Единственный, кого он боялся (джен)

Лорду Вольдеморту, вновь обретшему телесность в результате полуграмотных действий Петтигрю, с каждым днем становилось все хуже. Ночью Темный Лорд стонал и метался, и от скрипа его неестественно высокого голоса на чердаке дохли летучие мыши. Днем сухонькое тельце младенца-старика, в котором гнездился после многолетних скитаний окаянный дух Темного Лорда, сводили редкие судороги, а сознание лорда Вольдеморта находилось в сумрачном состоянии после очередной почти бессонной ночи. Петтигрю постепенно становилось жаль своего жестокого повелителя, и он вставал рядом с его креслом на колени и умолял сказать, может ли он помочь. Вольдеморт в ответ бормотал какую-то околесицу: «кровь врага, насильно взятая... кость отца, без ведома данная... цветочек аленький, без спросу сорванный...»

Но в одно утро Петтигрю нашел своего хозяина в ясном сознании. Темные глаза посреди морщинистого младенческого лица смотрели почти с иконописной кротостью и смирением.

— Выхода нет, — с тихим отчаянием произнес лорд Вольдеморт. — Бери пергамент, Хвост, и пиши. Пиши так: «Господин и учитель! Как вы и предсказывали, я напортил, напортачил и совершенно запутался...»

Петтигрю не пришлось долго гадать о том, было ли странное письмо лорда Вольдеморта, отправленное по еще более странному адресу, плодом помешательства или действительно единственной надеждой на спасение. Следующим же вечером в дверь дома Риддлов постучали — требовательно и уверенно, словно стоящий за дверью и не сомневался в том, что в заброшенном доме кто-то есть, и ему непременно откроют.

Спеша и страшась, словно за дверью стоял лорд Вольдеморт — тот самый, могущественный и жестокий, каким он был пятнадцать лет назад — Петтигрю подбежал к двери и отворил ее. За дверью стоял невысокий изящный брюнет с благородной проседью в волосах и в дорогом кремовом плаще идеальной чистоты. На улице за его спиной бушевала непогода, и брызги от лупящего по ступенькам крыльца дождя обдавали Петтигрю с ног до головы. На роскошном кремовом плаще незнакомца не было ни пятнышка.

— Где этот бездарный побрекито? — спросил незнакомец и, отодвинув Петтигрю взмахом трости, прошел в дом. — Я вас спрашиваю, молодой человек: где этот бездарный побрекито, который...

— Я здесь, учитель! — послышался сверху слабый голос лорда Вольдеморта.

— Ну да, ты осел, — безо всякого сострадания, но все же с некоторой симпатией изрек Кристобаль Хозевич, налюбовавшись на плачевное состояние Темного Лорда. — А осел потому, что лентяй. Вот влепил бы я тебе кол по биохимии, что было моим священным долгом...

— Тело творил не я, ваше преосвященство, — успел вставить Вольдеморт, и Кристобаль Хунта презрительно глянул на Петтигрю, притащившегося вслед за ним.

— Говорил же я тебе, эчадизо, не таскайся со всякой швалью, — брезгливо бросил Хунта. — Впрочем, руки и палочку тебе сотворили, так что это тебя нисколько не извиняет. Как сказал бы научрук моего научрука, «встань и ходи!»

Петтигрю со священным трепетом перевел глаза с Кристобаля Хунты на лорда Вольдеморта, словно ожидая, что от этих слов лорд Вольдеморт выпрямится в свой обычный рост и встанет с кресла, но ничего не произошло.

— Понимаете, учитель, — с досадой сказал Вольдеморт, глядя на Петтигрю, и его голос прозвучал четко и громко, словно присутствие учителя чудесным образом придавало ему сил, — этот бездарь махал палочкой почем зря, и кажется мне, что в уравнении Стокса он положил нулю не дивергенцию, а ротор...

— Дивергенцию? — повторил Кристобаль Хозевич крайне ядовито, собираясь сесть, и Петтигрю тут же услужливо подставил ему стул. — Пожалуй, эчадизо, мне придется выслушать твой краткий пересказ твоих… хм… подвигов, которые дали вот такой, — Кристобаль Хозевич пренебрежительно указал движением руки на тельце Вольдеморта, — предсказуемый, но неэстетичный результат.

— Петтигрю, ступай вон! — приказал Вольдеморт своим обычным злым голосом, и Петтигрю бросился из комнаты сломя голову — а потом, отсидевшись на кухне, все же прокрался обратно, под закрытую дверь, чтобы подслушать разговор своего Лорда с его бесцеремонным гостем.

Некоторое время Петтигрю не удавалось ничего разобрать — Вольдеморт говорил очень тихо, то ли вновь утрачивая силы, то ли подозревая Петтигрю в желании подслушать. Петтигрю даже слегка приотворил дверь, а потом и заглянул в щелку: Вольдеморт все еще шептал что-то чуть наклонившемуся к нему Кристобалю Хунте, словно на исповеди, и на лице Кристобаля Хозевича было чуть снисходительное усталое выражение старого экзаменатора.

— Вы только посмотрите на этого болвана, — громко произнес Кристобаль Хозевич, когда Вольдеморт закончил свою исповедь, и Петтигрю тут же прикрыл дверь, разумно рассудив, что предложение посмотреть на Темного Лорда как на болвана к нему не относится.

— Только посмотрите: размножился, чтобы его стало больше! — четкий и сильный голос Кристобаля Хозевича звучал так громко, что Петтигрю легко слышал его и через закрытую дверь. — Разве тебе не известно, что ноль, на что его ни умножай, останется нолем? Я же сотню раз — нет, тысячу раз! — твердил на семинарах, что приниматься за дело надо подумавши. Но думать ему, разумеется, и не снилось. Каков диаметр медальона Слизерина?

— Пять… нет, четыре дюйма…

— Вычисли его объем, исключая полость внутри, — велел Кристобаль Хозевич, творя из воздуха бумагу и авторучку одним движением руки. — Чертежа у тебя, разумеется, нет и не было, разгильдяй?

Ответить на справедливые упреки Вольдеморту было нечего, и он спустя пару минут повернул к Кристобалю Хозевичу листок с вычислениями.

— Теперь исчисли общую энтропию, учитывая плотность вещества, — приказал Кристобаль Хозевич чуть мягче, поскольку вычисления были быстрыми и правильными. — Видишь, эчадизо — или ты по-прежнему ничего не понимаешь?

Судя по немного растерянному молчанию, Вольдеморт не понимал.

— Так вот какому чудовищу я вручил диплом с отличием! — гневно сказал Хунта, и подслушивающий под дверью Петтигрю подумал, что опять прослушал что-то важное: с характеристикой Вольдеморта как чудовища Петтигрю в глубине души был согласен, но сейчас он не услышал никакого нового рассказа Вольдеморта о своих преступлениях, да и не уместился бы такой рассказ в столь короткую паузу.

— Возможно, конечно, ты считаешь, что вся твоя уникальная личность и вся информация в твоей голове уложатся в пару десятков гигабайт, — саркастически продолжал Кристобаль Хозевич. — Лично я тоже начинаю склоняться к этой гипотезе, окончательное принятие которой привело бы тебя к пожизненному назначению учеником младшего черпальщика в ассенизационном обозе — потому что даже для работы на лесоповале или в каменоломнях необходим определенный интеллектуальный уровень.

— Постойте, учитель, — немного растерянно сказал Вольдеморт, а Петтигрю за дверью подивился тому, каким человеческим стал его голос. — Вы считаете, что части моей души...

— Эчадизо, если ты сейчас начнешь рассуждать о душе, мне, как Великому Инквизитору, хоть и бывшему, придется тебя немедленно сжечь за всю ту ересь, которую ты, несомненно, будешь нести, — предупредил Кристобаль Хозевич, и на пару минут воцарилась тишина, а Петтигрю снова чуть приотворил дверь и увидел, что Кристобаль Хунта сидит, задумчиво понурив голову.

— Должен признаться: тут есть и моя вина! — наконец с досадой произнес Хунта. — Ты, будучи первостатейным лентяем, так сказать, идиотом не без таланта, учился спустя рукава, а я смотрел на это сквозь пальцы, довольный твоими успехами в низших ремеслах, тех, что свое начало берут от искусства починки часов. Со временем, думал я, ты дозреешь душою и разумом. Я надеялся, что, заинтересовавшись проблемой бессмертия, которая многие века привлекает великие умы, ты для начала займешься полупроводниками и кибернетикой, сделаешь что-нибудь стоящее в области искусственного интеллекта и тогда уже, обогатившись парой веков размышлений, ошибок и открытий, начнешь думать о том, что смерть не является непременным атрибутом жизни, и о том, что же из себя представляет душа человеческая. Но нет — тебе обязательно надо было побыстрее, попроще, тяп-ляп, и так сойдет! — и Кристобаль Хунта с досадой махнул рукой.

— Я разделил свою душу! — запальчиво заявил Вольдеморт, который в компании своего учителя, казалось, сразу скинул лет пятьдесят. — Я совершил великие деяния зла, я проводил страшнейшие ритуалы, а теперь вы говорите…

— И теперь я говорю, что душа твоя — цела-целехонька, а сам ты — тупица, и имею на это все основания, — спокойно возразил Кристобаль Хозевич. — Скажи мне, как можно разделить интеграл — и взять не интеграл, а половину интеграла? Это же не то же самое, что умножить интеграл на одну вторую, так же как двойной интеграл — это вовсе не интеграл, умноженный на двойку. Это-то ты хотя бы понимаешь?

Подслушивающий Петтигрю ничего, разумеется, не понял, но Вольдеморт задумчиво покивал, и благородное сердце Кристобаля Хозевича немного смягчилось.

— Что за народ, — покачал головой Кристобаль Хозевич. — Сначала сдаете экзамены благодаря волшебным шпаргалкам, а потом, получив степень магистра благодаря тому, что профессора считают ниже своего достоинства бороться с вашим жульничеством, которым вы вредите только себе, — так вот, только-только получив диплом магистра, вы все тут же начинаете считать себя величайшими магами всех времен. Ну-ка, признавайся, называл ты уже себя Темным Лордом?

— Называл, учитель, — немного смущенно признал Вольдеморт, и Петтигрю за дверью подумал, что скромное признание Вольдеморта далеко не описывает масштабы происходившего.

— Болван, — добродушно сказал Хунта, довольный своей догадливостью. — В последнем триместре я ведь читал вам всем курс по этике всемогущества — но ты, насколько я помню, на него не ходил по причине болезни?

— Да, я был тогда… эээ… немного… совсем не здоров…

— Вот-вот, — саркастично подтвердил Кристобаль Хозевич, — в точности как до тебя ровно во время этого курса прихворнул твой извечный соперник — как его, Брайан Альбус? Кстати, лет десять тому назад он приходил ко мне даже не с медальоном, а с кольцом, и пытался разузнать, как при помощи этого кольца вернуть с того света свою сестру. Думал, что в небольшом черном камне на кольце установлен передатчик, который будет передавать для него голограммы с того света. Нет бы изобрести что-нибудь полезное, например, видеосвязь — нет, вы всегда пытаетесь себя уверить, что все уже изобретено до вас, а вам осталось только это стащить.

— Кольцо золотое такое, со змейками? — вдруг догадался Вольдеморт. — Учитель, но это же моя фамильная реликвия!

— Избавь меня от этих детских дрязг, — поморщился Хунта. — С меня на ближайший век хватило того случая, когда весь Соловец таскал друг у друга один диван. Поделите вы с твоим Альбусом кольцо как-нибудь.

С этими словами Кристобаль Хунта встал с места и порезал свой палец маленьким серебряным ножичком, а появившаяся на кончике его пальца капля крови поднялась в воздух и растянулась в тончайшее полотно. Полотно это охватило уродливое тельце Вольдеморта, подняло его из кресла и поставило напротив Кристобаля Хозевича.

Подглядывающий в щель Петтигрю так и не понял, когда совершилось великое превращение — миг, и перед Кристобалем Хозевичем стоял молодой Том Риддл, которому на вид было не больше двадцати пяти, и не было у обновленного Риддла ни змееподобного лица, ни красных зловещих глаз.

— Вы возродили меня при помощи своей крови, учитель, — потрясенно выговорил Том Риддл. — Я не знаю, как благодарить вас за такую честь…

— Ты слишком много думаешь о крови, эчадизо, — наставительно сказал Хунта. — Малая капелька моей крови не сделает тебя ни умней, ни сильней. Но от благодарности твоей я не отказываюсь, поскольку благотворительности не терплю. Во-первых, в благодарность за свое возрождение к жизни ты помиришься наконец со своим Альбусом, чтобы впредь вы помогали друг другу, а не бегали за помощью ко мне. Во-вторых, ты соберешь всех своих эфемерных дублей, которых ты натворил, запишешь их на то, что нынче называют жестким диском или винчестером и передашь их мне. Я бы на твоем месте слил их всех в один дубль, все равно ведь они что-то вроде копий друг друга…

— Но господин и учитель, а также Великий Инквизитор! — с некоторым трепетом произнес Том Риддл. — Дело в том, что этих, как вы выражаетесь, дублей, я создавал при помощи темных ритуалов, имея целью разделить свою душу, и теперь объединить их может только разрывающее мою душу раскаяние...

— А, дьявол тебя раздери! — вскричал вдруг разгневанный Хунта. — Ты рассуждаешь о раскаянии перед Великим Инквизитором, но при этом путаешь физику и этику — да так, что волосы дыбом! С физической стороны, все едино — создал ли ты дубля по ошибке, или со зла, или от желания облагодетельствовать человечество. Потому что в физике нет ни подлых, ни возвышенных, ни добрых, ни злых состояний, а есть только то, что есть, и ничего больше! Но иначе выглядит дело — о глупейший из питомцев моих! — с точки зрения ценностей, то есть этики. Именно твои намерения, а не последствия делают поступок злым или добрым — но с точки зрения физики между одинаковыми последствиями злых и добрых поступков нет никакой разницы — черт возьми, никакой! Справедливо или несправедливо казненный — все равно мертв. Наспех сделанный слепок твоего я — с точки зрения физики все равно всего лишь наспех сделанный слепок твоего я и ничего больше — какие бы мотивы у тебя ни были… Впрочем, что толку!.. Лишь теперь, заглянув в бездонную пропасть твоего невежества, я ужаснулся по-настоящему! Ну-ка, подойди сюда, а то в следующий раз мое старое сердце не выдержит твоих сюрпризов!

С этими словами Хунта поймал взгляд замершего перед ним Тома Риддла и некоторое время самостоятельно знакомился с его подвигами и достижениями, не полагаясь больше на правдивость его рассказов.

— Значит, ты захотел бессмертия? — угрожающе сказал Кристобаль Хунта, отпуская взгляд Риддла. — Твое счастье, что я раньше не знал того, что увидел в твоих воспоминаниях. Чем одаривать тебя твоим молодым телом, я бы лучше вселил твой дух в какой-нибудь далекий пульсар, а то и вовсе зашвырнул его за горизонт событий в черной дыре. Ведь именно так ты представляешь себе бессмертие: как исключительно длинную жизнь, которую невозможно неожиданно прервать?

— Никак нет, учитель! — тут же переменил свое мнение Том Риддл, который в отличие от Петтигрю под дверью прекрасно понял, какую однообразную и действительно почти вечную жизнь сулит ему сердитый Хунта.

— Значит, ты искал бессмертия, не имея понятия ни о бессмертии, ни о времени, — со злым ехидством подытожил Хунта. — Ходил туда, не знаю куда, и искал то, не знаю что, как сказал бы мудрейший Федор Симеонович. А по дороге убивал встречных и поперечных, пытал, обкрадывал, а потом докатился и до детоубийства — к счастью, неудачного, что тебя, дурака, и спасло: ты же не собираешься утверждать, что попрал закон сохранения энергии и получил рикошет сильнее самого удара?

Такое прозаичное объяснение выживания и Вольдеморта, и Мальчика-По-Которому-Попали-Кривые-Руки понял даже Петтигрю, а Том Риддл от такого объяснения немного смутился, как в школьные годы.

— Нет, Томми, ты не можешь быть такой грандиозной дрянью — и я тебе это докажу! — энергично сказал Кристобаль Хунта. — Ты всего лишь гений с обратным знаком — гений кретинизма! Тебе вздумалось одним махом разделаться со всеми своими страхами и заботами; но скажи мне, что ты делал бы после в таком мире, а? Или повесился бы с тоски, или взялся бы за решение обратной задачи — как лишиться бессмертия и вновь ощутить прелесть риска и неизвестности — а ведь обратная задача часто бывает и потруднее обычной. Итак, лень толкнула тебя на поиски бессмертия, по лени ты наплодил дублей и по лени же шел к цели самыми топорными средствами — короче, ты оказался изобретательнейшим из всех остолопов, которых я воспитал. Но теперь я за тебя возьмусь всерьез. Итак, после того, как ты передашь мне своих дублей, чтобы они за тебя потрудились на благо науки, ты отправишься к этому пареньку, который из-за тебя лишился семьи, и постараешься исправить то, что еще можно исправить — иначе я тебе такое устрою, что вечное заточение в глубинах пульсара тебе покажется раем!

— Но, господин и учитель... — растерянно пробормотал Том Риддл.

— Ты, конечно, и понятия не имеешь, как подступиться к этой задаче, — усмехнулся Кристобаль Хунта. — Но именно с периодического понимания своей глупости и никчемности и начинается настоящая мудрость.

Пользуясь случаем, автор поздравляет всех причастных с Днем принудительного получения знаний — а Темный Лорд напоминает всем нам, что учиться никогда не поздно :))