Торговец лунами (джен)

В самый разгар торговли на свободное место прикатывается тележка. Свисающие с бортика прилавка луны покачиваются под скрип. Колеса превращаются в ножки, и луны успокаиваются, неподвижно замерев. Под крышей висят все фазы по порядку от тоненького месяца до круга, а на столе — смешанно: с молодым серпом соседствует прибывающая луна, а старый месяц лежит рядом с полнолунием.

Когда подходят люди, торговец, большую часть времени сидящий на высоком стуле, закинув ногу на прилавок, начинает произносить заготовленную речь:

— Полнолуние, новолуние, молодой-старый месяц, прибывающая, убывающая, выпуклая, впуклая, диски, шары, острые серпы... — перечисляет скучающий голос из тени.

Голос этот походит на женский, но на деле трудно понять, что представляет из себя это существо. Когда она выходит из-за тележки, то со стороны походит на ребёнка — тому виной небольшой рост. Короткие волосы кудрявятся у лица, на котором блестят два глаза, цветом походившие на товар. Между пальцев она почти не переставая крутит золотое йо-йо.

Толпа желающих окружает её тележку лишь раз в месяц. Тогда она весь день стоит на ногах или на стуле и не закрывает рта, разговаривая одновременно со всеми. Луны появляются и исчезают с невероятной скоростью. В остальные же дни редкий покупатель обычно почти без интереса топчется у прилавка, задавая кучу вопросов:

— А вы знаете, что луна не светится, а лишь отражает солнечный свет? — с важным видом спрашивает один.

В этот момент прилавок погружается во тьму, и луны — точно серые безжизненные камни. Золотое йо-йо в руках торговки — единственный источник света, зловеще освещающий её недовольное лицо.

— Так лучше?

Дотошный клиент сразу испаряется.

— А зачем вообще они нужны? — интересуется недальновидный второй.

— А на что фантазии хватит, — отвечает торговка, не отрываясь от своего занятия. — Можно крутить, как юлу, или катать по полу. Можно в комнате повесить, как ночник — не так страшно спать будет.

Она убрала ноги и подняла со стола месяц. Его неровные края впились в ее ладонь.

— Можете поиграться, как с бумерангом, — с этими словами она вскидывает руку и со всей силы бросает месяц. Тот кружась облетает несколько палаток и вновь оказывается пойман. По дороге он срезает несколько бумажных фонарей, те тут же взмывают в небо, пока от них не остается одно только слабое мерцание. — Или хлеб порезать.

Дотронувшись до острого кончика серпа, она ойкает и кладет его обратно. На пальце выступает кровь, но она только вытирает его об одежду и делает вид, что ничего не произошло, добавив:

— Ну или повесьте луну на небо, и она сама разберется.

— И все это — спутники Земли? — удивляется третий.

— Земли? — недоумевает торговка, почесывая затылок. — А какая вам нужна? Чернозем? Торф? Песок? Это не ко мне. Землю рассыпают за семнадцать рядов отсюда, ближе к выходу.

— Не земли, а Земли, — терпеливо поправляет тот же. — Я говорю о Луне как о спутнике Земли.

— Спутник? — совсем озадаченная торговка откидывается на стуле и энергично машет руками, едва не заваливаясь под прилавок. — У меня нет спутника!

Порой она ударяется в удивительные россказни, и скудная манера общения обретает краски.

«Один человек купил у меня самый тонкий из месяцев, через сутки после новолуния. Кривой и острый, такой сломается от одного прикосновения. Он обращался с ним бережно, попросил поплотнее обернуть его во что-то, чтобы сохранить, а потом положил в сумку на боку большой борзой, державшей в зубах звезду, — она похлопала себя по бедру. — Не знаю, куда они его унесли, но говорят, что месяц этот так и не увидел ночного неба вблизи, он превратился в самого красивого из существ, и так и остался с теми, кто нашел его».

Рассказ сопровождается активной жестикуляцией, и висящие луны качаются и трясутся, будто они — истинные свидетели правды.

«Вообще-то я знаю женщину, которая ходила под луной тысячу лет, прежде чем стать человеком. Она прожила две с половиной жизни, и в каждой — двух одинаковых людей. Честно-честно».

Иногда кто-то осмеливается спрашивать ее о йо-йо, и тогда она кивает за спину спросившего. Напротив ее тележки располагается стойка, на которую нельзя взглянуть, не сощурившись — там продаются солнца. Одинаково яркие шары так же, как и ее луны, свисают с потолка или лежат в ровных рядах. Стойку охраняет человек в одеждах легионера. Из-под красной пенулы выглядывает золотой торс кирасы, а под ней — кожаные полосы, украшенные крошечными металлическими солнцами. Лицо скрывает золотой шлем с высоким черным гребнем. Только кожа не выкрашена в золотой, он покрыт равномерным бронзовым загаром. Широко расставив ноги, легионер производил самое жуткое впечатление, хотя и не показывал оружия.

— Разве вы не конкуренты? — следует за этим вопрос.

— Мы? Конкуренты? — каждый раз искренне переспрашивает она. Сложив ладони рупором, она кричит: — Эй, Луций!

До того неподвижный охранник оживает и устремляет внимательный взгляд на ее тележку. Торговка машет ему, демонстрируя йо-йо, и он достает из-под доспехов полнолунный диск, казавшийся на его ослепительных одеждах идеально круглым пятном.

— Мы друзья, — усмехается она, раскручивая йо-йо, и в подтверждении легионер прикладывает кулак к сердцу, прежде чем снова застыть. — В конце концов, это же от света солнца луна так сияет.

Когда скукота достигает апогея, она начинает сама болтать с людьми, но чаще всего — возмущаться.

«Между братьями, разливающими реки, стоит шатер гроз, над которым вечно собираются тучи. Никогда не ходите туда! — яростно заклинала она. — Местный хозяин уверен, что он тут самый главный. Достает так, что дышать тяжело!»

«Вообще я не веду дружбу со звездочетами, — рассуждает она, натягивая упругую нитку йо-йо. — Они такие далекие. Такие… зазвездившиеся».

«Я бы не стала есть столичную рыбу, от нее наверняка вырастет хвост. Или отпадает»

«Все эти камни не стоят и грамма того, что за них отдают. Ну да, они драгоценные. Но камни есть камни. Не будь их торговцы такими обаятельными, их бы никто не брал, — после этого ворчания обязательно следует: — К янтарю претензий нет».

Обычно все эти комментарии проносятся мимо чужих ушей, но иногда вызывают сплошное негодование, особенно у тех, кто только пришел от торговцев, о которых она плохо отзывалась. В таком случае блеск лун вновь слабеет, и становится так темно, что торговку невозможно заметить.

На тридцатый день она прячет луны за ставнями и снимает их с прилавка. Ножки тележки вновь обращаются колесами и с задорным скрипом увозят ее до следующего цикла.