Могила (джен)

В сорок третьем квадранте Корусканта было влажно.

Люк поправил воротник, когда выходил из кара, ослабил верхнюю пуговицу. Зажал сумку под мышкой, настроил теплообмен в костюме. Дал сквозняку забраться под ткань и вдохнул полную грудь воздуха, машинально прочесав глазами переулок. Стандартный район, базовая школа, сверху угол аэротрассы, рядом с ним — одна кантина и пара мастерских. Тви’леки в костюмах студентов смеются, мать баюкает в коляске ребенка. Женщина спрятана под платком; на ее лбу отсвет небесной рекламы, а под ногами — буклеты. Красный и белый — Люк сразу узнал рекламу сенатской партии.

Тихое место, обычное, спальный район. Люк и сам выбрал бы такое.

Впрочем, почему здесь?

Он прошел несколько метров вперед, высматривая адрес, увидел ориентир — большое граффити на углу — и повернул направо. Глянул вверх: балкон, а под балконом — арка. Внутри арки узкая дверь и тусклый фонарь. Пятая квартира справа.

Прошел быстро, постучал тихо. Шагов не было, но в двери щелкнул замок. Он вошел внутрь, закрыл за собой дверь, снял ботинки и поставил рядом с такими же. Татуинская привычка, крепкая: не будешь разуваться — дом от песка не вычистишь. Не стал отучиваться даже на звездолетах.

— Делаешь успехи, — долетело до него из мастерской, — в этот раз почти тебя не заметил.

— Я не скрывался.

— Тогда тем более.

Люк оглянулся вокруг, просчитал окна и стены. Помещение было сквозным, выходило на другую сторону дома. Метров восемьдесят или девяносто, если брать с балконами, плюс коридор за дверью. Простая кухня, металлолом в углу, микросхемы для дроидов. Отец говорил, что их сборка закаляет мозги. Люк не спорил: времени на то, чтобы проверять, у него все равно не было.

— Как в сенате?

— Паршиво, — Люк сбросил куртку на тумбу и прошел на кухню. Налил себе воды в стакан, кинул брусок в синтезатор. Не глядя, подтвердил программу — загорелась пиктограмма какой-то миски, хроно взялось отсчитывать время.

— Я не чувствую влияние людей на будущее. Не могу увидеть перспектив.

Он потер пальцами над бровями. Не то чтобы его прямо сейчас это так волновало… Впрочем, если отец спросил, почему бы и не ответить?

В самом-то деле. Не начинать же сразу о ней...

Да и как начать?

— Было бы легко, думаешь, джедаи бы пали? Думаешь, Палпатин стал бы распускать сенат?

В мастерской зажужжало сверло, а потом затухло. Тут же стул проскрипел по металлу пола. Люк нахмурился, покачал головой.

— Я — не твои джедаи, — негромко ответил он, хмуро наблюдая, как наливается краской еда в синтезаторе. — И уж точно не как Палпатин.

— Самонадеянности в тебе не меньше, — отец появился из-за угла, похлопал тяжелой рукой по его плечу.

Люк поднял к нему взгляд. Отец налил себе воды, грузно оперся о стену; смотрел через глаза прямо в душу.

Он мог бы подумать, что отец в нем сомневается. Что насмехается над попытками все контролировать без видимого контроля или играть в серого кардинала, но Люк достаточно хорошо его знал, чтобы услышать в словах похвалу. Не было ничего поперек смысла того, что сказано. Не было второго дна.

Они знали оба, что когда-нибудь он сможет просчитать сенат. Потому что он не был одним из тех джедаев. Потому что он был его сыном, и потому что отец учил.

— Если так хочешь направлять это осиное гнездо, занялся бы лучше анализом. Провидение Силы не поможет тебе сменить вектор в сенате, если ты еще веришь в Республику.

— Сила покажет, каких людей опасаться. Остальные справятся сами.

Вейдер ухмыльнулся. Сдвинул дыхательные трубки, крепко перехватил стакан и опустошил его сразу наполовину. Мелкая моторика без костюма все еще подводила его: расплескал немного воды через край, намочил рубашку. На черном следов заметно не было.

— Когда мне было тридцать, как тебе, я полагал, что диктатура решит проблемы мира. Тебе тоже тридцать, и ты думаешь ровно то же про демократию.

Синтезатор запищал, щелкнула дверца. Кухню тут же заполнил запах синтетического сыра.

— Я не только твой сын и не обязан совершать твои ошибки. В моей матери и ее семье поколениями вера в Республику не ослабевала.

Мать. Падме Наберри.

Люк видел перед собой ее лицо, как живое. Он тут же сморгнул его с глаз.

— В семье, — отец, казалось, ничего не заметил. — Это даже забавно, как сильна в нашей семье преемственность. А знаешь, кто был учителем твоей матери?

Люк достал Силой тарелку из синтезатора, подозвал к себе ложку из шкафа. Когда его не видели, он практиковался в способностях при каждом случае, нарабатывал автоматизм. Вот и сейчас было время. Быстро запустил ложку в месиво на тарелке. Макароны на вкус были гадостью из дешевого сухпайка. Как всегда в доме отца. Вейдер почти не чувствовал вкуса.

— Император учил ее. Император сделал королевой, когда пришло время. И она же преподнесла ему должность канцлера. Она выстлала ему путь к трону.

Люк выдохнул, поднял на него взгляд; съел еще одну ложку макарон и запил это все водой.

— Она не знала, — говоря начистоту, его бы задело это еще несколько дней назад. Сейчас ему было все равно.

— Уверен? — Вейдер сложил руки на груди, стакан мягко встал у мойки. — Поверь мне, уж я-то знал ее лучше, пусть даже и стал понимать только после смерти. Твоя мать и представить не смела Империю, но чем, по сути, была наша Империя, как не олигархией? И, уверяю тебя, олигархию она представляла прекрасно. Ее пугал не канцлер, а перемены. То, что установленный порядок рухнет.

— Он и рухнул.

— Рухнула лишь система. Круги власти не поменялись. Они и сейчас все те же. Она боялась обрушения своего мира, и казалось, что ее мир рушился. Вот только твоей демократией он не был, хоть называли себя они и так же. Та же самая олигархия под другим флагом. С теми же проблемами и задачами. Ничего не изменилось за тридцать лет, Люк.

Люк вздохнул, оттолкнул от себя чашку с едой. Есть совсем расхотелось. Поспарринговать бы с отцом, да все равно не поможет. А еще ведь была Лея...

— Ее видели неделю назад на Эндоре. И месяц назад тоже, и два месяца назад. Я сначала не мог понять, что за женщина приходит к твоей могиле, но потом сопоставил фото, и… — он махнул и отвел глаза к окну. Только папку достал из сумки. Вейдер тут же вырвал ее из рук.

— Хотел показать тебе, чтобы убедиться. Фото плохие, лицо она скрывает.

Люк не смотрел на отца, пока он глядел на снимки. Перед глазами опять стояла мать.

Три недели осталось, и она снова туда вернется. Три недели — и Сила ему в свидетели! — он бы хотел, чтобы их не было.

— Это она.