Пламя Парижа (джен)

Июнь 1871 г.

Чёрное бархатное платье, чёрная шляпка и чёрная вуалетка леди Элен Гленарван изящно дополняли свинцовое июньское небо. Шпили фамильного замка Мальком-Кэсл тонули в густых клубах низкого тумана. Мелкий дождик то накрапывал, набегая вместе бесформенными свинцовыми тучами, то отступал, едва в темной пелене облаков появлялись причудливые разрывы. Ветер усиливался, и Элен казалось, будто гравий неприятно скрипит под ее ногами. Ее супруг Эдуард Гленарван задумчиво шел рядом с женой, кутаясь в чёрный плащ и также задумчиво смотрел на бегущие облака.

— Не представляю, Эдуард, как вы решились его принять, — вдруг перервала молчание молодая женщина.

— Не могу же я теперь отказать каждому немцу, — голос лорда Гленарвана казался немного надтреснутым. — К тому же фон Рихтер весьма известная фигура и не виноват в произошедшем.

— А я бы отказала! — с жаром покачала головой Элен. — Хотя бы из памяти к нашему бедному Паганелю!

При упоминании об известном географе в ее голубых глазах мелькнула странная решимость, словно она снова была той самой юной Элен Гленарван, которая много лет назад организовала экспедицию на поиски капитана Гранта. Только теперь она смотрела со смесью обречённости и вызова, словно приняла решение, о котором пока не считала нужным сообщать окружающим. Шпиль собора, видневшегося на соседнем холме, настолько глубоко утонул в низких клубах тумана, что трудно было поверить в само его существование.

— Дорогая, я скорблю вместе с вами, но, согласитесь: не все немцы виновны в этой войны, — лорд Гленарван сжал руку супруге. — И я не мог отказать фон Рихтеру — выдающемуся историку и археологу.

— А заодно и ротмистру прусской армии, убившей Паганеля, — поморщилась Элен. — И он, он, — выделила она последнее словно, — будет говорить с нами о Паганеле!

— Да, он так написал нам в своем письме, — подтвердил Гленарван. — Я не смог отказать ему в просьбе. Вдруг мы узнаем что-то новое?

В его глазах мелькнула странная искра. Элен с удивлением посмотрела на мужа: на какой-то миг ее пронзила мысль, что, возможно, тот хочет принять немца, ибо надеется услышать, будто Паганель жив. Но леди Гленарван тотчас прогнала прочь эту мысль: слишком нелепой она ей показалась.

— Правда, Эдуард, я уже не могу относиться к немцам также спокойно, как прежде. Особенно после рассказа майора, — вздохнула женщина. — Романтические земли Морицов и Эльз… — поморщилась она.

— Мак-Набс сгустил краски, дорогая, — Гленарван задумчиво посмотрел на гипсовую чащу, служившую клумбой для желтых цветов. — Война есть война, как ни прискорбно: стреляют и убивают с обеих сторон: кто-то победил, кто-то проиграл. Я и сам сочувствовал французам, но увы, они оказались слабее…

В свои тридцать девять лорд Гленарван мало изменился по сравнению с теми временами, когда объехал тридцать седьмую параллель в поисках капитана Гарри Гранта. Черты его лица казались по-прежнему жесткими, а синие глаза холодно смотрели на окружающих: только близкие люди знали о его добром нраве. Только нос и скулы стали с годами жёстче и острее, а окладистые черные бакенбарды придали возраст всему его облику.

Лорд Гленарван был женат уже семь лет на леди Элен — дочери известного путешественника Уильяма Таффнела, принесшего свою жизнь в жертву географической науке и страсти к открытиям. Леди Элен не принадлежала к дворянскому роду, но она была шотландкой, что в глазах лорда Гленарвана было выше всякого дворянства. Он познакомился с ней в Килпатрике, где она, оставшись сиротой, жила в одиночестве и боролась с нуждой. Сейчас леди Элен было тридцать, и она по-прежнему обожала мужа. Счастье супругов омрачала бездетность: доктор намекнул, что после приключений, пережитых в поисках капитана Гранта, леди Гленарван не сможет иметь детей.

— Нет, Эдуард, не обычная…. — задумчиво сказала Элен. — Это не война в Крыму с русскими или французов с австрийцами в Ломбардии! Вспомните, что рассказывал майор: целый народ, кричащий в экстазе «Wacht am Rhein», паровозы, ревущие, как раненные звери, профессора, призывающие студентов исполнить солдатский долг…. Это невероятно: профессор, зовущий народ не к разуму и отказу от предрассудков, а к войне….

— Для немцев это типично, дорогая… — пожал плечами Гленарван. — Их философы и ученые прежде всего немцы, а потом уже ученые, хотя, без сомнения, высочайшей квалификации.

— Сами они не идут воевать… — покачала головой супруга.

— Разумеется. Это тоже очень по-немецки: мир разделен на тех, кто должен, и кто выше этого, порождая идеи. Философ достоин поклонения, но должен быть бесстрастен.

— Словно индийский Будда, — поморщилась Элен.

— Немцы обожают Восток, дорогая. Ну а война… Канцлер Бисмарк провозгласил войну всем народом, чего не было со времён императора Наполеона. — Он старался говорить спокойно, но в его голосе звучали едва различимые тревожные нотки. Было заметно, что к своим словам он относился намного серьёзнее, чем хочет показать. — Ну, а война всем народом всегда отличается от войны армиями. Французы не устояли…

— А мы устоим? — Эллен вдруг твёрдо и в то же время с легкой тревогой посмотрела на мужа. С годами ее голубые глаза приобрели еще большую синеву, напоминавшую шотландские озера.

— Мы? — удивился Гленарван. — Дорогая, о нас речь не идёт: мы остров и полностью господствуем на море. И мы не Франция.

— Французы тоже думали, что они не Австрия, а австрийцы, что они не Дания, — тихо сказала Элен. Гравиевая дорожка оборвалась, и супруги подошли к гранитным ступенькам замка.

— Пока им не построить флот, — прищурился Гленарван. — Ну, а потом… Во всяком случае, не при нашей жизни…

Элен остановилась, посмотрев на чуть накрапывавший дождь. Капли ударили о маленькую лужу напротив дорожки, разбрызгивая воду в небольшой воронке, словно предвещая скорый ливень. Но налетевший ветер тотчас разогнал свинцовую пелену, и дождь так и закончился, едва начавшись.

— К тому же я недовольна кузиной Вики, — вздохнула Элен. — Ее навязчивая просьба, чтобы я непременно подписала книгу у фон Рихтера мне неприятна.

— Его «Фараоны» и «Древнее царство» в самом деле безупречны, — ответил Гленарван. — Я не в восторге от прусской военщины, но признаю, что фон Рихтер великий ученый — возможно, величайший египтолог со времен Шампольона.

— Пусть даже так… — каблуки Элен стучали по каменной лестнице. — Но все же я, пожалуй, сейчас предпочту почитать серенького историка, чем выдающегося пруссака.

— Дорогая, я тоже скорблю о Паганеле, и вы знаете это не хуже меня, — поморщился хозяин замка. — Хотя, честно, тоже нахожу просьбу Виктории не очень уместной.

Войдя в прихожую, супруги остановились: на черном комоде с зеркалом лежала стальная каска с эмблемой орла и острым шпилем. Элен показалось, будто бы она напоминала стародавние шлемы из рыцарских времен. С некоторым изумлением она рассматривала птицу и шпиль, явно недоумевая, зачем диковинная вещь оказалась в их замке.

— Прусская каска… — Лорд Гленарван сам немного растерялся. — Кажется, гость уже ожидает нас, дорогая.

— Он в гостиной или кабинете, Эдуард? — уточнила сухо Элен.

— Пока не знаю… Но я бы начал с гостиной…

Гленарван не договорил: спустившийся по каменной лестнице пожилой слуга доложил, что немецкий военный уже прибыл и ожидает хозяев в малой гостиной. У лорда Гленарвана и в замке и на яхте «Дункан» служили одни шотландцы из старинных кланов Мак — Фарлана, Мак-Наббса, Мак-Ногтона, уроженцы графств Стерлинг и Дамбартон, некоторые из которых еще говорили на древнем гэлльском языке Каледонии.

Супруги шли молча, словно им предстояло прощание с телом покойного, хотя Жак Паганель, известный французский географ, был уже три месяца как погребен в Париже. Наконец, хозяин отворил дверь в небольшую круглую комнату, где стояли два светло-желтых кресла, стулья и столик с подсвечником. Справа от кресла стену полукругом закрывал книжный шкаф, старательно наполненный леди Элен книгами о путешествиях.

В одном из кресел в самом деле сидел темноволосый высокий мужчина лет тридцати пяти в военном мундире. Элен с интересом посмотрела на его голубой мундир с сероватым отливом с золотистой портупеей. Красные петлицы и манжеты придавали форме, как показалось Элен, нечто праздничное. Гость по+военному вытянул вперёд высокие чёрные сапоги и рассматривал старинный бронзовый подсвечник. Увидев хозяев, он быстро встал и чётко подошёл к ним.

— Милорд… — наклонил он голову, легко прищелкнув каблуками.

Элен успела отметить его короткие тёмные волосы и пронзительные темно-карие глаза. Его лоб словно разрезали тонкие морщины, а углы губ казались несколько резкими.

— Позвольте представиться: Фридрих фон Рихтер, ротмистр Четвёртого гренадерского полка ландвера Второй дивизии Восточной Пруссии «Кёнигсберг», а также профессор археологии и Древней истории университета Кенигсберга, приглашенный профессор Берлина, Дерпта, Ганновера, Вюртемберга, Марбурга и Санкт-Петербурга, — отчеканил он.

Его французский звучал отрывисто и жестко, словно кубики, складываемые в детские пирамидки. Элен показалось, будто гость странным образом делает ударение на каждом слове. Она вдруг вспомнила, что капитан Джон Манглс когда-то говорил, будто немцы непроизвольно выделяют каждое слово в речи. Тогда Элен не могла понять, как можно так говорить, но сейчас она воочию услышала, что это так.

— Мне приятно видеть вас своим гостем, барон, — Гленарван говорил чуть суше обычного. — Ваши работы, герр Рихтер, хорошо известны и у нас в Британии.

— Благодарю вас, милорд… Миледи… — поклонился он. — Вы не будете против, если я буду говорить по-французски? К сожалению, английский язык мне не знаком.

— Разумеется. Мы все хорошо владеем французским, — невозмутимо подтвердил лорд Гленарван.

Элен с интересом отметила, что ее супруг не предлагает немцу присесть. Он, похоже, рассчитывал на то, что их встреча не будет долгой.

— Благодарю вас, — отрезал гость. — В таком случае позвольте обратиться к вам с тремя просьбами, милорд, — сказал он.

— С тремя? — хозяин, казалось, не смог побороть изумления и бросил взгляд в глубокие синие глаза жены. Элен только пожала плечами: для нее самой все происходящее казалось удивительным.

— Да, милорд, с тремя. Просьба первая: месье Паганель был членом-корреспондентом Берлинского географического общества. У меня есть письмо от нашего вице-президента с предложением месье Паганелю восстановиться в правах.

— Разве он не член-корреспондент Берлинского географического общества? — недоумевал Гленарван.

— Нет, он добровольно вышел из него в первые дни войны, — покачал головой немец. — Вторая просьба моя личная, — продолжал гость. — Я бы тоже был бы счастлив возобновить общение с месье Паганелем.

— Вы знакомы? — удивилась леди Элен.

— Мы были друзьями, — спокойно ответил гость. — До всех известных событий.

Элен снова не смогла скрыть любопытного взгляда. Неужели Жак Паганель в самом деле был другом этого прусского офицера, так забавно выговаривавшего (точнее, не выговаривавшего) слово «месье»? Она отчаянно пыталась вспомнить, не упоминал ли Паганель о немецком друге, но вроде бы нет. Во всяком случае, не на ее памяти.

— К сожалению, герр фон Рихтер, это невозможно, — покачал головой Гленарван. — Месье Паганель погиб во время боев за Париж с вашей армией.

Фон Рихтер не проронил ни слова. Сделав шаг назад, он прищёлкнул каблуками и наклонил голову. Миссис Гленарван с удивлением почувствовала, что немецкий гость не лгал: он в самом деле искренне скорбел о смерти географа. «Неужели в самом деле был его другом?» — потрясено подумала Элен.

— Как это произошло? — спросил фон Рихтер после минутного молчания.

— Вы не знали о гибели друга? — тёмные брови Гленарвана поползли вверх.

— Нет, милорд..... У нас ещё не восстановлено почтовое сообщение с Францией и не снят запрет на чтение французских газет, — покачал головой фон Рихтер.

— Понимаю… — кивнул Гленарван уже с какой-то теплотой. — Месье Паганель вступил в ополчение и был убит при обстреле вашей артиллерией Парижа в Булонском лесу.

— Смерть солдата — лучшее, что может быть с нами, — немец меланхолично посмотрел на высокое готическое окно.

— Вы одобряете войну, убившую вашего друга? — не сдержалась Элен.

— Я сам солдат… — ответил спокойно фон Рихтер. — Моя Родина воюет с его Родиной. У нас свои герои, у них свои. Мы защищаем своих детей, они своих. Мы воюем за нашу землю, они за свою. Но дань уважения храбрости и смелости врага мы должны отдать, когда он мёртв. Впрочем, милорд, у меня появилась к вам ещё одна деликатная просьба.

Гленарваны переглянулись.

— Последний раз мы виделись с месье Паганелем в Каире в сентябре шестьдесят восьмого года, — начал он. — Месье Паганель забыл отправить письмо в гостинице, и бросил на столе два личных письма.

— Узнаю рассеянность нашего бедного друга… — пробормотал Гленарван.

— Я забрал их с собой, чтобы имя Паганеля не порочили в обществе, — продолжал немец. — Но вернуть их ему я теперь не могу. Посоветуйте, милорд, что мне с ними делать?

— Отдайте их его вдове мадам Арабелле… — Элен, казалось, недоумевала от столь необычной просьбы, которая решается так просто.

— Виноват… — немец улыбнулся, словно извинялся. — Я не могу отдать их мадам Паганель, ибо письма адресованы одной даме. Именно поэтому я забрал их с собой.

— Вы честный человек и настоящий друг, — Гленарван с чувством пожал его руку. — Но не скажете ли вы, барон, кому адресованы эти письма?

— Они, кажется, адресованы одной русской писательнице. Я никогда не слышал ее имени: видимо, она не очень известна, но, возможно, вы знаете ее… — фон Рихтер достал из внутреннего кармана небольшой рулон, аккуратно упакованный в бумагу и перевязанный лентами.

Гленарваны с интересом осмотрели его. Затем, подождав несколько мгновений, хозяин Мальком Кэсла не спеша обратился к гостю.

— Герр Рихтер, где вы намерены остановиться в Британии?

— Пока не знаю, милорд… — ответил пруссак. — Я планировал пожить пару дней в Глазго, осмотреть город и затем вернуться в Кёнигсберг.

— На корабле? — поинтересовался хозяин.

— Признаться, я не подумал об этом. Думал, поездом через Лондон и Брюссель.

— Немцы не любят море, — улыбнулся хозяин. — Но все же, хочу предложить вам пожить у меня несколько дней. Останьтесь, я буду рад пообщаться с вами!

— Охотно принимаю ваше предложение, милорд, — кивнул немец.

— В таком случае, вы смело можете расположиться на третьем этаже, — вздохнул Гленарван. — Будем ждать вас к ужину, барон, — кивнул он.