Если в стенах видишь руки... (джен)

Начиналось это постепенно и незаметно. Хотя если бы кто-то сказал Лене, что она будет периодически видеть на месте людей отдельные части тела и не обращать на это внимания — она бы покрутила пальцем у виска.

Глюки же, как тут не обратишь внимание?

Но глюки настигли всех. Отдельные части тела все чаще вытесняли привычные человеческие фигуры. Со временем Лена научилась их классифицировать.

Если в стенах видишь руки... Ну, допустим, не в стенах, а перед собой на месте собеседника. Значит, мастер пришел кран чинить. Рукастый.

Если видишь летающий в воздухе рот — значит, сидишь на лекции. Или слушаешь нытье подружки. Или нотации мамы.

И мама вместо тебя видит только рот. Потому что ты ее задолбала жалобами на мужа. Такой, сякой, не понимает, не слушает, ему только одно нужно...

А потом мир окончательно перевернулся, образы целостных людей остались только на картинах, фотографиях да еще в зеркале, и на месте мужа Лена увидела какое-то непотребство. Сморщенное и волосатое.

— Трусы хоть надень, — буркнула она. Непотребство шевельнулось.

— Э? Извини, не привык, что они разговаривают. В трусах я! — чуть обиженно сообщило оно.

— Кто это "они"? — подозрительно спросила Лена. Она-то видела себя такой, какая есть. Руки, ноги, грудь, жирок на животе. — Что ты вместо меня видишь?

— Ну... То самое, — замялось непотребство. Воспитание у мужа было пуританское. Называть гениталии своими именами он стеснялся. Хорошо хоть не стеснялся использовать по назначению.

— Получается, нам друг от друга ничего другого не надо? — взвилась Лена. — Ну, знаешь! Я, когда замуж выходила, на любовь и тепло рассчитывала! Ладно бы ты вместо меня видел рот! Но это! Я, конечно, шла навстречу! Разрешала тебе все! Сама на тебя запрыгивала! Но чтоб вот так! Нам даже поговорить, выходит, не о чем!

— Ты говори, говори, — промямлило непотребство. — Кажется, рот прорезается.

Лена побоялась спрашивать, где именно он прорезается. Потом призадумалась. И наконец восторжествовала.

— Ага! — сказала она. — Значит, это обратимо.

— Значит, — согласилось непотребство. — А делать что?

— Что делать... Ремонт делать! — заявила Лена. — Я тебе сколько раз повторяла, что обои отклеиваются и краска осыпается? Вот прямо сейчас и начнем. И все это время будем разговаривать, разговаривать...

Старые обои отдирались от стен словно сами собой. Лена отводила глаза от того, что парило перед стеной в воздухе. Отдельно от тела оно казалось совсем непривлекательным. И она говорила, говорила, говорила... Пересказала мужу историю своей ссоры с Наташкой на работе, потом переключилась на начальницу, потом расспросила, почему муж называл своего шефа старым бурдюком и не значило ли это, что он видел на месте шефа бурдюк...

— Задницу я на его месте вижу, — мрачно сказали голосом мужа.

Темнело. Отодранные обои громоздились в углу кучей, которую никто не хотел выносить. Лена включила свет.

— О! — воскликнула она. — Рот!

И правда, вместо мужнина хозяйства в воздухе теперь висел рот. Ну хоть так. Завтра начнет новые обои клеить — глядишь, и руки появятся, а там и до всего человека недалеко.

— Обоев нет, — заметил муж. — На рынок надо ехать.

— Завтра поедем, — сказала Лена.

* * *

...Рынок был непривычно пуст.

Киоски, лотки, палатки и раскладки привычно теснились и пестрели разнообразным скарбом. Над скарбом в воздухе парили руки — это копошились продавцы. Если не присматриваться, было незаметно, что некоторые вещи взмывают и, покачиваясь, сами летят вперед. Это покупатели уносили их с собой. Но на месте покупателей Лена не видела ничего.

— Пустое место, — сказала она. — Надо же, сколько их.

— Пустых мест? Погоди, в толпе окажемся, узнаешь, какие они пустые, — скептически ответил муж.

Но толпы не было. Лена ни разу ни с кем не столкнулась. Люди не превратились в невидимок — они действительно стали пустыми местами. Во всяком случае, для тех, кто не видел на их месте руки, уши или рот и не знал их лично. То есть почти для всех.

— Давай краски еще купим. Плинтуса покрасим. Стены в коридоре, — предложил муж.

— Перестановку сделаем, — подхватила Лена.

Второй выходной только начинался. Времени было полно.

На обратном пути Лену вдруг толкнули в бок. В следующий миг она увидела, как в подворотню стремительно улепетывают небольшие ноги. Воришка!

— Что он сделал? — Муж рванулся было следом, и Лена даже не знала, как его удержать. Как схватишь за руку, если в воздухе висит один только рот? Поэтому она вцепилась в рулон обоев и завопила:

— Стой! Ничего он не украл! Он из кармана косметичку с помадой старой вытащил. Думал, что кошелек.

— А зачем ты таскаешь в кармане старую косметичку?

— Выбросить собиралась, — Лена развела руками, но спохватилась, что муж не видит этого жеста. Они рассмеялись. Смеялись долго и весело... а потом перед Леной на миг мелькнул человеческий силуэт.

Муж на секунду проявился целиком, но затем снова исчез.

Она не спросила, видел ли он то же самое. Но смех утих. Значит, что-то видел.

* * *

В квартире резко пахло краской. У двери громоздились мешки с мусором и хламом. Сдвинутая в центр комнаты мебель перегораживала комнату неприступным бастионом. Сергей вздохнул и примерился к шкафу.

— Сейчас я его подвину, и расставим остальное, — сказал он. — К той стене?

— Ага, — кивнула Лена. Проведенный за ремонтом день превратил мужнин рот в его же руки. А еще она, сама не заметив как, начала называть его про себя не мужем, а по имени. Хотя какая, в общем-то, разница?

— А помнишь, как мы это кресло от прабабки тащили? — хмыкнул Сергей, закончив со шкафом и берясь за высокую потертую спинку.

— Старье, — фыркнула Лена.

— Не старье, а антиквариат!

— Антиквариат был бы, если бы у нас был весь гарнитур, — наставительно сказала она.

— А стол? Стол от тетки как везли? Со стульями? Чем не гарнитур?

— Угу, и как ты с этого стула потом сверзился, потому что ножки расшатались, — засмеялась Лена. — А комод, комод помнишь, как нам достался?

— Забудешь его! Я думал, ты сестру свою за него прибьешь! Он тебе правда так понравился?

— А тебе нет? В него два шкафа засунуть можно и еще место останется. Классная же вещь, — Лена легонько пнула дубового монстра, достававшего ей до плеча, и поморщилась.

— Не трожь, я сам. Нет, оно, конечно, не дело, что у нас обстановка — с миру по нитке, — пробормотал Сергей. — Ничего, накопим. Вадька шабашку предлагает...

— Да ладно, — сказала Лена. Почему-то настроение бурчать и возмущаться недостаточно дизайнерским интерьером улетучилось. — Зато есть что вспомнить.

— Ага. Бери края ковра, подсовывай под ножки, я держать буду.

А когда Лена уложила последний уголок ковра под ножку тумбочки и выпрямилась, то не поверила своим глазам.

Сергей стоял перед ней таким, каким она его помнила. Целиком, а не в виде отдельных частей тела. Заляпанные краской спортивные штаны, линялая футболка, домашние тапки. Он удивленно моргал, улыбался и разглядывал Лену, точно впервые видел.

— Слушай, — сказала она, — а может, нам развестись? А то прямо непривычно как-то.

— Да иди ты, — отмахнулся Сергей. — Лучше чаю давай выпьем.

* * *

— ...Ну и вот, — закончила рассказ Лена, жуя вкусные мамины плюшки с вареньем. — До сих пор все нормально. Сережку человеком вижу, а он меня. Только как ты думаешь, может, нам все-таки разойтись? Чтоб эффект не пропадал, нам теперь часами болтать приходится. Ну куда это годится, что он мне как подружка?

Мама слушала. Лена видела единственное парящее в воздухе ухо. Одно — мама уже лет десять, после инсульта, была наполовину глухой. Но смех ее звучал так же уютно и звонко, как прежде.

— Заняться тебе нечем, Ленка, — сообщила мама. — Сотри с носа варенье, испачкалась.

— А ты что, видишь меня? В смысле, целиком? — изумилась Лена.

— Ну конечно, — снова рассмеялась мама. — И тебя, и Ксюшку, и папу. Всех вижу, как и видела. Кстати, как тебе моя прическа новая?

Лена смотрела на одинокое ухо, повисшее над креслом. Ей вдруг захотелось плакать.

Но она, по крайней мере, помнила, на какую сторону оглохла мама. И это вселяло надежду.