Хлебушек (джен)

Алексея Петровича послала за хлебом в магазин супруга, Анна Леонидовна. Был мерзкий ноябрьский вечер, сеял мелкий дождь, то и дело пытавшийся превратиться в снег, под ногами чавкало грязное месиво — а хлеба дома не оказалось, причём исключительно по вине Алексея Петровича. Он умудрился не отыскать вчера в холодильнике лоток с оставшимся с прошлого обеда тушёным мясом и поужинал бутербродами. Супруга нередко возвращалась с работы на два, а то и на три часа позже его самого, и потому Алексей Петрович обычно вполне успешно добывал в холодильнике ужин сам, однако вчера его поиски успехом не увенчались. Возможно, дело было в новом, непривычном ему лотке, или в том, что тот оказался коварно задвинут к дальней стенке, прячась за йогуртами и сметаной — но, так или иначе, не найдя его, Алексей Петрович преспокойно сделал себе полдюжины бутербродов, чем тему ужина и закрыл.

А за завтраком хлебушек-то и кончился.

Обнаружилось это, впрочем, лишь вечером — и Алексею Петровичу пришлось плюхать по грязи в магазин, благо идти было недалеко.

Магазин этот недавно открыли после ремонта, и тот сиял новенькими витринами, полками, тележками и корзинками. Ассортимент, правда, несколько обеднел — так, например, с полок исчезло любимое Анной Леонидовной и Алексеем Петровичем печенье, да и ряженка, которую они имели обыкновение пить на ночь, тоже пропала, и за ней теперь приходилось ходить дальше, через дорогу. Но зато магазин остался круглосуточным, и это было великое благо.

До магазина Алексей Петрович дошёл за привычные четыре минуты — и лишь войдя и сняв капюшон, понял, что забыл дома очки. Возвращаться отчаянно не хотелось, и он решил, что обойдётся: в конце концов, не настолько он был без них слеп, чтобы заблудиться в магазине. И вообще, очки Алексей Петрович недолюбливал, и на улице когда мог — не носил.

Войдя в магазин, Алексей Петрович первым делом прихватил маленькую сетку картошки: он точно помнил, что она тоже кончилась, они с супругой обсуждали сей прискорбный факт. Кинув её в тележку, он направился к хлебным прилавкам и принялся щупать бумажные пакеты, в которые здесь раскладывали хлеб местной выпечки. Видимо, их только недавно испекли — все буханки были тёплые, мягкие, и совершенно одуряюще пахли. В этот момент зазвонил его телефон, и на экране высветилось: «Нюта».

— Да? — вздохнул он.

— Лёш, раз ты уже в магазине, — услышал он голос супруги, — возьми ещё молока, пару простых питьевых йогуртов, и сметана закончилась. Ещё если будет апельсиновая сыворотка с соком, возьми пару бутылок. И яблок ещё — я шарлотку испеку.

Она так всегда делала: стоило ему зайти в магазин, звонила и просила докупить то и это, поэтому Алексей Петрович всегда брал с собой рюкзак. Он снова вздохнул и, не отнимая телефона от уха, схватил с полки хлеб, батон из середины, и положил в тележку.

Молоко, значит… йогурт, сметану… что там ещё было-то? Попытался вспомнить он по пути в молочный отдел и, бросив рассеянный взгляд в тележку, подумал, что, кажется, взял не батон, а каравай, большой и круглый — здесь были такие, рассчитанные, кажется, на целую компанию или семью из десятка человек, — но решил, что возвращаться не будет: очень хотелось домой и есть.

— Молоко, йогурт, сметана… сыворотка с апельсиновым соком, — он положил в тележку ещё пару бутылок. — И яблоки… тьфу ты, яблоки, — досадливо вспомнил он, возвращаясь в овощной отдел. Нет бы сразу взять… ладно. — Яблоки… вроде всё?

Телефон зазвонил опять:

— Лёш, возьми ещё сахар ванильный! Жёлтый, эткеровский — такие жёлтенькие пакетики. Хаасовский не бери!

— Где он хоть лежит? — вздохнул Алексей Петрович, снова разворачивая тележку.

— Где сахар и всё для выпечки. Где-то в середине магазина. Ну, посмотри там! Жёлтый, — повторила супруга и отключилась.

Сахар, к счастью, нашёлся довольно быстро — в жёлтом пакетике, нужной фирмы, да ещё по акции «3+1». Сложив в тележку четыре жёлтых пакетика, Алексей Петрович, наконец, двинулся к кассам, очень надеясь, что супруга больше не позвонит. Заплатив — благослови того, кто придумал эти кассы самообслуживания! Никаких тебе «товары по акции желаете? А вот тут мерихлюндию? А вот на эту у нас скидочка!» Просто отсканировал, приложил карту магазина, потом банковскую и свободен, — Алексей Петрович сложил самое нежное в то, что их взрослые дети называли модным словом «шопер», а они с Анной Леонидовной — обычной авоськой, остальное засунул в рюкзак и пошлёпал по чавкающей грязище домой. Можно было, конечно, пройти по тротуару, удлинив путь на две минуты, но Алексей Петрович так никогда не делал: проще было дома помыть ботинки.

— Давай скорей, — встретила его супруга. — Стынет всё.

— Иду, — он снял рюкзак, поставил на пол шопер-авоську, а затем расстегнул на сырой куртке молнию.

— Всё купил? — строго поинтересовалась супруга, забирая у мужа куртку.

— Всё, — он стянул грязные ботинки, тут же подхватил их и понёс в ванную, по пути надев тапочки. Смыл грязь и отнёс их на коврик в прихожую, где протёр специальной тряпкой, пока Анна Леонидовна мыла раковину. — Ну, идём, — он вернулся в ванную, вымыл руки, и отнёс рюкзак и авоську на кухню. Выложил всё ещё тёплый каравай на стол, сложил овощи в холодильник и, пока жена раскладывала на полках всё остальное, взялся нарезать, наконец, хлеб, чтобы скорей сесть за стол.

— Дай-ка я — ты вечно ломти режешь толщиной с энциклопедию, — Анна Леонидовна отодвинула мужа, положила на стол доску для хлеба и нож и сунула руку в пакет. На её лице отразилось недоумение, она вскинула брови, затем нахмурилась, наклонилась, заглянула внутрь — и так замерла.

Из пакета на неё смотрели два больших круглых глаза, чёрных с золотисто-коричневым ободком.

И розовый нос.

— Лёша-а, — протянула она. — Это что?

— Что, не то взял? — спросил расставлявший на столе тарелке Алексей Петрович.

— Смотря что ты брал, — как-то задумчиво проговорила супруга.

— Каравай взял, — ответил Алексей Петрович. — Давно хотел попробовать. Завтра из него бутербродов на работу наделаю.

— Это вряд ли, — задумчиво проговорила Анна Леонидовна, разглядывая глаза и нос. И длинные-длинные усы.

— Что, плесневый? — ахнул Алексей Петрович. — Вот скоты! — вспыхнул он. — Дай-ка сюда — я сейчас его им верну и…

Он заглянул в пакет — и, обомлев, поглядел на свою супругу. Потом опять посмотрел в пакет, в круглые чёрно-золотисто-коричневые глаза, и признал:

— Я очки забыл…

— Очки, — повторила Анна Леонидовна и посмотрела на завешенное сейчас шторами окно, за которым по металлическому откосу окна стучал дождь.

— А я ещё подумал, — Алексей Петрович потёр лоб, — какой же тяжёлый…

— Ты мне хочешь сказать, что спутал батон с котом? — Анна Леонидовна скептически подняла брови. — У тебя минус четыре, а не двадцать четыре.

— Три и астигматизм, — вздохнул Алексей Петрович.

— Тем более, — она протянула руку в пакет, и тот зашевелился и сдвинулся дальше, к стене, а глаза его обитателя стали, кажется, ещё круглее и больше. — Лёш, ну что это за безобразие, а? — она укоризненно посмотрела на мужа.

— Да я клянусь тебе! — воскликнул тот, прижимая руки к груди. — Вот как хочешь! Ну посмотри: он же и цвета такого же! — В самом деле, шерсть кота имела практически такой же золотисто-кремовый цвет, как и хлебная корка. — Ну, отвлёкся я, и ты ещё позвонила…

— Лёш, — она вздохнула. — У Тимки же аллергия.

— В Тимке том два метра роста, — буркнул Алексей Петрович, — и он живёт на другом конце города. Нют, ну куда его, — он тоже покосился на окно. — Там пакость такая, ты не представляешь.

— Я с работы полчаса как пришла, — напомнила она.

— Тем более. Нют. Куда его, а? — повторил он.

Анна Леонидовна аккуратно разорвала пакет — тот раскрылся, открывая взорам жавшийся к кухонному столу пушистый золотисто-бежевый меховой шар с огромными глазами и большущими треугольными ушами.

— Перепутал, — сказала наконец Анна Леонидовна, поглядев на мужа.

— Вот чем хочешь клянусь, — заулыбался Алексей Петрович, видя выражение глаз супруги. — Нют…

— Полдевятого, — она посмотрела на часы. — Имей в виду, я ни в какой магазин не пойду, — предупредила она и подняла ушасто-глазастый меховой шар со стола. Тот неожиданно заурчал, перекрывая этим звуком бульканье доходящего на плите рагу, и протянул к ней толстые мохнатые лапы с торчащим между розовыми подушечками золотисто-бежевым мехом.

— Пойду, — заулыбался Алексей Петрович. — Тут есть через дорогу… сейчас и пойду! — он погладил обхватившего Анну Леонидовну за шею кота между ушами. — Потом поем! — крикнул он уже из коридора и услышал в ответ:

— Ну, по крайней мере, Хлебушек дома будет теперь всегда.

* * *

А кот, лёжа ночью между спящими людьми и слушая их похрапывание и вздохи, блаженно ворочался, потягивался и думал, что если очень-очень чего-нибудь хочешь, это непременно случится. Даже если ради этого придётся сделать вид, что ты просто хлебушек.