Счастье затухающей надежды (гет)

Щелчок пальцев — и яркие лампы его кабинета гаснут единовременно, захлебываясь в темноте.

Мгновение — и прирученная послушная тьма ощетинивается смертельными лезвиями. Для генерала Киригана до сих пор каждый раз удивительно, когда лезвия эти касаются его собственного горла. Сквозь непробиваемый покров кефты он спиной чувствует чужое, гибкое, невесомое тело.

Его тень вернулась.

Она отступает так же неслышно и неуловимо, как и приблизилась. Замирает где-то среди подобных себе, не различить ни отголоска дыхания, ни дуновения аромата. Сам воздух будто бы служит ей, пряча от чужого взгляда и слуха, как бы абсурдно это ни звучало.

— Какие вести ты принесла на этот раз?

Голос её мелодичный, тихий, похожий на шелест книжных страниц:

— Златан привлек финансирование Шухана, они накачивают Отреченную Равку оружием, собирают настоящую армию.

— Сколько?

— В четыре раза больше, чем численность наших войск. И… — её голос едва заметно вздрагивает.

Дарклинг оборачивается.

— Продолжай.

— Истребляют тех, кто сохраняет верность старой Равке. Пока незаметно. Златан хочет начать террор мирных на исходе лета, когда бежать станет некуда.

Это верно. С наступлением холодов приходят дожди, приходит и распутица. Транспортные тоннели затапливает, а тяжелые скифы застревают на выходе из Каньона между когтями ненасытных волькр и пулями мятежников. Западную Равку последние годы называют Отреченной даже в прессе.

— Это ценная информация, но у тебя есть больше.

Темнота отзывается тихим смешком.

— Разумеется, мой генерал.

Он делает жест рукой, позволяя свету уличных фонарей проникнуть в комнату.

— Приблизься, Инеж…

Она появляется из ниоткуда, делает два невесомых шага и замирает перед ним, лукаво склонив голову набок. Из-под синего шелка, что окутывает её, скрывая лицо, видны лишь темно-золотистые глаза. Они, полные спокойной уверенности, каждый раз бросают ему вызов, втягивая в эту вечную неискоренимую игру.

Несколько смешинок прячутся где-то среди длинных ресниц, когда она поднимает голову. Она стоит так близко, что кажется, её легко коснуться рукой.

Это так же невозможно, как если бы ты попытался схватить тень.

Инеж невозможно ни почувствовать, ни услышать, ни приблизиться к ней, если она того не желает, лишь ощутить холодное лезвие у горла в качестве приветствия. Ей нравится заставать его врасплох.

Дарклинг позволяет ей это. Он не теряет надежды научиться чувствовать её приближение. Однако вот уже не первый год он по-прежнему смотрит не в ту сторону. Инеж каждый раз мистическим образом появляется совсем с другой.

— Ты не сумеешь, мой генерал, — сказала она однажды. — Услышать меня может лишь один человек.

— Мальчишка Бреккер, — хмыкнул он и удержал за руку, не давая подняться с постели. — Всё ещё шпионишь на него?

Инеж тогда лишь философски пожала плечами и откинулась на его плечо. Золотистая кожа её маняще блестела в мареве одинокой свечи. Она играючи разжала пальцы на своем запястье и переместила его руку выше. Выгнулась под лаской довольной кошкой. Её невозможно было поймать, но иногда она приходила сама. Становилась реальной, состоящей из плоти и крови, пылкой, безумной и сводящей с ума его. Пусть и случалось это на мгновение, но из мгновений ведь и состояла его вечность.

— Иногда заношу ему вести в обмен на выгодную сделку, — отозвалась она в конце концов. — Полезные связи лишними не бывают.

Он слышал едва различимую горечь в её тихом голосе, но промолчал, лишь поцеловал плавный изгиб плеча. Инеж улыбнулась и потянула его на себя. Черные волосы рассыпались по светлым простыням вороньими перьями. Лицо её казалось таинственным и далеким, и чем ближе были их тела, тем свободней и отдаленней становилась сама Инеж.

“Я сама выберу мужчину себе по душе, — сказала она однажды спокойно и твердо. — Если захочу”. И она действительно выбрала лишь тогда, когда захотела сама.

— Мой генерал…

Инеж — то исключение, которое он не может объяснить даже сам себе. Никто не знает об их связи, никто не знает, есть ли она, есть ли сама Инеж.

Разве может что-либо связывать генерала второй армии и отказницу, без капли силы гришей? Едва ли.

Она — его тень, его крылья, его верный смертоносный клинок. Ей ведомы пути через Каньон, через Истинноморе. Она бывала в Керчии, пробиралась через горные хребты Шухана, неслась на взмыленных лошадях по травянистым просторам Нового Зема. И по сей день ручные птицы несут ему вести из каждого порта, верные опричники незаметно подкладывают ему доклады без подписи, исполненные одним и тем же узким убористым почерком.

Видный керчийский бизнесмен много упустил, когда отказался от того сокровища, которое покоилось практически на его ладони. Дарклинг видел его пару лет назад во время посольского приема в Ос-Керво. Прямой как палка, с высохшим холодным лицом Бреккер, как истинный керчиец, говорил лишь о деньгах и небрежно опирался на трость, поджимая губы всякий раз, когда кто-то подходил к нему слишком близко. Сделка с ним вышла выгодной.

Бреккер лишь раз повел себя странно: резко вскинул голову и немигающим взглядом уперся в угол, испещренный затейливым сплетением теней. Тогда генерал впервые сумел различить среди них хрупкую женскую фигуру, но стоило моргнуть, и она исчезла. Бреккер сделал вид, что ничего не произошло, и больше не отрывал взгляда от бумаг. Только жилка на изрезанном ранними морщинами лбу забилась сильнее и чаще.

Для Бреккера все закончилось, так и не начавшись.

Дарклинг медленно протягивает руку. Это предложение, не более. Для него до сих пор загадка, что ответит Инеж в этот раз. Что ответит в следующий…

Он привез её с собой из Кеттердама однажды и с тех пор его жизнь — постоянная игра с собственной тенью. Инеж — талантливый игрок и проигрывает редко. Как, впрочем, и он. Чаще всего все заканчивается ничьей.

Инеж подается ему навстречу, медленно снимает с головы платок, открывая лицо. Волосы падают на плечи тяжелой шелковистой волной.

Она красива какой-то особой потусторонней красотой, чистокровная сулийка, дочь степных караванов, опасная как ядовитая вараска — степная змея, чей стремительный укус убивает в течение двух минут. Укус этот почти неощутимый, от него немеют конечности, а внутренности мгновенно заполняются странным обжигающим холодом. Дарклинг в тот раз оказался на грани смерти — спас алкем, вытянувший силой яд вместе с парой фляжек его крови. Дарклинг пробыл в забытье несколько месяцев, он до сих пор помнит бредовые видения, посещавшие его в то время, хоть это и было около трех веков назад.

Ныне вараски почти не встречаются в Старой Равке, стали такой же редкостью, как и гриши-эфиреалы.

Иногда, когда пальцы путаются в мягких волосах, а поцелуй наполняет нутро жгучим жаром, Дарклинг думает, что ему стоило бы убить её. Просто, чтобы перестать ждать терпеливо по несколько месяцев, а то и лет, перестать искать её глаза в каждом скоплении теней, перестать считать отведенное ей время молодости.

Ему стоило бы убить её, чтобы не почувствовать неотвратимость подступающей старости. Однако он откладывает эту мысль год за годом, пока она не становится привычной и неважной, раздражающей, как зуд комара.

Инеж выгибается под его руками, покорно отдается его воле, позволяет по одному вытаскивать из ножен многочисленные ножи. Останавливает его руку лишь раз, когда он касается рукояти на правом предплечье. Санкт-Пётр — единственный нож, который она вынимает сама и, отведя руку как можно дальше, позволяет ему с громким лязгом упасть на деревянный паркет. В этот момент Дарклинг понимающе отводит глаза от её лица: у каждого есть свои ритуалы мимолетной мести.

Ему нравится покрывать поцелуями её узкие точеные плечи, нравится, когда она обхватывает его ногами, позволяя прижать себя к стене, нравится, как она подается навстречу каждому его движению. Ему нравится, что глаза её не светятся детским восторгом и безграничным доверием — лишь зрелым пониманием. Ему нравятся её негромкие бесстыдные стоны и твердый отказ, когда ей что-то не по нраву.

Ему нравится, что ничто в ней не напоминает ту темноволосую шуханскую девочку — его величайший провал в жизни и величайшее поражение. Его безвременно потерянную заклинательницу солнца, чья сила могла бы уничтожить Каньон, положить конец этим бессмысленным войнам, остановить бесконечное кровопролитие.

Девочку зарезали в собственной комнате накануне того вечера, когда он должен был представить её силу царю. Она ещё дышала, когда её нашли; она отошла у него на руках. Глупая девчонка, думавшая, что во дворце ей уже ничего не угрожает…

Мимолетный луч надежды, поманивший теплом и исчезнувший так быстро, оставшийся глубокой незаживающей раной проигрыша.

Быть может, с тех пор он и начал отстраняться от своих гришей, обратил внимание на отказников тоже. Он так и не смог простить своим людям собственную потерю надежды.

И когда он самозабвенно занимается любовью с отказницей, отдаваясь этому всецело, вопреки всем делам, войнам и прочей суете — это уже его мимолетная месть. Наверное, всему миру…

Не просто так Инеж стала одной из самых приближенных к нему людей, самой приближенной. Самой необходимой. Тенью, которая стала его неотъемлемой частью, его исступленным желанием, его забытьем.

Он никогда не спрашивал, что ей известно о нем, но не удивится, если в его прошлом для неё не осталось тайн. И впервые за долгое время ему на это плевать.

Ему предстоит жить свою проклятую жизнь, пока он окончательно не сойдет с ума от беспрестанных войн, от потерь и сознательных жертв.

Он уже знает, что позволит Златану жечь деревни и убивать невинных, тех, кто всего лишь остался верен старой Равке и радовался приходу её сил. Дарклинг будет бороться за сохранность жизни каждого своего солдата, будь он гриш или отказник, даже если это будет значить, что им придется отступить. На время.

Когда наступит осень, Златан придет карать учителей, рассказывающих о величии старой Равки, придет карать женщин, расплачивающихся на рынке монетами с профилем царя, а не новыми — с уродливым гербом нового времени.

А когда закончит он, в Отреченную Равку придет Инеж. Лицо её потемнеет от горя, но когда она спросит, готовы ли люди жить под властью такого, как Златан, вся Равка должна будет ответить ей. Что они посчитают правильным?

Скифы придут снова, но на сей раз пройдут через Каньон все до единого. Ссуды, которую дал керчиец Бреккер, хватило на постройку прохода через Каньон. Первый уже закончен, Златан мечтает разрушить его, но знает, что от Новокрибирска в этом случае не останется даже щепки.

Они построят ещё не один проход, недосягаемый для волькр, освещенный изнутри обычными лампами, а не силой солнца, способный принять даже огромных железных чудовищ, называемых в Фьерде “танками”. Благодаря усилиям фабрикаторов, их уже невозможно пробить ничем из ныне существующего оружия.

Ополчение Отреченной Равки вновь поднимет голову и встанет, поднимая над головой знамя настоящей Равки. Не в первый раз им воевать против всего мира. Если они выстоят, если объединятся… они справятся.

За осенью придет зима, и Дарклинг придет с первым снегом. Найдет Инеж на занесенном поземкой поле, созерцающей обгоревшие останки сулийского каравана, давно поросшие прелой травой, и впервые при всех опустит свой подбитый мехом плащ на её подрагивающие узкие плечи.

И позже, уже в порту Ос-Керво, он одарит внимательным острым взглядом знакомое лицо дерзкого корсара и едва заметно кивнет ему на прощание. Корсар отправится на новое задание, которых уже выполнил немало, и в этот раз путь его будет пролегать мимо одной неприметной бухты в Керчии. Там матросы его сгрузят на берег несколько железных сундуков, а сам он протянет коричневый почтовый пакет, перетянутый бечевкой, высокому хмурому керчийцу с тростью.

Лезвие Санкт-Петра блеснет на лучах встающего солнца в последний раз и скроется под толщей воды, выброшенное бесстрастной рукой. Бреккер не позволит себе проводить его взглядом.

И где-то за много-много миль от него темноволосая сулийка впервые займет своё законное место не за спиной в тени, а рядом — под яркими лучами настоящего теплого солнца. Дарклинг удержит её руку в своей, и все наблюдающие это гриши будут вынуждены согласно склонить головы, смиряя гордый нрав. И даже мать отступит, сверкая глазами, но вместе с тем отчего-то просветлев лицом.

Они выстоят службу за упокой души невинно убиенной Алины, и даже Дарклинг впервые за много лет вспомнит слова молитвы, произнесет их пусть и без веры, но с искренней горечью в сердце. Они уже никогда не узнают, что вышло бы, останься эта юная девочка в живых, всё могло бы решиться быстрее, проще... или нет. Возможно, им стоит быть благодарными судьбе за то, что все сложилось именно так.

И возможно, искренней веры Инеж хватит на них двоих. На долгие годы. Более долгие, чем тянется обычная жизнь отказника-человека.