Возвращение домой (гет)

Когда я проснулась, Эдвард все еще сидел около моей кровати. Каждый день начинался и заканчивался так же, как и предыдущий: я просыпалась, приходила Рене и кормила меня, так как иглы до сих пор мешали нормально двигаться, да и сломанные ребра давали о себе знать при каждом вдохе. После этого мама узнавала у докторов, как обстоят дела, и, посидев немного со мной, торопилась к Филу. Я видела, как сконфуженно она себя чувствует, оставляя дочь в больничной палате, но каждый раз убеждала, что обо мне есть кому позаботиться.

Эдвард давал нам время побыть наедине, сменяя пост и якобы оставляя мою маму присматривать за мной, но я точно знала, что Рене не единственная, кто тщательно следит за моим состоянием. По близости всегда оставался Карлайл, так как Эдвард теперь боялся оставить меня и на минуту без охраны, ведь подружка Джеймса все еще была жива и могла оказаться рядом. При воспоминаниях о ней я нахмурилась, а мое сердце споткнулось, чего мама, конечно же, не могла не заметить.

— Белла, милая, что-то случилось? Тебе больно?

— Нет, мама, все в порядке, просто ребро кольнуло. — Не рассказывать же маме о том, что рядом меня всегда может поджидать сумасшедшая вампирша с огненно-рыжими волосами, которая жаждет моей смерти.

После утренних визитов Рене обычно возвращался Эдвард из своего гостиничного номера, где он отдыхал после дежурства у моей постели и приводил себя в порядок. Такая легенда вполне удовлетворяла маму. Я видела, с каким выражением лица она наблюдает за нашей встречей каждое утро. Меня едва хватало, чтобы дышать ровно и не выдать свои чувства писком на всю больницу. Не хватало еще, чтобы Рене, моя недалекая, но проницательная мама, поняла, что между мной и Эдвардом нечто большее, чем просто влюбленность подростков.

— Ведь это всего лишь школьный роман, — повторяла я каждый раз, боясь, что она легко раскусит мой обман.

После того, как она передавала пост Эдварду, он садился у изголовья моей кровати в больничный стул, спрашивал, как я себя чувствую, и проводил по моей щеке кончиками холодных пальцев. Писк приборов выдавал меня с головой, как будто румянца было недостаточно, и я мечтала поскорее от них избавиться.

Днем мы разговаривали. Он все еще задавал вопросы о моей жизни, хотя куда было больше? Мне казалось, что в моей жизни не было столько событий, сколько я рассказала Эдварду. Мы подолгу обсуждали фильмы, которыми я мало была увлечена, музыку, здесь я была подкована лучше, и книги. Добирались до глубинных смыслов сюжетов, обсуждали характеры героев и предпочтения.

— Не понимаю, почему тебе так импонирует Мартин Иден, — высказался как-то Эдвард. — Он ведь оказался абсолютно трусливым человеком, самым заурядным. — Своими рассуждениями он меня удивил и самую малость оскорбил, ведь я считала его верхом справедливости.

— Но он не поступился своими принципами и идеалами даже в угоду любви. Он стоял на своем и получил справедливую награду, — из-за торчащих трубок было неудобно говорить, но я была так вовлечена в разговор, что совершенно их не замечала.

— Да, но что он сделал с этой наградой? Растоптал ее, даже не взглянув. Предал свою любовь, которая и была его целью. — Эдвард облокотился на спинку стула и посмотрел на меня своими выразительными золотистыми глазами, подняв одну бровь.

— А как же его идеалы? Он так хотел находиться среди людей чистосердечных, которые способны оценить его самого, а не то впечатление, что он производит. Не его манеры, умение держаться в обществе или остроту ума. — В своих объяснениях я так и порывалась взмахнуть руками, жестикулировать, но игла от капельницы меня останавливала. Я морщилась, а на лице Эдварда появлялась легкая усмешка.

— Но чего он добился в итоге? Что стоило продолжать писать, но пойти на службу? Я считаю это настоящим предательством — забыть свои чувства, свою любовь, променять ее на эфемерную мечту о признании. Ведь он твердил Руфь о том, что делает это все для нее, а по факту лгал, боясь признаться даже самому себе в своих мотивах. Al povero mancano tante cose, all’avaro tutte⁽¹⁾, — сказал он задумчиво, как будто был не здесь, а улетел мыслями куда-то далеко. Значения фразы я не поняла, мой итальянский был совсем плох, но тоже задумалась. Действительно ли Мартин Иден был до мозга костей справедливым или обманывал себя всю свою недолгую сознательную жизнь? Сама не заметила, как я провела параллель со своей ситуацией. Не обманываю ли я себя? Может быть, Эдвард видит гораздо больше, чем я, и поэтому пытается каждый раз уйти?

Я встряхнула головой, прогоняя мрачные мысли. Я точно знала, чего хочу, и была уверена, что невозможно взглянуть на это по-другому. Эдвард боится причинить мне зло, но пока он только и делает, что спасает мне жизнь.

— О чем задумалась? — Он вырвал меня из раздумий.

— Я, конечно, не телепат, но думаю, что мы задумались об одном и том же, — улыбнулась я. — Пересматриваю свои взгляды на произведения Джека Лондона.

— И как успехи? — Эдвард улыбнулся моей любимой кривоватой улыбкой.

— Знаешь, я думаю, дело в том, что мы с тобой видим вещи по-разному. Ты обозреваешь все возможные варианты событий сразу, поэтому становишься таким невыносимым скептиком, — парировала я. Хотела было продолжить про то, что я смотрю на вещи совершенно иначе, но вовремя поняла, что загоню себя этим в тупик. Мне ни к чему свидетельствовать против себя. Не зря же мой отец — шеф полиции.

Он театрально расширил глаза, как будто оскорбился моими словами, но я видела в них задор и рассмеялась, на сколько это было возможно.

Часами Эдвард развлекал меня своим присутствием, не успевая мне наскучить. Честно говоря, я бы проводила так каждую минуту своей жизни, забыв про сон и еду. Но к этой теме мы больше не возвращались. Пока. Я знала, что он скажет: «Ты не знаешь, о чем просишь», но не теряла надежды. Вот приеду в Форкс, поговорю с Элис, и тогда, может быть, лед тронется.

А пока я регулярно разговаривала с Чарли по телефону. Он ужасно переживал и рвался приехать, но я отговаривала его, объясняя, что это пустая трата денег. Если он поедет на машине, то доберется сюда, когда меня уже выпишут, а самолет — это слишком затратно. — Папа, моя неуклюжесть не может обойтись нам так дорого, — говорила я. Чарли поверил в легенду, придуманную Эдвардом, как и предсказала Элис. На меня это было так похоже, никто даже не усомнился.

И все-таки первый наш полноценный разговор, когда я стала поправляться, был нелегким. Я знала, что была виновата и сильно ранила его чувства, поэтому старалась вложить в слова всю свою искренность.

— Пап, мне очень жаль, что тогда наговорила тебе все это. Я была сама не своя, прости меня.

Чарли был еще более стеснительным, чем я, и с трудом выражал чувства, поэтому разговор получился не из легких. — Белла, я понимаю, что Форкс для тебя слишком скучный. Если ты захочешь остаться в Финиксе или Портленде, я пойму. Ты только скажи.

— Нет. Мой дом в Форксе. Я правда хочу тут остаться. — Я не лгала, но у меня, конечно же, были свои причины на то, чтобы оставаться там, и Чарли это понимал. — К тому же без меня ты снова станешь лицом доставки пиццы. Кто-то должен положить этому конец, — попыталась пошутить я.

— Тогда я жду тебя дома, Белз. Поправляйся поскорее, — его голос смягчился, и даже через телефон я почувствовала его тепло.

— Спасибо, папа. До встречи. — На душе стало немного легче. Во время охоты на меня я не могла мучить себя угрызениями совести, но этот безумный разговор перед отъездом застрял у меня на краешке сознания, ожидая своего часа, чтобы накрыть волной стыда и горечи. После объяснений я не простила себя за эти слова, но была рада, что одной проблемой стало меньше.

Мои раны быстро заживали в присутствии Эдварда, поэтому спустя три недели медсестра объявила, что пора готовить меня к выписке. К тому же у меня есть такой талантливый домашний врач и сиделка в придачу. Я была рада покинуть больничные стены, но с трудом прощалась с мамой.

— Мама, Филу наконец-то удалось заполучить контракт, только подумай, ты сможешь обустроить собственный домик, не ожидая, что придется сниматься с насиженного места. Ты же так давно об этом мечтала! — Мою ветреную маму так легко было сбить с толку, что после нескольких таких аргументов она отпускала меня к Чарли с легким сердцем, предвкушая очередные перемены в своей жизни. Мне же было сложно расставаться с ней, обниматься, будто бы в последний раз. Но Эдвард был рядом и подбадривал своей теплой улыбкой, а когда мы садились в такси до аэропорта, ободряюще сжимал мою руку.

Пришлось солгать, что пикап пригонят домой Элис и Джаспер, ведь именно на нем уехала якобы я, а не Эсме с Розали, запутывая следы для ищейки. Мне после таких травм переутомляться было запрещено, а пикап разгонялся не больше шестидесяти миль в час. Такими темпами мы бы доехали до Форкса к концу учебного года.

Карлайлу пришлось взять отпуск в клинике Форкса, потому что нужно было соблюдать условности. Он опекун Эдварда, а перемещаться без взрослых в штате Вашингтон несовершеннолетним запрещалось. И ничего, что его сыну почти сто лет. Я ухмыльнулась собственным размышлениям.

С гипсом, в который заковали меня врачи, передвигаться было непросто. Они хотели перестраховаться и посадить меня в инвалидное кресло, но я взмолилась, что нога не так уж сильно болит. Все было гораздо проще, когда рядом не было пытливых взглядов прохожих. Тогда Эдвард мог подхватить меня на руки и нести так, как будто я вешу не больше фунта. Признаться, такой вариант устраивал меня куда больше. В такие моменты я могла прижаться к его груди, чувствовать, как мышцы работают, словно отлаженный механизм, вдыхать сладковатый аромат кожи и прижимать ладони к его твердому телу.

По дороге в аэропорт мы ехали молча. Я смотрела в окно, окидывая взглядом местность, и не понимала, что находила раньше в этой безмолвной пустыне. Перьевидные деревья больше не казались такими уж привлекательными. Казалось, им не хватает густой темной листвы. Ветки деревьев были безжизненны, а желтовато-оранжевый цвет почвы наводил скуку. Я с легким сердцем ехала домой, понимая, что буду рада видеть папоротники с меня ростом, мясистые деревья, величественные кедры и сосны. Лес таил в себе загадку, как бы дышал и был живым. Я не была заядлым туристом, но теперь поняла, что с большей охотой прогуляюсь по тропинке среди кустов самшита и тсуг, чем удивила саму себя.

Видимо, в какой-то момент я задремала, потому что неожиданно почувствовала легкое прикосновение твердых и холодных рук. Эдвард нежно приобнял меня за талию, помогая выбраться из такси и ничего себе не повредить. Взглянув в последний раз на пейзаж за окном, я попыталась ему помочь, на что он только чуть рассмеялся, — мои попытки выглядели забавно.

В аэропорту я почувствовала, как краска приливает к лицу. Совсем недавно я сбежала отсюда, не дождавшись Эдварда какие-то двадцать минут. Теперь я понимала, что ищейка обвел меня вокруг пальца, и мне было стыдно, потому что не догадалась об этом сразу, что заставила Эдварда и его семью так переживать за меня. Дождись я его тогда… Возможно, всего бы этого не было, и теперь он бы не корил себя так, будто это он сам станцевал смертельный танец со мной в балетном классе.

Мои мысли не остались незамеченными, Эдвард покосился на меня с недоумением, явно не понимая, почему я покраснела. В глазах читался немой вопрос, но я только покачала головой из стороны в сторону и увидела, как он закатывает глаза от раздражения.

Мы шли по аэропорту странной троицей: двое мужчин, больше напоминающих кинозвезд, которые сошли с красной ковровой дорожки, и ничем не примечательная хромающая девица. Я выглядела и чувствовала себя так, будто я их балласт. Нас объединяла бледность, но кожа Эдварда и Карлайла была словно состоящая из мрамора с легким жемчужным отливом, как будто они проторчали весь день у гримеров. Моя же кожа стала еще более оливкового цвета, круги под глазами стали более явными, а от такого долгого времени в закрытом пространстве волосы стали тусклыми.

— Ваши билеты, сэр, — бортпроводница сверкала своей ослепительной улыбкой, поглядывая то на Карлайла, то на Эдварда. Она пустила в ход все свое обаяние, смотрела из полуопущенных ресниц, пока сверялась с билетами. На меня она даже не взглянула, демонстративно уделяя внимание только Калленам. Они же не удостоили ее даже взгляда. Хотя Карлайл буквально излучал вежливость в отношении всех людей, даже не вступая в диалог.

Я взглянула на Эдварда, ухмыляясь, а он только поднял бровь в недоумении, и между бровей пролегла знакомая морщинка. Мы прошли в самолет, а я больше прохромала, чем прошла. Эдвард помог мне сесть, и я стала с нетерпением ждать, когда мы приземлимся на зеленой планете.

— Я что, снова был ослепляющим? — спросил Эдвард, посмеявшись. В этот раз ему удалось прочитать мои мысли. Все было и так понятно, как день.

— Бедная девушка, она так старалась! — в притворном ужасе я хихикнула.

— Я обращаю все свое внимание лишь на одну, ту, которую ждал так долго. — В его глазах разливалось жидкое золото, они затягивали в водоворот, а рука потянулась ко мне. Кончиками пальцев он провел по щеке, а я наклонила голову в его сторону, чтобы полностью прикоснуться к его ладони. От прикосновений меня бросило в жар. Эдвард легонько рассмеялся.

— Кстати об этом. О чем ты думала, когда мы зашли в аэропорт? Ты была чем-то расстроена? Я не понял твоих чувств. — На лице у него отобразилось все то же недоумение.

Мне не хотелось поднимать эту тему снова. Я догадывалась, что она приведет нас к больничному разговору, но и врать не могла. — Я вспомнила, как убегала отсюда несколько недель назад. — Я задумчиво смотрела на здание аэропорта, которое все быстрее отдалялось от нас.

— Прости, — в его голосе чувствовалась горечь. Я повернулась, чтобы лучше понять его чувства. На лице застыло выражение мученика.

— Ты в этом не виноват. Ведь ты спас мне жизнь, забыл? — Я мягко коснулась его щеки, как будто прикосновение могло по волшебству стереть это выражение лица. — Если бы не ты, я была бы мертва из-за своей ошибки.

— Белла, как ты не понимаешь. Если бы не я, тебе бы не пришлось рисковать жизнью. Платить собой за жизнь Рене. — Он сверлил меня взглядом, как будто считал, что я не понимаю очевидных вещей.

— Не забывай, если бы не ты, я даже не дожила бы до этого выбора. Меня бы расплющил фургон Тайлера. — Я не собиралась сдаваться. Во время этих объяснений я чувствовала тревогу на краю сознания, боялась даже подумать о том, к чему могут привести его эти рассуждения.

— И все равно, я приношу тебе больше бед, чем спасаю от них. Со мной ты в опасности каждую секунду своей жизни, не забывай.

— Мы снова, кажется, зашли в тупик. Но я не собираюсь сдаваться. Ты для меня лекарство от всех болезней, так и знай. — Я не собиралась продолжать этот разговор, поэтому отвернулась, чтобы не видеть его лица. На самом деле я боялась увидеть в нем эту безмолвную борьбу между тем, что он считал правильным и невозможным.

Он вздохнул, принимая мое молчание. Но я знала, что эта битва не выиграна. Он все равно остался при своем мнении и будет обдумывать это еще не раз.

1) Бедняку не хватает многих вещей, жадному — всего.

Вернуться к тексту