Девочка с кошачьими ушками и хвостом (гет)

Этой ночью в спальне мальчиков стояла относительная тишина. Относительность объяснялась похрапыванием, доносящимся с некоторых кроватей, тонким писком одной мышки, со страха забившейся в дырку, и едва уловимым шелестом страниц, исходящим из коробки, находящейся между кроватями двух бывших друзей. Это была довольно большая картонная коробка, в кою у магглов могла бы поместиться кухонная плита, но в замке Хогвартс, где обучали магии юных волшебников и волшебниц, данную коробку использовали для хранения продуктов, пока некоторые дарования не унесли её от добродушных домовиков для своих целей. Впрочем, теперь коробка имела куда большее значение, чем прежде, и служила уютным местом расслабиться и одновременно укрытием. На дне коробки был вдвое сложен мягкий меховой плед, а у стеночки, специально чтобы прижать спинку или, на худой конец, свернуться и положить голову, имелась подушка. Этой ночью в коробке снова сидела, поджав под себя ноги, лохматая девочка по имени Гермиона. Ей было очень спокойно и хорошо в коробке ввиду некоторых её особенностей, поэтому никто не задавался вопросом, что она там делает. Все и так знали — отдыхает, спит или читает.

Возможно, сторонний наблюдатель мог бы серьёзно озадачиться вопросом, почему коробка находилась именно в спальне мальчиков, но тут всё было очень и очень непросто. Дело в том, что прошлым летом Гермиона Грейнджер — ныне именуемая за глаза Гермиона Поттера или же Гермиона Поттер — бросилась вместе со своими друзьями в Отдел тайн. Это была отчаянная операция по спасению Сириуса Блэка, как утверждал близкий друг, он же Гарри Поттер, но эта «операция» имела очень печальные последствия для некоторых участников, и Гермиона оказалась в их числе. Страшное проклятие попало ей грудь, ударило в самое сердце, и она оказалась на грани жизни и смерти.

Гермиона, конечно же, не знала, какие мучения за дни разлуки перенёс Гарри, но видела невероятную радость и слёзы в его глазах, когда пришла в себя.

— При… вет? — первой хрипло спросила она, но друг был не в состоянии ей ответить. — Гарри? Всё… хорошо?

Он глупо улыбался сквозь слёзы и стоял возле её койки на коленях.

— Да… — слышала она его тихий сдавленный голос, — теперь да.

Гермиона ещё не знала, что он потерял крёстного во время своей отважной вылазки в Министерство и в пух и в прах рассорился с близким другом, посмевшим всего лишь сказать, что надежд на возвращение их подруги к жизни нет. В эти минуты было совсем не до разговоров. У неё сильно-сильно забилось сердце и сперло дыхание, потому как Гарри вдруг наклонился и уткнулся носом в её ладонь. Она чувствовала его сухие губы и горячее дыхание на своих пальцах, чувствовала влагу на его щеке, когда он подобрал её ладонь с койки и приложил к своему лицу. Это было… так необычно, трогательно, несколько интимно даже. Взгляд зелёных глаз Гарри, казалось, проник в самое её сердце, и Гермиона тоже молчала, лишь её губы чуть дрогнули в улыбке.

Мадам Помфри вскоре их разлучила и с хмурым видом принялась ей объяснять, в чём же дело.

— Ваш организм не смог справиться с нагрузкой, мисс Грейнджер. Нам пришлось прибегнуть к древнему ритуалу слияния человеческого и животного начала, добавить, так сказать, вам некоторых… особенностей, благодаря которым ваши внутренние раны затянулись, а состояние пришло в норму. Не знаю, как ваш организм отреагирует на наше вмешательство в дальнейшем, но мы будем надеяться, что последствия не окажутся плачевными. В любом случае я буду за вами наблюдать, и мы будем решать все возможные проблемы по мере их поступления.

Гермиона, конечно же, плохо понимала, что именно мадам Помфри имела в виду, но спустя дни всё стало понемногу проясняться. Сперва у неё принялся жутко чесаться и побаливать копчик, за ним начались проблемы со слухом и головные боли. Гермиона принимала множество лекарств и, к счастью, большую часть времени крепко спала, отчего пропустила некоторые метаморфозы, произошедшие с ней. А на пятый день она проснулась и в первые минуты не могла понять, почему настолько хорошо слышит множество самых разных звуков из коридора и улавливает даже движение пёрышка, что обронила чья-то сова за окном. Это было не первое открытие. Гермиона почувствовала что-то мягкое и пушистое, что щекотало её ноги, и подскочила с кровати.

Вот тогда-то она всё поняла, узрев шоколадного цвета хвост, выросший у неё за прошедшие дни.

— Что ж, мисс Грейнджер, я сделала всё, что было в моих силах, чтобы не допустить каких-либо тяжёлых последствий, но со всем остальным мне не справиться, — доложила мадам Помфри. — Боюсь, хирургическое вмешательство тут тоже вряд ли поможет. Только если вы не намерены лишиться слуха и нарушить координацию.

Как оказалось, Гермиона приобрела не только кошачий хвост, но и треугольные шоколадные ушки над головой. И то, и другое шевелилось, правда, она ещё не умела это контролировать и со страха спряталась под одеяло.

— Ну что вы, дорогая, могло же быть и хуже, — утешала её целительница, — я боялась, шерсть прорастёт или усы появятся, а с ними так трудно бороться…

Всё это Гермионе мало помогало, даже когда к ней пришёл Гарри — а в его случае вернее было бы сказать, отвоевал путём непрерывных пререканий себе возможность её навестить у школьной целительницы, — Гермиона скрывалась под одеялом, боясь, что друга ужаснёт её внешний вид.

Но Гарри тоже был очень упрям.

— Да ладно тебе, не может же быть там всё настолько плохо, — мягко говорил он. — Гермиона, покажись, пожалуйста, я же спать не смогу, пока тебя не увижу. Ну, прошу тебя, доверься мне.

Здоровье Гарри, как и его сон, для Гермионы имели большое значение, поэтому она очень медленно опустила одеяло с лица и, приподнявшись, села на койке.

— Ну, тогда смотри.

Она видела, как он застыл с раскрытым ртом, и огорчённо опустила голову. Слёзы сами собой образовались в её глазах, а голос задрожал:

— Так… страшно, д-да?

Гермиона чувствовала, как в груди всё сжималось, и хотела рыдать. Теперь она превратилась в непонятно что, и Гарри, скорей всего, больше не будет её навещать или придёт пару раз из вежливости, а потом отстранится.

— Не-е-ет! — тут же возразил он, и она почувствовала его пальцы на своём подбородке. Одно усилие, и их глаза встретились. — Ты… очень хорошо выглядишь. И с этими ушками тоже. Можно…

Гарри отчего-то поправил голос и покраснел.

— …их потрогать?

Гермиона от неожиданности молча кивнула. Она почувствовала на своих нежных ушках движение подушечек его пальцев. Было несколько не по себе от этих прикосновений, немного щекотливо, когда мужские пальцы осторожно почесали за ушком, и даже радостно, когда Гарри улыбнулся.

— Такие… мягкие и… симпатичные, тебе очень идёт, — сказал он и зачем-то погладил её по волосам.

«Реакция» произошла против её воли. Не то чтобы Гермионе не хотелось прижаться к Гарри и почувствовать его объятия, но когда он её погладил, ей стало так хорошо, что она инстинктивно бросилась к нему. Кажется, потёрлась об его шею, издав какой-то странный звук, и тут же, вспыхнув, отскочила обратно на койку, где можно было натянуть одеяло до самой макушки.

— О… — смущённо произнёс Гарри, — ничего страшного, если тебе хочется, то… ну…

Их неловкую встречу прервала мадам Помфри, а Гарри приходил и на следующий день, и в день, следующий за ним, и так до конца недели, пока её не выписали из больничного крыла.

Вот тогда действительно стало очень трудно и тяжело.

Некоторые при виде её округляли глаза и опасливо отступали, некоторые улыбались и о чём-то перешёптывались, не стесняясь указывать в её сторону пальцами. Гермиона бы убежала от всех прочь и долго бы плакала в кабинке туалета, если бы не Гарри. Он крепко держал её за руку, пока они шли от больничного крыла к гриффиндорской башне и периодически исподлобья посматривал на всяких слизеринцев, сжимая в пальцах второй руки волшебную палочку. Но каково же было удивление Гермионы, когда даже в башне своего факультета на неё стали посматривать как на чумную! Парвати и Лаванда и те не постеснялись задавать ей идиотские вопросы и хихикать.

— А если дать тебе твой клубок с нитками, ты и дальше будешь вязать домовикам шапки или станешь играться с ним? А если в тебя бросить огурец, ты отскочишь? А если нам сорвать мяту, ты будешь её есть или?..

Некоторые вопросы Гермиону серьёзно задели, и она не сдержалась.

— А я что, ради развлечения, по-вашему, это сделала с собой?! — прогремела она, и взмахнула рукой.

От злости на её пальцах появились когти, и портьера, в которую они вцепились, треснула по швам. В девичьей спальне наступила долгожданная тишина, но с этой минуты Гермионе самой стало там не слишком уютно. Она кое-как продержалась до школьных каникул, а там, надев на себя шляпу и накинув мантию, отправилась домой.

Мистер и миссис Грейнджер, встретившие Гермиону на вокзале, сперва были очень рады её видеть, обнимали её и не понимали, зачем она так странно вырядилась, когда могла облачиться в обыкновенную одежду. А потом они вернулись домой, и Гермиона, раздевшись, наконец предъявила им свои ушки и хвост, и рассказала всё как есть. Родители были в шоке от её новых способностей и крайне необычного внешнего вида.

— Что? Разве это что-то меняет? — в отчаянии спрашивала Гермиона. — Почему вы молчите?

— Мы… мы с папой просто совсем не ожидали такого, — только и произнесла побледневшая миссис Грейнджер и ушла на кухню, где, судя по доносящемуся оттуда резкому запаху, принялась себе капать успокаивающее средство в стакан с водой.

Мистер Грейнджер и вовсе не произнёс ни слова, он ненадолго сходил в свой кабинет, затем с отрешённым видом опустился в кресло и впервые за долгие годы взял в рот сигарету.