтон лежит ее скелет в белом подвенечном платье, но даже много лет спустя никто так и не решается убедиться в этом лично.