Идеалы Империи (гет)

Джин Эрсо никогда не нравился кабинет психолога — он казался ей холодным и слишком строгим. Сидя на неудобном стуле перед большим столом, восьмилетняя девочка казалась самой себе ошибкой, грязным пятном в безупречно стерильном пространстве комнаты. Однако с приходом Алрой Ферри это гадкое чувство покидало Джин, и даже ненавистный кабинет переставал безмолвно обвинять ее в «неправильности».

Алрой нравилась Джин по многим причинам. Она единственная никогда не смотрела на девочку как на новый интересный случай в своей практике и всегда была ласковой. Ее рассказы о собственной дочери помогали Джин отвлечься от истинной сути сеанса, и, даже зная, что им никогда не встретиться, она всегда с удовольствием слушала истории о девочке-ровеснице с таким похожим именем Джили. Но главным преимуществом над другими докторами и психологами, как казалось ей тогда, был один немаловажный факт: Алрой носила белый мундир. Совсем как у Орсона, и это был знак безопасности. Рядом с этой женщиной Джин чувствовала себя защищенной.

Никаких больше землянок на чужих планетах. Никакого голода, холода и постоянного страха. В первое время Джин часто говорили о том, как ей повезло, что ее семью спасли. Что все остались живы несмотря на то, что мать явно стремилась к иному. Она и сама стала верить в это. Повезло.

— Скажи, Алрой, почему я все еще должна ходить на эти сеансы?

— Я тебе так не нравлюсь? — В темных глазах женщины промелькнула тревога, но Джин поспешно покачала головой, привычно раскачиваясь на своем стуле.

— Конечно, нравишься. Просто… Я тоже заболею, как мама?

Миссис Ферри обошла стол по кругу и взяла ледяные ладошки Джин в свои добрые теплые руки. Глядя испуганной девочке в глаза, она с убежденностью в голосе сказала:

— Наши встречи, Джин, нужны не для диагностики психических заболеваний, которых у тебя, к слову, нет. Просто ты пережила много плохого. Такое иногда случается, и человек, не получивший вовремя помощь и поддержку, прячет мучительные воспоминания глубоко внутри. — Пальцы Алрой коснулись виска Джин. — Они продолжают изводить его даже тогда, когда он, казалось бы, уже забыл о своей травме.

— Я не хочу забывать маму.

— Никто не требует от тебя этого, милая. Напротив, раз в несколько месяцев ты будешь навещать ее вместе с отцом или куратором. Но ты пойми: я здесь не для того, чтобы лечить тебя. Я хочу помочь.

Джин доверчиво позволила Алрой обнять себя. От женщины приятно пахло дорогими духами.

— Как твои сны, милая?

— Я сплю нормально уже две недели. — Джин наконец довольно улыбнулась, словно отрапортовав об отличном выполнении задания.

Алрой еще раз крепко обняла свою подопечную и вернулась к столу. Делая какие-то пометки в журнале, спросила немного рассеянно:

— Ты выполняешь все упражнения? Какие, по твоему мнению, помогают лучше заснуть?

— Дыхательная гимнастика.

— Отлично, продолжай в том же духе. Тебе нравится новый дроид-воспитатель?

— Ди-восемь занудный, — пожаловалась Джин. — Он постоянно требует выполнения заданий. Делай так, не делай то!

Алрой сложила руки поверх журнала и терпеливо улыбнулась.

— К сожалению, твоя семья не поддержала инициативу поступления в обычную школу, поэтому придется потерпеть. Я прекрасно понимаю, что домашнее обучение не заменит общения со сверстниками, но… Если твой отец не подпишет соглашение, до четырнадцати лет тебе придется учиться под присмотром протокольного дроида.

Джин недовольно нахмурилась. Она вспомнила, как накануне вечером в гостиной велся спор на повышенных тонах, а она замерла за дверью своей спальни, прислушиваясь. Орсон настаивал на переводе Джин в одну из ближайших гимназий, приводил доводы и плюсы такого обучения, однако папа был непреклонен. Джин будет обучаться на дому. Он даже не счел нужным объяснить свое решение!

— Все наладится, — уверенным тоном пообещала Алрой. И неожиданно спросила: — Он поддерживает тебя?

Они обе знали, о ком идет речь, и Джин отрицательно покачала головой.

— Дай ему время. Понимаешь, милая, душевные болезни одного человека могут причинять боль его близким. Ты еще очень юна, твоя психика гибкая, но твоему отцу приходится нелегко. Его холодность и отстраненность — не твоя вина. Просто запомни это.

Специальный кар доставил девочку к ее дому. Точнее, это была квартира Орсона Кренника, ее куратора и близкого друга отца. Только вот для Джин он был не просто другом семьи и человеком, обеспечивающим ее благополучие и содержание. Для нее он был тем, кто спас ее однажды и продолжал делать это до сих пор.

Ди-восемь, сверкая глянцево-черным покрытием корпуса, уже накрывал на стол, лишь слегка позвякивая приборами. Дроид являлся не просто воспитателем и гувернером для Джин, но и выполнял практически всю работу по дому. Папа находился в гостиной и только кивнул на приветствие Джин, тут же снова уткнувшись в свой планшет. Она знала, что не стоит мешать ему в такие минуты: Гален Эрсо не терпел, когда его отрывают от работы, в данном случае — от проверки домашних работ студентов. В последнее время он редко бывал чем-то доволен, хотя те из психологов, что были еще до Алрой Ферри, считали, что семье Джин очень повезло с куратором и его связями, позволившими потерявшему статус ученому не только остаться в проекте, но и посвящать себя лекциям в Институте прикладных наук Корусанта.

Джин схватила со стола яркий фрукт и, несмотря на нудные стенания Ди-восемь о ее манерах, вгрызлась крепкими зубами в сочную мякоть. Дроид поставил на стол третью тарелку и аккуратно расположил на салфетке приборы. У Джин радостно екнуло сердце, и, вихрем развернувшись к отцу, она спросила взволнованно:

— Орсон будет сегодня?!

Гален неодобрительно посмотрел на дочь, но все же кивнул, явно не испытывая такого же энтузиазма по этому поводу. Джин, напротив, рванула в свою комнату и вновь появилась оттуда уже в новеньком комбезе, так похожем на форму кадетов имперской летной Академии.

— Твой милитаризм смешон, — сухо прокомментировал Гален.

Однако в этот момент в квартиру вошел Орсон Кренник, и Джин радостно бросилась в его объятия. Его не было почти восемь дней, которые показались девочке вечностью, и теперь за ужином она без умолку тараторила о своих успехах с психологом.

— Джили передала мне подарок! — Джин продемонстрировала плетеный браслет на запястье, чем вызвала насмешливое фырканье Галена, внезапно остро ранившее ее.

Не дожидаясь очередной колкости от отца, она стыдливо опустила руку, натягивая на браслетик рукав комбеза. Заметивший это Орсон мягко сказал:

— В этом сезоне это очень модный аксессуар для девочек, не так ли? Твой отец непременно знал бы это, если бы разрешил тебе учиться среди сверстников.

— Я вам не мешаю? — ядовито осведомился Гален.

Его челюсти сжались, а карие глаза мрачно сузились, но Кренник лишь безмятежно улыбнулся в ответ.

— Мы очень ценим твое мнение, Гален. Настолько, что готовы терпеть последствия твоих решений.

Джин с интересом оглянулась на окаменевшего папу, затем — на все так же улыбающегося Орсона. Она не понимала, почему все это происходит. Не понимала, почему папа не благодарен другу, почему воспринимает любую его инициативу в штыки. Но главное — почему он по-прежнему остается здесь, хотя явно чувствует себя некомфортно, в отличие от нее самой.

Наконец Гален судорожно сглотнул и опустил взгляд в тарелку. Дальнейшая беседа проходила без его участия, и Джин было даже немного стыдно за то, что она испытала от этого облегчение.

* * *

Лаборатория по исследованию кайбер-кристаллов была просто восхитительна: огромные залы, в которых шумели колонны автоклавов, стерильная чистота коридоров и невероятное количество всевозможных мониторов, вычислительных машин и прочих непонятных Джин пультов. Тенью следуя за отцом, она слушала, как он говорит о чем-то с коллегами, и не понимала ни слова, будто они разговаривали не на общегале, а на каком-то инопланетном языке. И если сначала ей было действительно интересно посмотреть, где работает папа, то уже через час, деятельной, подвижной девочке стало смертельно скучно и она начала обращать внимание на приборы, лежавшие на столах. Подходила и внимательно рассматривала, не обращая внимания на вымученно вежливые попытки коллег папы отогнать ее от своих рабочих мест. Все это время ей было крайне любопытно: если отец смог провести ее сюда, то может ли она попасть на место работы Орсона?

Джин понимала, что задавать этот вопрос бестактно, поэтому просто молча слонялась между рабочих столов, подолгу задерживаясь у голографических приемных платформ. Комплекс лабораторий был подземным, поэтому здесь нельзя было даже выглянуть в окно. И тогда девочка принялась воображать, что она находится на борту космического крейсера, плывущего в космическом пространстве в режиме тишины, и поэтому капитан приказал задраить все иллюминаторы! Об этом было написано в тех приключенческих книгах, которые Джин предпочитала скучным учебникам.

Вдруг в одном из залов зазвучал громкий сигнал, и все, включая папу, встрепенулись и помчались туда. Разумеется, Джин не захотела оставаться в скучном вычислительном центре и побежала вслед за ними, чтобы увидеть, как по одному из огромных автоклавов пробегают голубоватые разряды, напоминающие молнии. Ученые в панике кричали что-то, по громкой связи подавались какие-то команды, перекрывавшие мяукающий звук сирены, — ряды цифр, словно секретный пиратский код.

Джин забилась в угол между двумя кожухами, укрывавшими приборы, и с разинутым от удивления ртом наблюдала за начинающейся эвакуацией. Правда, она только потом, после долгих объяснений Орсона, поняла, что это было, а тогда боялась лишь одного — чтобы ее случайно не затоптали. Голос отца слышался откуда-то издалека, и Джин решила выбираться из укрытия, пока массивная взрывозащитная дверь не закрылась полностью.

К счастью, ей удалось сделать это вовремя и даже найти озабоченного и встревоженного отца, который наблюдал за приборами и трансляцией с камер покинутого помещения. Гулкий, глухой взрыв не стал для всех неожиданностью, и только Джин невольно вздрогнула, схватив отца за рукав. Гален опустил взгляд и удивленно спросил:

— Разве я не велел тебе оставаться в вычислительном центре?

— А что это взорвалось? — в свою очередь, поинтересовалась Джин.

— Какого криффа, Гален?! — сквозь толпу обслуживающего персонала и растерянных ученых протолкнулся разъяренный Орсон. — Снова дисбаланс на второй камере! Это недопустимо! У нас нет столько материалов, чтобы… Джин? Великие звезды! Ты додумался взять ребенка на секретный объект?

— Вторая камера была ненадежной с самого начала. Я говорил, что испытания лучше всего проводить на полигоне Малпаза. Доктор Губачер прислал позитивный отчет о постройке испытательного стенда…

— Гален!

Орсон подхватил Джин на руки, будто она была не восьмилетней девчонкой, а малышкой. Он часто и неглубоко дышал, вспотевшие волосы темными прядками прилипли ко лбу, а от воротника белого мундира пахло озоном, совсем как в том зале, где совсем недавно сверкали страшные зарницы.

— Ты в порядке? — его голубые глаза со страхом всматривались в лицо Джин, и она, побледнев, кивнула.

Передав Джин своей охране в очень крутых черных доспехах, он повернулся к Галену и что-то тихо, зловеще произнес. Джин не расслышала, что именно: солдаты споро вывели ее, постоянно оборачивающуюся, на улицу, где и посадили в личный кар директора. Мягко, но непреклонно.

Орсон пришел только спустя час, когда Джин уже извелась от безделья и скуки. Он сел на мягкий диван кара рядом с ней и некоторое время молчал, покусывая ноготь большого пальца, а затем повернулся к девочке.

— Знаешь, Джин, — с нервным смешком сказал Орсон, — мы с тобой заслужили немного сладкого, правда?

Джин восторженно вскрикнула. Ей было запрещено сладкое, потому что она плохо выполняла указания домашнего дроида по уборке в своей комнате, а Орсон, как она знала, тоже не особенно себя баловал. Поэтому тот вечер, когда они сидели на балконе его квартиры и ели мороженое, глядя на ночные огни столицы, запомнился Джин надолго, и вовсе не как день, в который она чудом осталась цела, а лаборатория едва не взлетела на воздух… Джин запомнила домашнее, уютное тепло объятий, сладкий вкус карамели и раздражающе гудящий коммуникатор Орсона, который он не собирался брать.

Несмотря ни на что, это был превосходный вечер.

* * *

Мама билась в стекло, словно огромное, пугающее насекомое. Она что-то кричала: Джин видела, как брызги слюны, вылетающие из ее рта, мутными капельками оседают на стеклянной преграде. Кулаки Лиры Эрсо раз за разом врезались в невидимую для нее стену, она изрыгала проклятья и делала это до тех пор, пока в комнату по ту сторону смотровой не вбежали санитары и не скрутили ее, оттащив брыкающуюся женщину подальше.

Весь этот кошмар длился не больше нескольких минут, которые, впрочем, показались напуганной и ошеломленной Джин тошнотворной вечностью. Она стремилась спрятаться за спину папы, но Гален, застыв на месте, до того крепко сжимал руку дочери, что даже не почувствовал ее жалких трепыханий. Поэтому Джин была вынуждена смотреть на то, как обезумевшая от ярости и ненависти женщина, что была когда-то ее матерью, выкрикивает все новые оскорбления, пытаясь дотянуться до нее своими скрюченными пальцами. Косматая, с перекошенным лицом, в длинной белой больничной рубахе… Этот жуткий образ, словно ожог на сетчатке, почти ослепил плачущую, трясущуюся от страха Джин.

Дверь в смотровую со свистом отъехала в сторону, в комнату вбежала Алрой и тут же загородила собой то, что происходило по ту сторону стеклянного экрана. Рядом послышался взволнованный баритон Кренника, хватку Галена разжали, и Джин оказалась, наконец, свободна. Психолог подхватила девочку на руки и почти бегом выскочила в коридор. Обнимая ее за шею и вдыхая знакомый успокаивающий аромат парфюма, Джин видела, как за медленно закрывающейся дверью Орсон наотмашь бьет ее отца по лицу, то ли пытаясь привести его в чувство, то ли наказывая за что-то. А затем серая металлическая створка окончательно скрыла от нее ужасную комнату.

Ненавистный кабинет психолога был погружен в темноту. Едкий запах нашатыря привел Джин в чувство, и она открыла глаза. Веки ощущались опухшими, глаза неприятно жгло, а в теле поселилась какая-то страшная тяжесть. Жесткая кожаная обивка кушетки холодила ладони.

— Лежи, не вставай, — предупредила Алрой и, поспешно подойдя к письменному столу, включила небольшой светильник и стала торопливо записывать что-то в журнал.

— Мама меня ненавидит? Почему? — хрипло выдохнула Джин, и губы ее вновь задрожали.

Миссис Ферри оставила записи и вернулась к своей маленькой пациентке. Присев на край кушетки, она принялась мягко поглаживать съежившуюся девочку по плечу и волосам.

— Твоя мама серьезно больна. Помнишь, мы говорили об этом? Это не ее и, тем более, не твоя вина.

— Мама стала такой после моего рождения?

Алрой тяжело вздохнула и сказала:

— Понимаешь, Джин, твоя мама боролась с душевным недугом уже очень давно. Тебе никогда не говорили, где ты родилась?

Когда озадаченная Джин отрицательно качнула головой, миссис Ферри с сожалением продолжила:

— Это произошло на Валлте. Беременная Лира Эрсо, несмотря на предупреждения врачей, последовала за твоим папой на научную станцию, находящуюся на ледяной планете с очень суровым климатом. Это… совсем не то, что обычно делают беременные женщины. Спустя несколько дней Валлт оказался под властью сепаратистов, и твоих родителей посадили в тюрьму. Мне очень жаль, Джин, но ты родилась именно там.

Джин легко представила себе, как мягкая, деликатная Алрой производит на свет свою дочь Джили в комфорте и безопасности, под присмотром не военных тюремщиков, а квалифицированных медработников, и впервые ощутила гнев и обиду на собственную мать.

Словно угадав ее мысли, Алрой сказала:

— Видишь, ты совсем не виновата в том, что случилось с мамой. К счастью, теперь ты в полной безопасности.

Джин осторожно села на кушетке и сжала белоснежный рукав психолога тонкими пальцами.

— Можно я… Можно я не буду приходить к ней так часто?

— Я понимаю твое беспокойство и сообщу куратору о твоем желании. Впрочем, ты прекрасно справишься с этим и сама, верно? — Алрой впервые улыбнулась, мягко поглаживая пальцы девочки.

— И он послушает меня?

— Орсон Кренник никогда не пойдет против твоего желания, Джин. Ты можешь доверять ему.

Некоторое время они молча сидели в полумраке кабинета: усталая, потрясенная случившимся маленькая девочка и измученная заботами женщина в белом кителе. Вдруг Джин подняла на Алрой умоляющий взгляд и спросила:

— Я теперь плохая, да?

— Из-за того, что не хочешь видеть маму в таком состоянии? Конечно, нет, милая. Это тяжело даже взрослым. Жаль, что вы застали начало ее приступа. Ты вовсе не должна была стать этому свидетелем. Вот, возьми. — В ладонь Джин опустился блистер с какими-то таблетками. — Не забывай о дыхательной гимнастике и принимай этот препарат за час до сна.

* * *

Джин не могла уснуть. Она ворочалась в коконе из одеяла, вздыхала и мучительно пыталась прогнать поселившуюся в душе тревогу. Повторяя про себя релаксационные фразы, которые она заучила у психолога, Джин, тем не менее, так и не сумела избавиться от противного ощущения нарастающей паники. Она рывком села в постели, прижимая ладонь к груди. Сердце бешено колотилось.

Спустив босые ноги на холодный пол, девочка вышла из своей комнаты. Просторная квартира была погружена в мягкий сонный полумрак: подсветка кухонного островка не резала глаз, а за панорамным окном, занимавшим почти всю стену, мириадами огней сверкали огромные башни небоскребов правительственного квартала Корусанта. По строгим улицам и светящимся меридианам трасс проносились метеоры каров, а голографическая реклама вспыхивала ярким многоцветьем и гасла, на миг погружая гостиную во тьму.

— Не спится?

Джин не вздрогнула, а просто повернула голову и увидела, что на низком подоконнике сидит Кренник и задумчиво курит, глядя на сверкающую суету столицы Империи. Он в шутку называл это место своим любимым наблюдательным пунктом. Джин медленно подошла ближе, поджимая озябшие пальцы, без спроса забралась на подоконник и села рядом.

— Тебе тоже.

Джин даже не стала смотреть в его лицо, чтобы увидеть тонкую, кривую ухмылку. Такую родную и знакомую. Посмотрев в коридор и увидев красный огонек запертой спальни папы, она внезапно совершенно ровным голосом сказала:

— Я хотела бы такого отца, как ты.

— Чертовски плохая идея, — тут же отозвался Орсон, делая очередную затяжку и стряхивая пепел в стоявшую рядом пепельницу.

— Почему?

— Все очень просто. Я плохой человек.

Джин фыркнула, будто не соглашаясь, а он не стал ничего доказывать. Просто сидел на своем месте и смотрел на неспящий город.

— Ты никогда не забываешь о днях моего рождения. — Джин угрюмо смотрела в пол, будто признаваясь в чем-то постыдном. — Никогда не упрекаешь в мелочах. Когда тебя нет дома, я скучаю…

— Не вини Галена, милая. Он просто… такой человек.

Все вокруг так настойчиво твердили Джин, что она не должна винить отца и мать, что порой ей просто до ужаса хотелось пойти им наперекор, чтобы возложить хоть на кого-то ответственность за то, что происходило с ее жизнью.

От Орсона пахло горьким сигаретным дымом, но Джин, тихо всхлипывающая на его плече, чувствовала и другой запах. Он был тонким, но очень пронзительным. Наверное, именно так пахнет одиночество.

— Когда мы хотим, чтобы наши близкие любили нас с той же силой, что мы любим их, одиночество становится острее.

* * *

Джин не поднимала взгляда от тетради. Электронные страницы едва заметно мерцали, а незаконченные столбцы формул расплывались белыми пятнами. Слова отца гулко звенели в ушах, будто зловредное эхо, снова и снова проигрывающее надоевшую запись.

— Тебе уже четырнадцать. Возьмись, наконец, за ум!

Джин медленно моргнула. Под веками поселилась скребущая боль, но она продолжала молча пялиться в электронную деку с заданиями, лишь бы не видеть брезгливой гримасы на лице отца. Гален не прощал своей дочери ошибок, каждый раз жестко критикуя ее. И ей приходилось слушать его нотации довольно часто, потому что, поступив в этом году на курсы профориентации, Джин уделяла больше времени общению со сверстниками, а не учебе.

Ди-восемь дисциплинированно доложил, что Джин не сделала уроки, и отец внезапно решил лично проконтролировать этот процесс. Спустя три часа моральных пыток Гален, казалось, окончательно разочаровался в умственных способностях дочери и убедился в том, что она не собирается следовать по его стопам и становиться ученым, и это переполнило чашу его терпения.

Джин угрюмо молчала, пока на нее сыпались обвиняющие фразы, стойко выдержала всплеск отчаяния и позволила себе расслабиться только тогда, когда раздосадованный Гален покинул дом, чтобы в одиночестве пережить очередной приступ раздражения. В носу щипало. Джин шмыгнула и поспешно вытерла скопившиеся в уголках глаз слезы. Она больше не заплачет.

С тихим шорохом отъехала в сторону створка двери, ведущая в кабинет Орсона, оборудованный звукопоглощающим барьером, и он остановился на пороге, озадаченно моргнув.

— Где Гален?

Джин отчетливо слышала в хриплом голосе Орсона смертельную усталость и фальшиво улыбнулась, не желая тревожить его еще и своими проблемами.

— Он решил прогуляться, — холодно сообщила она, но пережитое недавно унижение так и норовило проявить себя. — Ему нужно время, чтобы осознать, что дочь в очередной раз не оправдала его ожиданий.

Медленно, тяжело ступая, Орсон подошел к ярко освещенному кухонному столу, за которым занималась Джин, устало опустился на высокий стул и внимательно посмотрел в лицо смутившейся девочки.

— Эй, — мягко позвал он. — В чем дело?

Джин почувствовала сырость в носу и, к своему ужасу, шмыгнула снова. Боги, только не это! Ей не хотелось выглядеть жалкой малолетней плаксой перед Орсоном. Она уже успела пожалеть о своих детских желаниях и теперь точно знала: как хорошо, что Кренник ей не отец. Потому что она во всем хотела равняться на него — сильного, харизматичного, справляющегося со своей сложной работой… Быть ближе, возможно, даже посвященной в те тайны, что оставались за порогом его кабинета. Ей хотелось быть для него особенной — не дочерью друга, не воспитанницей…

— Пустяки, — буркнула она наконец и замерла, едва дыша: теплые, сухие пальцы, от которых приятно пахло табаком, ласково коснулись ее подбородка, вынуждая поднять загоревшееся румянцем лицо.

— Ты плакала?

Синие глаза Орсона потемнели, тонкие губы сжались в бледную жесткую линию, и Джин нашла в себе силы отрицательно качнуть головой.

— Не могу решить задачу. Глаза устали.

Он задумчиво кивнул, будто принимая ее оправдание, но не спеша ему верить, взял со стола электронный учебник и вгляделся в ровные строчки.

— Вот дерьмо, я тоже тут ничего не понимаю!

Джин не смогла удержаться и рассмеялась.

— Ты просто держишь книгу вверх ногами.

— Крифф, и правда! — Орсон тоже рассмеялся, а потом, внезапно посерьезнев, сказал: — Ты не обязана становиться его копией, Джин, не обязана быть его отражением. Ты такая, какая есть, и это правильно.

— Папа хочет сделать из меня гения.

— Он хочет невозможного, мучая и себя, и тебя. Я не раз говорил ему об этом. К сожалению, я не имею права вмешиваться в его методы воспитания. Просто послушай, Звездочка: гениев в Галактике, может, и мало, зато Джин Эрсо — одна-единственная.

— Он не может полюбить меня, верно? Если бы я была такой, как он хотел…

— Это все равно не принесло бы ему облегчения, — довольно жестко оборвал ее Орсон. — Люди иногда ломаются внутри. — Он поднес пальцы к своей груди и безотчетно сжал рубашку, комкая ее в горсть. — И если безумцев вроде твоей мамы еще можно вылечить, подобрав правильные препараты, то… Другие недуги не лечатся.

Джин испуганно смотрела в его глаза, не думая в этот момент о своих родителях. В свои четырнадцать она давно поняла, что все уже никогда не будет так, как в детстве, и боялась за Кренника, потому что видела в его взгляде жгучую боль.

— Просто прости его и не держи зла. Вот, посмотри, что покажу.

С этими словами Орсон вытянул из-под ворота цепочку, на которой закачалась странная подвеска в виде хрустального полумесяца.

— Красиво, — выдохнула девочка, тронув кулон пальцами. — Что это?

— Это призма, — непонятно ответил Орсон. — А сейчас — фокус!

Движением кисти он заставил кулон вращаться над своей ладонью, и тот послушно замерцал, превращаясь в прозрачную сферу, в центре которой вдруг проявилось голографическое изображение: Гален, держащий за руку маленькую Джин.

— Ух ты…

— В гранях кристалла зашифрованы нужные образы. Если хочешь, я подарю тебе такой же.

— И я сама смогу выбрать изображение? — оживившись, воскликнула Джин.

Орсон согласно кивнул, наблюдая, как замедляется вращение призмы. Опомнившись, Джин помрачнела.

— Папа не любит украшений.

— Тогда пусть это будет нашим секретом.

* * *

— Что?.. — тихо переспросил Гален, уставившись в протянутую дочерью бумагу. — Имперская академия на Эриаду? Военная карьера? И это — вершина твоих способностей? Младший офицерский корпус…

Горечь звучала в каждом слове отца, и Джин буквально физически ощущала его недовольство, но ей впервые было наплевать на его мнение. Она смотрела в сияющие аквамарином глаза Орсона и глупо улыбалась.

— У меня будет белый мундир, — совершенно счастливо выдохнула Джин. Тепло разливалось в груди, согревало до щекотных искорок. Такое забытое чувство.

— На нем отлично смотрятся брызги крови, — едко ответил отец, глядя при этом в лицо Кренника.

Тот не дрогнул, никак не показав, что слова Эрсо задели его, а, напротив, тепло улыбнулся Джин и сказал:

— Ты станешь отличным кадетом. Твои результаты впечатляют: академия на Эриаду — одна из лучших.

— Лучших? — разгневанно прошипел Гален. — Тупая муштра и дрессировка молодежи — достойный выбор?!

— Да, — внезапно громко сказала Джин. — Хватит решать все за меня, отец. Это решение принимала именно я, и мне наплевать, что тебе оно не по душе. Довольно.

Ее первый осознанный протест прозвучал совсем не так смело и твердо, как она рассчитывала. Лицо Галена потемнело от гнева, но Джин не опустила вызывающий взгляд, пусть ее и колотила нервная дрожь.

Кренник стремительно шагнул вперед, оттесняя плечом возмущенного Галена, и, взяв Джин за руку, одобрительно произнес:

— Завтра же мы отметим твое назначение. Я закажу столик в «Звезде Империи» и твои любимые блюда. Какой десерт предпочитаешь?

Джин крепко держалась за его руку, словно тонула в бушующем море, а Орсон был ее спасательным кругом, поддерживая на свой мягкий манер. И она любила его за это. Куда сильнее, чем сама могла себе в этом признаться.

— Ты, наверное, устала? — откашлявшись, спросил отец. — Ступай, отдохни, а мы подумаем, как можно исправить…

С трудом заставив себя повиноваться, Джин, понурившись, поплелась в свою комнату. Прежде чем включить звуконепроницаемый барьер, она прислушалась к тому, что происходило в гостиной. Глухо звучали голоса Орсона и отца, постепенно повышая тон. Джин давно привыкла к тому, что мужчины часто спорят друг с другом по совершенно разным поводам. Иногда их ссоры заканчивались тщательно скрываемыми от нее ссадинами и синяками, но утаить что-либо от любопытной девчонки было невозможно, и в первое время каждая такая стычка причиняла ей боль.

— Это ты виноват! — внезапно совсем рядом с дверью прозвучало обвинение Галена. — Ты и твои ручные психологи, которые промывали ей мозги лояльностью к Империи! И что теперь? Военная, мать ее, академия, Кренник! Доволен? Джин не должна была оказаться в числе кадетов, она должна была стать ученым, жить тихой и мирной жизнью…

— Послушай себя, — зло рассмеялся Орсон. — «Должна, должна, должна»… Ни криффа она тебе не должна, Гален! За что? За то, что родилась в тюрьме? Или, может, за то, что два года прозябала на суровой планете в компании инфантильного отца и безумной матери, успешно игнорировавших развитие опасной болезни? О, я понял! Джин должна тебе за то, что все заботы о ее воспитании ты свалил на протокольного дроида! Да ты отец года, задери тебя Абелот!

— Заткнись, Кренник! Не смей упоминать Лиру.

— Может, мне еще нельзя пожалеть о том, что ты не развелся с ней, когда следовало? Если бы мы объединили наши фамилии, у Джин было бы больше шансов поступить в твой гребаный Институт прикладных наук. Ей накинули бы пару баллов в счет будущих открытий. — Орсон издал издевательский смешок. — Но знаешь что, Гален? Посмотри еще разок в аттестат профориентации. Ее баллов и так хватило бы, но она сделала свой собственный выбор. Теперь-то ты понимаешь? Академия на Эриаду — то, чего хотела Джин. Быть может, хоть теперь ты готов услышать желания дочери?..

— Объединить фамилии, — глухо повторил Гален. — Это — то, к чему ты стремился, верно? Узаконить наши больные, неправильные отношения и заполучить доступ к образованию и воспитанию Джин в качестве полноправного опекуна. Так я тебя поздравляю, Орсон. Ты с успехом реализовал свою идею, пусть на это и ушло куда больше времени, чем ты рассчитывал. Ты получил Джин.

— Но не тебя…

Джин прислушивалась изо всех сил, но внезапно за дверью все стихло. Лучше бы они шумели, орали друг на друга, даже дрались… Все, что угодно, кроме этой тишины. Она прислонилась лбом к холодному металлу дверной створки, сдавленно всхлипывая. Пусть они думали, что Джин ничего не понимает, обманываясь ее беспечным видом, но она знала: отец и Орсон были любовниками. Природа этой связи иногда занимала Джин, и она, ловко обходя надзор Ди-восемь, взламывала пароли на домашнем терминале в поисках информации. То, что она находила, приводило ее в ярость. Уже тогда Джин Эрсо поняла, что не позволит отцу и дальше отнимать у нее Орсона.

Она решилась выйти из комнаты лишь через полчаса. Первый же взгляд на дверные консоли заставил ее сердце болезненно сжаться. Над дверью Орсона горели красный и синий огоньки — заперто и установлен полог тишины. Дверь отца сиротливо открыта нараспашку. Джин села на подоконник на любимое место Кренника, взяла из пепельницы наполовину докуренную сигарету, прикурила лежавшей тут же зажигалкой и сделала первый вдох. Слезы брызнули из глаз, горло сдавило спазмом, и Джин некрасиво, надсадно закашлялась, размазывая слезы по лицу. Горький вкус осел на языке, в глотке саднило, но она упрямо поднесла сигарету к губам и вдохнула новую порцию дыма. Это помогало Орсону — значит, поможет и ей.