Sick and empty (джен)

Честно говоря, Оби-Ван и сам не верил, что он так просто снова смог жить в Храме.

Там, на Мелиде-Даан, его бывший учитель позвал его с собой в Храм, поняв, что мальчик хочет вернуться в Орден и жалеет, что решил оставить путь джедая. Почему? Почему он так поступил, если Кеноби был для него предателем? Квай-Гон жалел всех слабых и несчастных существ, может, и бывший падаван ему показался таким? Даже если и так, звать того, кто предал доверие Ордена, обратно — неужели правильно? Оби-Ван думал, что его сразу вышвырнут из Храма, едва он предстанет перед Советом, но всё равно полетел. По крайней мере, он в последний раз побывает дома, может, ему даже удастся увидеть друзей в коридоре.

На корабле он вёл себя тихо: просто забился в угол и сел, обняв колени руками. От его плаща мало что осталось, но он прижимал его к себе как память о прошлом. Он старался не издавать звуков и не попадаться бывшему учителю на глаза. Хотя больше всего на свете он желал поговорить с ним. Кеноби пытался понять, какие чувства его наполняли, но их внезапная полярность вызывала в мальчике диссонанс. Он тянулся к Квай-Гону, хотел быть рядом с ним, но стоило тому показаться в поле зрения бывшего падавана, как Оби-Ван старался уйти как можно дальше, стать незаметнее, что на небольшом корабле было не так уж и просто, — и не потому, что Джинн мог быть недоволен, а просто Кеноби боялся его, вид бывшего учителя причинял ему боль, гораздо большую, нежели смерть Серизы, в которую Оби-Ван был влюблён. Два желания: быть рядом и быть как можно дальше. А душа одна. И состояние одно. Боль.

За те несколько дней, пока они летели обратно на Корусант, Кеноби успел подумать и том, что он скажет Совету, если его решат выслушать. Проситься назад в Орден. Снова стать джедаем в полной мере… Оби-Ван начал сомневаться, что готов к этому. Да, на Мелиде-Даан он ощутил этот зов, он чувствовал Силу и готов был вернуться на путь, который некогда покинул. То есть, он думал, что готов. За полтора дня до конца пути он понял, что хочет вернуться в Храм — в Орден — так же сильно, как хочет держаться от него подальше. Точно так же, как это было и с мастером Джинном.

Полярность.

Полярность стала его вечным спутником в чувствах. Как будто Свет и Тьма нашли центральную точку своего соприкосновения и держали идеальный баланс. Никто не мог уступить. Ближе — дальше, нуждаюсь — не хочу, хочу — не могу.

Он устал. Устал от этого диссонанса. Медитации не помогали, стоило ему найти центр спокойствия — как воспоминания и боль приходили с новой силой. Но стоило ему погрязнуть в своей боли — как внезапно приходило спокойствие.

Он как-то слышал, что кто-то, достигнув высшей точки своей злости, сразу успокоился. Быть может, с его болью будет так же? Когда она достигнет своего пика, она наполнит его так, что разорвёт, и тогда придёт абсолютный покой? Возможно ли такое?

И разрешено ли джедаю переживать это?

А действительно ли он готов вновь стать джедаем?

Квай-Гон сталкивался с ним пару раз в день, чтобы — удивительно — напомнить о еде. Раньше учитель всегда забывал, что Кеноби нужно питаться. Так почему начал вспоминать сейчас, когда Оби-Ван больше не был его падаваном? В конце концов он сам не ел, и если бы ослаб от голода — то это была бы его вина, и никто не стал бы обвинять Джинна в чёрствости. Тем более теперь. В такие минуты — когда Квай-Гон приносил паёк или напоминал о нём — бывший учитель выглядел странно. Он как будто видел что-то в бывшем падаване, но по его лицу или в Силе Кеноби не мог считать его эмоции. А к концу пути и не хотел.

— Ты можешь попроситься назад, — сказал Джинн ему, когда они выходили из корабля. Хотел добавить что-то ещё, но не стал, посмотрел только по-новому, непонятно.

Он может. Но в самом ли деле хочет?

Члены Совета к Оби-Вану были настроены враждебно, однако его извинения и просьбу предоставить испытательный срок выслушали. Он просил возможность доказать свою верность Ордену, потому что, едва очутившись в Храме, понял, что хочет быть джедаем. Ему сказали, что подумают. Подумают, достоин ли он испытательного срока, но разрешили поселиться в комнате, которую он занимал раньше.

И вот теперь он снова жил в Храме.

Жил? Выживал.

— Как ты вообще додумался покинуть Орден? — спросил его Гарен. — Ты, который всегда мечтал о рыцарстве!

— Меня захватило дело, — Кеноби покачал головой, давая понять, что даже другу не хочет рассказывать больше. В чём смысл? Друзья только потому с ним и разговаривают, что когда-то были его друзьями. Когда-то. В прошлой жизни. Когда-то были. Сейчас — он не чувствовал той прежней крепкой связи их дружбы. Проблема в его чувствительности к Силе? Или его поступок разрушил то, что казалось нерушимым?

— Ты совсем не похож на себя, Оби, — Бэнт мягко коснулась его руки. Она понимала его больше остальных, но всё же… и в её отношении что-то изменилось. Это было неуловимо, однако он чувствовал перемену.

— Там, вместе с… моим другом… умерла частичка меня, — Кеноби сжал зубы от боли, вспыхнувшей при воспоминании о Серизе. На самом деле на Мелиде-Даан умерло больше, чем одна частичка. Каждая трагедия — ранила, вырывала кусок из груди. У него не было чего-то или кого-то, чтобы пережить эту боль. Теперь не было. И не было никого, к кому он мог бы пойти за советом.

— Не будем о грустном за едой, — сказал Рифт. — Скоро пойдём в Зал Тысячи фонтанов, там и поговорим.

Оби-Ван кивнул. Его друзья не изменились. А он…

Удивительно, что он не чувствовал голода, ведь он не ел нормально столько дней. Мальчик жевал без интереса, просто потому что… Что? Что ели все? Что ему нужно есть, чтобы не выделяться? Чтобы поддерживать в себе силы? Почему все вообще так цепляются за еду? Давно придумали специальные питательные капсулы, вполне можно обойтись ими. И какая разница, что они надоедят, если они экономят столько времени?

Кеноби захотелось поделиться этой мыслью. Вот только с кем? Рифт возмутится, а Гарен и Бэнт просто не поймут его. Хотя… понимал ли он сам себя? Ещё несколько месяцев назад он был бы в шоке, что подобные идеи могут приходить кому-то в голову, так что изменилось сейчас?

— Я присоединюсь к вам попозже, — сказал он, вставая из-за стола. — Я устал, мне надо немного отдохнуть.

— Ты не будешь доедать? — удивлённо спросил Рифт, глядя на оставшийся в тарелке Оби-Вана кусок мяса и его пирожное.

— Нет, можешь забрать, — улыбнулся Кеноби. Слабо, но искренне.

Идя в свою комнату, он думал, что, возможно, в самом деле просто устал. Горе, напряжение, дорога, полярность — всё это просто измотало его. Отдых — единственное верное решение. Ему бы радоваться, что Совет не выставил его за двери… впрочем, если решение будет принято не в его пользу, его выгонят. Вероятно, ему проще было бы остаться на Мелиде-Даан, но… там всё напоминало о Серизе, там было так же больно, как и здесь. Тогда, пожалуй, он мог бы попробовать наняться пилотом или охранником — если ему дадут бластер, он сможет занять эту должность. Жаль, что без светового меча.

По коридору навстречу Оби-Вану шла небольшая группка юнлингов лет семи-девяти. Дети оживлённо болтали и весело смеялись. Этот звук — смех — показался бывшему падавану странным, неестественным. В последний день пребывания на Мелиде-Даан он чувствовал радость её жителей, ведь все войны наконец канули в прошлое, но сам он тогда чувствовал лишь облегчение. А тут — веселье. Такая мощная и светлая эмоция. Такая забытая. Такая чуждая.

Юнлинги заметили его и замолчали, замедлились. Их веселье прошло, от них исходило непонимание и… Неужели это было опасение? Они остановились, зашептались, потом увидели, что Кеноби смотрел на них, и, замолчав, быстро прошмыгнули мимо него. Когда они скрылись за углом, послышался их громкий шёпот, однако различить слова было невозможно.

Оби-Ван почти бегом добрался до своей комнаты и закрыл дверь. В храме не было замков (кроме того, ему вряд ли было бы позволено запираться), а потому мальчик решил соорудить некое подобие баррикады у своей кровати. Одна её сторона упиралась в стену, что упрощало задачу. Он разделил вещи, оставшиеся в комнате, на две кучки и закрыл ими щели у её изножья и изголовья. На вид — бардак. Тем лучше. Кеноби вытащил из бельевого шкафа простыню и расстелил её под кроватью, пару раз чхнув от пыли. Без разницы; он долгое время жил в подземных туннелях, а затем на улице, чистота наоборот его смущала. Удивительно, ведь раньше он так трепетно относился к порядку — и в своих вещах, и в себе.

Мальчик забрался под кровать и стянул с неё покрывало до пола, отрезая себя от остальной комнаты. Здесь было темно, пространство совсем маленькое, но это — единственное место, где он мог побыть в уединении. Неплохо было бы разместить здесь и подушку, но тогда тот, кто сюда войдёт, сразу догадается, куда спрятался бывший падаван, а благодаря подушке, лежащей на кровати, создавалось впечатление, что отсюда ушли — в спешке, оставив неджедайский бардак. Поудобнее устроившись на полу, Оби-Ван закрыл глаза и решил поспать. По крайней мере здесь тепло, а в Силе чувствуется умиротворение, а не беспокойство и враждебность. Засунув нос в изгиб локтя, мальчик совсем скоро заснул.

* * *

— Да сядь ты уже, твоё мельтешение начинает раздражать!

Квай-Гон остановился и в удивлении воззрился на Таллу, а затем на откашлявшуюся Клее Рьяру. Ах да, точно. Они пили чай. Вообще-то — втроём, но его чашка осталась наполовину полной.

— Выглядишь так, будто забыл, где находишься, — заметила Клее. — Разумеется, — она ласково закатила глаза, когда Джинн поджал губы, и сделала глоток из своей чашки.

— Что с тобой такое? — спросила Талла.

Квай-Гон молчал, не зная, как выразить своё беспокойство. Насколько вообще нормально беспокойство в такой ситуации? Насколько вообще нормально такое беспокойство?

Он вновь взглянул на подруг и сел на своё место. Признаться честно, он даже не помнил, когда встал и начал ходить по комнате. Вроде бы сидел, пил чай, поддерживал беседу — а потом вдруг оказался в таком положении. Ладно, не вдруг. Он не заметил, как определённые мысли захватили его, и, поддавшись им, он начал нарезать круги около стола, совершенно отключившись от реальности. Поэтому, когда вернулся в неё, Джинн был потерян.

— Квай! — окликнула его Тал. Кажется, он снова увяз в своих размышлениях.

Их взгляды встретились, секунда, слово — и может вспыхнуть раздражение с обеих сторон. Но тут умело влезла Рьяра, опередив друзей:

— Ещё чаю?

— У меня ещё свой, — покачал головой Квай-Гон.

Их отношения были весьма странными. Когда было нужно — они стояли горой друг за друга, но порой он или Талла начинали раздражаться, и тогда Клее сохраняла баланс. Если была в этот момент рядом.

— Теперь ты ещё страннее, чем когда вернулся с Мелиды-Даан в первый раз, — продолжила свою мысль Тал. — В чём причина?

— Оби-Ван, — вздохнул Джинн.

Подруга фыркнула.

— И что же тебя так… тревожит? Его желание вернуться? Испытательный срок, о котором решения так и нет? Само присутствие мальчика в Храме и возможность столкнуться с ним?

— Он сам, — Квай-Гон залпом допил чай и подал Рьяре чашку для новой порции. — Хочу утопиться в чае.

— Чашка мелковата для такого великана.

Вторая подруга прыснула, но дальше смех сдержала, не желая пролить хоть каплю. Если нужно было эмоциональное отступление — Клее Рьяра была тем, кто его поддержит. Это давало необходимое время, чтобы привести мысли в порядок.

— Его поведение было совсем не таким, как раньше.

— Он покинул Орден, прошёл через войну и потерял… близкое существо, — заметила Клее, отдавая чашку.

— Я не…

— Не ты, — перебила она. — Ты говорил о той девочке… Серизе?

Единственный мужчина в компании кивнул, с печалью вспоминая смелую предводительницу Молодых.

— А ты идёшь отдельным пунктом.

— Так что его поведение должно отличаться от прежнего, — закончила мысль подруги Талла.

— Это всё равно не то, — Джинн покачал головой, глядя на отражение лампы в своём напитке. — Ещё там, на планете… Он сначала… он действовал как обычный человек, но потом он смог вспомнить детали произошедшего, используя свои способности джедая. А… — Квай-Гон остановился в нерешительности. Воспоминание давило, а пазл не складывался. — А потом, когда мы стали выяснять, откуда Старшие… то есть противостоящая группировка взяла оружие, он сказал, что допустил мысль… и я сказал ему, что это не ответ джедая…

Он замолчал, не замечая, что от нервов стал теребить прядь своих волос, как когда-то теребил свою падаванскую косу. Казалось бы — дальше всё ясно, но… Реакция была не та.

— Это, конечно, вызвало в нём упадок духа, — сказала Талла, когда молчание затянулось. Она не привыкла ощущать такое напряжение в друге, даже после перехода Ксанатоса его чувства были не такими… бурными.

— Он ответил, что больше не джедай… И потому позвал джедая на помощь планете.

— И? — чуть надавила Рьяра, чувствуя недосказанность.

— А мне просто не нужно объяснять ситуацию, — Джинн посмотрел каждой подруге в глаза и снова перевёл взгляд на поверхность чая. — Я помолчал и предложил начать расследование, потом Оби-Ван проявил в себе способности джедая… Но… На корабле…

Корабль не был местом, где всё изменилось. Корабль был местом, где напряжение войны отпустило мальчика, что позволило ему расслабиться и заняться собственными мыслями и чувствами. Не было чёткого места и времени перемены в желании Оби-Вана, она пришла сама, постепенно. Как прощение Джинна.

— Он не просился назад в Орден. Он хотел, но не просил. И не заговаривал о своём падаванстве. Если… если бы я сам не позвал его, он бы остался там. Или попросился бы долететь до Корусанта.

— Почему? Логичнее было бы остаться со своими сторонниками, — заметила Тал.

— В какой-то момент его друг возненавидел его, настроил других против него, он же чужак на этой планете. Потом, когда неразбериха разрешилась, их дружба снова возродилась, но… он бы не смог. В том числе из-за Серизы.

— Выходит, ты пришёл к ребёнку с израненной душой, у которого не осталось места, которое он мог бы назвать домом?

— Он сам не свой, — тихо сказал Квай-Гон. — Я чувствовал, как хочется ему вернуться ко мне, но стоило мне хоть как-то приблизиться… Я не понимаю. Как будто он сам не знает, что чувствует.

— Я была бы удивлена, если бы он понимал свои чувства после всего пережитого, — задумчиво отметила Клее. — Он хоть знает о прощении?

Джинна как мечом обожгло. Мог ли мальчик понять по его действиям, что сам конфликт между ними исчерпан? Он сам-то думал уже о следующем шаге — о возвращении Оби-Вана в качестве своего падавана, — но уловил ли ту разницу раздавленный горем и войной ребёнок?

— А вот теперь… даже интересно, подпустит ли Оби-Ван тебя к себе, — мрачно проговорила Рьяра.

— Меня больше интересует, справится ли он с последствиями своих действий в таком состоянии.

— О, так вот что тебя волнует!

«Меня волнует, сможет ли он выжить», — чуть не ляпнул Квай-Гон и ужаснулся такой мысли. Откуда она вообще взялась? Что именно он понимал под «выжить» в то мгновение, когда слово появилось в его сознании? Почему он сомневался между состояниями, физическим и психическим?

— Справляться ему придётся самому, — с сочувствием сказала Талла. — Если только друзья ему не помогут. Но Совет…

Не помогут. Не поможет никто. Однако… почему Джинн так в этом уверен? Сила? Собственные домыслы?

— Йода не может не согласиться дать ему испытательный срок, он симпатизирует Оби-Вану.

Только… особой симпатии что-то не было заметно, когда мальчик стоял перед ним.

— Но Йода не один в Совете, — совсем тихо сказала Клее.

Квай-Гон ощутил странный зуд в пальцах, в ладонях, в руках. Что-то новое. Вместе с ним на миг нарисовался образ Кеноби, а грудь сдавило. Джинн сжал чашку, что усмирило странные ощущения в конечностях, но не распутало узел в груди, и лишь через несколько минут это непонятное состояние прошло. Было ли это возрождение былой связи, или пришло что-то неизвестное, пока непонятное?

— Я зайду к нему, — Квай-Гон поднялся, чувствуя странное беспокойство. Что-то не то, что-то явно было не так.