Get To You (гет)

«What if this storm ends?

And leaves us nothing

Except a memory

A distant echo»

Snow Patrol — What If This Storm Ends? ©

Шесть тридцать. Надрывная трель будильника. Подушка привычно летит в цель и не долетает каких-то полдюйма. Рассерженный вздох. Холодный пол. Старые тапочки. Любимый выстиранный халат. Вставай, детка. Да здравствует понедельник!

Эмма ступает под душ и на десять минут исчезает из реальности. А она, реальность, уже гремит внизу машиной для сборки мусора, врывается в сознание ругательствами старины-Лероя, шелестит первыми октябрьскими листьями, пикает будильником, который, конечно же, так и остался включенным. Эмма сердито выключает кран и спешит скорее заткнуть нарушителя своего шаткого спокойствия, всё, что угодно, только бы не проснулась пятимесячная Алиса.

Засунув будильник поглубже в тумбочку, Эмма заново нашаривает в темной спальне тапочки и возвращается в ванную. Цитрусовый наполняет ароматом заполненную вечной сыростью комнату, Эмма фыркает и отплевывается, ощупывая кран, обжигается, когда ей на голову льется кипяток, закрывает глаза, привыкнув к температуре. Вода оплетает тело согревающим коконом. Ей холодно в этом забытом городке в штате Мэн, хоть когда-то он был городом ее детства. Вода бежит вниз, ласкает плечи и руки, касается шрама от кесарева сечения, заставляя Эмму привычно вздрогнуть и поморщиться: поврежденный нерв и едва затянувшаяся рана реагируют на всё, и не всегда так, как того хочется их хозяйке. В памяти всплывает пропитанная лекарствами палата, синеватая лампа с бьющим в глаза светом, медсестра, судорожно дергающая за рукав врача, и одна навязчивая мысль, гвоздем сверлящая виски: «Спасите мою дочь».

Когда Эмма приходит в себя после операции и уже может вставать на ноги, она, пробирается по стенке и осторожно идет к тому месту, где лежит в бювете ее семимесячная дочь, и надпись на табличке гласит: «Алиса Кэссиди». Эмма досадливо кусает губу, пообещав себе сделать всё, чтобы это имя навсегда исчезло из их с дочерью будущей жизни.

Но всё это будет потом, а пока же и ей, и Алисе предстоят долгие месяцы реабилитации, когда каждая будущая секунда пропитана борьбой за выживание и попытками прижиться в этом, не слишком благосклонном к ним мире. Пройдет время, и ничто больше не будет напоминать Эмме о тех наполненных отчаянием днях, вот, разве что шрам на животе и одинокая спальня съемного домика на окраине городка.

Эмма выключает кран и выходит из ванной. В кухне темно и пахнет вчерашним яблочным пирогом — подарком Реджины в честь очередного месяца, что исполнился Алисе. Эмма босыми ногами шлепает по кафельному полу, на ходу вытирая мокрые волосы, после чего раскрывает шторы и впускает в кухню холодное октябрьское солнце.

Алиса, услышав мигрирования матери по комнатам, решает пока побыть хорошей девочкой и помолчать, за что Эмма ей безмерно благодарна. Включить кофеварку, всыпать в чашку добрую порцию кофе, разогреть пирог для себя и молочную смесь для дочери, дождаться половины восьмого.

В полвосьмого придет Руби, чтобы посидеть с Алисой. Руби носит вызывающе короткую юбку, всегда подчеркивает и без того не маленький бюст, и заплетает ярко-красные волосы в длиную косу, не совсем подходящая нянька для младенца — как сказали бы многие, но Эмма предпочитает с ними не соглашаться. Именно Руби выслушивала ее истерики и на пару с Реджиной качала ночами малышку, когда Эмму трясло от страха, что принесли демоны прошлого. Именно Руби вправляла ей мозги и убеждала в том, что всё обязательно будет хорошо. А еще, она — ее сменщица в закусочной, и ближе Руби, Реджины и сводного брата у Эммы никого нет, потому, она доверяет им.

А еще, Руби рассказывает потрясающие сказки, и хотя Алиса еще мало что в них понимает, засыпает она беспрекословно, стоит только заговорить. Потому Эмма жует пирог и без особого интереса листает утреннюю газету, найденную на пороге. Ее соседям новости приносят собаки, но еще и питомца Эмма просто не потянет. Зато пока Алиса не научилась носиться по всему дому, у нее есть десять минут для себя, и «пусть весь мир подождет» — как день-деньской утверждает телевизор в закусочной.

Эмма натягивает поверх клетчатой пижамы всё тот же халат и берет дочку на руки: холодает. Скоро в город придет настоящая осень, замерзнет вода в заливе, завоет ветер в трубе, затрещит камин в углу закусочной, и ее жизнь станет чуточку уютнее, во всяком случае, можно будет не стучать зубами от холода, бегая по дому каждое утро.

— Что, Русалочка, — спрашивает Эмма у дочери, смотрящей на мать огромными синими глазами, — Скоро Хэллоуин, нарядим тебя морской нимфой или кто у них там жил в воде, и ты очаруешь всех в закусочной, да?

В ответ Алиса крепче хватает Эмму за косу и вновь начинает дремать.

— Ну-ну, соня, мне тебя еще Руби сдавать, в слинг сажать, просыпайся, слышишь?

Пока Эмма воркует над дочерью, щелкает входная дверь, впуская в дом холодный осенний воздух и запахи прошедшего ночью дождя. Руби, фыркая, разбрасывает в разные стороны сапоги, вешает пальто на крючок и проходит в кухню.

— Как здесь моя любимая Пышечка поживает? — обращается она к Алисе, та радостно тянет к няньке ручки.

— Ага, и тебе привет, — бурчит Эмма, — Кофе будешь?

— Спрашиваешь! — задирает подбородок Руби и хватает Алису на руки, — Я полцарства отдам за кофе!

— Что, Рыжая, тяжелая ночка? — дразнит Эмма, щелкая кофеваркой и разрезая на части оставшийся пирог.

— Не то слово! Вейл — просто зверь! Еще пару таких раз, и у нас будет личный педиатр, ну или терапевт, — Руби взгромождается на стул, усаживает на колени Алису, та тут же хватает ее за волосы, и вновь принимается живописать свои бесконечные подвиги. Эмма с улыбкой слушает ее длинные и красочные рассказы, жалея, что никогда не сможет вот так пойти правил и устоев, разругаться с бабушкой, уйти работать в открывшуюся недавно закусочную и поступать, как вздумается. Быть может потому, что Эмме некуда уходить и не с кем ругаться?

— То есть, ты печешься о благополучии Алисы, Рыжая? — дослушав рассказ, спрашивает Эмма.

— Дурочка ты, Лебедь, я о тебе пекусь, Вейл рассказал, что у нас в городе новенький, да такой, что просто пальчики оближешь!

— Ой, не начинай хоть ты, мне Реджина и так все уши прожужжала.

— А я не начинаю, но тебя надо пристраивать.

— Да кому я нужна, еще и с Алисой.

— Да разве ж нашему Пончику можно противостоять? — воркуя над ребенком, возмущается Руби, Эмма лишь закатывает глаза, понимая, что этот, в сотый раз заведенный разговор, ни к чему хорошему не приведет.

— Расскажи лучше, как твои дела с бабушкой?

— Да как, я обещала проведать ее на выходных, но обратно в кафе я не вернусь! Мне и здесь хорошо!

— Уверена?

— Уверена. Где я еще найду таких сменщиц, как вы с Редж?

— Ты не забывай, что Редж еще и хозяйка.

— Знаешь, Эм, не каждая хозяйка встает у плиты и печет пироги наравне со всеми.

— Это да, — кивает Эмма, допивая кофе, — Моему брату повезло с женой.

— Когда уже тебе повезет, Лебедь?

— Ох, черт, я же опаздываю! — спрыгивает со стула Эмма.

— Не ругайся при ребенке! — кричит ей вслед Руби и укоризненно качает головой, — Ну что, Пышечка, пойдем с тетей Рыжей в парк, посмотрим на уток?

* * *

Эмма обматывает вокруг шеи черный вязаный шарф, перекидывает через плечо видавшую лучшие времена сумку и выбегает из дома. До закусочной около десяти минут пути, но Эмма не может не остановиться около огромного клена, что растет неподалеку. Она, казалось, была единственной, кто радовался наступлению осени. Совсем скоро можно будет показать Алисе яркие, оранжево-красные, деревья и зарыться вместе с ней в огромную, пахнущую сыростью, груду опавших листьев. Совсем скоро в закусочной расставят свечи, Реджина с гордостью водрузит на дверь венок из веток, и в меню появятся сезонные блюда из тыквы. Совсем скоро Эмма не будет вспоминать о тех летах, что не принесли ей ничего хорошего, осталось лишь дождаться настоящей осени.

Конечно, Руби во всем была права, ей только двадцать восемь лет, за четыре из которых она успела побывать в аду и вернуться обратно, сменить несколько городов и пару десятков штатов, а все для того, чтобы вернуться в Сторибрук — место из детства, упасть у двери сводного брата и прорыдать полночи, прижимая ладони к огромному животу.

Совсем скоро Эмма забудет о том, что пятнадцатое октября — это день рождения отца Алисы, но еще не скоро она научится видеть сны без кошмаров, когда даже брата не будет рядом, чтобы сказать ей какой-то успокаивающий бред.

Эмма качает головой, досадуя на саму себя, и входит в закусочную с гордой вывеской «Городские Огни», лишь для того, чтобы заметить, что Реджина уже копошится на кухне.

— Доброе утро, Лебедь! Как ты сегодня? Как Пончик?

— Доброе, Редж, ты почему здесь? Ты же, вроде, говорила, что возьмешь выходной, чтобы сшить Генри костюм для Хэллоуина?

— Рыжая обещала меня подстраховать.

— Но Руби у меня, — недоуменно бормочет Эмма.

— Она помирилась с бабушкой, а ты же знаешь, что госпожа Лукас — отличная швея! — гордо улыбается Реджина, — Ты же придешь на утренник?

— Как же я могу пропустить выступление своего любимого племянника? Что у нас тут? Какие новости?

— Толком не знаю, но Вейл рассказал о новеньком из Нью-Йорка и, он, кажется, собирается поселиться у нас в Сторибруке, Руби мне уже все уши прожужжала тем, что вас надо познакомить.

— Вот вы не уйметесь, да? — Эмма ворчливо вытирает столы, отмахиваясь от лекций Реджины.

— Ни в коем случае! — Реджина с невозмутимым спокойствием раскатывает тесто для слоек, — Иди сюда, нарежь мне яблоки.

— У нас сезонное блюдо, что ли?

— Нет, просто захотелось яблок.

— Тебе хоть когда-то их не хочется?

— Эм, ты не с той ноги сегодня встала, что ли?

— Нет, Редж, меня, просто, достали ваши с Рыжей попытки меня сосватать! Я в городе несколько месяцев, а сколько их уже было? Уилл Скарлет, что сошелся с нашей библиотекаршей, Уолш, укативший в неизвестном направлении, как только увидел Алису, Джимини — психолог, и еще пару десятков женихов, чьих имен я даже не запомнила! — презрительно ворчит Эмма.

— Ах, вот оно что, — протягивает гласные Реджина, заглядывая в духовку и удовлетворенно кивая.

— А вдруг… Вдруг он женат?!

— Не думаю, там какая-то запутанная история, но он точно одинокий.

— Это тебе Руби всё рассказала? Она же на свидание ходила!

— Одно другому не мешает, — пожимает плечами Реджина и отправляет в духовку новую порцию слоек, — Возьми, пока горячее. И потом, тебе нужен личный педиатр, или как?

— Боже, так не я же с ним сплю! — закатывает глаза Эмма и рассерженно разрезает пополам огромное яблоко.

— Тебя и не заставляют, всё уже сделала Руби. И, потом, все только для счастья моей крестницы.

— Тоже мне, фея-крестная нашлась!

— Конечно, причем, самая лучшая!

— Как его зовут, хоть?

— Вот сама у него и спросишь.

— Да я поверить не могу, что он еще не показывался в участке у Робина!

— Я тебе больше скажу, он будет помощником шерифа!

— Так, как его зовут?

— Сама спросишь, всё сама. Эх, была бы я не замужем… — мечтательно закусывает губу Реджина и уворачивается от метко брошенного Эммой полотенца.