Хочешь мира... (джен)

Медовое вечернее солнце светило мне прямо в глаза, поблескивая на осколках, рассыпанных в частоколе сухой травы, и на островках лежалого снега. Я вдыхал тот специфический трудноуловимый аромат, который бывает только у кладбища техники найдазе — химии, пыли, металла и почему-то засохшего букета… Все давно было разбито и разобрано на запчасти, остовы кораблей и непонятных механизмов лежали обглоданными донага скелетами, здания осыпались, подвалы затопило водой… Люди обычно избегают мест, где все так откровенно тычет в лицо могуществом найдазе, а я вот сидел верхом на бетонном заборе, отсекающем этот странный мир от привычного, смотрел на рассыпавшееся в крошку стекло и курил. Домой не хотелось, и были еще дела… А это так, перерыв. Надо было подумать в тишине, а дома тишины не было.

За спиной хрустнул лед. И сразу — все замерло.

Ну твою ж мать… Вот и кофе утром убежало — явная примета, что все идет наперекосяк. Я сделал торопливую затяжку и выкинул сигарету, чтобы освободить руки. Говорят, мои движения всегда кажутся ленивыми, но я-то знаю, что это не так.

Едва слышный шепоток, как сквозняк, пробежал за спиной. Мальчишки говорили тихо, но я ведь и не был человеком. Мне было слышно эту смесь жгучего, как перец, любопытства, пряного карри страха и горького хинного неприятия:

— Деви… Глянь! Это деви!..

Откуда они знают, а? Они же не видели моих глаз…

Спину защекотало ожидание, плечи напряглись. Я поймал себя на том, что непроизвольно втягиваю голову. Так всегда происходило: первый выплеск адреналина парализовал меня на долю секунды, и я замирал, как заяц в свете фар. Крайне неудобное качество с моим родом занятий.

Мальчишки шикали друг на друга и шуршали. Всей кожей спины, едва не отрастившей глаза, я ждал… чего-то. Выходки. В желудке сжался тошнотворный узел. От снежка, в гробовой тишине полетевшего в голову, меня спасла хорошая реакция. Пространство за плечами вдруг наполнилось смутным движением, предчувствием, ощущением, и я наугад подставил руку. Ощутив холодный тяжелый удар, загудевший по всей руке, я стряхнул с ладони снежно-водяную грязную кашу и спрыгнул с трехметрового забора. Пацанва бросилась прочь, оглашая воплями пространство между старинными бараками. От бетона звук отскакивал, как мяч для пинг-понга. Прекрасно. Музыка.

Вот именно поэтому я уже пятый раз за неделю размышляю над тем, что пора бы отсюда съехать. В этом медвежьем углу, где пять лет царили пустота, тишина и я, построили целый гаражный городок и квартал блочных домов из жанра доступное жилье — доступное избранным. Теперь мне некуда было деться от крикливых наглых детей, от их не менее крикливых наглых родителей, от машин, от соседей и просто любопытных идиотов без чувства самосохранения. А я так старался, обустраивая старый склад под "квартирку". Чтобы его арендовать, пришлось устроить целую аферу — через десяток подставных лиц, тысячу учеток и двадцать несуществующих компаний. И вот… Контрольный снежок в голову. Надо собирать барахло. Перебрать все, что у меня там накопилось, выкинуть лишнее, продать ненужное, остальное покидать в багажник и дёру. К другим более гостеприимным горизонтам. Я что-то стал сентиментальным, оброс вещами, угнездился, а раньше мог поплатиться и за меньшее…

Я сунул руки в карманы и, похрустывая мерзлым снегом, направился к машине. Дверь мягко захлопнулась. За стеклом и тонкой пленкой крашеной жести я чувствовал себя в такой же безопасности, как в моем жилом углу на складе. Расслабиться. Выдохнуть. Откинуть голову на мягкий поролон сиденья и на короткий миг позволить себе закрыть глаза. Я вытянулся насколько мог, положил мокрую руку на соседнее сиденье. Черт с ним, что испачкается. Со мной все равно никто не ездит — я же деви. Девиантный.

Лет сто назад, когда закончилась техногенная война с найдазе, и бывшие хозяева мира покинули его, на память остались мы, полукровки. Сложно сказать, кто мы такие, если не брать в расчет биологию, но одно знаю точно: мы не нужны ни найдазе, ни людям. Для одних мы — неприятное напоминание, для других — отбросы. Как-то так. Всеобщее безразличие превратило нас в беспомощных одиночек, и мы сами не заметили, как однажды просто приняли роль, которую нам навязали. Так и повелось. Мы воры, убийцы, проститутки, наркоманы, кто угодно, но не люди.

Я вставил ключ, подождал щелчка и повернул до приятной упругости зажигания. В салоне машины остро и горько пахло сигаретным дымом и бензином. Убежищем. Домом. Дорогой. На дороге всем плевать, кто ты. В ожидании, пока грелась машина, я лениво думал, что надо бросить курить. Так себе привычка, и запах легко выдает меня такому же, как я, но жаль было расставаться с иррациональным ощущением безопасности, которое приходило, когда вокруг меня сплетался кокон едкого желтоватого дыма.

Мне нужно было заехать в контору к Эрику. Наверное, я бы мог назвать его другом, с тех пор, как он рискнул нанять деви, чтобы разыскать пустившуюся во все тяжкие дочь. Но деви не имеют друзей. Обычно. Поэтому я предпочитал называть его партнером. После истории с дочерью, он попросил помочь ему по работе. По-моему, это было чистой воды альтруизмом, но я был на мели и, не выпендриваясь, брался за все, что предлагали. Как ни странно, из этого родилось вполне продуктивное сотрудничество. Эрик регулярно вот уже несколько лет подкидывал мне шабашки, которые помогали без натуги, хоть и скромно, держаться на плаву. Если б не это, я бы давно сдох с голоду или сбежал обратно, на другую сторону реки… Что было почти одно и то же.

Дороги как всегда были запружены машинами и грязью. Время года значения не имело. Зато имело значение что-то еще, чего я так и не вычислил. Потому что именного сегодня на дороге были все: те, которые впервые сели за руль, те, что с утра не выпили свои таблетки, те, на кого вчера наорала жена, и те, которые не доспали ночью. Чиркнув колесом о бордюр, уходя от столкновения с очередным припадочным, я, наконец, взбесился сам. Загнав машину в ближайший квартал, я вышел, хлопнул дверью и нацепил на нос чуть затемненые очки.

До конторы Эрика было минут двадцать моим быстрым широким шагом. Я сунул руки в карманы. Что-то меня сегодня всё напрягало. Утро — кофе. Через пару часов — снежный обстрел. Полчаса спустя — почти авария. Что дальше? Меня арестуют? На меня упадет рояль? Меня накрыло бесшумной тяжелой тенью, и я дернулся в сторону. Тьфу, черт!.. Аффлатос. Всего лишь воздушный катер.

Я проводил его глазами, повел плечами, сбрасывая остатки липкого испуга (вот идиот!) и опять задумался. Ненавидя все вампирское, что осталось со времен правления найдазе, — эпохи Долгой ночи — наша элита вполне по-свойски пользовалась их техническими достижениями. Аффлатосами, например. Или магнитной дорогой. В городе они даже свою умудрились бахнуть, когда разобрались, как просто это работает. И вот теперь высоко над землей тянулась нить магнитки, над которой до административного шпиля сновали туда-сюда похожие на пулю болиды, развозящие высоких лиц.

Я пнул картонный стаканчик, подкатившийся мне под ноги. А вот на земле, на улицах этого странного города оставались пыль, мусор, старые здания, втиснутые между кубами современных офисов из стекла и арматуры. Разруха и прогресс… Глядя на все это, я иногда думал, что найдазе не зря наложили вето на техническую революцию. Сейчас люди похожи на детишек, насыпающих в ведерки песочек телефонами вместо лопаток. В голове ведь тоже должно что-то меняться по мере развития общества, нет? Или это я такой наивный? Что за философская хрень напала на меня сегодня?

Эрик забаррикадировался в цоколе многоэтажки, растянувшейся на десяток подъездов. Магнитный замок на решетке клацнул, когда я назвался в спикерфон и помахал в камеру. В темном офисе теснились несколько столов, пахло бумагой, фруктовым чаем и мылом из санузла. Бухгалтер Тереза, племянница Эрика, втыкала в компьютер. Как обычно, пробурчала что-то приветственное, не поднимая глаз. Всегда, когда я видел ее спокойные темные глаза под линзами очков, задумывался, знает ли она, что я деви? Многие угадывают, чувствуют нас интуитивно, не глядя в глаза. С другой стороны, наше общение всегда сводилась к трем «П»: «Привет», «Подпиши» и «Пока». Сколько бы я ни пытался, я не замечал в Терезе той нервной напряженности, которую ощущают люди в нашем присутствии.

В дальней тесной каморке без окна сидел Эрик Франк — светловолосый гигант классического северного типа, слегка располневший на спокойной работе. Вокруг него горным хребтом были сложены документы. В офисе некуда было ставить шкаф для папок, и Эрик просто раскладывал их аккуратными стопками по бордюру вдоль стен, по соседнему рабочему столу и даже стульям.

Он поднялся из-за стола мне навстречу, радушно протянул руку, сияя улыбкой. Слишком радушно, слишком сияя. Что-то внутри меня заныло и сжалось от предчувствия. Ну не рояль — и на том спасибо…

— Гэл! -пробасил Эрик, — Хорошо, что зашёл!..

— Ну да, я же проект тебе привез, с замечаниями.

— Ты, как всегда, концентрат оптимизма, — рассмеялся он.

— Просто добавь воды, — проворчал я.

— В кофе добавлю — пойдет?

Я кивнул.

На самом деле, я тоже рад был его видеть, но даже в лучшие свои дни я не был эталонным собеседником. Эрик не обижался, он давно привык. Он открыл дверь и крикнул племяннице, чтобы сварила кофе. Та предложила ему пойти в налоговую с отчетом вместо нее. Необидно хмыкнув, Эрик протопал в соседний кабинет сам и гремел чашками, пока кофеварка фыркала и плевалась. Я освободил от папок ближайший к столу стул. Бросил на клавиатуру ноутбука свои бумажки. Эрик вернулся с кружками, кабинет набился расслабляющим и уютным запахом свежего кофе, и я сразу понял, что у меня острая кофеиновая недостаточность. Пауза длилась, такая же уютная, как кофе. Мы оба давали себе время до того мига, когда все пойдет прахом. Я ждал его решающего шага, Эрик медлил, собираясь с духом. Это как прыгать в прорубь — лучше, пока не начал думать, одним махом, отключив голову, раз — и все. И поздно пугаться.

Эрик, хмурясь, машинально смахнул с клавиатуры капли воды, налетевшие со свежевымытой чашки, а потом взялся листать принесенную мной папку. Сосредоточенно кивал на карандашные пометки в схеме, корявые подписи и маркерные стрелочки на плане. Задал пару уточняющих вопросов, кусая губы, деловито перебрал техническую документацию.

— Как всегда, отличная мысль Гэл, я бы не додумался даже, — вздохнул он, сдвигая бумаги в кучку и в сторону.

Владелец небольшой охранной фирмы, он заодно ставил в дома системы слежения и сигнализации. Я помогал ему с проектами, подсказывая уязвимые места с позиции охотника за двуногой дичью. Знаю, что Эрик платил мне за это и прочую мелочевку из собственного кармана, но жизнь давно отучила меня от щепетильности в вопросах денег. Если он хотел и мог мне платить, то почему нет? В конце концов, я старался для него на совесть.

Эрик позвал Терезу и попросил выдать из кассы обычную сумму, которую платил мне за доработки своих схем. Она принесла деньги в конверте и листок внутренней ведомости (знаю, что она никогда не подает моих данных в налоговую, и я неразборчиво подписался своим именем — Геллерт Дьёз), а потом так же невозмутимо ушла.

Дверь нежно щелкнула, отрезая нас от шума запущенных компьютеров и клацанья клавиатуры. Эрик тяжело отставил кружку с кофе к папке, и напряженно уставился в столешницу, постукивая пальцами. Потом, наконец, решился.

— Гэл. Я сразу скажу, что мне это не нравится. Будь моя воля, я бы никогда так сам не поступил, ты мой друг, и твои мозги никогда не лишние, но… черт! — он дернулся, лицо исказилось, вся его тяжелая туша обвисла на спинке надсадно скрипящего кресла. Он остервенело, до красноты, потер лицо ладонями.

Потом замер, глядя стеклянными глазами в стену напротив. Я уже знал, что он скажет. Я давно этого ждал. Это происходит всегда. Я ведь деви, с этим ничего не поделать.

— Короче, — он вытолкнул из себя глухие слова, заставив себя смотреть прямо на меня. — Один из моих серьезных клиентов узнал, что мы сотрудничаем с… тобой. Ты понимаешь, в общем. Он жутко разозлился, грозил разорвать с нами договор, если мы продолжим пользоваться твоими услугами, слушать ничего не хотел. Если б дело было в нем одном, я бы плюнул, Гэл, клянусь тебе, — Эрик начал частить, прижимая руки к груди и пытаясь убедить меня в том, в чем убеждать было не нужно, — но он растрезвонит об этом всем на свете, и я вылечу в трубу. Ты же понимаешь?.. — прошептал он совершенно севшим, несчастным голосом и посмотрел на меня с надеждой.

Я понимал. Я все понимал. Мне, конечно, было неприятно, но я давно к такому привык. Несколько лет спокойного благоденствия без отчаянных забот о хлебе насущном и неожиданная рука помощи в тяжелый период стоили искренней благодарности.

Я кивнул. Поставил недопитый кофе на ближайшую бумажную башню (почему он не переведет всю информацию на жесткие диски?) и поднялся, протягивая руку. Эрик вскочил следом, вцепился мне в предплечье обеими своими лапищами. Я рефлекторно дернулся, но Эрик уже бросил мою руку, поняв свою ошибку, и выставил перед собой раскрытые ладони.

— Сядь, погоди, не беги. Эта катавасия — на время, пока все не уляжется. Дальше будем сотрудничать как обычно. А до тех пор… У меня тут кое-что есть.

Я, помедлив секунду, сел опять. Какие еще будут мерзкие новости?

— Прости за… ну, что так получается, — он виновато потер ладонью бычью шею.

Я раздраженно дернул головой — давай уже дальше, извинения приняты.

— Есть одно дело. Не бог весть что, но поможет тебе продержаться, пока ты… ну, в общем, пока у нас тут не затихнет. Мы клиентке не подходим, она ищет что-то особенное. Контракт предлагает с хорошей оплатой. Возьмешь?

— Что хочет?

— Телохранителя. На неопределенный срок.

— У нее паранойя или действительно есть причины?

Эрик что-то прикинул про себя.

— Говорит, ее хотят убить, и уже было покушение. Чудом жива осталась. Нанимала телохранителей до этого, но оба разорвали контракт один за другим почти сразу.

Я приподнял бровь: в бизнесе Эрика бросить клиента — уронить лицо и сразу отправиться на выход с волчьим билетом, потопив заодно и фирму, на которую работаешь. Такая обязанность — подставлять голову вместо других. А не хочешь — совсем не берись. Эрик между тем продолжил:

— Охранные фирмы не хотят с ней больше связываться, но я не смог выяснить — почему. Просто внесли ее во все черные списки, какие я знаю. Не скрою, дамочка со странностями, но платит. В общем, она умоляла найти ей кого-нибудь вроде тебя. Я ей ничего не обещал. Тебе решать, возьмешься ты или нет.

— Она говорила, кто и почему за ней охотится?

Эрик отрицательно покачал головой.

— Напугана до полусмерти, но молчит как партизан. Говорить будет только с тем, кого наймет. Я от нее ничего вразумительного не добился, но на шизофреничку она не похожа.

— История с душком.

— Согласен. Мне неудобно, Гэл. Я не могу отпустить тебя с пустыми руками, но и достойного дела предложить не могу. Решать, конечно, только тебе. Вот ее телефон, — он вытащил из-под календаря листок с наспех нацарапанными цифрами. — Когда у меня наклюнется что, я сразу тебе позвоню, не выкидывай свой номер.

Я обычно не берусь кого-то охранять. Предпочитаю быть с другой стороны. Охотником. Работать телохранителем — все равно, что ходить с мишенью на спине в тире. В темноте и неведении жертвы уже не скроешься, ты — на ладони и с клиентом на шее. А я предпочитаю работать в одиночестве.

Эрик был отличным парнем, и я понимал его неловкость. Не злился, хотя мне и было досадно. Он старался помочь, чем мог, но мне не хотелось подписываться на эту историю. Слишком все было мутно.

На том мы с Эриком и распрощались, пообещав звонить друг другу хотя бы изредка. Что сведется, в лучшем случае, к звонкам на день рождения кого-то из Эриковых домочадцев. Ну и, по совести сказать, мне не очень верилось в то, что Эрик сможет вернуть меня в свой неофициальный штат. Ему нужно думать о безопасности собственного бизнеса и семьи. Это плохо сочетается с деви.

Домой не хотелось. В который раз я вернулся к мысли о том, что пора скрыться с радаров, бросить все и начать заново. Я слишком прикипел к насиженному месту, мне было банально лень начинать заново. И страшно, не скрою — вопрос денег всегда был острым. Но выхода, кажется, не оставалось. Я погремел ключами от машины в кармане, стоя рядом с дверцей. Развернулся и пошел по улице, разбивая тяжелыми ботинками грязный снег. Где-то тут неподалеку попадалась на глаза кофейня… Мне всегда лучше думалось вне дома. И снежком в кафе никто не кинет.

Очки запотели, едва я вошел в тепло, и вокруг ламп расцвели радужные одуванчики, но снимать окуляры я не спешил. Слегка затемненные, они удачно скрывали мои бледно-фиолетовые глаза — бесспорный неподдельный признак крови вампира в родословной. Мы почти стопроцентно получаем их по наследству от найдазе до сих пор. Забавный такой генетический феномен, который порядком осложнял мне жизнь в цивильной части города. Люди под любым предлогом старались избавиться от моего присутствия, едва точно понимали, что я — деви.

Заказав баристе черный без сахара и что-нибудь пожевать, я забился в уютную кабинку под лестницей. Откинувшись поглубже в темноту, я погасил лампу над столиком, света из окна вполне хватало. Девушка принесла заказ и быстро исчезла, пробормотав что-то отдаленно похожее на пожелание приятного аппетита. Уходя, она нервным жестом потерла покрытые мурашками предплечья. Я хмыкнул. Наверное, это было единственное свойство крови вампиров, которое я искренне любил. С такой особенностью всегда можно было рассчитывать на приятное одиночество и на то, что ко мне никто не прицепится лишний раз.

Уминая сэндвич, я прикидывал план действий. Некоторое количество налички на черный день у меня припрятано, на первое время хватит. Теперь уже совершенно точно надо выкинуть лишнее барахло, резво продать все, что можно продать. Можно даже попросить помочь с продажей Эрика, он не откажет. Дальше — вычистить сарай, именуемый домом, погрузить остатки в джип и уехать. Деньги почтой на новый абонентский ящик. Впрочем, денег будет совсем немного, я не обременял себя лишним барахлом, разве что парой-тройкой книг. Пришла мысль о контракте, предложенном клиенткой, но я тут же ее отбросил — нет, телохранителем не буду. Только если совсем прижмет.

А что после? Я понял, что понятия не имею. Отвык за несколько лет от перспективы неизвестности и шаткости. Можно было поискать работу в компании таких же деви, но сложность состояла в том, что деви даже своим платили гроши. Бизнес чаще всего был малорентабелен и облагался таким количеством налогов и контролей, что быстро становился прикрытием каких-нибудь более темных дел. Я не стремился заиметь проблемы с законом. Один раз я от них еле ноги унес. Конечно, такой выход лучше, чем никакого, но и это я отложил на случай совсем сложных времен.

Кофе остыл. Одним махом опрокинув в себя остатки, я вышел на свет, который слегка померк, смягченный очками. На сегодня у меня больше не было особенных дел. Остановился на пороге, раздумывая: купить продуктов и приготовить ужин самому или заехать в какой-нибудь вок-бар и взять на вынос? Лень победила. Но все равно пришлось ехать за кофе. Сегодня утром я испортил последний.

* * *

Поглощая пряный рис с карри из еще теплой коробочки, я копался в интернете. Эрик не сказал мне имя заказчицы, но я полагал, что без труда вычислю ее через сводку происшествий и номер телефона. Вряд ли кто-то из рядовых граждан кинется нанимать деви и обещать достойное вознаграждение. Это или «небожители», передвигающиеся на аффлатосах, или кто-то из слоев, близких к верхам. Так и вышло.

Розамунд Меттерлинг. Господи, какой кретин сейчас назовет дочь Розамунд? В сочетании со звучной фамилией оно врезалось в память. Я напряженно копался у себя в голове — мне уже приходилось слышать о Меттерлингах, но сейчас я не мог вспомнить, в связи с чем. Поискал в интернете еще и нашел ее отца, ныне покойного профессора археологии, широко известного в узких кругах, фанатично изучающих остатки цивилизации найдазе. Тогда я вспомнил. Профессор Меттерлинг, тогда еще совсем не профессор, одним из первых нашел магнитные магистрали найдазе и высказал догадку об их назначении. Потом уже люди, разобравшись в технологии, и сами начали строить что-то подобное, и теперь ни один крупный город без магистралей не обходился. Еще поизучав прошлое старого профессора, я не нашел больше ничего любопытного, кроме того, что страсть к глупым именам была семейной чертой.

Итак, дочери профессора, единственной живой представительнице семьи Меттерлинг, нужен был телохранитель. Какие проблемы могли быть у семейства потомственных научных червей? В наши дни убивают преимущественно за деньги и ради денег, но у Розамунд не было серьезного состояния, только немного сбережений, не больше, чем у других. Из того, что могло бы представлять ценность — сомнительную, впрочем — особняк начала позапрошлого века, который отчаянно нуждался в дорогом ремонте.

На этой ноте я счел, что мое поверхностное любопытство удовлетворено полностью. Снова взялся за рис, некультурно выковыривая палочками лучшие куски — преимущество уединенной жизни. Подумал было включить какой-нибудь фильм из старой классики, раз уж сегодня соединение с сетью так стабильно, но не стал. Меня одолевала какая-то тягучая лень, в которой мысли текут плавно и подстегивать их не хочется. Благодатная почва для медитации.

Когда крышка ноутбука мягко щелкнула, я ненадолго ослеп. Через несколько мгновений темнота перед глазами расползлась прогорающим кружевом. Забравшись на окно, заросшее пленкой грязи, я смотрел на оранжевое на синем свечение кондоминиумов в опасной близости от моего жилища. За каждым окном — несколько бессмысленных жизней. Потреблудие. Отсутствие внутреннего содержания при переизбытке чувства собственной исключительности. Нет, среди них иногда встречались люди, приятные во всех отношениях. Только из-за таких редких людей и благодаря Эрику я в последние годы не брал заказов на ликвидацию, и мое имя затерялось в списках других, готовых убивать на заказ, молодых и дерзких. Меня уже давно считали ушедшим со сцены. Хорошо, если не мертвым. Видимо, снова придётся доказывать, что я чего-то стою. Ну и черт с ними, не в первый раз, и не в последний. Конкуренция всегда была беспощадной, а на моей стороне опыт и кое-что еще, чего нет у этих самоуверенных сопляков.

Где-то на плохо прокатанном зимнике между черной дырой гаражного кооператива и складскими бараками мелькнули раз-другой фары крадущегося авто. Я даже моргнул, не веря своим глазам. Сюда не ездят. Моя машина — единственный транспорт, который пользуется этим проселком. Но фары упорно крались по колдобинам промерзшего, слегка прикатанного снега. Было странно, что эта городская машинка еще не села брюхом на очередную кочку между двух ям. Мое чувство опасности завыло пожарной сиреной. Я не глядя бросил хаси в остатки риса, отставил коробку и порадовался, что свет у меня нигде не горит, машина заперта на первом этаже, а снег на площадке перед воротами разнесло ветром и моей предусмотрительностью — на бетоне не остается следов.

Седан нерешительно вкатился на пятак перед моим складом и замер, негромко урча мотором.

Я достал из ящика пистолет и, вставляя патроны в обойму, внимательно смотрел вниз. За сиянием фар различить того, кто прятался в салоне, было невозможно. Через некоторое время мотор заглох, и воцарилась почти полная тишина. А потом из водительской дверцы выскользнула на холод, паря дыханием, субтильная фигурка. И я сразу понял, кто ко мне пожаловал.

Госпожа Розамунд Меттерлинг задрала лицо к слепым окнам моего обиталища и принялась неуверенно озираться. Я зажмурился. Фейспалм. За ней охотятся, а она шастает по промышленным районам и заброшенным вампирским свалкам. Если б ее заказали мне, она уже давно была бы мертвой и холодной. Вдобавок, мне оставалось только догадываться, кого она с собой приперла. Я заставил себя успокоиться. Гнев притупляет интуицию.

Я не сомневался, кто дал ей адрес. Чертов Эрик. Долбаный альтруист, чтоб его… Он же прекрасно должен понимать, что подставил меня!.. Он ведь соображает, что делает? Всегда соображал, по крайней мере, как бывший военный. И кроме того, он говорил, что ничего не сообщал ей. Хм… Чем она его подкупила?.. Не своей же неземной красотой…

Розамунд, не отходя от машины, нервно вертела головой. Я тоже смотрел по сторонам. Темно и тихо. Было непохоже, что за ней следили — пустая дорога из моего окна хорошо просматривалась. Но первыми обычно убивают излишне самоуверенных. В век современных технологий выходить из дома, чтобы знать местоположение объекта — это опционально.

Девушка обошла машину и перевела глаза на въезд, которым я пользовался. Конечно, он был заперт. Как и все двери. На ржавый замок, который я оставил там сознательно. Она подошла, зябко пряча руки в перчатках подмышками. Посмотрела на ворота, снова осмотрела весь фасад и решительно постучала. Я приподнял брови. Она всерьез думает, что я спущусь и спрошу «кто там»?

На какое-то время снова стало тихо. Я робко понадеялся, что она покрутится и сдастся, не дождавшись ответа. Тогда я спокойно соберу вещички и отчалю еще до того, как рассветет. И тут с улицы раздался крик:

— Господин Геллерт!

Я подпрыгнул. Кому сказать «спасибо», что она не назвала мою фамилию вдобавок? Эрику или самой девчонке? Я взбесился, но быстро себя успокоил. С Эриком я разберусь потом. В первую очередь надо спровадить отсюда эту… без комментариев. Розамунд снова сунула руки под мышки и попрыгала на месте. Нерешительно двинулась в обход склада. Я следовал за ней по внутреннему периметру. Боковая дверь, которой я пользовался как входной, выглядела еще хуже ворот, но она все равно ее подергала. А потом прижалась ухом к обшивке. Я саркастически ухмыльнулся. Изнутри все двери были обшиты слоем звукоизоляции.

Вернувшись к машине, она сложила ладони рупором и попробовала еще раз:

— Господин Геллерт!!!

В этот момент я был готов убить ее бесплатно, в счет благотворительности. Скатившись вниз по лестнице, пока госпожа Меттерлинг не перебудила всех бродячих псов и соседей окрест, я бесшумно вышел. Мягко обойдя угол, я буравил взглядом напряженную спину Розамунд, пока она всматривалась в пыльные темные окна.

Розамунд была напугана. Страх дрожал вокруг нее студенистым облаком. Я даже ощущал его запах — липкий холодный пот и сырые простыни. Здесь, на улице, вокруг нее клубилось марево тревоги и неопределенности… Может быть, она принесла его с собой, а может быть, за ней кто-то шел. Чутье подводило меня, я давно его не подпитывал.

Не дожидаясь, пока она додумается крикнуть еще раз, я быстро подошел к ней сзади. Она ничего не слышала, не чувствовала, металась глазами по окнам. Я закрыл ей рот ладонью. Она дернулась. Я обхватил ее второй рукой поперек груди. Локоть вонзился мне под ребра, но слабо. Не хватило размаха. А вот пятка вписалась в голень со всей силы. Я тряхнул девчонку как следует и придушил.

— Зачем ты меня искала? — прошипел ей на ухо.

До нее дошло. Она затихла и убрала руки от моей руки, зажимающей ей рот. Я стряхнул ее на землю и потащил к двери. Розамунд медленно проскользнула передо мной в незнакомую ей темноту, пропитанную пылью, и мы поднялись по лестнице, туда, где из верхних окон падал слабый отсвет городских огней, на мою кухню, она же — ванная, она же — гостиная.

Розамунд пыталась рассмотреть в полумраке мое лицо. Я отвечал ей взаимностью, с той лишь разницей, что мне было видно лучше. Ничего необычного в ее внешности не было. В меру симпатичная, не красотка — в глаза не бросается. Несколько худосочна. Косметикой не пользуется, одевается, скорее функционально, чем красиво. Совсем немного украшений. Но взгляд… У Розамунд был взгляд человека, который думает, что перешагнул все свои границы и ему нечего терять. Острый, как шипы ее имени.

— Вы — господин Геллерт.

Это был не вопрос.

— Возможно. А ты — кто?

— Тереза сказала, что вы разозлитесь… Я Роз Меттерлинг.

Мать твою. Тереза. Племянница Эрика. Еще одна… с неуместной женской солидарностью, чтоб ей провалиться.

— Господин Геллерт, я хочу предложить вам на меня работать. За вознаграждение, конечно.

— Ничем не могу помочь. Ты зря приехала. Садись в машину, уезжай и забудь даже, как меня звали.

— Роз. Зовите меня Роз.

Она ненавидит свое полное имя. Ага, а я по привычке собираю факты. На кой хрен мне эта информация? Нервы.

— Я очень настоятельно прошу вас! Только у вас есть соответствующие…

Она запнулась, подбирая слово, а я замер. Начинается. Как же меня всегда бесит эта часть разговора. К сожалению, без нее не обходится, когда цивилы решают вдруг связаться с деви.

— Соответствующие — что? — резко спросил я. — Инстинкты? Конечно, все же знают, что деви — убийцы по рождению. Кровожадные твари.

Она крутила в ладонях ремень сумочки, я слышал, как скрипит кожа перчаток о кожу ручки. Но голос Роз был твердым.

— Я собиралась сказать — знания.

Я почувствовал усталость. День был длинный и нелепый. Все это я уже проходил, и не раз. Я отвернулся, чтобы поставить себе кофе. Потом доем остывший к чертовой бабушке вок. Спать, похоже, не лягу. Здесь не стоит оставаться. Проблемы всегда идут косяком.

— Найми кого-нибудь другого. Дверь заперта на один оборот, за собой захлопни.

Она сделала несколько шагов, чтобы видеть мое лицо.

— А кого мне нанять? — слегка нервно просила она. — Можно подумать, профессиональные… умельцы выкладывают объявления в интернете!..

Я усмехнулся. Именно так они и делают иногда. Просто надо знать, кого, где и зачем искать. Но если она не знает, не мне ее просвещать.

— Обратись в крупное охранное предприятие. Вполне легальный бизнес. Телефоны и адреса есть в справочнике. И в интернете.

Я смотрел в окно, пока на плите закипала турка. Направил свою интуицию вовне. Ничего особенного не почувствовал. Если и был кто-то, то он ушел. А может быть, это была аура самой Розамунд. Снова скрип кожи. Я вспомнил подсмотренный жест -жгутом перекрученный ремешок в руках. Судя по молчанию, Роз собиралась гнуть свою линию до последнего. Вот только я не ручка ее сумочки.

— У меня уже была охрана из крупного охранного предприятия… Им заплатили, чтобы они перестали меня защищать. Деньги — слишком распространенная валюта, а мне нужно что-то понадежнее.

А это уже становилось интересно. Я медленно обернулся к ней.

— Мне кажется, разговаривая с Эриком, вы предлагали именно деньги.

Скрип кожи начинал меня раздражать.

— Мне говорили… — голос у нее внезапно пропал, и я подумал, что она попросит стакан воды, но она тяжело сглотнула и продолжила: — Я слышала, что… В общем, такие, как вы, другие…. Я не хочу сказать ничего плохого, я про то, что мы разные в физическом плане. О… я… — ее глаза, наконец, посмотрели на меня прямо, лицо побледнело, когда до нее дошло, насколько двусмысленно это прозвучало.

Она универсальным жестом приложила руку ко лбу, и лицо страдальчески скривилось. Нет слов.

— Конкретнее, — поторопил я, почти физически наслаждаясь ее неловкостью. Я хотел услышать, как она это скажет.

Она набрала в грудь воздуха, как перед прыжком в воду, быстро и четко произнесла, будто долго репетировала эту фразу перед зеркалом:

— Мне говорили, что вы можете согласиться на плату кровью, и тогда вас нельзя будет переманить никакой суммой денег.

Я молчал. Ребра изнутри распирал истерический смех пополам с едкой злостью. По опыту знаю, что если начать смеяться, станет совершенно не смешно. Я протянул руку и наощупь сгреб со столешницы сигареты и зажигалку. Медленно закурил. Пальцы не дрожали. Это хорошо. Пока еще я себя контролирую. Как только перестану — спущу ее с лестницы. Хватит и того, что ее машина все еще торчит под моими окнами. Я даже не знаю, чего у Розамунд Меттерлинг меньше: мозга или такта?

Я выключил зашумевший кофе — не сбежал. Можно надеяться на то, что госпожа Меттерлинг просто тихо уедет… Выпустил клуб сизого горького дыма. Его эфемерная неуловимая плоть скрыла от Розамунд мое лицо, и она попыталась разогнать его рукой, слегка закашлявшись. Склонив голову на бок, я спросил:

— И как ты себе это представляешь? Я притащу нож и медную чашу для сбора крови? Или, может, буду кусать тебя за шею, как в глупом кино про вурдалаков? Или проковыряю дырку в вене гвоздем? А остатки, вероятно, солью в банку и поставлю в холодильник про запас. И еще, наверно, встану на колени и поклянусь быть верным до конца жизни. Ты что-то путаешь, дорогуша, это тебе не дамский роман.

Она вскинула голову, глаза зло сощурились. Наконец-то я ее достал.

— Не держите меня за романтическую дуру. Мне все равно, как вы это сделаете — я об этом не думала.

— А стоило бы, — я прервал ее жестом, сделав еще одну затяжку, и отошел от плиты, разыскивая на полке свой телефон. — Тебе эвакуатор вызвать или ты сама уберешься отсюда со своей машиной? Кстати, пусть Тереза скажет тебе спасибо за то, что, возможно, лишится работы у дяди.

Я начал набирать Эрика. Вся эта ситуация меня порядком завела. Вдобавок, мне теперь не светит вдумчивый разбор вещей. Ненавижу спешку — обязательно что-нибудь пойдет не так. Но и судьбу испытывать не собираюсь.

Эрик долго не брал трубку.

Ей потребовалось несколько секунд, чтобы понять, кому я звоню. А потом Розамунд кинулась ко мне, стремясь вырвать телефон.

— Нет! Подождите!..

От ее заполошного толчка и своего рывка в сторону я потерял равновесие. Полка, за которую я схватился, оторвалась и вместе со мной полетела в стоящую тут же ванну, полную холодной воды. Мой экстренный запас. Я вынырнул, отплевываясь.

— Дура! — прорычал я.

Холодная вода нисколько меня не остудила — я наконец-то дошел до ручки.

— Сами виноваты, — испуганно, но упрямо выдохнула она, сняла с крючка полотенце и протянула мне.

Я выдернул его из ее руки. Вытер лицо. Выкинул промокшую сигарету в мусор. Бросив полотенце прямо на стол, начал стаскивать мокрые вещи. На то, чтобы отвернуться и даже покраснеть, такта ей все-таки хватило.

Я выжимал джинсы, белье и футболку над раковиной, завернувшись в полотенце. Розамунд по-прежнему стояла спиной и молчала, терзая сумку. Думала. Я буквально слышал, как мозги у нее в голове строят схему. Начала она с извинений — надеялась меня задобрить. А стоило бы начать с закрытия двери с другой от меня стороны.

— Я не хотела вас обидеть. Тереза ни при чем — это я уговорила ее дать мне ваш адрес. Мы подруги. Я о вас никому не расскажу…

У меня в голове против воли пронеслось: о боги, святая простота! Как она жива до сих пор?! Разве что, ее заказывали таким же идиотам. Или только пугали. А она продолжила:

— … и не сообщу о том, что вы применяли запрещенные техники, связанные с кровью, если вы заключите со мной договор.

Я поперхнулся.

Она обернулась, не знаю уж, зачем, но на этот раз не стала отворачиваться, увидев меня неглиже. Смотрела мне прямо в глаза своими — упрямыми и напуганными. Совершенно обалдевшими от собственной смелости.

— По-моему, тебе давно пора уйти, — угрожающе процедил я.

— Пожалуйста, подумайте. Вот мой телефон, — она положила на стол визитку. — Я готова обсудить любые ваши условия.

Она спустилась по гулкой лестнице, шаги ее отдавались прямо у меня в позвоночнике — настолько мне хотелось ускорить ее спуск. Потом щелкнул замок, хлопнула дверь. Спустя минуту или две завелась машина, недолго поурчала, стоя на месте, а потом мягко тронулась, затрещав замерзшей резиной. Фары машины замерли уже довольно далеко, на самой границе гаражного кооператива. Она думала, вероятно, что мне ее уже не видно. А я смотрел на два конуса рассеянного света и почти слышал, как она плачет, уткнувшись в руль лбом. Я никак не мог для себя решить: у нее настолько железные нервы или она просто непроходимо тупа? Шантажировать деви — это… недальновидно. Как минимум. Особенно, если хочешь заручиться его поддержкой.

Машинально развесив вещи сушиться, я снова начал набирать Эрика. Пока я слушал мокрую капель по бетонному полу и длинные гудки в трубке, машина сдвинулась с места, и я отвернулся, занявшись поиском сухих штанов.

Хлопок был достаточно громким. Я, как и половина близлежащего квартала, бросился к окну. Как раз вовремя, чтобы увидеть высокое веселое пламя, взвившееся в воздух. Супер. Сейчас особо бдительные граждане вызывают спасателей.

Под яростное зарево, затмевающее свечение кондоминиумов, я услышал щелчок в динамике все еще прижатого к уху телефона. Сняли трубку. Незнакомый голос с бархатными интонациями, подходящий артисту театра, таким неподходящим к нему жестким тоном без всяких приветствий произнес:

— Господин Дьёз, нам бы хотелось с вами встретиться и поговорить. Мы были бы признательны…

Я нажал отбой.

Через несколько секунд, когда я вскрывал тайник с оружием и наличкой на черный день, на экране телефона высветился незнакомый номер. Я разбил трубку скорее с досады. Где меня искать, они и так уже знают. Остается бежать, как крысе с корабля, прихватив с собой только усы, лапы и хвост.

На полицейской частоте, которую я сразу включил, настойчиво передавали:

— Разыскивается девиантный Геллерт Дьёз. Опасен, возможно, вооружен. Необходимо задержать. Вероятно, в сопровождении женщины Розамунд Меттерлинг, также подлежащей задержанию. Приметы…

В машине горели все поиски Роз, все ее надежды, ее отвага и решимость. Она сама закончит так же, если не остановится. Это стало понятно, еще когда начались первые звоночки, но остановиться было невозможно. Она смотрела в огонь и прижимала к груди сумку, которую схватила машинально, выскакивая из двери, и даже не ощущала жара на щеках и рези в глазах. И понимала с отчаянием: остановится или нет — итог все равно будет один, просто она не желает его принять, не побарахтавшись. Иллюзия борьбы, за которую можно собой гордиться. Умереть борцом или умереть, сдувшись, как дырявый шарик — весь выбор.

Она вытерла слезы. Это просто испуг. И то, что у нее опускаются руки — это приступ жалости к себе. Нельзя унывать. Этот деви — он позвонит. Она не слишком ловко попыталась на него надавить — акт отчаяния. Он, конечно, разозлился, но он остынет. Тереза сказала, что сейчас у него крайне стесненные обстоятельства. Но, что если он не перезвонит? Геллерт был последним вариантом. Дальше Роз придется справляться одной, и она не была уверена в том, что сможет. Она не знала, как себя вести и отчаянно трусила. Почва уходила у нее из-под ног, как живой остров. Ей нужен был план Б. Потом план В, Г и Д, вплоть до Я. Но на самом деле у нее не было даже плана А.

Роз наклонилась, натерла лицо колючим ледяным снегом, еще раз, еще… Щеки горели огнем, будто она их освежевала, но зато она начала думать. Проблемы надо решать по мере поступления. Сейчас… Сейчас ей надо убраться отсюда как можно быстрее. Она смахнула остатки подтаявшего снега с лица и осмотрелась.

Вон там, не так уж и далеко, стоят высотки, в которых уютно светятся окна квартир, обещая тепло и безопасность. Защиту. Конечно, по квартирам она не пойдет, но от любого из домов можно вызвать такси. Ничего подозрительного, верно? Разве эти люди никуда никогда не ездят? Отлично. Розамунд сунула руку в сумку в поисках телефона. Запрокинув голову, она скребла пальцами по дну, перетасовывая хлам, но знакомого обмылка нашарить не могла. Неужели остался в машине? К глазам опять подступало. Надо успокоиться! Роз выдохнула. Ладно. Когда приедет такси, какой адрес ей назвать? Они добрались даже до ее машины, значит, домой ей точно нельзя. Что делать? Снять номер в отеле? Там непременно спросят паспорт и занесут ее в компьютер. Роз не знала, насколько действительно легко найти постояльца отеля, но в фильмах всегда показывали, что это как дважды два.

Телефон! Она сжала его так крепко, что стало больно ладони. От облегчения Роз почувствовала слабость в руках. Попятилась от разошедшегося жара, оглянулась на гаражи, вдоль которых ехала, и с содроганием поняла, что иного пути у нее нет. Ей придется пройти через их неприятную, угрожающую темноту, их обманчиво стройные ряды, потому что и справа и слева одни камыши. Роз повернулась и решительно зашагала к лабиринту приземистых построек.

Она втиснулась в лаз между стен и тут же пожалела об этом. Но все равно пошла вперед, ломая наст и оскальзываясь на застывшем под снегом льду. Просто не думать. Быстро шагать и не терять направления на подмигивающие окнами высотки.

Из планов ее грубо выдернула жесткая, как тиски, рука, сомкнувшаяся на плече, когда Роз выбралась из простенка. Розамунд совсем не удивилась — настолько ожидала катастрофы. Она не взвизгнула, ударила локтем наугад, но попала в воздух. Ее тряхнули за шкирку и толкнули вперед, больно сжав плечо. Она могла только перебирать ногами, пока ее волокли перед собой с одной площадки на другую. Роз ни о чем не спрашивала. Ей казалось глупым о чем-то спрашивать смерть. Прозвучал холодноватый приглушенный приказ:

— Садись в машину.

Только теперь пришло осознание, что ее больше не держат и что она стоит перед открытой дверью в салон потрепанного джипа, из которого пахнет свежим кофе и застарелым сигаретным дымом. Розамунд оглянулась. На нее в ожидании и, кажется, с досадой смотрели светлые глаза деви, о котором она знала только то, что его зовут Геллерт, и что не далее как двадцать минут назад он выставил ее из своего дома. Он довольно бесцеремонно подтолкнул ее в спину, и Роз забралась в джип. Уже сев, она почувствовала, что ее бьет дрожь, идущая откуда-то из самой глубины тела, неудержимая, словно эпилептический припадок. И все это сопровождается неестественным отупением — ни страха, ни любопытства, ни-че-го. Только болит голова, в глазах — словно песок от жара, а в горле першит.

В кулаки, добела сжатые на ручках сумки, ткнулась термокружка. Из открытого лючка тянуло свежим кофе. Она, не задумываясь, благодарно отхлебнула и закашлялась, заставив себя проглотить тот комок лавы, что попал в рот. «Конечно, в термокружки обычно наливают кипяток, чтобы он оставался горячим», — сардонически подумала она, ощущая, как моментально вздувается и слезает кожа неба и языка. Вдобавок, в кофе щедро плеснули коньяка. Зато благодаря этому голова очистилась от парализующего дурмана испуга. Роз отдышалась и сделала еще один аккуратный глоток. По несчастному сожженному языку прошелся рашпиль, но боль окончательно вернула Розамунд к жизни. Раз ей больно, значит, пока можно бороться. В теле ощущалась запоздалая вялость от схлынувшего адреналина.

Джип подпрыгивал на ухабах.

— Куда мы едем? — спросила Роз.

— Прямо.

Она посмотрела на деви, чье замкнутое лицо причудливо менялось от падающих на него света и тени. Ей так и не удалось как следует его рассмотреть. На старом складе, где он жил, было темно и холодно, хотя, вопреки ожиданиям, витали приятные ароматы пряного соуса. Один угол совершенно пустого неуютного помещения занимало подобие кухни, там же притулилась у стенки ванна с откинутой шторкой. В другом углу смутно громоздились книжные полки и какая-то еще мебель. Деви Геллерт, по большей части, стоял спиной к окну, опираясь на стол, и Роз видела только его силуэт — высокий и худой. Он больше всего остального выдавал в нем иную кровь — дочь профессора Меттерлинга достаточно насмотрелась на изображения найдазе, чтобы сказать, что скелет любого найдазе немного легче, немного тоньше и некоторые кости в нем длиннее, чем у среднестатистического человека. У Геллерта некоторые кости тоже были длиннее…

Несмотря на внешне нескладную фигуру, напомнившую паука-сенокосца, двигался он точно и ловко. Сутулость и нелепость, видевшиеся в застывшей фигуре, исчезали, как по волшебству. Лицо — узкое, очерченное ломаными линиями — было под стать остальному.

Почему он пришел за ней спустя всего несколько минут после того, как недвусмысленно дал понять, что работать на нее не будет? Если уж быть честной с собой, Роз не верила в действенность своих угроз. И куда они, в конце концов, едут?

«Почему вы передумали?» и «Выкладывай» прозвучали одновременно.

Розамунд и Геллерт посмотрели друг на друга в полумраке машины и оба отвернулись к лобовому стеклу.

— Выкладывай, — повторил он.

Роз почувствовала раздражение. Колупнула ногтями рисунок на кружке.

— Не буду, — ответила она. — Я все расскажу только тому, кто согласится на меня работать.

Геллерт затормозил так резко, что Роз почти ткнулась лбом в панель, сумка скатилась с колен под ноги, а из кружки выплеснулось немного кипятка.

— Черт возьми! — выругалась она, отряхивая руку. — Да вы совсем псих!

— Телефон выкладывай. По нему тебя отслеживают, — рыкнул деви нетерпеливо, проигнорировав ее ругань.

Розамунд выудила сумку из-под ног, нашла на дне телефон. Чувствуя себя словно в шпионском боевике, она хотела отключить его, но Геллерт выдернул трубку и выбросил в окно.

— Мой телефон!..

— Твоя жизнь, — отчеканил он, поднимая стекло.

Роз замолчала. Ее предупреждали, предупреждали, предупреждали — колотилось в голове. Тереза говорила, что этот… это создание может вести себя непредсказуемо. Роз закрыла глаза, выдохнула, набрала в грудь побольше воздуха и еще раз задержала дыхание. Раз, два, три… Можно подумать, ей было из кого выбирать. Четыре. Пять. Шесть…

— Теперь выкладывай все по порядку: куда ты вляпалась, когда это началось, что уже было, кроме поджога машины, каковы требования и так далее.

— Я уже говорила, и вам, и господину Франку, что расскажу все только тому, кого найму.

Геллерт вдруг осклабился, перегнулся через нее, чтобы открыть дверцу в зимний пустырь:

— Ни секунды не задерживаю.

Роз плотно сжала губы.

— Сначала оставили меня без связи, а теперь предлагаете в одиночку прогуляться по пустырю пять километров до ближайшей остановки автобуса? Если не хотите на меня работать, незачем было трогать мой телефон! Я бы хоть такси вызвала.

— До ближайшего кладбища.

Геллерт захлопнул дверь и рванул с места. По тому, как он коротко глянул на хронометр на широком напульснике, она поняла, что он не вытолкал ее только потому, что у них, похоже, было мало времени. Розамунд почувствовала, как заразительная лихорадка бегства передается и ей. Происходит что-то еще. Не из-за ее же машины он так сорвался с места…

— Послушайте, — попыталась она снова, уже более миролюбиво. — Я вам предлагаю деньги, кровь и…

Она поставила кружку в подставку и открыла потайной кармашек сумки. Вынутая подвеска мягко покачивалась и мерцала в ее руке сложной серебряной вязью.

— И вот это. Это эгида, — пояснила она, не заметив реакции на его неподвижном лице.

— Я знаю, что это. Оно должно меня впечатлить?

— Ну-у… Знающий человек заплатит за подлинную эгиду столько, сколько вы попросите. Услугой, деньгами, не важно, чем. Или можете забрать ее себе.

— Сама ее носи.

Он упорно говорил ей «ты», а Роз цеплялась за нормы этикета, как будто у нее не было другого ориентира — ее привычное бытие рушилось с каждой секундой. Она опустила руки на сумку, поглаживая выпуклый, шероховатый от плотной вязи рисунка медальон. Он был прохладный и приятный, его не хотелось выпускать из рук. Розамунд знала, что он так действует, и снова сунула его в кармашек, с трудом разжав пальцы. Скоро отпустит.

— Для меня она бесполезна. Я вот пыталась купить ваши услуги, — усмехнулась она.

— Если я соглашусь, превращусь в беглеца. Это не входит в планы.

— Да вы уже бежите, — пожала она плечами.

Геллерт коротко глянул на нее. За выражение его лица Розамунд не поручилась бы, но добрым оно точно не было.

— Ладно, давай так, — через какое-то время сказал он: — Будем считать, что мы заключили соглашение о взаимовыручке. Ты мне информацию и оплату моих услуг, я тебе — помощь. Я не телохранитель, не нянька и не слуга. Полезный попутчик.

— Мне нужны гарантии, что получив всю информацию, вы от меня не избавитесь, как от балласта, — настаивала Розамунд.

— Если я тебя брошу, то не получу ни денег, ни информации.

— Других моих охранников это никак не остановило, — упрямо настаивала она.

— А я и не твой охранник, я уже сказал. Я киллер, Розамунд. Я помогу тебе покинуть город. Остальное — не моя забота. Устраивает?

— Мне не нужно покидать город, я хочу безопасно договориться с теми, кто меня преследует.

Геллерт приподнял бровь:

— Переговоры? Хочешь сдаться?

— На взаимовыгодных условиях.

— Какого черта ты не сделала этого сама, а втянула в это меня и Франков? — процедил Геллерт, явно начиная снова заводиться.

— Боюсь, что не смогу выгодно подать свое предложение — никогда не занималась переговорами. Мне нужны ваши опыт и интуиция. И подстраховка. Я слышала, что деви чувствуют опасность…

— Меньше верь всему, что слышишь.

— Опыт у вас точно есть. Это вы не станете отрицать?

Деви молчал какое-то время.

— Город все равно придется покинуть.

— Почему?

— Инициатива сейчас не у нас. Чтобы навязывать кому бы то ни было свои условия, надо сначала завладеть правом хода. Самый простой способ — выбрать место для переговоров.

Настала очередь Розамунд молчать. Она никак не могла решить, стоит ли доверять этому деви или нет. Разум подсказывал — никому не верь. Но в одиночку этой игры не сыграть. В «их» глазах она всего лишь порядком обнаглевшая девчонка. И они не станут ее слушать. Нужно что-то, что их заставит.

— Ладно. Устраивает. Как мы скрепим наш договор?

Геллерт, не отрываясь от дороги, снял с руля руку и протянул ей раскрытой ладонью. Роз со стойким ощущением сюра пожала ее. Рука у него была мозолистая и жесткая.

— Теперь выкладывай, наконец, ради чего такого сверхважного ты подставила подружку.

— Я попрошу господина Франка не выгонять Терезу с работы. Он хороший человек, он поймет.

Геллерт пожал плечами.

— На мой номер, который был известен только господину Франку, позвонил после твоего ухода некто, кто себя не назвал, так что я не уверен, что тебе будет кого и о ком просить.

На недостаток фантазии Роз никогда не жаловалась. Это для ученого и грех, и благо. И забрезжившее в голове понимание пугало ее. Не внезапно, с приливами адреналина, как на просмотре дешевого ужастика… Нет. Этот страх прокрадывался в нее, словно зимний холод в плохо прикрытое окно. Незаметно, по чуть-чуть примораживая руки, ноги, горло, грудь… Роз чувствовала нехватку воздуха.

— Господин Франк… у них? А Тереза? — сипло спросила она и, не дождавшись ответа, зажала рот обеими руками, чтобы не пустить наружу ужас, колотившийся в голове.

Если она выпустит его, он захватит ее и сожрет. Она еще не до конца поняла весь масштаб того, что натворила, но что натворила — не сомневалась. Она подставила всех, кто пытался ей помочь. Решила, что умнее всех, что сможет добиться своего. И оказалась не героиней триллера, а героиней третьесортного боевика. А ведь ей говорили — сделайте, что просят, госпожа Меттерлинг, и все будет хорошо. То, что происходило вокруг нее последние несколько недель, никак не укладывалось в ее представление о возможном, о жизни, и о ее собственной жизни в частности.

Она молчала, слепо глядя вперед на желтую от уличных фонарей полупустую дорогу, даже не понимая, где они едут. Где-то в черте города. Руки машинально складывали из несчастного сумочного ремня восьмерки, улитки и бобинки. Она не слышала, как протестующе скрипит кожа.

Еще одним резким жестом, который напугал ее до возгласа, Геллерт вырвал у нее сумку и швырнул на заднее сиденье.

— У тебя слишком нервные руки, избавься от этой привычки, — безапелляционно заявил он.

Совершенно неожиданно для себя Розамунд вскипела.

— Вы теперь и привычками моими будете распоряжаться?! Наш договор не дает вам такого права!

Гневный вопль оказался слишком громким для тесного салона машины. На аскетичном лице Геллерта не дрогнул ни единый мускул, он даже не моргнул. Он внимательно смотрел на дорогу, костистые руки расслабленно лежали на ободе руля. Розамунд смотрела на него с яростью. Он молчал. Как можно злиться на стену?

Роз отвернулась к окну, зажав пальцами переносицу и уже ругая себя за несдержанность. Эта ее черта всегда причиняла одни неприятности, как будто люди предполагали, что за спокойной внешностью и ровным незлобливым характером не может быть сильных эмоций и почти нет чувств; что Роз просто зазорно их испытывать, потому что знакомые представляют ее себе совершенно иначе. Редкие экспрессивные вспышки вызывали у тех, кто с ней общался, только брезгливое недоумение. Но Роз всего лишь хорошо скрывала ту бурю, что всегда была в ней. А здесь не видела в этом смысла.

Розамунд вздохнула и мысленно смирилась с тем, что ответов на свои претензии не получит. В конце концов, Тереза ее предупреждала, и надо было слушать разумную и уравновешенную подругу. Но деви вдруг заговорил.

— Ты втянула в эту историю всех, кто тебя окружает, независимо от их воли. Ты привела их к Франкам, привела ко мне. Поставила меня в положение, когда я вынужден заключить с тобой соглашение и помогать.

— Ну так не помогай, — зло бросила она, тоже наплевав на вежливость.

Но он будто не слышал.

— Думаю, что всем этим я заработал кое-какое право указывать. В качестве моральной компенсации. Я тебя вообще знать не хотел.

— Ах, извините, что я не задрала лапки и не пошла ко дну, а начала искать того, кто поможет, — Роз театрально развела руками. — Не моя вина, что обращаться было не к кому.

Но все ее негодование опять разбилось о его холодноватую отрешенность. Он не повернул головы, безотрывно следя взглядом за дорогой. Эта тишина была хуже отповеди.

— С кем ты хочешь договариваться и по поводу чего. Выкладывай, как это началось.

Вот опять… Роз шумно выдохнула, ощутив глубокую, подавляющую усталость. Злиться можно только на себя. Розамунд было, что рассказать, но рассказывать не слишком хотелось. А вся правда целиком была слишком сложна и невероятна, чтобы вот так запросто вывалить ее, как есть, тому, кто вызывал у нее крайне неоднозначные чувства. Она откинулась на сиденье.

— Мне попали в руки документы, представляющие собой опасность, если их обнародовать. Они принадлежат моей семье, но до недавнего времени я про них ничего не знала. Когда я попыталась разобраться в находке, привлекла к себе внимание. Начались угрозы. Мне предлагали отдать или продать документы и прекратить исследования. Я не против это сделать — так даже будет лучше, но я хочу кое-что взамен.

— Кому понадобились документы и в чем их опасность?

Роз тяжело выдохнула. Она надеялась, что Геллерт начнет с вопроса, чего она хочет за бумаги. Даже изложила так, чтобы подтолкнуть его к этому вопросу, но он сразу вывернул на самую суть.

— Я бы не хотела отвечать.

— Это не игра в «хочу-не хочу». Чтобы знать, как лучше всего поступить, я должен обладать той же информацией, что и ты.

— Ладно. Хорошо, — она поняла, что нервно подергивает ногой и остановилась. — У меня есть сведения о местоположении Потерянного города.

Роз ожидала хоть какой-то реакции. Геллерт молчал.

Потерянный город — миф, самая знаменитая легенда нового времени, которая стараниями Роз обрела плоть. Мекка, Атлантида и Страна Оз в одной точке пространства. Столица найдазе, которую из ныне живущих людей никто никогда не видел. Сколько ее ни искали, никто не смог найти. После войны кровь пленников-найдазе ценилась так дорого, что за ее каплю переходили из рук в руки дома, поместья и целые деловые корпорации. Она не была панацеей от всех болезней, но тем, кто ее принимал, давала долголетие и здоровье. Однако по неизвестным причинам еще при жизни пленников это свойство крови найдазе неизбежно сходило на нет, потому то, что удавалось добыть, ценилось дороже золота, алмазов и редких самоцветов. Магические артефакты и своеобразные технологии найдазе стали представлять интерес гораздо позже, когда «кровный» ажиотаж утих по понятным причинам. Потерянный город обещал тому, кто его обнаружит, невероятное могущество власти. И невероятный соблазн. А Геллерт попросту молчал, ожидая продолжения. Будто она сообщила ему, что в центре города открылся новый магазин. Роз не выдержала:

— И что? Вы даже не скажете, что я чокнутая?

— Телохранитель обычно нужен, чтобы спасать тело. Душой пусть занимаются врачи и священники, — у Роз не нашлось достойного ответа. — Итак, легендарную столицу вампиров ты отыскала, предположим. Кто тебя поймал?

— Как — кто? Но… найдазе, собственно, и поймали…

Геллерт хмыкнул:

— Есть доказательства? С учетом того, что ты смогла найти этот город фактически в одиночку, раскрыла величайшую загадку техногенной войны, почему ты думаешь, что его не мог найти кто-то другой раньше тебя?

Роз вдруг почувствовала себя неуверенно. Она не проверяла. Просто приняла как данность, что в Потерянном городе могу т жить только найдазе. А кто же еще?

— Нет, доказательств нет. Но… мне так кажется. Слабо, конечно, — Розамунд пожала плечами, будто извиняясь.

Геллерт дернул уголком рта.

— Ладно, пока не принципиально найдазе-не найдазе. Поговорим о бумагах. Они наверняка хотят их и знания из твоей головы. Их обычно отделяют вместе с головой, — Роз передернуло. — Ты как-нибудь себя подстраховала?

— Я готова обнародовать их в любой момент. А в случае моей внезапной смерти их обнародуют немедленно. И только я знаю, где они спрятаны, — Розамунд бледно улыбнулась. — Наверно только поэтому я и жива.

— Что ты хочешь взамен?

— Лекарство. Лекарство от синдрома обреченных.

— И с чего ты решила, что они захотят тебе помочь?

Вопрос был в десятку. В самое больное и сокровенное. Она отнюдь не была уверена в том, что захотят. Именно поэтому ей нужен был Геллерт, который поможет ей получить желаемое. Только эта вера еще держала ее на ногах, в здравом уме и не позволяла умереть от жалости к себе.

— Куда мы едем? — спросила Роз вместо ответа.

— За припасами.

В частности, за другой машиной, не связанной с именем деви Геллерта, за деньгами из кубышки и всяким полезным барахлом. Можно еще за машиной времени, но с этим не сложилось.

Фары выхватывали из темноты только кусок асфальта, дрожащий перед капотом, и белеющую даже под грязью разметку. Одна короткая полоска в секунду. Как хронометр. Я прислушался к мурлыканью мотора. Кто-то медитирует под звуки природы. Журчание воды, шелест листьев, щебет птиц и тому подобную дребедень. Мне чужда природа, и я чужд ей. По своему образу жизни и вкусам я, в некотором смысле, некрофил. Я равнодушен к травке, цветочкам и котикам. Я люблю мертвые вещи: гудение тока в проводах, рокот мотора, высотки, дороги, магистрали, дворы и подвалы. Я их чувствую… В цепочке вантовых опор линии электропередач я слышу музыку ветра и свою, особенную, поэзию. Я предпочитаю убивать на заказ, хотя сам процесс убийства меня не привлекает — грязно. Просто за это неплохо платят и не спрашивают у меня трудовой стаж, удостоверение и сертификат об образовании.

Я вслушивался в мотор и думал, составлял план. Я не превышал скорости, не привлекал внимания. Мне нужно было лишь тихонько исчезнуть.

Теперь, если взять предположение Розамунд о найдазе за верное, все становилось на свои места. Вот откуда берутся, в таком случае, почти новенькие аффлатосы, которые всплывают периодически то там, то здесь. А то и амулеты, изготовленные явно не кустарными способами. Никакие военные трофеи не могут иметь бесконечный запас. Но над этим пусть ломают голову те, кто всем этим беспечно пользуется. Я же всего лишь хочу тишины и покоя. Мирного существования.

Впереди мертвым спрутом раскинулась дорожная развязка. Белая мгла плавно перетекала в персиковый туман, окружающий фонари гигантской сахарной ватой. Световые арки переплетались и возносились заревом в сизое небо. Впереди сиял временный пост дорожного контроля. Черт побери… Сворачивать было поздно. Успели сообщить по полицейской частоте о моей машине или нет? Или в розыске пока только лица?

Мы проскользнули вместе с автоколонной мимо заграждений. На улице было промозгло и холодно, и только один несчастный еще зеленый паренек торчал возле шеренги предупреждающих знаков. Вот сейчас он обернется… Поднимет жезл с сигналом на конце…

Сунув руки глубоко в карманы необъятного форменного бушлата, он смотрел в сторону, на другую машину. Похоже, он с тоской считал часы до конца смены. Когда она кончится, он сможет сесть в свою теплую машину и обхватить покрасневшими негнущимися пальцами кружку с кипятком, пахнущим термосом. Я отвел от него глаза — некоторые люди кожей чувствуют мой взгляд и оборачиваются.

Он обернулся. Следя за ним боковым зрением, я вцепился в руль. Мы ползли мимо него за бампером другой машины. Он проводил нас равнодушными пустыми глазами и посмотрел на другую полосу. Я выдохнул. Едва не влипли… На этой дороге очень редко ставили пост.

Загородная трасса утонула в темноте. Машин мало. Тем лучше.

Розамунд смотрела в боковое окно и вертела на руке браслетик с подвеской.

— Расскажи по порядку, как ты нашла эту… Атлантиду, — попросил я, чтобы быстрее сбросить напряжение.

— Ничего сложного на самом деле, — покачала она головой. — У моей семьи давняя связь с семействами гематоров — с кровными магами найдазе. Еще со времен техногенной войны.

— Коллаборационисты.

Браслет лопнул. Розамунд аккуратно собрала его в горсть вместе с подвеской и кусочками разорванного звена и, достав сумку с заднего сиденья, положила в потайной карман. Лицо у нее было напряженное.

— Потребовалось много времени, чтобы доказать обратное, а потом еще больше — чтобы забыть, — наконец произнесла она. -Меттерлинги не поддерживали гематоров, не продавали им информацию о наших войсках и не оказывали услуг ни во время войны, ни после. Мы занимались только розыском и обменом пленными. Мы хотели остановить кровопролитие. Найдазе никогда бы не простили нам гибели своих близких, а их технические знания, пусть и запертые на замок, и конечно, магия на крови не оставляли людям вообще ни единого шанса на победу. Прапрадед вообще считал тот факт, что мы победили, ненормальным. Всех удивляет, почему мы смогли? Почему они вдруг все бросили, хотя могли легко нас уничтожить…

Вопрос на миллион. Роз замолчала, потеребила замок на сумке, будто проверяя, а потом выложила руки сверху и сжала пальцы в замок.

— И твой прапрадед оставил подробные инструкции по поиску города?

— Не совсем. Он оставил много интересных документов, дневники и эгиду. Но о Потерянном городе информации в дневниках было немного. Пришлось уйму времени потратить на проверку подлинности фактов, но… Собрав все воедино, я примерно поняла, где искать. Сделала несколько запросов в архивы, в Фонд Истории морских открытий, в музеи, — Розамунд пожала плечами, не поднимая глаз, слегка развела руками. — В общем, в северо-западной части океана есть небольшой участок, совершенно неизученный и никем не описанный, но на всех картах он изображается исследованной областью. Полагаю, что если Потерянный город — Шадах-Мекхес- существует, то он должен быть именно там. Больше негде. Наверное, найдазе как-то спрятали его, когда началась техногенная война. Да так, что никто ничего до сих пор не заметил. И это удивительно на самом деле. Ведь все лежит на поверхности…

Да, подумалось мне, так же удивительно, как внезапное окончание техногенной войны и полное исчезновение вампиров из этого мира, хотя они имели все шансы смять людей и начать новую эпоху Долгой ночи. Еще более темную, чем предыдущая.

— Ты нашла город. Ладно. А дальше что?

— Ничего. Я хотела зафрахтовать судно и отправиться туда, лучше, конечно, в одиночку. А там уже по ситуации. В любом случае, я никому не собиралась рассказывать об этом открытии. Слишком… большое искушение.

— Почему твой отец сам не занимался поисками?

— Не знаю, — она помотала головой и вздохнула, запуская пальцы в порядком растрепанные волосы. — Он спрятал документы в тайник. Я нашла его совершенно случайно, когда делала ремонт. Было похоже, что папа собирался уничтожить бумаги, но не смог или забыл. Или не успел.

— И угрозы начались после твоих запросов?

— Да. Я, поначалу, не придала этому значения. Но потом начался шантаж и попытки нападения.

Что ж, если они в состоянии отследить запросы по разным историческим обществам и архивам, значит, организация у них более чем серьезная. Чтобы скрыть следы поисков Розамунд и заполучить бумаги, они ни перед чем не остановятся.

— Ты обращалась в полицию?

— Меня там не приняли всерьез. Сказали, что это просто гонка других ученых за бумагами отца, неприятное хулиганство, не нарушающее законов, что надо потерпеть, и они отстанут… Даже для меня это звучало смешно.

Похоже, и полиция у них в кармане.

Я остервенело вытряс из пачки сигарету и начал хлопать себя по карманам в поисках зажигалки. Помнится, она лежала рядом с пачкой на столе у меня дома. Да… Сигареты я забрал, значит, и зажигалку должен был. Да куда ж она делась?.. Я клацнул кнопкой прикуривателя. Роз зачем-то полезла в свою сумку и протянула мне зажигалку. Хм, она же не курит… Подкурил. Затянулся с облегчением. Приоткрыл окно. И только тогда понял, что зажигалка была моя. Расцарапанная с одного бока.

Розамунд скручивала ручки сумки в петлю и на меня не смотрела.

Я поднес зажигалку к ее носу, потряс ею и спросил:

— Не объяснишь?

Она пожала плечами.

— Я разозлилась на вас, когда вы мне отказали. Ну и…

Она не закончила. Я придушил истерический смешок. Ученый сухарь, одинокая старая дева и… клептоманка. У меня в голове нарисовался ящик кухонного гарнитура, заваленный мелочевкой, вроде зажигалки, вместо ложечек и ножей.

— Что еще я найду в твоей сумке, если ее выверну?

— Я больше ничего не брала у вас. Я вообще никогда ничего ценного не беру. Я это контролирую…

Я молчал и курил. Поразительно, она стащила зажигалку, когда положила на стол визитку, а я этого даже не заметил. Я обязан замечать мелочи — от них зависит моя жизнь…

Роз закашлялась, приоткрыла свое окно и подняла воротник пальто.

Впереди что-то мерцало. Синее и красное. Я сбросил скорость. Машина, шедшая позади нас, обогнала, посигналив аварийкой в благодарность, когда я ушел на обочину и потушил фары. Мы оба напряженно следили за стоп-сигналами, удаляющимися от нас, потом ставшими ярче, когда машина начала притормаживать. Встала. Роз, кажется, перестала дышать.

Вокруг машины забегал луч ручного фонаря. Досмотр.

— Может, они не нас ищут? — хрипло спросила Розамунд в пустоту.

— Можешь пойти и проверить. Тебя высадить?

Она покачала головой, и я начал разворачиваться.

— Куда теперь?

— В Маар.

Надо отдать ей должное, Розамунд, может, была наивна, но не глупа. Она внимательно посмотрела на меня, и задала вопрос в лоб:

— Разве уехавшие из Маар за реку, в так называемый цивильный город, могут вернуться? Мне говорили, что это все равно, что стать предателем родины.

Я проверил, на месте ли очки.

— Ты есть хочешь?

В Маар почти невозможно попасть незамеченным, если ты не деви. Если ты деви, все будут делать вид, что тебя нет. Но если цивилы явятся в Маар разыскивать деви, как бы там к этому деви ни относились, людям никто не поможет. Скорее, наоборот. Таково гетто: мир монолитный и разобщенный одновременно.

Розамунд была и права, и не права. Я покинул район в сложные времена, переехал в город на людскую сторону и стал предателем. Да. Но я все равно оставался деви. Этого было не изменить и не отменить. Еще сложнее было объяснить это кому бы то ни было.

Вернувшись на несколько километров назад, я свернул на старую трассу. Ее забросили сразу после того, как построили новую объездную дорогу. Собственно, и трассой это называлось только условно — колдобин и ям было больше, чем асфальта. Местами вообще лежали бетонные плиты, стучавшие по колесам, словно мы поезд. Мы аккуратно крались по ухабам.

Из города нам теперь было не выбраться просто так. Все усложнилось. План-перехват, организованный за пару часов — это сильно. Спрятаться в гетто и выиграть немного времени мы сможем, но за то, чтобы нам — мне — помогли, придется заплатить очень дорого. Тариф «для своих» теперь не действовал.

* * *

Я спрятал машину на тихой улице, где когда-то снимал дом. Задние дворы давно забросили, многие дома пустовали еще в те времена, так что я, выключив фары, встал под укрытие развалин дощатого сарая. Натянув на машину брезент, чтобы как можно больше скрыть ее очертания, я нашарил кое-что в бардачке, сунул в карман и ткнул пальцем в сторону багажника:

— Там есть перекусить и вода. Постарайся не шуметь и ни в коем случае не включай свет. Вернусь утром. И мне нужная моя оплата.

Розамунд ощутимо насторожилась.

— Десяти тысяч хватит, — смилостивился я.

Она не стала спорить и молча отсчитала деньги.

— Это почти все, что у меня есть с собой. Остальную сумму я могу выписать чеком, — сказала она, протягивая мне деньги.

Я не скрываясь, закатил глаза. Иногда смороженная глупость так велика, что на нее даже не знаешь, что сказать.

— Как думаешь, если я попытаюсь его обналичить, полиция приедет к банку за пять или за пять с половиной минут? Твои предположения?

Она развела руками и нервно огрызнулась:

— Я не рассчитывала на такое поспешное бегство, иначе собрала бы чемодан.

Я вышел из закутка в сырую темноту улицы. О да, самая окраина района, тут и деви-то жить не хотели. Сразу потянуло обратно в уют салона машины — волглый воздух просачивался под одежду любой толщины и степени утеплённости. Дыхание парило в полумраке. Я какое-то время стоял, привыкая к забытому ощущению: внутренний барометр шкалит на опасность. Маар ни капельки не меняется.

Итак, для борьбы с противником, который в своем распоряжении имеет силовые структуры и их ресурсы, обычного моего арсенала не хватит. Бегство лишь временное решение. И еще оставался Эрик. Прямо сейчас он был источником ценных сведений для наших преследователей. И я не мог его в этом винить. Я винил лишь себя — знал же, что деви с цивилами не по пути. С другой стороны… И деви умеют быть благодарными — я многим был обязан ему. План в общих чертах у меня был. Осталось уточнить некоторые детали…

Свернув за угол, я повел плечами и закурил. Сколько я здесь не был? Лет пять или шесть? Или даже больше? По параллельной улице прогрохотал трамвай. До нужного места можно было добраться и на транспорте, но я не хотел — в такой час меня бы заметили и запомнили. А вдруг это кому-то пригодится? Усложнять жизнь соперникам гораздо приятнее.

Почти машинально проверяя улицу на возможные угрозы, я шагал до боли знакомыми переулками и дворами. Пока, почти неожиданно для себя, не добрался. Я был совсем не уверен, что найду это место в первозданном виде, хотя до меня доходили слухи, что теперь привратника Маар можно найти тут.

Неисправная вывеска мигала и потрескивала. По асфальту летали обрывки газет и пакетов и разливались глянцевые чернила фонарей и кислотной подсветки. Было неестественно тихо, не считая гудения неона в трубках. Как будто повернув за угол, я пересек черту и вернулся в какую-то другую свою жизнь.

Я еще раз осмотрел темную улицу, вслушался в город и перешел дорогу. Ветер остервенело впился в волосы и одежду, будто отталкивая от входа, и вдруг меня окатило неприятным холодком. В темноте за углом что-то шевельнулось и сразу стихло. Я затормозил. Прислушался. Замер, не решаясь войти в ловушку узкого спуска. Но шорох не повторялся, холод ушел, оставив мерзопакостный осадок от собственного испуга. Я мотнул головой, стряхивая нервное оцепенение, и как можно быстрее проскользнул в провал узкой лестницы, чтобы не подставлять спину. Открыл дверь… И мгновенно оглох.

Названия у бара не было, по крайней мере, официального. Местные звали его попросту «Подвал». На сцене, на которой я в жизни не видел ни одного музыканта, под бьющие по ушам неопознанные басы ритмично подпрыгивала многорукая и многоногая толпа. За барной стойкой, пританцовывая, разливала напитки молодая девчонка из деви с фиолетово-черным ежиком волос. «Подвал» все тот же. Есть вещи, которые не меняются.

Я просочился сквозь чащу разгоряченных потных тел — все трутся друг о друга, как в тараканьем гнезде — и сразу за стойкой вошел в неприметную дверь с бледной табличкой «Администрация». Меня никто не пытался остановить. Сомневаюсь даже, что меня кто-то видел. Здесь музыка ощущалась глухим бу-бу-бу и вибрацией в стенах. За облезлой дверью, которая тоже ничуть не изменилась, всегда был офис хозяйки этого вертепа — Триче. Даже не пытаясь стучать, я просто повернул ручку.

В первый момент я не узнал ее в женщине за столом. Я помнил блондинку с боевой раскраской коренных народов на лице, а увидел успешную адвокатессу с идеологически правильным макияжем, модной стрижкой и в дорогом костюме. Стоя в приоткрытой двери, я приветственно махнул рукой. Триче подняла взгляд от распечатки с цифрами. Миг недоумения, гнева и замешательства. А потом — медленная широкая ухмылка. Из всех деви, что я знал или видел, только у нее одной были настолько длинные хищные клыки, которые она даже не пыталась скрывать.

— Геллерт?.. — не совсем уверенно спросила она, наставив на меня кончик остро заточенного карандаша. — Геллерт Дьёз? Правда, что ли?..

Я пожал плечами.

— Пока еще да.

— Что тебя привело с небес к нам, забытым и убогим? По ту сторону реки тебе уже не рады? — яда в ее голосе хватило бы на целую змеиную свадьбу.

Она была одной из немногих, с кем я поддерживал личные связи до своего бегства из Маар. И, конечно, теперь Триче не горит желанием мне помогать. Если к ней вообще имеет смысл обращаться.

Когда высокое цивильное руководство, устав от напора правозащитных организаций, выплюнуло из недр бюрократического кретинизма эдикт, определивший, наконец, правовое положение полукровок, были запрещены все практики, связанные с кровью или магией на крови. В том числе спонсорство между людьми и деви — добровольное (временами, не очень) жертвование людьми крови для деви, которые в этом нуждались. В Маар ввели части миротворческой гвардии, призванной навести порядок, и началось преследование всех, кто так или иначе был связан со спонсорством, с амулетами-кровниками и прочим специфическим товаром, который можно было раздобыть в Маар.

Начался хаос.

Я не страдал без помощи спонсоров, как некоторые деви. Повезло с генами. Но иногда пользовался их услугами по работе. И это было первой причиной, побудившей меня перебраться из Маар за реку, к цивилам. Бывшие поставщики, выторговывая себе амнистию или наказание полегче, запросто могли указать на меня. А я лишнего внимания не хотел — за мной водились грешки посерьезнее кровников и спонсоров.

А вот Триче… Триче была своего рода знаменитостью — самой известной сводней для добровольных спонсоров и деви в Маар и за его пределами. Уж кого должны были прижать первой, так это ее. А она со своим баром до сих пор здесь и процветает как никогда прежде. Привратник…

Когда я работал в Маар на местного криминального босса, я не раз обращался к ней. Не знаю, что именно заставляло ее мне помогать, но я этим беззастенчиво пользовался. Она одна из немногих знала все ходы и выходы из Маар, которых не знал больше никто. И она же помогла мне организовать бегство некоторым деви, которым грозила смертная казнь после выхода эдикта.

И теперь Триче смотрела на меня оценивающим взглядом, и он отнюдь не был приятным.

Я нырнул рукой в карман пальто и вытащил прихваченную из машины бутылку виски. Да, я предусмотрительный.

— Помянем былое?

Знал, что она не откажется. Мы не раз баррикадировались в «Подвале», когда Маар наводняли очередные погромщики. Однажды вместо того, чтобы строить баррикаду у двери в бар, мы с Триче просто закрылись здесь и полночи горланили похабные песни с одной бутылкой виски на двоих и банкой консервированных персиков на закуску… Или ананасов?.. Проклятье, это было слишком давно. Я только помню, как прикидывал, что разобью эту бутылку о чью-нибудь голову, чтобы успеть достать дробовик бармена из-под стойки.

Триче несколько томительных секунд переводила взгляд с бутылки на мое лицо и обратно, потом отложила карандаш.

— Схожу за льдом и закуской.

— Банку персиков прихвати.

— Абрикосы, Лерт, это были абрикосы, — она улыбнулась с прищуром и открыла маленькую внутреннюю дверь.

Загремел холодильник, потом посуда. Я вошел, сбросил куртку на кожаное кресло, которого тут не было раньше, и окинул взглядом крошечный офис. В комплекте были еще кожаный диванчик, столик орехового дерева и огромный письменный стол, заваленный бумагами и бухгалтерскими книгами. Раньше эта каптерка выглядела поскромнее. Раньше и Триче выглядела попроще — драные от времени джинсы и кроссовки.

Триче поставила на столик тарелку с апельсинами и лимонами, два стакана и миску со льдом.

— Абрикосов, как, впрочем, и персиков, я обычно не держу. Надо было заранее предупреждать о визите — я бы купила, — об ее апломб можно было разбить себе лицо. — За каким хреном тебя принесло, Лерт? — а вот лексикон почти не поменялся.

— По работе. Клиент с причудами, — ответил я, ничуть не покривив душой, и скрутил голову бутылке.

— Пришел сдать кого-то из нас? — равнодушно спросила она.

— Нет, я не осволочился, если ты об этом.

Она фыркнула, не стала ничего комментировать и бросила в свой бокал дольку лимона. Извращенка.

Звякнул лед, и мы, не чокаясь, выпили по первой. Я сразу налил еще. Триче прихватила с письменного стола пепельницу, включила вытяжку, и по каморке поплыл сизый дым. Сквозь его завитки меня разглядывали прищуренные глаза из-под едва подкрашенных ресниц. Я не отставал. За пять лет она изменилась и, в то же время, осталась такой, какой я ее помнил — скорее притягательная, чем красивая, невысокая, энергичная, чуть-чуть злая, будто всегда на взводе. Ей с одинаковым успехом можно было дать и двадцать, и сорок — лицо без возраста… Как некоторые деви, она очень медленно старела. Я подозревал, что она еще из первого поколения полукровок — тех, что помнили облавы и клетки в лабораториях… Тогда их едва не уничтожили из-за смешанной крови. Первых деви спасло только то, что они оказались бесполезны — в них было слишком мало от найдазе.

— Как ты осталась на плаву? — я обвел глазами ее кабинет. — Честно говоря, я не ожидал тебя тут увидеть.

Она осклабилась. Улыбнулась, выставив все свои клыки, без малейшего признака веселья.

— Да уж, не сбежала, как некоторые, при первых намеках на жареное. У меня вполне легальный бар и нет проблем с законом. В остальном — кручусь, — она пожала плечами и обвела кабинет стаканом.- И тогда крутилась, как могла, и сейчас продолжаю.

Ладно, у меня нет ни времени, ни желания ходить вокруг да около.

— Тебя запросто мог сдать любой из твоих спонсоров, чтобы откосить от срока.

Триче пила и задумчиво смотрела куда-то сквозь стены, за пределы материального пространства, и улыбалась снисходительной улыбкой стариков, которые знают то, чего еще не знаешь ты, и предвкушают ждущий тебя сюрприз. Я ненавидел эту ее отсутствующую улыбку — с ней она всегда уходила от тем, которые не собиралась обсуждать. Не глядя на меня, она лениво ответила:

— Мне, знаешь ли, тоже есть о ком и кому насвистеть на ушко. Наверно, побоялись связываться. Я ведь половину этой миротворческой гвардии знаю практически лично…

Я разлил по третьей.

— Давай за старые добрые. Помянем дни, отошедшие в лучший мир. За абрикосы.

Она просмаковала долгий глоток, разодрала зубами дольку апельсина и посмотрела на меня с тем особенным холодноватым прищуром, который я помнил еще по старым временам: деловая Триче.

— Так что тебе надо, Лерт? Зачем пожаловал? Только ты не вешай мне лапшу на уши про то, что просто так зашел. Я знаю, что за твою голову только что награду не назначили.

Я пожал плечами. Конечно, я с самого начала понимал, что скрыть это невозможно. Надеялся только на лояльность деви, которые смолчат, если я не задержусь. Так обычно здесь происходило — пока глаза не мозолишь, никто не вмешивается. Миротворцев тут не любят чуть больше, чем предателей.

— Тогда ты понимаешь, что мне надо просочиться сквозь сеть.

— Ну так и уезжай, пока не поздно.

— Поздно. Уже посты расставили.

Триче поперхнулась виски. Долго кашляла, хлопая по груди ладонью. Наконец, осипло прошипела:

— И что ты хочешь, чтобы я сделала? Магию? Метлу тебе подарила или плащ-невидимку? Или, может, поезд на ходу остановила?!

— Брось, Триче. Не прикидывайся овечкой, — я наклонился над столом, опираясь локтями на колени. — Я знаю, что ты знаешь много дорог, ведущих отсюда, о которых больше никто не подозревает. Я тебя спас однажды во время погромов и не напоминал. Теперь твоя очередь. Вдобавок, тебе, думаю, лишним не будет, — я сунул руку во внутренний карман куртки и вытащил амулет-кровник.

Амулет был старый, из тех, которые готовили маги-гематоры во время войны. Триче не чувствовала кровники так, как я. Она не могла ощутить настоящий амулет по исходящей от него магии, но зато она отлично разбиралась в символике найдазе и навскидку могла сказать, что то, что я ей предлагаю — не подделка. Было у меня и еще одно сокровище, но покупать услуги — особое искусство. Предлагать чудом мне доставшуюся и чудом сохранившуюся ампулу с кровью найдазе я не спешил. Успеется. Это был наш с Роз единственный билет из Маар. Деньги тут не так популярны.

Триче задумчиво переводила взгляд с моего лица на покачивающийся у меня в руке кровник, потом с кровника — на лицо. В бокале лениво кружились подтаявший лед и долька лимона. Я напряженно ждал момента, когда надо будет предложить ампулу.

— Я тебе помогу, но ты больше не приходи, Геллерт, — неожиданно сказала Триче, и я, не удержавшись, задрал брови. — Сам знаешь, что в Маар тебе не рады. А есть и те, кто не станет долго ждать, чтобы сдать тебя. Это я тебе в знак доброй воли говорю. За абрикосы.

Я полез за зажигалкой и подкурил. Затянулся. Руки у меня не дрожали так, как дрожало все внутри. Я, не глядя, протянул руку за стаканом и едва его не опрокинул — схватил в последний момент. Черт. Еще одна плохая примета. Обжигающие остатки, прокатившиеся по горлу и груди, были кстати — противная нервная дрожь затихла, не выдав меня.

Сюрприз. Я полагал, что мне придется давить на нее куда сильнее и использовать аргументы куда грязнее, чем старый должок. И уж точно не рассчитывал сохранить ампулу с кровью.

— Я тебя понял. Прости, Триче, у меня сейчас нет особого выбора.

— Завтра на закате тебя и твоего… клиента будут ждать у старого консервного завода. Знаешь, на горе? Приходите налегке, по оврагу. Придется прогуляться.

— Так быстро? — я приподнял брови.

— У меня почти каждый день товар идет, — она закатила глаза с раздражением к моей недоверчивости. — Берешь или нет? Мне надо успеть сообщить, что будет балласт.

Я положил кровник на стол и потянулся за курткой. Триче не смотрела на меня. Ее руки уже по-женски сноровисто прибирали наш импровизированный фуршет.

На выходе из бара, после густого аромата сигаретного дыма и старого пива, кислород рванул в легкие и ударил по всем рецепторам усиленным запахом безнадеги — помойкой, отсыревшим бельем и мочой. Я вдохнул его даже с удовольствием — все чище, чем нездоровая атмосфера подвала.

Итак, завтра на закате…

Триче слишком легко согласилась помочь и даже проглотила напоминание про старый должок. Совсем легко. Да она должна была раздеть меня до трусов, а потом и шкуру снять, поглумившись предварительно. А она… согласилась показать мне один из своих тайных контрабандных маршрутов за один единственный, пусть и старый, кровник. Слишком хорошо, чтобы быть правдой. И стакан едва не опрокинулся…

Пункт первый плана отменялся. Завтра на закате я вообще должен быть от Маар как можно дальше и без помощи привратника. Вопрос: каким путем?

В наполненном темнотой углу прямо за моей спиной что-то зашуршало. И это точно была не кошка. Бежать было поздно. Я быстро сунул руку за спину и схватил рукоятку ножа, занимая удобную позицию. Что-то медленно надвигалось на меня, будто неуверенное дитя.

Существо, выползшее на свет, кажется, не имело пола. Тонкие, ломкие, похожие на паутинку волосы практически белого цвета, в ушах и на лице — килограмм железа и неопределенное андрогинное лицо со впалыми щеками и острыми скулами. Существо куталось в слегка запачканный мешковатый балахон, тонкий не по погоде, и хлюпало носом. По стеночке, жмурясь от света, двинулось ко мне.

— Поделись сигаретой, а?.. — сипло выдохнуло оно, пошатываясь.

Я рассматривал его — ее? — не убирая руки от ножа. Потом опомнился. Колени были как не мои. Ненавижу. Я вздохнул, медленно выудил сигарету из пачки и протянул. Оно с опаской приняло ее трясущейся рукой. Так же с опаской подкурило от зажигалки, стараясь быть от меня как можно дальше. Сделало затяжку и сползло по стене на землю, подогнув колени. Выражение блаженства было таким неподдельно ярким, что я еще раз вытащил пачку из кармана и глянул на марку, а потом внутрь: может, мне косяк подсунули?..

Мы молча курили. «Оно», кажется, совершенно перестало париться моим соседством. Приглядевшись, я решил, что это все-таки не деви, хотя сложно было сказать на расстоянии. Через несколько затяжек, задумчиво глядя на столбик пепла, оно спросило:

— А еще одну дашь?

— Не наглей.

Я отвернулся и посмотрел в темноту переулка, уводящего от «Подвала». Существо зашуршало, кое-как выбралось на тротуар, хлюпнуло носом, всматриваясь в улицу, и, согнувшись, на подламывающихся ногах поплелось куда-то. Точно не деви. Я стоял еще какое-то время, машинально глядя в темноту, где исчезло создание… Докурил сигарету, от нее подкурил вторую. Затянулся. И побежал догонять. Это был второй пункт моего плана, а я так бездарно его упускал!

На создание я наткнулся метров через двести. Оно видимо не смогло идти дальше и просто сидело на тротуаре, привалившись к стене боком. Определенно человек. Скорее, парень, но в этом пункте меня разобрали сильные сомнения. Больно тощий… Даже хрупкий. Я наклонился и сжал костлявое плечо. Оно что-то невнятно прогнусавило и подняло голову. Ворот был разорван, на скуле наливался синяк. За пять минут, что я его не видел, его уже приложили? Впрочем, в районе Маар этому не приходится удивляться. Брать у «оно», правда, было совершенно нечего.

— Эй, послушай, ты где живешь? — спросил я, чтобы начать разговор.

Оно с трудом сфокусировало на мне глаза.

— А, это ты… А меня ограбили, прикинь, — с какой-то обидой сказало оно и по-детски надуло губы.

— Серьезно? — саркастично поинтересовался я. — Хоть бычок нашли?

— Последний косячок забрали, — вздохнуло оно, потом подумало и, почесав локоть, заметило: — Хотя хер с ним… Я бросить хочу. Вот сейчас и начну…

Я против воли хмыкнул. Сколько рассудительности…

— Так где живешь?

На потерянном лице отразилась медленная мысль.

— Я, это… не помню.

Н-да. Повезло.

— Слушай, тебе деньги нужны?

Создание посмотрело на меня осоловелыми глазами, в которых медленно отразилась такая же медленная мысль.

— Я, это, не с панели…

— Мне нужен спонсор. С постоянным не выгорело сегодня.

Я сунул руку во внутренний карман и показал несколько купюр.

Существо завороженно потянулось к ярким даже в темноте бумажкам. Я их спрятал.

— Соглашаешься?

Глаза слегка протрезвели, едва деньги исчезли из поля зрения.

— А ты ж меня не убьешь, да? — спросило оно неуверенно, но довольно осознанно, переводя взгляд с кармана на меня и обратно.

Отлично, проблески сознания на лицо.

— Мне не нужны бравые гвардейцы, наседающие мне на пятки за твою обескровленную тушку, прости. Но спонсор сегодня нужен.

Создание хлюпнуло носом в очередной раз, вытерло покрасневший кончик рукавом.

— Половину сейчас, — потребовало решительно.

Я безропотно отдал, сколько там полагалось за эту услугу пять лет назад плюс инфляция, плюс за срочность, ну и так далее. В самом деле, отобрать назад у этого доходяги деньги в случае непредвиденных обстоятельств ничего не стоит, зато так он (или она) будет увереннее.

— Так где ты живешь? — потребовать товар там же, на улице, помешало опасение, что это чудо замерзнет до утра и тогда уж точно по всему Маар будут искать резвого деви, за присест осушившего одного тощего человечка.

Под одеждой у него ощущались выступающие ребра и болезненная худоба, прикрытая мешковатой толстовкой. Оно хоть ест иногда? Или пара глотков, которыми я разживусь, станут для него фатальными?

— У… блин… — создание вздохнуло сокрушенно, почесало в затылке, — слово не помню…

Я мысленно выматерился и сдержал порыв как следует наподдать ему для скорости.

— У старого… э-э….трамвайного депо, во!.. — выдавило чудо с довольным хмыком. — Дай еще одну закурить, а? — просипело оно мне, когда я поднимал его с земли.

Я промолчал. Мне было по пути, но следовало торопиться — ночь не бесконечна. Мы шли в обнимку, покачиваясь из стороны в сторону, словно пьяные приятели — вес повисшего на мне создания нарушал мое чувство равновесия, вдобавок, чудо было куда ниже меня, и я порадовался, что старое депо отсюда всего в одном квартале. Я фактически тащил его, не успевающего перебирать ногами, на себе.

Пунктом назначения оказалась кирпичная двухэтажка — достопочтенная семидесятилетняя развалина. Пол в подъезде был деревянным — настоящий раритет. Странно, что дом еще стоял, а не провалился сам в себя. Воняло кошками. Под лестницей обнаружилась батарея мисок и коробок с тряпками. Очень по-домашнему.

Чудо отлепилось от меня напротив двери на первом этаже. Повисло на ручке с тяжким вздохом, пошарило по карманам неловкими руками. Не найдя пропажи, оно подняло палец и ткнуло им вверх:

— Я щ-ща.

Цепляясь за перила, мой спонсор потащился на второй этаж, согнувшись из-за отбитых ребер. Я сделал пару шагов назад и скрылся под лестницей. Меня не должно здесь быть. Добропорядочные честные граждане равнодушны абсолютно ко всему, пока их не трогают, но стоит в воздухе повеять керосином, становятся активными, как оголодавшие аллигаторы.

Стук, щелчок двери.

— А, это ты… Опять без ключей? Господи, когда уж ты за ум возьмешься, горе?..

Что-то гнусаво-просящее в ответ, звон связки. Хлопок двери. Шаркающие шаги. Я высунулся из темноты. Быстрее, мать твою! Быстрее задницей шевели!..

Дверь открылась на удивление легко и бесшумно. Подчиняясь движению ладони, я пошел следом за обитателем квартиры. В комнате на всех возможных поверхностях — на полу, немногочисленной мебели, подоконнике — стояли десятки свечей, которые хозяин принялся методично зажигать. Навязчиво благоухали какие-то ароматические смеси — у меня сразу запульсировало в висках. Вдобавок, воздух был сырым и промозгло-холодным, в комнатах давно не проветривали — облезлые деревянные рамы неумело, но тщательно заклеили на зиму.

Я поморщился, сбросил куртку и решительно взял создание за руку, вынуждая сесть на продавленный диван. Существо стянуло грязную толстовку и, подобрав колени, уселось ко мне боком.

На секунду я повис, формулируя вопрос так, чтобы не попасть впросак с полом.

— Приходилось делать это раньше?

— Однажды, — кивнуло оно и снова утерло нос рукой. — Давно. Было кайфово.

Кайфово… Интересное определение… Эмоциональный эксгибиционизм не все находят приятным.

Я достал из кармана сначала остаток суммы и бросил на стол среди свечей, потом — упаковку с одноразовым остроконечным скальпелем. Существо проявило слабые признаки беспокойства. Я сел рядом на диван, в бедро беспощадно впилась пружина. Показал запечатанное стерильное лезвие. Природа не наградила меня такими выдающимися клыками, как у Триче — они были слишком малы, чтобы сделать проколы, и я, в тех редких случаях, когда пользовался услугами спонсоров, предпочитал лезвия.

— Я аккуратно. Только не дергайся, — сказал я, зубами срывая со скальпеля обертку, и откинул невесомые тусклые волосы с плеча чуда.

Запах страха был отчетливым. Моя постоянная легкая брезгливость к чужому телу бесследно сгинула, не попрощавшись. Глубоко втянув дрожащий воздух, я понял, что соскучился по этому аромату — все остальные меркли рядом с ним. Я склонился к самой коже, прикрыл глаза. Потом сделал быстрый маленький надрез. Зачем оттягивать? Чудо дернулось, но уже поздно — слабо звякнули колечки в ушах, а кровь уже бежала вовсю. Я развернул тощее тело к себе и прижался губами к открытой ранке. Сейчас мне было откровенно наплевать: он, она или, и впрямь, оно. Я редко обращался к крови и никогда от нее не зависел. В этом мне повезло больше, чем многим деви. Но теперь я понял, как сильно мне этого хотелось. Я даже не сознавал, насколько, пока не вдохнул этот аромат…

По телу разливалось тепло. Существо, видимо, ловило кайф — меня затягивало в туманное сознание, похожее на вязкий кисель. Как же это было прекрасно!.. И то, что оно было под дурью или градусом, или тем и другим вместе, мне только помогало. Оно безропотно отдавало все эмоции, которыми наполнялся его разум, все мысли и ощущения. Они текли ко мне тонким, уверенным ручейком, и я погружался в негу, как в толстую пуховую перину. Она обнимала меня, словно мать — дитя. Хорошо!.. Как же хорошо — до звонкой дрожи внутри.

Стоп… Заканчивай! Слишком хорошо. Я начал терять контроль.

Существо тяжело дышало, глаза закатывались под лоб, тело экстатически содрогалось. Это был приход. Полноценный. Забористый. Без всякой наркоты. Меня зацепило только краем. Я переждал нахлынувший поток окситоцина, лежа на мечтающем о свалке диване, и поднялся. Проверил пульс создания. Частый, но не опасный. Через пару часов очнется, может, наконец, пожрет по-людски. А мне пора было убираться и срочно решать свои проблемы. Я взглянул на часы — со спонсором я потерял минут сорок.

Когда я вышел на улицу, мне опять показалось, что воздух снаружи намного вкуснее затхлого воздуха квартиры. Да, воняло от мусорки и канализацией из колодца… Выхлопными газами… Но это был живой воздух. Ночь вокруг меня дрожала, трепетала и пульсировала. Жизнями, смертями, любовью, ненавистью. Я закрыл глаза и раскинулся во все стороны. Район жил своей жизнью, словно гигантский муравейник. С той лишь разницей, что в отличие от муравьев люди действовали не для общего блага. Всегда только для себя. Всегда бессмысленно. Я был в них всех, внутри их чувств и намерений. Казалось, вот еще немного — и я смогу направить эти чувства туда, куда мне надо. Но всегда немного не доставало сил. Я как будто был за прозрачной стеклянной стеной — все видел, но ни на что не влиял. Давно мне не приходилось осязать жизнь. Я уже забыл, как это волнующе прекрасно. Я отказывался это помнить, чтобы не зависеть от крови.

Меня привел в чувство мокрый снег, холодящий кожу на лице. За углом, с другой стороны дома, я нащупал компанию разгоряченной шпаны, явно покрупнее той, что обобрала создание. От них фонило адреналином и жаждой наживы. Я поднял воротник, развернулся и быстро пошел в другую сторону.

Маар надо покинуть сегодня до рассвета. Триче я не доверял. Можете называть это интуицией и суевериями. Я называю это паранойей. Базовым навыком, необходимым для выживания.

И я, кажется, знал, как покинуть город, не оставляя следов. Триче, сама того не понимая, подсказала мне путь. По границе Маар, по виадуку над оврагом, действительно проходила железная дорога, и в юности, когда в голове ветра было больше, чем мозгов, мы на спор садились на этот поезд зайцами. Это было непросто даже для деви, но у меня была идея, как посадить нас на него вдвоем с Розамунд. Требовалось вовремя быть на путях и кое-какое снаряжение. За ним я и рванул, окрыленный озарением. До того момента, как поезд будет идти через нужную мне точку, оставалось полтора часа. Следовало успеть, хоть на крыльях нестись.

Роз проснулась, когда на ее наручных часах запикал будильник. Она ставила его на час, чтобы немного вздремнуть. Тишина, темнота и безделье демотивировали ее и усыпляли. Организм, подстегнутый адреналином, наконец, успокоился и требовал: спать!

Роз потерла лицо ладонями, посидела какое-то время, пытаясь сбросить сонную муть и вернуть себе присутствие духа, а потом намочила платок из бутылки с водой и умылась. Безумно хотелось почистить зубы, снять чертовы джинсы и надеть что-то почище и поудобнее, смыть под душем усталость и страх прошедших суток. Роз расстегнула пуговицу на поясе и молнию — все равно ее тут никто не видит. Стало полегче.

Геллерт не возвращался, но еще и не утро — успокаивала себя Роз. Она снова начала думать по кругу одну и ту же мысль, что не давала ей покоя все это время: что, если этот деви бросил ее?

Нет, обрывала она сама себя. Нет, он ее не бросил. Его держали деньги, она на это надеялась. Он ведь не зря так злился из-за поспешного бегства. Ей всего-навсего стоит подождать. Он придет. Ему ведь наверняка нужна его машина и сумка из багажника.

Раздумывая, чем бы себя занять, Розамунд посмотрела на бардачок машины, который искушал ее. Нет, она не хотела совать нос в личное или что-то тащить по своей привычке. Скорее, ей хотелось чуть лучше понимать, с кем она имеет дело. Ну и занять мозги, чтобы не лезла в голову всякая чушь.

Да. Она кивнула сама себе и сунула руку в сумку. На ключах у нее был крошечный фонарик, чтобы подсвечивать замок в темноте. С фонариком в руках она аккуратно перелезла на переднее сиденье и открыла крышку на панели.

Документы на машину на имя Геллерта Дьёза. Вот значит как его зовут. Геллерт Дьёз. Какая-то книга, обернутая вощеной бумагой. Руководство по эксплуатации. Расческа. Удивительно. Походный набор посуды: кухонный нож, складной стаканчик… Нет, не интересно. Роз ожидала найти там как минимум пистолет. Какие-то флакончики с чем-то для машины, толи смазкой, толи присадкой… Немного таблеток: обезболивающее и что-то с непроизносимым названием. Ничего личного или криминального. Она захлопнула бардачок, сложив все примерно так, как было. В подлокотном баре и того меньше: очки, мелочь, чеки с заправки, какие-то бонусные купоны или рекламки. Роз разочарованно перелезла обратно на заднее сиденье.

Взялась за свою сумку, начав раскладывать все, что там было. Это помогало ей упорядочить собственные мысли.

Теперь, разделив коротким сном день вчерашний и день сегодняшний, Роз смогла взглянуть на прошедшие сутки более трезвым взглядом. Дичь это все была страшная. Одержимая идеей, она не задумывалась ни о чем, шла напролом, искала, рыла, ничуть не скрываясь. Где-то в подкорке, очень глубоко зудела мысль, что это не слишком разумно, что надо бы прикрыть свой интерес хотя бы от коллег по работе, но нет… Она наплевала на осторожность. Она спешила, как утопающий, из последних сил гребущий к светлой поверхности воды, к теплу и воздуху. Потому что ей померещился шанс на спасение.

А вообще-то от синдрома обреченных спасения не было. Не один исследователь свернул себе голову на изучении этого феномена, а так ни на шаг и не продвинулся: откуда он взялся и как его излечить? Человечество просто училось жить с тем, что с каждым десятилетием все больше рождалось детей со странными, перекрученными генами. Некоторые доживали с недугом до глубокой старости и умирали под рев правнуков, ни разу не вспомнив о своей непонятной болезни. А некоторые уходили рано. Все подсказывало Роз, что она из последних. Размышляя об этом, она иногда думала, что это похоже на прощальный подарок от найдазе. Этакая бомба замедленного действия… И потому поиски Потерянного города так окрылили ее, заставив забыть про всякую осторожность.

Сидя в машине, после того, как Геллерт грубо и жестко посадил ее на землю, сказав, что вовсе не обязательно их преследуют именно найдазе, она начала думать, что и правда излишне отдалась фантазиям. Приняла желаемое за действительное, не получив никаких эмпирических подтверждений. Грубейшая ошибка… А она сама — наивная, легковерная, хватающаяся за соломинку… Жалкая. И ради такого ничтожества Тереза угодила в беду. Франки угодили в беду.

Роз уронила голову на руки с долгим тяжелым вздохом. Все зря, ничего ей не поможет. Да она и не достойна этой помощи. Чувство вины грызло ее, словно древняя пытка с ведром и крысами, пытающимися пробить себе путь из ведра сквозь мягкое человеческое тело.

Вздохнув еще раз, Роз, чтобы отвлечься, перевернула свою сумку вверх дном и принялась разбирать. Научный сотрудник, а аккуратной в вещах быть не умеет, захламляет любое свободное пространство. Она зачем-то все время таскала с собой кое-какие документы отца. Карту открытых им магнитных туннелей, например…

Роз внезапно подпрыгнула и схватилась за свою огромную связку ключей. На одном из колец висели ключи отца. После его смерти она просто прицепила их к своим, не став разбирать, что у нее есть, а чего нет. Это был порыв клептоманской части ее души. Быстро перебрав ключи, Роз приподняла в пальцах тонкий штырек из матово-черного материала. Она знала, что он открывает. Она просто напрочь забыла о его существовании и о возможностях, которые он может подарить таким, как они с Геллертом — беглецам. Она рассмеялась, поцеловала ключи и благословила привычку, от которой много раз пыталась избавиться. Теперь все то барахло, которое она там обнаружила, внезапно оказалось очень нужным и очень полезным.

Роз сама не замечала, как возбужденно и быстро она дышит. Она едва не порвала карту туннелей, разворачивая ее на коленях. Крошечного лучика фонарика на ключах едва хватало, чтобы прочитать надписи, сделанные рукой отца и, тем более, сразу найти нужное место. Луч выхватывал не то, блуждал по схеме бессистемно, потому что Роз слишком волновалась, чтобы терпеливо напрягать мозг и включать логику.

Наконец, фонарик уперся в нужную точку. Усадьба Маар. Роз взвизгнула победно и тут же зажала рот обеими руками, втянув голову в плечи и панически прислушиваясь. Геллерт ведь велел ей сидеть тихо и не привлекать внимания. Осталось понять, где именно находится усадьба Маар и как до нее добраться отсюда — Роз даже примерно не могла сказать, в какой части гетто она сейчас.

Но эйфория Розамунд омрачилась, стоило ей вспомнить про Терезу. Воистину, не делай добра, если не хочешь зла. Покусывая губы, глядя в темноту за лобовым стеклом невидящими глазами и держа на коленях разложенную карту подземной магнитной дороги найдазе, Розамунд собирала в единую нить все, что делала, что говорила и что думала.

Все странности начались с ее обращений в архивы и ФИМО — Фонд Истории морских открытий. После ее писем туда появились всякие неадекватные журналистки и коллекционеры, желающие посмотреть бумаги ее отца. Что она знала о ФИМО? Так или иначе, она работала со множеством организаций, связанных с историческими обществами и археологическими изысканиями.

ФИМО спонсировало ряд океанологических исследовательских экспедиций. Создателем фонда являлась очень богатая семья, но Роз, помучив память, поняла, что фото этих филантропов никогда не появлялось в прессе. Они никогда не показывались на благотворительных мероприятиях, проводимых ее институтом. Всегда только представители и помощники, никаких фото, никаких интервью, да и вообще никакой толком информации, кроме фамилии семьи, которая поддерживала ФИМО из поколения в поколение. Этакое карманное благотворительное общество. Конечно, может быть, у них семейная мизантропия, агорафобия и мизофобия одновременно… Да, совершенно точно так и есть. Конечно. Аж в нескольких поколениях подряд. Но пока об этом не задумываешься, это совершенно не бросается в глаза… Подумаешь, филантропы желают остаться неизвестными…

Розамунд внезапно затрясло. Вот оно! То, что ускользало от нее все это время, то, что она списала на интуицию — доказательство ее правоты! Семья, которая прячется за штатом слуг и никогда не показывает своего лица. Найдазе, кто же еще. Роз ощутила прилив надежды, особенно яркий после свежего приступа отчаяния и самоедства. Ей овладела радостная эйфория и настоятельное желание срочно сделать хоть что-нибудь полезное. Бежать, искать… А надо сидеть в темноте и тишине и ждать, ждать, ждать… Неизвестно, чего. Роз откинулась на сиденье, закрыв лицо руками. Это было невыносимо!

* * *

После спонсора у меня началась острая цейтнот-лихорадка. Скоро рассвет, а нам еще нужно выбраться из Маар. Поезд проходил через район раз в сутки незадолго до рассвета. Времени оставалось мало.

Когда-то давно, еще живя в Маар, я обзавелся маленьким складским боксом. Туда я тащил всякое полезное и бесполезное, но симпатичное добро. Уезжая, я не стал разорять склад, как будто что-то меня удержало. Я и не наведывался туда годами. Во мне теплилась надежда, что он до сих пор никем не разграблен.

Лежалый снег был скользким, я цеплялся за голые кусты и то бежал, то ехал по косогору. Можно было бы обойти по мосту, но напрямик получалось быстрее. Так что я спускался по косогору в балку, на другой стороне которой теснились складские бараки, похожие на длинные общественные туалеты — низенькие длинные сараи, едва ли выше двух метров, одинаковые двери, выкрашенные в разные цвета, то выгоревшие, то ржавые, то вовсе не крашеные. Я так и не смог отделаться от ощущения, что, открыв дверь, обнаружу там вонючую дыру в полу и мух.

Глубокой ночью склады, конечно, вымирали. В предутренний темный час — тем более. Тусклый свет старого фонаря перетекал по огрызкам льда со следами обуви. Я просочился в узкий лаз. Замер, не выходя из безопасной сырой темноты, и прислушался. Пусто. Тихо. Пахнет людьми, вещами, застывшей, как воск отгоревшей свечи, жизнью. Самих людей или деви нет — воздух не дрожит нигде, не идет рябью, как тронутая мальком поверхность воды. Абсолютная тишина. Я потом думал, что это должно было меня насторожить: я не ощутил даже сторожа, а в его будке горел свет. Но нет. Никого ведь и не должно быть в такое время… Я вышел из тени и побежал в сторону своего бокса.

Что я там говорил про самоуверенных?

Черные силуэты появились, будто джинны, из ниоткуда. На самом деле, просто вышли из разных укрытий. Окружили со всех сторон. А я стоял и банально хлопал глазами, как обалдевший первогодка — я ощутил их присутствие только когда увидел. Не было вибрации, которая расходилась от людей и деви. Был только пронизывающий ветер, который я списал на сквозняки — теперь-то я ощутил его и оценил. Вот он, едва не перевернувшийся стакан. Мои личные приметы всегда работали.

Пока я собирал себя в кучу, противники аккуратно заняли все ключевые позиции. Без промедления и лишней спешки, грамотно и технично. Бежать было некуда и незачем. Даже если б у меня был пистолет, я бы не успел вычистить всех. Тошнотворное ощущение слабости застряло где-то на уровне колен и словно огонь перекинулось оттуда на руки. Куртка резко показалась слишком тяжелой, воздух — вязким, ночь — длинной.

А вот мозг в поисках выхода думал в два раза быстрее. Обычно меня выручала наглость, скорость напора и умение разными методами настоять на своем, но теперь всё это не годилось. Можно было потеряться в лабиринте складов, но проходы — узки, точное количество противников я не знал, не чувствовал их, как отдельные единицы, только как явление. А на ноги свои я не полагался никогда — далеко на подламывающихся конечностях не убежишь. Но стоять ждать не собирался. Я уже качнулся было обратно в темноту лаза, откуда пришел, как чья-то рука довольно жестко подтолкнула меня оттуда в спину по направлению к резво подкатившему джипу. Мне так настойчиво предложили гостеприимство, что у меня совсем не осталось выбора. Карманы мои, конечно, обчистили. Прощай бесценная ампула, прощай любимый нож… Прощай, Гэл, мне было с тобой весело. Иногда.

Затонированные до безобразия стекла, темный экран межу салоном и водителем. Гетто и вообще город я знал неплохо, но мы кружили по нему так долго, что в конце концов я запутался в поворотах на воображаемой карте. Минут через сорок мы поехали быстрее и больше не тормозили на светофорах — где-то за городом. И на досмотр нас не останавливали, хотя один раз мне показались сквозь тонировку синие отблески.

Мои спутники сидели молча и, я бы сказал, расслабленно. Но ледяной ветер, который я ощущал даже в костях, не давал расслабиться мне. Нехорошо. Нет, просто отвратительно. Потому что это чувство подсказывало мне сидеть тихо. Почему же я не заметил приближения опасности? Может, мои способности от долгого неиспользования дали сбой? Нет. Я и раньше пользовался ими нечасто, но всегда успешно. Пространство и люди на нем для меня, как карта, на которой я вижу их самые сильные стремления. Но здесь — ничего. Ни ценностей, ни желаний — не за что ухватиться. Всё скрыто. Я попросту не знал, что искать.

Я прикрыл глаза и попробовал снова. С тем же успехом. Только холод. Часть из моих новых «друзей» равнодушно смотрит на меня. Часть — любуется на свое отражение в абсолютно темные окна. Одеты одинаково, но непривычно: чем-то напоминало черную форму спецвойск. У каждого под мышкой кобура. И у каждого на поясе нож. Незаметный, если не присматриваться. Рукоятки за спиной на поясе заставляют их одинаково отодвигаться от спинки сиденья.

Не может же быть так, что вот эти и есть… Странно. Меня никогда не волновала тема найдазе. Я не испытывал мистического трепета, не фантазировал на тему, но они показались мне вполне обычными. В некоторых деви гораздо больше видна «чужая» кровь. Значит, не найдазе?.. Если не считать ветра, что-то в этих молчаливых секьюрити определенно было не так.

Машина остановилась минут через тридцать после съезда на боковую дорогу. Провожатые завязали мне глаза. Открылась дверь в салон. В лицо ударил свежий воздух, насыщенный кислородом, сыростью и ароматом хвои. Меня повели, поддерживая и направляя с обеих сторон. Несколько шагов по тротуарной плитке, потом что-то другое, похожее на натуральный камень. Одно было точно хорошо в этой поездке — я успел взять себя в руки. Если что, то хоть не упаду позорно при попытке побега, запутавшись в ослабевших от выброса адреналина ногах.

Ступеньки, о которые я сбил носок ботинка, поскольку эти паскуды, впившиеся мне в плечи, промолчали. Дверь. Тамбур — звуки зазвучали четко, как в тесном помещении. Снова дверь. Короткая прогулка куда-то вперед и вбок. Дверь. Аромат мастики, дерева, книжной пыли, едва уловимый запах дорогих сигар. Курили редко, иначе запах был бы куда сильнее. Пахло жизнью избранных. И аромат свежесваренного кофе. Последний перекрывал все остальное. Я невольно повел носом.

Веяло холодом от моего конвоя — этих я уже видел. Но теперь здесь был и еще кто-то, почти на границе моего восприятия. Я бы не почувствовал его, если бы специально не искал что-то необычное. Чье-то призрачное присутствие. Пульсирующая пустота там, где должно быть хоть что-то. Дыра в мироздании.

Повязка исчезла. Я стоял посреди библиотеки и смотрел в лицо мужчины, сидящего за письменным столом. И мне снова стало холодно, как у складов, но гораздо, гораздо сильнее…

Нет, я ошибся — это был не мужчина. Мальчишка не старше двадцати-двадцати двух на вид. Левый висок и угол глаза перепахало грубыми рубцами. Из-за них казалось, будто он всегда подмигивает. Но смотреть ему в глаза мне было страшно совсем не поэтому. Скуластое, слегка длинноватое лицо имело рот и нос, как любое другое человеческое лицо, но как раз человеческого в нем не было ничего. Даже мне оно казалось чуждым, в чем-то неправильным. И эту чужеродность можно было уловить лишь боковым зрением. Которое я и упражнял изо всех сил.

У меня не возникло и тени сомнений, кто передо мной. Я неосторожно встретил взгляд слишком ярких светлых глаз и примерз к месту. Я не впечатлителен, но этот взгляд вряд ли забуду, даже когда забуду все прочее. Я слегка отвернулся. У моего визави были густые, тяжелые волосы, аккуратно зачесанные назад и собранные в хвост. Хоть сейчас в рекламу шампуня… Темный, элегантного покроя костюм, сшитый наверняка на заказ, сидел идеально. Сорочка из муарового шелка, запонки, совершенно точно бзумно дорогие, печатка на пальце. И… да, на мальчишке всё это смотрелось слишком по-пижонски. Костюм подошел бы кому-нибудь постарше. Но вот парадокс: ему ведь и не двадцать. Скорее уж, сто двадцать. Всё в нем было неподходящим и в то же время находящимся на своем месте, вплоть до этих диких шрамов, от которых он, почему-то, не захотел избавиться. Дисгармоничный и идеально сбалансированный. Я никак не мог его понять, уложить в свою собственную классификацию типажей и характеров. И вообще, о чем это я? Какая классификация? Он же не человек.

Зато теперь я совершенно точно знал, что чувствуют люди в присутствии деви — у меня волосы стояли дыбом. Я с трудом сдерживался, чтобы не потереть предплечья этим дурацким характерным жестом, который часто замечал у других. Порой, я испытывал от этого садистское удовольствие. Теперь похожее удовольствие испытывал этот столетний мальчик. Во всяком случае, улыбался он с оттенком злорадства. Порция здоровой досады немного меня отрезвила.

Я воспринимал его частями — так было проще. Узкой, но совсем не нежной, ладонью он предложил мне кресло напротив кофейного столика. Куда меня, не особенно спрашивая моего мнения, небрежно уронили, словно куль с мусором. Ленивым взмахом той же ладони мой гостеприимный хозяин отправил восвояси своих псов. Правильно, чего ему бояться? Я ему не соперник даже при самых оптимистичных прогнозах.

В дверь проскользнула горничная. Я автоматически просканировал ее. Обычный человек, не испытывающий никакого страха или нервного напряжения от такого соседства. Она взяла с сервировочного столика кофейник и наполнила изящные фарфоровые чашки. Первую она поставила передо мной. Вторую — перед ним. Мы по-прежнему изучали друг друга. Он — в упор, я — боковым зрением.

— Спасибо, милая. Дальше мы сами.

Горничная сделала книксен, словно при дворе королевы, и исчезла.

А у меня по коже продрал озноб: я узнал этот голос. Тем же самым голосом, холодным, с богатыми обертонами, говорила трубка телефона, когда я позвонил Эрику. Первый в жизни найдазе, увиденный мной, приподнял свой кофе, салютуя.

— Ну, господин Дьёз, вот мы с вами и встретились, как я с самого начала и предлагал. Только вы заставили меня за вами побегать, как за своенравной девицей, — он с шутливым укором покачал головой, а потом великодушно предложил: — Угощайтесь. Кофе мне привозят с островов и обжаривают под заказ. Мне говорили, что вы ценитель.

Я машинально взглянул на чашку, на серебряный кофейник. И не шелохнулся.

Моему собеседнику стало смешно. Стекла в библиотеке должны были потрескаться от вибрирующего по комнате эха, а у меня без преувеличения зашевелились волосы на голове. О’кей. Встреча меня впечатлила, я проявил должную степень этой впечатленности, давайте уже прекратим дешевые спецэффекты…

А он лениво протянул, правильно истолковав мои сомнения и взгляды на кофейник.

— Обижаете. Я не использую столь грязные методы. Вы отклонили мое любезное приглашение культурно побеседовать, надо сказать, в довольно грубой форме. Мне пришлось вас слегка принудить. Но я имел ввиду именно разговор, а не попытку вас отравить. Когда я захочу вас убить, я возьму оружие мужчины и разрешу вам взять ваше.

Я промолчал. Мысленно отметил это «когда» и заставил себя сосредоточиться на своих талантах, не зря же я кормил их кровью. И скрестил руки на груди, откидываясь в кресле.

Мальчишка сузил глаза над чашкой, не услышав от меня ответа. Тот, что окружали шрамы, практически скрылся за ними, отчего выражение стало скорее еще более ироничным, чем угрожающим, но недостаток грозности вполне компенсировала давящая атмосфера, которая тучей повисла в комнате. Мой хозяин ощутил раздражение от молчания. Раздражение, и вообще эмоциональность, свойство, скорее, молодости, но это с человеком. С найдазе нельзя быть уверенным. Он сбивал меня с толку, и вообще о найдазе я знал слишком мало. Сколько ему на самом деле? Не поставят же действительно мальчишку отвечать за прикрытие убежища найдазе от любопытных и суетливых исследователей и искателей? Или поставят? Шрамы, веером убегающие от глаза по виску куда-то под волосы, наводили на мысли о техногенной войне. Оставить найдазе шрамы на память отнюдь не просто. И он, полагаю, легко мог от них избавиться. Он участвовал в боевых действиях? Тогда ему гораздо больше, чем я предполагал. Я снова попытался ощутить его, но не смог. Дыра. Я даже не мог поручиться, что он и впрямь раздражен. Это было скорее в воздухе, чем в нем самом.

Вот оно! Я едва не щелкнул пальцами, уловив суть. Выражения лица. Он как будто копировал виденные выражения, и довольно натурально, но иногда слегка неуместно, словно едва заметное смещение на рисунке. Эта… рассинхронизация делала его другим. Иным. Чужим. Деви все равно жили среди людей, учились у них, общались с ними, но он, похоже, с людьми говорил редко.

— Пожалуй, мне стоит представиться, как делают воспитанные люди, — он вздохнул. — Меня зовут Инсар кай… А, в общем, не важно. Господин Инсар более чем достаточно.

Люди. Смешно. Отличное чувство юмора. И — кай. Приставка, указывающая на родовитое происхождение из семьи гематоров. Я что-то такое читал… Вот, кстати, разгадка, почему его псов я чувствую по-другому. Они не принадлежат к магической аристократии. Другая раса. А его я ощущаю словно дыру в пространстве, потому что он прячется за своей магией. Сам я барьеров ставить не умел, потому не стал даже пробовать, чтобы не привлекать внимания — я понятия не имею, чувствует ли он меня так же, как я его.

— Ну, к делу, — он поставил чашку с кофе на блюдце и откинулся в кресле. — Где Розамунд Меттерлинг?

Ого… Как сразу… У него или очень мало времени, или надоели прятки.

Я пожал плечами:

— Понятия не имею, где она сейчас.

Инсар неаппетитно хрустнул косточкой на пальце.

— Изображаете буквоеда? Хорошо. Где она была, когда вы виделись в последний раз?

А где был Эрик Франк, когда в последний раз виделись вы? Но про Эрика Франка мы пока не будем.

— Я не могу предоставить вам информацию о моем заказчике, — я секунду подумал и добавил: — со всем уважением. Сожалею.

Кто сказал, что меня не примут в приличном обществе? Инсар хрустнул второй косточкой.

— Вы не берете заказы на охрану, господин Дьёз, не морочьте мне голову. Чем госпожа Меттерлинг вас привязала? Вы ведь профессионал… Да еще совсем другого профиля.

Я отвечал не сразу. Думал. Каждое слово приходилось взвешивать, как шаг — на минном поле.

— Боюсь, для меня это вопрос репутации.

Он приподнял бровь, вполне натурально, не картинно.

— О, вы просто вынуждаете меня начать вам некрасиво угрожать, — Инсар наклонился ближе, как будто старый друг на встрече в кафе. — Неужели нельзя обойтись без глупых танцев? А, господин Дьёз? Ну хорошо… — он откинулся обратно. — Знаете, я думаю, что с таким украшением, — он указал пальцем на изувеченную часть своего лица, — эта милая девочка, Тереза, будет выглядеть совсем не так мило. Конечно, она всегда может потом обратиться к рукастому хирургу, и он поправит дело, но… Я ведь могу случайно ошибиться. И тогда она останется еще и без глаза. Да и вряд ли хоть когда-нибудь забудет этот трансцендентальный опыт, с двумя газами или с одним. Это ведь всё без наркоза… Знаете, мы с ней немного побеседовали — она такая умница. Будет жаль. Или я могу немного погорячиться, и этот добрейшей души человек, Эрик, останется без руки. Чтобы сидеть в офисе и разбирать ваши каракули, ему хватит и одной.- Пауза. — Нет? Не пронимает?

Смерив Инсара взглядом, я цинично изрек:

— Полагаю, одной руки и одного глаза ему хватит. Это вы от него узнали, где меня искать?

— Мы очень приятно пообщались. Господин Франк быстро согласился сотрудничать и кое-что рассказал нам о вас, поделился вашими контактами и сведениями о вашей заказчице.

— Не люблю тех, кто треплет языком. Я был о нем лучшего мнения.

— Да? Ну что ж, жаль. Но если вам без интереса господин Франк, собственная шкура, полагаю, куда более ценный ресурс, а? Поговорим о ней? Вы в эту историю влипли случайно. Не будьте себе врагом, отойдите в сторону, и мы мирно разойдемся и забудем друг о друге. Я отпущу Франков — они мне даром не нужны, отпущу вас. Прикажу прекратить ваш розыск. Госпожу Меттерлинг мы, конечно, заберем с собой. Но ей, в принципе, ничего особенного не угрожает. Расскажет нам, где бумаги и может жить, как раньше.

Ха-ха. Точно юморист. Я не удержался и хмыкнул. Он правда думает, что я в это поверю? Нет, ему всё равно, поверю я или нет — на его стороне сила. Если я начну упорствовать, этому ублюдку ничего не стоит отдать приказ своим псам. Один из них воткнет нож мне под ребро, а остальные помогут закопать в дровянике. И я их не остановлю. Один неверный жест и — «нам будет вас не хватать, господин Дьёз», скупые мужские слезы, надгробная речь… Их много, я — один. Да и господин Инсар производил определенное впечатление: если потребуется, он вмешается. В конце концов, я — только один способ отыскать Меттерлинг, самый удобный и экономный по времени. Есть и другие. Но сейчас еще рано играть эту карту! Я в невыгодной позиции.

Я мало знал о магии найдазе и их способности читать чувства. Могу судить лишь по себе. По себе же могу сказать, что мои возможности весьма ограничены. Ну, кто не играл в покер, отвернитесь от экранов. Уберите детей и беременных женщин.

— Как я уже сказал, это вопрос репутации. У меня есть определенная слава, и она слишком дорого мне стоила, чтобы так легко спустить ее в унитаз.

— Так вашей репутации ничего не угрожает, — с улыбкой пожал плечами Инсар. — Кто будет угрожать? Госпожа Розамунд? Не она точно. Я тем более буду молчать.

— Значит, и контракт ее оплатите вы?

О, этот вопрос стоил того, чтобы его задать. Впервые выражение его лица не было игрой, маской или чем-то неопределимым. У него банально отпала челюсть. Но это длилось всего долю секунды. А потом он отпил кофе. Который пах так, что у меня тоскливо ныло все внутри: дай-дай-дай… Но я как раз некстати вспомнил про миф о богине подземного мира, нечаянно проглотившей гранатовое зернышко.

— Деньги — не вопрос, — протянул Инсар. — Назовите сумму.

— Мне достаточно суммы, оговоренной с заказчиком, плюс текущие расходы.

Инсар опустил глаза в кофе и взбаламутил осадок, задумчиво крутнув чашку. Его поза была расслабленной и небрежной. Он покачивал носком туфли — я видел, как за краем столешницы едва заметно движется нога, закинутая на ногу. И это было единственное, что выдавало его напряжение. Он поднял глаза на меня, отставив звякнувший фарфор.

— Договорились. Деньги вы получите, когда мы получим Розамунд Меттерлинг. Укажите нам ее местоположение и…

— Нет гарантий — нет соглашения, — прервал я его.

Господин Инсар склонил голову на бок. В ухе качнулась длинная тонкая серьга и свет, отраженный от нее, лег белыми бликами на его кожу. И такой же металлический свет был в его взгляде. Но улыбался он во все тридцать два — или сколько их там? — зуба, беззастенчиво демонстрируя клыки более явные, чем я когда-либо видел у деви. Мне на миг стало интересно, как он их скрывает в обычной жизни? Хотя, у него, наверняка, нет такой необходимости.

— Гарантии, господин Дьёз, это для тех, кто имеет преимущество, — мягким тоном пожурил меня этот мальчишка, словно малолетку. — Вы ставить условия не можете. Но я дам вам слово. Слово найдазе, — почти прошептал он с придыханием, склонив голову в другую сторону, и придавил меня своим немигающим змеиным взглядом, — знаете, что это значит? Найдазе не нарушают слова.

Я небрежно кивнул. Наслышан. И невольно опустил взгляд на полупустой стол, не желая встречаться с ним глазами.

— Или так, или никак, господин Дьёз, — Инсар подвел итог, слегка хлопнув ладонью по колену. — Где Розамунд?

— Кстати, а почему вы во мне не заинтересованы? Разве вам важно не сохранение тайны в первую очередь?

Я тянул время, не отвечая на его вопрос. Инсар злился. Чтобы понимать это, не надо быть выдающимся физиономистом или обладать эмпатическими способностями. В том, как мой гостеприимный хозяин впечатал пальцы в мягкий подлокотник кресла, едва не отодрав его от основания, было достаточно ярости.

— Думаете, я не знаю, чего вы добиваетесь? — хмыкнул Инсар, овладев собой, он переплел пальцы в замок и небрежно продолжил: — Но это не секрет, я вам расскажу. Мы против насилия, господин Дьёз. Предпочитаем все улаживать без лишней крови, не привлекая к себе внимания. Но когда нас вынуждают, действуем без колебаний. Мы долгое время пытались образумить госпожу Розамунд, убедить ее отдать нам документы и остановить поиски. Она не вняла и зашла слишком далеко. Более того, она угрожает не только нам, она угрожает нашей тайне целиком, и нам нужно подчистить за ней. И так и будет сделано. Думаю, после этого ни у одного вменяемого человека, узнавшего о нас, не останется желания распространяться. А даже если кто-то заговорит — один в поле не воин, а псих. Его слово окажется против десятка — уважаемых столпов общества. Уповаю на вашу благоразумность, — он доверительно наклонился ко мне, опираясь о стол. — А теперь к делу, хватит мучить несчастного кота. Координаты.

— Я не могу их назвать, — пожал я плечами как мог небрежно. — Но могу показать.

— Объясните моим людям, они найдут.

— Не найдут — это гетто. Маар. С ними должен быть проводник, которого пустят, куда надо, в отличие от ваших… людей.

Инсар молчал какое-то время, но потом сообщил, как будто в шутку:

— Думаете сбежать по дороге, господин Дьёз? Я бы не рекомендовал — всё равно найду. Так же, как до этого нашел. Но тогда сделке не бывать.

— Ну так и вам ничто не мешает убрать меня, едва вы получите желаемое. А кстати, как вы меня нашли?

— Через вашего спонсора. Свежую связь можно отследить.

Я покачал головой и закатил глаза. Гематор. Я даже и подумать не мог… Да уж, это вам не баловство с кровниками.

Инсар улыбнулся совершенно хулиганской предвкушающей улыбкой, первой, соответствующей его внешнему возрасту, и хлопнул в ладоши. Потом поднялся и торжественно протянул мне руку через стол. Ладонь у него была сухая и прохладная. Обычная теплая рука и довольно крепкое рукопожатие. Но я лишь надеялся, что мне удалось скрыть, как я содрогнулся, сжимая его пальцы.

— Вас не тронут, даю слово найдазе. Ни сейчас, ни потом, если вы выполните свою часть сделки, — спокойно произнес он.

И… я ничего не почувствовал. Клятва — это магия. Но дыра в окружающем меня пространстве не шелохнулась, спокойная, как заводь в безветренную погоду. Гладкая, как зеркало. Я ведь должен был ощутить?.. Или это экран, за которым я ничего не вижу и не понимаю? Но это, в итоге, не важно.

Его псы, как будто подслушивали под дверью, сразу вошли и проводили меня в машину тем же порядком, что и до этого. Глаза завязаны, с обеих сторон настойчиво поддерживают. В машине я попробовал избавиться от повязки, но мне вежливо и твердо помешали. Не лишняя предосторожность для них.

Это было не по плану. Мне хотелось видеть своих противников — так было проще работать. Я рассчитывал на то, что от будущего трупа уже не станут ничего скрывать. Охранников со мной поехало трое, не считая водителя. И здесь моя удача тоже подвела — я рассчитывал на двоих. Пусть даже из соображений того, что втроем на заднем сиденье джипа тесновато. Даже если один довольно худой. Фокус может не получиться.

В город мы возвращались тем же самым путем. Машина должна была отъехать достаточно далеко от дома, чтобы кай, мать его за ногу, Инсар ничего не почувствовал — я не знал предела его возможностей и вообще предела возможностей найдазе — но в то же время, хотелось пересечь черту города, чтобы быстро затеряться в толпе и линиях общественного транспорта. И чтобы пост полиции, стоящий где-то на дороге, никак не спутал моих карт. Как много переменных…

Откинувшись на спинку кресла между двух крепких мужчин, зажавших меня на сиденье широкими плечами, от которых веяло морозилкой, я медленно прикрыл глаза под повязкой и прислушался. Надо было войти в ритм, как я это называл. Обычно для сосредоточения я использовал музыку. По радио как раз играло что-то… Джаз. Немного перкуссии. Я начал дышать в такт. Погрузился в сложный ритм ударных, собирая себя в плотный комок, сжимая свои возможности глубоко внутри. Напряжение нарастало. Мышцы непроизвольно напрягались, но напрягаться было нельзя, чтобы не привлекать внимания. Следить за дыханием… Следить за телом. Следить за ритмом. Челюсти крепко стискивались, пока зубам не становилось больно, расслаблялись, чтобы снова стиснуться. У меня была только одна попытка. Если провалюсь или не дожму, проживу даже меньше, чем рассчитывает Инсар кай Кто-то…

Один из охранников небрежно проверил, легко ли вынимается пистолет из кобуры. Я сосредоточился и ощутил его предвкушение.

Я напрягся. Каждая мышца в теле натянулась до крайности, едва не переходя в судороги. Мои конвоиры занервничали. Я выплеснул себя резким, отчаянным толчком, раскидывая всю накопленную энергию, вталкивая себя в их неподготовленные, занятые чем-то другим мозги. Все приобрело эффект стробоскопа. Охранники дергались в конвульсиях, машина рыскала по всей дороге, пока от резкого торможения, я не налетел на темный экран между мной и водителем. Экран не останавливал мой разлив. Я чувствовал их всех… Изнутри. И продолжал давить, но напор неизбежно ослабевал. Выдернув нож из-за пояса у ближайшего, я за несколько секунд прикончил тех двоих, что сидели рядом со мной, и попытался выбраться наружу. Дверь открывалась плохо, мышцы дрожали как студень, я едва мог стоять на ногах. Всплеск забрал все силы. И теперь я лишился всех своих бонусов. Снова нужна кровь.

Болезненно-медленно я выкарабкался наружу и, как в кошмаре, через целую вечность добрался до водительской двери. Рывком распахнул ее. Водитель был без сознания, лежа лицом на руле. Второй охранник, держа телефон трясущейся рукой, слушал длинные гудки. Черт. Я сжал в руке нож, воткнул его в шею водителя, дернул того на улицу. Он мешал мне. Пока я лез внутрь, пассажир судорожно пытался открыть свою дверь. Я схватил его за ногу. Мы барахтались как едва поднявшиеся на ноги щенята. Тело было неповоротливым и тяжелым. Я карабкался по нему, как по дереву, все дальше и дальше, чтобы добраться до любого жизненно-важного органа. Медленно, как в вязкой воде… Из последних сил… Прошло тысячелетие, пока я дополз до его шеи.

Я лежал прямо на трупе, глотая сухим ободранным горлом воздух, живительный и нужный. Надо было уезжать. Очень быстро. Очень… Даже если охранник ничего не успел сказать Инсару, всё и так понятно. Подкрепление будет здесь через десять минут.

* * *

Инсар откровенно признался себе, что был бы разочарован, если б телефон не зазвонил. Но трель мобильного раздалась даже быстрее, чем он рассчитывал. Минут через двадцать. Ловок, негодник. Что ж, так было даже интереснее. Пара дней поиграться у него есть, потом, конечно, придется что-то делать с этими «бегунами».

Инсару не слишком хотелось разыскивать Розамунд по всему Маар — там всегда есть риск раскрытия. По его плану, Геллерт должен был сам привести Розамунд в их ловушку или их самих — к Розамунд, избавив Инсара от гетто, в котором можно было завязнуть по уши. Но Дьёз решил разыграть свои козыри сейчас.

Недолго послушав шипение и невнятные звуки из динамика, Инсар приказал выдвигаться подкреплению на второй машине. За эти двадцать минут форы Дьёз, конечно, уберется далеко, и они его не найдут. Покрутив в руке трубку, отыграв пальцами дробное соло по столешнице, Инсар счел, что никто потом не должен сказать, что он сделал недостаточно для поимки беглеца. Игры играми, но следовало быть осмотрительным — врагов, которые только и ждут его промашки, у него хватает. Вызванному охраннику он приказал еще несколько машин отправить прочесывать улицы Маар. На дурака.

Вот только новости, пришедшие из Маар спустя час или около того, оказались совсем не такими забавными. Это уже мало походило на рабочую ситуацию. И это была не та история, которая пройдет мимо ока начальства без последствий — от Инсара потребуется запрос, на который нужна санкция… Или, как минимум, очень хорошие связи. Так или иначе, а дело выплывет и ударит по самому Инсару. Геллерт Дьёз оказался отличным игроком. Он умел использовать свои небольшие ресурсы в наиболее подходящий момент — так, чтобы получить максимальную отдачу. Инсару доставлял удовольствие поединок с соперником, к которому требовалось прилагать ум и усилия.

Единственное, он никак не мог понять, какую игру ведет Дьёз. А в том, что ведет, не сомневался, иначе бы этот деви сразу согласился на щедрые условия.

Инсар с досадой хлопнул по столу ладонью и рассмеялся.

* * *

Я кое-как держался на грани сна, в полубреду. Реальность плыла. Но до города было недалеко. Скатив охранников в кювет, я забрался в машину. Брошу ее где-нибудь на въезде в город. И надеюсь, патруль полиции перед городом не станет останавливать именно этот джип, как они не останавливали его на выезде…

На ближайшей остановке, откуда ходило несколько автобусных маршрутов, я влез в первый попавшийся. Я нервничал, каждую секунду ожидая появления на дороге второго черного джипа. В автобусе я, видимо, отключился, потому что когда очнулся и глянул за окно, мы приближались к центру. Голова слегка посвежела, и я чувствовал себя лучше. Мне срочно нужно было вернуться за Розамунд. Я выиграл нам немного времени, но гораздо меньше, чем рассчитывал. И в целом время мы проиграли. Солнце уже готово было встать над горизонтом бледной крошечной алюминиевой монеткой. Поезд ушел. Буквально.

Я пересел на автобус до границ Маар. Меня могли ждать где угодно. Следовало быть осторожным, а у меня мозги сами с собой воюют. Одно из двух: меня поймают или не поймают.

Наверное, бог удачи был на моей стороне, потому что хоть и кружным путем, но я добрался до машины без приключений и хвоста. Розамунд спала. Я безжалостно растолкал ее.

— Что случилось? Где вы пропадали? Я думала, вы уже не вернетесь…

У меня мгновенно разболелась голова — слишком много вопросов. Поспать бы…

— Поднимайся. Нам придется идти пешком, если мы хотим ускользнуть из города живыми.

— Почему пешком? — спросила Розамунд, шнуруя ботинки.

Я глянул на них попристальнее. Да, обувь удобная, но городская — от марш-броска километров через пятнадцать они развалятся, если раньше не сотрут ей ноги. Эта женщина будет тянуть меня назад. Но все еще не время.

— Город полностью перекрыт, и мой план не выгорел. Так что единственный шанс — уйти пешком через промзону, лесопосадками. Я эти места знаю, а гвардия — нет. До нужной трассы километров двадцать. Там же попробуем раздобыть машину.

Только и машину потом придется бросить — по ней силовики быстро установят направление, в котором мы удрали, и будут ловить нас в каждом населенном пункте, поскольку и мне, и Роз нужны будут какие-то припасы. Боги, как же голова болит… Не в последнюю очередь от рассвета. Я же деви, в конце концов…

Розамунд выпрямилась. Взяла свое пальто.

— Можно… — начала она.

Я быстро навесил на плечи кобуру с глоком, вынутым из тайника в машине, достал из сумки запасной нож и принялся выбрасывать оттуда барахло, которое помешает. Я не слушал Розамунд.

— Можно воспользоваться магнитной дорогой. Я, правда, не знаю, в какую сторону нам лучше по ней двинуться.

Я замер и поднял на нее глаза.

— Ты же не ту дорогу имеешь в виду, которая тянется до административного шпиля?

— Нет. Я про магнитный туннель под землей. Туннели найдазе.

— Да? — я вернулся к ревизии.

Вот тут точно надо было сказать, что она больная.

— Я знаю, как это звучит. Но я знаю, где ближайший вход, и у меня ключи отца. Это недалеко. Сможем незаметно покинуть город, если вы по-прежнему на этом настаиваете.

— Куда ведет туннель?

— Во многих направлениях. Мы не добрались до конца. Самая свободная от завалов ветка ведет на юго-запад, довольно далеко. До предгорий Дагема точно. Есть несколько северных линий, есть северо-западные. Больше всего пострадала восточная половина, там почти все завалено.

— Дагем… Подойдет.

Города Дагема были покинуты. Он обезлюдел после войны полностью. В предгорьях можно было скитаться месяцами и не встретить ни души, ни признака вообще существования на этой земле человека. Но Дагем открывал широкие возможности лично для меня.

— И где можно в эти катакомбы попасть?

— В усадьбе Маар на цокольном этаже есть вход. Надеюсь, ни дверь, ни замок не повреждены.

Я вытащил из сумки свою кепку и протянул ее Розамунд. Она деловито подогнала застежку и стала пристраивать на скрученные волосы.

— У тебя есть карта?

— Да, карта отца.

Я, наконец, застегнул сумку, повернулся и критически осмотрел Розамунд с ног до головы. Она неожиданно упрямо вернула мне взгляд. Ее одежда меня мало волновала, но вот пальто было слишком… чистым и дорогим, пожалуй. Спасибо, что не какого-нибудь яркого цвета. Не надо нам привлекать лишнее внимание. В Маар затеряться в толпе не выйдет.

Я влез в багажник и вытряс из-под вещей старый выгоревший пуховик. В нем я обычно ковырялся под капотом.

— Сумку лучше спрячь под пуховик, — посоветовал я ей. — И не снимай капюшон.

— Что? — резко спросила Роз, заметив, что я с интересом смотрю, как она надевает широченную для нее куртку прямо на верхнюю одежду. — Я люблю это пальто. Оно легкое, но теплое, и я его тут не брошу.

Ну отлично. А мне казалось, она не привязана к вещам, судя по ее небрежности в выборе одежды…

— Дожидаться, если где-нибудь отстанешь, не буду.

Она вдруг вскинула на меня полный раздражения взгляд и кивнула.

— Хорошо. Только карта и ключи у меня.

А без меня она и до соседней улицы не дойдет, с картой или без нее. Но к чему бессмысленная полемика?

До Маарской усадьбы — старого особняка бывшего лорда-наместника города — было минут пятнадцать быстрой ходьбы. Розамунд не поспевала за моим длинным шагом, но упорно не сдавалась — неэкономично пыхтела, сбивалась на бег и все время поправляла сбивающуюся под пуховиком сумку. О передышке не попросила ни разу.

Способности мои все вышли, причем потрачены были до обидного бездарно. Я больше не мог оценивать происходящее вокруг, не заглядывая за угол. Приходилось полагаться, как всем, на обычные органы чувств и зачатки интуиции. Но против хорошо экипированных головорезов Инсара мы были не в той весовой категории. Даже со всей интуицией и прочими бонусами.

В очередной раз оглянувшись перед тем, как свернуть в переулок, я увидел, как мимо проскочил черный джип. Определенно, близнец того, который я угнал. Тут такие обычно не ездят. Надо отдать господину Инсару должное — он времени зря не терял и использовал даже маловероятные возможности. Хорош. С таким приятно вести игру, но только один на один, а не с обузой на шее. Я отвернулся, не меняя темпа движения, подхватил Розамунд под руку и мысленно скрестил пальцы. Джип засвистел покрышками и с ревом сдал назад, разворачиваясь. Я побежал, волоча Розамунд следом. В следующем проулке нырнул за угол дома и срезал через квартал напрямик, надеясь запутать погоню и выиграть нам пару минут. До усадьбы было всего ничего.

В спину ревели джипы — судя по всему, уже два. Я понимал, что стрелять они будут в самом последнем случае. Или если Розамунд не будет на линии огня. Мы выскочили из квартала прямо на окраине Маар. Совершенно прозрачная по зиме роща была раньше парком перед усадьбой. За ней, насколько я помнил, пустырь с развалинами каких-то служб. Дальше на небольшом холме — сама усадьба. Через парк ни один джип не проедет. Значит, кто-то из них обогнет усадьбу правее и выйдет на подъездную дорогу. Остальные, вероятно, побегут за нами на своих двоих.

Ну что ж…

Я тащил Розамунд через кочки, ямы и поваленные деревья. Позади хлопали дверцы. Где-то далеко, гораздо дальше, ревел второй мотор. Чтобы спастись, нам надо было быстрее остальных добраться до ветхого, частично обвалившегося дворца, от прежней красоты которого уже ничего не осталось. Да и от безопасности тоже. Где там вход в эти чертовы катакомбы? Мы выскочили из рощи на открытый участок, засыпанный кирпичами. Метров через триста возвышалась стена усадьбы и заросший вход во внутренний двор.

Прямо по нашим ногам вдруг ударил фонтанчик земли одновременно с гулким и раскатистым хлопком выстрела. Выстрел ни с чем не спутать, даже если слышишь его в первый раз. Розамунд вскрикнула, тормозя пятками, но я толкнул ее вперед.

— Пошла! Не стой!

Выдернув из кобуры пистолет, я передернул затвор и выстрелил в сторону загонщиков, не целясь, на бегу. Пуля ушла, конечно, мимо, но преследователи рассыпались кто куда. Роз уже почти вбежала во двор. Я нырнул в арку входа следом. Из-за угла выпустил еще пулю для острастки и со всей возможной скоростью скрылся внутри замусоренного двора.

Следом за Розамунд влетел под своды служебного крыла. Госпожа Меттерлинг топала, словно слон, не разбирая дороги, прямо по наполовину снятому паркету, и спотыкалась через раз. Рисковала заработать гвоздь в ногу, а то и в лоб. Не хватало мне еще тащить ее на себе.

— Стоять!

Она замерла, как кролик, размазав грязь по лицу, когда попыталась стереть непроизвольные слезы испуга.

— Куда нам идти?

— В… На ц-цокольный этаж. Спуск был там, — она указала рукой куда-то вперед.- Но кажется, его завалило.

Я припомнил, что снаружи видел верхушки окон, едва поднимающиеся над землей. Вдоль стен должны быть приямки. Влезем там. Главное, чтобы ниши оказались не слишком глубокими. Следовало пошевеливаться — фора у нас была небольшая. Хотя наши загонщики поостерегутся очертя голову соваться в особняк, зная, что я тоже могу стрелять.

Мы выскочили на воздух с другой стороны двора. Я сразу утащил Роз под прикрытие стен, заросших лишайником. Приямок был что-то около метра в глубину. В узком цокольном окне как раз не было стекла, но я протиснусь в него с трудом. Роз надо было отдать должное — она спрыгнула в глубокую нишу, не колеблясь. Я попытался соскользнуть следом. В спину меня догнали выстрелы и толчок. Я потерял равновесие, неловко свалился вниз, раздирая локти и предплечья о стены. В лицо полетели осколки камня. Отлично. В ноге как будто ковырялись раскаленным прутом. Роз пискнула что-то нечленораздельное с той стороны оконной створки и стала затаскивать меня внутрь, больше мешая своими бестолковыми попытками. Я отбил ее руки и забрался сам. Мимоходом глянул на ногу. Выглядит не так уж страшно.

— Куда теперь?

Роз трясущейся рукой потянула меня за собой, и мы побежали. Теперь уже я изо всех сил стремился не отстать. За нами крапал кровавый след. Мы свернули за угол. Я остановился, быстро вытащил ремень из шлеек и перетянул ногу повыше раны.

— Недалеко уже, -прошептала Розамунд, задыхаясь.

И мы снова побежали. Она все порывалась подставить мне плечо, но я толкал ее вперед и продолжал цепляться глазами за ее спину, припадая на левую сторону.

В слабом свете из подвальных окон было видно ржавые связки труб отопления с техническими вентилями; электрощитки со связками проводов и рубильниками; малопонятные габаритные кожухи, закрывающие технические узлы; отделанные кафелем длинные душевые для слуг. В переходе из одного крыла в другое мы, наконец, наткнулись на темный провал лестницы с коваными перилами, на которых лежал толстый слой пыли.

Я достал фонарик. Лестница была довольно узкая и крутая. В самом низу — простая деревянная дверь с сорванной замочной скобой. Роз сбежала по лестнице вниз, толкнула дверь, и мы оказались на площадке высоко над полом. Фонарь выхватил сводчатый потолок над головой — фундамент особняка. От лестницы разбегались в разные стороны узкие изогнутые коридоры. Вдоль их стен стояли пустые стеллажи для хранения винных бутылок, в некоторых — пятисотлитровые дубовые бочки. Многие давно рассохлись. Винный подвал. Сыро и прохладно. Роз взяла у меня фонарь, поводила им из стороны в сторону, всматриваясь в одинаковые туннели, и уверенно повела меня в один из них.

Он уходил далеко вперед плавным изгибом. Оглядываясь назад, казалось, что стоишь на месте — вид не менялся. Одинаковые бочки друг на друге, одинаковая кладка, одинаковая плесень на стенах. Иногда полки. Вина тут можно было запасти столько, что и за столетие не выпить, даже если пить каждый день. Меня больше волновало, что в таких местах пройденное расстояние становилось очень условным, и всегда существовала опасность ошибиться. Ошиблась ли Роз? Если да, то второго шанса у нас не будет — я уже слышал, как наши преследователи начали спускаться вслед за нами.

Я схватил Розамунд за локоть. Она дернулась, испуганно вздохнув.

— У нас мало времени.

— Уже почти, — прошептала она, инстинктивно понижая голос.

Мы пошли немного быстрее, пока она искала что-то на стенах.

У одной из бочек она притормозила. Этот участок стены отличался от других только тем, что здесь на опорах было пусто, не валялось даже обломков доски.

Розамунд быстрым движением очистила что-то под ногами возле одной из опор и торжествующе хмыкнула.

Они грохотали по лестнице. Шли вдоль первых ответвлений, просвечивая их фонарем.

Я отобрал фонарь у Розамунд. Повернув кольцо вдоль стекла, превратил широкий сноп света в узкий луч и закрыл его своим телом. Потайной фонарь не видно издалека, особенно, когда у кого-то свой источник света. Но они стремительно нагоняют. Я слышал их дыхание, воздух вонял их жаждой и нетерпением, азартом охоты.

— Роз! — рыкнул я на нее. — Быстрее!

Я очень надеялся, Розамунд знает, что делает. Раздражала необходимость полагаться на кого-то другого — возникало ощущение, что лучше меня никто не сделает. Осмотрелся — у стен высились винные стеллажи. Я прошелся пальцами вдоль кромки одного из них. Полка крепилась к стене на честном слове. Когда я на пробу тряхнул одну секцию, несколько сиротливых пыльных бутылок застучали в своих ячейках.

Я оглянулся.

Розамунд трясущимися руками почти в полной темноте рылась в своей сумке. И, кажется, не находила. Меня обдало, будто кипятком.

— Ты уверена, что взяла это с собой? — прошипел я, ненавидя ее за бестолковую возню.

— Да! — выдохнула она, но в голосе ее были неподдельные слезы. — Ну где же ты есть?! Я знаю, что ты в сумке… Я же доставала их…

И не положила обратно. Убью ее сам, если так. Мы тут как крысы в живоловке.

Она рылась и смахивала слезы страха пыльными руками, оставляя по щекам разводы. Потом просто вывернула сумку на пол. Конечно же, шум был еще тот. Я буквально как наяву увидел навостривших уши преследователей, которые уже повернули в нужный коридор. Упираясь плечом в стену, я начал толкать стеллаж. Из-за того, что полка была длинной, поддалась она не сразу, но потом с мрачным удовлетворением я увидел, как тяжелая секция потянула за собой следующую, и они начали заваливаться по принципу домино, словно склонялись в медленном танце.

За грохотом рушащихся полок и звоном бутылок, полетевших на пол, я совсем перестал слышать топот. В воздухе разливался терпкий запах вина. Я сбросил свою сумку на пол, чтоб не мешала. Пистолет в руке был тяжелым. Тяжесть ассоциировалась с привычной защитой. Адреналин накатывал, но как сквозь вату — я притерпелся к непрерывной опасности последних часов. У меня в запасе еще десять выстрелов. Дополнительная обойма — в кармане. Но меня всегда учили рассчитывать только на одну. Если они достаточно самоуверенные идиоты, то я кого-нибудь раню. А, может быть, и убью — рикошет в изогнутом коридоре будет непредсказуем.

— Пригнись, — бросил я через плечо, не оглядываясь.

Я присел за баррикадой из стеллажей и выдохнул, чтобы не сбивать прицел. Даже если они выдавят меня с этой точки, на то, чтобы преодолеть завал, на добрых сорок метров перегородивший коридор от стены до стены, им потребуется время.

Роз невнятно воскликнула. Нехарактерный шорох за спиной совпал с неосторожно выпрыгнувшим из-за поворота оперативником в черной полевой форме. Выстрел грохнул в замкнутом пространстве так, что в ушах яростно зазвенело, сразу остро и вкусно запахло порохом. Работой. Оперативника толкнуло, и он упал навзничь, взмахнув руками. Роз, подобравшись ползком, потянула меня за полу куртки и потащила в темноту. Из стены рядом с головой ударила каменная крошка, и мне обожгло щеку. Я больше не слышал выстрелов — заложило уши.

Из узкой щели в стене падало так мало света, что даже я не мог как следует рассмотреть, где мы. А стена, толщиной сантиметров семьдесят, непроницаемо черная и монолитная, уже ползла обратно. Я толкнул Роз прочь от щели, в которую могли еще стрелять. Мне казалось, что до того, как она сомкнулась снова, прошла целая вечность, за которую можно было не только преодолеть завал, но и расстрелять нас практически в упор.

Когда дверь закрылась, мы остались в абсолютном мраке. В абсолютном — значит, даже я не мог рассмотреть в ней ничего. В ушах звенело, Роз теребила меня за куртку, но голоса ее я не слышал.

Я прислонился к стене и позволил себе слегка расслабить сведенную болью ногу. Из бокового кармана сумки наощупь достал заряженный шприц и вкатил в бедро прямо через брюки.

— Вы сильно ранены? Геллерт? — нервно спросила Розамунд, видимо уже не в первый раз.

Я слышал ее как сквозь толстый слой ваты.

— Нет, — я педантично закрыл шприц колпачком и сунул в другой карман. Незачем оставлять лишние подсказки.

Потом нашарил запасной армейский фонарик. Где Роз потеряла тот, что был, я так и не понял в суматохе. Посветил на ногу. Место ранения ощутимо дергало. Ремень с ноги надо было снять и осмотреть рану, но не было времени. Кровь сочилась, пусть и медленно — спасибо особенностям моей смешанной биологии. Штанина под раной намокала, и я чувствовал сырость в ботинке.

Сноп света выхватил из мрака что-то вроде тамбура. Материал стен и двери за нашими спинами — черный, словно бархатный -буквально поглощал свет. Я вспомнил, что что-то подобное попадалось мне на техносвалке, на которую я лазил прогуляться. Такие же антрацитово-черные маленькие обломки. Не металл, не камень, не пластмасса…

— Как быстро они вскроют этот вход? — я попытался уловить хоть что-то сквозь толщу стены, но на слух пока нельзя было полагаться.

— Если нет ключа, то очень нескоро. Скорее, никогда. Мы до сих пор точно не знаем, из чего это, но оно очень прочное. Если есть ключ… — она замолчала и перескочила на другое, словно опомнившись. — У меня было время подумать. Только санитаров сразу не зовите… — она нервно ухмыльнулась неуместной шутке. — Но те, кто гнался за нами, это… точно найдазе.

— Нет. Эти — нет. Но работают на найдазе — да.

Она поежилась и сделала шаг от двери.

— Тогда у нас проблемы. У них-то ключ наверняка есть.

— Не думаю, что они носят его с собой. При самом плохом раскладе у нас есть час форы. Надо шевелиться. Мы сможем убраться подальше за час?

— Теоретически — да. Надо включить аварийное питание на управляющей панели, это недалеко отсюда. Потом… Потом интереснее, но папа любил рассказывать мне про это место, так что всё должно получиться.

Весь ее план держался на импровизации, везении и предположениях. Везение постоянным не бывает. А с учетом того, что до этого нам определенно везло, мы, вероятно, исчерпали весь выделенный нам запас.

Ладно, выбирать не приходится. Свет фонаря выхватил сбегающий далеко вниз пандус обычной транспортной ленты вроде эскалатора. На ней лежал годами нетронутый слой пыли. Слева вдоль стены — обыкновенные ступени. Роз пошла впереди меня.

Пыль заклубилась в луче света, и Розамунд несколько раз громко чихнула. Шаги отражались от камня, и казалось, что мы топаем как табун диких лошадей. Спуск закончился обычным проемом, в котором, были установлены запирающие ворота. Судя по конструкции и толщине, запор был сконструирован герметично. Чтобы прятаться? Или чтобы прятать? По прозаическому бетону и разным отметкам было понятно, что эти двери устанавливали военные.

Широкая платформа, похожая на обычный железнодорожный перрон, обрывалась в темноту, на дне которой посверкивал магнитный рельс — столько лет, а на нем ни пятнышка ржавчины. Только пыль. В обе стороны шел узкий круглый туннель, обвязанный канатами проводов, насколько хватало мощности фонаря. Мы же стояли в большом открытом зале, похожем на пещеру или на станцию. Высокие своды были укреплены стальной сеткой. А у противоположной стены в рядок выстроились тусклые обтекаемые капсулы, подведенная каждая к основному рельсу своим дополнительным. Как ожидающие на привязи у магазина собаки.

Роз огляделась, задирая голову к потолку, потом потянула меня за рукав, чтобы я повернул фонарь.

— Нам туда, — указала она на узкий коридорчик, идущий от противоположного края платформы вдоль стены основного туннеля. Вероятно, где-то там должен быть узел управления. Я поднял фонарь выше — почти под самым потолком зала сверкнули стекла «скворечника».

— Ты говорила, у тебя есть карта. Давай, — потребовал я, пока мы шли.

Роз кивнула и на ходу достала из сумки сложенный в несколько раз большой лист чертежной бумаги с вручную нанесенными на план пометками. Лист был старый. Чернила слегка выгорели, да и чертежную кальку такую производили лет тридцать-сорок назад. Будем надеяться, с тех пор тут мало что изменилось. Меня обнадежило то, что на плане были пометки гораздо свежее, сделанные современной шариковой ручкой.

Через пару сотен шагов мы подошли к железной двери, к которой были приварены петли с самым обыкновенным амбарным замком.

Роз расстроенно приподняла гирьку замка:

— Об этом я как-то не подумала. Раньше станцию не запирали…

— В туннелях больше никто не работает?

— Нет. Финансирования не хватает. Ценное сразу засекретили и вывезли военные. А отцу приказали закрыть проект до лучших времен, которые так и не настали. На людей мы тут точно не наткнемся.

Я вытащил набор отмычек. Никогда не знаешь, где пригодятся. Нехитрый замок стандартной конструкции — и скрепка сошла бы — я открыл через несколько секунд. С мерзким скрипом и сухим хрустом осыпающейся с петель ржавчины, дверь открылась, явив нам небольшое помещение, уставленное пультами и экранами. И это явно было наследием найдазе — непривычный форм-фактор, обозначения на высоком языке, своеобразные инженерные решения. Кое-что выглядело знакомо — мы многое переняли.

Розамунд пошла от пульта к пульту, выискивая что-то. Откинула крышку на одной из панелей и, почти воткнув нос в переплетения проводов, что-то переткнула, переставила, чем-то щелкнула. Вокруг тихо загудело, и свет проявился, как фотография в каретке с реагентом. Я даже не понял, откуда он идет. Светились, как будто, сами стены, мягко и рассеянно, но теперь на расстеленной карте я мог без усилий разобрать и самые мелкие пометки. Роз зависла над одним из пультов, что-то изучая. Ее палец бродил по схеме цепей на стенде-подсказке.

Судя по карте, туннели тянулись далеко — ими был пронизан весь материк. Но отдельные куски не соединялись между собой, а где-то были перечеркнуты волнистыми линиями.

— Это что? Неисследованные области? — я ткнул пальцем в карту.

Роз бросила короткий взгляд через плечо.

— Завалы. Еще мы находили несколько наглухо закрытых веток. Проникнуть туда оказалось невозможно — двери вы видели. Наши ключи не подошли. Так что они нанесены весьма приблизительно, пунктиром. Куда ведут, мы не знаем.

— Что будет, когда эта предполагаемая…бес-машина достигнет завала?

— Вообще, вся их автоматика настроена на сохранение — капсула должна остановиться и подавать сигнал о препятствии на путях. Как-то так. Предположительно.

— Предположительно? — я поднял голову от карты.

Роз отвлеклась от схемы и развела руками:

— Никто никогда не стремился рискнуть жизнью и проверить. Мы исходили из стандартов их программ — груз перевозят не для того, чтоб его потерять. Как оно на самом деле… Мы и проверим как раз, — она криво улыбнулась.

— Прости, что не пылаю исследовательским азартом первопроходца.

— Мы можем пойти по туннелям пешком, но перегоны составляют до сотни километров, а технические люки наружу устанавливались не в расчете на экскурсию на своих двоих. К тому же, многие засыпаны или замурованы снаружи.

— Самый длинный перегон, который идет в сторону Дагема, тянется около четырехсот километров… — сказал я, ведя пальцем по схеме. — От него есть боковые ответвления, которые почти все идут к крупным городам. Если выберем одно из них, нас сложнее будет найти. Капсулу можно остановить принудительно?

— Да, там предусмотрен экстренный тормоз, не знаю, правда, для кого — это же почтовые капсулы. Но если они войдут в систему, маршрут вычислят без труда. Любая капсула программируется и отчитывается.

Кто «они» уточнять не требовалось.

— Давно я не занимался злостным вандализмом…

Я окинул плотоядным взглядом весь пункт управления, выбирая, что испортить. Ломать — не строить. И да, это иногда бывает приятно.

— Что?! — Роз вдруг прикрыла пульт, над которым склонилась, руками, как дитя. — Нельзя! Это же великая научная ценность, мы до сих пор…

— Роз! У нас нет времени и выбора. Компьютер или твоя жизнь? Если все это так тебе дорого, оставайся тут и торгуйся с ними сама. Они придут.

Я ощущал постоянное раздражение. Хотелось придушить ее, бросить ее, вернуть этот миг два дня назад и спустить курок, едва она появилась под моими окнами. Во всем виновата была ноющая, непрерывная, дергающая боль в ноге.

Роз провела рукой по лицу, разлохматила волосы, сняв кепку, и снова уткнулась в схему.

Она взялась за тумблеры и верньеры, что-то там подкрутила-включила, нажала пару кнопок и посмотрела на экран панели.

— Готово. Нам надо спуститься на станцию, я задала отправление через пять минут. На одном из перекрестков капсула притормозит, потом поедет дальше. По той ветке выход на поверхность свободен — там расчищенный завал.

— Я так понял, вот эта линия, — я указал на толстый пучок кабелей, торчащий из пульта, — это не сама магнитная дорога, а питание системы управления, так? Если я его испорчу, капсула все равно отправится по маршруту?

Роз поколебалась, ответила неохотно:

— Да, программа уже задана.

Розамунд глухо вскрикнула, когда я взялся за сноп силовых кабелей и, поднатужившись, выдрал их с корнями из гнезда. А потом бросил на ближайший металлический поручень. Искры сыпанули отовсюду. Я огляделся. Этого должно хватить, чтобы задержать любых преследователей. Что-то подсказывало, что нам уже наступают на пятки.

Я схватил карту, сумку и Розамунд — за локоть — и поволок всё и всех на выход. Пять минут.

Тесная и совершенно пустая внутри капсула, принимая наш вес, качнулась и сильно осела над рельсом. Мне показалось, что со стороны лестницы, по которой мы спустились, донесся неясный гул.

А потом свет в капсуле мигнул и погас.

Триче остановила машину на подъездной дорожке, заглушила мотор и несколько секунд не решалась выйти. Подошел охранник, открыл ей дверь. Пришлось поправить прическу, посмотреть, не осыпалась ли тушь, но больше время тянуть было нечем. Повесив крошечную замшевую сумочку на сгиб локтя, она, постукивая каблуками по плитке, пошла в дом. Едва гостья потянулась к дверному молотку, горничная открыла дверь, будто караулила. Из холла пахнуло ароматом ухоженного старого дома с историей. Триче нравилось приезжать сюда. Но не сегодня. Сегодня она бы дорого дала, чтобы он отменил их еженедельную стандартную встречу. Когда они говорили по телефону предыдущей ночью, Инсар молча выслушал ее, а потом повесил трубку. Его недовольство, такое осязаемое, можно было паковать в тару и разливать в баре — получился бы отличный аперитив «Накануне разгрома».

Горничная взяла у нее пальто, а потом пошла перед ней, указывая дорогу, открыла нужную дверь и захлопнула за спиной. У Триче было ощущение, что это захлопнулась крышка гроба. У нее в жизни никогда не возникало чувства того, что смерть ходит с ней плечом к плечу, это было явление, ее не касавшееся даже во времена охоты на деви. А с ним все было наоборот. Иногда она думала, не это ли, в итоге, привело ее к нему? А всё остальное — только красивая обертка для самооправдания…

Гостиная, куда ее проводили, была пуста и света в ней не зажигали. Инсар любил сумерки, любил смотреть, как медленно сдается солнце. Триче пересекла комнату, спустилась с другой стороны на несколько ступеней и оказалась на почти пустой застекленной веранде. В темноте она увидела его на диване, а у него на коленях — девушку. Обрывок их тихой беседы достиг ее ушей. На Триче напал приступ беспричинного раздражения.

Он легким хлопком по пояснице ссадил с коленей свою подружку-спонсора и повернул в сторону новой гостьи голову. Триче подошла вплотную к стеклу, так, что от ее близости оно затуманилось. Внизу, почти под ногами, расстилался огромный город — точно бесформенная клякса, разорванная пополам черным мазком реки. Яркие, золотые, теплые огни фонарей обещали уют, жизнь, красоту и волшебную сказку. На деле это было как мираж в пустыне. Ждешь прекрасного зеленого оазиса, а получаешь пыль и высохшие палки. Отсюда город был прекрасен. Ночью.

Шаги девушки затихли в глубине дома. Триче раскрыла сумочку и достала пачку сигарет.

— Зачем явилась? — спросил Инсар.

Ни следа нежных мурлычущих интонаций, которые она только что слышала.

Триче щелкнула зажигалкой, затянулась, стараясь не выдавать ничего из того сумбура чувств, что испытывала, и только тогда осмелилась взглянуть на него. Он сидел, небрежно закинув одну ногу на мягкий подлокотник и подперев подбородок рукой.

— Ты не сказал, что я не должна приезжать. Могу уехать.

Он внезапно соскочил с дивана, как ужаленный, и в один прыжок оказался прямо перед ней, вжавшейся в стекло.

— Что за мерзкая привычка! — он выдернул у нее сигарету, затушил пальцами, как будто не чувствуя жара, и выбросил смятый окурок в кадку с юккой. — От тебя вечно несет, как от старой пепельницы.

Триче смолчала. Она знала, что он ненавидит сигаретный дым. Она знала. Она просто забыла об этом на секунду. Ей нужно было что-то, чтобы успокоиться.

— Извини, — сухо уронила она, наконец, переводя взгляд на его обнаженные по локоть руки с бледными полосками шрамов. Он был сегодня одет нехарактерно небрежно — джинсы, рубашка навыпуск…

Удовлетворившись ее формальным извинением, он отошел, шлепая по полу босыми ногами, а потом загремел стеклом на приставном столике. По аромату, который поплыл по веранде, Триче легко определила его любимый бурбон.

— Я всё сделала, как ты сказал, Инсар.

— Беатриче, не оскорбляй мои умственные способности — ты сделала по конец рук и рассчитываешь, что я тебя похвалю? Радуйся, что у меня, как обычно, был план Б.

— Я сделала всё, что могла и что от меня зависело. То, что Дьёз не клюнул на приманку и сбежал, не моя вина — я говорила тебе, что у него чутьё, что он никому, кроме себя, не верит и что он непредсказуем.

— Ты не старалась. Тебе должно было обеспечить успех знание его характера и привычек. Ты умна, но иногда, когда тебе это выгодно, включаешь дуру. Однажды мне это надоест.

— Они все равно где-то в Маар, уйти им некуда. На всех выходах мои люди, так что они, так или иначе, приплывут в мою сеть.

— Они уже не в Маар.

— Что?.. Где тогда?..- Триче кольнуло обидой — Геллерт просочился у нее сквозь пальцы, а она так гордилась тем, что держит руку на пульсе.- Как они ушли?

— Довоенной линией магнитки. А ты даже и не подумала о таком варианте.

— Господи, как он в нее попал?..

Инсар залпом, без обычного смакования, выпил бурбон и подошел к ней, все так же стоящей у окна. Выдернул из ее рук маленькую замшевую сумочку, бросил куда-то в темноту за спиной. Взял Триче за подбородок и, обдавая вкусным запахом дорогого алкоголя, тихо сказал:

— Ты не те вопросы задаешь. Правильный вопрос: «Как мне загладить свою вину, Инсар?»

Триче почувствовала, как от холодного оконного стекла промерзло плечо.

* * *

— Какого черта?! — рыкнул Геллерт, хватаясь за стены в темноте.

— Садитесь! Скорее всего, они открыли один из входов. Тут все запутано в плане питания.

Роз ощутила, как капсула осела еще больше. Вручную она потянула дверь, Геллерт уперся с другой стороны. Дверца плавно встала на свое место, чавкнула, словно довольная тварь. И ничего не произошло…

— Дальше что? — резко и напряженно осведомился Геллерт, и по голосу было слышно, как именно он сейчас убивает ее в уме.

Роз не успела ответить — они ощутили движение. Капсула заскользила вдоль рельса со все увеличивающейся скоростью. И только потом медленно посветлело. Розамунд увидела, как Геллерт оторвал руки от поручня вдоль стены, но пальцы его были белыми, будто из них ушла вся кровь.

Пассажиры сидели друг напротив друга, кое-как умещая ноги. Роз, поняв, что капсула набрала максимальную скорость, откинула голову на стенку и впервые со времен детства сделала кое-что крамольное для ученого — начала молиться про себя. Геллерт снял ремень с ноги, и Роз увидела, что штанина его военного покроя брюк стала черной от крови.

— Давайте я перевяжу, — предложила Розамунд.

Деви, как обычно, промолчал. Роз раздражало это: она не могла понять, то ли он не слышал ее за шорохом капсулы, то ли игнорировал. И так было постоянно, с самого начала.

— Ну и черт с вами, — буркнула она, закрывая глаза.

Хотелось есть. И чаю. Глупо. Они бегут, как лисицы от загонщиков, а ей хочется чаю. И чтобы обязательно из фарфоровой чашки за столиком на балконе спальни. И чтобы была не зима, а сентябрь, например. Конец сентября. Бабье лето.

— Я не уверен, что надо перевязывать, — спокойно отозвался деви, закончив расшнуровывать ботинок и задирая штанину.

Роз с ощущением безнадежности подумала, что он непробиваемый, толстошкурый ублюдок. И эти его светлые глаза с нечитаемым взглядом кошки… А может, змеи. Как он может оставаться настолько невозмутимым, словно сидит на своем дурацком складе и смотрит кино? Будто недавнее проявление его эмоций — напряжения, злости — всего лишь игра для нее. Роз усмехнулась абсурдности своих мыслей: ранили его, а трясет почему-то ее. На самом деле ее просто отпускает. С тремором и слабостью в желудке из нее выходит напряжение бегства.

Из своей не такой уж большой сумки Геллерт извлек медицинский набор и принялся смывать кровь, чтобы осмотреть рану. Роз представляла, как это должно быть больно, и внутри у нее все сжималось. Геллерт хладнокровно плеснул на рану перекиси, и кровь запузырилась, впитываясь в подставленную салфетку.

— Посвети, — сунул он ей в руки фонарь.

Роз направляла луч света так, чтобы тень от его рук не ложилась на рану. Когда из-под слоя смываемой крови показалась бледно-розовая мякоть мышц, Розамунд затошнило. Она взяла себя в руки, повернулась обратно, снова поднимая фонарь, и вдруг увидела, как в ране блеснуло что-то металлическое.

Роз, прижав кулак ко рту, стараясь не вдыхать глубоко, смотрела, как Геллерт не дрогнувшей рукой запустил в рану зажим и потянул из-под кожи то, что там застряло. Довольно толстую металлическую иглу. Деви рассматривал ее с каким-то напряженным интересом. Розамунд тоже. Она мало понимала в огнестрельном оружии, но ни разу не слышала, чтобы вылетевшая пуля в полете превращалась в иглу.

Геллерт отложил ее и занялся раной. Повреждения не выглядели так уж страшно, только вокруг все отекло и налилось синюшными оттенками.

Зажав фонарик в зубах, Роз помогла деви обработать рану и наклеить хирургический пластырь. Кровь уже практически не шла, и Геллерт молча заправил заскорузлые брюки в ботинок. Но Роз обратила внимание на то, что он не стал туго затягивать шнуровку.

Он сделал себе еще два каких-то укола, убрал все медицинское барахло в сумку и принялся вертеть в пальцах вынутый снаряд. Розамунд впервые видела, как он хмурится. Это была одна из немногих эмоций, которые она вообще смогла прочесть у него на лице за эти два дня.

Только два дня! Роз казалось, что событий в них было на целую неделю. Случившийся вчера пожар в машине казался ей чем-то тусклым и нереальным, словно это было во сне. Или этого вообще не было никогда. Все только в ее фантазии… Будто она героиня книги.

Через какое-то время они молча разделили по-братски армейский сухпаек, понимая, что припасы надо экономить, попили воды из одной фляги. Роз даже не обратила внимания на интимность и дикость этого факта: пить с кем-то, кого знаешь только два дня, из одной бутылки… Раньше она скорее умерла бы от жажды. Нет, не так. В том-то и дело, что она не могла умереть от жажды там, в другой своей жизни.

От безделья Роз пыталась высчитать, сколько они будут мчаться сквозь темноту в этом слепом снаряде, но не знала точной скорости, развиваемой этими машинами с грузом на борту. Ей пришлось удовлетвориться весьма примерными результатами.

Вопрос заставил ее вздрогнуть, и она выпала из своих мыслей.

— Откуда такое глубокое понимание устройства работы этих дорог?

— Папа любил рассказывать. Брал меня с собой. Он всю жизнь отдал археологии, но когда работаешь с историей найдазе, вынужденно станешь инженером, чтобы понять, что нашел… И я часто донимала вопросами инженеров, работавших с ним. Думаю, если бы не стала историком, пошла бы в технический вуз, — Роз замолчала, поняв, что говорит слишком много, потом в свою очередь сказала: — Вы не удивились там, на станции, когда я сказала про найдазе.

Он пожал плечами.

— Я, кажется, познакомился с одним.

— Вы поэтому так долго пропадали? — Геллерт кивнул. — Расскажите о нем, — попросила она.

— Нет.

Роз неожиданно для себя обиделась.

— Почему?

— Нечего. Его надо увидеть. Они… другие. Представился Инсаром. Умный, опасный, решительный.

Роз попыталась вообразить, как это — быть «другим», но потерпела крах. В голову лезли зеленые человечки с фасеточными глазами.

— Я тут думала, — пробормотала она через какое-то время, — мне кажется, что ФИМО, в который я делала запрос, возглавляет найдазе… Они, видимо, сразу все поняли, как только я начала свою переписку.

Геллерт в очередной раз промолчал. А что тут скажешь? С прозрением?.. Роз сама над собой посмеялась, но глянув на деви, поняла, что он спит. Он слегка вытянул раненую ногу, насколько позволяло пространство, прикрыл глаза, голова его склонилась к плечу. На висках серебрилась испарина — видимо, действовали лекарства. Роз вдруг сообразила, что в отличие от нее, которой нечем было особо заняться в спрятанной машине, он на ногах уже больше суток. Она тоже закрыла глаза и тихо вздохнула. Безделье убивало ее.

Ей хотелось пошевелиться, потянуться, размять затекшие мышцы, но она боялась разбудить Геллерта. Оказалось, он как всякий человек, не железный. Выглядел он откровенно больным: бледный и усталый. Во сне черты лица обычно расслабляются, приобретают безмятежность, но Геллерт, наоборот, стал еще острее и резче, если такое возможно.

Розамунд пользовалась возможностью и разглядывала его в свое удовольствие — она первый раз так близко столкнулась с деви. Он был такой… замкнутый. Проникнуть за заслон его невозмутимости не получалось. Иногда ей казалось, что все его эмоциональные реакции это из жанра «так положено реагировать нормальным людям». О чем он думал? Что было у него в голове? Доверяет ли она ему? Роз призналась себе, что нет. Не до конца. Он был опасен, так же, как тот найдазе, о котором он говорил. Ей хотелось расспросить его, как они встретились, как он сумел сбежать, но она не была уверена, что не услышит в ответ что-то вроде «встретились-поговорили-выждал-сбежал». То, что встреча не была добровольной, Роз не сомневалась — не зря же за ними гнались, когда они вышли на улицу.

* * *

Розамунд очнулась от своего полузабытья, в котором провела последние полтора часа, когда капсула начала ощутимо притормаживать. По времени они еще не должны были добраться до нужной развилки, но кто его знает — может Роз ошиблась в оценке скорости… Или в расстоянии.

Она дождалась еще большего замедления и слегка сдвинула дверь, чтобы посмотреть, как быстро они едут. Геллерт моментально открыл глаза и весь подобрался, словно собирался прыгать с места.

— Капсула тормозит, — поспешно сообщила Роз. — Наверно, нам скоро пора будет выпрыгивать. Вы сможете? — она указала подбородком на его ногу.

Он лишь кивнул. Ни тени сомнений, размышлений — ничего. Невозмутим, как будто у него ничего не болит. Чурбан.

Капсула почти остановилась на большой развилке с несколькими туннелями. Беглецы без труда выбрались из нее до того, как она снова начала разгоняться, входя в одно из ответвлений.

Роз сверилась с картой, пока Геллерт пристраивал сумку за спиной. Но потом он тоже подошел. Ткнул пальцем в один из туннелей.

— Нам лучше пойти туда.

— А я полагала, что в этот, — она показала на тот туннель, который выбрала изначально, под городком.

Но Геллерт упрямо качнул головой.

— Нет. Сюда. Здесь ничего особенного нет, а при бегстве люди инстинктивно выбирают более привычную среду — город или поселок. В первую очередь нас будут искать там. Есть открытый люк на поверхность?

Розамунд поискала отметки отца.

— Да. Был, по крайней мере.

Геллерт ощутимо хромал и двигался медленнее, чем раньше, но все равно они шли быстро. В темных туннелях гулял ветер. Приходилось тщательно смотреть под ноги — бывало, торчала арматура или валялись обвалившиеся куски свода. Магнитная дорога медленно ветшала. Стоял странный запах. Роз нюхала воздух, пытаясь определить, что это, но никак не могла. Определенно, пахло чем-то вроде машинного масла. Это, вероятно, смазка на ключевых узлах. Был запах пыли, но это совсем не удивляло, а еще… ржавчины. Умом Роз понимала, что ржавчина не пахнет, но образ порыжевшей трубы упорно возникал в голове, когда она тянула носом. И было еще что-то… Мех, кожа… Нет, не то. Но определенно что-то животное…

— Змеиное логово, — вдруг сказал Геллерт, будто подслушав ее мысли.

Роз глянула на него сквозь мрак, едва-едва разогнанный фонарем.

— Простите?

— Тут воняет змеиным логовом.

— Ничего, кроме пыли, не чувствую, — солгала она неожиданно для себя.

Они продолжали двигаться.

Может, через полчаса, показавшиеся часом, фонарь Геллерта осветил завал, наглухо перекрывший дальнейший путь.

— Проклятье, — прошептала Розамунд и почувствовала, что вот-вот расплачется. — На карте этого не было.

Геллерт вдруг с тяжёлым вздохом сел прямо на магнитный рельс и вытянул раненую ногу. Похоже, что он шел из последних сил. Розамунд вдруг ощутила себе тем, кем и была: одинокой слабой девчонкой, которая ввязалась в дело с теми, кто ей совсем не по зубам.

Камни, перегородившие их дорогу к свету и солнцу, молчали, монолитно-неподъемные и упрямые.

Инсар уже вышел к урчащим машинам, когда его догнал один из охранников с телефоном в руках.

— Слушаю.

— Техник сказал, — связь шипела и слегка заикалась, — что последний раз капсула отчиталась между седьмой и одиннадцатой отметкой.

Инсар остановился, вытащил из кармана тактических брюк плоский кусок кристалла, в глубине которого плавала муть багрового цвета. Фыркнул недоверчиво — что-то у него не сходилось с мнением техника.

— Отключите всю магнитку, — процедил он. — От ваших техников никакого прока, — Инсар сбросил звонок.

— Сама техника уже устарела, и этот выродок там всё замкнул, — охранник, принесший телефон, пожал плечами.

Инсар вдруг отвесил ему подзатыльник, как ребенку.

— Никогда не унижай противника даже за глаза, кретин. «Выродок» поимел четверых таких, как ты.

Охранник пошел красными пятнами, крепко сжав челюсти, но без слов забрал сунутую ему обратно трубку.

Инсар почти бегом рванул к джипу и дернул не пассажирскую, а водительскую дверь. «Выметайся» прозвучало одновременно с прыжком внутрь. Водитель едва успел перевалиться через рычаг на пассажирское сиденье и подобрать ноги. Инсар взял с места так, что взвизгнули покрышки.

— Передайте, чтобы освободили дорогу на юго-западное направление, и пусть будут готовы выслать вертушку по координатам, — бросил он резко, особо ни к кому не обращаясь — его приказ выполнят и так.

Кто-то из одетых в черное спецов, сидевших в машине, полез за телефоном.

Три черных внедорожника один за другим выскочили на пригородную трассу и, выстроившись в колонну, начали распугивать водителей с дороги.

* * *

Розамунд приблизилась к завалу и обвела его фонариком, отобранным у меня.

Мое сознание устраивало странные кульбиты, будто куски увиденного перемешали, как детский паззл. То Роз стояла слева от меня, то вдруг справа, и только потом шла слева направо, отыскивая хоть какую-то лазейку в завале или стене.

Итак, это было очень похоже на яд. Даже привычные, многократно опробованные лекарства мало помогали. Когда-то у найдазе была технология, которую сильно невзлюбили люди во время войны. После все найденные экземпляры пистолетов-игольников с ядовитым боезапасом были торжественно принесены в жертву миру на площадях городов по всему материку. Если у этих, из джипа, был какой-то гибрид с огнестрельным оружием или просто обновленный вариант этой смертоносной игрушки, то у меня гораздо меньше времени, чем у Розамунд. Инсару следует поторопиться, если он не собирается, конечно, подождать пока я сдохну. Хотя нет… Не производит он впечатление того, кто бежит от схватки.

Забавно. Теперь все будет почти как Розамунд предполагала, когда заявилась просить о помощи. Кровь, вероятно, на время замедлит процесс, но вряд ли хоть что-то остановит его.

— Розамунд, — позвал я. — Роз…

Она подошла и села рядом на рельс. Выражение ее лица было таким опустошенным, что мне даже стало жаль ее. Когда бежишь, как заяц, ничего никогда не идет по плану, даже если он есть. Ненавижу этим заниматься. Ненавижу. Я уже много лет ни от кого не бегал. Жаль, на подготовку хорошей игры не было времени. Все через задницу…

Розамунд посмотрела на мою ногу, и я, даже не имея способностей, все равно чувствовал ее волнение, ее испуг, кислый, как забродившая ягода. Она вскинулась, потерла ладони о джинсы и решительно задрала подбородок.

— Видимо, придется вернуться на развилку и выбрать другой туннель. Жаль, мы много времени потеряем.

— Я отзываю прежние условия. Мне нужна плата кровью.

Она медленно повернулась ко мне, и в голове ее, отражаясь во взгляде, быстро-быстро проскакивали мысли. Темнота, глухой тупик, где ее тело не найдут никогда, и она сама — обуза на моей шее. Вынужден признать, она быстро учится.

Но благодаря ей мы выбрались из города. Что неплохо, учитывая скорость, с которой Инсар действовал.

Я не ожидал такого… Он сильный соперник. Мне он нравился, но сталкиваться с ним я больше не хотел, а придется.

Я закрыл глаза — мысли скакали, а ведь голова должна быть чистой. Плохо дело. Реально плохо. Я еще никогда не был так близко к полному провалу. Я устал. Куда проще было замереть и позволить Инсару нас найти. Я не сомневался, что найдет. Может, попросить его научить меня паре приемов? Я хмыкнул. Конечно, он научит. Как сдохнуть побыстрее. Найдазе считали полукровок мерзостью. Они их уничтожали, насколько я помню историю.

О чем я думаю?..

— Ладно, — шепчет Розамунд. — Много надо?

Я с трудом осознал, что вопрос был задан вслух.

— В пределах разумного. Воспользуешься своей эгидой.

Она была напугана, как они все, и запах ее страха я ощущал особенно остро в этой мышеловке, провонявшей змеями и пылью, где нет ничего другого, кроме застоявшегося спертого воздуха, который много лет никто не тревожил.

Роз расстегнула пуховик и свое пальто под ним. Я вытянул из сумки очередной скальпель. И все было как всегда, и остро, и привычно. Сознание Розамунд сопротивлялось, в него нельзя было упасть. Но это не важно. Пульсация в ноге становилась все тише. Я замер, перестав пить. Я чувствовал пустую развилку, с которой мы пришли, мертвые металл и камень. Дорога молчала. Вот как. Значит, до пульта они уже добрались и остановили всю линию. А может, и всю магнитку. У нас было еще немного времени. Если повезет, то псы Инсара начнут рыть землю там, куда успела добраться наша капсула.

Я ненадолго сосредоточился на Роз. Нет, я не ощущал ее болезни, — боги, я же не рентген — но… Было что-то неприятное в ней самой. В том, что она мне отдавала. Конечно, выбирать было не из чего. Но так ли она больна, как сама думает? Возможно, она из тех, кто доживет до глубокой старости. А, может, и нет…

Роз, когда я оторвался от нее и лег прямо на землю, отодвинулась, сжимаясь, натягивая пуховик едва не на голову. Посидела какое-то время, слегка качаясь, и полезла за эгидой.

— Это всегда так… мерзко? — тихо спросила она. — Вы теперь все мои мысли знаете?

— Нет, мыслей твоих я не знаю, можешь не переживать. Это ощущение, не более, — утешил я ее, вставая.

Я знал ее чувства. Не мысли. Но от некоторых чувств до мыслей совсем недалеко.

— Надо убираться. Мне кажется, тут найдется дверца типа той, через которую мы пришли.

Я попробовал ногу. Держала. И на том спасибо. Я достал шприц — это тоже не помешает.

— Откуда вы знаете?

— Чувствую. Сложно сказать. Что, если не получится?

Розамунд зло усмехнулась. Она прекрасно поняла, о чем я ее спросил. Так иногда бывало у спонсоров и деви. Я подхватил сумку, и мы пошагали обратно. Роз немного пошатывало, но по мере того, как действовала эгида, она шла все увереннее.

— Я намерена победить. Нет никаких «не получится». Мне есть, что отдать, а они хотят это получить. Тут важно попытаться. Насколько понял найдазе мой прапрадед, они всегда уважали стойкость и силу духа. Дашь слабину — проиграешь точно. А мне нечего терять.

— Нельзя потерять только то, чего у тебя нет. Последнее, что ты имеешь — жизнь.

— Какую жизнь? — она обернулась ко мне неожиданно злобно, будто это я лишил ее шанса на существование. — Сколько мне там осталось? Год или два? Последний подарочек от найдазе нам, победителям… Мы все передохнем, как паразиты, нажравшиеся отравленной крови. И все закончится, на самом интересном.

Она шла вперед, по-прежнему подсвечивая путь моим фонарем. Я пожал плечами, отказываясь ее понимать.

— А так интересное вообще не начнется.

— Знаешь, что? Не учи меня жить, Геллерт Дьёз! Я тебе плачу, и твоя забота — охранять меня. Как ты мне сам сказал, мое душевное здоровье — это работа врачей и священников. Ты, кажется, ни то, ни другое.

Я осклабился.

— Ну да, пожалуй, ты права — жизни у тебя нет. Ты просто одинокая клептоманка, окружающая себя чужими вещами, которая пытается создать иллюзию, что она кому-то нужна. Сидишь дома и читаешь книги, которые писали те, кто не боялся все проверить на себе. Тебе и врач не поможет.

Она подскочила ко мне с отчаянием, но у меня действительно начинало не хватать сил ее выносить. Хотела деви? Да пожалуйста.

— А за каким хреном ты полез в это со мной? Мог бы запросто меня бросить. Ты же отказал мне! Ну и иди к черту! — она кричала на меня, голос ее сорвался, когда она швырнула в меня фонарем.

Я поймал его и направил ей в лицо. Она была чумазая от слез и пыли, от пережитого, но глаза горели огнем убежденной слепой правоты.

— Можно подумать, ты оставила мне выбор. Нас обоих разыскивают, и приговор мне, если меня возьмут, будет ни разу не мягким. Я деви, и я много интересных вещей делал.

Роз пошла от меня прочь, спотыкаясь в темноте. Ее загнанное дыхание было слышно до самой развилки. Пришлось догонять, пока она не свернула себе шею.

— Плата кровью в какой-то степени нас связывает, ты права, — констатировал я и поймал ее за руку, когда она споткнулась и провалилась ногой в дыру в полу. — И я не хотел ее брать по этой причине. Теперь прекрати истерить — на правду не обижаются — и давай выбираться.

— Бессмысленно жить, иметь кого-то рядом, чтобы причинить им боль своим уходом, — она вырвала у меня руку.

— Боль означает, что была и радость. Но если хочешь исходить соплями и жалеть себя — вперед.

Дальше мы шли в тишине.

Двери, которую я ощутил, было не увидеть просто так. Мы обшарили все пространство в стене туннеля, где она должна была быть, но даже зазора толщиной в волос не обнаружили. И никакого намека на отверстие для «ключа».

— Ты уверен, что она тут? — спросила Роз, после нашей перебранки прекратившая, наконец, называть меня на «вы».

Видимо, оскорбленное эго вполне позволило ей счесть, что я недостоин вежливости. Надо было давно ее взбесить. Ни для чего, просто ради удовольствия. Просто потому, что она уничтожила то, что еще оставалось от моего тихого уютного существования. Я презирал ее за трусость — она боялась не смерти, а самой жизни. Даже если б она не умирала, сомневаюсь, что она выползла бы из своей раковины. Библиотека, работа, пыльные экспонаты, такая же серая, пыльная жизнь, пропитанная запахом старья. Музейный зал, а не женщина. Гусеница, пожирающая древние фолианты. Наверно, это снобизм найдазе во мне говорит. Гены, черт их побери. И все же, все же… Она нашла в себе силы прийти к деви и попытаться его шантажировать. Может, не все потеряно.

— Я уверен.

У меня не было сил идти до развилки и искать другой выход — нога давала о себе знать. А между тем, все переменные моего уравнения потихоньку занимали свои места, и теперь следовало не пропустить нужный момент. Другого шанса не будет.

* * *

Предгорья Дагема — особые места. Здесь было довольно много небольших поселков и городков, с одной стороны ограниченных горами, с другой — открытых всем ветрам равнин. И почти все они были похожи на вздыбившиеся покрывала, которые трясет радивая хозяйка: вниз-вверх, вниз-вверх. Улицы падали и вздымались, утомляя, будто прошагал целый день. А если глянуть сверху — расстояния оказывались ничтожными. Но не это привлекало меня в них. Найдазе любили горы нежной любовью. Среди плоскогорий и холмов, на скалах и альпийских лугах можно было найти следы старых поместий, принадлежавших гематорам. Люди чаще всего об этом даже не подозревали, но все эти места были отмечены магией на крови. Я ощущал их так же, как ощущал настоящие кровники.

На окраине городка, где мы словно кроты выползли из-под земли, я раскинул свои сети-щупальца и понял, что на горе есть старинные развалины. Куда древнее самого городка, и там… Да. Там я ощутил следы то ли капища, то ли храма. Черт его знает, но это место обладало своей собственной магией, которая поможет скрыть мою, если Инсар умеет делать так же, как я. И сверху открывался отличный обзор на окрестности. Никто не подберется к этой горе незамеченным.

Розамунд молчала. Она не спрашивала, зачем мы поднимаемся на гору — устала. Но, как и раньше, не жаловалась. Куталась в пуховик от пронизывающего тут, на холмах, ветра и шла. Она не верила мне, но обстоятельства связали нас даже прочнее, чем плата кровью.

Глаза ее слегка загорелись, когда минут сорок спустя мы поднялись на нужный холм по едва заметной тропе, протоптанной животными. Развалины ее заинтересовали, особенно сохранившиеся остатки узкой, полукруглой башни. Она осматривалась со знанием дела, пока я рыскал вокруг. Нужно было укрытие от ветра и место, удобное для костра. Сложно сказать, сколько нам предстояло ждать. На минуту я остановился, чтобы дать отдохнуть ноге и расшнуровал ботинок сильнее.

Роз все же нарушила тишину — любопытство душило ее:

— Это развалины принадлежат найдазе? Так?

— Да.

— Откуда ты знаешь?

— Чувствую. Магия… она оседает, как копоть.

— Все деви так… чувствуют?

— Некоторые.

Роз достала блокнот и карандаш. Ее глаза горели азартом исследователя, но, поняв, что я больше не стану отвечать, она занялась башней. Я быстро обошел холм по кругу. Я слушал пространство. Мы были одни, не считая всякой живности, которая держалась подальше. Солнце скоро начнет клониться к закату. Надо было устроить ночлег. Здесь было холоднее, чем в городе. Без огня или иного способа согреться мы замерзнем. Спасибо, снега было немного.

Пол в развалинах башни был земляным, и я, достав из-за пояса нож, начал выбирать место для того, чтобы устроить бездымный костер. Мерзлую землю еще поди раздолби… Чуть дальше по склону я видел рощу — оттуда можно было натаскать дров. Дежурить ночью придется по очереди. Я легко смог бы спать при Розамунд — спал я чутко.

Роз забралась, опасно балансируя, на кромку толстой стены и уселась там, оглядываясь вокруг.

— Геллерт, — внезапно позвала она. — Мне кажется… К нам гости.

Я поднялся на стену. Роз показывала пальцем на дорогу, виляющую между холмов. По ней медленно ползли две машины. Инсар пожаловал. И я почувствовал странную уверенность, что он точно знает, где нас искать. Вместе с уверенностью пришло и облегчение. Я бы не смог встретить его во всеоружии завтра без второй дозы крови Роз. А на второй сеанс Розамунд не согласится. Какой бы я ни был сволочью, я никогда не связывался с теми, кто не хотел делиться кровью добровольно.

Я сосредоточился, прикрывая глаза, чтобы прочувствовать, сколько их, но машины были слишком далеко и оставались неясным, слегка тревожным фоном.

Роз схватила меня за рукав.

— Что нам теперь надо делать? Какой план?

Простой, Роз. Очень простой.

— Посмотри на меня, — велел я.

Она повернулась мгновенно. Она так ждала, что я скажу, так была сосредоточена на мне, что толкнуть ее сознание было несложно. Глаза закрылись, и она рухнула, как подкошенная. Я подхватил ее, не дав свалиться со стены, и утащил вниз.

— Прости, Роз, — сказал я, доставая плеер из сумки. Времени было в обрез.

Инсар постучал по передатчику, и едва слышные голоса шепотом отозвались: все на местах. Глянул на кристалл — изготовлен наспех, но должен работать. Еще раз мысленно пробежался по пунктам — всё ли сделано — и начал медленно подниматься на холм. Он не прятался. Дьёз мог стрелять, но Инсар полагал, что не станет. Что-то подсказывало: не будет убивать исподтишка, не тот стиль, не боится схватки. Тем не менее, высовываться не спешил. Приник к тропе, на которой еще ощущался запах самого Дьёза, с примесью вони разложения, и женщины. Розамунд с ним, это удача.

— Я один, Дьёз, — крикнул он. — Ты меня слышишь?

— Я знаю.

— Я поговорить. Давай без резких движений.

— Не надоело еще разговоры разговаривать?

Инсар ухмыльнулся.

— Так я дипломат, это моя работа.

И проверил, расстегнута ли застежка на кобуре с игольником. Метательные ножи легко вынимались из держателей.

Инсар поднял руки и медленно начал выходить из-за склона холма. Он знал, что его оперативники следят в прицелы винтовок за каждым его жестом. Места для снайперов были удобные, хоть и потребовалось время, чтобы раскидать их по точкам. Но Инсару было не интересно убивать этого деви просто так. Снайперы нужны были скорее для подстраховки от внезапного провала.

Розамунд, без сознания, кажется, лежала на земле. Ее голова покоилась на колене у Геллерта Дьёза, а тот поддерживал ее, чтобы не скатывалась. Дулом глока. Сам Геллерт очень удачно прятался за остатками угла особняка. Для снайперов он недоступен, пока не сдвинется с места, и, похоже, он об этом откуда-то знал. В воздухе разливался не слишком сильный, но отчетливый аромат магии на крови и почему-то валялся плеер. Инсар напрягся.

— Позволишь? — он указал пальцем на девушку.

— Нет.

— Я ничего не стану делать ближайшие десять минут, обещаю. Проверю, как она, и всё.

— С чего бы мне тебе верить?

Глаза Дьёза были слегка прикрыты, как будто он прислушивался к чему-то, но обманываться не стоило — он пристально следил и за самим Инсаром тоже. Тот это чувствовал. Было интересно, что сделал Геллерт, и слегка тревожно. Инсар впервые встречал полукровку, способного к прямой магии на крови.

— Клянусь, — Инсар коснулся пальцами груди и поднял руку вверх. — Временное перемирие.

* * *

Меня как будто обдало паром — облако его магии я ощутил даже на расстоянии нескольких метров. И запах… Пыли, сухих листьев, металла, еще чего-то теплого, животного — и почему-то неприятного, словно исходящие паром кишки. Он и впрямь поклялся. Найдазе — полукровке. Парадокс. Это меня настолько поразило, что я не шелохнулся, когда он медленно подошел и присел возле Роз на корточки, аккуратно взял за руку. Я мало разбираюсь в магии и в том, что мог сделать гематор, но пришедшая очередная волна была очень слабой, едва заметной, и только это остановило меня от опрометчивых поступков. Я напряженно ждал.

— Грубая работа, — наконец изрек Инсар, убирая руки, но не вставая. — Но учитывая то, что ты вообще не должен быть гематором, и учитывая то, что тебя никто ничему не учил… Считай, что я впечатлен. Я даже готов изменить свое мнение о полукровках.

— Грубая работа, — в тон отозвался я.

Он откинул голову и, совершенно не стесняясь, весело заржал.

— Согласен, — кивнул он, отсмеявшись, но продолжая улыбаться во весь свой впечатляющий зубастый арсенал, глаз в шрамах иронично подмигивал. — Но кроме шуток, я бы с тобой сотрудничал. Ты начинаешь мне нравиться. Жаль, что мы познакомились при таких обстоятельствах, но мой работодатель хочет результатов. Ты же знаешь, какие они, эти работодатели: вынь да положь. Что ты с ней сделал?

Я чуть крепче сжал руку на рукоятке пистолета. Мне было плохо, но нельзя было допустить, чтобы Инсар это ощутил. Едва он почувствует слабину — нападет, Роз права. Меня подташнивало, от недавно устроенного фокуса с Розамунд раскалывалась голова, и я не был уверен, что мой второй фокус удался в полной мере. Импровизация, основанная, скорее, на догадках. В лучших традициях Розамунд. Но и Инсар вряд ли знал точно, как это сработает.

— Она не скажет тебе, где документы и как их забрать, пока я не скажу ей слово-пароль.

Инсар вдруг весь подобрался, словно пружина, и сверкнул глазами. Улыбка его мигом превратилась в оскал, и я почувствовал холодок вдоль хребта. Пока на этом найдазе сохранялся налет цивилизованности, сохранялось и ощущение, что с ним можно договориться… Но теперь я видел хищника, живущего в нем. Хищника, которым он, по сути, и являлся.

— Я влезу в ее голову и с удовольствием перетрясу там все полки-закоулки. А если понадобится, то и в твою.

— Попробуй взломать блок, взломаешь вместе со всем содержимым. Проверишь, блефую я или нет? Она меня порядком достала. И голос мой заодно сымитируй, когда пароль будешь подбирать.

Инсар зашипел.

— А как же твоя драгоценная репутация, Дьёз?

— Скажу, что ты мне ее раньше заказал, — я ухмыльнулся и закашлялся. Дышать становилось тяжело, а я еще не все сделал…

— Я тебя недооценил.

— Конечно. Все, совершавшие эту ошибку раньше, никому не могут об этом сказать.

— Что ты хочешь, Дьёз? Я прикажу прекратить розыск.

Я облизнулся. Страшно хотелось пить, слюна была вязкой и мерзкой, но я не мог отвести руки от головы Роз. Если Инсар только шелохнется не в ту сторону, я действительно прострелю ей башку. Из вредности, от неожиданности и усталости.

— Отпусти Франков. И дай слово, что ни ты, ни кто-либо еще не причинит вреда Розамунд.

— Ты не слишком ли много на себя берешь?

— Не заговаривай мне зубы. Франки нужны были на всякий случай — нагнуть меня, если я заартачусь. Но ты ведь хотел Меттерлиинг? Вот она. Забирай и проваливай. Я шепну пароль, когда Франки и я будем в безопасности.

— Умеешь ты обгадить удовольствие, Дьёз. Но поскольку я тебе не верю, Франки прогуляются без тебя, а ты останешься со мной, пока я не заберу документы.

Я колебался. Дышать было горячо, ноги я давно не чувствовал, а в голове колебалось марево, как раскаленный воздух над полопавшейся от жары землей. Язык едва ворочался. Я плыл куда-то…

— Договорились. Франки. И слово.

Инсар достал телефон.

— Стабильной связи не будет, — несколько секунд тишины и долгих гудков и в трубку невидимому собеседнику: — Отпусти девчонку и этого вояку, дай им машину. И передай, чтоб позвонили своему дружку-психопату из дома. Переключись на видео.

Инсар выставил телефон перед собой. На то и дело зависающем видео Эрик с разбитым лицом и бодрая, но бледная от волнения Тереза садились в машину. На колени Эрику бросили ключи, захлопнули дверь и открыли ворота. Машина неуверенно тронулась с места и все быстрее покатилась прочь. Быстрее и быстрее… Убегай, Эрик. Как можно дальше.

— Убедился? Пароль.

— Слово.

Инсар закатил глаза, но поклялся. По-настоящему. Так же, как в первый раз.

— Франки должны быть в безопасности, тогда я скажу.

— Я не стану их преследовать, если ты и Роз выполните свою часть сделки. Даже если они разболтают, им никто не поверит. Теория заговора. Найдазе, проникшие везде, — Инсар поднял руки, изображая призрака. -Даже звучит, как шизоидный бред. Мы прячемся на виду и в том наша сила. Отдай-ка пистолет, Геллерт, еще сам себе коленку прострелишь…

Он крепко взял меня за запястье, но у меня уже не было сил ни держать тяжелое оружие, ни, тем более, спустить тугой курок. Всё. Я сделал всё, что только мог.

Инсар что-то буркнул в передатчик, я не разобрал. И даже не был уверен, что мне знаком этот язык. Наверх поднимались. Сквозь шум в ушах я слышал сухой шорох травы, хруст снега, ощущал вибрацию земли по которой топали тяжелыми берцами.

Инсар говорил еще что-то, а мне казалось, что он говорит на том языке, которого я не понимаю. Я терялся где-то между реальностью и своими фантазиями. Надо было снять голову Роз с колена, чтобы снизить нагрузку, но болела уже не только нога. Я… весь болел. Даже кожа головы пульсировала от этой боли в едином такте с частым биением сердца. Мне надо было… Что-то. Я не помнил, что мне было надо сделать. Старался вспомнить, но так хотелось просто уронить себя на землю и не шевелиться… Что же мне надо было сделать?.. И зачем?.. Не помню, да и черт с ним. Хочу спать…

В шею что-то больно и настырно впилось. Оса. Нет… Шершень. Слишком больно. Откуда зимой шершень?..

* * *

Инсар отдал пистолет для инъекций подошедшему оперативнику. Еще двое уже грузили в машину Розамунд.

— Куда его, босс?

— В мою машину. Вызывай вертушку.

Инсар вздохнул, развернулся и направился вниз. Геллерта, закинув его руки себе на плечи, тащили за ним два крепких бойца.

Инсар признал, что Дьёз держался до последнего и даже не попросил антидот, хотя должен был понимать, что он у них есть. Такая стойкость была достойна не только уважения, но и признания. Нет, серьезно. Схватка была хороша. Дьёз даже умудрился утащить у него часть победы. Получалось, Инсар никого не может убить, чтобы не нарушить равновесия. А ведь у Геллерта практически нечего было ему предложить.

С холма начала спускаться третья машина.

— Докладывают, что все готово, босс. Можно начинать.

* * *

Я пришел в себя на переднем сиденье. Сначала возникло ощущение движения, потом тряска, потом разговор на заднем фоне и только потом я осознал себя, как тело и как личность. Сколько прошло времени? Судя по тому, что солнце до сих пор висит в небе, или меньше часа, или больше суток. Вряд ли мы сутки провели в дороге. Но болело и затекло все так, будто сутки. В голове плавал туман.

Меня похлопали по плечу дулом пистолета и протянули бутылку с водой. Как мило. Ты будь как дома, но не забывай…

Инсар самолично вел машину с целеустремленной молчаливостью.

Машины выкатились на очередной холм и встали рядком, словно на парковке. Перед нами простиралась равнина Гранд Осте. Со всем ее впечатляющим размахом. Никогда не думал, как она велика — до самого горизонта ровная столешница, которая тянется так долго, что даже воображение не может охватить весь ее масштаб.

Бойцы Инсара вальяжно покидали машины. Инсар заглушил мотор и слегка приоткрыл дверь, впуская в салон свежий, вкусный морозный воздух. Я втянул его полной грудью, будто давно не дышал.

Кто-то застонал. Я оглянулся. Роз медленно садилась, держась за голову обеими руками. Что ж, и правда — работа грубая.

Инсар обернулся. Розамунд уставилась на него, как завороженная (я, интересно, так же глупо выглядел, увидев его впервые?), а потом протянула руку, будто хотела коснуться. Инсар взял ее ладонь, внезапно быстро уколол чем-то, заставив Роз дернуться, и в машине стало невозможно дышать. Мне кажется, даже Роз ощутила запах магии настоящего гематора.

— Госпожа Меттерлинг, скажите мне, где бумаги? — спросил он своим вежливым тоном, от которого птицы застывали на лету.

Она осоловело моргнула раз-другой, легко поддаваясь его магии, а потом удивленно распахнула глаза и испуганно прошептала:

— Я не могу… Я не помню…

Я потер пальцами лоб и откинул голову на подголовник. Работает. Черт бы меня побрал, это работает! Даже магия Инсара не заставит ее говорить, только я могу.

Инсар вдруг протянул руку к шее Роз и подцепил эгиду, заманчиво играющую бликами в вечернем свете.

— Сдается мне, вы не имеете на нее права.

Он дернул, цепочка порвалась с тусклым звуком, а Розамунд схватилась за горло.

— Это законно принадлежит моей семье! Она бы иначе не работала…

— Да, ваша семья вполне законно наживалась на продаже кровников, амулетов и прочего добра, изготовленного в благодарность спасенными пленниками и их родственниками. Ваш пращур был не совсем откровенен в своих дневниках, а вашего отца я просил избавиться от всего этого. Как выяснилось, вашему семейству не стоило верить ни тогда, ни сейчас.

Роз поднесла руку к лицу и помотала головой.

— Я вам тоже не верю.

Инсар пожал плечами и отвернулся, сунув эгиду в карман куртки.

Всё и все застыли и замерли в ожидании. Все смотрели на горизонт. Вертушку я услышал раньше, чем увидел. Она сделала вираж над нами и пошла снижаться где-то дальше, за холмом. Что готовится? Инсар посматривал на часы.

Розамунд терла переносицу сложенными вместе ладонями. Лоб ее собрался мучительными складками. Я почти физически ощущал, как она усиленно пытается вспомнить то, что должна была помнить, словно заповеди.

Инсар, заметив какой-то сигнал от своих, вышел. Вокруг машины сразу же расположились его оперативники. Вроде бы небрежно, но ни жеста не пропустят. Тут нечего думать о побеге, да и куда бежать на одной ноге по голой степи? Если поленятся на машинах догонять, снимут с вертушки.

Роз вскинула на меня глаза, наполненные такой яростью, что мне стало несколько не по себе.

— Ты задумал это с самого начала? Попросту сдать меня.

— Я задолжал Эрику Франку гораздо больше, чем тебе.

— Деви, — выплюнула она, как ругательство, чем оно, по сути, и было. — Все, что про вас рассказывают — полная чушь.

— Я тебе уже говорил, меньше верь всему, что слышишь. Нельзя же быть такой наивной… Слушай, — я сел ровнее, обернувшись к ней. — Инсар поклялся мне, что тебе не причинят вреда, так что просто отдай им бумаги, возвращайся к своим экспонатам и никогда больше не лезь туда, где могут быть замешаны найдазе.

— Я не помню, где они! Что ты сделал со мной?!

— Помог забыть. Это твоя гарантия. Когда настанет момент, ты вспомнишь.

— Я хотела лекарство! Всего-навсего излечение, — прошептала она, вдруг сдаваясь и откидываясь на сиденье.

— Даже если оно есть, они не стали бы с тобой делиться. Наш гостеприимный хозяин уже грозился перетрясти все твои мозги через мелкое сито. Так что они бы получили то, что хотят, не расплачиваясь вообще. Тебе нечего им предложить, Роз.

Молчание висело грозовым фронтом. Никто не спешил начинать бурю. Я устал и, откровенно говоря, меня клонило в сон. Спасибо, нога перестала болеть так сильно. Видимо, мне вкололи антидот, когда я отключился.

— Чего мы ждем?

Я не ответил. Ей следовало задавать этот вопрос не мне.

Инсару притащили небольшой чемоданчик. Он вскрыл его, деловито отщелкнул какой-то рычажок и начал набирать пароль. И только тогда до меня дошло, на что это похоже. А он уже нажимал на кнопку.

Взрыв шатнул гору под нами. Я инстинктивно пригнулся, прикрыв голову и сгибаясь за приборной панелью. Машину качало под напором поднявшейся пыльной бури. В воздух ее поднялось так много, что показалось, будто небо закрыло тучами. Солнце исчезло за ним. Земля стонала, будто живая, проваливаясь в себя. Грохотало все дальше и дальше от нас.

Инсар, веселый и азартный, запрыгнул в машину, отряхивая пыль с волос.

— Ну и зачем? — спросил я, когда грохот начал отдаляться.

— Время генеральной уборки.

— Почему теперь, а не тогда? Или хотя бы после окончания войны?

— Окончания? — Инсар вдруг обернулся ко мне, и даже его прищуренный глаз растерял все веселье. — Какого окончания? Дьёз, ты что, слепой? Когда-нибудь эту войну назовут не техногенной, а замершей. Ты же не думаешь, что мы простим пытки и издевательства, которым подвергались в плену наши близкие? Из-за чего на свет появились такие, как вы, кстати. Мы ничего не забываем. Но люди прекрасно управятся с собой сами, надо только дать им время. И у нас есть время ждать столько, сколько нужно. Мы терпеливы.

— Значит, это вы выпустили синдром обреченных? — спросила Роз, напряженно слушающая наш разговор.

— Вот только не надо всех собак вешать на одну гирлянду, — Инсар поднял руки. — Люди сами все сделали. Или вы думали, что за стремительный прогресс ничем не надо платить?

Пыль понемногу оседала, и я уже мог рассмотреть огромную, словно сабельную рану, протянувшуюся через всю равнину — взорванный магнитный туннель. На месте развилки, с которой мы пришли сюда, зиял огромный кратер. На всей равнине, похоже, не осталось ничего от найдазе, что могли бы использовать люди.

Я откинул голову и понял, что страшно хочу курить. Но еще больше — просто закрыть глаза, никуда не идти, не бежать, не прятаться, не думать. Как хорошо, когда ничего не болит.

* * *

После фейерверка, устроенного Инсаром, нас доставили в город на вертушке.

Франки уехали в тот же день. Эрик позвонил мне, голос звенел от напряжения. Он прекрасно понял, кому обязан и своими проблемами, и своим спасением, но он меня не винил как ни странно. Я свел его с одним знакомым, который мог раздобыть хорошие документы с другой фамилией. Долг был оплачен. Я усвоил урок. Никаких дружеских связей с людьми. Деви всегда были одиночками, так и должно было оставаться — в этом был практический смысл.

Когда я назвал Розамунд пароль, она, как и предполагалось, вспомнила все, чего хотел Инсар. Напоследок, пока никто не видел, она вдруг слегка вытащила руку из кармана джинсов, и показала мне эгиду с оборванной цепочкой. Самоубийца.

— Я тут подумала, что напишу книгу про наши приключения.

— Про найдазе? — я даже запнулся. — Вот теперь даже я имею право сказать, что ты чокнутая.

— А я напишу фэнтези. И никто не посмеет меня упрекнуть, что я пережила все это недостаточно полно, — она выпятила подбородок.

Я не выдержал и заржал. Она попыталась сдержать смех, но потерпела крах. Кажется, это была истерика. Мы стояли плечом к плечу и хохотали, как два идиота.

— Вот и твой Инсар надо мной смеялся. Пришлось стащить у него мою эгиду, — она хмыкнула еще раз и выразила надежду: — Надеюсь, книжка заставит его подавиться.

— Могу только пожелать удачи.

Честно говоря, я полагал, что после всех благополучно разрешившихся событий Инсар избавится от меня. И был к этому готов. Но он в очередной раз посмеялся и велел отвезти меня, куда скажу.

— Ты мне понравился, Геллерт Дьёз. Я не такой сноб, как некоторые, и ценю не кровь, а способности. И ты мне напомнил кое-кого, такой же самоуверенный и хладнокровный, как ящерица, и тоже из Дагема, да… Ты приходи, если что. Где меня найти — сам вычислишь.

Я выбрал наблюдательный пост в доме напротив, на лестничной клетке. Жильцы спускались и поднимались, но никто ничего не говорил. Неприязненные взгляды жизненных сил не отнимают. Кто-то оставил на подоконнике старую консервную банку для окурков, и я культурно курил, спрятавшись за стенкой и стряхивая пепел в пепельницу.

Медленно светало. Очень медленно, потому что еще ночью зарядил дождь и все еще не думал прекращаться, обещая скорый гололед. Вывеска над входом напротив замигала и, наконец, погасла. Время. Я глянул на часы, дал еще немного форы. Спустился, пересек улицу, достал отмычки. Тихонько вскрыл замок. Мог бы и не прятаться — знаю по опыту, что в дальних помещениях ни черта не слышно.

Она сидела за своим огромным столом и пересчитывала выручку. Вздрогнула, когда я открыл дверь. Не от того, что дверь открылась. От того, что в дверях стоял я. Сегодня я не прихватил с собой виски, и Триче это знала. Щеки у нее были, как старый воск, а глаза лихорадочно блестели.

— Триче.

— Геллерт, — голос ее не подвел. Потрясающее самообладание, таким можно гордиться.

— Ты сдала меня, Триче.

— А ты бы не сдал на моем месте? У меня не было выбора, — она смотрела на меня прямо, не моргая и не отводя глаз, как на собравшуюся напасть собаку.

Руки спокойно лежали на столе, Триче мудро сохраняла неподвижность, но слишком быстрое и поверхностное дыхание выдавало. Она боялась. Впервые на моей памяти.

Ручка двери за моей спиной внезапно повернулась. Я отпрыгнул, выхватил глок из кобуры. Триче дернулась.

Инсар вошел спокойно, будто в свою библиотеку. Все такой же улыбчивый, ироничный, безупречно одетый и опасный, как бритва. Он встал рядом со столом, небрежно облокотившись о кресло хозяйки кабинета. Черт бы его побрал! Да я от него избавлюсь когда-нибудь или нет? Я желал бы никогда больше в своей жизни не видеть Инсара. И Триче. И Роз. И вообще всех.

— По-моему, это разговор только между нами, Дьёз, — протянул он. — Она выполняла мой приказ.

— В гетто только один закон, Инсар, который соблюдается неукоснительно. Деви не сдают деви чужакам.

— Чего ты добьешься, убив ее, а? Не будет ее, придут другие. Свято место пусто не бывает. А у нее есть хотя бы своеобразный кодекс чести. Она так «ловко», — он царапнул воздух пальцами, рисуя кавычки, — тебя обработала, что ты сразу же дал деру из Маар, будто тебе хвост прищемили. Хотела бы реально сдать, повела бы разговор иначе. Или, может, ты сам желаешь занять место привратника Маар? — он сделал широкий жест в сторону рванувшейся, было, Триче, и крепко прихватил ее за шею, сажая на место. — Изволь.

Я не оглох от выстрела в тесной каморке только благодаря глушителю.

В изголовье кресла Триче сияла дырка. Костюм Инсара был безнадежно испорчен, а на руке мгновенно вспух кровью рубец от скользящей раны. На той руке, которой он держал Триче за шею, не давая выбраться из-под стола.

Я позволил себе ухмыльнуться.

— Тебя, как я погляжу, прямо тянет к полукровкам.

— Вот такой вот я хреновый найдазе. Похоже, надо как-то развиваться, открывать новые горизонты…

Инсар пожал плечами, а потом медленно сунул руку во внутренний карман пиджака и двумя пальцами вытащил на свет ампулу с прозрачной жидкостью.

— Для твоей чокнутой подружки. Не панацея, но даст порядочно времени. И пусть прекращает свою идиотскую писанину. Я позабочусь, чтобы ее ни в одном издательстве не приняли.

Я сунул пистолет в кобуру и застегнул куртку.

— Прощай, Инсар.

— До скорого, Дьёз.

Его «мы терпеливы» я, скорее, додумал, чем услышал.