Хочешь мира... (джен)

Медовое вечернее солнце светило мне прямо в глаза, поблескивая на осколках, рассыпанных в частоколе сухой травы, и на островках лежалого снега. Я вдыхал тот специфический трудноуловимый аромат, который бывает только у кладбища техники найдазе — химии, пыли, металла и почему-то засохшего букета… Все давно было разбито и разобрано на запчасти, остовы кораблей и непонятных механизмов лежали обглоданными донага скелетами, здания осыпались, подвалы затопило водой… Люди обычно избегают мест, где все так откровенно тычет в лицо могуществом найдазе, а я вот сидел верхом на бетонном заборе, отсекающем этот странный мир от привычного, смотрел на рассыпавшееся в крошку стекло и курил. Домой не хотелось, и были еще дела… А это так, перерыв. Надо было подумать в тишине, а дома тишины не было.

За спиной хрустнул лед. И сразу — все замерло.

Ну твою ж мать… Вот и кофе утром убежало — явная примета, что все идет наперекосяк. Я сделал торопливую затяжку и выкинул сигарету, чтобы освободить руки. Говорят, мои движения всегда кажутся ленивыми, но я-то знаю, что это не так.

Едва слышный шепоток, как сквозняк, пробежал за спиной. Мальчишки говорили тихо, но я ведь и не был человеком. Мне было слышно эту смесь жгучего, как перец, любопытства, пряного карри страха и горького хинного неприятия:

— Деви… Глянь! Это деви!..

Откуда они знают, а? Они же не видели моих глаз…

Спину защекотало ожидание, плечи напряглись. Я поймал себя на том, что непроизвольно втягиваю голову. Так всегда происходило: первый выплеск адреналина парализовал меня на долю секунды, и я замирал, как заяц в свете фар. Крайне неудобное качество с моим родом занятий.

Мальчишки шикали друг на друга и шуршали. Всей кожей спины, едва не отрастившей глаза, я ждал… чего-то. Выходки. В желудке сжался тошнотворный узел. От снежка, в гробовой тишине полетевшего в голову, меня спасла хорошая реакция. Пространство за плечами вдруг наполнилось смутным движением, предчувствием, ощущением, и я наугад подставил руку. Ощутив холодный тяжелый удар, загудевший по всей руке, я стряхнул с ладони снежно-водяную грязную кашу и спрыгнул с трехметрового забора. Пацанва бросилась прочь, оглашая воплями пространство между старинными бараками. От бетона звук отскакивал, как мяч для пинг-понга. Прекрасно. Музыка.

Вот именно поэтому я уже пятый раз за неделю размышляю над тем, что пора бы отсюда съехать. В этом медвежьем углу, где пять лет царили пустота, тишина и я, построили целый гаражный городок и квартал блочных домов из жанра доступное жилье — доступное избранным. Теперь мне некуда было деться от крикливых наглых детей, от их не менее крикливых наглых родителей, от машин, от соседей и просто любопытных идиотов без чувства самосохранения. А я так старался, обустраивая старый склад под "квартирку". Чтобы его арендовать, пришлось устроить целую аферу — через десяток подставных лиц, тысячу учеток и двадцать несуществующих компаний. И вот… Контрольный снежок в голову. Надо собирать барахло. Перебрать все, что у меня там накопилось, выкинуть лишнее, продать ненужное, остальное покидать в багажник и дёру. К другим более гостеприимным горизонтам. Я что-то стал сентиментальным, оброс вещами, угнездился, а раньше мог поплатиться и за меньшее…

Я сунул руки в карманы и, похрустывая мерзлым снегом, направился к машине. Дверь мягко захлопнулась. За стеклом и тонкой пленкой крашеной жести я чувствовал себя в такой же безопасности, как в моем жилом углу на складе. Расслабиться. Выдохнуть. Откинуть голову на мягкий поролон сиденья и на короткий миг позволить себе закрыть глаза. Я вытянулся насколько мог, положил мокрую руку на соседнее сиденье. Черт с ним, что испачкается. Со мной все равно никто не ездит — я же деви. Девиантный.

Лет сто назад, когда закончилась техногенная война с найдазе, и бывшие хозяева мира покинули его, на память остались мы, полукровки. Сложно сказать, кто мы такие, если не брать в расчет биологию, но одно знаю точно: мы не нужны ни найдазе, ни людям. Для одних мы — неприятное напоминание, для других — отбросы. Как-то так. Всеобщее безразличие превратило нас в беспомощных одиночек, и мы сами не заметили, как однажды просто приняли роль, которую нам навязали. Так и повелось. Мы воры, убийцы, проститутки, наркоманы, кто угодно, но не люди.

Я вставил ключ, подождал щелчка и повернул до приятной упругости зажигания. В салоне машины остро и горько пахло сигаретным дымом и бензином. Убежищем. Домом. Дорогой. На дороге всем плевать, кто ты. В ожидании, пока грелась машина, я лениво думал, что надо бросить курить. Так себе привычка, и запах легко выдает меня такому же, как я, но жаль было расставаться с иррациональным ощущением безопасности, которое приходило, когда вокруг меня сплетался кокон едкого желтоватого дыма.

Мне нужно было заехать в контору к Эрику. Наверное, я бы мог назвать его другом, с тех пор, как он рискнул нанять деви, чтобы разыскать пустившуюся во все тяжкие дочь. Но деви не имеют друзей. Обычно. Поэтому я предпочитал называть его партнером. После истории с дочерью, он попросил помочь ему по работе. По-моему, это было чистой воды альтруизмом, но я был на мели и, не выпендриваясь, брался за все, что предлагали. Как ни странно, из этого родилось вполне продуктивное сотрудничество. Эрик регулярно вот уже несколько лет подкидывал мне шабашки, которые помогали без натуги, хоть и скромно, держаться на плаву. Если б не это, я бы давно сдох с голоду или сбежал обратно, на другую сторону реки… Что было почти одно и то же.

Дороги как всегда были запружены машинами и грязью. Время года значения не имело. Зато имело значение что-то еще, чего я так и не вычислил. Потому что именного сегодня на дороге были все: те, которые впервые сели за руль, те, что с утра не выпили свои таблетки, те, на кого вчера наорала жена, и те, которые не доспали ночью. Чиркнув колесом о бордюр, уходя от столкновения с очередным припадочным, я, наконец, взбесился сам. Загнав машину в ближайший квартал, я вышел, хлопнул дверью и нацепил на нос чуть затемненые очки.

До конторы Эрика было минут двадцать моим быстрым широким шагом. Я сунул руки в карманы. Что-то меня сегодня всё напрягало. Утро — кофе. Через пару часов — снежный обстрел. Полчаса спустя — почти авария. Что дальше? Меня арестуют? На меня упадет рояль? Меня накрыло бесшумной тяжелой тенью, и я дернулся в сторону. Тьфу, черт!.. Аффлатос. Всего лишь воздушный катер.

Я проводил его глазами, повел плечами, сбрасывая остатки липкого испуга (вот идиот!) и опять задумался. Ненавидя все вампирское, что осталось со времен правления найдазе, — эпохи Долгой ночи — наша элита вполне по-свойски пользовалась их техническими достижениями. Аффлатосами, например. Или магнитной дорогой. В городе они даже свою умудрились бахнуть, когда разобрались, как просто это работает. И вот теперь высоко над землей тянулась нить магнитки, над которой до административного шпиля сновали туда-сюда похожие на пулю болиды, развозящие высоких лиц.

Я пнул картонный стаканчик, подкатившийся мне под ноги. А вот на земле, на улицах этого странного города оставались пыль, мусор, старые здания, втиснутые между кубами современных офисов из стекла и арматуры. Разруха и прогресс… Глядя на все это, я иногда думал, что найдазе не зря наложили вето на техническую революцию. Сейчас люди похожи на детишек, насыпающих в ведерки песочек телефонами вместо лопаток. В голове ведь тоже должно что-то меняться по мере развития общества, нет? Или это я такой наивный? Что за философская хрень напала на меня сегодня?

Эрик забаррикадировался в цоколе многоэтажки, растянувшейся на десяток подъездов. Магнитный замок на решетке клацнул, когда я назвался в спикерфон и помахал в камеру. В темном офисе теснились несколько столов, пахло бумагой, фруктовым чаем и мылом из санузла. Бухгалтер Тереза, племянница Эрика, втыкала в компьютер. Как обычно, пробурчала что-то приветственное, не поднимая глаз. Всегда, когда я видел ее спокойные темные глаза под линзами очков, задумывался, знает ли она, что я деви? Многие угадывают, чувствуют нас интуитивно, не глядя в глаза. С другой стороны, наше общение всегда сводилась к трем «П»: «Привет», «Подпиши» и «Пока». Сколько бы я ни пытался, я не замечал в Терезе той нервной напряженности, которую ощущают люди в нашем присутствии.

В дальней тесной каморке без окна сидел Эрик Франк — светловолосый гигант классического северного типа, слегка располневший на спокойной работе. Вокруг него горным хребтом были сложены документы. В офисе некуда было ставить шкаф для папок, и Эрик просто раскладывал их аккуратными стопками по бордюру вдоль стен, по соседнему рабочему столу и даже стульям.

Он поднялся из-за стола мне навстречу, радушно протянул руку, сияя улыбкой. Слишком радушно, слишком сияя. Что-то внутри меня заныло и сжалось от предчувствия. Ну не рояль — и на том спасибо…

— Гэл! -пробасил Эрик, — Хорошо, что зашёл!..

— Ну да, я же проект тебе привез, с замечаниями.

— Ты, как всегда, концентрат оптимизма, — рассмеялся он.

— Просто добавь воды, — проворчал я.

— В кофе добавлю — пойдет?

Я кивнул.

На самом деле, я тоже рад был его видеть, но даже в лучшие свои дни я не был эталонным собеседником. Эрик не обижался, он давно привык. Он открыл дверь и крикнул племяннице, чтобы сварила кофе. Та предложила ему пойти в налоговую с отчетом вместо нее. Необидно хмыкнув, Эрик протопал в соседний кабинет сам и гремел чашками, пока кофеварка фыркала и плевалась. Я освободил от папок ближайший к столу стул. Бросил на клавиатуру ноутбука свои бумажки. Эрик вернулся с кружками, кабинет набился расслабляющим и уютным запахом свежего кофе, и я сразу понял, что у меня острая кофеиновая недостаточность. Пауза длилась, такая же уютная, как кофе. Мы оба давали себе время до того мига, когда все пойдет прахом. Я ждал его решающего шага, Эрик медлил, собираясь с духом. Это как прыгать в прорубь — лучше, пока не начал думать, одним махом, отключив голову, раз — и все. И поздно пугаться.

Эрик, хмурясь, машинально смахнул с клавиатуры капли воды, налетевшие со свежевымытой чашки, а потом взялся листать принесенную мной папку. Сосредоточенно кивал на карандашные пометки в схеме, корявые подписи и маркерные стрелочки на плане. Задал пару уточняющих вопросов, кусая губы, деловито перебрал техническую документацию.

— Как всегда, отличная мысль Гэл, я бы не додумался даже, — вздохнул он, сдвигая бумаги в кучку и в сторону.

Владелец небольшой охранной фирмы, он заодно ставил в дома системы слежения и сигнализации. Я помогал ему с проектами, подсказывая уязвимые места с позиции охотника за двуногой дичью. Знаю, что Эрик платил мне за это и прочую мелочевку из собственного кармана, но жизнь давно отучила меня от щепетильности в вопросах денег. Если он хотел и мог мне платить, то почему нет? В конце концов, я старался для него на совесть.

Эрик позвал Терезу и попросил выдать из кассы обычную сумму, которую платил мне за доработки своих схем. Она принесла деньги в конверте и листок внутренней ведомости (знаю, что она никогда не подает моих данных в налоговую, и я неразборчиво подписался своим именем — Геллерт Дьёз), а потом так же невозмутимо ушла.

Дверь нежно щелкнула, отрезая нас от шума запущенных компьютеров и клацанья клавиатуры. Эрик тяжело отставил кружку с кофе к папке, и напряженно уставился в столешницу, постукивая пальцами. Потом, наконец, решился.

— Гэл. Я сразу скажу, что мне это не нравится. Будь моя воля, я бы никогда так сам не поступил, ты мой друг, и твои мозги никогда не лишние, но… черт! — он дернулся, лицо исказилось, вся его тяжелая туша обвисла на спинке надсадно скрипящего кресла. Он остервенело, до красноты, потер лицо ладонями.

Потом замер, глядя стеклянными глазами в стену напротив. Я уже знал, что он скажет. Я давно этого ждал. Это происходит всегда. Я ведь деви, с этим ничего не поделать.

— Короче, — он вытолкнул из себя глухие слова, заставив себя смотреть прямо на меня. — Один из моих серьезных клиентов узнал, что мы сотрудничаем с… тобой. Ты понимаешь, в общем. Он жутко разозлился, грозил разорвать с нами договор, если мы продолжим пользоваться твоими услугами, слушать ничего не хотел. Если б дело было в нем одном, я бы плюнул, Гэл, клянусь тебе, — Эрик начал частить, прижимая руки к груди и пытаясь убедить меня в том, в чем убеждать было не нужно, — но он растрезвонит об этом всем на свете, и я вылечу в трубу. Ты же понимаешь?.. — прошептал он совершенно севшим, несчастным голосом и посмотрел на меня с надеждой.

Я понимал. Я все понимал. Мне, конечно, было неприятно, но я давно к такому привык. Несколько лет спокойного благоденствия без отчаянных забот о хлебе насущном и неожиданная рука помощи в тяжелый период стоили искренней благодарности.

Я кивнул. Поставил недопитый кофе на ближайшую бумажную башню (почему он не переведет всю информацию на жесткие диски?) и поднялся, протягивая руку. Эрик вскочил следом, вцепился мне в предплечье обеими своими лапищами. Я рефлекторно дернулся, но Эрик уже бросил мою руку, поняв свою ошибку, и выставил перед собой раскрытые ладони.

— Сядь, погоди, не беги. Эта катавасия — на время, пока все не уляжется. Дальше будем сотрудничать как обычно. А до тех пор… У меня тут кое-что есть.

Я, помедлив секунду, сел опять. Какие еще будут мерзкие новости?

— Прости за… ну, что так получается, — он виновато потер ладонью бычью шею.

Я раздраженно дернул головой — давай уже дальше, извинения приняты.

— Есть одно дело. Не бог весть что, но поможет тебе продержаться, пока ты… ну, в общем, пока у нас тут не затихнет. Мы клиентке не подходим, она ищет что-то особенное. Контракт предлагает с хорошей оплатой. Возьмешь?

— Что хочет?

— Телохранителя. На неопределенный срок.

— У нее паранойя или действительно есть причины?

Эрик что-то прикинул про себя.

— Говорит, ее хотят убить, и уже было покушение. Чудом жива осталась. Нанимала телохранителей до этого, но оба разорвали контракт один за другим почти сразу.

Я приподнял бровь: в бизнесе Эрика бросить клиента — уронить лицо и сразу отправиться на выход с волчьим билетом, потопив заодно и фирму, на которую работаешь. Такая обязанность — подставлять голову вместо других. А не хочешь — совсем не берись. Эрик между тем продолжил:

— Охранные фирмы не хотят с ней больше связываться, но я не смог выяснить — почему. Просто внесли ее во все черные списки, какие я знаю. Не скрою, дамочка со странностями, но платит. В общем, она умоляла найти ей кого-нибудь вроде тебя. Я ей ничего не обещал. Тебе решать, возьмешься ты или нет.

— Она говорила, кто и почему за ней охотится?

Эрик отрицательно покачал головой.

— Напугана до полусмерти, но молчит как партизан. Говорить будет только с тем, кого наймет. Я от нее ничего вразумительного не добился, но на шизофреничку она не похожа.

— История с душком.

— Согласен. Мне неудобно, Гэл. Я не могу отпустить тебя с пустыми руками, но и достойного дела предложить не могу. Решать, конечно, только тебе. Вот ее телефон, — он вытащил из-под календаря листок с наспех нацарапанными цифрами. — Когда у меня наклюнется что, я сразу тебе позвоню, не выкидывай свой номер.

Я обычно не берусь кого-то охранять. Предпочитаю быть с другой стороны. Охотником. Работать телохранителем — все равно, что ходить с мишенью на спине в тире. В темноте и неведении жертвы уже не скроешься, ты — на ладони и с клиентом на шее. А я предпочитаю работать в одиночестве.

Эрик был отличным парнем, и я понимал его неловкость. Не злился, хотя мне и было досадно. Он старался помочь, чем мог, но мне не хотелось подписываться на эту историю. Слишком все было мутно.

На том мы с Эриком и распрощались, пообещав звонить друг другу хотя бы изредка. Что сведется, в лучшем случае, к звонкам на день рождения кого-то из Эриковых домочадцев. Ну и, по совести сказать, мне не очень верилось в то, что Эрик сможет вернуть меня в свой неофициальный штат. Ему нужно думать о безопасности собственного бизнеса и семьи. Это плохо сочетается с деви.

Домой не хотелось. В который раз я вернулся к мысли о том, что пора скрыться с радаров, бросить все и начать заново. Я слишком прикипел к насиженному месту, мне было банально лень начинать заново. И страшно, не скрою — вопрос денег всегда был острым. Но выхода, кажется, не оставалось. Я погремел ключами от машины в кармане, стоя рядом с дверцей. Развернулся и пошел по улице, разбивая тяжелыми ботинками грязный снег. Где-то тут неподалеку попадалась на глаза кофейня… Мне всегда лучше думалось вне дома. И снежком в кафе никто не кинет.

Очки запотели, едва я вошел в тепло, и вокруг ламп расцвели радужные одуванчики, но снимать окуляры я не спешил. Слегка затемненные, они удачно скрывали мои бледно-фиолетовые глаза — бесспорный неподдельный признак крови вампира в родословной. Мы почти стопроцентно получаем их по наследству от найдазе до сих пор. Забавный такой генетический феномен, который порядком осложнял мне жизнь в цивильной части города. Люди под любым предлогом старались избавиться от моего присутствия, едва точно понимали, что я — деви.

Заказав баристе черный без сахара и что-нибудь пожевать, я забился в уютную кабинку под лестницей. Откинувшись поглубже в темноту, я погасил лампу над столиком, света из окна вполне хватало. Девушка принесла заказ и быстро исчезла, пробормотав что-то отдаленно похожее на пожелание приятного аппетита. Уходя, она нервным жестом потерла покрытые мурашками предплечья. Я хмыкнул. Наверное, это было единственное свойство крови вампиров, которое я искренне любил. С такой особенностью всегда можно было рассчитывать на приятное одиночество и на то, что ко мне никто не прицепится лишний раз.

Уминая сэндвич, я прикидывал план действий. Некоторое количество налички на черный день у меня припрятано, на первое время хватит. Теперь уже совершенно точно надо выкинуть лишнее барахло, резво продать все, что можно продать. Можно даже попросить помочь с продажей Эрика, он не откажет. Дальше — вычистить сарай, именуемый домом, погрузить остатки в джип и уехать. Деньги почтой на новый абонентский ящик. Впрочем, денег будет совсем немного, я не обременял себя лишним барахлом, разве что парой-тройкой книг. Пришла мысль о контракте, предложенном клиенткой, но я тут же ее отбросил — нет, телохранителем не буду. Только если совсем прижмет.

А что после? Я понял, что понятия не имею. Отвык за несколько лет от перспективы неизвестности и шаткости. Можно было поискать работу в компании таких же деви, но сложность состояла в том, что деви даже своим платили гроши. Бизнес чаще всего был малорентабелен и облагался таким количеством налогов и контролей, что быстро становился прикрытием каких-нибудь более темных дел. Я не стремился заиметь проблемы с законом. Один раз я от них еле ноги унес. Конечно, такой выход лучше, чем никакого, но и это я отложил на случай совсем сложных времен.

Кофе остыл. Одним махом опрокинув в себя остатки, я вышел на свет, который слегка померк, смягченный очками. На сегодня у меня больше не было особенных дел. Остановился на пороге, раздумывая: купить продуктов и приготовить ужин самому или заехать в какой-нибудь вок-бар и взять на вынос? Лень победила. Но все равно пришлось ехать за кофе. Сегодня утром я испортил последний.

* * *

Поглощая пряный рис с карри из еще теплой коробочки, я копался в интернете. Эрик не сказал мне имя заказчицы, но я полагал, что без труда вычислю ее через сводку происшествий и номер телефона. Вряд ли кто-то из рядовых граждан кинется нанимать деви и обещать достойное вознаграждение. Это или «небожители», передвигающиеся на аффлатосах, или кто-то из слоев, близких к верхам. Так и вышло.

Розамунд Меттерлинг. Господи, какой кретин сейчас назовет дочь Розамунд? В сочетании со звучной фамилией оно врезалось в память. Я напряженно копался у себя в голове — мне уже приходилось слышать о Меттерлингах, но сейчас я не мог вспомнить, в связи с чем. Поискал в интернете еще и нашел ее отца, ныне покойного профессора археологии, широко известного в узких кругах, фанатично изучающих остатки цивилизации найдазе. Тогда я вспомнил. Профессор Меттерлинг, тогда еще совсем не профессор, одним из первых нашел магнитные магистрали найдазе и высказал догадку об их назначении. Потом уже люди, разобравшись в технологии, и сами начали строить что-то подобное, и теперь ни один крупный город без магистралей не обходился. Еще поизучав прошлое старого профессора, я не нашел больше ничего любопытного, кроме того, что страсть к глупым именам была семейной чертой.

Итак, дочери профессора, единственной живой представительнице семьи Меттерлинг, нужен был телохранитель. Какие проблемы могли быть у семейства потомственных научных червей? В наши дни убивают преимущественно за деньги и ради денег, но у Розамунд не было серьезного состояния, только немного сбережений, не больше, чем у других. Из того, что могло бы представлять ценность — сомнительную, впрочем — особняк начала позапрошлого века, который отчаянно нуждался в дорогом ремонте.

На этой ноте я счел, что мое поверхностное любопытство удовлетворено полностью. Снова взялся за рис, некультурно выковыривая палочками лучшие куски — преимущество уединенной жизни. Подумал было включить какой-нибудь фильм из старой классики, раз уж сегодня соединение с сетью так стабильно, но не стал. Меня одолевала какая-то тягучая лень, в которой мысли текут плавно и подстегивать их не хочется. Благодатная почва для медитации.

Когда крышка ноутбука мягко щелкнула, я ненадолго ослеп. Через несколько мгновений темнота перед глазами расползлась прогорающим кружевом. Забравшись на окно, заросшее пленкой грязи, я смотрел на оранжевое на синем свечение кондоминиумов в опасной близости от моего жилища. За каждым окном — несколько бессмысленных жизней. Потреблудие. Отсутствие внутреннего содержания при переизбытке чувства собственной исключительности. Нет, среди них иногда встречались люди, приятные во всех отношениях. Только из-за таких редких людей и благодаря Эрику я в последние годы не брал заказов на ликвидацию, и мое имя затерялось в списках других, готовых убивать на заказ, молодых и дерзких. Меня уже давно считали ушедшим со сцены. Хорошо, если не мертвым. Видимо, снова придётся доказывать, что я чего-то стою. Ну и черт с ними, не в первый раз, и не в последний. Конкуренция всегда была беспощадной, а на моей стороне опыт и кое-что еще, чего нет у этих самоуверенных сопляков.

Где-то на плохо прокатанном зимнике между черной дырой гаражного кооператива и складскими бараками мелькнули раз-другой фары крадущегося авто. Я даже моргнул, не веря своим глазам. Сюда не ездят. Моя машина — единственный транспорт, который пользуется этим проселком. Но фары упорно крались по колдобинам промерзшего, слегка прикатанного снега. Было странно, что эта городская машинка еще не села брюхом на очередную кочку между двух ям. Мое чувство опасности завыло пожарной сиреной. Я не глядя бросил хаси в остатки риса, отставил коробку и порадовался, что свет у меня нигде не горит, машина заперта на первом этаже, а снег на площадке перед воротами разнесло ветром и моей предусмотрительностью — на бетоне не остается следов.

Седан нерешительно вкатился на пятак перед моим складом и замер, негромко урча мотором.