Неучтенный фактор (джен)

На улице моросил мелкий дождь, который всегда бывает в Шотландии в конце апреля. Несмотря на то, что я наколдовал водоотталкивающие и согревающие чары, находиться на безлюдном кладбище было неприятно.

Я стоял перед надгробием, на котором было выгравировано «Камилла Томпсон 01.09.1955 — 15.07.1989». На заросшей травой могиле лежал одинокий букетик, сделанный из цветной бумаги детскими руками, при взгляде на который мне почему-то стало не по себе.

Я, скорее всего, забыл бы о женщине по имени Камилла Томпсон, если бы не случайная находка в нижнем ящике моего письменного стола.

Так уж повелось, что в этот ящик я убирал маловажную корреспонденцию, бесполезные справочники, открытки, в общем, всё то, что должен был давным-давно выкинуть, но по какой-то причине этого не сделал. В тот день мне нужно было найти «Влияние фаз луны на процесс приготовления сложносоставных зелий» — практически бесполезная книжка, которую я непременно бы выбросил, если бы она не была подарком профессора Синистры на прошлое Рождество. В этом справочнике я рассчитывал найти причину, почему улучшенная версия «зелья безоговорочного доверия» требовала для приготовления в два раза больше времени, чем предполагали расчеты.

Вот так, в поисках нужного справочника, я и нашел письмо от Камиллы Томпсон, написанное неровным почерком. Нельзя сказать, что с этой женщиной у меня были связаны приятные воспоминания. Уж не знаю, каким было основное место работы мисс Томпсон, но подрабатывала она тем, что поставляла в одну лавку в Лютном некоторые ингредиенты для темномагических зелий: сердце самоубийцы, кожа утопленника, плоть нерожденных младенцев и прочую гадость. Платили за это хорошо, а деньги ей были нужны для каких-то магловских лекарств.

В этой лавке мы и познакомились. Симпатичная девушка с длинными светлыми волосами, карими глазами, милыми ямочками на щеках и изящной фигурой, разумеется, сразу привлекла моё внимание. Наше общение быстро перетекло от обсуждения ингредиентов зелий в более примитивную плоскость. И какое-то время всех всё устраивало: я получал всё, что нужно было молодому мужчине, она не стеснялась просить у меня за это деньги. Идиллия была нарушена одним весенним утром, когда Камилла сообщила о своей беременности. В мои планы не входило обзаводиться детьми в девятнадцать лет, тем более, с этой женщиной, поэтому я вручил ей настойку заунывника и велел выпить и убираться прочь. Она назвала меня кретином, но флакон всё-таки забрала, поэтому я решил, что проблема решена.

Оказалось, что Камилла зелье всё-таки не выпила — об этом она писала в своем письме, а так же просила денег на содержание моей дочери. Первым желанием было бросить конверт в камин и забыть об этом. Слишком много проблем сулило появление в моей жизни ребенка и бывшей любовницы. Но, по причинам, непонятным и мне самому, письмо я так и не сжег.

И вот сегодня я узнал, что Камилла умерла полтора года назад от передозировки наркотиков — самая нелепая смерть для человека, у которого на попечении малолетний ребенок. Теперь мне предстояло явиться в «Реабилитационный центр им. Св. Эндрю» в Эдинбурге, ведь именно там жила девочка по имени Рослин Томпсон. Там я смогу убедиться, что ребенок действительно мой, и решить, что делать дальше: оставить всё по прежнему или воспользоваться разумным предложением Альбуса.

Я положил к памятнику небольшую веточку розмарина<note>Стойкий запах розмарина отождествляют с памятью, с постоянством и приверженностью к воспоминаниям. Традиционно при погребении розмарин кладут на гроб как символ того, что ушедший не будет забыт; в западных странах по сей день его сажают на могиле.</note> и аппарировал прочь.

* * *

Помнится, мама говорила, что детские приюты — самое ужасное место на свете. Это место, где дети, самые чистые и светлые создания, превращаются в озлобленных монстров, готовых растерзать любого, кто хоть чем-то от них отличается. Она, сама, выросшая в маленьком приюте при церкви на юге Ирландии, знала об этом не понаслышке. Мама рассказывала, что девочки-послушницы, при взрослых изображавшие из себя невинных овечек, оставшись без присмотра, жестоко издевались над ней, избивали и портили ее немногочисленные вещи. Причиной этому было якобы то, что мама была сумасшедшей, ведь она видела призраков, полтергейстов, а также жуткие фигуры в черных балахонах — дементоров.

Разумеется, сумасшедшей мама не была. Уже гораздо позже она узнала, что такие люди как она называются сквибами — потомки волшебников, так и не получившие волшебную силу и считающиеся изгоями в своем мире. Догадалась мама и о том, что оказалась в приюте не случайно: скорее всего, волшебная родня стерла ей память и отправила в магловское захолустье, как говорится, «с глаз долой, из сердца вон». Что удивительно, она не озлобилась на волшебников и все, что с ними было связано. Наоборот, узнав, что я волшебница, она была счастлива. Вместе со мной она радовалась каждому проявлению у меня магии. Будь она сейчас жива, моя жизнь была бы совершенно другой. Но, к сожалению, мамы нет уже почти два года. И я живу в приюте.

Если честно, то место, где я сейчас живу, не совсем приют. Это реабилитационный центр для детей из неблагополучных семей. Туда помещаются дети преступников, алкоголиков, наркоманов и прочие «сливки» общества. Делается это для того, чтобы изолировать нас от нормальных детей и, по возможности, перевоспитать.

Я считаю, в том, что я оказалась в таком месте, виноват только Хэнк. Так зовут мужчину, с которым мама решила начать жить вместе, когда мне было семь лет. Она познакомилась с ним в обществе анонимных наркоманов. На тот момент она работала в похоронном агентстве, уже много лет не употребляла наркотики и жила нормальной жизнью, в отличие от Хэнка, который только-только решил бросить вредную привычку. В общем, силы воли у него хватило ненадолго, и он начал употреблять уже спустя несколько месяцев, а вместе с ним сорвалась и мама. Вскоре она потеряла работу. Из дома стали исчезать деньги, а на смену им приходили скандалы, драки, сомнительные компании. Через год после начала их отношений Хэнк забрал последние деньги из дома и исчез в неизвестном направлении, оставив маме только долги и героиновую зависимость.

До последнего я мечтала, что мама сможет перебороть свою зависимость и мы снова заживем как прежде, но чуда не случилось. Мама умерла, когда мне было девять, а я попала в реабилитационный центр.

Первое время я надеялась, что меня заберет кто-то из маминых друзей. Думала даже, что, может быть, придет мой непутевый папаша, про которого я знала лишь то, что он бросил маму во время беременности. Но никто не приходил, и я смирилась с мыслью, что останусь жить в центре.

Теперь я понимаю, почему мама говорила о приютах, что это самое ужасное место на свете. Другие дети сразу поняли, что я отличаюсь от них, и я быстро стала изгоем. Ведьма, уродина, сумасшедшая — самые безобидные из моих прозвищ. В открытую надо мной боялись издеваться, поэтому я чаще всего сталкивалась с испорченными вещами и гадостями, которые писали про меня на стенах центра. Кто-то даже умудрился нацарапать на моем окне слово «ведьма», решив, видно, что это что-то обидное. Но для меня это прозвище — самое приятное прозвище в моей жизни. Слыша его, я вспоминала, как мама радовалась, когда я однажды заставила тарелки летать по кухне или когда в другой раз игрушечная лошадка начала скакать по комнате как живая.

В общем, пытаться колдовать мне нравилось. Это гораздо лучше, чем ходить на уроки с придурками-одноклассниками. Поэтому сегодня я решила прогулять занятия и отправиться в свое любимое место — на заброшенную стройку в двух кварталах от приюта, — чтобы попробовать что-то наколдовать.

В этот раз все мои попытки оказались безуспешны: камни отказывались двигаться с места, а шприцы, валяющиеся на полу, превращаться во что-то другое. Впрочем, так происходило практически всегда: сотворить что-то по-настоящему волшебное у меня получалось, только когда я испытывала сильные эмоции. Например, однажды меня сильно разозлила соседка по комнате, Джессика. Тогда я почувствовала, как горячая волна ярости распространяется по моему телу, и в следующую секунду сумка Джессики загорелась. Сама она не пострадала, к сожалению. Зато теперь все дети отказывались жить со мной в комнате, и я жила одна. Терпеть не могу жить с соседями: почему-то я могу чувствовать их эмоции, а иногда даже видеть воспоминания, и от этого у меня жутко болит голова.

На улице шёл мелкий моросящий дождь и дул не по-майски холодный ветер. И хоть я и находилась под крышей, все равно промокла и замёрзла. Так что после нескольких часов, проведенных на стройке, я решила вернуться в центр, проскользнуть в свою комнату и проваляться остаток дня под одеялом.