Первое похмелье (гет)

После войны за мной тянулся шлейф вины и позора. Продолжать свое обучение в Хогвартсе было для меня сродни безумию. Однако я все же вернулся в школу. Ожидаемо, я не избежал травли со стороны общества. Но вот что стало полной неожиданностью, так это влюбленность в Гермиону Грейнджер и последующие отношения с ней.

Потому, чтобы не натыкаться каждый раз на ненавидящие взгляды, мы решили, окончив Хогвартс, уехать жить во Францию.

Наша жизнь во Франции, по большей части, была тихой и радостной. Мы учились, жили вместе, к нам приезжали друзья. Ко мне — Блейз и Панси, а к ней — ее друзья.

Однажды вечером она ушла в бар, где должна была встретиться с Лавгуд и Долгопупсом. Я же сидел дома и учился. Вдруг в гостиной внезапно материализовался патронус Долгопупса, который вещал неуверенным голосом о том, что Гермиона выпила лишнего, и я должен прийти в бар «Веселый баран» и забрать ее.

Я помнил, где находится этот бар, потому что однажды я, Блейз и Панси сами там пили.

Я вспомнил, как выглядит улица, на которой располагалось заведение, и тут же трансгрессировал туда.

Толкнув входную дверь и войдя в помещение бара, я сразу увидел Грейнджер и долбанного Долгопупса с полоумной Лавгуд. Я поспешил к их столику. Долгопупс заметил меня первым и моментально состроил извиняющуюся мину. Не нужно было долго всматриваться, чтобы понять — Грейнджер была пьяна вдрызг.

— О, вот и мой мужчина! — пьяно пропела она, идиотически улыбаясь. — А почему ты в одежде? Ты такой красивый, когда обнаже-е-е-ен, — еле выговорила она. А затем вновь продолжила заплетающимся языком: — Давай, красавчик, сними с себя все и трахни меня как следует. Ты такой крутой любовник.

Услышав подобное, я нервно рассмеялся. Упившаяся Грейнджер выглядела весьма и весьма забавной. Долгопупс же и Лавгуд сидели с каменными лицами, красные как чертов гриффиндорский галстук.

— Малфой, ты это... — запинаясь, вклинился Долгопупс. — Это не мы ее напоили!

Ну конечно, мать вашу, не вы! Я достаточно хорошо знал мою Гермиону, чтобы понять невозможность навязать ей что-либо, в том числе и выпивку.

Я махнул рукой на слова Долгопупса. Они с Лавгуд ошалело пялились на меня, видимо, прикидывая или делая ставки, быстро или медленно я убью их обоих. Вариант того, что я не стану лишать этих двух идиотов жизни, кажется, совершенно не рассматривался.

— Я так люблю твой член, — между тем, продолжала Грейнджер свой пьяный треп. — Он тако-о-о-ой офигенный. Да не расстраивайся, тебя я тоже люблю, а не только твой член. Хотя, если подумать, твой член ведь часть тебя, да?

Долгопупс закрыл свое раскрасневшееся лицо рукой, всем своим видом выражая полную готовность спешно эмигрировать под стол. Его можно было понять. Если он ни разу не слышал слово «член», то, разумеется, подобное станет для его психики огромным испытанием. Пока не поздно, ему стоит обзавестись хорошим психотерапевтом, не то свой первый раз он ни за что не переживет.

Однако нам нужно было выбираться отсюда и срочно двигать в направлении дома; потому, я попытался взять на руки Гермиону, пока она героически сражаясь с заплетающимся языком, выдавала порции трепа, развлекая и без того насмерть шокированных друзей. Нужно было отнести ее домой и уложить спать.

— Давай, Грейнджер, — ласково звал я, пытаясь утянуть ее за собой.

Она смотрела на меня осоловевшими глазами, оттопырив губу как маленький обиженный ребенок.

— Хи-хи-хи, я тебя хочу, красавчи-и-ик мой! Я всегда тебя хочу, ты такой сексуальный!

Вот сейчас, да мне это не почудилось, — Долгопус и Лавгуд только что умерли от стыда. Интересно, они тоже придерживаются принципа: жопа есть, а слова нет?

И тут я заметил, что помимо этих двух чудаков, у нас куча зрителей. Пока я пытался взять мою прекрасную леди на руки, чтобы отнести домой, то не сразу узрел, сколько пар глаз за нами наблюдает и слушает все, что Грейнджер несет.

И только умение сохранять невозмутимый вид, что бы ни случилось, помогло мне удержать лицо. На нас таращились все, кто был в тот момент в этом треклятом баре. Я почувствовал себя так, будто меня раздели на глазах у публики. Хотя ситуация все же была забавной. Гермиона немного смущала меня, причиняя моральные неудобства, но в тоже время была такой милой и смешной, что не улыбнуться всему этому было попросту невозможно.

— У тебя такой член, — плотоядно облизнулась пьяная Грейнджер, даже не думая о том, чтобы перебраться ко мне на руки, хотя я пытался мягко взять ее. — Как ты думаешь, милый, это нормально, если я его съем? — ее губы растянулись в неестественно широкую улыбку.

Тут мне все-таки удалось переместить ее на мои руки. Я сделал глубокий вдох и понес ее через все заведение к камину, который, конечно же, располагался у противоположной стены бара.

Придурки, находившиеся в то время в помещение питейного заведения, таращились на нас во все глаза. А Гермиона, даже на моих руках, продолжала свой пьяный треп. Нужно было поскорее доставить ее домой и уложить спать.

— О, мой Дракусик, ты несешь меня! Ты несешь меня, чтобы трахнуть? Да? Как дикий мавр! А ты это-о-о, ты будешь?.. Будешь меня спрашивать, мо-о-о-лилась ли я на ночь?

Я остановился у камина. По-счастью, хозяин заведения был здесь же. Я, кивнув на вазу с летучим порохом, попросил:

— Пожалуйста, месье.

Он, по-видимому, понял меня и, решительно кивнув в ответ, бросил порох, когда я с Гермионой на руках вошел в камин, произнося наш адрес.

Я крепко прижимал ее к себе, чтобы с ней ничего не случилось, пока мы перемещаемся. И когда я выходил из нашего камина, Гермиона перестала хихикать и начала хрюкать.

— Так, мужик, я хочу-у-у тебя, моя киска, она того… этого… ее нельзя огорчать. Будь хорошим хорьком, возьми меня.

Я не выдержал и рассмеялся.

Я все еще держал ее на руках. Она попыталась притянуть мою голову, очевидно, для поцелуя, но вместо этого, промахнулась. Уткнувшись мне в плечо, Грейнджер снова захрюкала.

Я отнес ее в спальню и, аккуратно уложив на кровать, снял обувь.

— О, мой пушистинький хоречек, ты меня уже раздеваешь? — она зашлась пьяным хихиканием. — Давай-давай, мой несравненный рыцарь, трахни меня!

Я накрыл ее одеялом, игнорируя новый приступ пьяного смеха вперемежку с хрюканьем. Затем склонился и поцеловал в лоб. Губы Гермионы снова расплылись в пьяной улыбке. Я не смог не улыбнуться в ответ.

— А как же трах? — томно спросила она, когда я отошел от кровати.

— Поспи, Гермиона.

— Дай хоть твою задницу пощупать, — промямлила она. — Она у тебя такая сладкая. Ну, где она? — говорила Грейнджер, совершая хватательные движения в воздухе.

Я вздохнул.

— Давай мою задницу оставим на завтра. Она ведь никуда не денется.

Она недовольно замычала, но прекратила движения руками. А затем, подняв палец вверх, Гермиона провозгласила пьяным голосом:

— Я приду… придумала! Давай дадим твоей жопе имя! Имя для жопы Драко Малфоя! И пусть у всех остальных жоп тоже будет имя!

— Поговорим об этом завтра.

— Завтра-завтра! Ты — зануда, милый! Ты — зану-у-у-у-да! Понял это?

— Да, дорогая, я понял. А теперь спи пожалуйста.

Гермиона промычала что-то нечленораздельное, но все-таки решила прикрыть глаза. Видимо, выпитый за вечер алкоголь все же сморил ее, так как через минуту она отключилась.

Когда она уснула, я лег в гостиной, предварительно оставив на прикроватной тумбочке в спальне бутылку воды и металлическое ведро.

Уже лежа на диване и вспоминая ее, я тихо посмеивался. Какой же забавной она была. Плохо только, что завтра ей будет уже не до смеха.

* * *

Утром я проснулся первым. Гермиона еще спала, и это было здорово. Быстро одевшись, я выскочил из дома, чтобы купить антипохмельное зелье и что-нибудь из еды. Я боялся, что Грейнджер проснется и останется один на один со своим похмельем. Интуиция подсказывала мне, что с ней такое впервые, потому, мне ни в коем случае нельзя задерживаться.

Я успокоился, когда трансгрессировал домой и понял, что она все еще спит.

Поставил кофе на плиту. Затем хотел присесть и подумать, но тут услышал протяжный стон из спальни и бросился туда. Я сразу понял, что сейчас произойдет, и за доли секунды оценив обстановку, быстро схватил металлическое ведро.

Поток рвоты не заставил себя долго ждать, излившись тут же. Повинуясь чему-то бессознательному, я положил свою ладонь ей на спину. Отложив в сторону ведро, я взял Гермиону на руки и отнес в ванную. Я хотел помочь ей раздеться, но тут ее еще несколько раз стошнило. Придерживая ее волосы, пока она склонялась над унитазом, я гладил ее спину, чтобы хоть как-то облегчить страдания.

— Черт-черт-черт, — страдальчески застонала она.

— Понимаю, мучает «утренний блюз».

— А-а-а, — она схватилась за голову. — Не так громко… Почему мне так плохо? — жалобно запричитала Гермиона. — Почему? Почему я не умерла?

Ехидный комментарий на ее реплику так и повис у меня на кончике языка, но я сдержался. Вряд ли в таком состоянии она оценит его.

— Ты не умерла, потому что я спас тебя, — я улыбнулся. — Давай в душ, станет легче.

— Я не хочу одна, — страдальчески захныкала моя женщина.

— Я буду рядом — не беспокойся, только не сиди на полу, — я поднял ее и усадил на край унитаза.

Гермиона издала недовольный стон. Она выглядела разбитой и дезориентированной. Я улыбнулся и быстро чмокнул ее в лоб.

— Я сейчас, — бросил я и выскочил из ванной комнаты, дабы принести полотенца.

Помимо полотенец, я взял с собой антипохмельное зелье и большую кружку прохладной воды. Воду Гермиона выпила залпом, зелье — медленными глотками. Затем я разделся сам и раздел вялую Гермиону.

— Леди, я помню ваше желание помять мой зад, но давай отложим это на потом, хорошо? А сейчас просто вымоемся.

— Чего? — слабо переспросила она.

Я посмотрел ей в глаза и понял, насколько ей сейчас плохо. Ободряюще поцеловав ее в висок, я поднял мою Гермиону на руки и шагнул в душевую кабину. Включил теплую воду.

— Голова просто раскалывается, — пожаловалась она мне почти сразу. — В нее как будто налили металла.

— Все пройдет, — попытался я утешить ее. — Обопрись о стену.

Теплая вода обволакивала наши тела, легко ударяя нас мелкими каплями и успокаивая. Я находил душ даже более интимным, чем наша общая постель.

Я обнял Гермиону сзади. Медленно целовал ее плечи, шею, затылок. Она расслабилась, положив свои руки поверх моих, покоящихся на ее животе. Если бы не ее состояние, несомненно, я бы пошел дальше. Душ всегда действовал на нас возбуждающе, и мы много раз занимались любовью под размеренными струями воды.

Я помог ей вымыть тело и голову. А после — растер Гермиону одним полотенцем и завернул в другое. Третьим обернулся сам.

Отнес ее в спальню и уложил под одеяло. Устроившись в кровати, Грейнджер снова застонала.

— Мне плохо, — страдальчески исторгла она из себя.

— Зелье скоро подействует, тебе станет легче, — попытался я успокоить ее.

— Я больше никогда не буду пить, — пообещала она себе, а я рассмеялся.

Ну да, как же! Не будет!

Я оделся и вышел в кухню. Там я снял с плиты кофе, поставил чайник, достал общеукрепляющее зелье. Вернулся в спальню и протянул Гермионе фиал.

— Пей до дна, — решительно сказал я.

Она в ответ лишь поморщилась.

— Что за гадость?

— Это укрепляющее зелье, поможет тебе быстрее прийти в норму. Надо выпить, — настойчиво выделил я последнее.

Она глубоко вздохнула и выпила, несколько раз скривив лицо. Следом я принес ей крепкий черный чай с круасанами. Чай она выпила, выпечку есть не стала.

— Не могу смотреть на еду, — сдавленно проговорила она, отодвигая тарелку. — Меня тошнит от нее.

Она помолчала с минуту и снова заговорила:

— Драко, — услышал я ее обреченный голос, — как я вообще дошла до этого?

— Вчера ты ушла выпить вместе с Долгопупсом и Лавгуд.

— А как я?.. Как я добралась?

— Я принес тебя, — сказал я и, чувствуя, что сейчас разговор повернет в ту сторону, когда мне придется рассказать ей про ее вчерашний бенефис в баре, попытался отвлечь. — Может, сначала просто отдохнешь? Поспи немного.

— Почему я так напилась? — вымученным тоном спросила Гермиона. — Алкоголь — это зло!

— Мне кажется, тебе сейчас лучше всего просто отдохнуть, — успокаивающим тоном настаивал я.

— Пожалуйста, полежи со мной, — попросила Грейнджер.

Я кивнул, забравшись под одеяло. Она мгновенно прильнула ко мне, положив свою голову мне на грудь. Я обнял ее хрупкое тело и прикрыл ненадолго глаза.

Я не хотел ей рассказывать обо всем том, что она несла вчера. При воспоминании о вчерашней сцене, на моем лице появлялась улыбка. Для меня это было весело — увидеть мою Гермиону, вышедшую из привычного образа «хорошей девочки». Но для нее услышать подобное, по меньшей мере, — неприятно. Так что, не стоит ей знать.

— Драко, — позвала она, и я услышал в ее голосе обреченность.

— Да?

— Я вспомнила.

— Что именно? — спросил я, хотя догадывался о чем она.

— Я вспомнила, что я вчера вытворяла.

От ее жалобного тона мои внутренности скрутило.

— Мне так стыдно, ужасно стыдно.

— Гермиона, все хорошо, — быстро сказал я, целуя ее в макушку и сильнее сжимая в объятиях.

— Как ты можешь так говорить?

Ох уж эта Грейнджер, как же она любит быть хорошей девочкой.

— Не переживай так, это всего лишь пьяная выходка, со всеми бывает!

— Со всеми бывает?! — она чуть не плакала. — Драко, это слышали все! Все, понимаешь! Весь чертов бар! Я… Я говорила про твой член! — выпалила она. — Перед всеми, кто там был!

Я рассмеялся. Она такая смешная, когда смущается. Я погладил ее лицо и плечи, в надежде, что это принесет успокоение.

— Гермиона, все хорошо. Ты напилась — это нормально. Говорю же, со всеми бывает.

— Со всеми?! А еще я говорила, чтобы ты… чтобы мы… ну, занялись сексом.

— Да, мы с тобой последнее время были заняты, совсем не уделяли времени нашей сексуальной жизни и…

— Драко! — нервно перебила она меня.

— Все хорошо, Грейнджер, ничего такого ты не сделала.

— А с тобой подобное было? — вдруг спросила она.

— Конечно. Слушай, тебе уже стало легче?

— Да вроде бы, — задумчиво протянула Гермиона, должно быть, прислушиваясь к своим ощущениям.

— Здорово, значит, зелье хорошее. Буду всегда теперь брать его именно в той аптеке.

Она издала звуки, отдаленно похожие на рычание.

— Серьезно, Драко?! Думаешь, я еще раз так напьюсь?

— Да нет же, — ответил я. — Шучу просто. Не нужно так накручивать себя, подумаешь, перебрала с выпивкой.

— В этой ситуации абсолютно ничего нормального! — недовольно пробурчала она, прижимаясь ко мне еще сильнее.

— Ты живой человек, а не статуя. А живым людям свойственно иногда безумствовать и попадать в подобные ситуации.

— Так это, по-твоему, забавно, что ли?

— Да, ты была милой и забавной.

— Это глупо. Я — Гермиона Грейнджер, я не могу совершать такие глупости, — упрямо заявила она.

— Все делают глупости. Поверь парню, который сотворил много такого, что выходит за рамки простых глупостей. И ты была очаровательной вчера.

В последнем, я ни на йоту не грешил против истины. Однако она все еще была расстроена, поэтому я продолжил говорить:

— Я думал, ты уже освободилась от этой маски «хорошей девочки».

— Ну, одно дело побить кого-то, кто этого заслуживает, а другое напиться и болтать о члене своего мужчины — это разные вещи. И ведь ладно бы я была новичком в таких делах. Но нет, я не вчера открыла для себя алкоголь. Когда я жила в Ливерпуле, мы там постоянно выпивали, и я всегда знала меру, — сокрушенно говорила она.

Я на минуту задумался. Она вчера напилась, потому что напитки были приятными и компания теплой, или по той самой причине? Вспомнила о том, чье имя мы стараемся не называть?

— Да успокойся, все хорошо, — наконец сказал я, усилием воли вырывая себя из размышлений. — Главное, чтобы похмелье тебя сейчас отпустило.

Мы замолчали. В наступившем безмолвии я слышал лишь ее мерное дыхание.

— Ты и сам иногда прячешься за маской, — задумчиво сказала она, прервав тишину.

— Прячусь, — подтвердил я. — Я постоянно прячусь за маской. Но мне кажется, нужно хотя бы принять себя таким, какой ты есть. А окружающие… Им не обязательно знать тебя настоящего.

Она вздохнула.

— Поспи немного, — посоветовал я уже в который раз, думая о том, что нужно будет приготовить или заказать побольше еды, вечером она будет очень голодной.

Между тем, Гермиона смежила веки. А я, невесомо прикоснувшись к ее макушке, тихо пробормотал:

— Я тебя люблю.