Пресс обычный, дюрасталевый (гет)

Осознание собственной глупости — вот то единственное, что ощущалось достаточно чётко. Вес собственного мужа, давящий на каждую клетку тела, и жуткое осознание того, что над всем этим находится медленно и неумолимо опускающийся многотонный дюрасталевый пресс.

Самая обычная шахта переработки отходов. Конвейер отключён, их обоих сбросили сюда дроиды, магнастражи IG-100, личные телохранители Гривуса. Только её глупости могло хватить на то, чтобы попасть в эту западню. И только её муж мог, не раздумывая, пойти следом. Ни единого шанса выбраться. Всё, на что хватило Энакина, — так это извернуться так, чтоб принять удар от падения на себя, а затем в кромешной, душной, давящей темноте медленно приближающегося многотонного монолита развернуться ещё раз. Аккурат так, чтобы оказаться над ней. Свою судьбу, разделённую на двоих, она ждала, ощущая на своей коже его дыхание. Разговаривать как-то не тянуло, не в этой ситуации, да и о чём тут можно говорить, когда жить осталось от силы минуту.

Быть раздавленной многотонной плитой дюрастали — о да, это отличный конец славного пути молодой дуры-идеалистки. Почему именно теперь, да вот просто как-то оно так, и всё тут. Момент, наверное, способствует. В темноте не ощущается времени, но и ежу было бы ясно, что что-то явно пошло не так.

— Эни? — Он не ответил, лишь его мерное дыхание куда-то в изгиб шеи говорит о том, что он ещё здесь.

Сколько прошло времени? Минута, минуты, часы? Отчётливо ощутила, как по коже стекла капелька пота, она была не её — вот то единственное, что было понятно. Муж едва заметно шевельнулся, но, когда ты придавлен чудовищной металлической глыбой, особо не пошевелишься, и только тут до госпожи сенатора начало доходить, что что-то не даёт прессу опуститься до конца. Сознание провалилось в душную пустоту, и сколько прошло времени было решительно не ясно. Переговоры, которых Энакин не хотел с самого начала, предупреждал, отговаривал, но куда там, ведь надо же всё решать миром. Единственное, на что согласилась, — так это закрепить под одеждой микрофон.

Всё тот же мерный звук дыхания супруга, и очень сильно хочется пить. Пить — вот та единственная мысль, что бьётся в голове, и, словно в ответ, тихий голос где-то у основания шеи, напряжённо, с трудом выталкивая каждое слово, шепчет:

— Справа, гидратор на спине, на поясе пенал. Возьми только одну. — И вновь давящая тишина. Трубка подачи воды отыскалась ровно там, где и сказал муж. С трудом выпростала из-под него руку, что почти тут же упёрлась в дюрасталевую стену шахты. Прямо сказать, с удобствами тут не фонтан, это тебе не пятисотлетие республики и уж точно не вечнозелёные сады Тида. Какие же глупости лезут в голову. Чуть выше — и рука упирается в висящую над ними многотонную глыбу, и только теперь до неё наконец-то доходит. Это Энакин, это любимый не даёт ей придавить их. Он держит весь этот груз буквально на себе. Ни вдохнуть, ни шевельнуться — все силы уходят только на одно. Как дотянулась до шланга гидратора, а также до пояса мужа, уже не запомнила, как и то, как именно отпила пару глотков горячей, чуть солоноватой воды и исхитрилась достать из ранее виденного ею тубуса одну, размером что-то около полутора сантиметров, округлую гранулу. На самом деле, много сложнее оказалось исхитриться её проглотить. А вот затем по воспалённому сознанию ударила простая в своём ужасе мысль. Мысль, что в такой позе она вот никак не сможет дотянуться до мужа. Ни воды, ни еды — без единого шанса. Сознание снова окутало забытие, из которого немилосердно вырвало отдающееся в шахте эхо.

— Пусто здесь, да, не чувствую живых я. — Не узнать магистра Йоду, просите что проще, а затем пришло понимание того, что спасение было так близко, а также того, что их не нашли не нашли и просто прошли мимо, оставив здесь умирать от долгой и мучительной смерти. Да, Энакин как-то заклинил проклятый пресс, но и выбраться без посторонней помощи им явно не суждено: шахта узка, просвет между прессом и стенами что-то около одного пальца. Достаточно для звука, но не тогда, когда ты придавлен семьюдесятью семью килограммами живого веса, а над ними ещё каких-то сорок тонн сверху.

Снова пустота, из которой вырвало столь знакомое бибикание и трели супружеского астродроида. Чьи-то голоса наверху, а затем глыба сдвинулась и ушла вверх. В шахту ударили лучи нашлемных фонарей.

— Генерал, генерал, вы живы? Парни, они здесь, спускаемся. — От силы минут пять, но показавшихся настоящей вечностью, и вот с груди убрали уже ставший таким привычным груз тела любимого. Больше нет ощущения его мерного дыхания. Наконец с огромным трудом удаётся посмотреть на наручный комлинк подхватившего на руки клона. Три часа ночи, двадцать второе число. «Прошло три дня, три дня», — вот та единственная мысль, что осталась в голове. Затем был медик и его несколько удивлённое сообщение, что всё хорошо. Поставил капельницу с чем-то прозрачным и вернулся к лежащему на гравиносилках мужу.

— Эни…

— Он без сознания, госпожа сенатор, — откликнулся стоящий рядом Рекс.

— Нам нужно на Набу. Капитан, я знаю, что нас уже похоронили или вот-вот это сделают.

— Откуда… — запнулся на полуслове клон, а затем продолжил явно погрустневшим голосом: — Да, поиски действительно остановили, приказ магистра Йоды. R2 он не отставал, пока мы не пошли проверять. Мэм, я…

— Не надо, Рекс, мой корабль, нам…

— Я распоряжусь, — отчеканил понявший всё без слов клон и, сделав пару шагов назад, принялся связываться с кем-то по внутренней связи. Её яхта появилась спустя примерно минут пятнадцать. С опустившегося трапа сбежал один из клонов из роты «браво». «Странно, что вообще их отличаю», — подумала Падме, а затем была транспортировка мужа до каюты, и, как это ни странно, она дошла сама. Передала управление R2 и, приказав принять курс на Набу, отключилась прямо в кресле пилота.

Уже очнувшись в королевском госпитале Тида, узнала о том, что маленький астродроид не только привёл её яхту домой, но также вызвал помощь и сообщил медикам первичный диагноз. Капельница, дикая слабость и стоящая у изголовья кровати королева.

— Вы получили запись, ваше величество? — Едва заметный кивок скрытой капюшоном головы. Визит неофициальный, и это понятно.

— Тогда…

— Корабль магистра Кеноби висит на орбите уже вторые сутки, я приказала не давать им разрешения на посадку. Сначала я хочу услышать о том, что случилось от вас. Из перевода астродроида и записи с вашего микрофона мы знаем, что магистр Йода буквально прошёл мимо вас. Мы не уверены.

— Они похоронили нас, и вся эта миссия — это личная просьба магистра Йоды, Энакин отговаривал меня. Я уверена, он чувствовал. Как он? Он жив?

— Генерал Скайуокер по-прежнему в коме. Его состояние, если так вообще можно говорить о таких, как он, является стабильным.

— Что вы имеете в виду, ваше величество? Он сильно пострадал? Какие травмы?

— В том-то и дело, что никаких, сенатор. Он просто в коме, и по палате летают вещи, всё в радиусе полутора метров над ним, а если положить его на спину, то в воздух поднимается уже он сам. Медики разводят руками. Дроиды и вовсе не могут подойти, их буквально отталкивает от него чем-то невидимым. Только живой персонал. Он дышит сам, ему поставили капельницу. Но мы по-прежнему не понимаем того, что же именно произошло. Из отчёта R2 мы знаем, что пресс был полностью исправен по крайней мере первые пару суток уж точно. — На лице Падме отразился неподдельный ужас, и королева невольно вздрогнула. — Что, что там произошло? — уже примерно догадавшись об ожидающих её словах, прошептала Джамилия.

— Это была ловушка от самой первой минуты и до падения в шахту. Энакин, то есть генерал Скайуокер, появился под самый занавес, он пытался не дать Гривусу скинуть меня в шахту, увы, но этот бой он проиграл. В шахту мы полетели вместе, а затем был только резко затихший уже у самого основания шахты лязг пресса. Помню падение, и как Энакин принял удар на себя, а затем развернулся и рухнул на меня, закрывая собой. Лязг метала, гул приводов и давящая тишина, смешанная с его тяжёлым дыханием. Боже, он держал эту глыбу всё это время, — не в силах сдержать бегущие по щекам слёзы прошептала Падме. — Он же не знает, он… — договорить о том, что именно он не знает, она уже не смогла, но и так было ясно, что, вероятнее всего, левитация предметов вокруг джедая, а также то положение, в котором их нашли… Скорее всего, мужчина в буквальном смысле не в курсе того, что всё уже позади. Его сознание до сих пор находится в той проклятой всеми богами шахте, и он всё ещё удерживает этой совершенно неведомой остальным смертным Силой тот ненавистный, многотонный пресс. Какие-либо комментарии были излишни, и в свете услышанного решение о том, чтобы передать, по сути, уже не единожды спасавшего Падме Наберрие, более известную как королеву с тронным именем Амидала, генерала в руки так требующего этого Ордена или нет, возможно только одно.

Набу обязана этому человеку миром и спокойствием, и жизнью, и меньшее, что вообще можно сделать, — так это как-то отплатить за его помощь и проследить хотя бы за тем, чтобы он получил надлежащее его случаю лечение. Распрощавшись с сумевшей найти в себе силы и успокоиться Падме, Джамилия покинула палату и по возвращении во дворец приказала установить канал связи с так и ожидающем на орбите «Переговорщиком». После чего, не позволив сказать тому и единого слова, просто дала прослушать уже обработанную и зафиксированную службой безопасности запись. Отчётливые слова магистра Йоды были как гром среди ясного неба так же, как и решение королевы. В посадке отказано.

— Члены Ордена обрекли мой голос в сенате на чудовищные страдания. Трое суток в кромешной темноте в шахте гидравлического пресса, и можете не утруждать себя своими словами о том, что тьма что-то там и как-то там скрывает. Ваш долг был проверить, а зная генерала Гривуса, проверить всё и не раз. Вы пренебрегли своим долгом, так по какой же причине, скажите мне, я должна последовать вашему примеру. Благодарю, но нет. Отныне и впредь джедаи не желанны на землях Набу. Вам тут не рады, прощайте.

Именно так и перевернулся до этого понятный и вполне устроенный мир, покинувшая спустя три дня госпиталь Падме долго стояла у палаты супруга, а затем, приняв для себя решение, попросила королевской аудиенции. Аудиенции, на которой поведала всё и про свои оговорки, что для неё генерал Скайуокер — это именно Энакин, и о том, что является его законной пусть и тайной супругой, а также о том, что муж хотел покинуть ряды Ордена и что лишь война помешала этим его планам.

— Он хотел лишь стать рыцарем, падавану не так-то просто покинуть Орден, а вот рыцарю… Просто встал и ушёл. Запретить они не смогли бы. Как говорил сам Энакин, многие могли бы уйти, но останавливает то, что они разве что не с рождения в храме. Ни семьи, ни дома, но Энакину было куда идти, мой дом всегда открыт для него. Он хотел служить здесь, на Набу. Уверена, талантливому пилоту нашлось бы место в рядах наших сил самообороны. А если нет, стал бы моим телохранителем. Все эти планы рухнули, едва началась война клонов. Энакина сковал долг перед республикой. Долг защищать и беречь. И он берёг, тайные встречи урывками: джедаи не одобряют любовь, а уж супружество… Конечно же, есть исключения, но не для него, они бы сделали всё, чтобы разлучить нас. А теперь они сделают всё, чтобы заполучить его ребёнка. Прошу вас, ваше величество. Врачи уже сказали, что Энакин… что он всё равно что мёртв, что то, что он дышит и всё ещё использует Силу, — это лишь видимость, что мой муж уже никогда не очнётся. Я не хочу, чтобы эти «поборники света» забрали то, единственное что он успел мне оставить.

— Они объявлены персонами нон грата, вы можете не безпокоиться. Что же касается вас, то, полагаю, длительный отпуск — это то, что вам нужно, вы сложите с себя полномочия сенатора, а позже, если найдёте в себе силы — а я искренне надеюсь, что это будет именно так — вы займёте место моего старшего советника.

— Благодарю вас, ваше величество.

С момента разговора с её величеством прошло почти три года, а если точнее, то два и девять месяцев. Сегодня в доме Наберрие праздник, правнуку, сыну младшей внучки, два. Уже два, сколько же боли и переживаний предшествовали его рождению. Ставшая бледной тенью себя прежней, Падме тихо угасала, и только любовь и поддержка родных не давали ей угаснуть насовсем. Все в доме Наберрие понимали, что что-то надломилось там, в шахте. Беременность была тяжёлой: малыш капризничал, пинался. Казалось, он всё понимал и тоже очень переживал. Затем роды, хоть они прошли относительно нормально. Незадолго до них Винама Наберрие, что вот-вот станет прабабушкой уже в третий раз, не иначе как чудом уговорила внучку успокоиться и принять тот дар жизни, что остался ей от, как теперь уже было ясно, безмерно любимого ею мужчины.

Маленький свёрток, уютно устроившийся на руках, и шиканье родных на врачей. Всё-де оплатим, только молчите, не надо ей знать, что супруг уже не очнётся, что чуда не будет. Хватит уже, наговорились так, что едва беременность доносила. Ещё почти год относительной тишины, а затем лечащий врач таки проговорился. Правда, эффект был, прямо сказать, противоположный. Не было ни истерики, ни слёз, лишь спокойное заявление, чтобы Энакина готовили к выписке. Спорить никто не стал, и именно так палата Энакина и переехала в дом Наберрие, и так как дроиды всё также не могли подойти к супругу, его состоянием занималась Падме. Показания приборов напрямую отправлялись в королевский госпиталь Тида, а Энакин по-прежнему продолжал лежать безсознательным пластом. Ни единой стандартной реакции организма. Постоянно расширенные до предела зрачки, отсутствие реакции на слух. Единственная причина, по которой ему всё ещё не констатировали смерть мозга, было его полностью самостоятельное дыхание. В итоге сошлись на необратимом ВС*. Необратимом потому, как в течение практически полутора лет пациент не демонстрировал хоть какого бы то ни было отклика на терапию. Он даже глаз не открывал, казался вечно спящим и если бы не его полностью самостоятельное дыхание, а также левитация предметов в палате, то диагноз изменился бы на запредельную кому или кому VI* уровня. Прогноз был неутешительным. Вероятность пробуждения колеблется где-то на пороге ноля и пяти процентов. Шансы совершенно ничтожны, так как больной вообще не реагирует ни на один из методов применённой к нему терапии, а королевский госпиталь это вам не заштатная больничка где-то на окраине Татуина.

Перепробовали реально и абсолютно всё, не помогло. Генерал-джедай по-прежнему не отвечал на зов внешнего для него мира. И спустя полтора года по настоянию супруги был переведён на домашнее лечение. Врачи за её спиной разводили руками и говорили родным, чтобы уговорили на специализированное учреждение по уходу. Те лишь качали головами.

— Упряма, как и её мать, не согласится, пусть лучше так, — изрекла матриарх семьи и более этот вопрос не поднимался. А тем временем маленький Эридан или просто по-домашнему Эри, маленькая копия своего спящего безпробудным сном отца, медленно подрастал. Малыш видел грусть в глазах матери и печалился вместе с ней, а когда ему исполнилось чуть более полутора лет, впервые продемонстрировал Силу. Тут же сделали тест.

— М-дя от папы ни на шаг, —прокомментировала светящиеся на мониторе тестера цифры матриарх семьи.

— Джедаям не отдам, — тут же вскинулась Падме.

— Да кто бы предлагал, успокойся и сядь, думать будем.

— А что тут думать, не отдам.

— И не надо, а вот делать-то что? Был бы здоров отец, так какой вопрос, да вот беда-то: нет отца, не поможет, не подскажет. Ты вот знаешь, как и что ему объяснять? А если он поранится? Молчишь! То-то же. Молчи и думай, вспоминай, может, говорил что. Мал он, но не зря же храмовники их такими и забирают, у всего есть смысл, а значит, и у этого он тоже есть, думай.

— Энакин ничего такого не рассказывал, иногда левитировал предметы, медитировал, но я не знаю как, он не объяснял, я только видела, что он делает нечто такое, что мне недоступно.

— Плохо, — констатировала матриарх, — я ещё не забыла тот ажиотаж, который поднял вокруг себя его отец, кажется, его избранным нарекли, и не смотри ты так, да, наводила справки. Ты что ж мнишь, что мы слепы? Да, твой брак с ним был тайной. Брак, но не союз. Хорошо хоть венчаться догадались. Честное слово, как дети. О малыше хоть подумали и на том спасибо. — Только теперь, слушая жёсткие, можно даже сказать, что жестокие слова бабушки, Падме поняла, какой же подарок сделал ей её Эни в тот день, когда уговорил венчаться. Она-то хотела, чтобы без этого, а он упёрся. Как чувствовал, а матриарх тем временем продолжила:

— Вижу, что дошло, и это хорошо, теперь ты понимаешь, что не будь записи о венчании, и тот же Орден в лёгкую бы отобрал ребёнка. Бастард, признание — равно позор рода, надавили бы куда надо, они умеют, а законнорождённого пуду банты им, а не мой правнук. Вот только думать надо, как его растить. Все эти цвета клинков, ситхи, джедаи, желающих найдётся более чем предостаточно. Анализ-то вот он, а о твоём муже говорили, мол, сильнее нет, и вот на тебе, здравствуй, мама, я твой сын, я в папу весь такой же няшка. Ты прости, я не виноват, что я такая вот заноза и на отца я так похож. Где нам искать того, кто проведёт его по пути, не уведёт в сторону, не склонит, не погубит в своих корыстных целях, где?

— Я не знаю, — тихо откликнулась только теперь осознавшая всю глубину надвигающейся проблемы Падме. — Я не знаю, но джедаи, они заставят его забыть родной дом, они и с Энакином пытались, да он был слишком взрослым, но, бабушка, ведь прожил же он как-то до девяти, и ведь никто же даже не заподозрил, а Татуин это точно не Набу.

— Вот и именно, что не Набу. Это там, на песчаном всеми забытом шарике, никто и ни о чём не знал. А здесь, здесь о нём знают, знают о том, кто его отец, знают и ждут, ждут, когда можно будет заполучить малыша.

— Значит, надо придумать, как обезопасить его, я поговорю с Эри, он умничка, он поймёт, что надо быть осторожнее.

— Ему едва полтора — не особо верю, что он поймёт, что мама в печали. Хотя возможно, возможно. Я слышала, такие, как он, чувствительны к эмоциям, попробуй дать ему понять, что тебе больно, если он использует Силу.

— Он не поверит, он знает, что это не так, я знаю, он всегда приходит меня утешать. Он знает, просто рассказать не может.

— Плохо, но тут ничего не поделать.

Через несколько дней малыш весело бегал по дому, он не иначе как чудом услышал слова своей мамы и бабушки, и словно рукой сняло. Не летают по дому ни чашки, ни печенье, только робкая улыбка малыша каждый раз, когда он сам руками берет то, что мог бы просто призвать Силой. Родные улыбаются и подбадривают, дескать, да, вот так вот правильно, молодец. Вот только глаза мамы такие грустные. Держать всё в себе почти невыносимо, хочется кричать, бегать, звать на помощь, но кого звать? Никто не услышит! Мама опять грустит, она была с папой, малыш слышал, как она плачет, бережно поправляя только что заменённую капельницу.

— Мама?!

— Всё хорошо, сынок, не переживай, всё хорошо.

«Неправда», — отдаётся где-то в голове, — «Не хорошо». — Иногда кажется, что слышно чей-то ласковый голос, он так далеко, он добрый, но слов не разобрать, а если украдкой подойти к комнате папы, то становится так тяжело. Будто огромный груз придавливает к полу.

— Папа… — А в ответ лишь тишина и никто, никто не замечает.

Так пролетело полгода, долгие-долгие полгода. Именно тогда, видя, как всё сильнее грустит мама, будто увядающий цветок, Эри и решился. Невидимый барьер, что не пускает к комнате папы, раннее утро, но сегодня он не уйдёт, сегодня он обязательно справится. Шаг, ещё и ещё, коснуться дверной ручки и, собрав все силы, разом отворить дверь. Как же сложно, но стоило переступить порог, как вмиг стало очень легко. Словно преодолел невидимый барьер, а за ним оказалось чувство настоящего полёта. Подойти к кровати отца не составило труда, куда сложнее было взобраться, а затем взять за руку и что есть мочи закричать.

— Папа, ПАПА, проснись!

На полный отчаяния детский зов влетела мама.

— Эри…

И именно в этот момент все предметы в комнате как по команде падают на пол. Нет больше той Силы, что их удерживала. Всё, исчезла, а взамен едва заметное шевеление. Жуткие, практически чёрные глаза распахнулись. Малышу хватило и этого, упал на пол и разревелся, а Падме, ещё сама не понимая что и где, просто прижала к себе внезапно зашевелившегося мужа, а в следующий миг поняла, что это уже он прижал её к койке.

— Эни, тише, прошу успокойся, родной мой, милый мой. Всё хорошо. Всё в порядке, прошу только тише. Тебе нельзя, я так люблю тебя, — целуя его, через слово шептала прижатая к подушке Падме, параллельно старясь высвободиться из неожиданно очень сильной хватки супруга. На то, чтобы просто достучаться до его явно замутнённого сознания, ушло добрых минут пять, пять минут, за которые успела передумать всё и даже с жизнью попрощаться: уж больно сильно прижал к себе, так, что и вовсе не вдохнуть. Но вот объятья ослабли, и Энакин предпринял попытку подняться на локтях. Где-то внизу навзрыд ревёт перепуганный сынишка, а дома-то кроме них никого. Племянницы в школе. Родители и бабушка ушли по делам. А Сола с мужем, да, недалеко, но тем не менее не в этом доме.

Попытка встать с треском провалилась, и благо сильно похудевший супруг вновь завалился на неё. Попытался оглядеться в явной попытке разобраться в происходящем. И вновь угодил в объятья таки вывернувшейся из-под него Падме.

— Нельзя, рядом чужие, — просипел едва способный говорить Энакин, на что в ответ получил полный недоумения взгляд наполненных неподдельным счастьем глаз и новую порцию горячих поцелуев. Какого же труда стоило отстраниться и вновь просипеть о том, что совсем рядом находится кто-то рангом никак не ниже магистра. Счастье в глазах жены сменилось столь же сильным недоумением, а затем просьбой хотя бы показать где. Левая рука с огромным трудом шевельнулась и указала куда-то в пол. И приподнявшаяся над супругом Падме с интересом посмотрела на с любопытством смотрящего на них Эри.

Сынок сидел на полу и уже и забыл плакать и вместо слёз с огромным интересом смотрел на нечто для него совершенно новое и от этого очень даже интересное.

— Это? Нет, это не джедай, это наш сын, — словно о чём-то само собой разумеющемся ответила жена.

Ступор, отобразившийся на лице супруга, лучше тысячи слов показал, какую же глупость она только что сморозила, но делать нечего сказанного не воротишь. Это ведь для неё Эри воспринимается как нечто само собой разумеющееся, а вот для Энакина… «Да он же даже не в курсе был!» — едва эта мысль дошла до её сознания, как единственное, что осталось, — так это улыбнуться и прошептать:

— Ты спас нас, спас нас обоих, прости, я сама не знала о нём. Иначе бы и не подумала.

— А я ведь говорил…

— Прости свою глупую и непоседливую жену. И не спорь, умоляю, у меня было достаточно времени на то, чтобы осознать, кто из нас и в чём конкретно виноват. Это я влезла во всё это с головой, прости меня, Эни, если можешь, прости.

— Сын, — как-то тупо-обречённо пробормотал Энакин.

— Угу, его Эри зовут, точнее, Эридан, но дома просто Эри.

— Эри, сын, — вновь сипло пробормотал Энакин, а затем, даже не шелохнувшись, поднял изумлённого ребёнка над полом и пристроил его на кровати. — Ну что ж, давай знакомиться Эри, сознавайся, маму берёг? — собрав все наличествующие силы и придав осипшему голосу побольше бодрости произнёс Энакин.

—Дя! — совершенно счастливо ответил улыбающийся во все наличествующие зубки белокурый малыш.

— Это хорошо, а то я вот не справился.

— Неплавда!

— Уверен?

— Дя!

— Ну раз так, то не спорю. — И, поудобней откинувшись на подушку, продолжил: — Пад, он шикарен.

— Весь в папу, — смущённо, уткнувшись в плечо так внезапно ожившего мужа, пробормотала явно пытающаяся скрыть зардевшиеся щёки Падме.

— Это ты так намекаешь на то, что шикарен на самом деле я? Знаешь, до всего этого я бы, наверное, согласился, а вот теперь… Не заслужил, прости. Ведь это я подарил тебе отнюдь не самые счастливые годы. Кстати, сколько? Вижу, что больше одного, но я в детях, прости, не силён.

— Три года и два месяца, — явно погрустневшим тоном откликнулась Падме.

— Мама, ну не плачь, я ведь разбудил папу, и печеньки беру руками. Теперь ведь всё хорошо, — чуть не плача залепетал такой невозможный и такой милый белокурый малыш. Ответом ему был придушенный всхлип, и Энакин, собрав остатки своих физических сил, пристроил свою руку так, чтобы накрыть ею голову любимой и тихонько зарыться в густые, как и прежде пахнущие травяным шампунем волосы.

— Я вынужден присоединиться к сыну, — едва слышимо просипел окончательно выдохшийся Энакин и спустя миг провалился в забытие.

Первые секунды было очень страшно, уже и не вспомнить, где прочла, что такое бывает, что человек приходит в себя, говорит своё последнее «прощай» и всё, больше его уже не дозваться. Но обстановку разрядил всё также сидящий на кровати Эри. Малыш совершенно беззастенчиво перебрался поближе к отцовскому плечу и с совершенно невозможной для трёхлетнего малыша серьёзностью заявил, что папа устал и спит. Не поверить сыну, особенно если большего желание и в мире-то не сыскать…

Практически весь день пролетел в каком-то полусне. Сначала просто наблюдала за умостившимся на плече мужа Эри. Малыш оккупировал правое плечо супруга и очень быстро отправился в царство Морфея. Затем, где-то через час, быть может полтора, пошла на кухню и занялась готовкой. Бездумно и машинально нашинковать положить, сварить, обжарить, нужное подчеркнуть. Именно за этим занятием её и застали вернувшиеся домой родители. Едва перекинулись парой фраз, как дом огласил требовательный зов сына.

Проснулся малыш только вечером. В животе немилосердно урчало, и Эри решил позвать маму. Правда, первым свои невозможно синие глаза распахнул разбуженный немилосердным детским криком отец. Именно за этими гляделками глаза в глаза их и застала принёсшаяся на зов сына Падме.

Лежащий на жутко навороченной медицинской платформе Энакин и буквально улёгшийся у него на груди Эри.

— Ты звал, — наконец-таки решилась прервать эту немую сцену прислонившаяся к косяку Падме, и сразу две пары невозможно голубых глаз перевели своё внимание на вновь вошедшего.

— Привет! — просипел Энакин.

— Привет, выспался?!

— Думаю, да.

— Мама ням-ням, и папа тоже ням-ням, — радостно вклинился Эри.

— Эм… Эри, иди на кухню, я сейчас приду и подогрею.

— А папа, он тоже пойти? — смешно хмуря белёсые бровки, выдал малыш.

— А папа… папе надо вызвать врача, папа у нас полюбому на диете и не спорит, ведь так, папа? — Ответом ей был едва заметный кивок.

Следующие полчаса планомерно наращивали шум и гвалт. Началось с того, что Эри с радостью носился по дому с воплями «уля, мне моно всё», а затем добавились вернувшееся в дом старшее поколение, до них наконец дошёл тот факт, что дорогой зять таки почтил сей мир своим сознательным присутствием, и довершил картину наконец-таки вызванный Винамой Наберрие врач. Последний, правда, не бегал и не суетился. Быстро провёл диагностику и спустя немногим более часа вынес вердикт о совершенно завидном здоровье пациента, после чего выдал все необходимые предписания и рекомендации, и удалился.

Державший ушки на макушке, Энакин то и дело кривился, ну не забыл он ещё того, какой является диета в палатах целителей, да и на медицинской станции вот ни разу не сахар. Именно поэтому, стоило врачу только заикнуться о специализированном реабилитационном центре, как Энакин сделал всё, что только мог, чтобы показать, что ему и тут хорошо. Как итог, ещё полчаса наблюдал за тем, как погрузившаяся в чтение выданных уже ушедшим врачом рекомендаций Падме что-то монотонно отмечает и перелистывает.

— Прости, солнце, — уже более бодрым и куда как менее осипшим голосом пробормотал имеющий совершенно несчастный вид Энакин. Трудами врача слизь, скопившаяся на голосовых связках, была удалена, и к нему наконец-таки вернулся голос. Вот только вместе с голосом вернулась и совесть, и именно она-то и орала в набат. Орала о том, что он, Энакин, жуткий эгоист, повисший на шее любимой и даже не подумавший о том, что если не медперсонал, то кто-то ведь должен заниматься его реабилитацией. А учитывая ту серьёзность, с которой Падме вчитывалась в строчки, отображаемые на экране датапада…

— Что? Ты о чём? — подняла глаза от уже практически составленного расписания тренировок, массажей, кормлений и водных процедур Падме.

— Я жуткий эгоист, прости.

— О чём ты, Эни!

— Я… ну ведь это я не захотел в больницу и, в общем, это, ну…

— А то, что крайние два года ты и так провёл в этой самой комнате, нет? Тебе это ни о чём не говорит? К тому же ты уже спалился, — с лукавой улыбкой закончила Падме и, быстро сделав ещё несколько пометок в планшете, удалилась из комнаты раньше, чем Энакин успел осмыслить её слова и дать хоть какой бы то ни было ответ.

Так и получилось, что пребывающий в полной растерянности Скайуокер принялся пытаться понять, в чём же именно он спалился и о чём же всё-таки говорила жена. Получалось, надо сказать, откровенно не очень. Минут где-то через двадцать, правда, озарило догадкой, что так хорошо сохраниться он мог только и исключительно в случае, если всё это время за ним неустанно кто-то следил. К этому прибавились оговорки врача о том, что обслуживать его в принципе мог только и исключительно живой персонал, что какой бы дроид ни был модификации, подойти, а уж тем более прикоснуться…

Извилины медленно со скрипом провели анализ поступивших данных, и наконец до его ещё, судя по всему, сонного сознания дошёл простой и непреложный в своём безобразии факт. Факт, гласивший, что он уже давно и плотно оккупировал шею супруги и не просто оккупировал, а ещё и ноги свесил. Единственным непонятным остался момент со спалился. «В чём или чем, что я такого сделал, вот что?» — Именно за этими размышлениями его и застала вернувшаяся в комнату Падме. В руках у неё был изящной работы деревянный поднос. Оный тут же отправился на прикроватную тумбочку, а спустя миг Энакин с интересом наблюдал за тем, как его ложе, повинуясь изящным пальчикам жены, набравшим какую-то команду на пульте, перевело его в сидячее положение. После чего его безцеремонно наклонили и, подоткнув подушку, наконец позволили усесться поудобнее.

— Отвечаю на твой вопрос: Сила.

— Что, Сила? — с непониманием воззрился на жену Энакин.

— Ты едва проснулся и без каких-либо проблем поднял с пола Эри. Где наш сын, там и ты сам.

— ИДИОТ! — припечатал себя Энакин и тут же попытался этой самой Силой сделать ну хоть что-нибудь. В итоге чуть не уронил поднос, получил по шапке и затих, пока жена поставила поднос к нему на колени. Потом уже думать не получилось, запах чего-то почти прозрачного был до того одуряющим, что думать было можно только о еде. Попытался было поднять руку, да куда там, скривился от прострелившей боли. И, получив в награду насмешливый взгляд жены, уже успевшей вооружиться ложкой, благоразумно и сообразительно затих.

— Давай, солнце, ложку за меня, ложку за сына, ну и кто там у нас ещё в списке, за них тоже по ложке.

— Пад, я… — договорить не получилось, ибо явно непонятно, где поднаторевшая госпожа сенатор профессионально заткнула рот оказавшейся в нем ложкой с бульоном. — М-м-м… — выдал проглотивший первую порцию Энакин. — А?

— А Эри, по-твоему, кто кормил? Или ты думаешь, что ребёнка, который всё время пытается эту самую ложку у тебя отнять и далеко не всегда делает это посредством рук, очень легко накормить? Ты лучше радуйся, что всё самое сложное продрых. А то бы сам увещевал своё непокорное, как и ты сам, дитятко на тему съесть ну хотя бы одну ложечку.

— Ясно, — обречённо-успокоено выдохнул Энакин и, изобразив самого послушного в мире галчонка, принялся глотать свой нехитрый, но от этого не менее вкусный обед.

Суп, оказавшийся бульоном на каком-то там местном виде водорослей, к великому сожалению, как-то чересчур быстро закончился. Добавка, как оказалось, не предусматривалась, а в ответ на «а ещё есть?» Падме, мило продефилировав к двери, сообщила, что если он не хочет выть из-за боли в животе и таки заехать на постой в королевский госпиталь Тида, то добавки нет и не будет в ближайшие два часа. Зато воды сие не касалось. Правда, после пары глотков понял, что больше не влезет, а чуть погодя сообразил, что ему вот-вот потребуется утка. По крайней мере, в орденских палатах целителей было именно так. Милое, как он сам надеялся, моргание глазами и осторожный вопрос, сопровождавшийся предательски алеющими ушами — ну не привык он как-то обсуждать подобные вопросы с женой — привели к взрыву безудержного хохота.

Пришлось обижено надуться, ведь он же старался и ничего смешного в том, что он вот ну никак не сможет до туалета, ну вот никак и точка. В общем, ничего смешного в своём вопросе Энакин не нашёл и от того надулся ещё больше, а наконец понявшая его Падме со вздохом начала перечислять те системы, к которым он, как оказалось, всё также подключён.

Подробности жизни коматозника* заставили полыхать ушами, аки маковый цвет, а уж когда явно мстящая ему за три года отключки Падме показала на тюбик с надписью «вазелин» и целую упаковку одноразовых явно подходящего ей размера перчаток… В этот момент Энакин как никогда в жизни желал провалиться сквозь землю. Желательно до самого плазматического ядра этой прекрасной планеты, провалиться и там сгореть без следа.

Не удалось и с фактом того, что вот не далее как вчера ему делали промывание кишечника, сделать что-либо не удалось. А то, как жена легко и непринуждённо оперирует всеми этими заумными терминами. Всё это указывало на то, что она явно переквалифицировалась из политика в медработника, и такие вот перемены больно били по сознанию, требуя хоть как-то восстановить статус кво. Именно поэтому, стоило Падме заикнуться о том, что ему предстоит, как он тут же заявил, что рогом упрётся, но не позднее двух недель если не встанет, то уж до туалета добираться точно станет сам.

— Сам — так сам, — меланхолично пожимая плечами, ответила супруга, — а вот пока ты ни разу не сам, раз уж ты спать не намерен, то будем заниматься массажем. Если будет больно, скажи. Зная тебя, терпеть будешь до последнего, но советую проявить благоразумие. А иначе будешь опозоренно общаться с вазелином, свечами и столь полюбившейся тебе за крайние три года клизмой. — Клизму совершенно не хотелось, и именно поэтому Энакин очень старался. Правда, всё оказалось не так чтобы страшно, и то ли врач неверно оценил его состояние, то ли у него просто более высокий, чем у среднестатистического человека, болевой порог, но факт остался фактом: довольно-таки жёсткий массаж, начавшийся со стоп, практически не причинял дискомфорта, скорее даже наоборот.

Комментарий к 2

*Вегетативное состояние (также вегетативная жизнь) — отсутствие возможности к самопроизвольной психической активности из-за обширного повреждения или дисфункции полушарий головного мозга с сохранением деятельности диэнцефальной области и ствола мозга, сохраняющих вегетативные и двигательные рефлексы. Самое интересное — у этого состояния нет точных диагностических критериев. Человек с ВС может просыпаться с восходом солнца. И засыпать с его заходом. Им не нужен аппарат искусственной вентиляции лёгких, их сердце не остановится без явной на то причины.

**Кома — нарушения сознания, при котором у больного полностью отсутствует контакт с окружающим миром и психическая деятельность. В коматозном состоянии больной всегда лежит с закрытыми глазами не реагируя на звук и боль. Именно этим кома отличается от других видов нарушения сознания.

* * *

Он не выговаривает букву "Р" так что принцип скажи рыба, а в ответ селёдка в действии.

* * *

Для тех, кто не знает. Прибывающий в состоянии глубокой комы или низко функционального ВС, не нуждается в утке. Моча отводится через катетер. Кал практически не образуется так как питание в основном внутривенное, а энтеральное создано с учётом максимальной степени усвояемости. Для поддержания нормальной функции ЖКТ (желудочно-кишечный тракт) устанавливается Газоностральный зонд. Именно поэтому необходимость дефекации практически отсутствует. В зависимости от показаний больному раз в неделю две делается промывание ЖКТ по средством постановки анальной

Пролетела неделя, неделя, за которую жизнь медленно, но верно возвращалась в практически атрофированные долгой бездеятельностью конечности. Первыми ожили руки, точнее, это он сам их оживил. И пусть бы попробовали не ожить, ведь с пробуждения прошло каких-то три дня, а поражённая старшая сестра жены из дверного проёма с изумлением взирала на то, как устроившийся поудобнее мужчина с завидным упорством поднимает свой корпус на руках. Да, пока не полностью и ноги лежат на койке, но ты попробуй сделать так тысячу раз.

На третий день впервые посредством Силы пересел на поставленное женой рядом репульсионное кресло. Тогда же, улыбнувшись, демонстративно показал язык и заперся в туалете. Комната большая, можно даже сказать, что просторная. На пересадку ушло что-то около двух минут. Пока мыл руки, постановил, что всё не так уж и страшно и что от трубки вполне можно и избавиться. О чём, алея ушами, и сообщил жене, интересуясь, не может ли она вызвать врача. Вот только врач не потребовался, как оказалось, все эти зонды, катетеры и капельницы для жены никакая не новость.

Сказать, что избавиться от лишнего куска пластика в теле было приятно, значило бы ничего не сказать. Хотя, наверное, если бы эту процедуру делал дроид или просто медицинский работник, то, скорее всего, было бы совсем не так. Но так как катетер извлекла жена… в общем, немножко совместил приятное с полезным. В тот же день впервые за столь долгое время принял полноценную ванну. Мог бы, конечно, и сам, но раз уж предложили, то… В общем, млел под её чуткими пальчиками по полной и даже то, что чутка притоп, когда надувшаяся на уже и не вспомнить что именно жена макнула в ванну с головой, не так чтобы расстроило.

На следующий день был бассейн, и вот там-то ему досталось по полной, но не бывает худа без добра, и облегчившая вес вода позволила более углублённо заняться проработкой ног. Так и получилось, что упорство, любовь супруги и неустанные медитации вкупе с фирменным Скайуокерским упорством позволили, пусть и пошатываясь, но таки вполне полноценно стоять уже через каких-то две недели.

А в то время, пока Энакин с упорством взявшего след наштаха возвращал себе привычные с детства силу и подвижность, где-то на Корусканте сразу двое разумных задумались, что же именно делать и как быть. Внимание их обоих привлёк пронёсшийся по ткани мироздания детский крик. И если сидящий в тот момент в своём офисе канцлер Шив Палпатин, также известный как Дарт Сидиус, лишь усмехнулся и поприветствовал пробуждение своего, как он всё ещё верил, будущего ученика, то буквально вышвырнутый из своей медитации Йода, так и не разобрав того, что за этим полным мощи Великой воплем последовал ответ, решил, что столь сильного ребёнка надо немедленно забрать в Орден. Что второй такой ошибки не будет, что раз они потеряли первого избранного, то второго, этот небывалый дар Силы, они не проворонят.

Следующие несколько дней Шив Палпатин работал как проклятый, но никакие заседания комитетов, подкомитетов и даже самого сената не могли заглушить всё нарастающий и словно бы что-то требующий гул. Сама Сила требовала действовать, но вот что, куда и где — полная тишина. Наконец не выдержав, отменил все встречи и, запершись в покоях, погрузился в глубокую медитацию, а по прошествии десяти минут уже нёсся к личной яхте. Потом, всё потом, сейчас он должен быть совершенно точно не тут. Повезло, что вовремя сориентировавшийся помощник дал срочный дипкоридор и, основываясь на едва поступившем плане полёта, запросил Набу.

Прибытие канцлера состоялось буднично и тихо, ведь пока он был в гипере, Сейт Пестаж утряс все формальности и убедил всех и вся в том, что господина канцлера ни с того ни с сего замучила ностальгия по родине. Что визит частный и ни почётного караула, ни иных мероприятий не требуется. А тем временем, пока личная яхта канцлера совершала посадку в космопорту Тида, сидящий за столом Энакин с улыбкой посоветовал ждать высокого, но при этом неофициального гостя.

Сидящие за столом Наберрие удивлённо переглянулись, но вернувшийся к прерванному было занятию по поглощению наивкуснейшего лагура Энакин каких-либо уточнений так и не выдал. И, как следствие, додумывать пришлось уже самостоятельно. Благо знакомые знакомых и так далее. В общем, спустя минут двадцать о прилёте канцлера не знали только самые младшие, а учитывая предупреждение Энакина, а также то, что Падме совершенно серьёзно посоветовала прислушаться… В общем, к прибытию гостя всё было готово.

Шив Палпатин появился практически к ужину и, совершенно не скрывая того, что прибыл по душу одного из лучших своих генералов, этого самого генерала и оккупировал. Пожелал счастья принявшему его дому, здоровья высунувшемуся из-за косяка белокурому чуду, раскланялся с госпожой бывшим сенатором, после чего вместе с Энакином скрылся на уже практически погрузившейся в вечерние сумерки террасе.

Неспешная беседа под чай и приманенные откуда-то с кухни так понравившиеся Энакину лагуры. Вокруг да около ходили медленно, но рано или поздно всему подходит конец, вот и у этой игры на горизонте забрезжил финал. Одно вроде бы как неосторожное слово, вот только вместо ожидаемой напряжённости Энакин лишь расплылся в предвкушающей улыбке. Вот только эта улыбка… Так улыбаются только и исключительно хищники, хищники, которые не только загнали, но и успешно отобедали.

— Господин канцлер, я уже давно научился мило улыбаться, вам ли не знать, что стоило Ордену оказаться в ситуации, когда их статус защитников республики подвергся проверке на прочность, как выяснилось, что защитники из них, откровенно говоря, так себе. Ну кто из так называемых генералов-джедаев является реально успешной боевой единицей? Будем честны, до моей болезни это был я, мой учитель, Рам Кота и если высунулся из храма, то иногда Йода. Но последний высовывается крайне редко, а быть неуспешным магистру ордена, ну, скажем честно, не к лицу. Вот только тьма ему всё время что-то там скрывает, и оттого он и сидит в храме почти безвылазно. Операция чуть посложнее, как поступает ну прямо первейшей важности приказ, мол, генерал Скайуокер, нужны вы тут очень, — явно передразнивая вышеупомянутого магистра, произнёс Энакин. — А когда срочных и важных операции нет, то меня дёргают на Корускант торговать мордашкой. Вам ли не знать, что из перечисленных разве что на мне Сила в плане внешности не отдохнула.

— Однако, как неожиданно, Энакин, получается, что ты не очень-то одобряешь политику Ордена.

— А как можно одобрять то, чего попросту нет? Для вас вряд ли секрет, что я стараниями Падме был зачислен на командные курсы юстиции. Слушатель, экзамены за два курса сдавал онлайн. Думаете, откуда я такой успешный? Дар, обучение храма? Сила спаси, я за эти годы не помнил, когда нормально спал. Каждая свободная минута — это зубрёж тактик и стратегий. Чтение учебников и сдача тестов. Мне, господин канцлер, хватило первого боя. Стон Силы и безполезная трата ресурсов. Глупо, расточительно, невыгодно — нужное подчеркнуть. Конкретно мне нужное — это всё из перечисленного. А всё, на что хватило совета храма, — так это сообразить, что раз я успешный и мордой вышел, так, значит, оной мордой можно прикрыть всё. Свою лень, неудачи, растраты. Их всех не в генералы надо, а в начальную командную школу. Орден — это одна большая прозрачная клетка. Принцип жизни каждого джедая прост. Если уже не плохо — значит, уже хорошо так, эстетика и корм, идеальный расчёт и нет времени увидеть хоть что-то ещё.

Именно так воспитывают храмовников, я не воспитался, видит Сила, я видел это что-то ещё. А что видели юнлинги, они не помнят родных, у них нет ничего своего. Ты, конечно же, можешь покинуть храм, и в кодексе прямо введён запрет на прямое противодействие в желании покинуть стены храма. Ну да, разумеется, никто с мечом наперевес дорогу не заступит. Но как вы думаете, почему ушедших так мало?

— Ну, вероятно, их устраивает, — осторожно предположил Палпатин.

— Ха, так, да не совсем. Перед тем как покинуть стройные ряды храмовников, тебе сначала прочтут весьма долгую и поучительную лекцию о том, от чего ты отказываешься и какой ты весь неправильный, нетерпеливый. Ведь ты не дошёл буквально один шаг, а просветление-то, оно было совсем рядом, всего лишь руку протянуть. Если лекция не поможет и ты всё ещё твёрдо уверен в своём желании уйти, то тебе предложат чудесный документик, да-да, господин канцлер, в Ордене имеется чудесный такой документик. В нём имеется приблизительно пятнадцать позиций. Все они являются графами, требующими подписи того или иного магистра. А смысл их в том, чтобы на выходе у тебя в карманах не было ничего. Единственное, что дозволено, — так это выкупить собственную одежду, а отобрать у тебя попробуют всё. Начнут с меча, а закончат исподним, это, конечно, если ты не предоставишь документальное подтверждение того, что оное исподние или иной объект имеемого тобой имущества появился у тебя только и исключительно вследствие акта дарения. При этом оный акт не может быть связан с хоть каким бы то ни было заданием, полученным тобою под эгидой храма, а иначе это благодарение Ордену, так что вынь и положи на стол. Деньги, какие такие деньги, ты их как получил? Правильно, ты мечом махал, а мечом тебя махать кто учил? Правильно, Орден учил, так что доступ к средствам наличным вынь и положи. Или подтверди, что деньги тебе подарили, ну, к примеру, на день твой чудесный рождения, и вот тут-то упс и о чудо, а вы не найдёте джедая, который знает, когда этот день. Я не шучу, господин канцлер. В канцелярии Ордена информация, естественно, есть, а вот у тебя лично её нет. Я узнал об этом, потому как на свой десятый имел наглость попросить у Кеноби тортик и выходной. Оби-Ван был весьма и весьма удивлён, вы не поверите, но он даже не знал, что этот день большая часть разумных имеет желание как-либо выделить среди прочих.

Конкретно в моем случае им не достался бы мой дроид R2, а также комплект одежды, который мне презентовала супруга. Я тогда вашей милостью оказался в её охране, и надо было скрыть мою принадлежность к Ордену. Так она сама купила мне одежду, а будучи лицом подотчётным, оформила все бумаги как положено. Вот была бы умора, ведь из храма я бы вышел именно в этом самом комплекте одежды и совершенно босым. Ботинки она мне не купила, не подумали тогда, что могут понадобиться. А когда я узнал о бегунке, то решили, что она просто пришлёт за мной транспорт. Не сложилось, война.

— Однако, о таких подробностях я был не в курсе. Получается, что все джедаи — рабы Ордена!

— Приблизительно так, поверьте мне, дал бы им кто альтернативу — они бы вполне вероятно её приняли. Человек — это существо собственническое, ему необходимо иметь своё, и за это своё он будет сражаться, дайте ему своё, и вы сами всё увидите.

— Очень интересное предложение, но скажи, ты уже думал о том, что будешь делать? Официально ты всё так же состоишь в Ордене и…

— Ошибаетесь, господин канцлер, своё заявление об уходе, подписанное и имеющее открытую дату, я написал ещё тогда, когда война только началась. Оно хранилось у Падме, и она должна была передать его в Орден в нескольких чётко оговорённых случаях. Одним из них являлось условие получения мной травмы, не совместимой с продолжением действительной службы. И не надо удивляться, это чисто меркантильный интерес. Я не дурак, а на войне стреляют. Как генерал-джедай, я более чем могу умереть, и тогда всё причитающееся мне, согласно регламентам, досталось бы Ордену. Боевые, страховка, а в конкретно моём случае — это семьсот пятьдесят три тысячи республиканских кредитов. Ровно столько я стою как специалист и ровно такая сумма поступила на счёт моего фактического опекуна, и если бы не заявление, то этим опекуном был бы Орден. Да, господин канцлер, именно так. По сути, за каждого павшего или пострадавшего в бою джедая, будь то юнлинг, падаван или непосредственно рыцарь, Орден имеет нехилую такую копеечку. В моем же случае с момента получения заявления опека надо мной перешла к Падме Наберрие, так как она моя законная супруга. Она выкупила у Ордена мой меч, всего-то сто тысяч заломили. Вернула им курьерской доставкой мою грязную нестиранную робу вместе с исподним, в общем, мстительная у моей супруги натура. Но когда смотрел голофото, хохотал до упаду.

— Нестиранную, м-дя, однако.

— Ну, а что, ещё энергию и чистящие средства тратить? Как лапы загребущие, так это у них, а как тратиться, так нам, смертным.

— И то верно, и тем не менее какие у тебя сейчас планы? Ведь вряд ли ты собираешься и далее пребывать на иждивении супруги.

— Долечусь и буду служить в корпусе королевской охраны, это если, конечно, у вас нет более занимательного предложения, более подходящего к моим талантам и умениям. — Последнюю фразу Энакин произнёс таким тоном, что не понять прямого её намёка было бы решительно невозможно. Сидящий напротив Палпатин немного картинно поёрзал. И именно в этот момент по чувствам обоих одарённых ударило предупреждением об опасности. Энакин своих ощущение не скрывал, Палпатин же лишь внутренне напрягся. А затем на горизонте появились они.

Прячущие себя в Силе, но именно этим себя и выдавшие, ведь если очень долго прикидываться пустотой, то оная тебя и выдаст. А в следующий миг перед правой рукой канцлера завис не пойми откуда взявшийся световой меч. Машинально поймавший выключенную рукоять сейбера, одарённый с удивлением воззрился на её истинного владельца.

— Не красным же махать, а я, как вы понимаете, немного не в форме, учитель, — выделив последнее слово, спокойно прокомментировал Энакин.

— Интересно.

— И не говорите, но предлагаю не играть в игру «я знаю, что ты знаешь, что я знаю». Да, я в курсе, что вы, скажем так, принадлежите к несколько иной конфессии, для простоты назовём это так. Как и откуда я, пожалуй, умолчу, пусть будет моим маленьким секретом. Личных претензий у нас друг к другу нет. И если мы переживём эту ночь, то я с огромным удовольствием обсужу с вами уже маячащее на горизонте галактики будущее. Всё, что мне нужно, — это неприкосновенность моей семьи. Не так уж и много за верность сильнейшего одарённого галактики.

— Действительно.

— Тогда остальное я оставляю на ваше усмотрение. — Едва заметный кивок стал заменой ответа, а спустя три минуты Сила полыхнула первой угасшей жизнью. Тени один за другим отбывали в мир Силы, а так и оставшийся на веранде Энакин заботливо прикрывал восприятие сынишки щитами. В итоге до него добрались только двое, да и те были не в полном комплекте, а стоило им пересечь невидимую границу, как на их глотках сомкнулась чудовищная по своей мощи удавка.

— Не стоило вам будить меня, магистр, не стоило, — тихо прошептал в пространство Энакин и заметил, как едва заметно вздрогнул явно решивший проверить его на прочность Палпатин. Ну не могли бы эти двое пройти, если бы он сам того не пожелал, и раз прошли… Энакин очень многообещающие улыбнулся, а затем словно бы невзначай посоветовал не баловаться с Молниями Силы и с тем скрылся в глубине дома.

Уже вернувшись в свой собственный дом, да, вы можете не верить, но вы, вероятно, забыли о том, что канцлер Палпатин был есть и будет уроженцем Набу. Так что ничего удивительного в том, что его резиденция, а если ещё точнее, то дом, что когда-то принадлежал его семье, был более чем на месте. И именно в этом доме канцлер и пребывал, пребывал он в состоянии крайне задумчивом и оттого практически неотличимым от медитации. Вопросов было много, а уж прощальное пожелание Энакина… И вот как же тебя понимать-то, мой мальчик, что такое умудрился разбудить магистр, а в том, что речь шла именно и исключительно о Йоде, сидящий в позе для медитации Палпатин совершенно не сомневался. Как-то совершенно незаметно реальный мир сменился плетениями Великой, а затем, словно в насмешку всем его мыслям, по нервам будто молнией ударило понимание.

Избранный Силой, дитя силы, воплощённая воля Силы. «Как я мог забыть, как?» — выпадая из медитации и понимая, что сжимает собственную голову обоими руками, вопросил в пространство Палпатин.

— И правда, как? — словно бы в насмешку ответила пустота. Немного поёжившись и отогнав разбушевавшуюся было фантазию, мужчина продолжил размышлять.

«Если Энакин — это действительно воплощённая воля Силы, то тогда совершенно неудивительно то, что он знает. Так же вполне ясно, что до того инцидента никаких и близко похожих наклонностей у него не было. Вывод: это для мира он был в коме, а вот был ли он в ней на самом деле? Скорее всего, нет. Скорее всего, сие время было проведено весьма и весьма плодотворно, о чём весьма красноречиво говорят его сегодняшние действия. Надо же, даже учителем признал, вот так я и поверил, да и чему мне учить того, в ком воплотилась воля Великой?» — и вновь словно бы усмехнувшаяся темнота голосом Энакина ответила, что никогда не поздно учиться друг у друга.

— Даже так? — задумчиво произнёс в пространство сверкнувший золотом глаз Дарт Сидиус. «А если и так, то что с того. Предложение недвусмысленно, и, приняв участие, как в конце стало ясно, в небольшом показательном усмирении не пойми кем себя возомнивших одарённых, я по факту показал свою заинтересованность и намерения. И если всё, что мне сказали в ответ, так это не баловаться с Молниями, то может ли быть так, что сама Сила желает того, чего желаю и я? Неужели великая более чем благосклонна…» — Решиться озвучить даже мысленно было выше его личных сил, но даже того неоформленного посыла хватило на то, чтобы всесокрушающий своей мощью ответ Силы привёл в неописуемый восторг. Да, черт возьми, да, тысячу раз да, Империи быть, таково веление Великой, такова её озвученная воля, её желание и её условие. Всё озвучено и всё принято, иди и воплощай.

Спустя две недели прозвучал несколько видоизменённый приказ шестьдесят шесть. Ну не зря же, не зря Энакин так старательно описывал скрытые реалии Ордена. Уточнил у Тирануса, оказалось, что Скайуокер ещё и приуменьшил. Как итог, план пришлось корректировать, ведь причины считать, что озвученное не является волей великой, а как ещё можно интерпретировать то, что сказано практически прямым текстом. Да, тяжко, да, не хочу, но иногда есть такое слово как «надо», и уж лучше воплощённая воля Силы за правым плечом, чем кучка трупов, включая и свой собственный. А в том, что стоит ему поубивать всех орденских без разбора, как вершиной на этой горе трупов станет его собственный, он, Палпатин, как-то не сомневался.

В итоге всех джедаев на передовой арестовали за попытку совершения государственного переворота, ну хоть что-то не изменено в этом мире. Храм зачистили с чётким приказом не убивать тех, кто не оказывает сопротивления. Таковых из общего числа дееспособных поборников света была четверть. Лучшего и придумать было нельзя, ведь и волки сыты, и овцы целы. Совет полным составом заехал в мир Великой, а вот мастер-архивариус и ещё три десятка джедаев разных возрастов оказались полностью оправданным и с тех пор были всецело преданы воцарившемуся в галактике новому порядку.

Естественно, что не последнюю роль в этом сыграл срочно вызванный на Корускант Скайуокер, что он там сказал Иокасте Ню, вероятнее всего, на веки останется тайной, но вот факт был фактом: едва он покинул допросную, как мастер-архивариус ни с того ни с сего воспылала жаждой служения новому порядку. Её примеру последовали практически все уцелевшие, а кто отказался — принесли клятву. Поклялись в не препятствовании и были отпущены с миром. Такое решение далось не сказать чтоб легко, но когда Энакин наглядно продемонстрировал, что будет с теми, кто оную клятву преступил… В общем, каких-либо проблем с этой стороны не предвиделось. А затем всё время отобрало становящееся на ноги молодое государство. Последовавший совету Энакина, Палпатин отказался от применения Молний Силы и очень быстро осознал то, насколько вовремя он это сделал. Осознание того, что мог бы похерить собственное взращённое с таким трудом детище, больно било по самолюбию, но нет такого урока, который бы не пошёл на пользу, вот и этот не стал исключением.