Первое и последнее волшебство Аргуса Филча (джен)

— Хорошо тебе, — с довольной ленцой в голосе заметил Аргус, откидываясь в глубоком, покрытом потертым вязаным пледом кресле и почти полностью скрываясь от неровного света камина, — живешь себе уединенно, никто к тебе не лезет, и следить ни за кем не нужно. А в школе совсем никакого порядка и спокойствия с этим треклятым турниром не стало. И на что он только сдался?..

— Ну, как на что сдался? — отхлебнув крепкой ежевичной настойки и отирая стекающие по густой курчавой бороде искристые капли, Рубеус сверкнул веселыми черными глазами. — Это ить и международное сотрудничество. И опытом, стало быть, меняемся, и еще энти… — вспоминая нужно слово, он вскинул косматые брови, — связи новые образуются.

— Вот-вот, связи образуются! — от возмущения Аргус задергал длинными тощими ногами, и дремавшая у него на коленях кошка, приподняв голову, открыла один сонный глаз. — Непотребные, — добавил Аргус, почесывая любимицу промеж ушей, от чего его голос исподволь смягчился, хотя гнуть свою линию он все же не перестал: — На это они горазды. Мало своих безобразников было, теперь еще иностранных завезли. По углам обжиматься.

— Так дело-то молодое, — из здоровенной пыльной бутыли Рубеус плеснул настойки в два зеленоватых и слегка погнутых медных кубка — себе и гостю, потянуло сладко-терпким ароматом напитка. — Влюбчивое! А любовь — великая сила. Так наш директор говорит. А он человек мудрый, глупости какой не скажет.

— Мудрый, — скептически прервал его вальяжные разглагольствования Аргус, — в школе бы такого бедлама не допустил. Любовь! Что-то я нашего дражайшего директора самого влюбленным ни разу не видел, — завхоз тряхнул жиденькими седыми патлами и вдруг ехидно осклабился, — в отличие от некоторых. Что, все надеешься, что получится подбить клинья к директрисе французской?

Хагрид смущенно засопел, засуетился, бестолково переставляя на столе корзину с пряниками личного производства и тарелку с добротными кусками темного вяленого мяса.

— Да при чем тут… И с чего ты это, значит, вообще… — блуждая взглядом по тонущим в темноте углам или зачем-то заглядывая под скатерть, бормотал полувеликан, а табурет жалобно скрипел под ним. Но вдруг он смиренно сложил беспокойные руки на коленях и, не поднимая лица, исподлобья посмотрел на гостя: — А что, думаешь, ничего у меня с Олимпией не выйдет, да?

— Почему ж ничего? — криво ухмыльнулся Филч, победно разваливаясь в кресле. — Хорошего не выйдет, а неприятность какая-нибудь вполне может.

— Злой ты все-таки, Аргус, — обиженно пропыхтел в ответ Хагрид. — Никому не веришь. Любви не знаешь. — При этих словах гость резко подобрался в кресле. Но хозяин хижины того не заметил, отдавая один кусок мяса Клыку, а другой протягивая в угол. Тот казался пустым до тех пор, пока из заливавшей его мглы не выметнулась то ли рука, то ли лапа, схватила пищу и мгновенно скрылась. Блеснула только в желтоватых отсветах каминного пламени серебристая шерсть. — Даже детишков, вон, не любишь… — тем временем продолжал бухтеть Хагрид, но замолчал от резкого скрипучего возгласа:

— А за что их любить?! За то, что пакостят? Старших не уважают?

Хагрид обескураженно округлил глаза и как-то совсем уж сбивчиво попытался возразить.

— А-ай, — махнул на него рукой Филч и даже не обратил внимания на встревоженную миссис Норрис. — Откуда я знаю, почему не уважают! А что, не так, что ли? Меня вот ни во что не ставят! Не слушаются. Обзывают… Как? По-всякому. Поломойкой называют… — тонкие губы затряслись. — Сквибом старым...

Старик замолчал и низко склонился над своей кошкой. Возникла пауза, заполненная только громким мурчанием, и у Хагрида появилась возможность вставить слово.

— Ну, так ты ж есть… — неловко и с оттенком сожаления в голосе начал он. — Ты только не обижайся. Но если оно правда? Я ж вот не обижаюсь, если про меня скажут «лесник» или «полувеликан», — и тут же, примирительно вскидывая руки, поспешил добавить: — Про поломойку они, конечно, напрасно… Наверное?.. — склоняя косматую голову, Рубеус пытался посмотреть в глаза собеседнику. — То, конечно, эльфы. Но, если глянуть иначе, работа — она ж любая в почете. Должна быть…

— Я не сквиб, — остановил его мучения Аргус и поднял вытянутое, усталое лицо. Узловатые пальцы перебирали длинную рыжую шерсть кошки, которая, уткнувшись носом в грубую ткань старомодного жилета, не прекращала умиротворяюще урчать.

— Дык… А что ж?.. А как же ж?..

— Я родился волшебником, — вдруг обреченно буднично поведал Аргус, собирая крупными складками кожу одной щеки. — Вот ты говоришь, любовь. А хочешь, я тебе расскажу свою историю?

* * *

С чего бы начать?

Когда мне было шестнадцать, я мечтал о трех вещах: излечиться от магической дистрофии, жениться на Бекки и…

А ты не знаешь, что такое магическая дистрофия? Это такая редчайшая гадкая хворь.

Лекарь говорил, что выпадает она одному рожденному волшебнику на сто тысяч, да еще и принимают ее часто за обычный сквибизм. Потому и мало кто слышал. А беда ее в том, что магические каналы у такого ребенка недоразвитые и к первым всплескам магии бывают не готовы. Поэтому, когда волшебство в нем пробуждается, его потоки не находят нормального выхода и просто выжигают даже те тоненькие трубочки, которые есть. Ну, и становится в итоге такой малец уже настоящим сквибом.

Я тогда — лет пять мне было — мало, конечно, чего понимал. Видел только, что родители раздосадованы. Но лекарь предложил попробовать средство, которое, по его мнению, могло меня исцелить. Он сказал, если заблокировать источник магии до совершеннолетия, то это даст каналам время полностью созреть. Потом можно будет начать колдовать, а до той поры учиться теории, запоминать формулы, пассы. Так и решили.

Долго доктор Граунт надо мной, помню, колдовал. Ощущение было, что кто-то пальцами под ребрами и вдоль хребта копошится. Еле вытерпел. Зато после той процедуры недомогания мои, приступы тошноты, головокружения прошли и стал я жить как ни в чем не бывало. Ну как, случались, конечно, причины печалиться. Братья меня тайком от родителей подразнивали. Эльза — сестренка младшая — ворожить начала, а я не мог. Но я от таких огорчений сбегал на болота.

Поместье наше, как и у других волшебников, размещалось на самой окраине маггловского городка. За огородом, почти сразу же за околицей топи и начинались. Не всплошную, конечно. Местность-то у нас холмистая, так вот трясина местами, по низинам, встречалась. Дальше на юг и на запад болота переходили в перелески, постепенно сгущавшиеся в леса, а на севере их сменяли каменистые возвышенности и скалистые горы.

На болотах красиво. По весне особенно, цветет все — белокрыльник, незабудки, горец, багульник — нежно так, ненавязчиво. И воздух пахнет так, что не надышишься. Под ногами местами сухо, трава густая, мягкая, а где-то чавкает сочно, радостно. Но главное про осторожность не забывать, всякое топкое место сначала слегой проверить. Матушка поначалу бранилась, боялась, что сгину в трясине. Но я ту топь, как родную, знал и расстаться не мог. В общем, смирилась мать и успокоилась.

Там, на болотах, я и повстречал Бекки. Она мне сразу понравилась. Волосы светлые, теплые, с заметной только на солнце рыжинкой. А глаза, то голубые как небо, то будто зеленцой отдают болотной. Сама ведьма, но, узнав про мою хворь, не смеялась, не дразнила и обманщиком не называла, как соседские мальчишки. Сразу поверила и спокойно так, по-взрослому, рассудила:

— Значит, надо подождать. Успеешь еше наколдоваться. А пока и других интересных занятий хватит.

И ведь хватало. Целыми днями бегали мы с ней, дурачились. Фантазерами оказались оба, игры сами себе выдумывали. То я ее — принцессу — из плена драконьего спасал, то уже вместе, как охотники, по следу чудовища загадочного шли. Представляешь, пару раз и правда выслеживали. Сначала на гриндилоу наткнулись, потом на красных колпаков. Еле ноги уносили. Страх скорости придавал, аж в ушах свистело. И за спиной будто крылья. А оторвавшись, хохотали на пару, надрывая животы. Хорошее было время.

— Ой, смотри, кто это?! — иногда вскрикивала Бекки, хватая меня за руку и показывала широко раскрытыми глазами на клочья тумана, который густо поднимался от топей, особенно в прохладную пасмурную погоду. — Будто бы женщина, видишь?

Дымка и в самом деле иногда, клубясь, принимала расплывчатые очертания женской фигуры, но вскоре морок рассеивался и наваждение исчезало.

— Показалось, — выдыхали мы разом, однако Бекки еще пару мгновений прижималась к моей спине или плечу и только потом, будто спохватившись, отстранялась. Всегда она в такие моменты смущенно улыбалась и убирала за ухо непослушную прядь волос. А я сквозь смутное чувство сожаления улыбался ей в ответ. Нет, никакого непотребства у нас и в мыслях не было. Просто нравилось чувствовать тепло друг друга, но мы оба знали о приличиях.

Через некоторое время уловки болотных испарений, наверное, перестали бы привлекать наше внимание, если бы однажды в ранних и на редкость ясных осенних сумерках призрачный силуэт молодой женщины не предстал перед нами совершенно явственно. Она плавно скользила над топью, время от времени поворачивая в нашу сторону печальное лицо. Хотя, по правде сказать, лица мы ее разглядеть не могли по причине разделявшего нас большого расстояния, но почему-то оба решили, что оно было именно печальным.

— Как ты думаешь, кто она? — прошептала Бекки, когда заставившее нас замереть в страхе и восхищении привидение наконец исчезло.

— Дух болот, — я попытался беззаботно пожать плечами.

— А я думаю, белая леди. Бабушка рассказывала нам про таких призраков. Ими становятся девушки, жестоко разочаровавшиеся в любви. Ты заметил, что она в подвенечном платье?

Я не заметил, но возражать не стал.

Призрак женщины и после показывался нам время от времени, но вреда никакого не делал, и мы постепенно перестали пугаться.

В зиму все замерзло, и долго бродить по болоту стало невмоготу. Но не успели мы с Бекки загрустить, как матушка предложила подружку в гости позвать. Так и повелось. То она у нас в гостях, то я у них. Отец ее на меня хмуро поглядывал и все про хворобу мою расспрашивал, да я значения тому особо не придавал. А с первыми весенними оттепелями нас снова тянуло на милые сердцу топи.

Притомившись носиться, отдыхали, развалившись на покрытых мхом больших плоских камнях, — они у нас тут и там повсюду разбросаны, — травы разглядывали. Я из отцовской библиотеки энциклопедии стал таскать. Научились различать, где какое растение. Про свойства их читали. Бекки предложила собирать полезные травы и сдавать аптекарю. В карманах стали водиться пенни. На булочку там какую или кусок рыбы в кляре хватало.

Бекки сказала, хорошо бы самим костры разводить, чтоб каштаны запекать и картошку, да только наколдовывать огонь она пока не умеет. И мы купили у магглов спички. Вскоре пришел азарт разжиться не только растительной пищей. Подкопили деньжат и в маггловской книжной лавке приобрели занятную книжицу для охотников. Я научился делать силки, а Бекки придумала построить шалаш. Так до самых морозов мы могли прятаться от ветра, а на костре жарили добычу. Куропатки попадались, тетерева, выпи, случалось — мелкие цапли. Все в дело шли. Из перьев поделки делали, кукол разных. Не помню уже, кому в голову пришло спектакли с теми игрушками показывать. Тоже занятие оказалось увлекательное.

Целых два года мы с Бекки скуки-печали не знали. А потом прилетели совы из Хогвартса. И к ней. И ко мне.

Родителям, понятное дело, радость — последние сомнения в методе доктора Граунта развеялись. Праздник устроили, соседей позвали. А мне вроде и радостно, и тоскливо. Бекки моя в школу собиралась, а мне там делать, сказали, нечего. Одно утешало, что и она не сильно радовалась, говорила, что лучше б тоже на домашнем обучении осталась. Но ее родители и слышать о таком не хотели. С другой стороны, мистер Алингтон, — это отец Бекки, — узнав про письмо, к дружбе нашей благосклоннее стал. Но что толку. Уехала моя Бекки в Хогвартс.

Я же враз перестал понимать, чем себя занять. Одному скучно и дома, и на улице, и даже на болотах. Тогда я вспомнил про наши спектакли и стал сочинять для них истории, воображая, как их будет слушать Бекки. На болота теперь больше ходил за вдохновением.

Но, когда Бекки на каникулы приезжала, мы с ней вновь становились не разлей водой. Да. И разлука дружбе не страшна оказалась. Вот как.

Рассказам о Хогвартсе я внимал затаив дыхание, формулы волшебные потом еще усерднее учил. А Бекки мои истории слушала и в ладоши хлопала. Особенно ей понравились повести о храбром рыцаре сэре Норрисе. Так зародилась моя третья мечта — стать писателем.

Тем в ту пору и жил. Мечтами и ожиданием. От рождественских каникул до летних. От сентябрьского прохладного утра до морозных сумерек Сочельника, когда, выдыхая в воздух облачка сизоватого пара, с рождественским подарком в коробке и новыми историями в пухлом блокноте, я спешил по усыпанной хрустким снегом дорожке к богатому и нарядному дому Алингтонов.

Пока же Бекки постигала премудрости колдовства в Хогвартсе, я зубрил историю и теорию магию, сочинял приключения сэра Норриса и гулял по болотам. С перекинутой через плечо походной сумкой, бросив в нее кусок хлеба и сыра себе на обед, заходил я все дальше, наслаждаясь уединением и спокойствием, бродил в перелеске, добирался до самой лесной чащи. Однажды, лет в четырнадцать, понадеявшись на обманчивую прозрачность осеннего леса, я зашел в глубь него и заблудился. Да мало того, что заблудился, угораздило меня забрести в топкое место. И куда ни пойди, везде трясина. «Нет, — думаю, — если нашлась тропка, что сюда вела, она же и обратно выведет. Главное не паниковать», — а у самого поджилки трясутся от страха. Солнце осенью рано садится, уже и последние его косые лучи перестали пробиваться через безлистные кроны деревьев. Сразу сырость стала аж до костей пробирать. Мысли в голове одна чернее другой. И с жизнью я тогда попрощаться успел, и у родителей прощения за бестолковую свою гибель попросить.

Тогда мне снова явилась Белая леди. Подошла совсем близко, рукой поманила и поплыла меж деревьев. Недолго думая, бросился я за ней. А что, терять-то нечего было. И вскоре оказался на тропе. Но она следовала впереди меня чуть не до самого дома. У края топей остановилась. От души с поклоном я ее поблагодарил, а она благосклонно с улыбкой кивнула. Тогда, набравшись смелости, я и спросил, как ее зовут. Долго, задумчиво на меня она посмотрела.

— Мое имя Мэган. Только ты должен хранить его в тайне от всех. Проговоришься — к болотам даже не подходи, — так она впервые со мной заговорила, и в моей жизни состоялось еще одно важное знакомство. В те дни я и предположить не мог, насколько оно окажется судьбоносным.

Мы с Бекки взрослели. Она неуловимо менялась. Оставаясь все той же фантазеркой-затейницей, обретала совершенно иную грацию, мягкую, женственную. И мальчишеские игры в разбойников, охотников, рыцарей больше не привлекали ни ее, ни меня. Мы полюбили просто гулять, держась за руки и строя планы на будущее. Когда нам было по шестнадцать, накануне ее очередного отъезда в Хогвартс первый раз поцеловались. Это был прекрасный, чистый поцелуй, полный нежности. И я чувствовал себя самым счастливым в мире.

С леди Мэган мы общались исключительно в те дни, когда я был один, и не сказать, чтоб часто. Она всегда появлялась неожиданно. Любила расспрашивать обо мне, я охотно рассказывал и про семью, и про болезнь, и про мечты. Читал ей из блокнота свои новые истории. Она же показывала мне интересные места на болотах, добраться до которых я прежде не мог. Рассказывала о том, как люди раньше жили. Случалось, как бы невзначай, подбрасывала стоящие идеи для моих рассказов. Но о себе Мэган не говорила ничего, туманно намекая на запретность таких тем. А я не считал себя в праве настаивать. Довольствовался тем, что у меня есть настолько необычная подруга… или покровительница — сложно определить. Украдкой изучал ее внешность. Высокая, статная, молодая. Черты лица благородные, красивые, но по бокам призрачно-молочной шеи через бесплотный шарф виднелись странные темноватые выпуклости, напоминающие нарывы. Я догадывался, что это может быть связано с обстоятельствами ее смерти, но уточнять, понятное дело, не рискнул. Я понимал, что Мэган умерла молодой и, вероятно, сопутствовала тому какая-то ее личная трагедия — иначе не превращаются в привидения. От всего сердца сочувствовал, но никогда не озвучивал ничего подобного вслух.

В чистоте и беззлобности Белой леди я не сомневался ни на миг. Поэтому, когда незадолго до возвращения Бекки из школы по окончанию шестого курса, Мэган попросила их познакомить, я не заподозрил в том ровным счетом ничего дурного.

Встреча состоялась. Бекки, уже имевшая опыт общения со школьными привидениями, перед Мэган не робела, но восхищалась тем, как мне удалось свести личное знакомство с призраком. И я раздувался от гордости.

В то лето я вообще пребывал в самом восторженном и окрыленном состоянии духа. Во-первых, я признался Бекки в любви и узнал, что наши чувства взаимны. Во-вторых, чары, блокировавшие мои магические силы, понемногу слабели, и я ощущал волшебство внутри себя. Оно теплыми потоками разливалось по венам, покалывало пальцы и заставляло учащенно биться сердце. Доктор Граунт обследовал меня и заключил, что магические каналы хоть и не такие же широкие и крепкие, как у других колдунов моего возраста, но на диагностическую стимуляцию отзываются вполне прилично.

— Но только смотри, Аргус, — пристально глядя мне в глаза, предупреждал он, — сейчас ты будешь чувствовать магию, ее силу и, конечно, испытаешь соблазн начать колдовать раньше. Не поддавайся ему. Дождись совершеннолетия. Поверь, семнадцать лет не просто так означенный возраст. Это момент, когда магия становится полностью подконтрольна волшебнику. И месяц, и неделя, и даже день имеет значение. В свой день рождения начнешь практиковаться. С какого-нибудь несложного колдовства, которому учат первокурсников. Если не будешь никуда торопиться, то, думаю, быстро сможешь все наверстать.

Конечно, я не собирался рисковать и нарушать наказы доктора. Ждать-то оставалось совсем недолго. День семнадцатилетия становился все ближе, а предвкушение — все острее. Я лишь с утроенной силой упражнялся в пассах палочкой, чтобы, когда наступит знаменательный час, не оплошать.

Полный надежд, я тренировался, штудировал учебники, помогал родителям по хозяйству, сочинял свои непременно счастливые повести, но главной радостью оставались свидания с моей Бекки.

В один такой казавшийся прекрасным день Бекки рассказала мне по секрету, что подслушала разговор своих родителей. Поскольку они находили свою дочь девушкой своеобразной, предпочитающей балам и домашним делам бессмысленные скитания по болотам, то сочли перспективу ее брака со мной вполне приемлемой, несмотря на разницу в статусе наших семей. Алингтоны были значительно богаче и влиятельнее Филчей.

— Понимаешь, всем моим сестрам они сами находили мужей. У нас так принято. Я так переживала, что и со мной они захотят поступить так же. А тут такое облегчение, — играя румянцем на щеках, радостно восклицала она.

— Так ты согласна выйти за меня? — сам не знаю, как вырвалось. В мечтах-то я давно видел нас супругами, но заговорить не решался. А тут…

— Конечно, а как же иначе! — рассмеялась Бекки, обняла меня за шею и поцеловала в губы. И, взявшись за руки, мы побежали на наши любимые топи.

Появилась леди Мэган.

— А Аргус сделал мне предложение! — радостно выдала Бекки, и ты бы видел, как светились ее глаза.

— Вот как? — вскинув бесплотные брови, улыбнулась девушка-призрак. — В таком случае у меня для вас будет сюрприз.

Мэган развернулась и поплыла вдоль сухой тропы. Переглянувшись, мы с Бекки поспешили следом. Мэган уводила нас за холмы в широкую топкую низину, но мы с Бекки ждали исключительно доброго чуда. Посреди практически непроходимой топи Мэган заговорщицким голосом попросила Бекки подождать, а меня пройти за ней еще несколько футов. Когда, дойдя до конца зыбкой тропы, я почувствовал, как ноги мои начинают вязнуть, и окликнул Мэган, она неожиданно исчезла. Недоумевая, я обернулся и увидел Бекки, которая выглядела такой же растерянной, как и я. Внезапно рядом с ней прямо из-под воды с диким криком вылетела Мэган, бросилась в ее сторону, вытянув руки, будто собиралась задушить. Естественно, привидение не причинило Бекки прямого вреда, но от неожиданности она отпрянула в сторону и угодила в трясину. Пытаясь удержать равновесие, замахала руками, выдергивая ноги из вязкой жижи, сделала еще несколько шагов, но все равно упала. Перепугалась, задергалась, стараясь побыстрее подняться, от чего практически сразу оказалась по шею в воде.

Ничего не понимая и не веря собственным глазам, я бросился на выручку и с ошеломлением осознал, что вопреки устоявшейся привычке при мне нет слеги. Когда, упав на живот и вытянувшись насколько мог, я не смог дотянуться до Бекки, то почувствовал, как ледяные щупальца ужаса забираются под кожу. Рискуя самому сбиться с тропы, я рванулся к ближайшим кустам, надрал веток, швырнул их поближе к Бекки. Но жалкое подобие гати ничем ей не помогло. Бекки захлебывалась. Я звал на помощь, цеплялся за хлипкую мыслишку о том, что все происходящее лишь глупая шутка и Мэган вот-вот вытащит Бекки. Как бы она это сделала, думать мне было некогда. Я таскал еще ветки, пытался ползти по ним — бесполезно. Оставалось только броситься к своей возлюбленной и утонуть вместе с ней. Или?..

Я вспомнил про палочку, которую последнее время носил с собой в рукаве, чтобы каждую свободную минуту использовать для упражнений. Уверенности в том, что у меня получится не было. Но надежда воспряла. До дня рождения оставалось меньше двух суток, а доктор Граунт мог стращать меня и для перестраховки. В любом случае, я должен был попытаться. И у меня получилось. Заклинание Акцио с первого раза вытащило уже ушедшую под воду и переставшую дышать Бекки на тропу. Анапнео очистило ее легкие, а от Ренервейт она конвульсивно дернулась, закашлялась и открыла глаза.

Не скрывая слез, я стиснул ее в своих объятиях, в голос благодаря Мерлина, доктора Граунта и всех авторов учебников, по которым учился, за то, что в роковой час смог своим колдовством спасти Бекки. В тот момент нам снова явилась Мэган с выражением удивления и обескураженности на прозрачном лице.

— Зачем ты это сделала? — вне себя от ненависти и злости крикнул я.

— Неужели такое возможно? Ты спас ее, рискнув самым дорогим?

— О чем ты? Я же люблю ее!

— Мужчины вашего семейства не способны любить! — с неожиданной злостью возопила Мэган. — Хотя могут в этом уверить. Когда Филандр Филч признался мне в любви, я тоже поверила, — замогильным голосом завывала она, а я с трудом припоминал, что так звали моего прапрадеда. — И что?

— И что?! — задыхаясь, я швырнул ей обратно ее же вопрос.

— И что?! Когда в наш поселок пришла чума и я заразилась, он сбежал. Сбежал вместе со всеми, а меня бросил здесь умирать. Тогда я отдала себя трясине, но прежде поклялась, что не покину этот мир, пока не отомщу. И я долго ждала своего часа, пока не появился ты! Такой странный, одинокий, мечтательный. Я могла заманить тебя в трясину и оставить тонуть в ней, как и я когда-то… Но я решила, что поступлю иначе. Я дождусь, пока ты вырастешь, и заставлю показать истинную сущность своего рода. Вашу трусость и низость. Чтобы на всех Филчей пало заслуженное бесчестье. Но сейчас мне кажется, что я ошиблась с выбором. Мне жаль…

— Бекки могла из-за тебя погибнуть! А тебе просто жаль? — с яростью я сгреб комок грязи и метнул в призрака. Мэган растворилась в воздухе, а моя месть с сочным всплеском утонула в болоте.

Бекки цеплялась за меня, плакала и дрожала. Я попробовал наложить очищающие и согревающие чары. Оба раза у меня ничего не вышло, но я списал это на усталость. Снял с себя сюртук, завернул в него мою невесту и на руках понес домой. Мою невесту… Как жестоко я ошибался.

Когда у меня не получилось никакое колдовство ни на следующий день, ни в утро совершеннолетия, все уже всерьез обеспокоились. Приглашенный заранее, как думалось, по торжественному случаю, доктор Граунт только сокрушенно развел руками:

— Магические каналы очень серьезно повреждены преждевременным и высокоинтенсивным колдовством. Боюсь, они вряд ли когда-нибудь восстановятся.

Нужно ли говорить, что никакого торжества в тот день не случилось?

Неделю я не выходил из дома, стараясь сжиться с мыслью, что волшебником мне не быть. А потом ко мне пришла заплаканная Бекки:

— Отец договорился о моей помолвке с мистером Уэйкли…

— Давай сбежим!

— Аргус, я бы хотела. Но я не могу. Я пыталась их переубедить, уговорить, сказала, что ни за что не выйду за Уэйкли, и вообще ни за кого, кроме тебя. Но матушке стало очень плохо. Целителя вызывали, он сказал, что у нее слабое сердце и ей нельзя волноваться. Понимаешь, если мы сбежим, это ее убьет. И отец выпустил меня из дома только под честное слово. Я не могу так с ними, прости!

— Я не отдам за тебя дочь, Аргус, — вечером того же дня, приняв меня в своем доме, говорил мистер Алингтон. — Ты неплохой парень, но сам посуди. Ты теперь фактически сквиб. Что ты можешь ей дать, кроме риска родить ущербное потомство?

Задыхаясь от обиды и унижения, я выдал последний свой аргумент:

— Но я же мог стать волшебником. Я пожертвовал магией, чтобы вытащить Бекки из трясины. И я ее спас…

— Да… Но, с другой стороны, если бы не ты и не ваши фамильные проблемы с призраками, она и не попала бы в ситуацию, из которой ее пришлось бы спасать. Не так ли?

В тот вечер я возненавидел весь мир. Я возненавидел Мэган и желал ее духу вечных страданий. Возненавидел болото за то, что предало, не защитило. Возненавидел мистера Алингтона, посчитавшего меня ущербным и потому недостойным руки его дочери, и даже саму Бекки.

Спустя некоторое время, может быть, месяц или два, я немного успокоился и стал утешаться мыслью о том, что Бекки не так уж и виновата передо мной. Нас ведь всех учили уважать волю родителей. Несмотря ни на что я чувствовал, что не жалею о своем поступке. Если бы она утонула, я бы просто не смог дальше жить, с магией или без… К тому же я еще надеялся, что за тот год, который она доучивалась в школе, что-нибудь может измениться.

Не сбылось. Следующим летом моя Бекки вышла замуж за богатого торговца магическими артефактами мистера Уэйкли, и он увез ее из нашего города. Конечно, я страдал. Но, в любом случае, мне легче дышалось при мысли о том, что она жива.

Мои родители вскоре озадачились вопросом, куда бы меня пристроить, чтобы с ума не сошел, сидя затворником в доме, ну, и на шее чтобы у них не висел, наверное, тоже. Договорились они с тогдашним директором Хогвартса Бэзилом Фронсаком, так я получил свою должность. Здесь прошла моя молодость, зрелые годы, здесь я и закончу свои дни. А моя Бекки недолго прожила с Уэйкли. Как я потом случайно узнал, ему нужен был наследник, а рождались одни девочки. И на седьмой или восьмой год их супружеской жизни Бекки пятыми родами и умерла.

* * *

— Вот и скажи, что хорошего нам дала любовь? — Аргус горько усмехнулся, глядя на размазывающего слезы по щеками Рубеуса. — Что дала Бекки любовь к родителям? Что мне дала любовь к ней? А Мэган что получила от любви к моему прапрадеду? А? — неожиданно он перевел взгляд на кошку, и его худое морщинистое лицо озарила теплая улыбка. — Мне еще повезло. У меня есть моя миссис Норрис. Да, моя хорошая? Я нашел ее у нашей калитки в ту осень, когда все потерял. Спросил: «Ну что, ты тоже одна? Будешь моей миссис Норрис?» И она замурлыкала, вот как сейчас. Так с тех пор с ней вдвоем и живем. А давай за это выпьем!

Старый сквиб и полувеликан от души сдвинули медные кубки и не заметили, как не по-кошачьи тяжело вздохнула миссис Норрис.