Там, где солнце (гет)

Where do broken hearts go?

Can they find their way home?

Back to the open arms

Of a love that's waiting there?

Whitney Houston — «Where Do Broken Hearts Go»

Положив голову на колени, Астория Гринграсс наблюдала за движением волн, чуть сощурив глаза от ослепляющего света солнечных лучей. Разомлев от дневного жара, убаюканная морским бризом и тишиной пустынного пляжа, она вновь повторила про себя вернувшееся к ней через прожитые годы имя. Гринграсс, Астория. Она совсем не помнила, каково быть девушкой с этим именем. Но больше всего на свете надеялась, что вспомнит. Чего она хотела? О чем мечтала? Как чувствовала? Как вела себя? Какой она была? Она должна вспомнить, потому что напугана до ужаса и едва ли знает, что делать дальше. Она никогда не представляла себе жизнь после разговора. Она даже не была на самом деле уверена, что этот разговор когда-либо состоится. Оказалось, она и ее муж, ее теперь уже бывший муж (пора бы привыкнуть), дошли до точки бифуркации в одну и ту же ночь. Они больше не могли молчать.

— Ты до сих пор ее любишь?

Он молчал. Долго, порождая в Астории неуместную, невозможную надежду и тем выкручивая наружу каждый нерв в ее измученной, опустошенной душе; менялся в лице, смыкал и размыкал губы, как будто не мог выбрать среди множества возможных ответов подходящий, как будто не знал, солгать или все-таки сказать правду. Затем он усмехнулся. Привычно, в присущей ему манере обесценивания собственных чувств, и Астория с такой же привычной горечью приготовилась услышать ложь в первый и последний миг откровения их брака, но Драко вдруг посмотрел ей в глаза. Искренне и открыто. За все годы их совместной жизни она ни разу не сталкивалась с таким длительным и беззащитным взглядом. Ее муж впервые был с ней откровенно честен, позволяя проникнуть за встречавшие ее ежедневно пустоту и холод, позволяя впервые увидеть то, что он так бережно охранял.

— Я не знаю, можно ли говорить о любви спустя столько лет. Но я не могу ее забыть. Я никого больше не любил — ни до нее, ни после. Если это и есть любовь, то… — Он качнул головой, наконец спрятав за зажмуренными веками вспыхнувший в его глазах болезненный огонь.

Астория хорошо знала этот огонь. Видела его отблески всякий раз, когда чувствовала легкое напряжение руки мужа на собственной талии во время приема в Министерстве или прогулки по Косой Аллее и в невысказанном вопросе поднимала голову в поиске причины. Причина всегда была одна и та же. В поле зрения ее мужа оказывалась Гермиона Грейнджер.

Прозвучавшее признание Драко в любви к ней (и как бы он ни пытался уберечься за флером недомолвок, это было признанием) не причинило Астории новой боли. Спустя столько лет она, наконец, получила неопровержимое, неизбежное подтверждение всем догадкам. Она чувствовала облегчение. Глухое и опустошающе ожидаемое. Ей нужно было услышать эти слова. Ему нужно было их сказать.

А их разговор теперь казался… ненужным. Словно обнаружив прошлой ночью, что другому известно то, о чем ни слова не было сказано за все восемь лет их брака, они больше не нуждались в объяснениях. О чем теперь было говорить? Обвинять или извиняться? Зачем? Подробный рассказ о собственных чувствах тоже не был уместен. Они не собирались сохранять этот брак. Как бы ни было нестерпимо тяжело окончательно разорвать удерживающую их вместе нить из совместных лет боли и тоски, Астория знала, что время пришло; она не могла и дальше так жить. Драко не мог. Пусть и совсем не радужный, мыльный пузырь их брака лопнул, — и новое, еще незнакомое страдание проросло у Астории в груди, расползлось во всем теле и резко сжалось у легких, не позволяя расслабленно вздохнуть, безнадежно придавливая к земле. Находиться в мэноре, в коконе утвердившихся в нем мрака и холода было невозможно. Астория, скрывая дрожь, сжала ладони, чувствуя под пальцами правой руки лед обручального кольца. Вихрем кружились мысли, обрываясь и ускользая от ее сознания, и она никак не могла ухватиться хотя бы за одну. Может ли она уехать прямо сейчас? Помнится, она хотела что-то спросить… Должна ли она сейчас снять кольцо?

Как же люди ведут себя при разводе?

— Астория!

Почему, почему никто ей не рассказал?

— Черт, Астория, все в порядке?

Его громкий и обеспокоенный голос выдернул ее из странного, беспроглядного забытья. Астория смущенно осмотрелась, с удивлением замечая, как светло в гостиной и как жар камина почти до жгучей боли греет кожу.

— Да… Да, мил… Драко, прости, я немного…

— Тебе точно не за что извиняться.

— Как и тебе, — вырвалось у нее неосознанно.

Драко скривился.

— Брось, я один виноват во всем. Я обманул тебя. Но… — он нерешительно замер, будто не сразу осмелился спросить: — Но ты ведь знала?

Астория кивнула.

— Как?

— Взгляд. — Драко вопросительно нахмурился, предлагая ей продолжить. — Твой взгляд. — Астория поднялась; повернувшись к нему спиной, прошла к окну, но затем заставила себя вернуться на прежнее место. — Я не могла не заметить, как ты на нее смотришь, Драко. С душераздирающей тоской. — Говоря, она наблюдала: на последних словах он словно выцвел, сжал челюсти до заходивших желваков, но промолчал. — К тому же, люди, конечно, временами вспоминали о вашем общем прошлом. Я слышала… всякое. Однажды картинка сложилась, подтверждений было достаточно.

— Прости, — тяжело согнувшись, он уперся локтями в колени, с силой сжимая голову ладонями. — Черт, я ведь даже не знаю, что сказать.

— Как и я, — Астория грустно улыбнулась. — Знаешь, я так хотела, чтобы ты наконец сказал мне правду, чтобы мы поговорили по-настоящему, а теперь я даже не знаю, о чем же нам говорить. Не могу вспомнить, каким представляла этот разговор раньше…

Он выпрямился, устремив к ней пронзительный, страдающий взгляд.

— Почему ты оставалась со мной, почему ничего не сказала, не ушла?

— Я любила тебя и думала, что смогу тебе помочь.

— Я не понимал, насколько ты удивительный человек. Не понимал, на что я тебя обрек.

— Я сама приняла решение.

— …без меня тебе будет лучше. Ты заслуживаешь счастья. Ты будешь счастлива.

Ее обеспокоили тон его голоса, вновь облачившийся в безразличие вид, застывший взгляд. О чем он думает, пока произносит все эти слова?

— А что будет с тобой?

— Со мной тоже все будет отлично.

Астория не поверила. Будет ли? Способен ли Драко начать заново? Она могла бы ему помочь…

— Может быть, тебе стоит поговорить с ней?

У него чуть дернулась щека.

— Астория, не надо. Я не буду говорить о ней. Прости, я не могу.

Глубоко вздохнув, Астория закрыла глаза, подставляя лицо под горячие солнечные лучи, с умиротворенным сердцем наблюдая под веками красочные цвета: сначала ярко-желтый, затем оранжево-красный, а если зажмурить глаза чуть сильнее, то иногда, случалось, вспыхивал зеленый или какой-нибудь совсем неожиданный цвет. Она часто так делала в детстве. В своем спокойном, ничем не разрушенном уютном мире, где она хотела бы оказаться сейчас. Детство оставалось недостижимо прекрасным, и Астория убежала так далеко, как смогла. В жаркую солнечную страну, где никто ее не знал. Где никого не знала она. Где не было знакомых и родственников, которым придется что-то объяснять. Банальнейший побег к морю. Исцеляющий побег. Она часами смотрела на воду, на необозримые ширь и глубину, слушала ветер и волны, крики птиц; отогревалась и вспоминала, перебирала собственную жизнь, решая, что оставить позади, а что — сохранить.

Жизнь в ее тихой, светлой и теплой гавани шла размеренно и совершенно вне всяких временных ориентиров. Никаких календарей, дат и дней недели, никаких встреч, лишь иногда — незатейливые легкие письма к Дафне, ее прекрасной, сумевшей все понять сестре. С родителями объясниться оказалось тяжелее, и мир был хрупок, но все же возможен; все-таки ее мать, наверное, почти неосознанно, заметила случившийся в ней надлом; наверное, когда-нибудь Астория сможет рассказать… если не матери, то сестре. Но не сейчас. Сначала она должна найти новую себя, стать устойчивой к любому удару и порыву жизненной силы, избрать себе путь — сколь бы излишней возвышенности ни содержала подобная формулировка.

Астория училась жить заново. Вспоминала, как любила магловский Лондон, как хотела попасть на борт самолета (что и сделала, отправившись в свою первую после Малфой-мэнора обитель), потому что всегда любила летать, но терпеть не могла метлы; как думала после Хогвартса поучиться в магловском университете, даже если потребуется несколько раз незаконно использовать Конфундус (не учить же, в самом деле, всю школьную программу маглов!), как планировала часто путешествовать, попеременно исследуя то магическую, то магловскую части мира — на протяжении ее замужества мечты потеряли свою привлекательность, окрасившись в темный цвет, превратившись в искаженный след присутствия другой или, по крайней мере, в напоминание о том мире, к которому она принадлежала. Тени, населявшие сердце Астории, ушли, стоило, переждав лишь одну ночь после разговора с Драко, навсегда покинуть мэнор, собрав в багаж то немногое, что не влачило за собой цепочку воспоминаний о прожитых там годах. Она интуитивно избавлялась от способных отбросить ее назад, в отчаяние и разрывающую душу безответность чувств вещей, от привычного уклада жизни, от собственных, приспособившихся к этому существованию мыслей и установок. Астория уехала налегке и ничуть не пожалела покинутого.

Единственное, что она не могла оставить, что властвовало над ней, подавляя и так слабое стремление к новой жизни, что не давало ей покоя первый месяц пребывания в чужой стране — память. Память сердца, чувства, каждой клеточки тела, тоскующих по любимому, все еще любимому ею мужу. Она перерезала связывающую их нить разом, попросила его не писать ей и решать возникающие бракоразводные вопросы с ее поверенным, не читала «Пророк», запретила Дафне любое упоминание его имени, изолировала себя от него впервые за восемь лет, что оказалось… непередаваемо тяжело. Она так привыкла, что каждое утро видела его напротив себя, слышала его голос, говорила с ним, пусть и о всяких пустяках, могла — изредка — коснуться, получить поцелуй… Все это ушло. Но Астория не забывала, что лишена этого по собственной воле, что лишь так, вырвав ненадолго из груди больное сердце, можно излечиться, окончательно избавиться от сковавшего внутренности холода.

Спокойно она выплакала накопившееся слезы, с достоинством вытерпела боль и вынесла тоскливое одиночество, потому что чувствовала, насколько легче становится на душе, и как тревожное внутреннее терзание уступает умиротворенному, наполняющему все ее существо покою. Астория нашла свою точку равновесия и заботливо ее берегла, опасаясь вернуться в Англию преждевременно и тем самым поставить под угрозу установившийся в душе баланс. В подобных делах не стоило полагаться на сроки и чужие советы. Она знала, что поймет, когда наступит пора возвращаться домой.

С задумчивой неуверенностью на сердце Астория брела вдоль ставшего практически родным пляжа и размышляла о том, как наверняка нелегко пройдет ее расставание с этими местами. День был удивительно приятный, не слишком жаркий или ветреный, солнце не слепило глаза, ветер был ласковым другом, а море — знающей обо всех тайнах подругой, но все же приближалось время если не встречи с Англией, то хотя бы перемены мест. Нового путешествия, что, наконец, положит начало исполнению каждой воспрявшей из небытия мечты. Помимо безудержного увлечения магловским миром, чему в последние месяцы Астория предавалась со всей страстью спустя годы добравшегося до желаемого человека, оставалось… еще кое-что. Дело, которым Астория не посмела заняться даже до встречи с Драко. Все как-то не складывалось: родители были против, свободного места не оказалось и не предвиделось, а потом… потом она выбрала другую судьбу и забыла на долгих восемь лет, лишь иногда, в минуты особого отчаяния, сокрушаясь, что не обеспечила себя хоть одним безраздельно собственным занятием.

Если она решится осуществить свою затею в этом году, если у нее получится, то вернуться домой придется совсем скоро. Но готова ли она к тому, что ее ждет? Конечно, если она достигнет в своем начинании успеха, от многих неприятных факторов ее избавят новые обстоятельства, но прежде ей предстоит объясняться с людьми, выслушивать чужие мнения, сплетни, слова неуместного сочувствия и попадать в неловкие ситуации, когда кто-то по привычке или по незнанию обратится к ней как к…

— Миссис Малфой?

Астория успела сделать еще несколько шагов, утопая по щиколотки в песке, прежде чем фоном прозвучавшие слова обрели смысл. Адресата — в ее лице. Дернувшись от неожиданности, она неуклюже остановилась и медленно обернулась, еще не понимая, чей голос, довольно знакомый, только что услышала. Она ничуть не была готова к тому, что перед ней предстанет полуобнаженный Кингсли Бруствер в цветастых пляжных шортах и странном головном уборе.

Ошарашенная, Астория не сразу смогла заговорить, уставившись на приветливо улыбающегося ей представителя британского мира.

— Г-господин министр? — Голос у нее немного сбивался, но ситуации нелепее в ее жизни прежде не случалось. За проведенные здесь месяцы она не встретила ни одной знакомой души, она выбрала это место, зная, что оно не популярно у английских волшебников в частности и англичан вообще. В конце концов, это был магловский пляж!

— Вижу, вы не ожидали меня здесь встретить? — Кингсли продолжал улыбаться, видимо, привыкший за годы политической и мракоборческой карьеры к странным реакциям людей.

Астория смогла только кивнуть, пытаясь принять надлежащий для встречи с министром магии вид. Кто, ради Мерлина, когда-либо встречал первое лицо государства на пляже, будучи одетой только в ажурный сарафан поверх купальника? Кингсли, впрочем, кажется, ничего смущающего в их положении не находил и спокойно вел разговор.

— Знаете, я ведь тоже не думал встретить здесь знакомых, — самым вежливым и располагающим к общению тоном говорил он, спасая их от нелепого молчания. — Езжу сюда не первый год именно потому, что британцев тут не встретишь, а гражданам других стран я, к счастью, не интересен. Однако я рад встретить лицо соотечественника, да еще столь приятное, — он как-то неловко кашлянул, как будто смущаясь. — А вы? Приехали с мужем?

Очевидно, Кингсли не знал, что она больше не жена Драко Малфоя. Вероятно, министры магии не считали нужным занятием чтение волшебной прессы за завтраком или избегали непосредственно раздела светской хроники — и потому Астории придется пережить первый из тех самых неловких разговоров.

— Простите, господин министр, я тоже немного удивилась, встретив вас здесь, но это приятная неожиданность! Здесь действительно начинаешь скучать по голосам соотечественников и английской речи. Я отдыхаю одна, мы с… Драко развелись. — В глазах Кингсли проявилось сочувствие, и Астория поспешила добавить с любезной улыбкой: — Все прошло настолько хорошо, насколько это возможно. Мы остались друзьями, а я уже полгода как снова Астория Гринграсс, — прозвучавшее имя, несмотря на частные внутренние монологи, показалось ей неприятно искусственным, неродным до горечи на кончике языка, но она знала, что однажды, неожиданно для себя, прекратит замечать шероховатость в этом созвучии имен.

Кингсли — Астория с излишней на самом деле внимательностью следила за его реакцией — был немного смущен своей неосведомленностью.

— Извините меня, мисс Гринграсс, работа занимает все мое время: я часто не успеваю полностью просмотреть «Пророк» и постоянно отстаю от жизни. Кажется, министры вроде меня обречены попадать в неловкие ситуации.

Она легко засмеялась.

— Ну что вы, ничего страшного ведь не произошло. Не будь наше волшебное сообщество столь небольшим, мы вряд ли были бы даже знакомы.

— Вы очень добры, мисс Гринграсс. Большинство не склонно прощать политикам даже самые незначительные проступки.

— А другие, напротив, прощают им все. И то и то неверно. Я стараюсь быть справедливой.

Кингсли кивнул с явным одобрением к прозвучавшим словам.

— Ваш позиция вызывает уважение. Расскажете о ней при случае моим избирателям?

— Обязательно! — Астория весело посмотрела на него, не чувствуя прежней неловкости.

Он же словно над чем-то размышлял и заговорил только после небольшой паузы:

— Мисс Гринграсс, раз уж мы так удачно встретились, составите мне компанию за обедом?

Предложение ее немного смутило. Она не могла не оглядываться на его официальный статус, и неформальное общение, хотя в нем не находилось ничего предосудительного, казалось очень неуместным, неловким, но, с другой стороны, для отказа не было причин. Министр Бруствер давно был известен как поразительно дружелюбный и приятный человек, не кичащийся своим высоким положением и всегда с большой радостью приветствующий возможность новых знакомств. Помня, что сама недавно желала выйти за пределы ограниченного сестринскими узами круга общения, Астория велела себе забыть об излишнем стеснении.

— С удовольствием, министр, — она вежливо улыбнулась и оглянулась, прежде чем спросить: — Не должна ли вас сопровождать охрана? Я никого не заметила до сих пор.

В ответ Кингсли весело усмехнулся.

— Мой мини-отпуск — единственные семь дней в году, когда я могу побыть один, так что на правах бывшего мракоборца я гуляю сам по себе. Но… — тут он перешел на заговорщицкий тон, — пожалуйста, никому не говорите. Для всех своих недоброжелателей я ужасно тщательно охраняюсь самыми отважными мракоборцами Королевства.

Поддерживая их небольшой сговор, она чуть склонилась в его сторону, словно действительно опасалась быть услышанной посторонними.

— Ваша тайна в безопасности, министр!

— Пожалуйста, зовите меня Кингсли, прошу. Боюсь, если даже в отпуске я буду министром, то скоро забуду собственное имя.

Астория удержала себя от глупого смешка. Легкость и веселость Кингсли захватили ее, подстрекая на совершенно неуместное хихиканье. С серьезностью благовоспитанной леди она продолжила беседу:

— Хорошо, но тогда и вы зовите меня Астория.

— Думаю, мы только что заключили отличную сделку, Астория. Давайте отметим ее вкусным обедом. Знаете какой-нибудь хороший ресторан?

Дождавшись возвращения ушедшего за вещами и одеждой (к шортам наконец присоединилась футболка, что не могло не порадовать и не избавить от смущения) Кингсли, Астория с уверенностью местного жителя отвела министра (не забывать в разговоре обращаться к нему по имени, не забывать!) вглубь города в тихое, не претенциозное заведение с вкусной едой и частичным самообслуживанием — никакого пафоса дорогих ресторанов, и все же Астории показалось, что там будет комфортно не только ей. Кингсли с интересом следовал за ней по незнакомому району. Разговор в пути не вызывал у Астории опасений: предмет для беседы всегда можно увидеть в истории какого-нибудь здания или улицы, обменяться впечатлениями от путешествия, но хватит ли этих тем надолго? В последние годы она так нечасто заводила долгие разговоры с малознакомыми людьми, что теперь испытывала почти испуг, за который было неловко даже перед собой. Неужели она растеряла последние социальные навыки в своем добровольном уединении?

Возвращаясь несколько часов спустя в арендованный ею небольшой домик в дикой части пляжа, Астория признавала, что беспокойство совсем не оправдалось, и гадала, был ли Кингсли умелым собеседником от природы или стал таким благодаря своей профессии. Ни одной минуты она не испытывала затруднений в общении с ним. Он легко шел на контакт и удивительно располагал к себе: ему было что сказать и его хотелось слушать, однако он нисколько не перетягивал одеяло на себя, активно вовлекая ее в диалог и внимая ее словам. Они засиделись в кафе явно дольше того времени, что было необходимо для обеда, но Астория, увлеченная разговором, опомнилась только когда случайно заметила в раскрытом напротив их столика окне спустившееся к нижним этажам зданий солнце. Надеясь, что не произвела впечатление навязчивой особы, вцепившейся в случайно повстречавшуюся знаменитость, Астория засобиралась домой, хотя Кингсли казался довольным их общением и был несколько расстроен ее намерением уйти. Прежде чем направиться к своим временным апартаментам, они вместе дошли до центрального пляжа, и Астории все же не удалось удержаться от несерьезного хихиканья после очередной забавной и самоироничной реплики Кингсли. Открывая входную дверь, она продолжала с близким к восторгу впечатлением от их встречи раздумывать, как такой светлый и добродушный человек стал мракоборцем, а после министром магии. Возможно, лучшим министром магии в истории Великобритании. Астория не первый раз думала о его заслугах с восхищением, но впервые в компании с ним пришло какое-то неловкое, смущающее, но неопределимое чувство. Словно ее восторг и восхищение несколько вышли за пределы приемлемых.

Следующим днем, не обращая внимания на все недостатки кардинально изменившегося настроения погоды, Астория раньше обычного покинула свой тихий частный уголок и провела несколько часов на значительно опустевшем в сравнении с прежними солнечными и жаркими неделями пляже в неуютном, ожидающем томлении. Общение с Кингсли прошлым вечером прошло настолько увлекательно, что ей хотелось его продлить. С досадой и укором она, обращаясь к воспоминаниям о вчерашней беседе, размышляла, как глупо, из-за стеснения и неуверенности, не потрудилась выстроить фундамент для дальнейшего более близкого, приятельского или дружеского, знакомства с интересным ей человеком. Что ей мешало предложить ему как-нибудь, до его отъезда, посетить еще одно интересное место? В конце концов, ей следовало так поступить, даже без всякого желания, из одной только вежливости к соотечественнику, но она, к своему стыду, даже не спросила, когда он уезжает. Рассуждая, она приходила к мысли, что Кингсли мог уехать сегодня, и с разочарованием в себе настоящей осознавала, что в юности никогда бы не упустила выпавшего ей вдруг шанса узнать получше человека с такой насыщенной событиями судьбой.

За ужином Астория, мало думая о еде, продолжила исследовать не слишком замысловатый, но все же запутанный лабиринт собственной психики. Проведенные практически наедине с морем месяцы бесспорно помогли ей сберечь силы, но не избавили от страхов и не научили жить. Скрываясь здесь от трудностей, залатывая раны, восстанавливая душевный покой, она оставалась все той же Асторией Малфой, коей больше не могла и не хотела быть. Она не хотела провести следующие восемь лет подобно предыдущим: долгие дни и месяцы, когда она жила, не испытывая ярких, всеохватывающих чувств, не показывая ни единой сильной эмоции миру, не решаясь найти работу, не осмеливаясь нарушить свой образ идеальной жены без мужа. Столь необходимое и целебное для нее состояние покоя затянулось, перевоплощаясь из временного в постоянное и вредоносное. Астория знала, что пришло время побороться с собственными страхами.

Забыв о блюде перед ней, она схватилась за палочку и призвала пергамент и перо. Пора. Пока кипит кровь, пока страх вновь не заморозил ее изнутри, она сделает шаг вперед. Тот самый, что побоялась сделать из-за встречи с Драко Малфоем.

Быстро, почти вихрем пересев на другую сторону стола, свободную от посуды, Астория начала письмо, не позволяя себе подолгу раздумывать над подходящими фразами и лаконичностью речи. Просто задать вопрос, узнать о возможности, проверить судьбу. Вот и все.

Утренний свет, не обращая никакого внимания на плотные шторы, пробирался в спальню, лишая Асторию последнего шанса на сон. Проворочавшись среди простыней еще четверть часа, она поднялась, не чувствуя ни сонливости, ни особой физической усталости, но заметно вымотанная тревожными опасениями и нервным ожиданием ответного письма. Она знала, что ее сова наверняка лишь на полпути к Шотландии и надеяться на получение ответа сегодня же по меньшей мере безосновательно, однако не могла успокоиться. Выпив кофе, но без привычного удовольствия и смакования каждого глотка, Астория, так и не найдя себе места в пределах дома, направилась на пляж в поисках покоя у моря.

В семь утра пляж был почти свободен от людей, Астория увидела лишь несколько силуэтов в отдалении. Кто-то загорал, кто-то совершал пробежку вдоль линии моря, кто-то, подобно Астории, сидел на песке, подставляя лицо под теплые солнечные лучи. На свежем воздухе к ней, наконец, пришла сонливость. Разомлев от жары, она раздумывала, удастся ли ей уснуть, вернувшись домой.

— Астория?

Вздрогнув от неожиданности, она открыла глаза и посмотрела вверх. В нескольких шагах от нее возвышался Кингсли Бруствер с теплой улыбкой на лице.

— Министр! — Под его шутливо-укоряющим взглядом Астория поспешно исправилась. — Кингсли! Доброе утро!

— Доброе утро, Астория! Не ожидал, что встречу вас так рано, но очень рад. Не хотелось возвращаться, не попрощавшись с вами.

Астория, как раз поднимавшаяся на ноги, неловко замерла на секунду. Досадливое огорчение, заполнившее ее изнутри, едва ли было приятнее прежней тревоги. Тщательно следя за каждой мышцей лица, она вновь взглянула на Кингсли прямо.

— Вы уже уезжаете? — задавая вопрос, она рассчитывала сопроводить его вежливым любопытством, но не вышло: голос показался ей очевидно расстроенным.

Кингсли кивнул.

— К сожалению, вынужден. Мой отпуск подошел к концу, через час сработает порт-ключ в Министерство. Пора возвращаться к работе.

Астория бросила в его сторону еще один быстрый взгляд, наконец понимая, к чему так хотелось присмотреться ее глазам. Кингсли был одет в магловскую одежду. В этот раз действительно одет. Белоснежные брюки и рубашка, вероятно из льна, приятно контрастировали с темной кожей и сияли на солнце, каймой света создавая вокруг Кингсли подобие ореола. Астория в легкой растерянности осознавала, что с любопытством размышляет о проступающем под полупрозрачной тканью рельефом мышц. Ее удивило, что Кингсли до сих пор находится в столь хорошей форме, словно его мракоборческая карьера не осталась в прошлом. Мантия министра многое утаивала.

— Решили попрощаться с морем? — наконец заговорила она, надеясь, что молчала не так долго, как ей казалось.

— Скорее, полюбоваться еще раз, я ведь вернусь. Море — любая вода на самом деле — меня успокаивает.

— Я хорошо вас понимаю.

Кингсли кивнул, словно не ожидал от нее иного ответа.

— Я часто приезжал сюда в первые пару лет после назначения. Вырывался хотя бы на ночь и смотрел вдаль, просто смотрел и думал. Мир тогда был таким обновленным — снаружи, но внутри, в министерских коридорах и кабинетах, люди продолжали беспрерывную войну, делили власть. Мало кого заботила идея лучшего будущего. Никто не вспоминал о прошедшей в стенах Хогвартса Битве. Никто не думал о том, зачем все это было. А я… я не мог об этом не думать. Я помнил, как умирали мои друзья. Видел, как оставшиеся в живых — дети, которые не должны были воевать, — вздрагивают от каждого шороха. Помнил Дамблдора, который предупреждал нас всех, но его не слушали. И я не хотел, чтобы это повторилось. Я хотел что-то изменить.

— И вам удалось. Вы сделали больше, чем кто-либо мог представить. Я говорю вам об этом искренне.

— Спасибо, Астория. Простите, я не собирался об этом говорить, но вдруг вспомнилось.

— Я рада, что вы рассказали. И действительно считаю, что вы проделали грандиозную работу за последние годы. Магической Британии повезло.

— Что ж, не я один, — Кингсли вновь улыбнулся, рассеивая ненадолго появившийся на его лице мрак. — Расскажете, почему вам не спится? Вы жаворонок?

Астория покачала головой.

— Совсем нет. Просто мне не спалось. Вчера, — она подумала, что на откровенность стоит ответить тем же, — я послала сову Минерве Макгонагалл, чтобы узнать, не нужен ли Хогвартсу преподаватель Чар. Теперь я жду ответа и боюсь, что он будет отрицательным.

Удивленный поначалу, Кингсли через несколько секунд вдруг просиял.

— Я могу вас приободрить. Минерва на прошлой неделе писала мне по поводу профессора Флитвика: он собирается уходить на пенсию в следующем году и ищет себе смену. Я думаю, у вас, Астория, большие шансы на успех.

Облегчение, смешанное с надеждой и радостью, пробежало по ее телу быстрой волной. Как хорошо, что она вчера решилась написать и предложить свою кандидатуру. Если только ей повезет… Профессор Флитвик всегда хорошо отзывался о ее способностях… и все эти годы она продолжала заниматься самостоятельно, и у нее было столько времени и книг для изучения, и она даже немного изучила методики преподавания, когда приехала сюда. Астория постаралась успокоиться.

— Может быть, профессор Флитвик уже успел найти подходящего человека, — произнесла она скорее для себя, — но ваши слова дают мне надежду, что я написала Макгонагалл не зря.

— Должен признать, что я немного удивлен. Вы хотите преподавать?

— Я понимаю, почему вы удивлены. Я всегда хотела преподавать Чары, но в какой-то момент планы надолго изменились.

— Надеюсь, на этот раз все сложится благоприятно. Вы, кажется, очень внимательны к людям — это важное для преподавателя качество.

— Благодарю вас за поддержку, — уголки ее губ невольно тянулись вверх. Она чувствовала себя до странного приободренной. Словно общение с Кингсли само по себе могло наполнять ее радостью.

Какое-то время они простояли в тишине, наблюдая за морем. Боковым зрением Астория заметила, как Кингсли посмотрел на часы, и приготовилась прощаться; тема для нового разговора никак не шла ей в голову.

Наконец, Кингсли повернулся к ней.

— Кажется, мне пора идти, но прежде я хотел бы спросить… Мисс... — запнувшись, он смущенно кашлянул, прежде чем продолжить, едва решаясь оторвать от ослепляющего под яркими солнечными лучами песка взгляд. — Хм… — В ожидании она смотрела на него, не понимая, что могло выбить его из колеи. — Астория, могу ли я пригласить вас выпить кофе в одной прекрасной лондонской кофейне? — на последних словах Кингсли окончательно стушевался.

С легким, почти тщеславным, прежде незнакомым ей восторгом, Астория поняла, почему: во время их обеда в ответ на ее комплименты местному кофе он успел признаться, что совсем его не пьет, даже запах едва переносит. Она вдруг до того разволновалась, что на несколько мгновений потерялась в собственных мыслях и чувствах. Застенчивое приглашение Кингсли зародило в ней тот самый, совсем не нужный ей сейчас трепет, но ничего нельзя было поделать. Она хотела согласиться, но... но что-то вдруг охладило вспыхнувшие в ней эмоции. Испуганная, исстрадавшаяся часть ее сердца требовала отсрочку. Ничем не ограниченную отсрочку, чтобы иметь шанс излечиться полностью. С досадой на саму себя Астория, будто в горячечном бреду (и это после пустякового вопроса!), сжала ладони, удерживаясь от безрассудного согласия и оберегая себя от поспешных решений, и ответила с надеждой на понимание, словно веря, что Кингсли — тот, кто способен понимать без слов.

— Я… я пока даже не знаю, когда вернусь в Англию, но я... — Прежде она не страдала косноязычием, но сейчас подходящие, достаточно содержательные слова убегали и не согласовывались с мыслями, и Астория совсем, совсем не знала, как объяснить царствовавшие у нее в душе непогоду и болезненный разлад чувств.

На напряженном, ставшем после ее долгого молчания страдальчески хмурым лице Кингсли вновь расцвела улыбка. Чуть заметная, но осветившая его черты каким-то уверенным светом знания, словно он успел что-то понять за последние несколько секунд.

Астория замерла, уловив случившуюся в нем перемену, и неожиданно поймала теплый, почти обжигающий взгляд.

Под шум волн Кингсли произнес только одну, но важную для каждого из них фразу:

— Я готов подождать.