Пресс обычный, дюрасталевый (гет)

Осознание собственной глупости — вот то единственное, что ощущалось достаточно чётко. Вес собственного мужа, давящий на каждую клетку тела, и жуткое осознание того, что над всем этим находится медленно и неумолимо опускающийся многотонный дюрасталевый пресс.

Самая обычная шахта переработки отходов. Конвейер отключён, их обоих сбросили сюда дроиды, магнастражи IG-100, личные телохранители Гривуса. Только её глупости могло хватить на то, чтобы попасть в эту западню. И только её муж мог, не раздумывая, пойти следом. Ни единого шанса выбраться. Всё, на что хватило Энакина, — так это извернуться так, чтоб принять удар от падения на себя, а затем в кромешной, душной, давящей темноте медленно приближающегося многотонного монолита развернуться ещё раз. Аккурат так, чтобы оказаться над ней. Свою судьбу, разделённую на двоих, она ждала, ощущая на своей коже его дыхание. Разговаривать как-то не тянуло, не в этой ситуации, да и о чём тут можно говорить, когда жить осталось от силы минуту.

Быть раздавленной многотонной плитой дюрастали — о да, это отличный конец славного пути молодой дуры-идеалистки. Почему именно теперь, да вот просто как-то оно так, и всё тут. Момент, наверное, способствует. В темноте не ощущается времени, но и ежу было бы ясно, что что-то явно пошло не так.

— Эни? — Он не ответил, лишь его мерное дыхание куда-то в изгиб шеи говорит о том, что он ещё здесь.

Сколько прошло времени? Минута, минуты, часы? Отчётливо ощутила, как по коже стекла капелька пота, она была не её — вот то единственное, что было понятно. Муж едва заметно шевельнулся, но, когда ты придавлен чудовищной металлической глыбой, особо не пошевелишься, и только тут до госпожи сенатора начало доходить, что что-то не даёт прессу опуститься до конца. Сознание провалилось в душную пустоту, и сколько прошло времени было решительно не ясно. Переговоры, которых Энакин не хотел с самого начала, предупреждал, отговаривал, но куда там, ведь надо же всё решать миром. Единственное, на что согласилась, — так это закрепить под одеждой микрофон.

Всё тот же мерный звук дыхания супруга, и очень сильно хочется пить. Пить — вот та единственная мысль, что бьётся в голове, и, словно в ответ, тихий голос где-то у основания шеи, напряжённо, с трудом выталкивая каждое слово, шепчет:

— Справа, гидратор на спине, на поясе пенал. Возьми только одну. — И вновь давящая тишина. Трубка подачи воды отыскалась ровно там, где и сказал муж. С трудом выпростала из-под него руку, что почти тут же упёрлась в дюрасталевую стену шахты. Прямо сказать, с удобствами тут не фонтан, это тебе не пятисотлетие республики и уж точно не вечнозелёные сады Тида. Какие же глупости лезут в голову. Чуть выше — и рука упирается в висящую над ними многотонную глыбу, и только теперь до неё наконец-то доходит. Это Энакин, это любимый не даёт ей придавить их. Он держит весь этот груз буквально на себе. Ни вдохнуть, ни шевельнуться — все силы уходят только на одно. Как дотянулась до шланга гидратора, а также до пояса мужа, уже не запомнила, как и то, как именно отпила пару глотков горячей, чуть солоноватой воды и исхитрилась достать из ранее виденного ею тубуса одну, размером что-то около полутора сантиметров, округлую гранулу. На самом деле, много сложнее оказалось исхитриться её проглотить. А вот затем по воспалённому сознанию ударила простая в своём ужасе мысль. Мысль, что в такой позе она вот никак не сможет дотянуться до мужа. Ни воды, ни еды — без единого шанса. Сознание снова окутало забытие, из которого немилосердно вырвало отдающееся в шахте эхо.

— Пусто здесь, да, не чувствую живых я. — Не узнать магистра Йоду, просите что проще, а затем пришло понимание того, что спасение было так близко, а также того, что их не нашли не нашли и просто прошли мимо, оставив здесь умирать от долгой и мучительной смерти. Да, Энакин как-то заклинил проклятый пресс, но и выбраться без посторонней помощи им явно не суждено: шахта узка, просвет между прессом и стенами что-то около одного пальца. Достаточно для звука, но не тогда, когда ты придавлен семьюдесятью семью килограммами живого веса, а над ними ещё каких-то сорок тонн сверху.

Снова пустота, из которой вырвало столь знакомое бибикание и трели супружеского астродроида. Чьи-то голоса наверху, а затем глыба сдвинулась и ушла вверх. В шахту ударили лучи нашлемных фонарей.

— Генерал, генерал, вы живы? Парни, они здесь, спускаемся. — От силы минут пять, но показавшихся настоящей вечностью, и вот с груди убрали уже ставший таким привычным груз тела любимого. Больше нет ощущения его мерного дыхания. Наконец с огромным трудом удаётся посмотреть на наручный комлинк подхватившего на руки клона. Три часа ночи, двадцать второе число. «Прошло три дня, три дня», — вот та единственная мысль, что осталась в голове. Затем был медик и его несколько удивлённое сообщение, что всё хорошо. Поставил капельницу с чем-то прозрачным и вернулся к лежащему на гравиносилках мужу.

— Эни…

— Он без сознания, госпожа сенатор, — откликнулся стоящий рядом Рекс.

— Нам нужно на Набу. Капитан, я знаю, что нас уже похоронили или вот-вот это сделают.

— Откуда… — запнулся на полуслове клон, а затем продолжил явно погрустневшим голосом: — Да, поиски действительно остановили, приказ магистра Йоды. R2 он не отставал, пока мы не пошли проверять. Мэм, я…

— Не надо, Рекс, мой корабль, нам…

— Я распоряжусь, — отчеканил понявший всё без слов клон и, сделав пару шагов назад, принялся связываться с кем-то по внутренней связи. Её яхта появилась спустя примерно минут пятнадцать. С опустившегося трапа сбежал один из клонов из роты «браво». «Странно, что вообще их отличаю», — подумала Падме, а затем была транспортировка мужа до каюты, и, как это ни странно, она дошла сама. Передала управление R2 и, приказав принять курс на Набу, отключилась прямо в кресле пилота.

Уже очнувшись в королевском госпитале Тида, узнала о том, что маленький астродроид не только привёл её яхту домой, но также вызвал помощь и сообщил медикам первичный диагноз. Капельница, дикая слабость и стоящая у изголовья кровати королева.

— Вы получили запись, ваше величество? — Едва заметный кивок скрытой капюшоном головы. Визит неофициальный, и это понятно.

— Тогда…

— Корабль магистра Кеноби висит на орбите уже вторые сутки, я приказала не давать им разрешения на посадку. Сначала я хочу услышать о том, что случилось от вас. Из перевода астродроида и записи с вашего микрофона мы знаем, что магистр Йода буквально прошёл мимо вас. Мы не уверены.

— Они похоронили нас, и вся эта миссия — это личная просьба магистра Йоды, Энакин отговаривал меня. Я уверена, он чувствовал. Как он? Он жив?

— Генерал Скайуокер по-прежнему в коме. Его состояние, если так вообще можно говорить о таких, как он, является стабильным.

— Что вы имеете в виду, ваше величество? Он сильно пострадал? Какие травмы?

— В том-то и дело, что никаких, сенатор. Он просто в коме, и по палате летают вещи, всё в радиусе полутора метров над ним, а если положить его на спину, то в воздух поднимается уже он сам. Медики разводят руками. Дроиды и вовсе не могут подойти, их буквально отталкивает от него чем-то невидимым. Только живой персонал. Он дышит сам, ему поставили капельницу. Но мы по-прежнему не понимаем того, что же именно произошло. Из отчёта R2 мы знаем, что пресс был полностью исправен по крайней мере первые пару суток уж точно. — На лице Падме отразился неподдельный ужас, и королева невольно вздрогнула. — Что, что там произошло? — уже примерно догадавшись об ожидающих её словах, прошептала Джамилия.

— Это была ловушка от самой первой минуты и до падения в шахту. Энакин, то есть генерал Скайуокер, появился под самый занавес, он пытался не дать Гривусу скинуть меня в шахту, увы, но этот бой он проиграл. В шахту мы полетели вместе, а затем был только резко затихший уже у самого основания шахты лязг пресса. Помню падение, и как Энакин принял удар на себя, а затем развернулся и рухнул на меня, закрывая собой. Лязг метала, гул приводов и давящая тишина, смешанная с его тяжёлым дыханием. Боже, он держал эту глыбу всё это время, — не в силах сдержать бегущие по щекам слёзы прошептала Падме. — Он же не знает, он… — договорить о том, что именно он не знает, она уже не смогла, но и так было ясно, что, вероятнее всего, левитация предметов вокруг джедая, а также то положение, в котором их нашли… Скорее всего, мужчина в буквальном смысле не в курсе того, что всё уже позади. Его сознание до сих пор находится в той проклятой всеми богами шахте, и он всё ещё удерживает этой совершенно неведомой остальным смертным Силой тот ненавистный, многотонный пресс. Какие-либо комментарии были излишни, и в свете услышанного решение о том, чтобы передать, по сути, уже не единожды спасавшего Падме Наберрие, более известную как королеву с тронным именем Амидала, генерала в руки так требующего этого Ордена или нет, возможно только одно.

Набу обязана этому человеку миром и спокойствием, и жизнью, и меньшее, что вообще можно сделать, — так это как-то отплатить за его помощь и проследить хотя бы за тем, чтобы он получил надлежащее его случаю лечение. Распрощавшись с сумевшей найти в себе силы и успокоиться Падме, Джамилия покинула палату и по возвращении во дворец приказала установить канал связи с так и ожидающем на орбите «Переговорщиком». После чего, не позволив сказать тому и единого слова, просто дала прослушать уже обработанную и зафиксированную службой безопасности запись. Отчётливые слова магистра Йоды были как гром среди ясного неба так же, как и решение королевы. В посадке отказано.

— Члены Ордена обрекли мой голос в сенате на чудовищные страдания. Трое суток в кромешной темноте в шахте гидравлического пресса, и можете не утруждать себя своими словами о том, что тьма что-то там и как-то там скрывает. Ваш долг был проверить, а зная генерала Гривуса, проверить всё и не раз. Вы пренебрегли своим долгом, так по какой же причине, скажите мне, я должна последовать вашему примеру. Благодарю, но нет. Отныне и впредь джедаи не желанны на землях Набу. Вам тут не рады, прощайте.

Именно так и перевернулся до этого понятный и вполне устроенный мир, покинувшая спустя три дня госпиталь Падме долго стояла у палаты супруга, а затем, приняв для себя решение, попросила королевской аудиенции. Аудиенции, на которой поведала всё и про свои оговорки, что для неё генерал Скайуокер — это именно Энакин, и о том, что является его законной пусть и тайной супругой, а также о том, что муж хотел покинуть ряды Ордена и что лишь война помешала этим его планам.

— Он хотел лишь стать рыцарем, падавану не так-то просто покинуть Орден, а вот рыцарю… Просто встал и ушёл. Запретить они не смогли бы. Как говорил сам Энакин, многие могли бы уйти, но останавливает то, что они разве что не с рождения в храме. Ни семьи, ни дома, но Энакину было куда идти, мой дом всегда открыт для него. Он хотел служить здесь, на Набу. Уверена, талантливому пилоту нашлось бы место в рядах наших сил самообороны. А если нет, стал бы моим телохранителем. Все эти планы рухнули, едва началась война клонов. Энакина сковал долг перед республикой. Долг защищать и беречь. И он берёг, тайные встречи урывками: джедаи не одобряют любовь, а уж супружество… Конечно же, есть исключения, но не для него, они бы сделали всё, чтобы разлучить нас. А теперь они сделают всё, чтобы заполучить его ребёнка. Прошу вас, ваше величество. Врачи уже сказали, что Энакин… что он всё равно что мёртв, что то, что он дышит и всё ещё использует Силу, — это лишь видимость, что мой муж уже никогда не очнётся. Я не хочу, чтобы эти «поборники света» забрали то, единственное что он успел мне оставить.

— Они объявлены персонами нон грата, вы можете не безпокоиться. Что же касается вас, то, полагаю, длительный отпуск — это то, что вам нужно, вы сложите с себя полномочия сенатора, а позже, если найдёте в себе силы — а я искренне надеюсь, что это будет именно так — вы займёте место моего старшего советника.

— Благодарю вас, ваше величество.