Неисповедимы пути Джашин-самы (джен)

Ему конец.

Эта мысль была такой правильной и настолько элементарной, что Хидан удивлялся: как он не пришел к ней раньше?

Он готов был признать, что сученыш постарался на славу: Хидан до сих пор лежал, заживо погребенный, в кромешной тьме. Без единой возможности пошевелиться.

Первое время он проклинал этого ублюдка. Клялся, что убьет, но перед этим изукрасит так, что мать родная не узнает; обещал испытать на нем все существующие методы пыток; грозил сжечь всю его деревню и его самого к чертовой матери. Но его ругань разве что распугивала лесную дичь, и Хидан в конце концов прекратил это бесполезное занятие, вместо этого начав представлять во всех подробностях, какие кары ждут мальчишку — вот лезвия косы входят в плоть, изрубая кожу, мышцы и внутренние органы; вот он кричит в агонии, умоляет убить, но Хидан лишь смеется ему в лицо, вновь и вновь вспарывая мягкое брюхо… О-о, это было единственным развлечением некоторое время.

Но затем Хидан все больше начал думать над тем, что будет дальше. И, как оказалось, ничего, кроме жалкой и мучительной смерти его не ждало. Вначале, он надеялся, что его отыщет и спасёт Какузу, — хотя тот на самом деле скорее бы оставил его гнить здесь, чем помог — но он не приходил. Никто не приходил. А затем Хидан просто перестал надеяться.

В какой-то момент он понял, что не протянет долго: силы стали стремительно вытекать из его израненного тела. И тогда Хидан по-настоящему испытал позабытый страх за свою жизнь — он уже и не помнил, когда смерть была для него угрозой; но теперь пришлось признать, что бессмертие, дарованное ему Джашин-самой, сделало его чересчур беспечным.

Расплата за ошибки?..

Хидан уже не чувствовал ничего ниже шеи; возможно, это было к лучшему, потому что терпеть зверский голод и тупую ноющую боль в местах, где раньше крепились конечности, уже не оставалось сил. Но головная боль продолжала терзать его череп, временами доходя до такой точки, что хотелось просто закрыть глаза и больше никогда их не открывать; однако умирать все равно было страшно — поэтому все оставшееся время Хидан делал единственное, что ему оставалось: отчаянно молил Джашин-саму о спасении.

Но он не отвечал, не давал о себе знать. Тем не менее, Хидан упорно продолжал к нему взывать, несмотря на ускользавшее сознание. Хотя он знал, что Джашин-сама благоволит лишь тем, кто преподносит ему кровавые жертвы, он не желал сдаваться. Хидан клялся, что утопит этот мир в крови во имя своего бога, если только тот поможет ему в этот раз; но ответа не следовало.

Теперь Хидан был близок к состоянию, которое можно назвать критическим. В бреду, он продолжал бормотать молитвы; было невыносимо жарко, а от стука сердца, казалось, можно было оглохнуть — настолько громко оно билось. В какой-то момент, он уже перестал различать, что было порождением его собственного воспаленного разума, а что — явью. Ему мерещился Какузу, иногда — тот мелкий ублюдок; даже Лидер как-то появился перед глазами: он что-то кричал, а в конце с размаху воткнул в его лоб появившийся из ниоткуда металлический штырь, вызвав очередной приступ головной боли.

Время от времени наступали краткие моменты прояснения, ощущавшиеся, словно глоток свежего воздуха — но затем разум вновь захлестывало безумие, и дикие пляски начинались сначала.

Сейчас, находясь на грани бреда и осознанности и цепляясь за ускользавший разум, Хидан начал очередную молитву. Откуда-то пришла твердая уверенность, что потом прояснения уже не наступит, что это его последние мгновенья жизни — и тогда Хидан собрал все оставшиеся силы в кулак, и, вложив всего себя в еле слышные слова, начал молитву.

Он вошел в самый настоящий экстаз: боль вдруг ушла на край сознания, исчез впитавшийся в кожу запах сырой земли, даже собственное тело перестало ощущаться. Хидан, а точнее нечто эфемерное, заключавшее в себе его естество, его «Я», будто выбралось из заточения физической оболочки и воспарило над землей.

Хидан вдруг понял, что больше не бредит; наоборот, его сознание преисполнилось ясности, будто наконец очистилось от всего ненужного, земного. Стало легко, и так приятно… Прохлада обволакивала, заботливо укрывая от всех чувств и переживаний…

— Хидан, — вдруг послышался низкий приглушенный Голос, раздававшийся будто сквозь толщу воды. — Я услышал тебя.

«Джашин-сама», — хотел откликнуться Хидан, но у него не было возможности говорить. И видеть он не мог тоже, поэтому ему оставалось лишь слушать своего Господина.

— Я исполню твою просьбу и дарую тебе шанс… Но взамен, ты добудешь то, что принадлежит мне испокон веков… — слова становились все тише.

«Он не бросил меня», — подумал Хидан, чувствуя, как сознание начало вновь утягивать в небытие.

— Я буду ждать, — едва различил он, прежде чем отключиться окончательно.

* * *

В маленькой квартире раздался душераздирающий крик.

Жаль, что никто тебя не услышал, мое сокровище…

Но тебя уже все равно поздно спасать.