Врата Дарсиды (джен)

Солнце.

Яркое, беспощадное, скупое на милость для любого, кто посмеет усомниться в его господстве на этих пустынных и прожжённых землях Марув.

Уже давно миновал полдень. Большой город, расположенный в огромной долине в горах Сарпал сейчас должен был кишеть бесчисленными толпами людей и гудеть от непрекращающегося шума. Воздух в это время наполнялся невероятными ароматами манящих благовоний, миазмами отходов жизнедеятельности и душком нескольких тысяч потных и изнывающих от жары людей. Но ничего из перечисленного сейчас не окрашивало славную долину. Улицы были пусты, а из всех звуков был слышен только шорох ветра, что нёсся по ним, собирая мелкий мусор и закручивая его в маленькие песчаные вихри. Здесь, через эти улицы и лежит единственный прямой путь сквозь горы, что разделяли север и юг словно острые неприступные стены из камня, тянущиеся на многие километры на запад от самого океана.

Но вскоре где-то с юга к мелодии ветра присоединилась ещё одна. Глухая и еле слышная. Похожая на гром, раскалывающий небо где-то вдалеке, на краю света. И с каждой минутой она нарастала всё сильнее и сильнее, пока не превратилась в отчётливый грохот огромной марширующей армии, что приближалась к городу со стороны пустынных земель.

Пять тысяч человек: пехота, лучники, копейщики, колдуны и кавалерия. Вся эта армия двигалась в сторону опустевшего города, внушая страх и трепет ударами своих ног по земле ещё до того, как приблизилась к массивным вратам.

Марш резко прекратился с командой десятка горнов, зывавших после взмаха руки генерала. Пять тысяч людей остановились, выстроившись в двухсотметровые шеренги перед входом в единственный город, что преграждал им путь на север.

Старый генерал Абу Манзи, одетый в лёгкие кожаные доспехи бурого цвета и с чёрным тюрбаном на голове, неспособным целиком скрыть обожжённую левую часть лица, вышел вперёд верхом на причудливом звере — мали.

Статные словно кони, но цветом и шкурой не отличающиеся от верблюда, мали были самым распространённым средством передвижения на этом жарком континенте. Их шеи очень крепкие и толстые, и это делало их неповоротливыми, зато мощные ноги с копытами помогали нести всадника на большие расстояния и с особой прытью преодолевать короткие участки пути в момент необходимости, а запасы жира в шейных складках, позволяли днями обходиться без воды.

Генерал оглядел нараспашку открытые врата. Десятиметровые башни из жёлтого камня, что высились по краям ворот, казались безлюдными. Не было видно ни стражи, ни дозорных. Могло бы показаться, что это какая-то ловушка, и город, словно венерина мухоловка, приглашал внутрь, чтобы захлопнуть свои листья-челюсти и поглотить доверчивых путников. Но убелённый сединами генерал Манзи знал — причина такой безлюдности была совсем иной. Он продолжал стоять, всматриваясь вдаль и обдумывая всё, что последует дальше, пока непослушный ветер продолжал играться с его длинной поблескивающей серебристыми нитями бородой.

Спустя пару минут он услышал сзади удары копыт другого верхового животного, обвешенного золотистой бронёй и украшениями. Королевский мали редкого белого цвета поравнялся с мали генерала. Молодой мужчина не старше тридцати лет с жидкой чёрной бородкой, острыми длинными бровями и таким же носом, в сияющей броне с тонкими золотисто-бронзовыми металлическими пластинами на груди, спине, предплечьях и ногах поинтересовался высоким и надменным тоном:

— Хм. Никакого сопротивления?

Генерал выдержал паузу, собираясь с мыслями. Но лишь пронзительный взгляд мог заметить, как непросто далось тому возобладать над собой и ответить на вопрос:

— Да, мой царь. Разведчики не ошиблись. Город не будет сопротивляться, — выдавил он с ноткой неуверенности в голосе.

Царь Аравад, сын Шадэра из великого рода Санкри не заметил никаких лишних эмоций в словах старого воина.

— Отлично. Первое сражение, и никаких потерь. К тому же, взяв этот город, мы сможем укрепиться здесь навсегда и заполучить в свои рукиглавный торговый путь Юга, — наслаждаясь своим, ещё не свершившимся, подвигом, заявил Аравад. Он снял свой неудобный сияющий на солнце шлем с острыми ушами и потянул поводья вправо, намереваясь выступить перед своей армией.

Старый генерал лишь покачал головой. Это не осталось незамеченным, и обеспокоенный владыка Санкри-Борум встал на месте, с опаской оглядев старого мужчину.

— Что-то не так? Не таи, Абу, разведка донесла что-то ещё?

Генерал, наконец, поднял глаза и посмотрел на своего предводителя.

— Нет. Других донесений не было. Просто этот путь... Всю свою жизнь я чтил традиции, а теперь…

Аравад закатил глаза и прервал откровение старика:

— У нас нет больше времени на эти сопливые байки про старые времена, — начал он нетерпеливо. — Мы вышли на войну, оставив эти цепи в прошлом. Мы освободились от грязных и провонявших за столетия пут. Это было нашим лозунгом! Ты забыл Манзи?

Юный правитель всегда обращался к генералу по названию рода, когда хотел показать свою решительность или хотел потребовать беспрекословного повиновения. И лишь изредка, словно хитрый змей, использовал имя, чтобы втереться в доверие и выведать мысли старика, сокрытые под маской верного подданного. Генерал уже давно раскусил этот трюк, и почти перестал обращать на него внимание.

— Мой царь, ещё не поздно…

— Мы на пороге переломного момента в истории всего континента, — грозно и чётко выговорил Аравад. — А история, мой верный друг, не терпит трусов и слабохарактерных предводителей.

Абу Манзи был оскорблён и уже хотел бросить на своего владыку дерзкий взгляд в ответ на такое высказывание, но лишь продолжил смотреть вперёд, понимая, что ничем хорошим такое поведение не обернётся.

Аравад отвернулся от генерала и бросил через плечо:

— Я дам им то, чего не сможет предложить ни один Царь. И они будут рады такому подарку, несмотря на все эти старые предрассудки.

После этих слов он поскакал вдоль длинной шеренги, намереваясь встать перед самым её центром. Когда белоснежный мали достиг нужного места, царь Аравад поднял в небо правую руку, приветствуя свою грозную армию.

— Мои бесстрашные и непобедимые воины Санкри-Борум! — начал он выкрикивать свою пламенную речь. — Сегодня мы войдём в историю! Сегодня мы превратимся в легенду! Как первые из тех, кто отринул былые учения. Как первые из тех, кто отказался от фанатичной веры и последовал вслед за новым миром вопреки блеяниям отожранных старцев, разбухающих от вина и яств у себя в роскошных храмах, — пять тысяч человек согласно вскрикнули и тут же смолкли, ожидая продолжения. — Сегодня я, великий царь Аравад, первым войду в этот город и подарю вам все его богатства, — в пустыне раздался ещё один радостный клич, а затем поспешно смолк. — Золото, женщины, уютный кров — всё это вы получите, когда мы войдём внутрь и заберём свою награду! Награду для тех, кто не боится быть первым! Для тех, кто не страшится старой веры! Сегодня мы завоюем врата Дарсиды!

Аравад снова вскинул руку вверх, сигнализируя, что закончил свою речь. На этот раз толпа взорвалась буйным и яростным криком, что почти минуту гремел перед входом в город, отскакивая от гор и многократно усиливаясь в каньоне, ведущем в город.

Великий царь развернулся к вратам, намереваясь единолично возглавить свою армию и сдержать обещание, войдя в город первым. Подошедший к нему генерал громко окликнул царя, пытаясь перекричать целую армию:

— Мой царь, из врат вышел человек!

— Что? Всего один? — улыбаясь, ответил Аравад. — Из всего города, только у одного человека хватило смелости, чтобы встретить нового правителя?

Молодой владыка верхом на белом мали приложил к лицу руку козырьком, пытаясь вглядеться вдаль. В нескольких сотнях метров впереди между высокими жёлтыми башнями, что удерживали раскрытые створки массивных деревянных ворот, виднелась одинокая тёмная фигура, едва различимая из-за нагретого у поверхности песка, танцующего воздуха.

— Отправь к нему герольдов. Пусть объявят о моём прибытии и примут капитуляцию. Не хочу лишний раз скакать туда. Победителю такое не подобает, — надменно приказал Аравад.

— Слушаюсь, мой Царь, — тут же отозвался Абу Манзи. Воины уже успокоились и принялись ожидать дальнейших команд.

— И пусть их возглавит Самшез. Мелкий подлиза уже давно пытается втереться ко мне в доверие. Пусть сегодня порадуется, что я возложил на него такое «важное» поручение, — на предпоследнем слове царь изобразил кислую мину.

— Будет сделано, мой Царь! — повиновался генерал.

Манзи поскакал к офицерскому составу, отдавая приказы, и вскоре к вратам двинулось четыре всадника, первым из которых шёл молодой человек в серебристом боевом облачении с такими же сверкающими как у Царя металлическими пластинами на теле. Остальные трое выглядели не так богато. Из всей защиты на них были лишь кожаные нагрудники песочного цвета, надетые поверх светлых рубашек, а в правой руке каждый удерживал длинное древко с подвязанным на конце флагом, развевающимся на лёгком ветру. На зелёном фоне каждого полотна в самом центре красовалось большое жёлтое солнце со множеством исходящих от него лучей, а в левом верхнем углу уместился небольшой серебристый полумесяц. Единственным схожим предметом гардероба у всадников были белые куфии, что удерживались на головах благодаря обмотанному вокруг лба чёрному шнурку.

Когда глашатаи приблизились к тёмной фигуре, то, наконец, смогли разглядеть человека, окутанного чёрным плащом, укрывавшего своё лицо под просторным капюшоном. Человек не сдвинулся с места и не издал ни единого звука, даже когда мали предводителя герольдов встал прямо перед ним.

Молодой наследник знатного рода Маил Самшез таким же высокомерным и дерзким, как у его Царя, тоном принялся громко объявлять:

— Несравненный государь Аравад, сын мудрейшего Шадэра из великого рода Санкри, объявляет своё право на владение этим городом, именуемым Дарсида, — юноша задрал нос, ожидая ответа, но, когда такового не последовало, он поспешно добавил: — Он также готов рассмотреть безоговорочную капитуляцию и передачу ему всех соответствующих городских титулов уполномоченными верховными лицами.

На этот раз человек в чёрном заговорил, и довольно тихо. Но каждое слово его было отчётливо, ибо неописуемая сила, наполнявшая его голос, доносила самую суть прямо в разум, не нуждаясь в большей громкости.

— Тогда и я, в свою очередь, рассмотрю безоговорочную капитуляцию твоего царя в ответ.

Самшез громко рассмеялся, а трое герольдов вокруг него заулыбались, услышав слова незнакомца, вышедшего из города.

— И почему же он должен рассматривать возможность сдаться? Из-за непобедимой армии, что вдруг преградила ему путь? Спрятавшаяся где-то тут в песке? — закончив хохотать, поинтересовался Самшез.

— А ты разве не видишь? Или тебе песок все глаза облепил?

Глаза Самшеза расширились от дерзости человека в чёрном, и он тут же выпалил:

— Знай своё место безродный, иначе тебе придётся…

Но его тут же перебили.

— Знаешь, я передумал. Если вы со своим царём поцелуете меня в зад, ты — в левую щёчку, а он — в правую, то тогда можете валить назад к себе домой. Вот тогда мы и будем в расчёте.

Самшез спрыгнул с мали и вытащил свой меч с красивой инкрустированной двумя изумрудами гардой из ножен. Он двинулся к скрывающему лицо нахалу, намереваясь покарать того за немыслимую дерзость в адрес его Царя, не говоря уже о том, что и его самого оскорбили ничуть не меньше.

— Невоспитанный ублюдок! — закричал Самшез, опуская лезвие на голову обидчика.

Фигура в плаще дёрнулась настолько быстро, что ни один из присутствовавших герольдов даже не успел рассмотреть, как всё произошло.

Незнакомец сделал один быстрый шаг назад, раскрывая левый край плаща, и вытащил свою саблю с нанесёнными вдоль клинка рунами, отбивая удар молодого человека. Скорость и сила, с которой он это сделал, были настолько велики, что меч Самшеза отскочил обратно в своего хозяина, погрузившись в его лицо прямо вдоль правого глаза. Любой другой обычный клинок просто бы распался на две половинки, но состоятельный юноша прямо перед тем, как отправиться на войну, отдал несколько семейных реликвий ради чудесного клинка высочайшего качества. Отчасти это и стало причиной его гибели. Лезвие выдержало удар, отделавшись большущей зазубриной, но другой своей стороной на несколько сантиметров ушло в голову парня. К удивлению раскрывриших рты зрителей он так и не отпустил рукоять, застыв на пару секунд на месте, словно только что сам себе нанёс фатальный удар.

Когда его тело повалилось на песок, одаряя безжизненную поверхность земли алыми струйками крови, разрубленный шнурок сорвался с головы Самшеза, и его куфия, подхваченная лёгким ветром, понеслась прочь. Её можно было бы принять за белый флаг примирения, если бы не алое пятно в месте разреза. Сейчас этот белый кусочек ткани символизировал окончание переговоров и начало войны между могучей пятитысячной армией Аравада и единственным защитником знаменитых Врат Дарсиды.

* * *

Мужчина в чёрном плаще приблизился к скалистому обрыву, с которого открывался неописуемый вид на бескрайние водные просторы океана. Он сбросил свой плащ и котомку с вещами у ближайшего валуна, оставшись в тёмно-буром кожаном нагруднике, испещрённом множеством порезов. На его левом предплечье виднелся такой же кожаный щиток с металлическими стержнями, вставленными в пазы, а его чёрные шаровары были заправлены в высокие пыльные сапоги такого же цвета, что и нагрудник. Он оставил вместе с плащом и своё оружие: изогнутую саблю с широким клинком и перламутровой рукоятью, метровый меч в эбонитовых ножнах и узкий пояс с петлёй, в которой красовался причудливый кинжал, похожий на заточенный зуб неведомого чудовища, с рукоятью в виде переплетённых жил.

Странник взял с собой лишь маленькую урну из лакированной красной глины с двумя светлыми полосками и выгравированными символами на них. С этим сосудом в руках он подошёл к самому краю обрыва, всматриваясь в красоту спускающегося к водной глади солнца и готовясь произнести речь. Прошло больше минуты, но ни одно слово так и не сорвалось с его уст.

Крепкий бриз раскидывал его чёрные сальные волосы длиной до плеч и хлопал тканью шаровар, что словно траурный флаг развевались от его дуновений.

Мужчина прикрыл глаза и открыл сосуд. Несколько секунд потребовалось, чтобы перевернуть его и отправить содержимое в последнее путешествие вместе с вольным юго-западным ветром.

Глаза странника теперь были открыты, но затуманенный взгляд подсказывал, что он находился сейчас не здесь, а где-то в глубине своих воспоминаний, нахлынувших после того, как последние крупицы пепла покинули свою темницу. На его испачканных щеках не было видно ни одной дорожки слёз. Осунувшееся от месяцев в пути лицо передавало глубокую скорбь и в то же время облегчение от исполненного обещания.

Он продолжал стоять на краю, наблюдая за белыми птицами в небе, слушая перекаты прибоя и ощущая игривый ветер на своей коже.

Странник хотел вернуть крышку на место, но та вырвалась из его рук от сильного порыва воздуха и исчезла где-то внизу, разбившись об острые камни. Прибой тут же подхватил осколки и скрыл их под пенистой водой. Незнакомец впервые взглянул себе под ноги. Там, более чем в тридцати метрах под ним, манящие обломки скал приглашали его последовать за упавшим предметом, а шёпот бурлящей воды вторил им, предлагая избавление от душевной боли.

Странник поднял глаза, всматриваясь вдаль, а затем развёл руки в стороны, продолжая удерживать урну в одной из них, и прикрыл веки. Он сделал глубокий вдох и представил себе, как медленно выставляет правую ногу вперёд. Ещё чуть дальше, ещё чуть-чуть, да, да. Теперь последнее движение и всё будет окончено.

— Прости меня сердечно, путник, — послышался мужской виноватый голос где-то сзади. — Я бы не стал тебя беспокоить, раз уж ты всё решил, но… — странник открыл глаза, но не повернул головы, замерев в положении на самом краю пропасти, одной ногой уже ступив в неё, — …это место для влюблённых. Здесь юные сердца признаются друг другу в чувствах, а вид мёртвого тела ничуть не укрепляет решимость в такого рода делах.

Странник мысленно вернул ногу на твёрдую поверхность и опустил руки. Ещё пара мгновений, и его голова повернулась направо, встретившись взглядом с полноватым мужчиной в красно-синем полосатом жилете, накинутом поверх бежевой дишдаши, в такого же цвета свободных брюках и странных сандалях со множеством ремешков. Тот смотрел на него грустными и виноватыми глазами, что было трудно различить из-за кустистых чёрных бровей. Очередной порыв ветра ударил по лицу мужчины, из-за чего тому пришлось схватиться за клетчатую куфию, дабы не лишиться головного убора. Когда ветер стих, он аккуратно стряхнул с ровной и короткостриженой бороды песок и продолжил говорить:

— К тому же мертвечина привлекает птиц. Они будут кружить здесь и гадить. Это тоже не добавляет романтики, если хочешь знать моё мнение, — после этой фразы лицо мужчины засияло, и он даже улыбнулся, радуясь собственной шутке.

Странник снова глянул вниз с обрыва, но на этот раз без каких-либо печальных мыслей.

— Тело не всегда смывает волнами, иногда оно остаётся насажено на верхушки скал, и тогда только с приливом волны смогут его унести, — мужчина дождался, пока странник снова посмотрит на него, а затем затараторил: — Я ни в коем случае не хочу тебя отговаривать, но с твоей стороны было бы великодушно сделать это чуть дальше. Можно спуститься ниже. Вон туда, — он указал в направлении другого выступа пальцем. — Высота там поменьше, но камни такие же острые, так что исход будет абсолютно таким же.

Странник ещё раз взглянул на бескрайнюю водную гладь, что сияла в лучах вечернего солнца, затем он отвернулся от обрыва и пошёл к камню за своими вещами.

Мужчина в куфии разглядел множество шрамов на руках незнакомца и приметил ещё один вдоль челюсти, что частично скрывала редкая растительность на лице.

— Ну а если ты вдруг передумал, то можешь присоединиться ко мне. Я почти закончил собирать травы для моего чудесного чая и направляюсь в город, — странник никак не отреагировал на предложение, но мужчина решил не сдаваться: — Знаешь, мой чай не поможет тебе справиться с горем и печалью, но, тем не менее, душу согреет. А в моей компании тебе будет не так одиноко. Я знаю несколько замечательных историй, после которых не то что краски в жизнь вернутся, но и проснётся зов мужской натуры. А там, куда я направляюсь, немало прелестных девиц, томящихся от одиночества и скуки.

Странник вернул пояс с кинжалом на талию, накинул плащ на плечи, сверху перекинул через плечо лямку с ножнами и снова повернулся к мужчине, одаряя болтуна пронзительным и печальным взглядом.

Тот понял, что надавил на больное место, и, дважды кашлянув, забубнил:

— В общем, я пойду по той дороге к спуску. Если решишься, то присоединяйся. Настаивать не буду.

После этого толстячок побрёл в указанном направлении, сжимая в руке длинную сухую палку, выступавшей для него сейчас тростью. Странник ещё раз взглянул на обрыв метрах в пятидесяти от его места, а затем закинул котомку на плечи, в левую руку ухватил обёрнутую в засаленный кожаный ремень саблю возле гарды, а правой подцепил пустую урну. Он ещё раз взглянул на заходящее солнце и покинул своё временное пристанище.

Полный мужчина продолжал медленно ступать по узкой протоптанной тропе вниз, спускаясь с возвышения, оканчивающегося скалистым обрывом. Когда он услышал позади себя лёгкое бряцанье металла и удары сапог по земле, то на его лице заиграла довольная искренняя улыбка. Он не менял свой темп, ожидая, что незнакомец вскоре поравняется с ним, и они продолжат путь вместе.

Когда странник добрался до него, мужчина остановился, развернулся и, широко улыбаясь, поклонился в знак приветствия.

— Моё имя Шам Аз Сихт, — представился он, поднимая голову.

Незнакомец не сказал ни слова, лишь устремил свой взор сквозь остолбеневшего на мгновение мужчину. Тот мог поклясться, что на радужке тёмных как уголь глаз время от времени сверкали маленькие молнии — от белков к зрачку. Выйдя из ступора, Шам Аз решил не давить на своего попутчика и, снова улыбнувшись, продолжил спуск, слушая как за ним по пятам следует спасённая им заблудшая душа.

Пройдя несколько шагов, он услышал позади себя тихий, но пронизывающий до глубины души, как и взгляд этих грозовых глаз, голос:

— Дейан.

Шам Аз аж прищурился от радости и, тихонько хихикнув, продолжил вести за собой нового товарища вниз в широкую долину внутри каньона. В его родной и горячо любимый город.