Тысяча признаний (гет)

— Я люблю тебя!

И это первое, что он услышал, когда наконец взобрался на холм к старому дереву.

Ее светлые, почти белые руки с россыпью веснушек на кистях и плечах, крепко обхватывали его тощее тело. Он вздрогнул и почувствовал, как сердце в груди замерло. Лили пахла чем-то сладким, кажется, корицей. Северус терпеть не мог сладкое, и даже смотреть на кондитерские изделия ему бывало тошно, но когда речь шла о Лили, о ее собственном особенном запахе и любви к душным цветочным духам, ее пристрастиях ко всему, что содержит сахар в большом количестве, он не испытывал никаких неприятных ощущений. Наоборот, его тянуло к ней.

Лили была твердо уверена, что если будет постоянно говорить Северусу, что любит его, то сможет компенсировать ему отсутствие любви со стороны родителей. Понимала ли она, что это совсем не то? Вот он понимал, но менее приятными это ее слова не делало. Дружеская любовь не заменит родительскую, но в Лили этой любви было столько, что она отлично справлялась с ролью солнца в его жизни, даже когда небо над окраинами их маленького города, там, где дома срастались с полем, что уходило куда-то в темную линию леса, где им так нравилось гулять, было затянуто унылой грязной ватой облаков.

Каждая их встреча начиналась и заканчивалась одинаково, этим ее теплым «Я люблю тебя», ради которого он был готов проходить каждый день любое расстояние. Хоть он стеснялся говорить ей это в ответ, но Лили на том и не настаивала. В их разговорах всегда было без того достаточно фраз, выражающих искреннюю привязанность. Лили не ставила своей задачей получить что-то в ответ. Ей просто хотелось, чтобы Северус знал, что такое любовь, и что он достоин ее не меньше любого другого ребенка.

Лили сама толком еще не понимала, что именно подразумевает под своим признанием, ведь уже сейчас, в конце августа, накануне их первого учебного года в Хогвартсе, когда они вдвоем лежали меж высоких корней огромного старого дерева, под которым Северус впервые пару лет назад заговорил с ней, в ней зарождалось новое, незнакомое чувство, не похожее на привычную дружескую симпатию, но куда более приятное. Оно сладким теплом разливалось по телу, от него руки и ноги становились ватными, как будто при высокой температуре.

Лили открыла глаза и сквозь редкую мелкую листву взглянула на небо. Может, она просто заболела?

Северус хотел взять Лили за руку, но это было слишком сложно, просто невозможно. Едва он касался пальцами ее ладони, как тут же убирал их, надеясь, что она ничего не почувствовала. С чего он вообще взял, что Лили захочет держать его за руку? Но тут она сама схватила его за мизинец, когда он в очередной раз отдернул ладонь, и, проскользнув своими пальцами сквозь его, сжала. Ощущения были противоречивые, но скорее приятные. Он сделал глубокий вдох и стиснул ее руку.

Лили улыбнулась. Новое чувство усилилось от этого простого прикосновения к его руке. В голове возникла странная мысль, и она, поддавшись этому случайному порыву, поцеловала его в щеку.

— Я люблю тебя.

Первое, что он услышал, когда оказался после завтрака один, как ему показалось, в коридоре.

Она привычно обняла его со спины, а Северус привычно попытался побороть возникшую внутри панику. Прикосновения, особенно внезапные, стали для него за три с половиной года в Хогвартсе еще большим испытанием, возникла более крепкая исключительная ассоциация с болью, и он вроде понимал, что прикосновения Лили уж точно не причинят ему боли, но все же испытывал каждый раз сначала дискомфорт, и уже потом только прорезалось ощущение тепла, и он мог повернуться к ней, положить руки на ее талию и сухо поцеловать в лоб.

— Ты, что, опять не спал всю ночь? — девушка стала суровой и недовольной.

Северус бы мог ей соврать, но ведь это Лили, которая знает его, как облупленного, единственная, способная раскусить его ложь, и ему только и оставалось теперь, что смотреть в сторону, чуть крепче сжав руки, прощупывая сквозь плотную ткань мантии край юбки пальцами и поджимая губы под ее тяжелым взглядом. Она никогда не спрашивала, чем он занимается таким важным по ночам, что порой не спит буквально по двое суток, но всегда отчитывала и ругала его.

— Ужасно выглядишь, — Лили прильнула к его плечу.

— Хочешь предложить мне прогулять историю магии?

Северус наконец расслабился и скользнул руками дальше, соединяя их за ее спиной.

— Мы же были там на прошлой неделе, когда пришло три калеки. Я думаю, профессор нам простит один прогул…

— Кажется, я плохо на тебя влияю. Ты уже и уроки прогуливать собралась. Того глядишь, начнешь у меня книжки по темным искусствам таскать, — он наклонился и на мгновение коснулся губ подруги.

Лили не позволила ему отстраниться, устроив ладонь на его затылке. Он редко позволял себя целовать и еще реже сам целовал ее. Поцелуи были для них своеобразным знаком одобрения, способом взбодрить, только не выражением романтической симпатии, по крайней мере, оба старательно себя в этом уверяли.

В боковом коридоре послышались голоса, и она отпрянула от него. Когда группа студентов прошла мимо них, Лили взяла Северуса за руку.

— Ну так что, на историю магии или найдем местечко покомфортнее и поспим?

Он улыбнулся и потянул ее за собой, чтобы провести одним из тайных проходов к заброшенному кабинету.

— Я люблю тебя.

Первое за долгие месяцы, возможно, самые отвратительные месяцы в жизни, что он услышал от нее.

Но это было произнесено без прежней теплоты, обреченно и тяжело. Слова повисли в воздухе и упали камнем под ноги, камнем преткновения для них обоих. Он не мог отпустить, не мог принять ее обиды, все умолял о прощении, но она не прощала. Она смотрела каждый раз холодно и с болью, сглатывала ком, встававший в горле, и выдыхала хрипло, отворачивалась и убегала, чтобы успокоиться и не позволить эмоциям взять верх, и Северус видел это и знал, что ее чувства к нему не мертвы, и это знание заставляло его колебаться, сомневаться в верности принимаемых решений, метаться меж двух огней, проводя бессонные ночи в размышлениях и задыхаясь от отчаяния.

Ей же тоже мешали эти чувства, но она все никак не могла от них избавиться, как бы сильно не хотела. Она приняла ухаживания Поттера, приняла предложение выйти за него замуж, она сравнивала и каждый раз убеждалась, что Джеймс лучше, Джеймс тот, кто ей нужен, но это не обезболивало, и грудную клетку продолжало разрывать, и она захлебывалась слезами после каждого его «прости». Но Лили понимала, что их дороги разошлись еще в тот момент, когда Северус сделал свой выбор в пользу однокурсников-слизеринцев, и даже если он действительно все еще любит ее, уже ничего не изменить.

Метка на его руке тому доказательство.

Она сделала шаг к нему, а он невольно отступил и испугано посмотрел. Он отвык от нее. Отвык от прикосновений. Отвык от любви и от мыслей, что достоин быть любимым. А уж ее любви он не достоин и подавно. Он причинил ей боль и продолжал причинять, потому что не мог иначе, потому что на что-то продолжал надеяться, несмотря на кольцо на ее безымянном пальце, при взгляде на которое возникала злость, обида, не меньшая, чем у нее, когда она видела метку Пожирателя на его предплечье. Даже то, что она носила под сердцем ребенка Джеймса Поттера, не останавливало его.

— Побудь со мной, — хрипло попросила она, осторожно касаясь рукой его холодной щеки. — Пожалуйста, — подступила ближе, — Мне кажется, я скоро умру, Сев, — еще один маленький шажок, и Лили вплотную прижалась к нему и тихо всхлипнула.

— Что ты такое говоришь? — он с трудом преодолевал дикое желание вырваться из объятий, которые казались ему еще несколько минут назад самым желанным действием. — Ты не умрешь, Лили, ты будешь жить.

— Я чувствую, что мне осталось недолго. Год, может, чуть больше. Я просто знаю, и все, Сев, понимаешь. Я не могу отделаться от этого чувства, так же, как от чувств к тебе. Поэтому и позвала тебя сегодня. Я хочу, чтобы ты знал об этом.

— Я знаю, Лили, я знаю. Но ты не умрешь, слышишь меня? У тебя все будет хорошо, Лили.

Северус знал, что она прекрасно чувствует, с какой неуверенностью он произносит эти слова.

— Я люблю тебя.

Первое, что он услышал, когда стиснул в объятиях ее, едва живую, посреди разрушенной комнаты.

Первое и последнее.