Тревога (гет)

И вот в ладье навстречу нам плывет

Старик, поросший древней сединою,

Крича: «О, горе вам, проклятый род!

Забудьте небо, встретившись со мною!

В моей ладье готовьтесь переплыть

К извечной тьме, и холоду, и зною.

А ты уйди, тебе нельзя тут быть,

Живой душе, средь мертвых!»

Данте Алигьери «Божественная комедия»

Михаил Лукич уснул в автобусе.

Вроде бы на секундочку всего прикрыл глаза от лучей яркого майского солнца, проникавших в салон через окошко. И… вот те на: когда записанный на пленку голос объявил об очередной остановке, оказалось, что свою Лукич уже пропустил. Да еще одну в придачу.

Да, две пропущенных остановки — это вроде бы и не так много. Ну так и Михаил Лукич не в гости собирался, чайку попить. На работу. А опаздывать на работу он не привык.

Пришлось вылезать из автобуса, переходить на другую сторону улицы и ждать, когда подойдет автобус, движущийся в обратную сторону. И исправит невольный промах Лукича.

Пока переходил — успел мельком заметить, какое оживленное на улице движение. Как много… непривычно много машин заполнило ее. И сколько шуму все это сборище производит. Да и машины сплошь какие-то яркие, блестящие; каких даже в зарубежных фильмах не увидишь.

Плюс сама улица… на взгляд Михаила Лукича была она какая-то слишком широкая. Точнее, слишком далеким показался ему путь от одной ее стороны до другой. Лукич запыхался даже. Тому же поспособствовал негодник-светофор. Точнее, забавная новация, которой он был оборудован. Таймер, отсчитывавший время, остающееся у пешеходов до того, как зеленый сигнал сменится красным.

Объективно Михаил Лукич мог бы признать секундомер на светофоре даже полезным. В том смысле, что какой-нибудь торопыга едва ли кинется под колеса всем этим, готовым стартовать в нетерпении автомобилям, зная, что в его распоряжении осталась пара-тройка секунд. Безопаснее. Риска меньше.

Но это — на объективный взгляд. Субъективно же Лукич был этим новаторским светофором недоволен. Уж очень мало, по его мнению, оказалось этих секунд, выделенных пешеходам. Даже если начать переходить сразу же, как зеленый свет загорался.

Вдобавок, пока секунды сменяли одна другую, таймер пищал. Сперва медленно, в ритме с сердцем здорового человека. Но потом все чаще и чаще. Навевая ассоциации с часовым механизмом бомбы. И будто подгоняя оставшихся пешеходов. А тот же Михаил Лукич — не мальчик все-таки, чтобы беготней заниматься. Да и сердце от этого учащавшегося писка тоже принималось биться чаще.

Отдышавшись и дойдя до павильона остановки, Лукич сперва принялся было разглядывать расписание. Но от множества табличек (по одной на каждый маршрут) и мешанины букв и цифр на них рябило в глазах. Потому, быстро отчаявшись вычислить, какие из маршрутов проходят мимо института, где он работал, и по какому из этих маршрутов автобус подойдет первым, Михаил Лукич решил поступить проще. Вспомнив народную мудрость, что язык-де до Киева доведет. Или до Москвы. Кому куда надо.

Заглядывая в каждый из подходивших и открывавших свои двери автобусов, Лукич спрашивал, не идет ли тот на улицу такую-то.

С третьей попытки ему повезло. Вдобавок, какой-то паренек уступил Михаилу Лукичу место.

С облегчением вздохнув, Лукич устроился поудобнее, откинувшись на сиденье. И надеясь, что если и опаздывает, то на минутку-другую. Не катастрофа. Начальство и коллеги — надеялся Лукич — поймут.

Еще он надеялся, что снова не уснет в дороге.

Михаил Лукич представить себе не мог, что возможность уснуть в автобусе — это меньшая из неприятностей, грозивших ему в этот едва начавшийся день.

Это ведь такой прекрасный солнечный майский день. Разве можно ждать от него чего-то дурного?

* * *

Автоматические двери автобуса разошлись со звуком, похожим на вздох, выпуская Лукича на нужной остановке.

Лукич выбрался наружу. Огляделся. И понял, что светофором-торопыгой с таймером сюрпризы и странности этого дня не исчерпывались.

На пути к институту располагался небольшой скверик. Точнее, несколько развесистых деревьев и заросли кустарника. Словно гигантскими ножницами вырезали кусочек леса, и какая-то неведомая сила перенесла его и влепила посреди города. На манер детской аппликации.

То есть, конечно, ни в какую неведомую силу Михаил Лукич не верил. И вдобавок свысока посматривал на тех, кто его взглядов на мир не разделял. Школа и партия давно убедили Лукича… или, если угодно, заставили смириться с тем, что ничему неведомому в мире места нет. А любой странности, любому якобы чуду найдется объяснение. Рациональное. И зачастую скучное, как лекции по диамату или материалы очередного съезда.

Так и с уголком дикой природы этим, за скверик принимаемым. Просто его не учли при планировании города и не добрались при застройке. А почему не учли? Да по той же самой причине, по какой даже «Челленджеры» взрываются!

Все так. Другой вопрос, что теперь этот оазис зелени среди бетона и асфальта больше не выглядел диким.

Деревья казались какими-то… разреженными что ли. Или ужавшимися. Не то меньше их стало, не то кроны подравняли, сделав менее раскидистыми. Кусты стояли аккуратно подстриженными. Землю выровняли и теперь скверик пересекали дорожки, мощенные плитками приятного розового цвета. Среди деревьев и кустов высились столбы с круглыми фонарями, похожие на гигантские булавки или трости с набалдашниками. Имелись и три скамейки. На одной из них сидела молодая мама и осторожно покачивала стоявшую перед ней коляску.

«И когда только облагородить успели?» — пронеслось в голове Лукича.

Впрочем, когда бы ни случилась эта метаморфоза, Михаил Лукич решил, что ничего плохого в ней нет. Даже наоборот. Теперь припозднившимся сотрудникам института, как и другим прохожим, больше не придется, срезая через скверик, продираться в зарослях в полной темноте. Рискуя, вдобавок, нарваться хоть на пьяную компанию, а хоть и на вульгарный гоп-стоп. И вообще… хоть и говорят, что не место красит человека, но приличные места и людей поприличнее к себе притягивают. Вроде тех же мамочек с колясками. Тогда как уголки дикие и темные — наоборот.

В общем, теперь скверик был достоин носить это имя и считаться полноценным местом отдыха. А не как в анекдоте про баню в воинской части — так называемая есть, но как таковая отсутствует.

На несколько минут Лукич даже задержался, залюбовавшись на скверик, на прошедшую с ним перемену. На скамейке посидел в тенечке. И лишь затем, спохватившись («на работу же опоздаю!») двинулся дальше.

Снова пересек улицу — показавшуюся такой же непривычно шумной. И с таким же новаторским светофором. Снова пришлось слушать этот раздражающий, тревожащий сердце писк. Потом Михаил Лукич преодолел последние сотню-другую метров до института. Где, у самого здания его ждал новый сюрприз. И далеко не приятный. Точнее, целый каскад неожиданных странностей.

Начать с того, что неизвестно куда подевался автомат для продажи газированной воды, стоявший у самой стены института. Лукич и его коллеги любили бегать к нему на перекур, утоляя жажду в жаркие дни.

Таким обещал стать и этот день. И потому исчезновение автомата немало огорчило.

На месте автомата с газировкой торчала оклеенная афишами тумба. Среди разноцветья этих бумажек, звавших на спектакли и концерты, Михаил Лукич различил пару знакомых названий. Одно принадлежало некогда любимому ВИА, про который Лукич в то же время брякнул за рюмкой, что сам бы спел не хуже. А на другой афише, огорошенный, прочитал слово «Аквариум».

«Уж не тот ли это «Аквариум», который Петька из отдела по ремонту вычислительной техники на кассету записывал? — озадаченно спросил сам у себя Лукич. — Если тот… если на его концерт можно сходить открыто, тогда зачем эти хлопоты? С кассетой, записью? И зачем вообще Петьке было так шифроваться? А то говорил, не показывайте никому, если хотите послушать. Да сильно громко не включайте. Не то сразу КГБ пронюхает и всех нас по статье притянет!»

Но Петькины ужимки хотя бы можно было списать на фронду молодого парня, полагавшего бунтарство доблестью и готового высасывать повод к нему из любого пальца. Ну и на желание перед девушками покрасоваться, словно павлин, хвост распускающий. Что уж греха таить… дело молодое. При желании и отсутствие автомата с газировкой Лукич мог объяснить. Необходимостью ремонта, например.

Но вот как, скажите на милость, можно было истолковать главную перемену, произошедшую с самим зданием?

Да если на то пошло, Михаил Лукич и узнал бы его едва ли, кабы не памятник коллеге-геологу. Массивная статуя парня со смелым лицом и таким огромным мешком за спиною, будто он надеялся напихать в него побольше богатств из земных недр.

Памятник был на месте. Никуда не делось и, собственно, здание института. Только… словно замаскировалось от него, Лукича!

Привычная серость стен скрылась под по-клоунски цветастой обшивкой. А над парадным входом, куда вело все то же широкое крыльцо, буквально теснились множество вывесок. Столько их на одном здании Михаил Лукич не видел даже во время редких заграничных командировок.

От этих безвкусно-цветастых прямоугольников с огромными буквами буквально рябило в глазах. И каждый будто кричал, требуя именно на него обратить внимание.

В растерянности Лукич переводил взгляд с одной вывески на другую. Да то и дело натыкался на незнакомые (и потому выглядевшие особенно жутко) сочетания букв. «МТС», «ВТБ», «DNS», «ОСАГО»… они казались загадочными письменами. Вроде тех, которые видел библейский Валтасар на пиру незадолго до собственной гибели. «Взвешено», «отмерено», «определено».

Материалист до мозга костей, Михаил Лукич с Библией был знаком мельком и из чистого любопытства. Но теперь, разглядывая эти вывески с непонятными надписями, он подобно непутевому вавилонскому царю читал в них приговор себе.

Приговор — может и не смертный. Но однозначно указывавший, что ему, Лукичу, здесь не место.

Не в силах больше смотреть ни на вывески, ни на саму стену жуткой расцветки, он отвернулся. И, кряхтя да хватаясь за сердце, осторожно присел на ступеньки крыльца.

Ну и как он мог бы объяснить происходящее теперь? Какое объяснение, рациональное и скучное, предложить?

Ведь вроде вчера было все в порядке! Или не вчера, а… когда он последний раз приезжал на работу?

— Чем-то помочь… дедушка? — окликнул Лукича голос из-за спины. Молодой, женский, звонкий.

С трудом Лукич повернул потяжелевшую голову. Так и есть: на верхней ступеньке крыльца стояла молодая девушка, почти девочка, в юбке до колен, блузке и темном жакете.

Лицо девушки было приятным, участливым. Но если она и была Лукичу коллегой (что вряд ли), то он ее видел впервые. Но окончательно Михаила Лукича добила сигарета, которую девушка держала двумя пальцами правой руки.

Сигарета! Предмет, который в женской руке Лукич видел разве что в кино. И непременно у персонажей, которых трудно было назвать положительными. У шпионки какой-нибудь или мошенницы. Но уж точно не у такого милого создания, что, небось, в куклы играла не так давно.

Михаил Лукич даже поморгал глазами, даже прищурился, чтобы убедиться — не обознался ли, не показалось ли ему? Увы, не показалось. Маленькая белая палочка, от одного конца которой тянулась вверх тонкая струйка дыма, ничем иным, кроме как сигаретой, быть не могла.

— Да что ж это такое происходит-то?! — не выдержав, вслух воскликнул Лукич, вопрошая сам не зная у кого. И закашлялся натужно, как будто тоже только что курил. Или наглотался дыма.

После чего, осторожно переступая, как когда-то, в бытность в геологоразведке — по болоту, спустился с крыльца и пошел прочь. Сам не зная, куда.

* * *

Звонок (телефонный, а не возвещавший об очередном уроке) настиг Алексея Павловича Крянева, когда он выходил из учительской.

Звонила мать. Алексей ожидал, что она опять будет интересоваться, не женился ли ее отпрыск, давно разменявший четвертый десяток лет. А если не женился, то есть ли хоть кто-нибудь на примете.

Но все оказалось гораздо серьезней.

— Сынок, привет, — услышал Крянев, приняв вызов, — я тут до дяди Миши не могу дозвониться. Ты бы проведал его… а то я беспокоюсь.

Алексей вздохнул. Знакомая песня! Если в куплете сообщают о проблеме, значит, в припеве жди просьбу о помощи.

Даже захотелось… нет, не возмутиться — мать все-таки. Но предельно спокойно и вежливо напомнить, что родители на пенсии, у них уйма свободного времени, а значит, они могли бы прекрасно проведать дядю Мишу (он же старший мамин брат) и сами. Не говоря уж о том, что у дяди Миши и свои дети есть. Давно взрослые.

Тогда как у него, Алексея, работы по горло. Подготовка к ГИА, к ЕГЭ. Что суть геморрой не только для готовящейся поступать школоты. Да и просто об уроках забывать не стоило. Точнее, Крянев и рад был забыть. Однако директор, завуч и весь Департамент образования с удовольствием освежили бы его память.

Но тут случай был особый. Дело в том, что в детские годы Алексея дядя Миша частенько бывал у них в гостях. И маленький Леша успел к нему сильно привязаться. Ах, с каким интересом он слушал забавные дядины истории — про работу в стройотряде, службу в армии, геологоразведку. После этих баек мальчику никаких мультиков не надо было. Как и сказок на ночь. Подумаешь, сказки! Вымысел. Тогда как у дяди Миши жизнь любого вымысла увлекательней.

И не беда, что громкий басовитый дяди Мишин голос Лешу немного пугал. Так что гостю-родственнику приходилось нарочно разговаривать тише. Хотя смех свой фирменный, раскатистый и громоподобный сдерживать у него не получалось.

Зато благодаря этому голосу мальчику легко представлялся на месте дяди другой Миша — косолапый и покрытый шерстью. Могучий повелитель дикого леса, где мамин брат неделями бродил, ища полезные ископаемые.

Не зря Леша даже как-то рисунок сотворил — лет в пять. Изобразив трех человечков («мама, папа и я») да медведя рядом. Медведь вышел совсем не страшный, а даже милый. Наверное, из-за огромного, похожего на ромашку, цветка, который он держал в передней лапе.

— А кто сильнее, дядя Миша или медведь? — спрашивал еще как-то раз Леша у мамы. И та с усмешкой ответила, что если бы эти двое встретились, то не стали бы мериться силой, а тем более драться. Но быстро бы нашли общий язык. Ведь у них так много общего!

Подобно своему косолапому тезке дядя Миша и ростом обижен не был, и телосложение имел далеко не хлюпика. Настоящий человек-гора! И Леше казалось, что эта живая гора будет вечно возвышаться над миром.

Но время бежит, и натиска его не выдерживают даже горы. Пока Алексей рос и взрослел, дядя Миша старел. Седел. И будто усыхал, будто сжимался, подобно воздушному шарику, из которого выпустили воздух.

Стоило, конечно, отдать ему должное. В силу бойцовского характера дядя Миша не капитулировал перед старостью, сопротивлялся ей, сколько мог. И даже выйдя на пенсию, не спился, как не стал рабом дивана и телеящика. Ну или «Одноклассников» и других виртуальных отхожих мест.

Напротив, гулял каждый день. И старался не пихать в себя всякую гадость, считавшуюся съедобной разве что формально, зато упрятанную в красивую упаковку.

Но все равно заметно сдал в последние годы. Как овдовел да перешагнул восьмидесятилетний рубеж.

Нет, дядя Миша не выходил на улицу, забывая одеться-обуться. Не принимал собеседника за какого-то другого человека. Гигиеной не пренебрегал. И уж точно не превратился в тряпку, требующую постоянного ухода с присмотром. Напротив, даже в столь почтенном возрасте мог записать себе в актив кое-какие достижения. Микроволновку, например, легко освоил. Мобильный телефон. И не беда, что простой, кнопочный. Ибо к модным устройствам, которые он презрительно именовал «игрушками», дядя Миша испытывал даже меньше интереса, чем к телепередачам.

Разумеется, готовил он себе сам. И от заботливых родственников требовались на самом деле сущие пустяки: звонить время от времени. Ну и проведывать, что называется, живьем.

Однако с каждым таким визитом что Алексей, что родители замечали: дядя Миша меняется и не в лучшую сторону. Выражалось это в некоторых особенностях поведения, которые могли бы сойти за чудачества, если б речь шла о ком-то моложе.

Например, дядя Миша мог разговаривать сам с собой. И не обязательно находясь один — не то как бы его в этом уличили? Мог уставиться на какой-нибудь предмет обстановки с таким выражением, будто видит его впервые и крайне удивлен данному факту. Все чаще дядя Миша мог спрашивать не только, какое нынче число, но и какой год на дворе. А уж брать с него обещание было занятием и вовсе безнадежным. К следующему визиту или звонку дядя Миша забывал о нем напрочь.

И вот теперь эта невозможность связаться.

Конечно, мобильник мог разрядиться, забытый своим пожилым хозяином. Еще дядя Миша не взял бы его с собой, засев в туалете или моясь в душе — действительно, зачем брать-то? Прилечь мог, уснув среди дня, на звонки не обращая внимания. И мог, наконец, не прихватив телефон с собой, выйти на полчасика за хлебом.

Однако не следовало исключать и худшего. Что старик ушел куда-то далеко, забыл дорогу домой, а про мобильник при этом даже не вспомнил.

Если он вообще жив.

Как уже говорилось, если б речь шла о ком-то другом, Алексей попытался бы отговориться, сославшись на занятость. Но в данном случае не смог. И не только потому, что не позволила совесть. Судьба маминого брата была Кряневу небезразлична. А потому тревогой своей она заразила и его.

Да, так всегда бывает. Кто-то делится улыбкою своей, а кто-то чем-нибудь похуже.

И вторых большинство.

* * *

Ответив матери согласием, Крянев перво-наперво попробовал связаться с дядей Мишей сам. И лишь услышав в ответ бесконечную череду длинных гудков, решил наведаться к нему домой.

Благо, в расписании уроков Алексея как раз зияло «окно». Крянев в начале четверти еще сетовал, что его-де время используется так нерационально. Что заставляют терять почти час вместо того, чтобы в конце учебного дня отпускать домой на этот час раньше. Что суть мелкая, но радость.

Однако теперь это «окно» пришлось как нельзя кстати. И Алексей, стараясь не попадаться на глаза коллег во избежание лишних вопросов, поспешил покинуть школу. Да поскорей направился к дому, где жил дядя Миша. Благо, запасной ключ от его квартиры Крянев носил с собой. В одной связке с остальными.

За дверью, открытой этим ключом, Алексея встретила квартира. Небольшая, вполне чистая — дядя Миша не позволил бы превратить свое жилище в свинарник. И… пустая, погруженная в безжизненную тишину.

Кранев снова позвонил на дядин номер. Чтобы в ответ услышать трели его мобильника — какой-то классический мотивчик.

Телефон был здесь, в квартире. Ориентируясь по звуку мелодии, Алексей без труда нашел его — с вполне заряженной батареей и оставленный на кресле. Но с неизмеримо большей охотой он предпочел бы на том же кресле обнаружить хозяина устройства.

Посидев еще с полчаса — подождав, не вернется ли дядя, да прислушиваясь к звукам на лестничной площадке — Крянев, наконец, вынужден был признать: любимый родственник его, может и жив… скорее всего, но от дома далек и возвращаться не спешит. Если вообще способен это сделать.

Однажды это должно было произойти, Алексей понимал. Но понимать — не значило, принимать эту ситуацию, ничего не делая.

Если можно пока что-то сделать.

Внезапно за дверью на площадку прошуршали шаги, затем звякнули ключи, вытаскиваемые из кармана или сумки. Подстегнутый вновь вспыхнувшей надеждой, Крянев подскочил с табуретки в прихожей, на которой ждал возвращения дяди Миши, и рывком распахнул входную дверь.

И сразу сник, чуть ли не застонал от разочарования. Увидев, что с ключами на площадке возится лишь соседка. Махонькая старушка, возрастом — под стать самому дяде Мише.

Но она, по крайней мере, в пространстве ориентировалась. И дорогу до дому не забыла. А значит, могла оказаться небесполезной.

— З-здравствуйте, — обратился Алексей к старушке дрогнувшим от волнения голосом, — в этой квартире дедушка живет… не видели: давно он ушел?

— Ох, давно, — вздохнув, отвечала та, добивая остатки надежды, — с утра куда-то подался… как наскипидаренный. А ты хто… родственник что ли?

— Племянник. Спасибо, — на одном дыхании выпалил Крянев, выходя за порог и закрывая дверь квартиры.

Убедился, наконец, что нечего и думать дождаться дядю Мишу, ненадолго-де отошедшего по делам.

А вот времени терять не стоило.

— Так ты бы это… в милицию обратился, — предложила старушка, в которую не иначе вселился Капитан Очевидность.

«В полицию», — хотел было машинально поправить ее Алексей, но вовремя сдержался. Вспомнив (в силу своего педагогического опыта), что безболезненно убедить в собственной неправоте получается только детей. И то не всегда. А чем старше человек становится, тем враждебней относится к чьим-то попыткам опровергнуть себя, любимого и иным демонстрациям интеллектуального над ним превосходства. Даже в мелочах.

А в полицию Крянев действительно собирался обратиться. Причем как можно скорее. Не выжидая пресловутые сорок восемь часов с момента пропажи.

Знал прекрасно, что необходимость такого выжидания — миф, многим людям стоивший жизни. Ведь если для гибели человека достаточно считанных минут, а то и секунд, то о каких сорока восьми часах ожидания вообще может идти речь?

А вот матери об исчезновении дяди Миши Алексей решил пока не сообщать. И без того волнуется, так зачем усугублять недоброй вестью. Вот если сама позвонит и спросит — тогда действительно: врать не стоило, и Крянев собирался признаться, что дядю дома так не застал.

Но специально звонить — нет.

* * *

Заявление у Алексея приняли на удивление быстро, почти без проволочек. Способствовало этому, по всей видимости, время его визита. Среди дня, когда в отделении не толклись задержанные пьянчуги да всем недовольные кляузники, готовые изливать свое недовольство громогласно и по любому поводу. Приди Крянев сюда вечером, как предположил он сам, ждал бы его сущий ад.

Потом прошло чуть больше часа.

За это время Алексей успел вернуться в школу. Успел предстать пред ясны очи директрисы и повиниться. Ведь «окно» «окном», а в беготне сначала домой к дяде Мише, потом в полицию, он все равно пропустил как минимум один урок. Объяснил ситуацию, для которой расхожая фраза «семейные обстоятельства» звучала до неуместности сухо и бесчувственно. Как сметная документация в каком-нибудь Освенциме.

Обещал отработать, на днях взять дополнительные часы. Чтобы ни один ученик этой школы не закончил четверть и год с недобором биологических знаний, за которые, собственно, Крянев здесь и отвечал.

Директриса в ответ на последнее заявление лишь плечами пожала, буркнув «необязательно». Ибо не первый год в школе работала. Понимала: дети только рады были, что какой-то из уроков не состоялся. А появление в расписании дополнительного занятия вызовет у них прямо противоположные чувства.

Что до самой директрисы, то ей, что называется, лишь бы шито-крыто было. Отработано нужное количество часов… по документам — и ладно.

Еще Алексей успел за время, прошедшее после визита в полицию почти вернуться в рабочий ритм. И почти до конца провести урок для девятиклассников. По анатомии человека. И да: по теме «размножение», которую обыкновенно оставлял ближе к концу учебного года. Так сказать, на десерт.

Крянев заранее морально приготовился к пошлым комментариям и издевательским смешкам с места да перешептываниям озабоченных подростков. Как это случалось раньше — все годы, что Алексей преподавал.

Однако данный урок прошел на удивление спокойно. Школяры словно чувствовали, что с биологом что-то не в порядке. Да и сам Крянев, наверное, выглядел живой иллюстрацией к строчке из песни «Машины времени»: «Он на взводе — не подходи!» И потому в этот раз предпочли на нервы ему не капать.

А ближе к концу урока внезапно ожил телефон Алексея. Доложив о звонке, который срочно требовалось принять.

Пробурчав классу «извините» вполголоса, Крянев вышел в коридор, мобильник из кармана вытаскивая на ходу со смесью опаски и надежды.

Опасался он того, что звонила мать. А значит, таки придется рассказать ей, что дядя Миша пропал. Ушел из дома, не вернулся, мобильник забыв на кресле. И вероятно способен многое другое забыть.

Но в то же время звонить могли из полиции. Где столь быстро нашли заблудившегося в городе старика. Желательно живым… нет, обязательно! Благо, фотография из телефона, запечатлевшая дядю Мишу да переданная в органы, была и свежей, и точной.

Но ни одно из этих предположений не оправдалось. Номер, с которого звонили, оказался незнакомым. Крянев понял лишь, что он мобильный — судя по цифрам.

Звонки с незнакомых номеров Алексей обычно не брал. Не видел смысла. Потому что не обольщался на свой счет. Не слишком высоко оценивал шансы на то, что объявится старый закадычный друг, школьная или студенческая любовь. Или заокеанский миллиардер отметит его, Крянева, в своем завещании.

В лучшем случае — знал Алексей — с подобного номера могли назойливо предлагать купить какую-нибудь дребедень, сто лет ему не нужную; навязывать некую услугу, поучаствовать в дурацком опросе на тему тех же бесполезных услуг и товаров. В худшем же случае какие-нибудь мутные личности представились бы сотрудниками службы безопасности Сбера или какого другого банка. Да принялись заливать о подозрительных операциях с его, Крянева, банковской картой.

Так что если бы не пропажа дяди Миши, Алексей бы просто сбросил вызов. Но поскольку случай был особый, решил дать неведомому звонящему шанс. Мало ли, вдруг мир не без добрых людей. И кто-то… ну, скажем, встретил дядю Мишу и дал ему свой мобильник. Чтобы тот мог связаться хотя бы с племянником. Коль свой телефон остался дома.

Допуская подобную возможность, Крянев нажал на кнопку принятия вызова.

— Здравствуйте! — донеслось из телефона. — Алексей Павлович?

Голос, услышанный Алексеем, никак не мог принадлежать дяде Мише. Будучи женским; деловитым, но в целом приятным, и совсем не старым.

— Я инфорг по вашему поиску, — представилась женщина, когда Крянев ответил «это я» на ее вопрос, — можете звать меня Инна.

— Инфорг? — недоуменно переспросил Алексей. Еле удержался от глупейшей потуги на остроумие. От того, чтобы предположить, будто «Инна» — производное от «инфорг».

Но даже устоявший перед сим искушением, Крянев все равно был озадачен, услышав незнакомое слово. Не то чтобы он хорошо разбирался в структуре правоохранительных органов, в принятой там системе званий и должностей. Но знал хотя бы, что звания в полиции — примерно такие же, как у военных. И ни о каких инфоргах отродясь не слышал.

— Информационный координатор, — расшифровала этот неологизм Инна.

После чего поспешила внести ясность:

— Должно быть, вы раньше не сталкивались… в общем, я представляю не полицию. А волонтерский поисково-спасательный отряд «Тревога». Не слышали о таком?

— Волонтеры? — тупо переспросил Алексей, не придумав ничего лучше.

О так называемых волонтерских организациях он, разумеется, слышал, но мельком. Привык считать их чем-то вроде современной реинкарнации тимуровцев, помогающих старушкам и инвалидам. Но чтобы эти волонтеры (читай — любители) спасали людей?.. Наравне с профессионалами из экстренных служб… или даже вместо них? Такое в голове Крянева не укладывалось. Сразу захотелось басню процитировать. Ту, где говорилось про сапожника и пирожника.

— То есть… я правильно понял, — начал он, не скрывая недовольства в голосе, — я обратился в полицию. А они это дело на вас перекинули. Так?

— Не совсем, — ответила Инна вежливо, терпеливо, но твердо, как может только абсолютно уверенный в своей правоте человек, — то, что вы обратились в полицию, правильно сделали. Для нас это обязательное условие, чтобы приступить к поиску. Вряд ли ведь какой-нибудь человек… здравомыслящий станет обращаться в органы, заявление подавать просто шутки ради. Так что уж если подал — значит, дело действительно серьезное. Это с одной стороны; а с другой, именно от полиции мы нередко узнаем о пропаже людей.

— Но… — начал было Алексей, но собеседница ненавязчиво так, аккуратно его перебила.

— Я уже не говорю о том, — были ее слова, — что искать одинокого старика посреди большого города не легче, чем иголку в стоге сена. Полиции банально не хватит личного состава — весь город перерыть… уж простите, но из-за одного человека. Притом, что и другие правонарушения… несчастья тоже никто не отменял.

Потом еще добавила:

— Тогда как мы, фигурально выражаясь, бросив клич, можем привлечь к поиску многих. Неравнодушных людей на самом деле гораздо больше, чем кажется. И хотя бы внимание обратить, что очередной прохожий похож на кого-то пропавшего, да сообщить, что видел его и где, под силу каждому. И убедительно прошу не представлять наших волонтеров кем-то вроде команды Скуби Ду из мультиков, способной только без толку бегать по улицам и создавать больше проблем, чем решать. Отряд «Тревога» существует больше десяти лет, и за его плечами тысячи поисков пропавших людей. Можете зайти на наш сайт, если не верите.

— Загляну, — пообещал Крянев.

— Но я звоню вам не для пиара, — продолжала Инна, — но для того, чтобы держать вас в курсе поисков вашего… хм, родственника.

— Дяди, — подсказал Алексей, — дяди Миши.

— Ну, раз уж в заявлении именно ваш номер указан. Это, во-первых.

— А во-вторых?

— А во-вторых, вы можете сильно помочь поиску, рассказав мне о вашем дяде Мише.

— Рассказать — что? — не понял Крянев, считавший, что вроде бы сообщил все, что мог о дяде Мише полиции.

— Все, Алексей Павлович, — было ему ответом, — чем больше, тем лучше. Где родился, где работал, чем увлекался. Какие предпочтения в кино или музыке. Любой из этих фактов может оказаться зацепкой. Ну и конечно, какие у него проблемы со здоровьем.

Последнюю фразу Инна произнесла со вздохом.

* * *

Последующая беседа Алексея с инфоргом Инной заняла не меньше получаса. На которые Крянев забыл и про неоконченный урок (с которого школота разбежалась, едва услышав трели звонка, даром, что звучавшие-де для учителя), и про перемену, и про следующие занятия. А по окончании не выдержал и спросил:

— Могу я еще чем-то помочь?

— Можете! — последовал незамедлительный ответ. — Хотя бы орки на печать вывести и помочь распространить.

— О-орки? — не понял Алексей, вспомнив орков из фэнтезийных компьютерных игр. Звероподобных здоровяков с зеленой кожей и не помещающимися во рту зубами.

Еще таким словом именовались злобные уроды из фильмов Питера Джексона. Но это не делало фразу инфорга понятнее.

— Ах, простите! — поспешно молвила Инна. — Забываю, что каждый человек и не обязан знать наш сленг только потому, что мы его знаем. Орки… это я об ориентировках говорю. Видите ли, когда много приходится действовать… и действовать быстро, приходится экономить время, в том числе на разговоры. Сокращая длинные слова.

— Понятно, — сказал Крянев, — то есть…

— Мне нужно фото вашего дяди, — пояснила его собеседница, — желательно поновее. И кое-какие приметы… в текстовом описании. Кратко, одной фразой. Я сформирую из этого ориентировку. Если пришлю вам на электронную почту, сможете распечатать? А расклеить… хотя бы часть?

— Пожалуй, — отвечал Алексей, хоть и ноткой неуверенности в голосе, — смогу.

Понимал, что придется отпрашиваться у директора — что было особенно неудобно после того, как он уже один урок сегодня пропустил. Но что делать? Остаться, вопреки тезису этой Инны в серой толпе «равнодушных»? А есть ли смысл тогда в его работе? И в чем бы то ни было, если он родного человека не может спасти?

Хотя бы помочь в спасении. Хотя бы попытаться.

* * *

Макет ориентировки пришел на почту Крянева минут через пять после того, как он сам отправил Инне фотографию дяди Миши. Простая листовка, где на белом фоне размещалась вышеназванная фотка, ФИО (Рощин Михаил Лукич), указан его примерный рост (метр семьдесят), телосложение (худощавое) и возраст (восемьдесят четыре года). Тут же приведен номер, с которого звонила Инна, и телефон экстренных служб, адреса паблика Вконтакте и официального сайта отряда «Тревога», и конечно призыв: «Помогите найти человека!» И все это — в жирной красной, как граница СССР на старых картах, рамке. Так, чтоб заметнее было.

Алексей поймал себя на мысли, что вроде видел где-то подобные листовки. Но если и примечал, то на ходу, не приглядываясь и значения не придавая. Чего придавать-то, коль лично тебя это не касается? И не факт, что коснется.

Когда макет был получен, встал вопрос с распечатыванием. И тут на родную школу рассчитывать уже не приходилось. С каким бы пониманием та же директриса не отнеслась к беде Алексея, а переводить казенную бумагу для личных целей точно бы не позволила. Пришлось обратиться в типографию, расположенную в паре кварталов от школы. Со вздохом готовясь отщипнуть на такое дело кусочек от своей и без того не исполинской зарплаты.

У типографии обыкновенно толклись школяры и студенты близлежащего колледжа — рефераты распечатывать. Особенно много таких появлялось ближе к лету. Однако в этот день Кряневу повезло: с рефератами перед ним пришли всего двое. И много времени их заказы не отняли.

Когда же, наконец, Алексей вышел из типографии, неся в руках толстую стопку свежих, только что отпечатанных (и еще хранивших тепло натруженного принтера) листовок, его уже ждали. Два пацана и девчонка лет четырнадцати, с рюкзаками, самокатами, а у одного велосипед.

Тоже изъявили желание поучаствовать в расклейке «орков». О том, что таковые найдутся — не оставят Крянева в одиночестве — накануне сообщила Инна. Алексей же в ответ назвал адрес типографии, куда им следовало подойти.

«Неужели и такие в спасении людей участвуют, — подумал учитель, разглядывая компанию школоты, пока делил стопку листовок на четыре части, — дети ведь совсем еще. Хотя листовки клеить — тоже дело нехитрое».

Надо сказать, что чувства эти, которые Крянев испытывал к трем школярам, были взаимными. Что с легкостью читалось на их угрюмо-сосредоточенных, напряженных лицах, непривычных к притворству. «Взрослый ведь мужик, — будто хотели сказать эти трое, — а делает то же, что и мы. Всего лишь то же, что мы. Хотя мог бы больше!»

Затем один из пареньков снизошел до разговора.

— Слишком часто не развешивайте, — молвил он, — не надо увешивать каждый столб. В идеале — по одной листовке через полкилометра. И двери магазинов не пропускаем. Народу там много ходит. Выше шансы, что заметят и опознают.

— Давайте еще со сторонами определимся, — предложила девчонка, — ну, чтоб не пересекаться. Лично я… на север, в общем.

— Не вопрос, желание дамы — закон, — отозвался третий из юной компании, — тогда я западное… направление выбираю. Так мне к дому ближе… по пути.

— Восток, — с суетливой поспешностью выпалил Алексей, с досадой поймавший себя на том, что робеет перед этими сопляками, в разы младше его самого. Да и как не робеть, когда участвуешь в чем-либо впервые. А у этих троих какой ни на есть опыт имеется. Всяко больше, чем у него самого.

— Тогда мне остается юг, — подытожил первый из пацанов.

Когда расходились, когда этот паренек и девчонка вставали на самокаты, готовясь отчалить, Крянев уловил краем уха, как один сказал другой: «…биолог вроде из пятьдесят третьей. Хренов у него фамилия…»

«Да не Хренов, а Крянев!» — так и подмывало воскликнуть Алексея. Но был ли хоть малейший смысл в подобном препирательстве? Особенно с малолетками?

* * *

Чуть ли не весь день Михаил Лукич бродил по городу, не зная, куда идти, и ничего не узнавая. Окружающие здания казались ему либо чрезмерно высокими, либо неприлично цветастыми, либо блестели на солнце настолько ярко, что слепили глаза. Бесчисленные вывески то расплывались перед глазами, то отвлекали каждая на себя внимание, заставляя поворачиваться то в одну, то в другую сторону. Отчего очень быстро начинала кружиться голова, и Лукич чудом не упал. А кабы упал — не собрал бы костей.

Дикая смесь запахов от гари до цветущих растений окутывала город. От нее хотелось чихать, и слезились глаза.

Прущие по улицам потоки машин оглушали. Вдобавок, время от времени то из одной, то из другой доносились громоподобные звуки, напоминавшие какую-то примитивную мелодию. Вроде той, что получается у дикарей при ударе по тамтаму. Но гораздо громче.

Издевательски пищали таймеры на светофорах, точно надсмотрщики, подгонявшие рабов.

Прохожие выглядели не живыми людьми, а какими-то заведенными куклами. Каждый шел куда-то, сосредоточенный только на себе и никого кроме себя не замечая.

И ни одного знакомого лица.

«Где я? Куда идти? Что делать?» — мысленно вопрошал Лукич, петляя в лабиринте улиц и в нерешительности озираясь на перекрестках да протирая глаза.

— Что делать? — со слезами на глазах воскликнул он, плюхнувшись в очередной раз за день на свободную скамейку.

— Ты бы шел домой, дедушка, — в ответ отозвалась одна из трех девушек, проходивших мимо. Лукич еще отметил, что ноги всех троих, до неприличия открытые, почти сплошь покрыты узорами. Вроде татуировок у дикарей.

Но не узоры заставили старика встряхнуться.

— А ведь и правда, — произнес он, обращаясь к самому себе, — надо домой… конечно.

Да подивился, как такая простая мысль не пришла ему в голову раньше. Очевидно ведь: если город чужой, если делать в нем нечего, если ничего его, Михаила Лукича Рощина здесь не держит, и никому он не нужен, самое то убраться из него прочь.

Домой. Туда, где тебя всегда ждут… в родное Локтево. Там, среди зеленых лугов и по соседству с лесом он быстро отойдет от всего этого городского, насыщенного шумом и раздражающими запахами, безумия!

Лукич посидел еще немного — так, чтоб и отдохнуть худо-бедно, и мысль спасительную не упустить. Не дать снова его покинуть. После чего встал, собрав остатки сил. И принялся окликать прохожих, чтобы выяснить, как добраться до автовокзала. Заведение это, надеялся старик, должно найтись даже в таком жутком городе.

* * *

Следующий звонок инфорга Инны случился уже под вечер. К тому времени Алексей успел расклеить все, взятые с собой, листовки и даже, вернувшись в школу, провести пару последних уроков.

Он как раз вернулся домой и сел ужинать, когда телефон подал голос. И хотя прогулки на свежем воздухе, как и занятия со школотой сильно поднимают аппетит, ради звонка инфорга трапезу пришлось отложить.

Новости были хорошие.

Во-первых, Инна успела обзвонить городские больницы и морги, ориентировку разослав. И как выяснила в ответ, дядя Миша ни в одно из означенных заведений не поступал. Крянев еще не удержал вздоха облегчения, переходящего в стон, услышав это известие.

Ну а во-вторых расклеивание листовок тоже принесло плоды. Причем на удивление быстро.

— Видели вашего дядю, — сообщила Инна, — сотрудница салона связи «Билайн», расположенного знаете где? В том же самом здании, где в свое время находился Областной геолого-геофизический институт. Последнее место работы Михаила Лукича. А еще — на автовокзале. Причем говорят, что совсем недавно.

— На… автовокзале? — переспросил огорошенный таким известием Алексей, внутренне холодея. Только этого не хватало. Чтобы дядя умудрился покинуть город. И где его тогда искать?

— На самом деле могло быть и хуже, — почувствовав панику в его голосе, Инна поспешила Крянева успокоить, — по крайней мере, мы знаем, что он жив. Плюс некоторая определенность появляется. Позволяющая сузить область поиска.

— Вы серьезно? — не понял Алексей; уж очень абсурдным показалось ему это утверждение. — Вы говорите, что дядя Миша собрался уезжать неведомо куда… или, скорее всего, уже уехал. И считаете, что это облегчит поиски?

— Ну почему же «неведомо куда», — дама-инфорг позволила себе легкую усмешку, как исключение из собственной доброжелательно-деловитой манеры вести разговор, — место, куда отправился ваш дядя, нетрудно предсказать. Просто исходя из особенностей заболевания… состояния, в котором он находится.

— Не просветите меня, Холмс? — попросил Крянев. В отличие от Инны, усмехнувшись невесело.

— Почему нет, — с готовностью ответила та, — знаете, в чем суть понятия «деменция». Слово происходит от латинского «mentis», что значит «ум, мышление, рассудок». А приставка «de» означает нечто обратное. Процесс, направленный на разрушение, препятствование. Применительно к нашему случаю… хм, если ребенок, подрастая, накапливает некий опыт в зависимости от условий жизни, то старик постепенно его теряет. Сначала теряются когнитивные способности… позволяющие узнавать и воспринимать нечто новое. Потом слабеют и разрушаются социально-коммуникативные навыки. И, наконец, утрачивается умение элементарно ориентироваться в пространстве. Когда зрение, слух и прочие чувства уже неэффективны. Вот тогда и наступает смерть… или состояние похуже, когда жизнь еле теплится, но человек даже моргать толком не способен.

— А попроще нельзя? — недовольно попросил Алексей. — И поконкретнее. Ближе к делу.

— Поконкретнее, — было ему ответом, — это значит, вам не стоит опасаться, что ваш дядя выкинет что-то неожиданное. Например, захочет уехать за тридевять земель. Такой поступок больше подходит какому-нибудь малолетнему сорванцу. А старые люди к неожиданностям не склонны. Я имею в виду настоящие неожиданности, не просто выходки. Напротив, круг их интересов строго ограничен… вы сами-то разве не заметили, дядю своего навещая? Ограничен и постепенно сужается. По мере утраты ментальных и физических способностей, о которых я говорила. Сужается, сужается, пока весь мир старика не сжимается в точку.

— И где эта точка… по-вашему? — все еще не понимал Крянев. — Для дяди Миши?

— У истоков, Алексей Павлович, у истоков, — молвила Инна почти торжественно, — ваш дядя пытается вернуться к истокам. Зря, что ли он заходил в то здание, где когда-то работал? То есть, где пребывал, когда был здоров, энергичен и считал себя полезным.

— А теперь…

— Он отправился к самому главному истоку. Откуда все для него началось. Туда, где ваш дядя родился — в село Локтево. Собственно, поэтому я и спрашивала вас, в том числе о его малой родине. Говорила же: любой факт может стать зацепкой.

— Локтево, значит, — Крянев вздохнул, — значит, будете искать там?

— Разумеется.

— В таком случае, — Алексей снова набрал воздуху в грудь, придавая себе храбрости, решительности и спокойствия, — можно и мне к вам присоединиться?

— Нужно, — последовал незамедлительный ответ, — то есть, конечно, участие в нашем отряде добровольное. Но вы, как родной для Рощина человек, можете сильно помочь при поиске. Незнакомых людей он может испугаться. А вас узнает… скорее всего.

— Так я и думал, что вы не просто так позвонили, — проговорил Крянев, чувствуя волнение и даже воодушевление, как всегда бывает, когда предстоит нечто новое, и в этом новом ему отведена роль отнюдь не пассивного зрителя, — не просто чтобы лекцию о старческой деменции прочитать.

— Разумеется, — не стала скрывать Инна и снова вернула голосу деловой тон. — У вас машина есть? Если нет, назовите адрес. Ближайший из поисковиков, кто на колесах, за вами заедет. И…

Она сделала паузу, чтобы особо выделить следующие свои слова:

— Оденьтесь соответственно. Непромокаемая одежда, обувь. Что-нибудь туристическое. Убор какой-нибудь головной и очки… чтобы лицо от веток защитить. И сигнальный жилет… хотя жилет вам, скорее всего, на месте выдадут.

— Зачем? — не понял Алексей.

— Неподалеку от села лес, — пояснила Инна, — ну, если Яндекс со своими картами не врет. Не исключено, что и там искать придется. Если ваш дядя в детстве любил по грибы ходить.

— Любил, — только и мог сказать Крянев, — вообще любил бродить по лесу.

* * *

Выходя из автобуса на остановку с надписью «с. Локтево», Михаил Лукич еще раз (пусть мысленно) поблагодарил доброго человека, выручившего его на автовокзале.

Едва оказавшись перед кассой, билет купить, старик узнал, что для этого нужны деньги. Что по льготной карте он может ездить разве что в черте города. А денег у Лукича с собой не оказалось. Нисколько. Как бы тщательно и отчаянно он ни перерывал карманы.

Но, должно быть, отчаяние это слишком явно читалось на его лице. Разжалобило хотя бы одного из пассажиров — стоявшего в очереди прямо за Лукичом.

— На, отец, — сказал этот добрый человек, протянув старику нужную сумму.

А тот, чуть не плача и приложив руку к сердцу, пробормотал: «Спасибо!»

Теперь между Лукичом и родным Локтево ничего не стояло. Кроме пары десятков километров пути.

Вот только… сойдя на нужной остановке и осмотревшись, Михаил Лукич очень быстро понял, что и Локтево изменилось.

В окрестностях по-прежнему зеленели луга, но им пришлось потесниться. Даже слабое стариковское зрение подметило, что, собственно, село заметно раздалось вширь.

Перемены бросались в глаза чуть ли не с каждым шагом. Пруд, где Лукич в детстве рыбачил и куда бегал с пацанами купаться, теперь исчез, засыпанный. И на его месте выросла огромная красная коробка с надписью белыми буквами «Магнит» ближе к крыше.

На заасфальтированной площади перед коробкой стояли несколько автомобилей. Время от времени из-за стеклянных дверей выходили и спешили к этим машинам люди с сумками и тележками, набитыми продуктами да всякой необходимой в быту мелочью вроде рулонов туалетной бумаги.

«Однако дефицит опять выбросили, — решил, глядя на них, Лукич, без труда определив, что в коробке размещался магазин, — странно, что так мало народу набежало».

И пошел дальше.

На пути еще увидел столб наподобие путевого или стелы, какая обычно встречает каждого въезжающего в населенный пункт. На столбе крепился щит, где на фоне примитивного изображения зеленеющего луга, леса и голубого неба, красовалась большая надпись: «Зеленые лужки». Ниже располагалась надпись поменьше: «новый загородный жилой район». И, наконец, еще ниже: «офис продаж» со стрелкой, указующей направление.

И хотя ничего покупать Лукич, разумеется, не собирался, указывала стрелка в том же направлении, куда нужно было ему. К скоплениям домов. Совпадение?..

А, собственно, дома поразили старика больше всего. Хотя, казалось бы, лимит удивлений он за этот жуткий день уже исчерпал.

Добротные, крепкие сооружения из кирпича или (судя по виду) из другого, но непременно огнеупорного материала. Никаких бревенчатых избушек. И если в том Локтево, каким оно запомнилось Лукичу, два этажа были редкостью, то среди этих новых домов одноэтажные казались нелепыми гномами, неведомо как оказавшимися в строю гренадерского полка.

Окруженные высокими, опять-таки кирпичными заборами, новые дома казались настоящими крепостями и замками. И возвышались вдоль новых же улиц — сплошь заасфальтированных и ровных, точно по линейке проведенных.

Возвышались… но теснились. С непривычной, совсем не деревенской, на взгляд Михаила Лукича, кучностью. Старик прикинул, что на площади, прежде занимаемой одним хозяйством (со всем подворьем, огородами) теперь размещалось не меньше полдесятка домов. Так что не требовалось иметь семь пядей во лбу, чтобы понять: жители этих хором вряд ли что-то выращивают и уж точно не держат никакой скотины. Оставалось гадать, что в таком случае их вообще погнало за город, заставляя к тому же ютиться на клочках земли.

Но не какие-то предполагаемые неудобства новых жителей Локтева волновали Михаила Лукича. Другое было важно: эти натыканные вокруг мини-замки вдоль ровненьких (но опять-таки узковатых) улиц казались ему гигантским надмогильным памятником родному селу. Всему тому, что он помнил с детских лет.

А главное: на этих узких улицах, в окружении высоких заборов и хором-новоделов Лукич не видел ничего знакомого. Ни одной хотя бы смутно знакомой постройки. И ни единого узнаваемого лица средь редких прохожих.

Где-то за высокими заборами лаяли собаки, плакали дети или играла музыка. И никому не было дела до одинокого старика. Растерянного и заплутавшего в селе, которое он когда-то истоптал на сотни раз — вдоль и поперек заодно с окрестностями.

Куда идти по ставшему чужим родному селу, Михаил Лукич не представлял. Он просто шел — как давеча по городу. Пока не вышел к противоположному краю Локтева.

Сюда любители жить как бы в сельской местности, но горожане по роду занятий, пока не добрались. Чуть ли не с облегчением Лукич встретил прежние дощатые заборы и бревенчатые избушки.

Вот только беспощадная поступь времени чувствовалась и здесь — даром, что на другой лад. Избушки чуть ли не до окон вросли в землю, заборы стояли покосившиеся, и из-за них не доносились привычные звуки села: кукареканье петуха, мычание коров, блеяние коз. Оттого и эта часть прежнего Локтева казалась мертвой. Просто этого мертвеца не успели похоронить. Не говоря уж о красивом памятнике.

Впрочем, безжизненность этого места оказалась неабсолютной. Осмотревшись, Лукич приметил древнюю, даже старше него самого, старушку, одиноко сидевшую на завалинке и пустым взглядом уставившуюся куда-то вдаль.

— Здравствуйте, — подойдя, обратился к ней Михаил Лукич, — не знаете ли, далеко ли до дома Рощиных? Жили тут…

— Рощины?! — вскричала старушка, то ли имевшая проблемы со слухом, то ли просто возбужденная хоть каким-то общением с другим человеком. — Вспомнили, ха! Уехали ваши Рощины… давно. Дом продали. А он потом еще сгорел… да!

Последнюю фразу она произнесла с каким-то злорадным торжеством. Чем напомнила ворону, с карканьем кружащую над местом недавней битвы и предвкушающую обильную трапезу.

И именно эта фраза подкосила Лукича окончательно. Отчий дом — сгорел.

В бессилии старик плюхнулся на колени, прямо на землю. Ничего не видя — глаза заволокли слезы.

Сколько он так простоял, Михаил Лукич не представлял. Да его это и не интересовало. Время не имело значения, ведь спешить было некуда. Вообще некуда деваться, если на то пошло.

А потом на плечо Лукичу бережно, но твердо легла чья-то ладонь. Обернувшись, он увидел за спиной другого старика.

С пышной седой бородой и такой же шевелюрой, он выглядел, однако заметно младше Михаила Лукича. Меньше морщин, отчего лицо казалось более гладким. Взгляд живее. А главное, бородач этот твердо стоял на ногах, на колени не падая. И вроде намеревался утешить Лукича, а не наоборот.

Одет седобородый был в темно-синюю форму работника общественного транспорта.

— Нет работы, нет места в городе, теперь оказалось, что и дома родного нет, — не спросил, но констатировал он, — а как насчет родственников… детей?

— Взрослые давно, мои дети, — печально молвил Лукич, — своя у них жизнь. Как и у других родственников.

— То есть… это значит, в мире вас больше ничего не держит, — этот вопрос, похоже, был риторическим. И за сочувственным тоном бородача проскальзывало какое-то нездоровое удовлетворение. Как у эсэсовца, узнавшего, что очередной унтерменш в лагере смерти больше не расходует так необходимый истинным арийцам кислород.

Удовлетворение… и вроде выжидательность еще.

— Значит… не держит, — согласился Михаил Лукич.

— Тогда, выходит, ехать пора, — молвил седобородый. И указал рукой куда-то вбок от себя. Поглядев в ту сторону, Лукич заметил автобус, стоявший у окраины села, прямо на пыльной грунтовке.

Автобус, волею какого-то извращенного дизайнера выкрашенный в черный цвет. Или… показалось? Поднявшись с колен и моргнув, Михаил Лукич увидел, что цвет автобуса не черный, а кроваво-красный. А еще приглядевшись — понял, что, скорее, зеленый. Как и большинство общественного транспорта в городе.

— Ехать? — переспросил старик. — Куда?

— Я всего лишь посредник, откуда мне знать? — бородач в синей форме развел руками. — Сам там никогда не был. И людей, кто вернулся бы рассказать, не было. Но… неужели вы думаете, после всего, что вы видели и испытали сегодня, где-то может быть хуже? Хуже, чем вам сейчас? В немощном теле, с разрушающимся мозгом и глазами, которые едва видят? Притом, что принято считать… вообще-то, что все беды, боли и печали — атрибут именно этого мира. Мира тел. А там, куда мы направляемся, ваши немощи точно не будут иметь над вами никакой власти.

— Что ж, — Михаил Луки вздохнул, поднимаясь с колен, — возможно, вы и правы. Действительно, что я теряю? А там у меня появится шанс.

И оба старика, теперь уже молча, направились к автобусу.

* * *

Несколько месяцев назад Алексей встречался с заядлой любительницей зимнего спорта. Лыж, коньков, сноуборда. И для которой, чтобы день стал чудесным, действительно было достаточно мороза и солнца. Ну и снега вдоволь, разумеется.

Почти на десять лет его младше и не признающая, кажется, никакого отдыха, кроме активного, дама та и Крянева стремилась приобщить к собственным увлечениям. Да только, увы, из таковых Алексею нравилось разве что катание на ледянке. Тогда действительно было весело, особенно в первый раз. А вот со сноуборда неофит Крянев падал. На собственной шкуре… точнее, пятой точке ощутив, что не так-то это просто на самом деле — съехать с горы на такой фиговине, ни разу не упав. Да еще выглядеть круто. Только со стороны это казалось простым. В исполнении киноперсонажей, моделей для рекламы спорттоваров, ну и, собственно, той пассии Алексея.

С другими зимними забавами было не намного лучше. На каток, например, сподобились сходить всего дважды. И оба раза Крянев поймал себя на том, что на коньках теперь едва держится. Хотя в детстве вроде нормально катался. И даже в хоккей играл во дворе на корте.

Наконец, походам на лыжах в выходные Алексей предпочитал сидение в кресле с интересной книжкой. Чем еще больше разочаровал подругу. Та даже как-то его старпером назвала — именно за это.

В общем, к ближайшей весне их отношения растаяли. Зато с того времени у Крянева сохранилось кое-какое снаряжение, способное пригодиться, если и вправду придется искать дядю Мишу в лесу. Лыжные ботинки, например, как частный случай туристической обуви. Непромокаемые штаны, приобретенные для того, чтобы остаться сухим, неудачно съехав с горы да плюхнувшись в сугроб. Ну и очки для защиты глаз от снега, летящего из-под лыж или сноуборда.

Еще в гардеробе Алексея имелась непромокаемая ветровка. Будучи летней одеждой, к тому роману с любительницей зимнего спорта она отношения не имела. Зато оказывалась полезной при капризах погоды — если теплый день вдруг прерывался дождем. Теперь вот в лесу могла пользу принести, именно из-за непромокаемости. Плюс была сшита из ткани легкой, но прочной. Так что ветки бы вряд ли порвали ее… по крайней мере, быстро.

Что штаны, что лыжные ботинки показались облачившемуся в них Кряневу тяжеловатыми и жарковатыми в сегодняшнюю, уже по-настоящему летнюю погоду. Но не отмазываться же от поисков в лесу из-за такой прихоти. Тем более, дяде Мише наверняка приходилось всяко хуже.

* * *

Ближайший к Алексею поисковик, которому было по пути, заехал за ним не абы как, но на джипе «крузаке». Да и внешность имел весьма колоритную. Под стать. Не то располневший качок, не то толстяк, пытавшийся поддерживать себя в форме. Коротко стриженный, но с небольшой бородкой.

Легко было представить, как сей персонаж, гоняя на своем джипе, одновременно разговаривает по нелепо-огромной «трубе», все время с кем-то договариваясь («перетирая»), что-то решая. Какие-то проблемы, коих у подобных людей бывало как грязи.

Еще, полагал Крянев, подобный человек мог в приступе великодушия поставить тебе выпивку за свой счет. А мог с такой же легкостью поставить тебя же на счетчик… или даже на нож, если решит, что ты перед ним в чем-то провинился. Создал-де очередную проблему.

Да, в реале Алексей с людьми данного типа почти не сталкивался. Судил о них все больше по фильмам и сериалам. И, тем не менее, чувствовал себя рядом с одним из таких неуютно. Все равно, что возле клетки с хищником прогуливаться.

Ну и удивлялся еще: «Неужели и такие люди в волонтеры записываются?!» Сам-то считал, что владельцев джипов интересует только бабло.

Как бы то ни было, ни халявную выпивку ставить, ни что-либо предъявлять Кряневу сей обладатель «крузака» не спешил. Не в последнюю очередь потому, наверное, что не был с ним знаком. О чем не преминул доложиться, обмениваясь с Алексеем рукопожатием.

— Что-то я вас раньше не видел, — были его слова.

— Так я раньше и не участвовал, — признался Крянев, — да и… честно говоря, не знал… не слышал до сегодня про ваш… отряд.

— Тогда… меня Олегом зовут, — сказал хозяин джипа.

— Алексей, — представился Крянев в ответ.

Плюхнувшись обратно на водительское место, Олег подался в сторону дверцы у переднего сиденья рядом с собой. Открыл ее перед Алексеем.

— Не слышал, значит, — сказал он, когда джип тронулся с места, — но жизнь заставила, да?

— Семейные обстоятельства, — отвечал Крянев.

— А-а-а, ну можно было догадаться. Если старика ищут. Отец?

— Дядя. Но я к нему сильно привязался.

— Это хорошо, — с удовлетворением заключил Олег, — надеюсь, что ваши чувства взаимны. Неплохой якорек получится… чтобы дядю вытащить. Повысит наши шансы.

Алексей не стал уточнять, откуда, по мнению попутчика, придется вытаскивать дядю Мишу. И как Олег сам оценивает шансы на его спасение.

Дорога по большей части прошла в молчании. Бородатый поисковик сосредоточился на вождении. При этом умудряясь убить двух зайцев. И гнать как можно быстрее — Крянев, например, просто не ожидал подобной прыти от такой махины как «крузак». И при этом в ДТП не попасть. Как и вообще не допустить ни одного серьезного нарушения.

Пока оба человека в кабине молчали, говорила магнитола. И уже с первых звуков Алексей понял, что один из затертых стереотипов о людях вроде Олега сегодня попросился на покой.

Крянев ожидал услышать почему-то прозванный в России «шансоном» блатняк. Но Олегу больше по сердцу оказалась другая музыка. Нечто плавное, нарочито-гармоничное и вроде медитативное. Слышалось в этих мелодиях что-то восточное.

И никаких слов. О тяжкой (или наоборот веселой) участи зэков — тем более.

* * *

Добрались быстро. По ощущениям Крянева — примерно за пятнадцать минут.

— Все, приехали, — изрек Олег, останавливая свое авто возле местного «Магнита».

Здесь их уже ждали. На парковке перед магазином кучно стояли несколько машин. Среди которых Алексей сразу приметил черный внедорожник с эмблемой на капоте. Белый, обведенный красным, круг, а на нем — силуэты охотника с собакой. Еще, подобно какому-нибудь кораблю, внедорожник имел собственное имя. «Спасатель» было выведено белыми буквами на красной горизонтальной полосе, пересекавшей борт, как на машинах экстренных служб.

Возле машин стояли с десяток человек, тоже, подобно Кряневу одевшихся для походов в лес — и, казалось бы, совершенно неуместно в такую теплынь.

— А вот и вы, — поприветствовал Алексея с Олегом один из них.

Был он средних лет, невысок, но телосложения крепкого. Таким же крепким оказалось его рукопожатие.

— Мезенцев. Василий Петрович, — представился этот человек, безошибочно, цепким взглядом распознав в Кряневе новичка, — координатор поиска.

Затем обратился уже ко всем собравшимся.

— Начнем с грустного, — были его слова, — я рассчитывал перехватить нашего дедушку на остановке… сразу по прибытии в Локтево. Но не удалось… мы разминулись.

— Мне кажется, его вели, — отозвался один из поисковиков, парень чуть старше двадцати лет в красной бейсболке, — ну, дедушку этого. Кто-то… или что-то.

Алексей внутренне напрягся. Особенно от последней фразы. Уж больно зловеще и таинственно она прозвучала. С просто-таки мистическим душком. Тогда как сам Крянев, будучи биологом, привык считать, что любое чудо-юдо, даже Ктулху пресловутого, всегда можно классифицировать по Линнею, обосновать его уникальность исходя из эволюционной теории. После чего сделать сам собой напрашивающийся вывод о большей опасности мира для очередного монстра, чем монстра для мира. Да с легким сердцем внести это редкое создание в Красную книгу.

И менее всего хотелось Алексею связаться с сектантами, склонными к мистике, оккультизму и тому подобному. Подумалось даже, что для очередных «ловцов душ» такие вот волонтерские организации — просто-таки идеальное прикрытие.

К чести Мезенцева, тот, видимо, почувствовал напряжение новенького, да поспешил его снять.

— На самом деле черт может попутать кого угодно, — одернул он парня в красной бейсболке, — тебя, Змей, в том числе.

Тот лишь буркнул «да ладно!», махнув рукой, тогда как координатор продолжил:

— В любом случае, от нас требуется не гадать, а действовать. Но прежде определиться. Народу пока подошло маловато… у кого-то, наверняка, даже рабочий день еще не закончился. Но думаю, к ночи подтянутся. Тогда-то… возможно, придется перенести поиски в лес. А пока…

Мезенцев заглянул в черный внедорожник «Спасатель» и достал оттуда ноутбук. Поставил на украшенный круглой эмблемой капот.

Поисковики, а с ними Крянев приблизились к машине, всматриваясь в экран, где была выведена карта Локтева и ближайших окрестностей, разделенная на шесть прямоугольников.

— Пока ограничимся, собственно, пределами Локтева, — координатор окинул взглядом собравшихся, — село большое, так что потребуется шесть поисковых групп.

— Пеших? — спросил женский хрипловатый голос.

— Не стоит мешать здешним жителям, — отвечал Мезенцев, — движение затруднять. Да и чем плохо, на свежем воздухе прогуляться? Особенно в такой прекрасный день. Итак, шесть «лис». И начнем с самой дальней, юго-восточной части села. Кто желает?

Руку поднял давешний паренек в красной бейсболке и худощавая коротко стриженая блондинка, выглядевшая малость нескладно.

— «Лиса-2», юго-запад, — продолжил координатор и выжидающе глянул на поисковиков.

На этот призывный взгляд снова отозвались двое. Рыхлый лысеющий толстяк и некогда жгучий кудрявый брюнет родом явно откуда-то с юга. Был он уже не молод — среди черных кудрей виднелась изрядная седина.

— «Лиса-3». Вам небольшой аппендикс на востоке села.

Затем Мезенцев глянул на Алексея, будто внезапно вспомнив о его существовании.

— Да, кстати, у нас ведь новенький, — произнес он затем, — Пифия говорила. Алексей Павлович, я прав? Предлагаю вам именно в этом… хм, аппендиксе попытать счастья. Бланка, введешь его в курс дела?

— А что еще остается? — не без иронии отозвалась невысокая брюнетка с роскошными, но собранными в хвост волосами. И оглянулась на Крянева.

Во взгляде ее не было дружелюбия. Но и враждебности Алексей не заметил. Зато ощутил некую толику сочувствия. А еще заинтересованность.

Так и сам Крянев, бывало, смотрел. Например, на новый класс.

— …рации, навигаторы возьмете в машине, — наконец распорядился Мезенцев, закончив раздавать собравшимся направления поиска, — орки… надеюсь, есть у каждого.

— Петрович, а как насчет меня? — подал голос Олег. Его к удивлению Алексея ни в одну из «лис» не включили.

— А ты нужен здесь, — отвечал координатор, — поближе ко мне и штабу. Ждать и быть готовым выдвигаться на помощь любой из групп, на своем «крузаке». Причину ты знаешь.

— А до?.. — не унимался Олег.

— Ну, не знаю, — Мезенцев развел руками, — можем… к примеру, в города поиграть.

* * *

— Бланка? — обратился Алексей к брюнетке, когда они оба отправились по одной из улиц Локтева к «своему» квадрату.

— На самом деле меня Ксения зовут, — отозвалась та, заметив удивление, даже недоумение в голосе напарника.

— Змей, — еще припомнил Крянев, — Пифия…

— Инфорг, ты с ней наверняка уже знаком, — пояснила Бланка-Ксения в ответ на последнее из названных прозвищ, совершенно непринужденно перейдя на «ты» с человеком, увиденным впервые.

— Только она мне Инной представилась.

— И немудрено, — Бланка усмехнулась, — сам представь, звонит тебе незнакомец… незнакомка и говорит: «Здравствуйте, зовите меня Пифией». И что тогда думать? Что из древней Греции звонят? Или из фильма «Матрица»?

— Или из психбольницы, где взбунтовавшиеся пациенты добрались до телефона, — добавил Алексей, соглашаясь, — просто… ну непривычно это. Какие-то клички у вас в ходу. Погоняла как у уголовников.

— Скорее, как у военных, — парировала брюнетка, — у летчиков, космонавтов. Позывные. «Сокол, Сокол, я Беркут». Ну и ники на нашем форуме, разумеется.

Потом добавила:

— Удобно на самом деле. Особенно при радиопереговорах, когда надо что-то срочное передать. Сначала-то надо представиться. А всяко быстрее представиться Змеем, например. Вместо полного ФИО.

— Можно и просто по имени назваться, — предположил Крянев, — без отчества и фамилии.

— Ну-ну. «Привет, я Саня», — привела пример Бланка, — а на поиск пришло не меньше трех таких Сань. Если же поиск масштабный… в лесу, когда куча народу набегает, то и трое тезок не предел.

— Понятно…

— И вот еще что, — добавила брюнетка, лукаво усмехнувшись, — коль главным достоинством позывного является краткость, не стоит искать в наших рядах никаких Соколиных Глазов или Кожаных Чулков. Надеюсь, и не появится. Когда сам захочешь позывным обзавестись.

Алексея немного удивило это «когда» вместо «если». Неужели эта Бланка-Ксения считает, что он, решивший разок поучаствовать в поиске, останется с этим отрядом «Тревога» и дальше?

Но виду Крянев не подал, спорить не стал. Потому что, действительно, отчего бы нет? Ему ведь помогают. А значит, он тоже мог бы кому-нибудь помочь.

Несколько минут они прошли молча. Затем Бланка обронила, будто невзначай:

— Пифия… Инна то есть… она умная очень. Потому ее так прозвали. И потому еще, что «Пифия» звучит приятнее, чем «Ведьма». Психологом работает.

— Да, это заметно, — молвил Алексей, вспомнив разговор с инфоргом о деменции, — а вы…

— Я думала, мы на «ты», — последовала незамедлительная реплика от брюнетки. И Крянев заметил в ее голосе игривые нотки.

— А… ну да, — поспешил он исправиться. — Как понимаю, ты педагог, как и я. Потому тебя к новичкам и приставляют.

— Вообще я журналистка, — ответила Бланка, — хотя подготовкой тоже занимаюсь. Новичков… для детей занятия веду, для тех, кто нашим делом интересуется.

Алексей вспомнил компанию подростков, с которыми ходил расклеивать ориентировки.

— Ну и еще книгу по педагогике написала… если интересно.

Еще немного пройдя в молчании, брюнетка решила перейти к делу.

— Пользоваться умеешь? — спросила она, дотрагиваясь до рации, которую, как и навигатор, Крянев в начале пути по-джентльменски решил нести сам.

Взяв это портативное, но незнакомое устройство обеими руками, Алексей посмотрел на него растерянно, даже с легкой грустинкой.

— А что, по телефону держать связь нельзя? — осторожно поинтересовался он затем. — По крайней мере, здесь, не в лесу. Связь тут вроде неплохая. Вместо… этого.

— Увы, — Бланка эдак театрально развела руками, — допустим, у тебя срочное сообщение. Потеряшка… ну, человек, которого искали, найден, но нуждается в помощи. Ты звонишь координатору — но телефон у него занят. Супруга звонит. Или ребенок решил похвастаться хорошей оценкой. Или у какого-нибудь спамера весеннее обострение. Не говоря уж про других участников поиска. Которым тоже приходится быть на связи. А радиоэфир тем и хорош. Что передавать могут все одновременно. И сообщению твоему… срочному, как я уже говорила, не придется ждать в очереди из-за реплик типа «лиса-8» работает на отклик».

— Есть еще эсэмэски, — напомнил Алексей.

А следом спросил зачем-то:

— Кстати, а почему «лиса»?

— Так в отряде пешие группы называют, — с улыбкой пояснила Бланка. — Шустрый зверек, проскользнет там, где другие застрянут. И не лишена ума. Еще, если помнишь, лисы чутьем умели находить безопасные проходы в минных полях.

— В какой-то игре компьютерной лисы, помнится, к сокровищам приводили. Правда, по недосмотру разработчиков, ничего подобного не планировавших.

Брюнетка кивнула с улыбкой и продолжила:

— Ну а наши «лисы»… находят путь и приводят помощь к людям, нуждающимся в спасении. Ибо человеческая жизнь, как известно, дороже всяких сокровищ.

Затем поймала невеселый взгляд напарника, с каким тот смотрел на рацию, и потянула за ней руки.

— Ладно, — были ее слова, — связь беру на себя. Кстати, на будущее: именно старший группы отвечает за используемые девайсы. Рации, навигаторы. А старший здесь все-таки я… пусть не по возрасту, но по опыту.

— Понимаю, — сказал Алексей, не без облегчения (внутреннего) отдавая ей рацию. — Просто…

— …решил поступить по-рыцарски, — поняла Бланка, — и не обременять лишней ношей хрупкую девушку, то есть, меня.

Крянев кивнул и брюнетка продолжила:

— Похвально, признаю. Редкое в наше время качество… даже в отряде. Но и возможности свои лучше оценивать трезво. А если уж захотелось принести пользу, можешь за навигатором следить. Тем более…

Бланка глянула на экран навигатора, который Алексей достал из кармана ветровки.

— …мы уже подходим к нашей зоне поиска.

* * *

Трудно было сказать, чем руководствовался Мезенцев, поручив новичку Алексею и Ксении-Бланке именно эту часть Локтева. По мнению Крянева, например, затеряться в этом «аппендиксе», как назвал его сам координатор, было не сложнее, чем в лесной чаще.

Покосившиеся заборы, потемневшие от времени и постепенно проваливавшиеся в землю избушки; у некоторых стены даже мхом поросли. То тут, то там чернели разбитые окна. Лучше всяких слов говорившие, что в доме давно не живут. По обочинам густо разрослась сорная трава, кое-где доходя человеку до пояса.

В общем, по сравнению с остальным Локтево, ровными улицами разлинованным аки школьная тетрадь, да застроенным аккуратными коттеджами, эта часть села выглядела каким-то чужеродным образованием. Куском иного мира… точнее, эпохи.

А главное: очень трудно дяде Мише было бы попасться здесь кому-то на глаза. Некому было попадаться. Зато возможностей потеряться — хоть отбавляй. Любой из заброшенных домов годился для того, чтобы старик принял его за свой родной. Забрался внутрь. Где… ну, к примеру, провалился в подпол, ступив на прогнившие доски.

Чем дальше Алексей и Бланка проходили по улицам этого заброшенного, гниющего места, тем больше мрачнели их лица. Даже найдя на пути несколько относительно целых домов, они постучали в ворота, но ответа не дождались. А значит, предстояло драть глотку, работая на отклик. Или даже перерывать каждый дом, если дядя Миша не отзовется.

Солнце же тем временем неуклонно шло к закату. Так что становящееся с каждым шагом все более вероятным рысканье по заброшенным избушкам обещало стать занятием даже посложнее, чем поиски в лесу. Хотя, конечно, оставалась надежда на подмогу, о которой говорил Мезенцев. Дополнительные люди, освободившиеся после рабочего дня.

Отчаявшись, Ксения-Бланка уже приготовилась было начать работу на отклик и собралась уведомить об этом штаб, когда Крянев, сам того не ожидая, приметил в этом умирающем месте кое-кого из живых.

Древнюю старушку, сидевшую на завалинке и точно пустившую там корни. Уставившись безучастным взглядом на убожество родной улицы, она, казалось, могла просидеть так сколько угодно. Хоть весь день.

А значит, увидела бы любого, кто проходил мимо. Дядю Мишу, например.

Подстегнутый надеждой, Алексей направился к старушке. Бланка за ним. Зато именно она обратилась к последней, наверное, местной жительнице.

— Здравствуйте, — проговорила брюнетка нарочито громко на случай глухоты старушки, и одновременно доставая и разворачивая ориентировку, хранившуюся в одном из многочисленных карманов куртки, — тут дедушка не проходил? Вот такой?

На несколько секунд бабуля уставилась своими едва видящими глазами на лист бумаги в руках Бланки, на фотографию на этом листе. После чего выдала:

— Отчего ж не проходил?

Судя по неестественно-громкому голосу, чутье Бланку-Ксению не подвело, старушка действительно имела проблемы со слухом.

— Проходил-проходил. Только он и проходил, кстати. За весь день. Про дом какой-то спрашивал… чей-то. Не то Дубовых, не то Лесных.

— Рощиных может быть? — вклинился в разговор Алексей.

— Может и Рощиных, — было ему ответом, — только уехал уже ваш дедушка.

— То есть… как уехал?! — хором воскликнули Крянев и Бланка, переглянувшись. Алексей вообще взвыть был готов. Снова упустили! И что теперь делать?

— А так, — сказала старушка, — сел на автобус и уехал.

— Автобус?! — теперь выкрикнула одна Ксения-Бланка. И огляделась, убедившись в отсутствии поблизости автобусной остановки.

— Да, автобус… черный такой… а может, красный, — продолжала старушка, словно пытаясь словоохотливостью компенсировать долгую невозможность с кем-то поговорить.

Но Бланка ее уже не слушала.

— «Лиса-3» «Заре», «лиса-3» «Заре», — скороговоркой выпалила она, включив рацию. — Это Бланка. Рощин уже в автобусе, так что нужен Орфей. Как можно быстрее. И на джипе.

— Поняли, «лиса-3», — с электрическим треском донеслось из рации в ответ. И растерянный Крянев искренне позавидовал этому пониманию. Столь неожиданному на его взгляд.

Потому что сам Алексей не понял почти ничего, кроме того, что дело явно дрянь. Очень уж по-шизофренически прозвучала реплика напарницы. Как у мольеровского Журдена, когда тот просил дать ему халат, потому что так-де ему удобнее слушать музыку. Или вообще под стать персонажам Льюиса Кэрролла.

Но Бланка, похоже, знала, что делает.

* * *

В автобусе Михаил Лукич оказался единственным пассажиром. Так непривычно было ехать в пустом салоне. Когда не надо продираться через толпу других пассажиров, не столько держаться за поручень, сколько на нем висеть. Ну и еще уповать на чье-нибудь сочувствие. На то, что кто-нибудь соблаговолит место уступить.

Над проемом, ведущим из салона в кабину водителя, висело небольшое красное полотнище. Приглядевшись, Лукич сумел прочитать и лозунг, на нем написанный: «Порожний рейс — убыток стране!»

В салоне компанию этому полотнищу составляли три небольших плаката, приклеенные к стеклам окон.

На одном, на фоне трех цветных полос — красной, синей и белой — располагался портрет какого-то седого толстяка, с лицом не столько старым, сколько обезображенным пороками и просто дурным нравом. Портил его и недобрый прищур. А над портретом красовалась надпись: «Голосуй или проиграешь!»

Другой плакат, размером чуть больше тетрадной страницы, изображал какого-то мультяшного персонажа, чья нижняя часть лица была закрыта маской наподобие хирургической. «Ношение масок обязательно!» — гласил этот плакатик.

Наконец, на третьем плакате в верхней части было написано: «Жизни инопланетян важны!», а в нижней: «Зона 51 — позор для Земли!». Между этими двумя надписями был изображен человечек с непропорционально большой лысой головой, формой напоминающей лампочку, и огромными черными глазами без зрачков, белков, радужки. Свои обе хиленькие ручки человечек поднял, раскинув. Не то сдаваясь, не то желая обнять.

Все эти три плаката занимали внимание Лукича примерно по полминуты каждый. После чего старик решил, что интереснее смотреть в окно.

Виды, которые открывались за ним, были диковинными и действительно притягивали взгляд. Клубящийся туман, сквозь который проступали силуэты деревьев, лишенных листвы, зато раскидистых. Какие-то трудноуловимые взглядом тени, мечущиеся среди этого тумана. Вспышки молний, выхватывавшие темные контуры скал… или удивительных, сказочных построек — столь далеких от привычных для Лукича штампованных коробок, сколь мало и сами пейзажи за окном походили на знакомую ему местность.

Где-то впереди маячила гигантская черная тень… или стена, разглядеть в тумане было трудно. А может, то была исполинская грозовая туча — то и дело ее перечеркивали молнии.

Начало темнеть. И вскоре разглядеть плакаты в салоне сделалось трудновато — во всяком случае, для старческого зрения Михаила Лукича.

Ветер, умудрившийся проникнуть в автобус через какие-то незаметные, невидимые взгляду щели принес неприятный запах. Так вроде еще пованивала нефть, подсказала Лукичу память о тех годах, что он посвятил геологии.

Откуда-то снаружи в салон донесся вопль на одной высокой ноте: «А-а-а-а!» К нему присоединился хриплый рев. Затем визгливое верещание, будто резали кого-то. Отчаянный плач… детский. И вскоре целый нестройных хор криков, визга и всхлипов наполнил автобус, терзая уши единственного пассажира и чуть ли не проникая в мозг. Михаил Лукич аж за голову схватился.

— Может, музыку включить! — отозвался со своего места водитель, перекрикивая какофонию воплей.

Очевидно, ему они тоже досаждали.

— Раз вы единственный пассажир, — продолжал водила, — право выбора за вами. Игоря Талькова могу предложить… покойного. Фредди Меркьюри, Джона Леннона. Или Влада Сташевского… интересно, кто-нибудь кроме меня его еще помнит? Цой опять же… зря фанаты на стенах пишут, что он жив, хе-хе. А из свежих поступлений — Децла… Кобзона еще. Ну и ту даму, которая про ягоду малину… у-упс!

Автобус внезапно и резко тряхнуло, как бывает при экстренном торможении. Лукич чуть с сиденья не свалился. Даже возмутиться захотел было. Но тут, к немалой радости своей, заметил, что постылый хор снаружи затих. А салон освещается лучами заходящего солнца.

* * *

Орфей подоспел через пару минут. И оказался тем самым Олегом на «крузаке», подвозившим Алексея до Локтева.

— Садись, племянничек, — распорядился он, высовываясь из машины, — за дядей твоим поедем. Посмотрим, насколько вы друг к другу действительно привязаны.

— А я?.. — коротко поинтересовалась Бланка, которую никто присоединяться к Орфею и Кряневу не пригласил.

— Можешь в штаб вернуться… кофе попить, с Петровичем в города поиграть, — на последней фразе в голосе хозяина «крузака» промелькнула нотка злорадства. — Рация, если что, есть и у меня. На связь выйду.

И едва Алексей успел устроиться на сиденье рядом с ним, как джип резко тронулся с места. Да погнал прямо по пыльному, частично заросшему проселку. Пыль так и летела из-под колес. Отчего Крянев не мог не посочувствовать Ксении-Бланке. Ведь мало того, что без лишних церемоний отправили куда подальше, так вдобавок придется мелкий дорожный песок из волос вычищать. Из роскошных, по-цыгански черных волос.

— Хоть знаешь, куда ехать? — окликнул Олега Алексей.

— Конечно, — бросил тот, даже не поворачивая к пассажиру свое ставшее каким-то яростным, даже зверским (прям, как у берсеркера) лицо, — на запад, куда уходит солнце. Вот успеем автобус нагнать до захода — тогда, считай, полдела сделано.

Крянев с тревогой покосился на светило, уже прошедшее большую часть пути от зенита до линии горизонта. Теперь оно висело над макушками деревьев маячившего впереди леса. И готово было спрятаться за ними в течение часа.

— К тому же тут только одна дорога, — добавил Орфей через пару секунд.

Вскоре, однако, проселок вывел на кое-что поприличней. Более достойное зваться дорогой. Не шоссе, но, по крайней мере, покрытое асфальтом.

От этой асфальтированной ленты наверняка отходило немало таких же проселков, как тот, что вел к Локтево. Но хозяин «крузака» строго следовал взятому курсу, не упуская из виду понемногу садящееся солнце.

— Да что такого особенного в этом автобусе?! — не выдержав непонимания, выкрикнул, наконец, Алексей. Получился, правда, не столько возглас возмущения, сколько капризный всхлип.

— А то, что прокатиться на нем можно всего один раз в жизни, — веско отвечал Орфей, — подавляющему большинству, по крайней мере.

Затем добавил, немного помолчав и дав собеседнику осмыслить услышанное:

— А еще то, что увидеть… в обычных условиях этот автобус под силу только очень старым людям. И мне.

Это «и мне» он выделил особо. С гордостью в голосе.

— Да почему? — не унимался Крянев.

— Вот ты, племянничек, непонятливый, — Орфей хмыкнул, — старики его видят потому, что подсознательно чувствуют: им… пора, так сказать. А я потому, что в свое время пережил клиническую смерть.

— Стреляли… разборка, что ли какая-то? — не смог удержать Алексей собственное любопытство.

— Да какая на хрен разборка! — рявкнул Орфей. — Ты, паря, всяких «Бандитских Петербургов» что ли пересмотрел? Что за штамп из девяностых?! Если человек на джипе, значит, обязательно разборка?

Потом добавил, уже куда более спокойным тоном и, как показалось пристыженно:

— Бухло во всем виновато… некачественное. Да и где его взять, качественное-то… в наше время? Даже когда деньги есть. А может, сердце не выдержало. Сам видишь, я не худенький. А выпили тогда много. Ну и откачали меня еле-еле. Вот с тех пор я для этого автобуса и его пассажиров как бы свой… почти. И фишку эту свою стараюсь применить на пользу людям. А еще пытаюсь следить за собой теперь. Форму поддерживать.

Вроде бы обстоятельно все объяснил, но что-то от понимания Алексея все-таки ускользало. Некая крохотная деталька паззла, без которой все эти кусочки — пропажа дяди Миши, автобус, на котором тот уехал, закат солнца и клиническая смерть Олега-Орфея — не складывались в общую, а главное, внятную картину.

Вот только сам Орфей, похоже, подумал, что и без того слишком уж излил душу. И кому — случайному попутчику. А потому от дальнейших объяснений решил воздержаться. Сделал громче магнитолу — там как раз играла какая-то из композиций «Энигмы», звучавшая одновременно бодренько и экзотично. Словно стену из музыки возвел. Между собою и новыми вопросами Крянева.

И потом, недаром говорят, что лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Когда злополучный автобус, наконец, показался впереди, Алексей начал понимать гораздо больше. Намного больше, чем смог бы объяснить Олег-Орфей.

Зато гораздо труднее стало уже не понять. Но поверить, что такое действительно возможно. По крайней мере, Кряневу — человеку с естественнонаучным образованием.

Сначала автобус выглядел просто темным пятном. Темное пятно двигалось по асфальту, загораживая вид впереди. И словно поглощая всякий свет. Ни один луч солнца не отразился от автобуса-пятна, не играл бликами на его стеклах и металле корпуса.

Еще фантастичнее автобус выглядел вблизи. Когда «крузак» Орфея поравнялся с ним и пошел на обгон. Казавшийся черным, автобус секунду спустя делался красным, затем зеленым. Буквально на ходу!

Марку его тоже определить было трудно. Из детища отечественного «ЛиАЗа» он мог внезапно перевоплотиться в «Икарус» родом из Венгрии. Из «Икаруса» — в продукт концерна «Мерседес». А затем в советский «пазик», снятый с производства еще до рождения Алексея.

Поневоле Кряневу вспомнился любимый физиками кот Шредингера, чье состояние, как известно, не может быть определено однозначно. Автобус, за которым гнался Орфей, был таким же, как этот теоретический кот, эталоном неопределенности. А может, просто обобщающим образом понятия «общественный транспорт». Представлений о нем в этой местности.

Но главное: автобус не в теории существовал. А реально мчался по асфальту, деля не шибко широкую дорогу с «крузаком» Орфея. Отрицать его наличие было таким же бессмысленным делом, как отвергать факт существования пули, только что попавшей тебе в голову.

Наконец «крузак» вырвался вперед и, совершив ловкий, почти как в кино, разворот перегородил собой проезжую часть.

На несколько мгновений Алексей весь сжался изнутри. Ожидая, что автобус просто протаранит машину на ходу да поедет дальше.

Еще эта призрачная фигура могла, по его мнению, пройти сквозь «крузак», точно облако. Или что-нибудь нематериальное.

Но автобус просто затормозил резко. И остановился, одновременно прекратив свои упражнения в перекраске и смене формы. Стал просто единицей дорожного общественного транспорта. Только незнакомой марки. И с черным корпусом.

— Вперед, племянничек, поспешим! — скомандовал Орфей, сам буквально выскакивая из «крузака» с прытью, неожиданной для его грузного тела. — Время дорого. А вечно он стоять не будет.

Крянев выбрался следом — куда менее ловко и несколько медленней.

Оба человека быстрым шагом двинулись к автобусу. Автоматическая дверь открылась перед ними.

* * *

— Какого… черта?! — выкрикнул седой водитель, лохматый и бородатый, с которым Алексей и Олег едва не столкнулись на входе.

На груди водителя Крянев еще заметил бейджик с надписью «лучший работник столетия».

— Какого, какого. Видно, кореша твоего, — так ответил на его возглас невозмутимый Орфей.

— Вас не должно быть здесь! — кричал водитель, чуть ли слюной не брызгая, да бесцеремонно тыча пальцем то в Алексея, то в Олега. — Тебе еще долго здесь не место. Живи и радуйся жизни… снаружи. А ты, хоть и задолжал мне поездку, но всему свое время. Успеешь еще прокатиться. Лишнего мне не надо. Пока вы живы…

— Ну надо же! — с деланым удивлением воскликнул Орфей. — Тогда какого… другана твоего, ты везешь на своей колымаге живого?!

И без лишних церемоний отодвигая водилу в сторону, махнул рукой в направлении единственного пассажира автобуса. Михаила Лукича, растерянного старика, занимавшего одно из сидений в салоне.

— Дядя Миша! — вскрикнул, закашлявшись от волнения, Крянев. И шагнул в его сторону.

— Живого, как же! — так просто сдаваться седой водитель не собирался. — Одинокий старик, никому не нужный. Ни дома, ни семьи. Это что, жизнь?!

— А вот этого не надо! — непривычно резким тоном парировал Алексей. — Что значит, «одинокий», «не нужный». Мне нужный, к вашему сведению… племянник я его. И не только мне. Так что не врите, что семьи у него нет.

И решительным шагом подошел вплотную к сиденью Лукича. Положил ему на плечо руку.

— Пойдем, дядя Миша, — проговорил Крянев ласково.

Старик медленно поднял на него глаза, словно бы с неохотой. Взглянул… к отчаянию Алексея, без приветливости, без узнавания. Но несколько удивленно. Как будто видел в первый раз.

— Кто вы? — еще менее охотно проговорил Лукич.

— Леша я. Племянник твой, — все тем же ласковым и терпеливым тоном, будто с ребенком разговаривая, отвечал Алексей, — пошли домой.

— Нет больше моего дома, — со вздохом произнес дядя Миша, и глаза его повлажнели от слез, — сгорел, говорят.

— Видите! — торжествующе воскликнул водитель. — Он сам не хочет. Это его выбор. То, что он здесь. И никто не вправе…

— Не слушай его, дядя, — мягко, но настойчиво перебил его Крянев, — сгорел… это старый дом. Я тебя в новый твой дом отведу.

— Работы нет, — продолжал сетовать дядя Миша, Алексея будто не слыша. — Даже для семьи я чужой. Так кому я нужен?

— Мне нужен, говорил же! — в отчаянии напомнил Крянев. — Любе… это сестра твоя. Да и детям. Они тоже плакать будут, если узнают, что ты… уехал от них… навсегда.

Взгляд Лукича сделался живее. Заинтересованность какая-то вроде появилась. По крайней мере, ушла апатия, с которой старик поначалу встретил своих освободителей.

И Алексей поспешил закрепить успех:

— А то, что работы нет — не беда, на самом деле. Это лишь потому, что тебя на заслуженный отдых отправили. Заслуженный, понимаешь? Ты так много и хорошо работал, что теперь можешь пожить и просто для себя.

Внес свою лепту и Олег по прозвищу Орфей.

— А жизнь, дедуля, — молвил он и на ходу поправился, — ой, простите, Михаил Лукич… любая, даже самая тяжелая жизнь и приятнее, и веселее, чем то, куда можно приехать на этой консервной банке. Уж поверьте, я уже катался с этим… лучшим, блин, работником.

Последние слова он произнес тоном до того резким и брезгливым, как будто речь шла не о лучшем, а напротив о чем-то худшем.

— Да что я объясняю, — продолжал Орфей, — вы-то, Михаил Лукич, небось, тоже и сами видели немало. Видели, слышали… обратили внимание, что из этого автобуса солнца не видно… ну, пока он едет? Даже из автобуса, Карл! Еще до прибытия… хм, в пункт назначения. А если солнца не видать, то можно ли назвать такое место приятным? Не говоря уж про крики. Крики-то вы слышали, Михаил Лукич?

— Крики… слышал, — проговорил тот, медленно поднимаясь с сиденья. Похоже, именно упоминание о кошмарных воплях стало для него решающим аргументом.

— Не думали же, что это вас так радостно приветствовали, приглашая на самую веселую вечеринку, — не то спросил Орфей, не то просто подвел черту.

Потому что Лукич, будучи старым, но вовсе не глупым, похоже, все понял. И не нуждался в дополнительных доводах.

Направившись с дядей к выходу, Крянев еще опасался, что бородатый водила мог попытаться им воспрепятствовать. Например, закрыть автоматическую дверь прямо перед носом.

Но водитель лишь проводил Михаила Лукича печальным, разочарованным взглядом. Да окликнул напоследок:

— Еще увидимся!

И Алексей подумал, что адресованы эти слова не только дяде Мише.

* * *

— Найден, жив! — торжествующе проорал Орфей в рацию, которую достал первым делом, едва все трое вышли из автобуса. — Жи-и-ив… епрст!

С таким чувством он произнес это «жив», что трудно было понять, чему больше радовался этот человек. Тому, что поиск и спасение Михаила Лукича действительно увенчались успехом? Или тому факту, что сам он тоже до сих пор принадлежит к миру живых.

— Жив наш дедушка! — рявкнул он еще.

После чего вспомнил, что не грех и представиться:

— Кстати, это Орфей.

— Мы поняли, Орфей, — прозвучало в ответ. Как показалось находившемуся рядом Алексею, с легкой усмешкой.

— Так что это за автобус такой? — проговорил сам Крянев, отправив СМС матери и теперь стоя с дядей Мишей. И взглядом провожая упомянутый им же транспорт.

Автобус уже успел достаточно удалиться, и в предзакатных сумерках выглядел просто как темное, едва заметное, пятнышко.

— Автобус… водитель… лучший работник столетия этот. И почему я тоже его теперь вижу?

— Ну, насчет последнего я тебя успокою, — отвечал Орфей, похлопав Алексея по плечу, — видишь ты его только вместе со мной. Будь ты один — скорее всего, просто не заметил бы. Так что не бойся, не пора тебе еще. Тем более, водила же сам сказал.

Затем добавил — помолчав несколько секунд:

— А по поводу того, кто… и что он есть… вопрос, скорее, философский. Скажем так… хм-м. Он часть того мира, о котором нормальному человеку лучше лишний раз не задумываться. Если рассудок дорог ему. Хотя, с другой стороны, если задумается… если правильно задумается — глядишь, будет больше жизнь ценить.

— Понятно, — молвил Крянев, при этих словах еще припомнив что-то из мифологии, — только… разве ему не на лодке полагается ездить?

— А где ты тут видел ближайший водоем? — усмехнулся Орфей.

14-22 августа 2021 г.