Семь сказок (джен)

Сказка — ложь, да в ней намёк,

Добрым людям всем урок.

Сегодня я пришёл домой неожиданно рано: такие спокойные дежурства у нас в РОВД — большая редкость. Денька вылетел в коридор, на секунду застыл, неверяще глядя на меня сияющими глазами, и повис на мне с ликующим воплем:

— Папка!

Тёща выглянула из кухни, вытирая руки полотенцем, одобрительно кивнула:

— Вот и хорошо, вот и славно, хоть поужинаешь по-человечески.

Поужинать — это прекрасно, тем более, что по всей квартире витали умопомрачительные ароматы свежезапечённой курочки — мой желудок отозвался одобрительным урчанием.

— Деня, — тёща строго посмотрела на устроившегося у меня на руках озорника, — дай папе переодеться, пойдём, поможешь мне.

Сын надулся, но послушно поплёлся на кухню.

Улыбаясь, я сменил форменную одежду на домашнее трико, быстро ополоснул руки и через пять минут уже сидел за столом, наворачивая царский ужин — тёща готовила умопомрачительно. Денька устроился рядом со мной и то и дело прижимался ко мне, умудряясь одновременно и есть, и болтать. Понятно дело, соскучился, слишком редко нам выпадали такие вот совместные ужины, обычно Денька уже спал, когда я приходил с работы.

Два года назад моя дражайшая половина вдруг воспылала страстью к какому-то командировочному хмырю и, бросив меня с двухлетним Денькой, укатила в неизвестном направлении. А тёща неожиданно приняла мою сторону, что меня изумило до крайности: с самого дня свадьбы у нас с ней отношения были абсолютно типичные — сварливая тёща-бестолковый зять. А после «побега» дочери мать как подменили: ни единого слова больше от неё не услышал, более того, она согласилась переехать ко мне, присматривала за внуком и вела домашнее хозяйство.

— Папа, — Денька подёргал меня за рукав футболки, заставив вынырнуть из воспоминаний, — у меня книжка поломалась.

— Книжка поломалась? — не понял я. — Как книжка может поломаться? Она же не машинка.

Денькино любопытство — «а что там внутри?» — переломало пропасть игрушек. Но книжка?

Оказалось, всё просто — книжка с любимыми Денькиными сказками рассыпалась по страничкам.

— Значит, будем чинить, — вздохнул я. Тёща прогнала нас в комнату и стала мыть посуду, а мы устроились на Денькиной кровати, почитали другую книжку. Потом сын заснул, а я, переместившись в свою комнату, занялся «поломкой».

Похоже, Денькина страсть к исследованиям добралась и до печатных изданий: сын буквально выпотрошил переплёт, так что все страницы повылетали. Я вооружился клеем и ножницами и принялся за работу, но надолго меня не хватило: усталость всё-таки взяла своё, и я задремал.

* * *

— Эй, проснись, ау! Вот же засоня. Ау!

Кто-то тормошил меня за плечо, приговаривая смешным «мультяшным» голосом. Я с трудом разлепил глаза и прямо перед носом увидел маленького, пузатого, с круглыми щеками… Хм, гнома? Что за бред?

Я потряс головой, но гном не исчез, наоборот, довольно ощутимо подёргал меня за волосы:

— Ау, хватит спать! Разлёгся поперёк тропки! Тут счас Колобок побежит, ему что, по кустам тебя огибать?

— Какой колобок? — я бестолково хлопал глазами. Гном всплеснул руками:

— Ну гляньте на него! Какой колобок? Сказочный, какой же ещё? Он от бабки с дедом сбежать намылился, сам слышал.

Я сел, огляделся и почувствовал, что крыша поехала окончательно. Никакой комнаты с уютной настольной лампой и разложенной на столе пострадавшей книжкой и в помине не было. Я сидел посреди тропинки, усыпанной жёлтым песком и извивавшейся между зарослей. Рядом со мной нетерпеливо переминался с ноги на ногу пузатый гном, сверху ощутимо припекало макушку полуденное солнце, слабый ветерок доносил одуряющие запахи травы, леса, грибов и ещё чёрт знает чего. Что за ерунда? Снится мне, что ли?

Однако гном, потеряв терпение, пнул меня по голени очень даже больно и зашипел:

— Вставай! Колобок уже бежит!

Чувствуя себя героем театра абсурда, я послушно сдвинулся с тропинки и в ту же секунду вытаращился на нечто круглое, бойко катившееся по дорожке и напевавшее что-то себе под нос. Хотя о чём это я, какой нос?

Неожиданно воздух зашумел крыльями, над колобком закружили не то гуси, не то лебеди — я в зоологии не особо разбираюсь — короче, белые, длинношеие, налетели, уцепили клювами, хлебопекарный продукт заверещал что-то на тему «я от бабушки ушёл», а хулиганистые птицы сноровисто утащили его куда-то.

— Не понял, — озадаченно пробормотал рядом со мной гном, забавно потирая затылок. —  Так не должно быть. Какие гуси-лебеди? А где заяц? Волк? Лиса, наконец?

Я ошалело уставился на него:

— А ты кто?

— Аука, — гном горделиво приосанился, но потом, глянув на мою ошарашенную физиономию, махнул рукой и пояснил: — Я лесной дух, отзываюсь на вопли заблудившихся, да надоело с ними возиться, хотел вот отдохнуть, по сказкам побродить. Только не пойму, откуда в «Колобке» гуси-лебеди взялись? Они в самой последней сказке должны быть. И ты как сюда попал? Ты вообще только читать должен, а не в самих сказках на тропинках дрыхнуть.

Рука сама потянулась к затылку. Хотел бы я знать, что тут происходит. Может, мне просто сон снится? Ну конечно, я заснул над Денькиной книжкой, начитавшись сказок, вот и снится всякая хрень. Тут Аука опять пнул меня и опять больно. Нет, во сне не должно болеть, неправильный какой-то сон.

Лесной дух насупился:

— Хватит тары-бары разводить! Я отдыхать хочу, а тут не пойми что творится. Куда вот гуси-лебеди Колобка утащили, а?

— Не знаю, — растерялся я.

— А зачем утащили? — Аука обвиняюще ткнул мне пухлым пальчиком в живот — выше не дотягивался по причине малого роста.

Я пожал плечами и неуверенно предположил:

— Съесть хотят?

— Во! — глубокомысленно протянул «гном». — А по правилам съесть Колобка должна лиса, а гуси-лебеди должны Ваньку к бабе Яге тащить, а не выпечку по лесам выискивать. А раз всё перепуталось, значит, нарушились сказочные законы.

— И что теперь? — до меня что-то совсем туго доходило.

— Вот дылда безмозглая! — беззлобно обозвал меня Аука. — А еще в правохранителях ходишь, погоны носишь. Хаос теперь начнётся, кавардак полный. Теперь всякая нечисть в чужие сказки полезет. Чуешь, чем пахнет? Так что давай, восстанавливай порядок.

— Как? — у меня голова кругом пошла от нараставших, как снежный ком, непоняток.

— Как, как? — проворчал Аука почти добродушно. — Книжку чини, что Денька твой покалечил. Починишь, всё на места и встанет.

— Да как я её починю? — взвыл я. — Я тут, а она там осталась!

— А ты не понял? — Аука с любопытством оглядел меня. — Ты же сейчас в этой самой книжке и находишься.

Я, окончательно офигев, уставился на пузатого человечка, а он захихикал:

— Видел бы ты свою физиономию, ой, не могу!

И он захохотал, вытирая ручкой слёзы. Я набычился:

— Хорош ржать!

Шутки шутками, но выбираться отсюда как-то надо.

— Что делать, ты знаешь?

— Колобка идти искать, — Аука хохотнул в последний раз и сразу стал серьёзным. —  Вернём его сюда — считай, первая сказка восстановлена.

— Чего? — я вцепился руками в волосы. — Их же тут штук семь было! Каждую вот так…

— А чего ты хотел? — Аука философски пожевал губами. — Твой Денька — тот ещё затейник, ни одной сказке шанса не оставил, все страницы шиворот-навыворот переложил. Но не переживай, первые две-три сделаешь, остальное само уладится. Ладно, хватит болтать, идём за Колобком.

* * *

И вот мы шагаем по тропинке. У меня гудит голова от нереальности всего происходящего. Рядом семенит «гном» и бурчит себе под нос:

— Надо же, гуси-лебеди, разбойники, что творят. А если волк по чужим страницам прыгать начнёт, это что ж будет-то? А баба Яга ежели улетит куда-нибудь, где её потом искать-то?

Я судорожно вспоминаю, какие сказки были в Денькиной книжке. Ну, «Колобок» и «Гуси-лебеди» — понятно. Что ещё?

Тут тропинка вывела нас к покосившейся хибарке с маленьким огородиком, а по единственной грядке скачут козлята, аж комья земли из-под копытец во все стороны летят. Поодаль застыли в изумлении бабка, дед и внучка со всей их домашней живностью.

— Во, эти уже хулиганят, — Аука огляделся, поднял какую-то ветку и, размахивая ею, кинулся к огородику. — Кыш, кыш, окаянные! В свою сказку проваливайте!

Козлята распрыгались ещё пуще, попытки Ауки достать кого-нибудь из озорников своим прутом их только раззадоривали.

— А репка где? — я вдруг сообразил, что не хватает основного персонажа. Бабка скорбно покачала головой, а дед дребезжащим голосом пояснил:

— Поросята тут поначалу хулиганили, репку выкопали, а потом вот эти налетели.

Запыхавшийся Аука выкинул, наконец, свою ветку и, схватив меня за руку, потянул прочь:

— Пошли, пошли быстрей, пока Колобка не вернём, эти башибузуки не угомонятся. Книжку лечить надо с первой страницы.

Я послушно зашагал за ним, но недалеко мы ушли: за вторым или третьим поворотом тропинки наткнулись на полянку. Посреди неё стояло непонятное сооружение со множеством окошек, а у резного крылечка растерянно топталась сгорбленная старушенция, махала кривой клюкой и с паникой в охрипшем голосе вскрикивала:

— Избушка, избушка, поворачивайся, чтоб тебя Горыныч спалил!

Баба Яга? Аука подтвердил:

— Она самая. Вишь, до чего дошла, того и гляди, истерика начнётся. Давай, давай скорей!

Мы понеслись галопом: истерящая Баба Яга — не слабое зрелище. Поворот, ещё поворот. Тут пришлось затормозить: небольшой аккуратный домишко атаковали две серые волчары, а внутри домика заполошенно кудахтала курица.

— Ай, разбойники! — схватился за голову Аука. — Быстрей, быстрей, а то Рябу сожрут!

Через несколько извилин тропки мы выскочили к очередному домику. На скамейке перед ним рыдала коза в цветном передничке, а изнутри через открытые окна слышалась перебранка. Не сдержав любопытства, я заглянул в ближайшее окошко. В комнате стояло семь детских кроваток, шесть пустовали, а на седьмой пищала мышь, квакала лягушка, верещал заяц, скулила лиса, порыкивал волк, а сверху на всю эту звериную кучу малу навалился медведь и ревел:

— Моё, пошли все вон!

Я не стал дожидаться понуканий Ауки и рванул дальше, пронёсся метеором мимо небольшого каменного домика, краем глаза отметив возле него троих поросят, усевшихся вокруг огромной репы, и влетел в мрачный лес. Сразу стало темно и прохладно, вековые деревья надёжно закрыли палящее солнце. У толстого ствола могучего дуба я увидел странное строение с замшелой крышей, подслеповатым окошком и двумя кривыми куриными ногами-переростками под фундаментом. Или как там это называется. Под полом? Ну короче…

— Избушка, избушка… — я запыхался от быстрого бега… — Повернись… — Рядом со мной пытался отдышаться Аука. Из избушки послышался капризный голос:

— А где «к лесу задом, ко мне передом»? Правил не знаете?

— Изба говорящая… — шепнул Аука, согнувшись в три погибели и едва переводя дух. Я кивнул и договорил:

— …к лесу задом, ко мне передом.

— Ещё чего! — опять отозвался недовольный голос. — Избушка старенькая, ноги больные, всем не наповорачиваешься. Кто ты такой?

Меня вдруг такая злость взяла! Вспомнив, что я как-никак милиционер, даром что в домашних трениках и тапочках, гаркнул:

— Именем закона!

Испуганно подскочив, избушка моментально развернулась крыльцом ко мне и заскрипела:

— А чего кричать-то? Я что? Я ничего. Гуси опять чего натворили, что ли?

— Вопросы задавать буду я! — опять гаркнул я. — Где Колобок?

Однако избушка оказалась не из робких, оправившись от первоначального испуга, она сварливо забрюзжала:

— Колобок, Колобок, всю печёнку он мне проел, Кощей ему в дышло! Хозяйка моя где?! —  неожиданно заголосила вредная изба и пинком отправила мне под ноги ошалевшего Колобка. Тот было дёрнулся укатиться, однако был перехвачен бдительным Аукой и заверещал:

— Я от бабки ушёл, я от дедки ушёл!

— Бродяжничество! — рявкнул я. — Статья 209*!

Колобок притих и заискивающе залопотал:

— Дяденька, ну какая статья? Я же просто погулять пошёл. А тут бандюки налетели, схватили, сюда приволокли. Киднеппинг, между прочим.

— С бандюками разберёмся, — пообещал я и грозно приказал: — Марш к бабке с дедкой! Приду — проверю.

Колобок тут же исчез. Аука удовлетворённо кивнул:

— Одна сказка есть. Теперь остальные в порядок приведи и свободен.

— Придётся за Бабой Ягой возвращаться, — с досадой сказал я. — Не сталкивать же её с обитателями Теремка, те ещё личности.

— Не надо, — Аука показал мне за спину. — Вон, она сама уже идёт.

По тропке к нам торопилась знакомая старушенция с кривой клюкой, подозрительно оглядев нас, полезла на замшелое крылечко. Избушка с облегчением вздохнула и, поворачиваясь к нам задом, ехидно проскрипела:

— Статья 139. Нарушение неприкосновенности жилища. Проваливайте подобру-поздорову.

Пожав плечами и решив не поднимать вопрос о преступных деяниях благоразумно спрятавшихся гусей-лебедей, я зашагал прочь. Две сказки уже на своих местах. Осталось ещё пять. Ну, Денька, ну, паршивец!

Я вернулся к поросятам, уже готовым хомячить чужую репку, и объявил:

— Воровство, статья 158 Уголовного Кодекса!

— А чего мы украли-то? — изумлённо вылупились на меня три одинаковых пятачка.

— До двух лет! — рявкнул я.

Поросята притихли, переглядываясь, потом один из них подвинул ко мне репку:

— Вот, забирайте. Но я хочу заявить. О покушении на убийство с особой жестокостью на почве личной неприязни! Нас волк терроризирует!

— Тогда и вам ещё статья — «За превышение необходимой обороны»! — не сдался я.

Поросята угрюмо засопели и скрылись в своём каменном домике. И вовремя, потому что на тропинке появился серый разбойник.

— Пошли, — потянул меня прочь Аука. — Сами разберутся, не впервой. А нам книжку вылечить надо, чтоб ты домой вернулся. А вообще ты хорошо придумал, с уголовным кодексом-то. Когда б мы их ещё угомонили! А так — с законом шутки плохи.

Я промолчал, устав уже от всех этих сказочных катавасий. Скорей бы всё закончилось.

Зажав под мышкой изъятую у поросят репку, я решительно зашагал дальше. У дома козы объявил компании, по-прежнему сражавшейся за полюбившуюся всем шестерым кровать, сколько преступлений они совершили, включая захват чужого жилища и хулиганские действия, припугнул возвратившихся к обрадованной матери козлят и пригрозил волку, чтоб оставил малышню в покое.

Мимо поляны с Теремком и дома Рябы Аука протащил меня без остановки — там всё уже устаканилось и возвратилось на круги своя. Отдав репку счастливому семейству, я вернулся к началу своего необычного путешествия. Там уже крутился Колобок.

— Дяденька милиционер, не говорите бабе с дедом, что я убежать от них хотел, — жалобно заныл этот невыносимый продукт. — Я больше никогда-никогда! Вот честное слово!

— Брысь! — шикнул Аука. — Дяденька сегодня добрый.

Колобок моментально исчез, а Аука протянул мне пухленькую ручку:

— Ну всё, сказочные законы восстановились, всё в порядке, а тебе пора домой.

Я осторожно пожал ему руку, но спросить ничего не успел: всё вдруг закружилось, завертелось, и Аука откуда-то издалека голосом Деньки спросил:

— Папка, а ты всю ночь, что ли, мою книжку чинил?

* * *

Я поднял голову и осоловело заморгал. Уютный свет настольной лампы рассеялся ярким солнечным — уже явно не раннее утро. Возле стола топтался Денька в пижамке и вертел в руках… Я глянул на стол. Так сон это был или не сон? Денька держал абсолютно целую книжку со сказками и восторженно смотрел на меня:

— Значит, ты целитель, папа?

— Почему целитель? — не понял я, усаживая сына на колени.

— Ну ты же книжку исцелил, — Денька показал свою книжку. — Она же совсем разломанная была, а ты её опять целой сделал. Значит, ты целитель!

— Да, сын, я целитель…

Я крепко обнял своего малыша.