Обещание (гет)

Было ли мне страшно, когда меня осудили на год Азкабана? Конечно, было. Это же чертов Азкабан! В нашем странном обществе, которое порицает нападение на магглов и магглорожденных, никого не смущает наличие дементоров в тюрьме. С таким же успехом они могли сразу приговорить меня к смертной казни и не выпендриваться.

Я держался как мог. Я не позволил этим лицемерам из Визенгамота видеть меня сломленным или подавленным. Я смотрел на них прямо и дерзко, испытывая настоящее презрение.

«Что бы ни происходило в твоей жизни, ты должен пройти это с достоинством», — говорила мне мать в детстве.

Она не пришла на последнее заседание — я настоял. Я не был уверен, что выкручусь и не хотел, чтобы эти мудаки видели ее плачущей. А она бы непременно расплакалась.

Потому, когда я находился в специальном помещении, где осужденные прощаются с близкими, я никого не ждал. Я стоял и чувствовал, как липкий страх все более и более захватывает меня, как он обнимает меня своими когтистыми лапами, как проникает своей неотвратимой мерзостью в мои кости и кровь. Как нашептывает мне на ухо холодным дыханием, обещая ужасы и смерть.

Я понятия не имел, как можно выжить в этом чертовом месте, хотя у меня была одна идея и, если верить профессору Снейпу, она должна была сработать. Я тяжело дышал, захватывая воздух глубокими вдохами, ожидая, когда за мной явятся мракоборцы.

И тут дверь отворилась. Я не обратил на это внимание, предполагая, что время пришло, и сейчас меня конвоируют в тюрьму.

И вдруг раздался голос.

Тот самый голос, который я уже не чаял когда-либо услышать.

Я замер. Все мои внутренности свернулись тугим узлом.

Это была ты.

Ты позвала меня по имени, и я резко повернулся. Я не успел моргнуть, как ты повисла на мне, отчаянно прижимаясь к моему телу, сотрясаясь от раздирающих тебя рыданий.

Я сразу обнял тебя в ответ, обвив руками твое такое родное худенькое тельце. Ты нашла своими губами мои, порывисто одарив меня отчаянной страстью.

Я ответил.

Целуя тебя, я изливал всю ту тоску по тебе, что мучила меня много месяцев.

Я был уверен, что больше никогда тебя не увижу.

Но ты здесь.

— Ты должен держаться! — плакала ты, и внутри у меня что-то обрывалось от твоих слез. — Должен выжить там, понял! — потребовала ты. — Ты должен выжить и вернуться ко мне…

Вернуться к тебе…

Я отстранился, чтобы посмотреть на тебя и понять — уж не ослышался ли я? Но на твоем лице я смог увидеть лишь мольбу, а в карих глазах — печаль. Твои прекрасные черты были окрашены болью и тревогой. И ты смотрела на меня, словно что-то обдумывая. Затем, набрав воздуха, быстро выкрикнула:

— Я люблю тебя!

Я замер в безмолвном оцепенении.

Привычный мир перестал существовать. Твое признание потрясло меня.

В молчаливой растерянности я смотрел на тебя.

Что мне сейчас делать? Сказать в ответ, что тоже люблю? Это чистая правда. Но я стоял с открытым ртом, переваривая сказанное тобой, пытаясь совладать с лавиной чувств.

Ты же взирала на меня с надеждой.

Я наклонился и прижался своими губами к твоим, рукой зарываясь в твои очаровательно взъерошенные волосы. Должно быть, ты бежала сегодня навстречу сильному ветру, который столь немилосердно обошелся с твоей прической.

— Я тоже люблю… тебя, — прошептал я в твои губы, когда мы прервали поцелуй.

Ты снова разрыдалась. Я прижал тебя к себе, и, не сдержавшись, сам заплакал.

Ты тяжело и надрывно дышала в моих объятиях, а я старался остановить наглые предательские слезы, обреченно падающие на твою макушку.

Я вспомнил, как мы также отчаянно обнимались во время одного из наших тайных свиданий в Хогвартсе. Тогда мы со страхом ожидали, когда же наша хмельная мечта разобьется о настигающую нас в своей неотвратимости катастрофу. Ты также судорожно жалась ко мне как сейчас. А я?.. Я был беспомощным, не способным остановить происходящее.

Как и сейчас.

Мы не сказали тогда друг другу этих важных слов, хотя они просились, требовали быть озвученными.

В тот вечер в школе я уже хотел уступить настойчивому порыву, но в последний момент испугался. Я испугался открыться тебе.

А сейчас ты дрожишь от рыданий, орошая мою рубашку слезами, душу мою разрывая на куски.

Мне больно. Очень больно.

Я люблю тебя — в этом нет сомнений. Но мы будем разлучены на целый год — и это в лучшем случае. А в худшем…

— Не плачь, — прошептал я. — Прошу, пожалуйста, не плачь.

Девочка моя... Как же тяжело видеть тебя такой.

Я гладил твои волосы дрожащими руками, я смотрел в твои глаза, стараясь напитаться их нежностью перед прыжком в пропасть.

Я так тосковал, пока мы были в разлуке.

— Все будет хорошо, я… у меня есть план, я вернусь к тебе через год, и мы будем вместе, обещаю, — неуверенно попытался я утешить тебя, под тяжелый грохот наших сердец.

Я так много хотел сказать тебе в ту минуту, но весь сумбур чувств, бушевавших во мне, помешал мне это сделать.

Никогда не думал, что услышу признание в любви за несколько минут до того как отправлюсь в ад.

Ты же, вцепившись в мое лицо своими ладонями, быстро заговорила:

— Обещай, что не оттолкнешь меня, даже если будешь думать, что так правильно. Даже если, по-твоему, это будет ради меня. Обещай, Драко!

— Обещаю.

— Скажи это!

— Гермиона, я обещаю, что никогда не оттолкну тебя. Я люблю...

Ты не дала мне договорить, судорожно впившись в мои губы горячим поцелуем.

— Я тоже люблю тебя…

Чудно это. Сейчас мне кажется, что меня не за что любить. Я так и не встал на твою сторону. Я не пошел с тобой. Я испугался за родителей, но это не оправдывает меня. Конечно, я отдал тебе свой единственный защитный артефакт, который сохраняет жизнь и здоровье носящего его, что бы ни случилось.

Но я не пошел за тобой, а должен был. Я должен был быть рядом всюду, куда бы ни ступила твоя нога в этот сумасшедший год.

Так за что ты меня любишь?

— Обещай, что позаботишься о себе, — прошептал я тебе на ухо. — Будешь хорошо питаться и найдешь для себя то, что сделает твою жизнь счастливой.

Ты что-то промычала в ответ.

— Я серьезно! Я хочу, чтобы ты… Прошу, не плачь! — я поднял руку и стал стирать слезы с твоих щек.

— Я не могу… — всхлипнула ты. — Я... Я боюсь за тебя.

— Я кое-что придумал, — проговорил я. — Всего год, моя Грейнджер.

Ты подняла на меня глаза, и я заметил слабый проблеск улыбки в глубине твоих зрачков. Должно быть, это старое доброе «моя Грейнджер», которое тебе так нравилось, помогло. Подарило слабый лучик надежды нам обоим.

Ты снова поцеловала меня. На этот раз как-то иначе.

И мир поплыл. Больше не существовало ни времени, ни пространства.

Есть только вечность.

Только ты и я.

Только наши губы и наше дыхание. Только наши тела, прижатые друг к другу так сильно, что, казалось, будто мы одно целое.

Но нас грубо прервали.

Вошел мракоборец и сказал, что мне пора. Я последний раз быстро прикоснулся к твоим губам, пытаясь передать тебе хоть малую часть того, что чувствовал, что хотел сказать.

— Помни, я вернусь к тебе через год! — бросил я и устремился навстречу своему личному аду.