Оракул (джен)

К тому времени, как Капитул Оракулов закончил последнее заседание, Асшэй был уже порядком утомлен всей этой бесполезной суетой. Он не понимал, зачем они тратят свое время на такие ежегодные семинары тогда, когда их мир находится на грани катастрофы. Словно у них не считанные годы в запасе, а целая вечность!

В такие моменты он как никогда остро ощущал, что время подобно песку, а в его горсти чудом задержалось с десяток песчинок. Чтобы избавиться от гнетущего чувства, он поправил темно-каштановые волосы, заплетенные в сотни тугих косичек, украшенных золотыми цепочками и пластинами, которые при ходьбе издавали мелодичный перезвон. Раздражающий звук.

Исса догнала его, намного опередив своих служанок и жриц, что было удивительно для женщины столь преклонного возраста. Пошла рядом, то и дело поглядывая из-под темно-синей вуали. Возраст не коснулся глаз оракула, и они по-прежнему оставались молодыми и яркими.

— Не боишься вызвать переполох своим отсутствием? — наконец поинтересовался Асшэй. Голос прозвучал немного хрипло: продолжительный и, увы, бессмысленный спор с Яфеем был традиционным развлечением Капитула и в то же время невероятно выматывал самого Асшэя, отчаявшегося доказать что-либо узколобому упрямцу.

Исса озорно хохотнула:

— В последние годы я мечтаю о том, как бы лишний раз вырваться из этого курятника. Только и слышно, как эти безголовые жрицы квохчут надо мной, словно я готова развалиться на части в любой момент от дуновения ветра! Да я уже была старухой, когда их бабки под стол пешком ходили.

Асшэй помимо воли улыбнулся. Исса всегда была жизнерадостной, бойкой и острой на язык, чего нельзя сказать о большинстве прочих оракулов Капитула Клиоруса.

— Их можно понять. — Мужчина отворил неприметную дверь в одну из тихих и уединенных комнат отдыха и галантным жестом предложил Иссе расположиться на низком диванчике. — Большинство из них даже не догадываются, сколько тебе лет на самом деле.

Смерив скептическим взглядом обитую бархатом софу, оракул предпочла занять более высокое кресло перед столиком, на котором располагалась ваза с фруктами и графин с прохладной водой.

— Сам знаешь, эта информация не для слабонервных, — усмехнулась старуха. — Впрочем, ты своим жрецам тоже не говоришь всей правды, верно?

Асшэй согласно качнул головой.

— Мы — всего лишь скромные слуги божеств, сделавших нас своими инструментами и проводниками их воли.

— Да-да-да! — Исса крутанула сморщенной лапкой в воздухе, будто отметая всю ту чушь, что за годы существования придумал Капитул Оракулов, чтобы объяснить самим себе феномен их способностей. — Только платят за эту «благость» по-разному. Кадиф испытывает постоянный голод, утихающий только в присутствии Манараи; Яфея терзает бессонница; я расплатилась своей молодостью и вынуждена долгие годы жить в теле старухи… Ну а ты, Асшэй? Когда ты в последний раз чувствовал подлинное удовлетворение от любви, если рядом нет Азуфи? Она оставляет тебе хоть что-то?

Асшэй ответил честно, как и подобает при разговоре с равной:

— Самую малость, Хиона. И крохи эти я храню для особенных случаев.

— Мерхан… — Исса сожалеюще качнула головой, назвав истинное имя друга. — Прости, я слишком раздражена в последнее время.

— Это не раздражение, милая, а страх. — Асшэй покачал головой. — Страх довлеет над нами последнюю сотню лет: мир рушится, но никто не желает это видеть. Правители слишком заняты своими войнами, а ученые с рвением осваивают богатство трех лун, забывая, к чему может привести неконтролируемая жажда как власти, так и знаний… Постоянные землетрясения и стихийные бедствия становятся раз от раза все сильнее, а чем занят в это время Капитул?! Разбором и учетом мелких предсказаний о том, будет ли удачна очередная военная кампания, стоит ли бурить новые скважины на юге континента и не разорвет ли Дефтерос, если начать строительство лунного космопорта? Да, разорвет!

— И Прецесар Нейт уведомлен об этом, поэтому проект заморожен, — заметила Исса. — Ты слишком преуменьшаешь значение оракулов. Наше влияние.

— В том и опасность, Хиона. Правители слишком доверяют нам, полагая, что божествам есть дело до их мелких вопросов. Но это вовсе не так! Азуфь не интересуют войны, цунами или очередные разрушения и жертвы… Все чаще она благосклонно принимает лишь богатых горожанок, желающих узнать, не изменяют ли им мужья, а я трачу все свои силы на такие мелочи.

— Но есть Суди, отвечающий своим хозяевам, стоит ли нападать на сопредельные государства… Нирей давно твердит об опасной активности ядра планеты, просто… Люди хотят слышать далеко не все, и ты знаешь об этом. Они не готовы к знаниям.

— И не будут готовы никогда, потому что совсем скоро станет слишком поздно.

— Ты видел что-то? — встревоженно спросила Исса. — Если да, то почему не сообщил об этом Капитулу?

— Я не видел будущего, милая, но я вижу настоящее. — Асшэй сжал кулаки, и на запястьях звякнули массивные браслеты. Словно символ драгоценных оков бессилия. — Еще каких-то сто пятьдесят лет назад виноградники Хоадара давали богатые урожаи, а мы наслаждались его молодыми винами. Теперь там расширяющаяся пустыня. История вершится на наших глазах, и мы — единственные свидетели былого изобилия. Немые свидетели, Хиона, потому что не имеем права говорить от своего имени. Землетрясения — уже не катастрофа, а нечто обыденное. Вчера рухнула дамба Трех Нимхе… Все чаще меня посещает страшная мысль: как быть с тем, Хиона, если кто-то из оракулов лжет? Намеренно скрывает правду о будущем мира? О судьбе Клиоруса? Или же лжет божество, у которого наивно испрашивают совета.

— Мерхан, эти мысли крамольны! — На старом, но все еще красивом лице Иссы, прикрытом вуалью, отразился ужас и страх.

— Да, знаю, прости. Последние годы поистине были черными. От твоих правнучек нет известий?

— С колонии на Лахму регулярно идут передачи, Терра пока только осваивается, а к Нерио выслали разведывательные зонды. Флот экспансии, разумеется, кодирует все сообщения, но у мирной старушки есть свои люди везде, даже в военном ведомстве, — хитро прищурилась Исса. — Последователи Клурии составляют костяк министерства освоения космоса.

— Значит, если на кого и надеяться, то только на Аджуну, — вздохнул Асшэй.

Он встречал правнучку Иссы десять лет назад, когда она, адмирал флота экспансии, приходила испрашивать совета у Азуфи. Он прекрасно помнил, какой она была: красивая, жестокая, волевая женщина… и бесконечно одинокая. Азуфь коснулась их обоих божественным своим провидением, подарив Асшэю мгновения яркой близости, болезненной и страстной, а Аджуне — ответы на ее вопросы. Адмирал поблагодарила оракула за помощь, самостоятельно, без помощи жрецов и служанок, облачилась в просторную тогу, скрывшую все последствия «расплаты», и твердой походкой удалилась из храма.

— Она хорошая девочка и правильно распорядится той информацией, что я ей передам, — кивнула Исса, зябко кутаясь в свою шаль. — Пять кораблей под ее началом могут уже сейчас идти к Клиорусу, вот только…

— Их пропустят, — заверил Асшэй. — Хиона, спасибо тебе. Возможно, это лишь мое предчувствие, но…

— За годы знакомства с тобой я научилась доверять твоим предчувствиям, — скрипуче рассмеялась старуха. — Скажи лучше, как там твой найденыш? Он все так же ходит за тобой хвостиком и визжит от радости, когда ты гладишь его по голове?

Асшэй усмехнулся, опуская взгляд. Назим и впрямь был таким по первости, когда оракул случайно увидел его на улице погибающим от голода, грязным, тощим оборванцем-беспризорником. Теперь же все изменилось: нескладный подросток превратился в красивого, статного юношу, крепкого, сильного и безумно преданного одному-единственному человеку. Оракулу Асшэю. И верность эта вкупе с благодарностью за спасение жизни переродилась в нечто очень трепетное и личное. Такое интимное, что даже старой подруге Хионе-Иссе было сложно рассказать об этом, не вызвав понимающую, чуть насмешливую улыбку. Не мог он поведать ей и о том, что в его собственном пустом и выгоревшем дотла сердце яркий огонь серых глаз дерзкого мальчишки порождал сладкое безумие. И только ради Назима, его ласк — сначала неумелых и грубых, а затем все более искусных — Асшэй тратил мгновения своего волшебства. Чтобы чувствовать.

— О, понимаю, — вдруг протянула Исса. — Опять лезу не в свое дело, верно? Только знаешь, Мерхан… Мальчик вырастет и состарится на твоих глазах, превратившись в немощную развалину. А ты останешься прежним. Как и сотни лет до этого, потому что только бессмертие дается нам даром. Вот такой побочный эффект.

— Я помню, Хиона, и спасибо тебе за все. Надеюсь, корабли твоей правнучки прибудут вовремя.

Они расстались, и Асшэй поспешил к своей вимане, подстегиваемый мыслями о встрече с Назимом. Дерзкий, грубоватый парень был занозой для всего храма и успел обзавестись не только завистниками со стороны молодых жрецов, которых с малолетства готовили прислуживать при ритуалах оракула, но и откровенными врагами. Асшэя не было достаточно долго для того, чтобы этот нахал снова влип в историю!

Устраиваясь в кресле и глядя в иллюминатор, за которым парящий в небесах комплекс Капитула Оракулов отдалялся с нарастающей скоростью, Асшэй мог видеть свое полупрозрачное отражение в гладком стекле. Немолодое лицо человека лет сорока, смуглое, как и у любого представителя высшей расы фэа. Нанесенные золотой и алой тушью на скулы иероглифы имени богини уже утратили свой блеск — Назим подправит их для нового ритуала. Краска въедалась в кожу, вызывала жжение, но Асшэй до того привык к этому, что уже почти не замечал. Он задумчиво склонил голову к плечу, и отражение повторило жест. Объективно он даже не был красив, так почему такой юноша, как Назим, — молодой, сильный и привлекательный — решил связать свою судьбу с тем, кто не вправе дарить любовь никому, кроме богини? Изощренная форма протеста? Гипертрофированная благодарность?

Асшэй все никак не решался задать этот вопрос самому парню. Двигатели виманы издавали ровный, убаюкивающий гул, и оракул сам не заметил, как задремал, утомленный тяжелыми размышлениями.

Его встретила привычная деловая суета храма. Старший жрец Фахнур отчитался о проведенных мероприятиях и происшествиях, не преминув отдельно попенять на поведение Назима, и Асшэй только укоризненно и печально покачал головой.

— Где этот паршивец сейчас?

— С утра найти не можем, — пожаловался Фахнур. — Наверное, скрывается от наказания, потому что вчера поколотил двух послушников из младшего корпуса.

— За что? — устало спросил оракул, массируя занывшие виски.

— Сказал, мол, застал их за непотребством. — Жрец пожал плечами. — Мальчишки, конечно, все отрицают.

— Хорошо, займитесь подготовкой к ночному сеансу, ведь есть просители?

— Дочь городского судьи, ахарой.

Асшэй сухо кивнул и отправился на поиски своей пропажи. В жилых помещениях храма искать бесполезно, иначе люди Фахнура давно вывели бы Назима за ухо из любого закутка, значит, оставались только сады. Знаменитые оранжереи и парки манили паломников со всей планеты: красота этого места поистине могла сравниться только с покровительницей любви, чье имя и носили сады. Хрустальные беседки сияли отраженным светом искусственного солнца, дающего Клиорусу необходимое тепло, стройные малахитовые и янтарные колонны были обвиты вьюнком, усыпанным мелкими и невзрачными белоснежными звездочками цветов, а вдоль дорожек, посыпанных белым и розовым ракушечником, стояли уютные скамейки, дающие отдых натруженным ногам.

В садах Азуфи были собраны самые прекрасные образцы флоры со всей планеты, и садовники из числа трудолюбивых жрецов ухаживали за растениями, бережно поддерживая цветение и добавляя в почву необходимые удобрения. Благоухали сладостью прихотливые глицерры; источали густой, приторный аромат нежно-розовые каризы; хищные сифоры распахнули чашечки, усеянные тягучими каплями нектара… Здесь прекрасно чувствовали себя даже те растения и цветы, что давно исчезли с поверхности сотрясаемой землетрясениями и катаклизмами планеты. Для каждого вида флоры был установлен соответствующий комфортный режим, поэтому сады Азуфи напоминали огромный циферблат часов, в центре которого возвышалась башня Храма из белого и голубого мрамора. Каждая секция сада отводилась тому или иному виду растений: в некоторых поддерживалась удушливая влажность экваториальных джунглей, в других царила прохлада северных широт, позволяющая цвести снежным лицциям…

Асшэй шел по знакомым тропинкам, лабиринты которых изучил уже очень давно. Встречающиеся на пути паломники, любующиеся неповторимой красотой и свежестью этого места, почтительно склоняли головы перед Оракулом. Он же отвечал дежурной, ничего не значащей улыбкой, жалея, что по приезде так и не успел избавиться от пафосного, привлекающего внимание парадного облачения. Провожаемый жадно-любопытными взглядами, Асшэй старался не думать о том, какое впечатление может производить, по сути являясь даже не человеком, а вещью богини, не имеющей власти над собственными желаниями. Жалкое ничтожество, избранное капризной богиней из прихоти.

Асшэй миновал каскад фонтанов, чей хрустальный перезвон дарил умиротворение отдыхающим в тени раскидистых деревьев. Обычно он обязательно остановился бы, чтобы коснуться прохладной воды и насладиться ее негромким журчанием и запахом высаженных на клумбах азалий, однако сейчас спешил к сети гротов, спускающихся к мелкому холодному морю, над которым шло на второй заход искусственное светило Клиоруса. Гроты тоже входили в комплекс садов, но давали прибежище не нежным цветам, любящим яркий свет, а многочисленным видам мха, лишайникам и колючим, неприхотливым зранам, в народе называемым «каменными цветами». Здесь было прохладно и сумрачно, и Асшэй остановился, ожидая, когда зрение обретет ясность. Его шаги практически не давали эха: Оракул двигался плавно и бесшумно в мягких мокасинах, не обращая внимание на сырость, уже успевшую пропитать носки туфель.

Пропажа нашлась в дальнем углу одного из подземных залов, чьи стены были увиты разнообразными породами скального лозняка. Назим прятался там от наказаний, когда был еще ребенком, и с годами эта привычка так и осталась с ним. Асшэй остановился рядом с нишей, между двух каменных колонн, грубо вытесанных из природного минерала. Назим, раньше с успехом помещавшийся там, теперь был вынужден просто сидеть рядом, обняв колени и спрятав в них лицо.

— Назим, — ласково позвал Оракул, но парнишка упрямо вжал голову в плечи и не поднял взгляда.

Холеная рука божественного избранника опустилась на светлые волосы послушника, осторожно пригладила. Пальцы знакомо зарылись в пряди, холодя металлом перстней.

— Ты опять ввязался в драку.

В голосе Асшэя не было упрека, лишь легкая усталость, с которой родитель пытается втолковать неразумному чаду прописные истины.

— Так и знал, что этот ррван нажалуется! — вспыхнув, буркнул Назим.

— Это его работа — уведомлять обо всем случившемся в мое отсутствие.

— Спорим, о моих проступках он докладывает в первую очередь! — вдруг с жаром выпалил Назим, распрямляясь. Сразу бросилось в глаза, что юноша гораздо выше и крупнее Оракула, несмотря на свои двадцать оборотов жизни.

Асшэй покачал головой, присаживаясь на край камня рядом с воспитанником. Его не волновало, что светлая туника из дорогого материала может испачкаться или даже порваться. Гораздо сильнее Оракула божественной Азуфи беспокоило то, что Назим по-прежнему избегал смотреть своему господину в глаза.

— Дай угадаю, было что-то еще? — тихо улыбаясь, спросил Асшэй. — Что-то, из-за чего ты прячешься здесь, решив не встречать меня?

— Ахарой… — Назим решительно вскинул голову, позволяя, наконец, себя рассмотреть. Он принадлежал к низшей расе — ллаи, о чем явно говорила светлая, бледно-розовая кожа и темно-серые глаза. — Я так сожалею, ахарой! Я правда хотел, но…

— Вижу. — Теплые пальцы Асшэя коснулись распухшей скулы парня, на которой уже наливался багровым обширный кровоподтек. — Глупый мальчик.

Асшэй не мог скрыть своей горечи, бережно поглаживая горячую, воспаленную кожу Назима.

— Ты слишком порывист, легко поддаешься на провокации.

— Мне очень жаль, ахарой, — пробормотал Назим, млея от этих слабых, еле ощутимых прикосновений.

— Расскажи мне все.

Юноша положил голову на колени Асшэя, спрятав лицо в складках тоги и украдкой вдыхая такой родной и желанный запах господина: фимиам, пряности и нагретый металл.

— Они мне просто завидуют, — наконец, собравшись с мыслями, произнес юноша. — Все, от младшего помощника жреца до тех, кто уже прислуживал вам на ритуалах в прошлом. Они все хотят одного и того же — занять мое место рядом с вами, ахарой. Служить вам, готовить к церемониям, пробовать пищу и вино прежде, чем ее подадут на ваш стол… — Назим вдруг глубоко вздохнул и, прикрыв серые глаза, мечтательно сказал: — Быть с вами в те моменты, когда вы хотите испытать удовольствие не по воле Азуфи, а по своей собственной.

Горячая шершавая ладонь юноши заскользила по ноге Асшэя, собирая шелестящий материал тоги некрасивыми складками, но Оракул ничего не сказал и не оттолкнул наглую руку послушника. Его сердце билось ровно и бесстрастно: вечером должен состояться ритуал, и на нем не должно быть чужого запаха, иначе богиня брезгливо отвернется, оставив соискательницу без ответов, а Асшэя — опозоренным. Назим знал это, и потому его пальцы замерли на колене Оракула, лишь иногда трогательно поглаживая чувствительную внутреннюю сторону бедра мужчины.

— Ты резонируешь со мной сильнее остальных, и наша духовная связь позволяет мне быстрее и глубже погружаться в транс.

Глубокий низкий голос Асшэя успокаивал тревогу, но Назим уже не поддавался этой магии. Встав на колени перед господином, он жадно спросил:

— Но что будет, если это вдруг изменится? Ведь был же Вегго, а до него — Алати, которые тоже резонировали с вами, но с годами сила связи ослабла… Так будет и со мной, ахарой? И уже другой юноша или девушка будет доставлять вам наслаждение?

Асшэй молчал, застыв на камне, будто бронзовая статуя. Светло-голубые глаза на смуглом лице холодным равнодушным взглядом отслеживали блики света, проникающие в это подземное царство через систему вентиляционных отверстий. Он не мог ответить Назиму, и тот вдруг в отчаянии рванул Оракула на себя, впился требовательным поцелуем в сухие жесткие губы мужчины, почти ожидая удара или окрика. Но Асшэй только обнял крепче, жадно целуя в ответ и почти сразу же отстраняясь.

— Нельзя! — тяжело дыша, сипло выкрикнул Оракул, и впервые голос его звучал надломленно, неправильно. — Назим…

— Эти мелкие засранцы… Кас и Триа… Они трахались в вашей купальне, ахарой! Они знали, что я увидел их, но продолжали совокупляться, будто животные, но что хуже… Гораздо хуже, что они знали: вам не позволено этого. И они чувствовали себя выше вас, ахарой! Выше, удачливее, счастливее только потому, что могут трахаться и получать от этого удовольствие!

— Назим!

Юноша обнимал застывшего Асшэя все крепче, его трясло от гнева, ярости и отчаяния, но вот знакомые руки обняли в ответ, а тихий голос спросил почти в самое ухо, обдав теплым дыханием:

— Так вот почему ты избил этих послушников?

— Я не мог просто стоять и смотреть на то, как они оскверняют ваши покои.

— Это всего лишь комнаты, Назим. Нам надо идти: совсем скоро стемнеет, и начнется подготовка к ритуалу богини. А после… Я смогу, наконец, ответить на некоторые из твоих вопросов.

* * *

Зал Мистерий находился на самой вершине бело-голубой башни Храма богини. Квадратное помещение представляло собой по сути открытую площадку, чей хрустальный купол поддерживался янтарными и мраморными колоннами. Здесь всегда было прохладно и свежо: ветерок свободно проникал между прозрачными отрезами ткани, ниспадающей от самого купола до пола, вымощенного теплой, шершавой плиткой. Между этими тенетами, создающими иллюзию танца света и тени, стояли закрытые кадильницы, источающие пряный, наркотический дурман.

Прежде чем сопроводить Оракула к огромному низкому ложу в центре зала, Назим еще раз тщательно осмотрел выполненную работу: ритуальные рисунки, нанесенные красной и золотой тушью на лицо и тело Асшэя, не размазались и мягко сияли в приглушенном свете светильников, темно-каштановые волосы были расплетены и спускались на плечи чуть волнистыми прядями. Идеально.

— Как жаль, что вся эта красота приносится в жертву той, что равнодушна к ней.

Голос Назима — низкий, хриплый — звучал как будто по-иному сегодня. Асшэй удивленно посмотрел в лицо юноши, и как раз этот момент выбрал послушник, чтобы провести подушечкой большого пальца по тонким губам Оракула, смачивая их особым бальзамом, содержащим легкий наркотик, завершая образ.

— Ты странный сегодня. — Асшэй тепло улыбнулся, уже чувствуя, как растекается по языку знакомая горечь яда. — Помоги мне, Назим.

Юноша натянул на нижнюю половину лица специальную маску, защищающую от воздействия фимиама, и, подав руку, бережно повел Оракула к ложу. Помог опуститься на колени, скользившие по гладкому шелку, снял верхнюю накидку, оставляя смуглую кожу господина обнаженной… И не смог не поддаться соблазну — провел широкой, сильной ладонью по спине, чувствуя начинающуюся дрожь. Асшэй податливо откинулся назад, на поддерживающую руку, и запрокинул голову: перед глазами уже начинал плыть туман, веки отяжелели — его тело готовилось к пришествию Азуфи, и сознание постепенно уходило во тьму, освобождая место и контроль для богини.

Зашелестели невесомые занавеси — это служки в специальных масках уже вели к ложу просительницу — обнаженную женщину расы фэа, смуглую и темноволосую. Немного полная, но все еще красивая и желанная, она уже поддалась влиянию наркотика и медленно переступала нежными ступнями по шершавой плитке, полностью повинуясь голосам и рукам прислужников. Стоявший у лестницы Фахнур суровым жестом приказал Назиму убраться из зала, и тому пришлось подчиниться. Уже спускаясь по каменным ступеням, он не выдержал и оглянулся. Сквозь прозрачные занавеси было плохо видно происходящее, но сладкие вздохи женщины не оставляли сомнений в том, что ритуал начался.

Чувствуя ставшую привычной жгучую ревность и злость, Назим спустился на этаж ниже, где располагались личные покои Оракула. Здесь уже горели светильники в форме причудливых перламутровых раковин, а немые, двигающиеся подобно неслышным и незаметным теням служительницы перестелили постель и заново наполнили купальню теплой водой, пустив по мелким волнам искусственного бассейна ароматные лурусы. Их белые, хрупкие лепестки сияли невинной чистотой.

Поблагодарив прислужниц, хотя они вовсе не нуждались в его одобрении и внимании, Назим остановился у широкого окна, глядя на холодный океан Климерин. Век за веком его седые волны омывали берега континента — бесплодные, ледяные, отражающие свет яркого искусственного солнца Гелиоруса. Глядя на его золотой свет, несущий жизнь всей планете, Назим хотел верить, что когда-нибудь народы Клиоруса смогут освободиться от ига божеств, диктующих через своих Оракулов бессмертную волю, и начать, наконец, собственный путь во вселенной.

Вдруг прямо на его глазах искрящееся светило мигнуло и погасло. Долгие три секунды, в течение которых потрясенный Назим не мог вздохнуть от ужаса, Гелиорус мертвым темным глазом висел над водами океана. Мир замер в безмолвии и первозданной тьме, и, подняв глаза к черным, осиротевшим небесам, Назим увидел, наконец, то самое, почти что мифическое НАСТОЯЩЕЕ СОЛНЦЕ, находящееся слишком далеко от Клиоруса, чтобы по-прежнему согревать его своим теплом и светом. Маленький тусклый шарик размером с самое крошечное звено на цепочке. Огромный диск восходящего над горизонтом Мардука осветил Храм Азуфи тревожно-багряным светом.

Но вот страшные мгновения минули, и светило вновь весело загорелось на небосводе, словно гигантская лампочка, однако уже ничто не могло отменить безотчетный ужас и панику, охватившую все без исключения народы на планете. С того места, где стоял Назим, будто примерзший к мраморным плитам пола, было видно, как далеко внизу, у подножия башни, собираются люди и, возбужденно жестикулируя, указывают в небо. Должно быть, в самом городе и вовсе царит хаос!

Прозвучал мелодичный зов колокольчика, и Назим поспешно, перешагивая через ступеньку, принялся подниматься в зал Мистерий. Обычно это позволяло ему опережать служанок, призванных позаботиться о приятном самочувствии клиентки Оракула после ритуала, больше, чем на три минуты, но в этот раз все было иначе. Никто не торопился следовать заведенному правилу: все были слишком шокированы произошедшим с Гелиорусом. Поэтому Назим лично укрыл дрожащие плечи обнаженной женщины чистым отрезом ткани, бережно отвел ее к специальному выходу и только тогда вернулся на смятое ложе, чтобы поднять на руки тело своего господина.

Асшэй показался Назиму легким и хрупким, словно ритуал выпил из Оракула все силы. Голубые глаза, подведенные алой тушью, закатились, оставив видимыми только полоски белков меж прикрытых век. Незаметные прежде морщинки в уголках глаз и складки у губ проявились явно и резко. Оракула била сильная дрожь, и в какой-то момент Назим испугался, что не успеет донести Асшэя до его покоев. Тогда он заговорил, мягко и деликатно укачивая мужчину в своих сильных руках:

— Все будет хорошо, ахарой. Вы справитесь… Непременно справитесь!

Звук его голоса отсрочил начинающийся приступ, позволив послушнику совершить давно заученные действия: он аккуратно расположил Асшэя на его личном ложе, перевернул на бок, и только тогда сильная дрожь Оракула переросла в полноценные судороги. Назим бормотал какие-то успокаивающие мантры, ласково поглаживая господина по спине и плечу, не забывая следить за тем, чтобы Асшэй не запрокидывал голову. Это длилось и длилось, казалось, целую вечность, воскрешая в душе юноши пережитый совсем недавно священный ужас. Все внутри переворачивалось от мучительного предчувствия скорой беды.

Постепенно судорожные сокращения мышц под ладонью Назима прекратились, и он через силу улыбнулся господину.

— Почему ты плачешь? — сонным голосом спросил Асшэй. После приступа он всегда был слабым и вялым, с трудом восстанавливаясь к следующему дню.

Назим вздрогнул и поспешно вытер слезы и сопли рукавом ритуальной туники, совершенно несолидно шмыгнув носом.

— Солнце, ахарой… Пока вы и Азуфь соединялись…

— Гелиорус погас, — сказал вдруг Асшэй.

Назим удивленно уставился на Оракула, а тот, со слабым стоном перевернувшись на спину, закрыл глаза.

— Откуда вы знаете?!

— Азуфь показала мне. Она боится, Назим. Боится так же сильно, как и все мы. Я бы сказал, что с богиней приключилась истерика прямо посреди сеанса.

— Но как?.. То есть, — тут же поправился Назим, — как Она может чего-то страшиться? Она же богиня.

— В действительности все совсем не так, как на самом деле, мой мальчик, — грустно улыбнулся Асшэй. — Помнишь, я обещал тебе все рассказать? Видимо, время пришло. Помоги мне, прошу…

Назим подхватился с места и помог Оракулу спуститься в мелкий бассейн. Ароматная вода смыла с усталого тела следы близости с женщиной, помогла справиться с болью в мышцах после припадка. Действуя предельно деликатно, что всегда давалось ему с трудом, Назим заплел отяжелевшие от влаги пряди господина ахароя в толстую косу и взял мягкую губку, проходясь ею от шеи к плечам Асшэя.

— Когда-то, давным-давно, когда мир этот был юным и девственным, он располагался куда ближе к настоящему Солнцу. Его тепла хватало и для растений, и для животных, так что нет ничего удивительного в том, что на Клиорусе зародилась высшая форма жизни.

— Фэа? — выдохнул любопытный Назим, но Асшэй лишь укоризненно покачал головой, прижимая палец к губам мальчишки.

— Не перебивай. Нет, это были не фэа, ллаи или риды. Та раса имела совсем другое имя, теперь уже затерянное в веках. Одно известно точно: мудрость и сила их были таковы, что, когда пришло время Солнцу стать матерью новой планете, отодвигая от себя Клиорус на более дальнюю орбиту, они смогли обеспечить себя и потомков новым, искусственным солнцем. Гелиорусом. Но шли века, эпохи сменялись эпохами, а законы любой жизни таковы, Назим, что все в природе дряхлеет и умирает в свой срок. Пришло время и той расы мудрецов. Они достигли наивысшей формы своего расцвета, развоплотив бренные тела и устремившись к далеким, неизведанным звездам и галактикам, прочь от ставшей слишком тесной для них планеты. Но некоторые решили остаться. Почему? Кто знает… Может, им стало страшно покидать привычный уклад. Сами они утверждают, будто преследуют благие цели — быть наставниками для юной цивилизации, пришедшей им на смену, поддерживать, беречь от ошибок. Однако со временем эта родительская забота превратилась в удушающую опеку, заменившую собой все. Вместо того, чтобы действительно помогать своим детям, они просто обрезали нам крылья, заперев нас в клетке своих благих намерений. Если птенец никогда не покинет гнездо, то и не столкнется с опасностями мира, верно?

Назим молчал, потрясенный откровением, и только иногда шмыгал носом и глупо моргал покрасневшими глазами. Асшэй усмехнулся:

— Да, все именно так, мой мальчик. Они не боги. Всего лишь осколки былого величия, не многим отличающиеся от нас, потому что бессмертие — тяжкая ноша, способная изменить даже тех, кто когда-то мог познать Вселенную. Загнивая в этом мирке, они давно погрязли в своих распрях, интригах и разврате. Тем, кто потерял иную цель, ничего и не осталось. Теперь же, в конце времен, им страшно точно так же, как и всем нам.

— Но, ахарой, — несмело возразил Назим, — если их раса создала Гелиорус, они могут и починить его?

Асшэй угрюмо качнул головой:

— Истина в том, что в «наставники» нам досталась далеко не лучшая часть ушедшей цивилизации.

— Господин…

— Зови меня Мерхан. Это — мое настоящее имя.

Назим вдруг осторожно коснулся плеча Оракула, вымученно улыбнулся, спросив:

— Значит, и впрямь наступит конец света?

Асшэй серьезно посмотрел на юношу, будто решая, говорить ему всю правду или нет. Наконец медленно сказал:

— Уже сейчас к нашей планете движется флот адмирала Аджуны. Это огромные корабли, Назим, и они возвращаются по нашему зову, чтобы забрать как можно больше людей. Наша цивилизация еще поборется за свое существование.

Назиму было все равно, что станет со всеми остальными людьми, к какой бы расе они ни принадлежали, и он задал единственный важный для него вопрос:

— Ахарой… Мерхан. Для вас ведь найдется место на этих кораблях?

— Я прожил очень долгую жизнь, мой мальчик. Азуфь иногда делала мое существование невыносимым, это правда, но это не отменяет того, что мы с ней связаны слишком тесно. С гибелью этого мира ее сущность обретет покой, а стены моей золотой клетки наконец падут. Я уверен, что многие Оракулы также останутся в своих башнях. Мы — всего лишь жалкие марионетки, давно лишенные своей воли, но тебе, Назим… Тебе следует жить дальше.

Взгляд юноши стал угрюмым и замкнутым. Он помог Оракулу подняться, тщательно осушил его тело мягкими полотенцами и проводил на ложе. Обычно после этого ахарой просил его уйти, но только не в этот раз. Двигаясь легко и тихо, Назим погасил светильники, погружая покои в темноту и тишину, и подошел к окну, чтобы посмотреть на город, раскинувшийся у подножия холма. Там горели огни, метались тени и даже можно было услышать колокольный набат.

— Конец света, — пробормотал он с горечью.

— Еще есть немного времени, — тихо отозвался Оракул, приглашающе откидывая край простыни.

Назим скользнул под покрывало, испуганным зверем прижался к груди Асшэя, и тот коротко поцеловал светловолосую макушку.

* * *

Асшэй остановился на мраморных ступенях дворца Прецесара и подал руку спешившей следом Иссе. Обычно Оракулы редко покидали пределы территорий своих Храмов, однако отчаянные времена требовали отчаянных мер. Правитель и избранники богов совещались несколько часов, и Оракулы успели ответить на некоторые неудобные вопросы, но на большее количество из них — стыдливо промолчать, расписываясь в своем бессилии. Прецесар Нейт был разумным фэа. На протяжении трех с половиной месяцев, прошедших с тех пор, как в первый раз погас Гелиорус, он активно сотрудничал с ведомством освоения космоса, и тревожные передачи летели сквозь пространство, призывая капитанов кораблей на родину.

— Будет ли этих мер достаточно, Мерхан? — с нескрываемым беспокойством спросила Исса.

Асшэй неопределенно пожал плечами. Все они чувствовали надвигающуюся беду, но были беззащитны перед ней.

— Радует то, что флот возвращается практически в полном составе, и это лучшее, на что приходится рассчитывать.

Исса остановилась у своего паланкина на гравитационной подушке и, оглянувшись на Асшэя, вдруг протянула ему сухонькую сморщенную лапку.

— Ты же понимаешь?.. ОНИ не позволят нам уйти, Мерхан.

— Понимаю, Хиона, — откликнулся он, осторожно пожимая ее прохладные пальцы. — Мы разделим их боль и страх до самого конца.

Очередной подземный толчок сотряс столицу, а на горизонте сгущались грозовые тучи.

* * *

Последнее утро Клиоруса было холодным и пасмурным: искусственное светило так и не оправилось от фатального сбоя и теперь хаотично металось по веками установленной орбите, то приближаясь к земле, то отдаляясь. Небо застилал едкий дым пожаров, землетрясения не прекращались ни на секунду, сотрясая уставшие недра. Всеобщая паника достигла апогея, люди не знали, что делать: Назим то и дело натыкался на застывших в молитвенной позе паломников, отчаянно взывающих ко всем подряд божествам, другие же бесцельно метались по комплексу, пытаясь определиться с тем, что пригодится в дальнем путешествии. На огромных голографических экранах беспрерывно транслировали подходившие к Клиорусу корабли флота экспансии, объявляли точки эвакуации через порталы на огромных платформах. Была такая платформа и в Храме. Уже несколько часов подряд к ней тянулись бесконечные очереди людей разных рас и статуса, а из города поднималось все больше и больше народа. Серой, медленно движущейся рекой шли они, исполненные надежды на спасение.

Асшэй не покидал своих покоев. Он связался с Иссой и другими Оракулами, и те подтвердили его опасения. Никто из них не отправится в новый мир.

— У меня было видение, — хмуро произнес Кадиф. — Ближе к ночи ядро планеты и ядро Гелиоруса войдут в резонанс, и настанет конец.

— Порталы работают на предельных мощностях, — буркнул Яфей. — Мне и Иссе не удержать эти ворота так долго.

Асшэй обратился напрямую к осунувшейся, выглядевшей еще более дряхлой, чем обычно, Иссе:

— Корабли не вышлют шаттлы?

Та лишь отрицательно качнула головой.

Оракулы погрузились в скорбное молчание. Каждый из них понимал: несмотря на их «избранность», они не сделали ничего существенного для спасения народа, который им верил. Вдруг Исса встрепенулась, получив сообщение по внутреннему каналу. Изменившись в лице, старуха проскрипела:

— «Атлан», «Нан-Мадол», «Накха», «Шангри», «Арата» и «Дагон» уходят. Их капитаны опасаются попасть в зону разрушений.

— Кто остался? — встревоженно спросил Асшэй.

Исса опустила взгляд на поступающую на ее монитор сводку, сухо сказав:

— Только «Тиамат» и «Гаруа».

Асшэй поднялся, окинув взглядом лица «коллег»:

— Ахарои. Братья и сестры. Думаю, уже бессмысленно что-то говорить. Спасайте тех, кто вам дорог, и да будет конец вашего пути легким.

— Жду не дождусь, — фыркнула Исса.

Ей ответили измученными, потемневшими взглядами, и даже заклятый спорщик Яфей воздержался от комментария, просто прижав ладонь ко лбу, а затем к груди в добром напутствии. Асшэй покинул покои и попал в хаос: новость о том, что осталось всего два корабля, потрясла всех без исключения, и люди плакали, кричали, проклинали… У платформы, на которой был установлен служебный портал, началась настоящая битва, но Асшэй не имел ни сил, ни возможности остановить это безумие. Он искал Назима, выкликал его имя, но вокруг были совершенно незнакомые лица, перекошенные в крике рты, лихорадочно блестящие глаза…

Выбравшись из обезумевшей толпы, Оракул принялся взбираться по крутой лестнице, ведшей на самую высокую площадку Башни храма. Назим любил иногда приходить туда. В грудь ударил порыв холодного воздуха, остудил пылающее лицо, и Асшэй вздохнул с облегчением: мальчишка был здесь, смотрел с вершины башни на пылающий город, разрушенный землетрясениями, на бушующий океан, чьи волны уже захлестывали самый порог Храма… Обернулся, побледневший, испуганный, и Асшэй в три шага оказался рядом, схватил запястье Назима, потянул за собой. Белые губы парнишки дрогнули:

— Что вы делаете, ахарой?

— Спасаю тебя, Назим. Надо спешить, пожалуйста…

Но Назим вдруг вырвал свою руку из хватки Оракула, и Асшэй покачнулся, отступив.

— Нет, Мерхан. Нет. Не надо меня спасать.

— О чем ты, глупый?! Мир рушится, мест на кораблях осталось немного…

— Я останусь с вами.

Серые глаза парня сверкали упрямой решимостью. Он подошел ближе, обнимая Оракула, касаясь своими губами губ мужчины — тихо, нежно.

— Разве могу я помыслить о жизни без вас? Без вашей доброты, вашей заботы, вашего тепла?.. Жестоко прогонять тогда, когда я действительно нужен.

— У тебя вся жизнь впереди. Не стоит тратить ее на то, чтобы проводить меня на тот свет. — Мерхан обнял холодными ладонями лицо парнишки, умоляюще заглянул в глаза, но тот упрямо насупился, не желая слышать доводы разума.

Очередной подземный толчок сотряс башню до основания. Глядя в почерневшее небо, лишенное лучезарного Гелиоруса, Назим крепче обнял своего Оракула и спросил, стыдясь дрожи, прозвучавшей в голосе:

— Как вы думаете, аха… Мерхан. Как думаешь, те, кто уцелеет, будут помнить о нас?

— Будут, — просто ответил Мерхан.

Он не хотел смотреть на то, как величественно и красиво рушится привычный мир. Он давно уже видел это — в своих снах, в обрывках пророчеств, которые отрицал даже сейчас… Ему не было дела до черного неба и багрового зарева пожаров, до огромного водоворота, поглощающего океан, до разваливающихся на куски лун… Ничто не имело значения, кроме тепла Назима рядом. Мерхану было мерзко от себя, потому что в глубине своей жалкой душонки он был эгоистично счастлив от того, что его любимый мальчик рядом. До самого конца.

— И они будут слагать легенды о нас? — с надеждой спросил Назим. Губы его дрожали, в глазах стояли слезы страха, и они горячими каплями срывались с подбородка и кончика носа.

Мерхан обхватил ладонями лицо мальчика, поворачивая к себе, не давая увидеть разверзшийся вокруг них, под ними и над ними хаос умирающего мира — эту дикую фантасмагорию цвета и звука, последние судороги планеты.

— Конечно, мой Назим. Я даже знаю, какими словами будет начинаться эта легенда.

— Расскажешь мне?

Башня дрожала, площадка покрывалась все новыми и новыми трещинами и разломами. Стоять было совершенно невозможно, и Мерхан опустился на колени, потянув за собой Назима. Положив голову юноши на свои колени и накрыв его глаза ладонью, чувствуя, как он дрожит от рыданий, медленно, нараспев, произнес:

— Был у Солнца Гелиоса и Климены сын, и имя ему было Фаэтон…