Неучтенный фактор (джен)

На улице моросил мелкий дождь, который всегда бывает в Шотландии в конце апреля. Несмотря на то, что я наколдовал водоотталкивающие и согревающие чары, находиться на безлюдном кладбище было неприятно.

Я стоял перед надгробием, на котором было выгравировано «Камилла Томпсон 01.09.1955 — 15.07.1989». На заросшей травой могиле лежал одинокий букетик, сделанный из цветной бумаги детскими руками, при взгляде на который мне почему-то стало не по себе.

Я, скорее всего, забыл бы о женщине по имени Камилла Томпсон, если бы не случайная находка в нижнем ящике моего письменного стола.

Так уж повелось, что в этот ящик я убирал маловажную корреспонденцию, бесполезные справочники, открытки, в общем, всё то, что должен был давным-давно выкинуть, но по какой-то причине этого не сделал. В тот день мне нужно было найти «Влияние фаз луны на процесс приготовления сложносоставных зелий» — практически бесполезная книжка, которую я непременно бы выбросил, если бы она не была подарком профессора Синистры на прошлое Рождество. В этом справочнике я рассчитывал найти причину, почему улучшенная версия «зелья безоговорочного доверия» требовала для приготовления в два раза больше времени, чем предполагали расчеты.

Вот так, в поисках нужного справочника, я и нашел письмо от Камиллы Томпсон, написанное неровным почерком. Нельзя сказать, что с этой женщиной у меня были связаны приятные воспоминания. Уж не знаю, каким было основное место работы мисс Томпсон, но подрабатывала она тем, что поставляла в одну лавку в Лютном некоторые ингредиенты для темномагических зелий: сердце самоубийцы, кожа утопленника, плоть нерожденных младенцев и прочую гадость. Платили за это хорошо, а деньги ей были нужны для каких-то магловских лекарств.

В этой лавке мы и познакомились. Симпатичная девушка с длинными светлыми волосами, карими глазами, милыми ямочками на щеках и изящной фигурой, разумеется, сразу привлекла моё внимание. Наше общение быстро перетекло от обсуждения ингредиентов зелий в более примитивную плоскость. И какое-то время всех всё устраивало: я получал всё, что нужно было молодому мужчине, она не стеснялась просить у меня за это деньги. Идиллия была нарушена одним весенним утром, когда Камилла сообщила о своей беременности. В мои планы не входило обзаводиться детьми в девятнадцать лет, тем более, с этой женщиной, поэтому я вручил ей настойку заунывника и велел выпить и убираться прочь. Она назвала меня кретином, но флакон всё-таки забрала, поэтому я решил, что проблема решена.

Оказалось, что Камилла зелье всё-таки не выпила — об этом она писала в своем письме, а так же просила денег на содержание моей дочери. Первым желанием было бросить конверт в камин и забыть об этом. Слишком много проблем сулило появление в моей жизни ребенка и бывшей любовницы. Но, по причинам, непонятным и мне самому, письмо я так и не сжег.

И вот сегодня я узнал, что Камилла умерла полтора года назад от передозировки наркотиков — самая нелепая смерть для человека, у которого на попечении малолетний ребенок. Теперь мне предстояло явиться в «Реабилитационный центр им. Св. Эндрю» в Эдинбурге, ведь именно там жила девочка по имени Рослин Томпсон. Там я смогу убедиться, что ребенок действительно мой, и решить, что делать дальше: оставить всё по прежнему или воспользоваться разумным предложением Альбуса.

Я положил к памятнику небольшую веточку розмарина<note>Стойкий запах розмарина отождествляют с памятью, с постоянством и приверженностью к воспоминаниям. Традиционно при погребении розмарин кладут на гроб как символ того, что ушедший не будет забыт; в западных странах по сей день его сажают на могиле.</note> и аппарировал прочь.

* * *

Помнится, мама говорила, что детские приюты — самое ужасное место на свете. Это место, где дети, самые чистые и светлые создания, превращаются в озлобленных монстров, готовых растерзать любого, кто хоть чем-то от них отличается. Она, сама, выросшая в маленьком приюте при церкви на юге Ирландии, знала об этом не понаслышке. Мама рассказывала, что девочки-послушницы, при взрослых изображавшие из себя невинных овечек, оставшись без присмотра, жестоко издевались над ней, избивали и портили ее немногочисленные вещи. Причиной этому было якобы то, что мама была сумасшедшей, ведь она видела призраков, полтергейстов, а также жуткие фигуры в черных балахонах — дементоров.

Разумеется, сумасшедшей мама не была. Уже гораздо позже она узнала, что такие люди как она называются сквибами — потомки волшебников, так и не получившие волшебную силу и считающиеся изгоями в своем мире. Догадалась мама и о том, что оказалась в приюте не случайно: скорее всего, волшебная родня стерла ей память и отправила в магловское захолустье, как говорится, «с глаз долой, из сердца вон». Что удивительно, она не озлобилась на волшебников и все, что с ними было связано. Наоборот, узнав, что я волшебница, она была счастлива. Вместе со мной она радовалась каждому проявлению у меня магии. Будь она сейчас жива, моя жизнь была бы совершенно другой. Но, к сожалению, мамы нет уже почти два года. И я живу в приюте.

Если честно, то место, где я сейчас живу, не совсем приют. Это реабилитационный центр для детей из неблагополучных семей. Туда помещаются дети преступников, алкоголиков, наркоманов и прочие «сливки» общества. Делается это для того, чтобы изолировать нас от нормальных детей и, по возможности, перевоспитать.

Я считаю, в том, что я оказалась в таком месте, виноват только Хэнк. Так зовут мужчину, с которым мама решила начать жить вместе, когда мне было семь лет. Она познакомилась с ним в обществе анонимных наркоманов. На тот момент она работала в похоронном агентстве, уже много лет не употребляла наркотики и жила нормальной жизнью, в отличие от Хэнка, который только-только решил бросить вредную привычку. В общем, силы воли у него хватило ненадолго, и он начал употреблять уже спустя несколько месяцев, а вместе с ним сорвалась и мама. Вскоре она потеряла работу. Из дома стали исчезать деньги, а на смену им приходили скандалы, драки, сомнительные компании. Через год после начала их отношений Хэнк забрал последние деньги из дома и исчез в неизвестном направлении, оставив маме только долги и героиновую зависимость.

До последнего я мечтала, что мама сможет перебороть свою зависимость и мы снова заживем как прежде, но чуда не случилось. Мама умерла, когда мне было девять, а я попала в реабилитационный центр.

Первое время я надеялась, что меня заберет кто-то из маминых друзей. Думала даже, что, может быть, придет мой непутевый папаша, про которого я знала лишь то, что он бросил маму во время беременности. Но никто не приходил, и я смирилась с мыслью, что останусь жить в центре.

Теперь я понимаю, почему мама говорила о приютах, что это самое ужасное место на свете. Другие дети сразу поняли, что я отличаюсь от них, и я быстро стала изгоем. Ведьма, уродина, сумасшедшая — самые безобидные из моих прозвищ. В открытую надо мной боялись издеваться, поэтому я чаще всего сталкивалась с испорченными вещами и гадостями, которые писали про меня на стенах центра. Кто-то даже умудрился нацарапать на моем окне слово «ведьма», решив, видно, что это что-то обидное. Но для меня это прозвище — самое приятное прозвище в моей жизни. Слыша его, я вспоминала, как мама радовалась, когда я однажды заставила тарелки летать по кухне или когда в другой раз игрушечная лошадка начала скакать по комнате как живая.

В общем, пытаться колдовать мне нравилось. Это гораздо лучше, чем ходить на уроки с придурками-одноклассниками. Поэтому сегодня я решила прогулять занятия и отправиться в свое любимое место — на заброшенную стройку в двух кварталах от приюта, — чтобы попробовать что-то наколдовать.

В этот раз все мои попытки оказались безуспешны: камни отказывались двигаться с места, а шприцы, валяющиеся на полу, превращаться во что-то другое. Впрочем, так происходило практически всегда: сотворить что-то по-настоящему волшебное у меня получалось, только когда я испытывала сильные эмоции. Например, однажды меня сильно разозлила соседка по комнате, Джессика. Тогда я почувствовала, как горячая волна ярости распространяется по моему телу, и в следующую секунду сумка Джессики загорелась. Сама она не пострадала, к сожалению. Зато теперь все дети отказывались жить со мной в комнате, и я жила одна. Терпеть не могу жить с соседями: почему-то я могу чувствовать их эмоции, а иногда даже видеть воспоминания, и от этого у меня жутко болит голова.

На улице шёл мелкий моросящий дождь и дул не по-майски холодный ветер. И хоть я и находилась под крышей, все равно промокла и замёрзла. Так что после нескольких часов, проведенных на стройке, я решила вернуться в центр, проскользнуть в свою комнату и проваляться остаток дня под одеялом.

Мой план незаметно вернуться в свою комнату провалился. Прямо перед дверями своей комнаты я столкнулась с директором центра, полненькой и невысокой женщиной, миссис О'Брайан. Вид у меня был тот ещё: одежда и волосы промокли от дождя и липли к телу, руки покраснели от холода, а губы, наоборот, побледнели. Я мысленно приготовилась к выговору за прогул уроков, но она почему-то не стала ничего говорить по этому поводу. Вид у неё был не рассерженный, а, скорее, удивленный. Взглянув на меня, она сказала своим звонким голосом:

— Томпсон, иди за мной! — развернулась и пошла в сторону своего кабинета.

— Что-то случилось, миссис О'Брайан? — спросила я, попытавшись придать себе максимально невинный вид.

По её строгому взгляду я поняла, что мне это не удалось.

— Пришёл мистер Северус Снейп, знакомый твоей матери. Он хочет пообщаться с тобой.

После этих слов я почувствовала волнение, и моё сердце забилось быстрее. У мамы было много приятелей, но после её смерти никто из них так и не пришёл ко мне. И вот, спустя почти два года, появляется этот загадочный мистер Снейп. Кто же он такой? Зачем ему понадобилась я?

За этими размышлениями я не заметила, как мы дошли до кабинета директора. Когда миссис О'Брайан потянула ручку двери на себя, я почувствовала, что сердце готово выпрыгнуть из груди от волнения.

В кабинете, скрестив руки, стоял высокий худощавый мужчина в черном пальто. Его одежда и волосы были абсолютно сухими, и это было странно, учитывая, что на улице весь день шёл дождь. Мистер Снейп мрачно осмотрел меня с ног до головы. Я вдруг вспомнила, как мечтала о том, что в приют придёт мой родной отец и заберет меня. В фантазиях мне почему-то представлялся красивый мужчина в роскошном белом костюме. Он говорил, что очень долго искал меня и наконец нашёл. А затем мы уезжали на белом лимузине в большой особняк, а все дети из центра выглядывали из окон и смотрели нам вслед.

То, что происходило сегодня, не напоминало сцену из моих фантазий. Но, к сожалению, мистер Снейп был больше похож на моего родного отца, чем мужчина из моего воображения. Я даже подумала, что теперь понятно, в кого я родилась такая страшненькая. У меня, как и у стоящего напротив мужчины, были черные волосы, черные глаза, такое же узкое лицо, такой же разрез глаз. Хорошо хоть нос у меня был не такой, как у него: у мистера Снейпа выделялся на лице длинный крючковатый нос, у меня же нос был аккуратный и прямой, как у мамы.

Мужчина с мрачным видом посмотрел мне прямо в глаза, и мою голову вдруг охватила жуткая головная боль, в глазах потемнело, а в следующее мгновение перед моим взглядом стали мелькать ужасные картины.

Еще совсем молодой мистер Снейп с лицом, искаженным ненавистью, протягивает маме какой-то пузырек, а затем она выходит из комнаты, с грохотом захлопнув за собой дверь. Этот же человек с удовлетворенным видом записывает что-то в тетрадь, стоя перед лежащим на земле мертвым мужчиной, покрытым волдырями и нарывами. Десятки живых мертвецов бредут по улицам маленького городка в поиска жертв. Молодая и очень красивая рыжеволосая женщина лежит в гробу, а в её руки вложен букет из белоснежных лилий. Человек в черном балахоне корчится от боли у ног высокого мужчины с красными глазами. Охваченное огнем здание, из которого раздаются душераздирающие крики...

Боль прекратилась так же внезапно, как и началась, а вместе с ней ушли и видения. Мистер Снейп удивленно смотрел на меня. Я почувствовала, как по моим губам пробежала теплая капля. Проведя тыльной стороной кисти по лицу, я с удивлением обнаружила, что из моего носа пошла кровь.

Миссис О'Брайан уже сидела за своим столом и переводила взгляд с мистера Снейпа на меня. Решив, что мне нужно собраться с мыслями, я не придумала ничего лучше, кроме как сказать:

— Мне нужно в туалет!

Директор закатила глаза. Возможно, она хотела что-то возразить, но я не успела услышать, что именно, так как мигом выскочила за дверь и помчалась по коридору.

Хотя туалет и находился на другом конце коридора, я домчалась до него за несколько секунд. Закрыв за собой дверь, я прижалась к стене, стараясь перевести дыхание. Мне было неизвестно, являлся этот человек моим отцом или нет, и я понятия не имела, зачем он вообще пришел в приют. Но было ясно наверняка, что этот человек опасен: то, что я увидела в его воспоминаниях, говорило о том, что он какой-то жуткий преступник или маньяк, от которого следует держаться подальше.

За дверью послышались шаги, я перевела взгляд на окно, и план дальнейших действий родился сам собой. Забравшись на подоконник, я открыла окно и выглянула на улицу. Хотя туалет и находился на первом этаже, всё-таки окна располагались довольно высоко над землёй. Сзади в дверь уже стучала миссис О'Брайан:

— Томпсон, что за идиотские выходки? Открывай немедленно!

Глубоко вдохнув, я закрыла глаза и попыталась вспомнить то чувство, которое испытывала, когда со мной происходило что-то волшебное. По моему телу пробежала теплая волна, и я выпрыгнула в тот же миг, когда сзади открылась дверь.

Мягко приземлившись на ноги, я встала и, не оглядываясь, побежала прочь по улице. Сзади что-то кричала мне вслед миссис О'Брайан, но ее слов я уже не разобрала.

На улице начался сильнейший ливень, и редкие прохожие стремились быстрее найти укрытие от дождя. Поэтому на бегущего по улице ребенка никто не обращал внимания. Ноги сами принесли меня к моему излюбленному убежищу — заброшенной стройке, на которой я несколько часов назад пыталась практиковаться в магии. Забежав внутрь, я поднялась на второй этаж, села на бетонный блок и попыталась отдышаться. Сердце бешено колотилось в груди, а в голове роилась тысяча самых безумных мыслей. Стараясь отогнать их, я потрясла головой, но, разумеется, это не помогло.

Вдруг я услышала звук, заставивший меня замереть. Это был громкий мужской смех, раздавшийся где-то за углом. Увлеченная своими переживаниями, я не заметила, что на стройке кроме меня еще были люди! За стеной громко разговаривали несколько мужчин. Я решила тихо и незаметно проскользнуть на улицу тем же путем, которым пришла. И, разумеется, я тут же споткнулась о камень и с грохотом упала на землю.

— Тихо! — раздалось за стеной. — Здесь кто-то есть!

Из-за угла вышел тощий высокий молодой человек, держащий в руках куртку. Он был одет в футболку, и на сгибе локтя виднелись знакомые синяки. Я нагляделась на такие у мамы и её приятелей. Похоже, эта стройка приглянулась не только мне, а еще и местным наркоманам.

— Ну чё там, Деррек? — спросил сиплый голос за стеной.

— Да какая-то малолетка сидела тут и подслушивала нас, — ответил Деррек.

— Так, так, так… — следом за Дерреком вышел опрятно одетый человек, на наркомана совершенно не похожий.

«Продавец», — подумала я.

— Я не подслушивала! — поднимаясь на ноги, попыталась оправдаться я, понимая, как жалко это звучит со стороны.

Звать на помощь было бессмысленно, убежать тоже вряд ли бы получилось.

Продавец смотрел на меня, словно размышляя, что же ему со мной делать. Им явно не нужны были проблемы с законом из-за какой-то малолетки. Вдруг мужчина посмотрел куда-то за мою спину и громко сказал:

— А тебе чего надо?

Я обернулась. За моей спиной стоял мистер Снейп и жутким взглядом смотрел на этих типов. На их месте от такого взгляда мне бы захотелось провалиться сквозь землю. Но мужчина, которого я посчитала продавцом, не выглядел напуганным.

Мистер Снейп перевел взгляд на меня и произнес:

— Выходи на улицу.

Он сказал это таким голосом, что мыслей ослушаться у меня даже не возникло. Однако я успела лишь сделать лишь шаг до того, как услышала слова «продавца».

— Отсюда никуда не уйдут ни она, ни ты! — усмехнулся он, доставая что-то из чехла за поясом. Деррек нервно топтался на месте у него за спиной.

— Быстро! — даже не взглянув на меня, скомандовал мистер Снейп, доставая из рукава волшебную палочку.

Я бегом бросилась на улицу, вскрикнув, когда услышала за спиной выстрел, а после звук падения тела на землю. Оказавшись снаружи, я с волнением вглядывалась на дыру в стене, через которую залезала на стройку. С улицы не было видно, что происходит внутри. Я попыталась прислушаться, но шум дождя перекрывал все остальные звуки.

Через какое-то время послышались шаги, и в проеме показался мистер Снейп. Он убрал волшебную палочку в рукав, после чего направился ко мне. Я невольно шагнула назад, и он, увидев это, остановился. С минуту он, видимо, подбирал слова, а затем, взглянув на мое лицо, произнес:

— Перед тем, как ты предпримешь очередную нелепую попытку сбежать, попробуй хотя бы выслушать меня. Я здесь, чтобы забрать тебя из приюта. Как ты уже могла догадаться, я твой отец. Рассказывать, почему я не пришёл раньше, я не буду, ты всё равно ничего не поймешь. Сейчас мы вернемся к миссис О'Брайан, заберем твои вещи и уедем отсюда.

— Я могу отказаться? — спросила я.

Меня одновременно пугало, как легко он расправился с двумя бандитами, один из которых, к тому же, был вооружен, но при этом было жутко любопытно, как же он это сделал.

— Я бы не советовал, — ответил он. — Если ты откажешься, я сотру тебе память, и для тебя все останется по-прежнему. А если пойдешь со мной, я научу тебя колдовать, контролировать свои способности, и ты больше не будешь проникать в воспоминания других людей без собственного желания.

Сказав это, он замолчал, давая мне возможность принять решение, хотя и он, и я уже понимали, что выбор очевиден.

* * *

Проснувшись утром, я долго не открывала глаза, боясь снова увидеть себя в своей комнате в приюте. Вчерашний день был настолько насыщен событиями, что я решила, будто это был какой-то безумный сон. Сначала появление отца в приюте, затем спасение от бандитов на стройке. После того, как мы вернулись к приюту, мистер Снейп велел мне ждать на улице. Не знаю уж, что он сказал миссис О'Брайан, но когда вышел спустя почти полчаса, в руках у него были большая сумка и документы. На меня он взглянул с лёгким удивлением, видимо, ожидал, что я опять сбегу. Достав волшебную палочку, он уменьшил мои вещи до размеров спичечного коробка, а затем убрал в карман.

Мистер Снейп не был похож на папашу из моих фантазий: одет от был не в белый костюм, а в черное пальто; из окон приюта нам вслед не выглянул ни один человек; а добирались мы не на лимузине, а на большом трёхэтажном фиолетовом автобусе под названием «Ночной рыцарь». Он приехал сразу же после того, как мистер Снейп взмахнул волшебной палочкой. Немногочисленные пассажиры, глядя на мрачного мистера Снейпа, старались отсесть от нас подальше, а молодой парень-кондуктор выглядел так, будто у него внезапно началась изжога.

Мы домчались меньше чем за час до пункта назначения: разумеется, это был не роскошный особняк. Небольшой двухэтажный дом мистера Снейпа казался заброшенным: заросший сорняками сад, ржавая калитка, пыльные окна. Внутри дом так же производил впечатление нежилого — внутри было душно, все поверхности были покрыты толстым слоем пыли, а двери ужасно скрипели.

Поужинали мы прямо на кухне купленными снеками и невероятно вкусным сладким чаем. Мистер Снейп не проронил за столом ни слова и глядел на меня с настолько мрачным видом, что я невольно попыталась вжаться в спинку стула. После ужина мне почему-то дико захотелось спать, и он велел идти на второй этаж, где теперь была моя комната. Я уснула сразу же, как только голова коснулась подушки, и, несмотря на то, что проснулась довольно рано, судя по тому, что солнце только-только собиралось выглянуть из-за горизонта, чувствовала себя отдохнувшей.

Перебирая в памяти события вчерашнего дня, я подумала, что, возможно, мистер Снейп не такой жуткий тип, каким он мне показался при первой встрече. Да, он мрачный и неразговорчивый. Да, он как-то подозрительно легко расправился с отморозками на стройке. Но он забрал меня из приюта, привёз меня со всеми пожитками к себе домой, накормил ужином. Может, стоит получше к нему присмотреться?

Вчера я так быстро уснула, что даже не обратила внимания на то, как выглядит моя комната. Сегодня же я смогла хорошенько рассмотреть ее. В маленьком помещении из мебели были только кровать, письменный стол и небольшой шкаф, которые, как и всё в этом доме, были покрыты толстым слоем пыли.

Выйдя в коридор, я увидела три двери, одна из которых вела в мою комнату, за второй дверью был туалет, а третья, по-видимому, была входом в комнату мистера Снейпа. Мимо неё я постаралась проскользнуть как можно тише, но это было сложно, учитывая, что доски под ногами предательски скрипели. Однако, спустившись по лестнице, я увидела, что кралась я зря.

Мистер Снейп уже не спал. Он сидел за столом на кухне и пил кофе с таким выражением лица, будто в кружке была отрава. На кухне было светло, поэтому я смогла лучше разглядеть его. Выглядел он ужасно: сальные волосы свисали на плечи, кожа была нездорового желтоватого оттенка, а под глазами залегли почти чёрные круги, наверное, от бессонной ночи. Он исподлобья взглянул на меня, а затем жестом приказал сесть напротив.

— Мне нужно идти на работу, — начал говорить он. — Я вернусь вечером после восьми. Ты останешься в этом доме. Шкаф в гостиной и дверь в подвал защищены охранными чарами, так что даже не пытайся их открыть. На улицу не ходи, тебе там все равно делать нечего. На столе лежат книги для твоего чтения. Особое внимание советую обратить на «Основы ментальной магии» Иорика Хендерсона. Когда я буду свободен, проверю, что ты усвоила.

Он говорил строгим низким голосом, и в его интонациях было что-то такое, от чего мысли ослушаться даже не возникало.

Мистер Снейп, взглянув на настенные часы, залпом допил кофе из кружки, а затем спросил меня, остались ли еще вопросы. Вопросов было слишком много, но я боялась, что он сочтет меня еще большей тупицей, если я задам их все сразу. Поэтому я покачала головой и сказала, что мне всё понятно. В ответ на это мистер Снейп только хмыкнул, а затем, не попрощавшись, вышел на крыльцо и с громким хлопком исчез.

Вопросов было и вправду много. Во-первых, кем же работал мистер Снейп? Почему-то мне в голову приходило только то, что он наемный убийца. Во-вторых, что же я буду есть? Вчера вечером в ларьке мы купили только снеки. И, в-третьих, самый главный вопрос, почему здесь такой бардак?!

В приюте нас приучили, что у каждой вещи должно быть свое место. Мистер Снейп такого правила, видимо, не знал. В гостиной, на колченогом столике, действительно лежала стопка книг. А под ним валялась целая куча газет, бумажек и тетрадей. Взяв наугад одну из них, я прочитала надпись на обложке: «Рецепты на каждый день от Северуса Снейпа». Хмыкнув, я отложила ее в сторону.

Оглянувшись, я нашла глазами «шкаф». Этим словом мистер Снейп, видимо, называл полки, протянувшиеся вдоль стен и заполненные разнообразными книгами. Бросалось в глаза то, что в отличие от всех остальных поверхностей в этом доме, покрытых пылью, шкаф был удивительно чистым, а все книги в нем аккуратно стояли ровными рядами. При попытке взять с полки одну из них моя рука столкнулась с невидимой преградой, то же самое ожидало меня при попытке приблизиться к двери подвала — видимо, так и работали защитные заклинания.

Перекусив снеками, я умылась, а затем всё же решила заняться изучением книги. «Основы ментальной магии» состояла сплошь из незнакомых терминов, была написана на каком-то староанглийском языке, и поэтому читать её было очень тяжело.

Спустя пару часов я почувствовала, что мои мозги готовы закипеть, и отложила книгу в сторону. Было очень трудно воспринимать информации в этом обилии незнакомых терминов и устаревших выражений. Мне срочно нужно было отвлечься, и, кажется, я придумала замечательный способ это сделать. Как говорила мама, «лучший отдых — это смена деятельности». Мысленно согласившись с этим утверждением, я набрала воды в ведро и вымыла, наконец, полы в этом доме — везде, кроме подвала, который не получилось открыть, и комнаты мистера Снейпа, в которую я так и не решилась зайти. Воду пришлось менять несколько раз, но результат того стоил: дышать стало гораздо легче, мысли прояснились, и я впервые почувствовала, что в этом доме мне очень уютно и спокойно.

Добавить к основе пару веточек перечной мяты. Три помешивания по часовой стрелке, чтобы ослабить действие измельченного корня асфоделя. Одно помешивание против часовой стрелки, чтобы стабилизировать состав. Закрыть крышкой котёл, выключить огонь и оставить зелье настаиваться в течение восемнадцати минут.

Зелье от головной боли готово. В последнее время мне приходилось пить его слишком часто. Стандартный состав в таких количествах вызывал привыкание, постоянную сонливость и снижение когнитивных способностей. Чтобы избавиться от этих побочных эффектов, я заменил нефридий рогатого слизня на почки древесной лягушки, подкорректировал порядок добавления ингредиентов и увеличил срок приготовления. Улучшенный состав теперь можно принимать ежедневно практически без вреда для собственной психики.

В последние недели поводов для головной боли у меня изрядно прибавилось. Больше всех моим мигреням способствовал ребенок, который теперь жил в моем доме.

Едва переступив порог реабилитационного центра, я понял, что заберу отсюда эту девчонку, хоть это изначально и не входило в мои планы: все стены в этом заведении были исписаны такими надписями, как: «Томпсон шизанутая», «Придурошная», «Уродина», а на одном из окон второго этажа даже было выцарапано слово «Ведьма». При первом взгляде на Рослин Томпсон я убедился, что она действительно моя дочь — внешнее сходство было очевидным, к тому же девочка оказалась легилиментом. Едва взглянув мне в глаза, она сломала мои ментальные барьеры, вытащила из моей памяти самые нелицеприятные воспоминания и при этом сама даже не поняла, что же произошло. Разумеется, я сразу восстановил свои щиты и выгнал её из своего сознания, но увиденного девчонке хватило, чтобы тут же сбежать. Мне пришлось искать её по всему городу, вытаскивать из неприятностей, в которые она тут же умудрилась попасть, а затем стирать память нескольким десяткам людей.

В моем доме она первое время вела себя тихо как мышь, видимо, боялась меня до одури. Но хорошее не может длиться вечно, со временем она осмелела, и начались вопросы: «А кем вы работаете, мистер Снейп?», «А какой предмет вы преподаёте?», «А что в подвале?», «А можно взять книжку из шкафа?», «А почему этот район такой заброшенный?» и так далее.

Второе почетное место в списке причин моих мигреней занимал преподавательский состав Хогвартса. По договоренности с Дамблдором каждый день после того, как заканчивал выполнять свои обязанности декана, я отправлялся в свой дом в тупике Прядильщиков — профессор Синистра любезно согласилась присматривать за слизеринцами в мое отсутствие. Я сказал дочери, что научу её окклюменции, так что мне приходитлось выполнять обещание. С собой я брал у эльфов еду для Рослин на ужин и на следующий день.

Некоторые преподаватели, по-видимому, недостаточно нагруженные работой, стали проявлять излишнюю заинтересованность тем, куда я отлучаюсь на ночь. Вначале они пытались выяснить это у директора, но Альбус, к счастью, не имел привычки рассказывать чужие секреты, поэтому они переключились на меня. После того, как во время учительского собрания Спраут в очередной раз попыталась выяснить, когда же я познакомлю их со своей невестой, я не выдержал и высказал ей и про её излишнее любопытство, и про то, что ей стоит заняться собственной личной жизнью, и про то, что год назад я обнаружил занимательный журнал на полу в учительской. После моих слов Спраут побагровела, преподавательский состав общим решением пришёл к выводу, что я свинья, а Альбус, судя по всему, глядя на всю эту сцену, мысленно хохотал над всеми нами.

Разумеется, спустя какое-то время я пожалел, что нагрубил Спраут: она вообще-то была неплохим человеком, хоть и излишне любопытным. Но, по крайней мере, коллеги перестали пытаться выяснить у меня подробности моей личной жизни и теперь предпочитали сплетничать за моей спиной. Это, конечно, тоже меня раздражало, но уже не так критично.

И, конечно же, мне создавали немало проблем собственные студенты. Мой факультет получал кубок школы уже шесть лет подряд, и во многом я считал это собственной заслугой. Я предпочитал лично контролировать успеваемость студентов вместо того, чтобы пускать всё на самотёк, как это делали другие преподаватели. Иногда лентяям нужно сделать строгое внушение, и они начинают стараться. Иногда, чтобы повлиять на некоторых детей, нужно надавить на их амбиции. А иногда я прибегал к старому проверенному методу и отправлял отстающих к их более успевающим в волшебных науках одногруппникам.

Я учил студентов Слизерина, что внутри факультета не место конфликтам: перед остальной школой мы должны предстать единым целым. Я не снимал баллы со слизеринцев, всегда поддерживал своих учеников, в конфликтных ситуациях они могли рассчитывать на мою защиту. Это не значит, что им сходили с рук все проступки: если студент действительно виноват, от меня он получит максимально строгое наказание. Такая тактика очень помогла мне быстро добиться уважения своих студентов в первые годы работы, когда вся школа ополчилась против нашего факультета, а мои коллеги изо всех сил проверяли на прочность нового преподавателя.

Теперь же моя стратегия дала сбой: мои студенты, почувствовав, что я в пиках с другими преподавателями, решили, что теперь это они должны защищать меня. Их план я услышал случайно: второкурсники решили, что самое подходящее место, чтобы обсуждать подобные вещи — школьный коридор. Защищать меня они решили, конечно же, по-своему. Им показалось логичным, что нужно начать препираться с преподавателями и провоцировать конфликты с другими учениками, особенно с гриффиндорцами, которые всегда рады были устроить заварушку. В результате отношения между факультетами обострились до предела, а мы с Минервой чуть ли не ежедневно вступали в перепалки, ведь каждый пытался заступиться за своих подопечных.

Я дождался, пока пройдут положенные восемнадцать минут, а затем открыл котёл, из которого повеяло сильным запахом мяты, и разлил содержимое по небольшим флаконам. Зелье переливалось перламутровым блеском и было густым, как кисель, а это значило, что я добился желаемого результата.

После небольшого глотка мигрень отступила и мысли прояснились. Очень жаль, что не существует зелья, которое так же легко справилось бы с моими проблемами.

На часах было почти восемь вечера. Взяв с собой несколько флаконов с перламутровой жидкостью, я вышел из лаборатории. Перед возвращением домой мне предстояло зайти на кухню за едой: к сожалению, школьные эльфы не могли покидать Хогвартс.

Поднимаясь по лестнице, я услышал ругань и почувствовал, что головная боль снова начинает возвращаться. Похоже, спокойно уйти из школы у меня сегодня не получится.

Самый громкий голос принадлежал Эдвардсу, а где этот гриффиндорец, там и вся его шайка. Он громко заявлял, что его собеседник — трусливый идиот, чья мать прелюбодействовала с лесным троллем. Мерлин, мне иногда казалось, что этот идиот специально провоцирует конфликты. Прислушавшись, я разобрал и голоса своих студентов: Фаджа, Шаффика и Селвина. Марцелл говорил сквозь сжатые зубы тихим голосом, и, насколько я его знал, это значило, что он уже приготовился сражаться. Я прибавил шаг и вскоре вышел в коридор, где собрались драться студенты.

Перед моими глазами предстала уже привычная картина: Эдвардс стоял, направив палочку на слизеринцев, рядом с ним с каменным лицом стоял Чарли Уизли, также держа палочку наготове. За их спинами, сжав руки в кулаки, стояла шестикурсница Хаффлапаффа Нимфадора Тонкс, и лицо, и волосы у которой были ярко-красного цвета. Из моих студентов никто за палочки не взялся, и я почувствовал, за них гордость: что бы ни говорила Минерва, но провокаторами драк в школе являлись именно гриффиндорцы. Шаффик нервно мял края мантии, Фадж держал в руках какую-то коробку, Марцелл Селвин стоял, спокойно убрав руки в карманы мантии.

— Профессор, — спокойно сказал он. — Хорошо, что вы пришли! Эдвардс и Уизли собирались напасть на нас…

— Это неправда! — перебил его Мартин Эдвардс. — Мы защищали Тонкс! Они…

— Молчать! — я не дал ему договорить. — В данный момент я вижу палочки в руках только у вас и у мистера Уизли.

— Селвин и Шаффик только что убрали палочки! Они хотели подкараулить Тонкс… — опять закричал Эдвардс, но осекся под моим взглядом.

— Чушь! — насмешливо сказал Фадж. — Кому нужна эта полоумная страшила.

Я почувствовал, как ярость закипает в моей груди. Мало того, что Фадж продолжал раздувать конфликт, он еще и открыто демонстрировал неуважение к преподавателю, позволяя себе так выражаться в моем присутствии, а это ему прощать было нельзя.

С этим студентом всегда было тяжело. Единственный сын состоятельных родителей, он пришел в школу с твердым убеждением, что к нему должно быть особое отношение, раз уж его отец не последний человек в министерстве. Нам с другими преподавателями приходилось регулярно спускать его с небес на землю и доказывать, что в этой школе правила распространяются на всех без исключения. После тяжелых отработок и моих выговоров его заносчивость ненадолго исчезала, но спустя какое-то время все повторялось по-новой. Год назад, когда его отец стал министром магии, поведение Магнуса испортилось еще сильнее: он, уверенный в том, что всё сойдет ему с рук, стал провоцировать конфликты со студентами с других факультетов, и даже позволял себе грубить некоторым учителям. Но никогда за все время учебы он не позволял себе такого поведения в моем присутствии. Видимо, мысль о том, что он покинет стены школы меньше чем через месяц, вскружила ему голову. Ну, ничего страшного, это быстро лечится.

Я повернулся к Фаджу и только собрался назначить ему взыскание, как вдруг боковым зрением уловил движение справа. Я тут же выставил щит, и красный луч заклинания ударился о невидимую преграду. Это Эдвардс, еще один кандидат на исключение, решил защитить честь своей подружки. Селвин отреагировал мгновенно: еще секунду назад он стоял расслабленно и спокойно, а уже сейчас он, сжимая в руках палочку, отразил заклятие младшего Уизли. Я быстрым движением палочки обезоружил гриффиндорцев, надеясь, что этим завершу конфликт. Но тут случилось то, чего я никак не ожидал: Шаффик выпустил заклятие в сторону Тонкс. Хаффлапафка ловко отпрыгнула в сторону, красный луч отрикошетил от стены и угодил прямо в Фаджа.

Из рук последнего выпала коробка, и я, не зная, что там, на всякий случай выставил вокруг неё барьер. Но это оказалось практически бесполезно: ярко-желтое газообразное вещество за считанные мгновения распространилось по помещению. Последнее, что я успел сделать, это наложить на себя и студентов заклинание головного пузыря, после чего потерял сознание.

* * *

Очищать сознание было невероятно трудно: как назло именно в эти моменты в голову лезли самые дурацкие мысли. А ведь это еще было самым простым этапом в освоении окклюменции. Судя по книге Йорика Хендерсона, свой разум можно было превратить в бескрайний лабиринт, заполненный истинными и ложными образами, способными обмануть даже самого опытного легилимента. Можно было научиться отстраняться от собственных негативных эмоций в те моменты, когда они мешали мыслить хладнокровно. Можно было даже научиться сопротивляться веритасеруму — сильному зелью, которое заставляло человека говорить только правду.

Вообще, для того, чтобы достигнуть успехов в ментальной магии, требовалось два компонента. Первый — это врожденные способности, которые достаются детям от родителей, мне вот, например, достались от отца. А второй и самый главный — это дисциплина разума. С этим, по словам мистера Снейпа, у меня были большие проблемы. Он говорил, что легилименция — очень полезное умение, но только когда используешь его в меру. Я же абсолютно не контролировала свои способности, и именно поэтому часто видела воспоминания других людей и потом мучилась от головной боли.

Пока что я застряла на этапе очищения сознания. Вот например, сегодня я пыталась очистить голову от мыслей, а их становилось всё больше и больше, и избавиться от них уже не получалось. Меня беспокоило то, что мистера Снейпа до сих пор не было. Я жила у него уже месяц, и он почти каждый день приходил домой около восьми. В редких случаях, когда он задерживался, он всегда предупреждал меня об этом через камин или с помощью совиной почты. А сейчас на часах уже десять, и о мистере Снейпе ничего не было слышно.

Удивительно, но я привязалась к этому человеку. Работал мистер Снейп не наемным убийцей, а преподавателем зельеварения в волшебной школе. Там же он и жил почти весь год, приезжая в этот дом лишь на несколько недель летом. Я же смогу поступить в Хогвартс только осенью, и тогда мистеру Снейпу не придётся каждый день возвращаться сюда, в тупик Прядильщиков.

Я довольно быстро перестала бояться мистера Снейпа, хоть он и пытался меня напугать, сказав, что в подвале расчлененные трупы, а в шкафу — книги по темной магии. Хоть он мне вначале и показался зловещим и жутким человеком, это, как выяснилось, была просто маска, за которой он прятал свою усталость.

Вздохнув, я убрала «Основы ментальной магии» обратно на полку: все равно сосредоточиться на очищении разума не получалось. На глаза попался лежащий на столе лист пергамента, в который я выписывала непонятные мне моменты из книги.

Мне вдруг вспомнилось, как я прогуливала занятия в школе и на заброшенной стройке пыталась с помощью магии сдвинуть с места мусор. Протянув руку к пергаменту, я закрыла глаза и постаралась сосредоточиться на тех ощущениях, которые испытывала, когда со мной происходило что-то волшебное. Открыв глаза, я увидела, что конспект сдвинулся с места почти на сантиметр! Это было невероятно, раньше у меня очень редко получалось достигнуть такого результата.

Вдруг я услышала негромкий стук, который прервал мои размышления. Источник звука был где-то на втором этаже. Поднявшись по лестнице, я прислушалась. В комнате мистера Снейпа кто-то негромко стучал по некому деревянному предмету. Я встала перед дверью и несколько минут не решалась открыть её: кроме подвала, это было единственное помещение в доме, куда я никогда не входила, хоть мистер Снейп и не запрещал мне этого. Однако любопытство всё-таки одержало верх, и я толкнула дверь.

Перед моим взглядом предстала комната чуть больше моей. Обставлена она была скромно: двуспальная кровать, стул, небольшой комод и шкаф, разумеется, заполненный книгами. Первое время я еще удивлялась количеству литературы в этом доме, но когда получше узнала его владельца, поняла, что удивляться тут нечему. Любую свободную минуту он посвящал чтению, глотая книги одну за другой, и периодически выписывал что-то на пергамент или вносил на полях свои комментарии.

На шкафу стояла какая-то небольшая коробка, из которой и раздавался странный стук. Вначале я подумала, что там мышь, но потом быстро отогнала от себя эту мысль. За месяц жизни в этом доме я заметила, что здесь не было ни грызунов, ни пауков, ни тараканов, в общем, никаких вредителей. Возможно, владелец наложил какие-то чары или использовал специальное зелье. Нет, в коробке было что-то другое, и я заметила, что меня почему-то тянуло открыть её.

Решив, что, раз уж я все равно зашла сюда, ничего страшного не случится, если краем глаза взгляну на источник звука, который, кстати, стал еще громче, я встала на стул и сняла со шкафа коробку. Внутри, судя по всему, были личные вещи, принадлежавшие какой-то женщине: несколько старомодных платьев из красивой ткани, потрепанная сумочка, записная книжка, десяток небольших стеклянных шариков, старая черно-белая свадебная фотография, на которой были изображены крупный усатый мужчина с длинным крючковатым носом и худенькая высокая черноволосая женщина. В углу коробки лежал длинный деревянный футляр, открыв который, я поняла, что было источником странного звука. Внутри лежала волшебная палочка, которая непрерывно колотилась о края футляра. Взяв ее в руки, я почувствовала приятное тепло, от которого мое сердце забилось быстрее. Я взмахнула палочкой, и с кончика посыпались красивые золотистые искры. На долю секунды я даже почувствовала, что с этой палочкой меня что-то связывает.

С неохотой я убрала волшебную палочку обратно в футляр и поставила коробку с вещами обратно на шкаф: мистер Снейп, если узнает о произошедшем, вряд ли одобрит то, что я шарила в его комнате и пыталась колдовать волшебной палочкой.

Спустившись в гостиную, я увидела большую пеструю сову, сидящую на окне. К ее лапе была привязана записка. Я дала птице маленький кусочек пирога — все, что осталось от сегодняшнего ужина — отвязала записку и отпустила сову. На небольшом листке пергамента тонким косым почерком было написано, что мой отец вынужден сегодня остаться на работе. Подпись внизу гласила, что автор записки некий Альбус Дамблдор.

После прочтения этой короткой записки мне стало тревожно: если у мистера Снейпа сегодня действительно много работы, почему он сам об этом не сообщил? Что-то случилось, и я чувствовала это. Усевшись с ногами в кресло, я в бессилии уставилась на камин: ужасное чувство, когда ты знаешь, что близкий тебе человек, скорее всего, в беде, а ты ничего не можешь сделать.

Я шёл по заросшей тропе в густом хвойном лесу. Солнце уже зашло, и тропинку было почти не видно, но я не решался зажечь огонек Люмоса на палочке, тем более, что путь в это место помнил наизусть. Метка на левой руке горела огнем, а сердце билось так сильно, что, казалось, готово было выпрыгнуть из груди. Почему-то я был уверен, что совсем скоро встречу свою смерть.

Из-за деревьев показался мрачного вида особняк. Я еще раз проверил свои окклюментные щиты и медленно направился к нему.

Где-то рядом со мной тишину прервали чьи-то голоса:

— …Вы не имеете права! — громко возмущалась женщина — Любое вмешательство в процесс лечения может стоить им рассудка!

Я обнаружил, что лежу на кровати, судя по запаху целебных зелий, в Больничном крыле. Мышцы были настолько расслаблены, что даже поднятие век казалось непреодолимой тяжестью.

— Мы не можем тянуть время! — взволнованно ответил мужчина. — Иначе виновник сможет избежать ответственности.

И первый, и второй голос казались мне знакомыми, но я не мог вспомнить, кому они принадлежат. В голове, будто налитой свинцом, было от силы три мысли, но я не мог сосредоточиться ни на одной из них.

— Корнелиус, прошу тебя, убери палочку, — мягко произнес спокойный мужской голос, со звуками которого память начала ко мне возвращаться, — Поппи утверждает, что они успели вдохнуть лишь мизерную часть пыльцы, а значит, их жизни ничего не угрожает и они очнутся в течение суток. Сейчас больным нужно дать немного времени, чтобы восстановиться, а после их пробуждения мы сможем с ними побеседовать.

— Альбус, на счету каждая минута. Мы и так упустили слишком много времени, нужно допросить их прямо сейчас, — повторил Корнелиус.

— Не стоит вмешиваться в процесс выздоровления, иначе мы рискуем получить шестерых школьников, лишившихся рассудка. Можно представить реакцию их родителей, если выяснится, что дети всё-таки были невиновны.

Министр замолчал, обдумывая слова собеседника. Я не сомневался, что он всё же согласится. Альбус Дамблдор обладал потрясающим даром убеждения: он умел находить у любого человека болевые точки и правильно на них воздействовать, чтобы добиться нужного результата. Жизни Магнуса Фаджа в данный момент, судя по всему, ничего не угрожало, поэтому теперь его отец, возможно, начнет мыслить более хладнокровно и постарается избежать скандала с родителями чистокровных студентов.

— Сообщите мне сразу же, как кто-то из них очнется, — сухо сказал человек по имени Корнелиус.

— Разумеется, — ответил Альбус.

Он явно не сомневался в том, что собеседник ответит именно так.

До моего слуха донёсся звук удаляющихся шагов. Рядом с больничной койкой, на которой лежал я, тихо скрипнул стул от тяжести севшего человека, а затем Альбус Дамблдор уставшим голосом произнёс:

— Как ты себя чувствуешь?

Притворяться спящим больше не было смысла. Я с трудом открыл глаза, и, от обилия света, их тут же обожгло болью. Проморгавшись, я перевел взгляд на директора, который, из-за своей ужасной мантии, казался расплывчатым пятном отвратительного бирюзового цвета.

— Паршиво. Как давно я тут нахожусь?

— Чуть больше двенадцати часов, — сообщил директор, а затем, взглянув в моё лицо, добавил: — Я передал мисс Томпсон, что ты задержишься.

Я устало потер пальцами переносицу: иногда он бывал слишком проницательным. Глаза немного привыкли к яркому свету, и я еще раз посмотрел на директора. Он сидел, слегка сутулясь, что было редкостью для него. Морщины на лице, казалось, стали еще глубже, а под глазами залегли темные круги.

— Что происходит? — спросил я.

— Корнелиус считает, что в школе произошло покушение на жизнь его сына. Шестеро учеников и преподаватель были найдены без сознания рядом с рассыпанными цветами дурманника. Помона утверждает, что пыльцы в них хватило бы для того, чтобы убить как минимум десять человек. Это чудо, Северус, что ты находился рядом: твоё заклинание головного пузыря спасло студентам жизнь.

Мысли стали проясняться. Я вспомнил о произошедшем конфликте. Значит, в коробке были цветы дурманника. Что ж, это объясняло тот бред, который привиделся мне перед пробуждением. Дурманник — очень редкое растение, которое так и не нашло применения в зельеварении. Зато его вполне успешно применяли ацтеки в ритуальных обрядах: при вдыхании в небольших количествах пыльца погружала волшебника в короткий транс. Повышение дозы приводило к токсическому поражению нервной системы, судорогам и даже к смерти.

«Не могу даже представить, зачем студентам понадобилось такое сильнодействующее вещество».

Альбус продолжал:

— Министр настаивает, что участников конфликта следует разбудить с помощью заклятия «Эннервейт», а затем допросить с использованием всех имеющихся в арсенале Аврората средств. Я думаю, ты понимаешь, о чем идет речь…

<i>«Уж я-то понимаю, и вы об этом прекрасно знаете</i>, — мысленно ответил я директору, — <i>С методами допросов в Аврорате я познакомился почти десять лет назад, и некоторые из них до сих пор иногда мне являются в кошмарах».</i>

— …Поэтому я решил, что прежде чем допускать Корнелиуса к студентам, вначале следует обсудить произошедшее с тобой.

Альбус закончил говорить и теперь, видимо, ждал, моих заверений в том, что мистер Уизли и мистер Эдвардс невиновны. В моей памяти вдруг снова пронеслись картины, как шестнадцатилетний я так же лежал на кровати в Больничном крыле, а директор стоял рядом и убеждал меня, что произошедшее в воющей хижине нелепая случайность, а Мародеры не заслуживают наказания. Я отогнал не к месту нахлынувшие воспоминания.

Несмотря на то, что я считал главными виновниками случившегося именно гриффиндорцев, в особенности мистера Эдвардса, я поборол в себе желание отправить его на допрос в Аврорат.

Было довольно странно, что у моего студента в руках оказалась коробка с цветами дурманника, которые считались редкостью на черном рынке. Такие опасные вещества не использовали в межфакультетских стычках даже самые непроходимые тупицы. К тому же, если Фадж неаккуратно нес коробку, а я уверен, что так и было, то он, вероятнее всего, повредил хрупкие бутоны, а значит, открыв крышку, гарантированно вдохнул бы токсичную пыльцу.

Я поведал Альбусу события вчерашнего вечера. Он выслушал мой рассказ с серьезным лицом. После того, как я закончил повествовать, он повернулся к окну и на несколько минут задумался, а затем произнёс:

— Исходя из твоих слов, выходит, что кому-то была выгодна смерть мистера Фаджа в стенах школы.

«В таком случае разгорелся бы грандиознейший за последние пятьдесят лет скандал, — подумал я, — а директора, скорее всего, отстранили бы от занимаемой должности. Дамблдор не только потерял бы влияние на министра магии, но и лишился бы своего авторитета в волшебном мире. На это мог решиться только очень циничный человек, способный достать редкий и безумно дорогой контрабандный товар, которому при этом абсолютно наплевать на возможные сопутствующие жертвы».

Судя по выражению лица директора, он пришёл к тем же выводам, что и я.

— Что вы планируете делать дальше? — спросил я.

— Я дождусь, пока все студенты очнутся, а затем позволю Корнелиусу побеседовать с ними и с тобой. Разумеется, без использования веритасерума и в моём присутствии.

Головокружение и тяжесть в мыслях начали потихоньку отступать: за долгие годы работы с самыми разнообразными зельями мой организм приобрёл весьма полезную устойчивость к ядам и токсинам. Я вздохнул и сел в постели. Сняв висевшую на стуле мантию, я заявил, что хочу взглянуть на своих студентов. Альбус, встав на ноги, ответил, что как раз планировал зайти к мадам Помфри.

Дождавшись, пока Дамблдор уйдёт, я вызвал приставленного ко мне эльфа по имени Марли и попросил его принести пергамент и чернила. Я догадывался, как директор предупредил Рослин. Альбус иногда бывал излише лаконичен. Однажды он чуть не довёл мою мать до инфаркта, написав короткую записку, в которой было сказано только то, что на её сына напал оборотень. Дамблдору повезло, что Эйлин была жуткой трусихой и ограничилась лишь несколькими флаконами успокаивающего зелья: другая на её месте устроила бы разнос в министерстве и попечительском совете. Собственно, в этом и заключалась причина того, что практически всю рабочую корреспонденцию директора вела Минерва. Закончив писать, я отправил домовика в совятню, а сам отправился навестить учеников.

Эдвардс и Тонкс были еще без сознания. Проходя мимо постели девушки, я ненадолго остановился. В бесчувственном состоянии, она, очевидно, не контролировала свои метаморфозы и, судя по всему, находилась в своем реальном облике: длинные черные волосы разметались по подушке, острые скулы выделялись на худом лице. Тонкс была до жути похожа на Беллатрикс, какой та была пятнадцать лет назад. Возможно, в этом и крылась причина ее безумных преображений — нежелание быть похожей на сумасшедшую тётушку.

Для коренастого Чарли Уизли полученная доза дурманника была, очевидно, незначительна: он крутился на своей постели и с минуты на минуту должен был очнуться. Когда-то я считал, что он и мистер Эдвардс — одни из самых невыносимых учеников, которых мне приходилось обучать, но когда два года назад в школу поступили Фред и Джордж Уизли, ставшие персональной головной болью профессора Макгонагалл, я изменил свое мнение. Чарли же теперь, наоборот, исправился, видимо, считая, что должен подавать пример своим младшим братьям, и в отсутствии своего бестолкового друга был вполне адекватен.

Пройдя чуть дальше, я обнаружил и своих студентов. Фадж с землистым цветом лица без сознания лежал на подушке и выглядел откровенно паршиво. Он находился ближе всех к месту падения злосчастной коробки и, несмотря на моё заклятие головного пузыря, успел вдохнуть довольно большую дозу пыльцы. Хоть Альбус и говорил, что все студенты должны скоро очнуться, я сомневался, что мы дождёмся пробуждения мистера Фаджа в ближайшие сутки.

Шаффик без движения лежал на больничной койке и выглядел так, как будто всего лишь крепко спал, а вот Селвин, в отличие от него, уже очнулся и, сидя на постели, затуманенным взглядом глядел на меня. Я встал напротив и, скрестив руки на груди, стал молча смотреть на него: одна из самых эффективных из моих тактик, позволяющая раскалывать даже самых упрямых молчунов. Селвин, сидел пару минут, опустив глаза, а затем тихо произнёс:

— Магнус сказал, что купил цветы волшебной жимолости<note>В Викторианской Англии верили, что запах жимолости навевает девицам эротические сны. Если оставить её в спальне, девушки запросятся под венец.</note> в «Кабаньей голове». Мужчина, продавший ему коробку, заверял, что если открыть крышку в присутствии девушки, она будет готова делать всё, что ей прикажут.

Я не удержался и закрыл лицо ладонью. Нимфадора Тонкс, будучи метаморфом, будоражила воображение большинства малолетних дегенератов в этой школе. Единственным, на мой взгляд, достоинством этой шумной, бестолковой, неаккуратной и неуклюжей девушки было то, что она действительно умела за себя постоять и регулярно отправляла неудачливых воздыхателей, вне зависимости от их факультетской принадлежности, в Больничное крыло. Иногда мне казалось, что проще выгнать её из Хогвартса, чем разбираться с последствиями этих потасовок.

— Как вы объясните ваше участие в этом мероприятии? — Селвина я считал одним из своих лучших студентов: рассудительный, настойчивый, упорный, уверенный в себе. За все годы учебы он ни разу не был замечен в подобных сомнительных конфликтах. Я даже выдвигал его на должность старосты школы, и единственная причина, почему он не занял это место, было то, что Дамблдор предпочел выбрать Дариуса Тики, подопечного Флитвика.

Марцелл пробубнил что-то про попытки отговорить Фаджа, и я подумал, что начинаю разочаровываться в этом студенте. Я кивнул Селвину, дав понять, что услышал его, и направился к Дамблдору.

* * *

Теплое летнее солнце освещало немноголюдное кладбище. Несколько церковных работников опускали черный деревянный гроб в глубокую яму, вырытую на небольшом участке рядом с деревьями — единственное место, аренду которого смогла оплатить социальная страховка, — а уставший священник торопливо читал панихиду. Сотрудница реабилитационного центра держала меня за руку, а я всё вырывалась из ее крепкой хватки и кричала, что они совершают ошибку. Почему-то мне было известно, что в черном гробу находилась не мама, а мистер Снейп, который был всё еще жив. Окружающие меня люди словно не слышали моих слов, а отец, в попытках выбраться из гроба, всё стучал и стучал по его деревянным стенкам…

…Большая серая сова настойчиво стучалась в закрытое окно. Я нехотя открыла глаза и взглянула на часы, которые показывали уже десять утра. Голова гудела, а шея и спина затекли от неудобного положения. Вчера я несколько часов представляла себе самые плохие варианты того, что могло произойти с мистером Снейпом, раз за разом прокручивала в памяти те долгие дни, которые тянулись после маминой смерти, и даже не заметила, как уснула прямо в кресле.

Впустив птицу, я тут же отвязала записку от её лапы и быстро пробежала по ней глазами, узнав почерк мистера Снейпа. Он писал, что в школе случилась внештатная ситуация и он сможет появиться дома только вечером. Я была так рада получить от него письмо, что скормила птице остатки снеков и отправила лететь обратно.

Теперь же, стоя на кухне, я поняла, что еды мне сегодня на завтрак уже не осталось. Однако, воодушевленная письмом от мистера Снейпа, я решила приготовить что-то самостоятельно и удивить его. Почему-то сразу на память пришли «Рецепты на каждый день от Северуса Снейпа», которые я когда-то давно нашла в этом доме.

В этой тетради мистер Снейп, судя по всему, от руки писал рецепты собственного сочинения. Названия у большинства из них были очень странные: «сногсшибательный рождественский пудинг», «шокирующий яблочный пирог», «убийственная кровяная колбаса». Пролистав почти всю тетрадь, я выбрала рецепт, который показался мне самым простым: «оглушительный омлет», нашла в своих карманах немного денег, оставшихся у меня еще со времен реабилитационного центра, и отправилась в магазин купить недостающие продукты.

С того момента, как я переехала к мистеру Снейпу, я была на улице всего пару раз. В тот самый вечер, когда он забрал меня из приюта, нам пришлось идти в ларёк за перекусом. Мистер Снейп по дороге употреблял просто невероятные матерные конструкции по поводу того, что эльфам нельзя покидать школу, а встречные пьянчуги расступались от его мрачного вида.

Второй раз я была на улице всего неделю назад: за окном светило солнце, была отличная погода, и сидеть дома за книгами совсем не хотелось. При свете дня район, в котором мы жили, выглядел довольно уныло: почти все дома обветшали, в некоторых даже частично обрушились стены, повсюду валялся мусор, большинство фонарей были разбиты, а редкие прохожие, кажется, были очень пьяны — и это в одиннадцать утра! Пройдя чуть дальше по улице, я обнаружила грязную речку, на другом берегу которой, судя по виду, располагался более приличный квартал этого города.

Прогуляться там в тот день я так и не успела: споткнувшись о торчащую из земли корягу, я кубарем скатилась вниз по отвесному берегу реки, разодрав себе правую руку и всю спину. Однако хуже всего пришлось моей прическе: я так и не смогла вытащить запутавшийся репейник, и тогда мне пришлось обстричь и без того короткие волосы, так что теперь они не доставали даже до плеч.

Вечером того же дня, когда мистер Снейп осматривал мои повреждения я спросила его, почему этот район так выглядит. Он ответил, что раньше здесь располагалась большая швейная фабрика, которая разорилась лет тридцать назад, не выдержав конкуренции и падения спроса. Сотни людей потеряли работу, большинство из них уехали, а те, кто остались — спились.

Сегодня я хотела дойти до района, располагавшегося на другом берегу реки: мистер Снейп рассказал, что люди там по большей части ездили на заработки в Манчестер, поэтому закрытие местной швейной фабрики почти не отразилось на их жизни.

В отличие от того дня, когда я в прошлый раз гуляла по Коукворту, сегодня было пасмурно и дул довольно сильный ветер. Идти пришлось мимо большого кладбища, при взгляде на которое мне почему-то опять вспомнился сегодняшний сон, и я вдруг поёжилась.

Дойдя до парковки, я услышала громкий женский визг, заставивший меня и остальных немногочисленных прохожих обернуться:

— Неблагодарный щенок! Мы столько для тебя сделали, а ты еще позволяешь себе обворовывать Дадли?! И это в тот самый день, когда мы приехали почтить память моих родителей?!

Рядом с большим бежевым автомобилем стройная женщина со светлыми волосами истерично кричала на худенького лохматого мальчика в разбитых очках, который безуспешно пытался оправдаться:

— Я ничего не брал у него…

— Он выхватил у меня журнал и выбросил его! — простонал стоявший чуть подальше от них толстый мальчишка, похожий на поросёнка. — А я так хотел узнать, чем все закончится.

Поросенок сделал вид, что сейчас расплачется, и женщина тут же бросилась его обнимать. Мальчик в очках попытался оправдаться, сказав, что Дадли сам выбросил журнал, но быстро осёкся под взглядом очень толстого усатого мужчины с багровым лицом.

— У тебя есть пять минут, чтобы найти журнал Дадли, а иначе мы уедем без тебя, и меня не волнует, как ты будешь добираться до Литтл Уингинга.

Я и не придала бы особого значения этой семейной драме, если бы, пройдя метров тридцать, не увидела лежащий на земле тоненький журнал комиксов с названием «Утиные истории»<note>Утиные истории выпускались в двух циклах комиксов. Первый цикл из 13 выпусков (1988—1990), второй состоял из 18 выпусков (1990—1991).</note>, который, видимо, ветром отнесло в мою сторону. Обернувшись, я увидела, что толстый мужчина уже завел машину, а высокая женщина помогала поросенку усесться на заднее сидение. Худой мальчик наклонился и тщетно пытался что-то разглядеть на асфальте перед собой. Решив, что он в своих разбитых очках так ничего и не найдёт, я подняла находку с земли и подошла к нему.

— Не это ищешь? — спросила я и протянула ему комиксы.

Мальчик, увидев их, обрадовался и кивнул, с благодарностью взглянув на меня своими огромными зелеными глазами.

— Мама, смотри, какой-то уродец нашёл мой журнал! А я уж обрадовался, что мы поедем без Гарри! — заверещал поросенок.

В ответ я тут же показала ему средний палец. Удивительно, но женщина даже не одёрнула своего сына. Не представляю, что бы со мной было, если бы я позволила себе такое поведение в присутствии мистера Снейпа.

Блондинка прищурилась и посмотрела на меня с подозрением, видимо, решив, что это я украла эти комиксы, а усатый мужчина недовольным голосом скомандовал:

— Мальчишка, садись в машину, пока я не передумал тебя везти. А ты убирайся отсюда, пока мы не вызвали полицию!

Мысленно пожелав этому толстяку, чтоб в его пышных рыжих усах завелись вши, я поспешила уйти: по правде говоря, мне не хотелось связываться с ним, тем более, мистер Снейп еще после прошлой прогулки назвал меня ходячей неприятностью, я не горела желанием разочаровать его еще сильнее.

Путь до супермаркета и обратно занял чуть больше часа. Вернувшись домой, я разложила на столе продукты, сверившись с рецептом, который, мягко говоря, был немного странным. Помимо яиц и молока для оглушительного омлета нужны были зеленый лук и курица, точнее, ее желудок — на это мне, к счастью, денег не хватило. Следуя рецепту, я поставила сковороду на медленный огонь, добавила все ингредиенты в нужном порядке, и доводила до готовности пять минут, каждые тридцать секунд помешивая содержимое по часовой стрелке. На последнем этапе требовалось добавить соль в количестве ста миллиграммов, перемешать три раза по часовой стрелке и выключить плиту.

Тот омлет, что получился в итоге, был действительно оглушительным, в плохом смысле этого слова. Я честно старалась следовать рецепту, но в итоге пришла к выводу, что повар из мистера Снейпа был так себе. Но, так как со вчерашнего вечера в моем желудке не было ни крошки, я всё-таки съела почти целую тарелку этого кулинарного шедевра.

Мистер Снейп, очень бледный и осунувшийся, появился дома только в девять вечера. Увидев на кухне свою тетрадь и результаты моей готовки, он, закрыв лицо рукой, несколько минут смеялся. Я почему-то подумала, что в первый раз вижу этого человека в относительно хорошем настроении.

Отсмеявшись, мистер Снейп объяснил, что он, как и многие другие зельевары, зашифровывает некоторые свои составы так, чтобы случайный человек не мог догадаться, о чем идёт речь. «Рецепты на все случаи жизни» он написал еще на седьмом курсе и даже представить не мог, что кто-то и в самом деле решит по ним готовить. Тот омлет, который я сделала, был на самом деле оглушающим зельем, жидким аналогом соответствующего заклятия. Куриные яйца в этом рецепте означали яйца докси; курица на самом деле была рогатым слизнем; молоко заменяло настойку полыни, а соль — магловский препарат фенобарбитал. Зачем понадобилось зашифровывать рецепты зелий, я так и не поняла, но, должна признать, фантазия у этого человека в семнадцать лет была что надо.

Отец удивил меня еще больше в тот момент, когда сел за стол и, несмотря на то, что с собой у него была внушительная сумка с едой из Хогвартса, попробовал тот кулинарный «шедевр», который у меня получился. И я сама не поняла, почему, но именно в этот момент, впервые после смерти мамы, на моей душе стало тепло и уютно.

У преподавателей Хогвартса была традиция в свой отпуск отправляться за границу: десять месяцев в году они проводили в стенах замка, лишь изредка отлучаясь в Хогсмид, ничего удивительного, что летом им хотелось развеяться. Минерва с учётом своего плотного графика составляла календарь научных конференций, которые она хотела посетить. Она был единственной из преподавателей, кому приходилось работать в июле — ежегодно вместе с Альбусом они организовывали отправку писем студентам из волшебных семей. Помона каждый год отправлялась во Францию к своей сестре и её семье. Аврора в этот раз улетела в Южную Америку: там, в горах Боливии, располагалась знаменитая астрофизическая обсерватория. Квиринус еще год назад решил объехать весь мир. Сильванус отправился изучать животный мир на островах Тихого океана. Филиус же всегда отправлялся в путешествие, казалось, без какой-либо цели: в один день мог он заниматься медитацией с монахами в Гималаях, а меньше чем через неделю уже встревал в разборки с русской мафией в Нью-Йорке.

Мне же, по понятным причинам, был запрещён выезд из страны, поэтому свой отпуск я традиционно проводил за научной работой у себя дома. Разумеется, я не прекращал исследовательскую деятельность и в Хогвартсе, но в замке я работал только над относительно безопасными и легальными зельями. Здесь же я мог дать волю своей фантазии и разрабатывать абсолютно любые составы, благо представители Аврората редко посещали мой дом, спасибо за это Альбусу.

В этом году я чувствовал, что мне как никогда нужно отдохнуть: последние два месяца были слишком выматывающими даже для меня. Сначала идиотское покушение на убийство Магнуса Фаджа. Преступника нашли по горячим следам: им оказался некий Алан Аплкросс, один из подчиненных Муди в Аврорате, ответственный за хранение конфиската. Аврор, как оказалось, не помнил абсолютно ничего за последний месяц. Довольно топорная работа; я предполагал, что мой друг владеет заклятием Забвения гораздо лучше, хотя задумка была и правда хороша. Если бы я не был непосредственным участником тех событий, я бы даже восхитился находчивостью Люциуса: он сумел стравить друг с другом Дамблдора, министерство и Аврорат, и при этом смог сохранить свою репутацию относительно незапятнанной.

Затем пришла пора финального квиддичного матча, в ходе которого, несмотря на то, что Уизли опять поймал снитч, Слизерин одержал невероятную победу, буквально растоптав команду Гриффиндора. В результате последовавшей за этим студенческой стычки четверо оказались в Больничном крыле. Чуть позже к ним добавились еще трое, после того, как на финальном пиру выяснилось, что мой факультет опять получил кубок школы.

На педсовете я предложил не допускать основных зачинщиков, в числе которых так же были Эдвардс, Шафик и Фадж, к ЖАБА, и, к моему удивлению, все учителя единогласно поддержали мою идею. Теперь инфантильным идиотам, по глупому недоразумению оказавшимся студентами одной из престижнейших школ в мире, предстоял еще один год обучения, и я был уверен, что это пойдёт им на пользу: так сказать, убедит в неотвратимости наказания.

В то время, когда я был занят школьными делами, дочь в моём доме была предоставлена сам себе. Она едва не покалечилась, бродя по тупику Прядильщиков, обыскала мою спальню — в этом я сам виноват, понадеялся на её добропорядочность: нужно было ставить защитные чары, готовила какую-то гадость по зашифрованным рецептам моей юности, едва не спалила дом, пытаясь колдовать палочкой матери, наводила уборку на чердаке и свалилась с лестницы и многое, многое другое. Иногда я жалел, что не согласился с предложением Альбуса отдать её на воспитание в хорошую волшебную семью — к тем же Динглам.

Желание отправить ребенка к Гестии и Дедалусу было особенно сильным в первый день летних каникул. Тогда я обратился к Минерве с просьбой выдать мне письмо, предназначенное Рослин. Тот взгляд, которым меня смерила профессор Макгонагалл, еще долго будет являться мне в кошмарах. Мне пришлось выслушать лекцию о том, что для отправки писем есть строго определенные даты, и нарушение этого порядка не приветствуется даже среди преподавателей. Разумеется, несмотря на возмущение Минервы, письмо я всё-таки забрал. Последнее, чего я хотел, это встретиться в Косом переулке с толпами студентов и их родителей в то время, когда им всем прилетят совы из Хогвартса.

Я планировал купить девчонке всё, что нужно для учебы, и при этом попасться на глаза как можно меньшему количеству знакомых. Скорее всего, мои бывшие соратники рано или поздно узнают о существовании этого ребенка, но я предпочел бы отсрочить этот момент.

Поначалу все шло неплохо: Рослин вела себя относительно прилично в аптеке и в канцелярском магазине. Было даже забавно наблюдать, как она неловко мнётся, стесняясь брать у меня деньги. Разорить меня девчонка вряд ли смогла бы при всём желании — зарплата преподавателя в Хогвартсе была более чем приличной, к тому же я получал солидные отчисления за некоторые свои патенты.

В лавке Олливандера она забросала старика вопросами о том, почему палочка Эйлин так странно на неё отреагировала. Повезло, что Олливандер был в неплохом настроении и не отказался прочитать ей длинную лекцию о свойствах волшебных палочек и о том, как именно они выбирают себе владельцев.

Но хорошее не могло длиться вечно. Пока я ждал во «Флориш и Блоттс», пока Рослин купит себе мантии, меня заметил школьный приятель, Эйвери. Эмоциональный Генри настойчиво уговаривал меня поболтать в «Дырявом Котле», и я еле от него отделался. Обычно я никогда не упускал возможности пообщаться с ним, так как от болтливого Эйвери можно было узнать много полезной для Альбуса информации, но эти разговоры обычно надолго затягивались, а свободного времени у меня сегодня было мало.

Пока я разговаривал с Генри, девчонка заблудилась в Косом переулке и едва не забрела в Лютный. Так я и убедился лишний раз, что этого ребенка опасно оставлять надолго без присмотра.

Из-за девчонки теперь я не мог заняться запланированными исследованиями: существовал немалый риск, что эта ходячая неприятность залезет в лабораторию и убьётся о какое-нибудь зелье. Пришлось корректировать свои планы и составлять список относительно безопасных экспериментов.

Сегодня я решил изучить свойства злосчастных цветов дурманника. Гербологи собирали их в плотных костюмах из драконьей кожи, защищая органы дыхания масками из волшебного стекла. Аккуратно срезав растение, они тут же помещали бутоны в закрытую емкость и запечатывали её. При малейшем повреждении цветка чрезвычайно летучая пыльца мгновенно распространялась по воздуху, попадая в легкие всех оказавшихся в радиусе пяти метров живых существ. В отличие от сильнодействующей пыльцы, цветы считались бесполезными и использовались лишь для транспортировки опасного вещества.

В мои планы входило изучить возможность применения этого ингредиента в зельеварении: я предполагал, что его можно использовать в качестве активного вещества в зелье, затуманивающем разум, и наоборот, в качестве вспомогательного ингредиента в отрезвляющем. Если эксперимент будет удачным, это произведёт фурор в научном сообществе: до этого никто из зельеваров так и не смог найти применение этим бутонам.

Рассчитав приблизительный состав будущих зелий, я строго запретил Рослин следовать за мной и спустился в подвал, который был переоборудован в лабораторию. Разумеется, менее чем через десять минут, когда я уже успел подготовить необходимые ингредиенты, я услышал шорохи за дверью. Еще через несколько минут, когда я зажег под котлом огонь, ребенку, наконец, хватило храбрости прошмыгнуть в подвал. Спустившись, девчонка несколько минут стояла, шокированно разглядывая лабораторию, а затем всё-таки села на заранее приготовленный для нее стул, на который я указал рукой.

Признаться, поначалу я втайне надеялся, что обнаружу в ней будущего талантливого зельевара, которому смогу передать свои знания. Всё-таки семья Принц, к которым принадлежала моя мать, дала миру множество выдающихся алхимиков и зельеваров. В юности я гордился своим родством с известной династией, я чувствовал себя потомком великих ученых, способным совершить грандиозные открытия и изменить мир.

Однако Рослин, по-видимому, не разделяла моего увлечения зельями: книги по чарам и трансфигурации интересовали ее значительно больше, а учебники по зельеварению и гербологии она просто разок пролистала, судя по всему, ничего не поняла и отложила в сторону. Увидев это, я пришёл к выводу, что девчонка безнадежна, и даже смирился с этой мыслью. Теперь же она, неподвижно сидя на стуле, завороженно наблюдала за моими действиями, и я подумал, что, возможно, ошибся в оценке ее умственных способностей.

Жестом подозвав Рослин к себе, я дал ей ступу и велел растолочь сушеный зверобой. Его листья, собранные накануне летнего солнцестояния, издавна использовались в колдомедицине как средство, проясняющее разум и исцеляющее психические заболевания. По моим расчетам, они больше всего подходили на роль активного вещества в отрезвляющем зелье. Две унции лягушачьей икры стабилизировали состав, а пара листьев свежей крапивы уменьшали возможные побочные эффекты.

Взлянув на то, что получилось в ступе у девчонки, я закатил глаза и отчитал её: и без того мелкие листья были превращены в пыль, к тому же не менее половины объема было рассыпано по столу. Взвесив оставшийся зверобой и высыпав нужное количество в котел, я два раза помешал содержимое против часовой стрелки, сразу же добавил лягушачью икру, а затем уменьшил огонь. На следующем этапе следовало добавить цветок дурманника. Несмотря на то, что после выхода пыльцы из бутона эти растения считались безопасными, я все равно хранил их в колбе, запечатанной защитным заклинанием: не стоило недооценивать способность этого ребенка влипать в неприятности.

Аккуратно отщипнув с помощью пинцета три тычинки, я опустил их в котёл. После этого предстояло дождаться реакции, помешивая содержимое один раз в тридцать секунд по часовой стрелке. Я ожидал, что ингредиенты если и начнут реагировать, то не менее, чем через полчаса, однако происходящее в котле удивило меня: зелье мгновенно окрасилось в ярко-желтый цвет и вспенилось. Я уменьшил огонь, и собирался добавить еще лягушачьей икры, но не успел: котел с оглушительным треском взорвался, залив результатами моего эксперимента всю лабораторию.

Рослин, с ног до головы облитая желтым зельем, стояла в шаге от меня и, кажется, даже не понимала, что произошло. Я отметил, что, несмотря на бурную реакцию, состав не вызывал какого-либо ощутимого влияния на организм: не было ни головокружения, ни помутнения сознания, ни изменений в зрении и слухе.

После моего приказа девчонка отправилась наверх переодеваться. Я избегал применять очищающие чары к неисследованным зельям: это зачастую приводило к непредсказуемым эффектам. Для таких случаев я и хранил в лаборатории свои запасные мантии: взрывы котлов во время экспериментов были частым явлением.

Во время переодевания я перебирал в голове все ошибки, которые были допущены в приготовлении зелья, продумывал, что можно исправить в рецептуре, однако как только я снял грязную мантию, все мысли о зелье покинули меня. На левой руке уродливым тусклым пятном темнела метка.

* * *

После событий того самого Хэллоуина почти десятилетней давности метка стала настолько бледной, что различить ее на коже можно было только при ярком свете, и напоминала о себе лишь редкими покалываниями. Неудивительно, что большинство из нас расслабились, ведь Темный Лорд, хоть и остался жив, вероятно, был слишком слаб, чтобы возродиться вновь. Об этом не говорилось вслух, но мало кто из Ближнего круга, несмотря на бесконечные разговоры о величии Пожирателей Смерти, предпринимал попытки найти повелителя. Ведь большинство из нас в глубине души всё-таки понимали, что его возрождение означало бы разрушение той спокойной мирной жизни, которую с таким трудом строил каждый из нас.

Сейчас же метка, пусть все еще очень бледная, была отчетливо видна в полумраке. Змея, выползшая из черепа, оскалилась, глядя на меня, и я почувствовал легкое жжение, на которое до этого даже не обращал внимания.

Люциус Малфой среди Пожирателей Смерти считался одним из наиболее приближенных к Темному Лорду, по этой причине те из нас, кто остались на свободе, старались держаться рядом с ним. Именно поэтому за информацией я отправился к нему, предварительно предупредив Альбуса с помощью камина и заняв Рослин уборкой в лаборатории, раз уж ей так нравилось наводить порядок. Шкафы с ингредиентами, разумеется, пришлось запечатать заклинанием, иначе при возвращении я застал бы лишь руины на месте своего дома.

Аппарировав к высоким кованым воротам Малфой-мэнора, я едва не столкнулся с встречающим меня домовиком: очевидно, хозяин поместья ждал меня. После моей фразы, что я и сам в состоянии найти дорогу, это недоразумение в грязной наволочке с громким хлопком исчезло.

По рассказам Люциуса, его отец, Абраксас Малфой, после эмиграции из Франции вложил много сил в облагораживание ранее заброшенного родового гнезда. Его сын продолжил это дело с максимальным пафосом, на который был способен. За последние четырнадцать лет на территории мэнора появились высаженные вдоль дороги ровными рядами тисовые деревья, огромный фонтан, статуя дракона из белого мрамора на заднем дворе, помпезная беседка, по размеру сравнимая с моим домом. Но Малфою показалось, что этого мало для того, чтобы произвести на гостей впечатление, и решил завести белых павлинов, которые вальяжно расхаживали перед поместьем.

В дверях я едва не столкнулся с выходящим Ноттом, одетым в наглухо застёгнутую чёрную мантию. Он, похоже, нисколько не удивился, увидев меня. Кивнув в ответ на моё приветствие, он с мрачным видом направился к воротам. Я посмотрел ему вслед: Теодор, погруженный в свои мысли, шёл заметно ссутулившись. Даже спустя три года он не оправился от смерти жены, и по этой причине я испытывал некоторое сочувствие к этому человеку.

Внутри поместье Малфоев напоминало королевскую усадьбу времен ренессанса. Шикарные персидские ковры на полу, на стенах — портреты в позолоченных рамах, редчайшие античные вазы, возрастом не менее трех тысяч лет, богатые украшения, витые колонны, а под потолком — огромная люстра с сотней свечей.

Люциуса я обнаружил в его кабинете на втором этаже: он стоял перед портретом своего отца и сиял, как начищенный галлеон.

— Люциус, — кивнул я в знак приветствия.

— Северус, — Малфой сел за стол и указал мне место в кресле напротив. — Признаться, я ждал, что ты придёшь раньше.

Вызванный хозяином поместья домовик принес на подносе чай для меня и бутылку «Шато Марго» для Люциуса. Не было ничего удивительного в том, что Малфой еще до полудня принялся за алкоголь: он обладал способностью пить вино в невероятных количествах и при этом не пьянеть. Нарцисса даже предполагала, что его мать вместо молока давала сыну эльфийское полусладкое.

— Спешу поделиться с тобой радостной новостью, — Люциус отсалютовал бокалом. — Я получил должность главы попечительского совета.

Это была не самое приятное для меня известие. Я знал, что Люциус долгое время планировал ослабить влияние Дамблдора, вероятно, для того, чтобы заслужить благосклонность повелителя, когда тот возродится. Малфой более десяти лет восстанавливал полезные связи в министерстве, обзаводился влиятельными друзьями, запугивал и обезвреживал врагов, подкупал членов Визенгамота. Многие говорили, что он — фигура куда более значимая, чем нынешний министр магии, который также ходил в приятелях у Люциуса. Теперь же Малфой получил должность, позволяющую напрямую контролировать происходящее в Хогвартсе и, в исключительных случаях, даже инициировать снятие с должности директора школы.

— Поздравляю, — сдержанно сказал я — Что случилось с предыдущим председателем?

— Подал в отставку, — с усмешкой сказал Малфой. — Он утверждал, что не справляется со своими обязанностями по причине почтенного возраста.

Игнациус Вейн был довольно молод, по волшебным меркам, и едва разменял восьмой десяток. Он соглашался со всеми предложениями Альбуса, увеличил финансирование маглорожденных студентов и даже обещал закупить новые метлы.

— Теперь старику будет сложнее продвигать свои промагловские инициативы, — словно в ответ на мои мысли произнёс Малфой. — Ты бы видел, что творилось на собрании совета. Дамблдор был категорически против моей кандидатуры и предлагал министру назначить председателем Аттикуса Блишвика. Кажется, он был удивлен, получив от Фаджа отказ.

В первые месяцы после назначения на пост министра магии Корнелиус Фадж регулярно обращался к Альбусу за советами по тому или иному вопросу. Однако, после майских событий, в отношениях между директором и министром наметилась трещина. Чиновник считал, что Дамблдор не должен был допустить подобной ситуации, и отказывался слышать аргументы, о том, что в произошедшем частично есть вина и его сына — в свои восемнадцать лет тот должен был понимать, что не стоит покупать неизвестно что у сомнительных личностей в захолустном кабаке. А в тот момент, когда Фадж получил новость о том, что Магнусу придётся провести в Хогвартсе еще год, отношения между ним и директором испортились окончательно.

— Это серьезно пошатнёт авторитет Дамблдора в министерстве, — заметил я.

— Разумеется. Для этого все и затевалось, — с удовлетворенным видом подтвердил Люциус и отсалютовал мне бокалом.

Несколько минут мы провели в тишине. Люциус задумчиво глядел на окно, погруженный в свои мысли, а я молча пил великолепный сладкий цейлонский чай с легким ароматом мяты и лимонника.

— Ты ведь понимаешь, зачем я пришёл? — прервал молчание я, глядя, как мой собеседник наливает себе очередной бокал.

— Разумеется, — всё так же глядя в окно, ответил Малфой ничего не выражающим голосом. — Сегодня по той же причине здесь уже были Кэрроу, Эйвери и Нотт. Генри едва не трясся от страха.

На последних словах Люциус недобро усмехнулся и выпил очередную порцию вина. Я отметил, что бутылка была опустошена уже более чем наполовину.

— Ты сам-то не боишься? — попытался я спровоцировать Люциуса на откровенность.

— Мне не о чем беспокоиться. Я прилагаю все усилия для того, чтобы продолжить дело Темного Лорда, — заявил Малфой и хищно улыбнулся, а я с трудом удержал в себе желание высказаться по поводу Аплкросса и цветов дурманника. — Когда повелитель вернется, он увидит, что министерство фактически лежит у наших ног. А что насчёт тебя, Северус?

— Не сомневаюсь, Темный Лорд по достоинству оценит ту информацию, которую я для него добываю.

<i>«Разумеется. А потом, вероятнее всего, убьет меня»,</i> — мысленно добавил я.

— Кстати, насчёт информации. Многие из наших соратников считают, что активность метки связана с тем, что в этом году в школу идёт Гарри Поттер. Об этом мальчишке десять лет назад ходили самые безумные слухи. Что говорит по этому поводу Дамблдор?

Как я ни старался, отгоняя от себя мысли об этом ребенке, окончательно забыть о его существовании не получалось. В первые несколько лет после окончания войны это отвратительное имя было на устах абсолютно у каждого волшебника. Одни восхваляли героизм мальчишки, абсурдно полагая, что он действительно мог победить Темного Лорда самостоятельно. Другие же шептались, что, возможно, он и сам могущественный темный волшебник, способный превзойти даже повелителя.

Поначалу каждое упоминание проклятого Гарри Поттера словно ножом вонзалось в моё сердце, не давая зажить старым ранам, напоминая, что он жив, а она нет. Даже Альбус, несмотря на присущую ему тактичность, время от времени обсуждал со мной мальчишку и его роль в исчезновении Темного Лорда. Однажды директор даже заставил меня аппарировать в Литтл-Уингинг, чтобы проверить, сможет ли человек с меткой подойти к дому Дурслей ближе, чем на милю — как выяснилось, не сможет.

Со временем я научился прятать болезненные воспоминания за окклюментными щитами, и после этого мне стало заметно легче: теперь я не вспоминал Лили при каждом упоминании Гарри Поттера, но говорить о нем всё равно было некомфортно.

— Старик ни с кем не обсуждает Поттера, — солгал я. — Но я сомневаюсь, что дело в нём. Метки связывают нас с повелителем, они не стали бы реагировать на другого человека.

Кажется, мой собеседник не был удивлен таким ответом. Люциус вылил остатки вина в свой бокал и взмахом палочки заставил исчезнуть пустую бутылку.

С громким хлопком в кабинете появился тот же домовик, который встречал меня у ворот. Низко поклонившись, он доложил своим раздражающим писклявым голосом:

— Хозяин, к вам пожаловал мистер Крэбб!

— Проводи его в мой каббинет, Добби, и принеси еще две бутылки Барон де Эбро Риоха, — скомандовал Люциус, и я задался вопросом, сколько же выпил этот человек за сегодня, отметив про себя, что Крэбба он собрался угощать вином попроще. — Еще чаю, Северус?

— Нет, спасибо, я уже ухожу. Всего доброго.

Люциус кивнул мне на прощание, и я вышел за дверь.

На лестнице я разминулся с Крэббом, который шёл вслед за домовым эльфом Добби. Этот человек никогда не внушал мне симпатии. Внешне он напоминал горного тролля: широкое плоское лицо, не обезображенное интеллектом, маленькие глаза, редкие светлые волосы. Будучи пожирателем, Малкольм Крэбб запытал едва ли не больше безоружных маглов, чем Беллатрикс, но, в отличие от безумной Беллы, он до ужаса боялся сразиться с соперником, хотя бы равным ему по силе. Он попытался завести разговор, но я отмахнулся, сказав, что очень спешу: общение с ним, и без того малоприятное, было, к тому же, неинформативным, так как Крэбб обычно ничего полезного не знал.

Сегодня у меня получилось добыть не так много ценной информации. Мои бывшие соратники тоже почувствовали, что Тёмный Лорд набирает силу, и они явно были обеспокоены этим. В то же время, вероятно, Люциус не знал, кто стоит за этим, иначе он бы мне намекнул.

Мои размышления прервал оглушительный грохот, донесшийся откуда-то со стороны террасы. Я быстрым шагом вышел на улицу, сжимая в руке волшебную палочку. Там перед моим взором предстала довольно странная картина: в груде осколков, которые, судя по всему, раньше были огромной амфорой династии Мин, барахтался светловолосый ребенок, запутавшийся в полах собственной мантии, но при этом не перестававший сжимать в руках древко метлы.

Взмахом палочки я поднял мальчишку на ноги и отряхнул от пыли. Серьезных повреждений ребенок не получил: пострадала только левая щека, новенькая мантия и, судя по всему, самолюбие. Увидев меня, Драко сначала обрадовался, но после того, как он взглянул куда-то за мою спину, выражение его лица сменилось на испуганное.

Я обернулся. По направлению к нам неспешно шагала красивая стройная светловолосая женщина. Она невозмутимо взглянула на сына, и, несмотря на то, что ее лицо не выражало эмоций, от ее прохладного голоса стало жутко даже мне, что уж говорить о мальчишке, который сжался и тщательно прятал взгляд от матери.

— Драко, отправляйся в свою комнату и приведи себя в порядок, — сдержанно произнесла женщина, и её сын в считанные секунды исчез из моего поля зрения.

Нарцисса повернулась ко мне и коротко обняла.

— Как я рада тебя видеть, Северус!

Эту женщину я искренне считал своим другом, и она отвечала мне тем же. Долгое время я считал её приложением к Люциусу, одной из тех девиц, круг интересов которых ограничивался домом, воспитанием детей и их собственной внешностью. Всё изменилось, когда авроры перестали гнушаться использовать против нас темную магию, и на одном из рейдов в меня попало заклятье, которое я не смог идентифицировать. Ни одно из моих зелий не помогало, и с каждым днём мне становилось всё хуже и хуже. Так бы я тогда и распрощался с жизнью, если бы в один прекрасный день Нарцисса не увидела меня в таком состоянии в Малфой-мэноре. Отведя меня ненадолго в сторону, она лёгким взмахом волшебной палочки сняла с меня чары, оказавшиеся Аксумской черной порчей, а затем с невинной улыбкой сказала, что у меня теперь долг жизни перед ней.

Я был безмерно благодарен миссис Малфой, урожденной Блэк, которая, как оказалось, знала гораздо больше о темных искусствах, чем её сумасшедшая сестра, и уж явно больше, чем я.

Вскоре я смог вернуть ей долг. Однажды в последний день весны она появилась на пороге моего дома, бледная и очень испуганная, какой я её никогда не видел. Нарцисса говорила сбивчиво и быстро. Повелитель узнал, что в их семье ждали первенца, который должен был родиться в конце июля, и очень заинтересовался этой информацией. Не знаю, откуда она узнала о планах Темного Лорда, сама догадалась или же ей проболталась Беллатрикс, но пришла миссис Малфой ко мне с конкретным требованием: ребенок должен был родиться в июне и чем скорее, тем лучше.

Хоть я к тому моменту и имел опыт в приготовлении настойки заунывника, просьба Нарциссы была очень сложной: я должен был рассчитать концентрацию раствора так, чтобы вызвать сокращение матки, но при этом сохранить жизнь не только матери, но и ребенку.

Я согласился, несмотря на то, что требуемое зелье считалось абортивным, а значит, за его приготовление вполне мог получить срок в Азкабане. Не говоря уж о том, что если бы что-то пошло не по плану, меня прикончил бы сам Люциус Малфой, не дожидаясь приказа Темного Лорда.

Роды прошли тяжело: Нарцисса мучилась больше суток. Все это время я находился в Малфой-мэноре, контролировал её состояние и давал ей периодически то кроветворное, то обезболивающее, то общеукрепляющее. В конце концов, утром пятого июня, почти на два месяца раньше срока, на свет появился Драко Малфой: с красной кожей, тоненькими ручками и ножками, пучеглазый, худой и непропорциональный. Литры целебных зелий потребовались этому созданию для того, чтобы он дожил до следующего дня рождения, и, что немаловажно, чтобы он вырос здоровым.

Когда Драко исполнился год, его мать заявила, что не желает рассматривать никакие другие кандидатуры на должность крестного, кроме моей, и Люциус не смог бы ничего возразить своей женушке, даже если бы очень захотел.

Сейчас вряд ли кто-то узнал бы того младенца в этом высоком светловолосом шалопае, летающем на новенькой метле и разрушающем интерьер собственного поместья.

— Вторая ваза за этот месяц, — усмехнулась Нарцисса. — Драко воображает, что в Хогвартсе непременно станет звездой квиддича.

— У него неплохие задатки, — я попытался приободрить ее.

Миссис Малфой, задумчиво взглянув на обломки вазы, взмахнула палочкой, и от разрушений не осталось и следа. Несколько секунд она молча смотрела на меня, словно собираясь с мыслями, а затем произнесла:

— Присмотришь за ним?

Несмотря на то, что жизни и здоровью Драко уже давным-давно ничего не угрожало, Нарцисса не могла перестать переживать за него. Мне было известно, что Люциус предлагал отправить сына обучаться в Дурмстранг, но его жена была категорически против.

— Разумеется, — я и не мог ответить иначе.

Количество проблемных детей, за которыми мне нужно было присматривать, стремительно увеличивалось. Видимо, рецептуру зелья от мигрени придётся усовершенствовать: в этом учебном году головная боль будет преследовать меня гораздо чаще.

Педсовет должен был начаться через пять минут, а значит, все преподаватели, скорее всего, уже собрались в учительской. Я терпеть не мог приходить на эти сборища заранее, чтобы не слушать бесконечные рассказы о том, кто и как провёл лето, поэтому прибыл в Хогвартс буквально перед самым собранием.

Практически перед дверями кабинета я встретил профессора Кеттлберна. Он, возможно, и хотел бы явиться на педсовет пораньше, да только с его скоростью это было невозможно: подъем по лестнице давался ему с трудом. Я обратил внимание на то, что его правая нога, которая раньше была относительно целой, теперь стала вдвое короче. Левой ноги у него не было уже лет двадцать, а когда он лишился правой руки и правого глаза, вряд ли мог бы вспомнить кто-нибудь из преподавателей, кроме, разве что, Дамблдора.

— Доброе утро, Северус! — старик, видимо, решил компенсировать недостаток общения с другими преподавателями беседой со мной. — Как ваши дела?

— Уж явно лучше, чем ваши, — ответил я, намекая на его увечья.

В ответ на мои слова собеседник только расхохотался. Похлопав по деревянному протезу, заменявшему ему теперь правую ногу ниже колена, он заявил:

— Я провел прекрасное лето на острове Фиджи, а у моих студентов теперь теперь появится возможность изучить парочку-другую особей огненных крабов, так что мои дела лучше некуда.

Насколько я знал, этот вид членистоногих считался особо опасным, и заповедник на Фиджи был закрыт не только от маглов, но и от большинства волшебников. Даже если у Кеттлберна и был специальный пропуск, в чем я очень сомневался, никто бы ему не дал просто так забрать с собой настолько опасное существо. А это значило только то, что огненных крабов он украл.

Сначала, благодаря Кеттлберну, фауна Черного озера пополнилась гриндилоу. Затем он изъявил желание притащить на территорию Запретного леса яйцо оккамия и даже нашёл поставщика, благо Дамблдор не дал на это своего согласия, а иначе катастрофы было бы не избежать. Рано или поздно этот псих привезет в Хогвартс венгерскую хвосторогу.

Я закатил глаза и открыл перед стариком дверь. Сильванус тут же направился к месту справа от Хагрида, очевидно, спеша обсудить с помощником своих новых зверушек.

Войдя в учительскую следом за профессором Кеттлберном, первое, на что я обратил внимание, это невыносимый резкий запах чеснока. Часть преподавателей сидели с хмурыми лицами, Бабблинг, Бербидж и Вектор расположились на диване рядом с приоткрытым окном, Сибилла Трелони достала надушенный платок и теперь держала его перед лицом. Минерва за своим столом сосредоточенно заполняла какую-то документацию, не обращая внимания на происходящее в учительской. Спраут, Флитвик и Дамблдор вели активную беседу и, казалось, абсолютно не ощущали дискомфорта.

Настроение моё, и без того отвратительное, испортилось окончательно. Я сел на свободное место рядом с профессором Синистрой и вопросительно посмотрел на нее.

— Квиринус вернулся из своего кругосветного путешествия. Он говорит, что где-то в Румынии на него напал вампир, и теперь он всегда носит с собой чеснок, чтобы защищаться от нечисти, — прошептала Аврора.

Я перевел взгляд на человека, про которого говорила профессор Синистра. В бледном, похудевшем, издерганном мужчине, на голове которого красовался огромный фиолетовый тюрбан, с трудом узнавался профессор Квиррелл, преподаватель магловедения, решивший год назад отправится изучать самые отдаленные уголки волшебного мира. Судя по его запуганному виду, путешествие нельзя было назвать удачным.

— А тюрбан? — тихо спросил я.

— Подарок африканского вождя.

Квиррелл от моего взгляда мгновенно стушевался и опустил глаза. История Квиринуса напоминала бред психически больного, начиная от чеснока, к которому вампиры были абсолютно равнодушны, и заканчивая идиотским огромным тюрбаном, который ни один здравомыслящий человек не стал бы носить постоянно, даже будь это подарком самого Мерлина.

Я перевел взгляд на сидевшего с невозмутимым видом Дамблдора. Учитывая, что Чарити так же пришла на педсовет, вряд ли Квиринус в этом году будет преподавать магловедение. Уж не приготовил ли директор для Квиррелла должность преподавателя защиты от тёмных искусств? На несколько секунд я почувствовал, что меня охватила волна ярости.

Несколько раз я просил Альбуса позволить мне преподавать этот предмет, но директор отшучивался, говоря, что не может позволить себе лишиться такого ценного сотрудника из-за проклятия, висящего на этой должности. Однако те люди, которых Дамблдор всё-таки нанимал, имели знания настолько поверхностные, что не могли обучить студентов даже элементарным защитным заклятиям, не говоря уж о более серьезных чарах. Пятикурсники с трудом применяли «Экспеллиармус», третьекурсники зачастую не могли справиться даже с боггартом, хотя заклятие «Риддикулус» входило в программу первого курса. Выпускники были абсолютно не подготовлены к жизни в волшебном мире, а ведь проблему можно было бы решить, нанимая хотя бы время от времени квалифицированных магов.

Кеттлберн что-то прошептал Хагриду на ухо, от чего полувеликан громко ахнул на своём месте. Все взгляды в учительской устремились на них, Хагрид от такого внимания смутился.

До чего же нелепо он иногда выглядел. Иногда меня удивляло то доверие, которое выказывал ему Альбус. Как мне было известно, несколько дней назад лесник даже сопровождал мальчишку Поттера в Косой переулок. Вот уж кто меньше всего подходил на роль человека, которому можно доверить Мальчика-Который-Выжил, так это Хагрид. Когда-то давно я слышал рассказ Минервы о том, что Дамблдор доверил ему отвезти сына Поттера к Петунье как можно быстрее, а полувеликан вместо этого летел почти сутки на каком-то мотоцикле, останавливаясь выпить и поболтать в каждом встречном кабаке.

Альбус выпрямился в своем кресле, и в учительской мгновенно наступила тишина. Минерва отложила перо в сторону и устремила строгий взгляд на директора.

— Коллеги, я думаю, мы можем начинать собрание. Для начала хочу представить вам нового преподавателя Защиты от темных искусств, профессора Квиринуса Квиррелла.

Смысла в этом представлении не было: большинство, за исключением разве что профессора Бербидж, прекрасно знали Квиррелла. Под вялые аплодисменты Квиринус, все еще избегая смотреть мне в глаза, встал со своего места и поклонился присутствующим, от чего его тюрбан немного сдвинулся набок. Я снова почувствовал слабое жжение в левом предплечье и нахмурился.

Остаток собрания прошёл вполне рутинно. Дамблдор, под всеобщее неодобрение, объявил об изменениях в попечительском совете. Люциус, оказавшись на должности председателя, первым делом уменьшил сумму, ежегодно выделяемую на сборы в школу маглорожденным студентам. Сэкономленные средства он предлагал направить на ремонт студенческих спален и гостиных, а так же на увеличение финансирования кухни. Большинство преподавателей негативно отнеслись к нововведениям, хотя, скорее всего, только по той причине, что ввел их именно Малфой. Лично я считал, что предложения Люциуса вполне здравые.

Альбус назначил учителей, которые в этом году должны будут посетить дома маглорожденных студентов, и, при необходимости, сопроводить их вместе с семьями в Косой переулок. Как обычно, в этот список добровольно-принудительно попал я, а кроме меня, еще Минерва и Помона. Филиус, по понятным причинам, не мог посещать магловские районы, а остальные преподаватели не были столь убедительны, как деканы факультетов. Впрочем, я надеялся отказаться от этого мероприятия, сославшись на семейные обстоятельства — должна же быть от этого ребенка хоть какая-то польза?

Следующие полчаса мы потратили на то, чтобы выбрать старост школы. Я, конечно же, предложил своих семикурсников. Джемма Фарли и Габриэль Розье действительно способны были бы справиться с возложенными обязанностями. Однако директор, несмотря на мои аргументы в пользу слизеринцев, снова отдал предпочтение студентам других факультетов.

Закончилось это прекрасное собрание почти в полдень напоминанием Минервы о том, что все учителя должны сдать учебный план не позднее, чем через две недели. Головная боль, не беспокоившая меня последние несколько недель, снова вернулась. По-моему, это талант — проводить собрания так, что после них хотелось повеситься прямо тут, в кабинете.

После слов Альбуса о том, что могут быть свободны все, кроме меня, преподаватели, спеша на свежий воздух, вслед за Квирреллом довольно быстро покинули учительскую. Последней из кабинета вышла Сибилла Трелони, напоследок сказав мне томным голосом, что я должен быть осторожен, если не хочу погибнуть в ближайшее время самой ужасной смертью. Такое предостережение было бы хоть немного пугающим, если бы она не говорила это по нескольку раз в год. Стараясь точно изобразить интонации этой женщины, я ответил, что она тоже должна быть осторожна, если не хочет однажды выпить отравленный херес.

Подождав, пока за остальными преподавателями закроется дверь, Альбус наложил заглушающие чары, а затем, повернувшись ко мне, без лишних предисловий спросил:

— Как себя ведёт твоя метка?

— Сегодня она достаточно активна, — доложил я.

Жжение метки, до этого едва заметное, усилилось, как только я вошёл в школу. Теперь же оно снова стало слабеть.

Дамблдор кивнул, словно мои слова подтвердили какие-то из его догадок.

— У тебя есть предположения на этот счёт?

— Это связано с Квирреллом? — ляпнул я первое, что пришло на ум.

— Превосходный анализ, но я думал, что ты копнешь поглубже, — съязвил старик.

— Если у вас уже есть какое-то объяснение происходящему, может, просветите меня?

— Тогда ты потеряешь возможность самому разобраться во всём, — пространно заявил Альбус, наблюдая в окно, как Квиринус спешно идёт к школьным воротам.

По правде говоря, у меня не было адекватных предположений, почему метка проявляла активность именно в присутствии Квиррелла. Даже если предположить, что Квиринус тоже был Пожирателем, в чем я очень сильно сомневался, это все равно не объясняло то, что жжение метки усиливалось в его присутствии. Находясь рядом с Малфоем, Эйвери и другими бывшими соратниками, я ничего подобного не испытывал.

Глядя в окно, как Квиррелл в идиотском фиолетовом тюрбане, выйдя за ворота школы, аппарировал в неизвестном направлении, я высказался:

— Не думаю, что позволять ему находиться в школе — это хорошая идея. Тем более, теперь, когда здесь будет учиться Поттер.

Альбус тяжело вздохнул: видимо, я был не первым, кто говорил ему это. Я вспомнил Минерву и её строгий взгляд, адресованный директору.

— В замке Гарри будет находиться под надежной защитой... — устало начал Дамблдор.

Я отогнал от себя желание высказать старику, чего стоила однажды его надежная защита, и привычно спрятал нахлынувшие воспоминания за окклюментным щитом.

— …К тому же, ему полезно будет научиться встречаться с опасностью лицом к лицу.

Увидев строгий взгляд директора, адресованный мне, я не стал развивать эту тему. Вместо этого я высказался по другому вопросу, который волновал меня не меньше:

— Желание встретиться с опасностью может войти у мальчишки в привычку, а тот факт, что вы готовы прикрывать его в любой момент, сделает его безрассудным и самоуверенным, — это меньшее, что я мог сказать об отпрыске Джеймса Поттера, однако я благоразумно решил не перечислять директору весь список эпитетов, крутившихся у меня на языке.

— А вот в этом мне можешь помочь только ты, Северус. Я согласен с тобой, вполне возможно, что врожденная тяга к риску вскружит мальчику голову, и он лишится инстинкта самосохранения. Если это случится и ты увидишь, что он вот-вот переступит грань разумного поведения, я хочу, чтобы ты спустил Гарри с небес на землю, объяснил, как делать не стоит. Вряд ли остальные преподаватели смогут быть настолько же непредвзяты.

Мой опыт подсказывал мне, что если Дамблдор говорит, что я лучше всех справлюсь с какой-либо задачей, то это значит, он понимает, что других таких идиотов он просто не найдёт.

Я молча кивнул, всем видом показывая свое отношение к просьбе директора. Впрочем, Альбус предпочел проигнорировать мое выражение лица. После небольшой паузы он добавил:

— Я хотел обсудить с тобой еще кое-что. Тебе довольно трудно будет совершать визиты к маглорожденным ученикам, учитывая необходимость ежедневно возвращаться в тупик Прядильщиков.

На секунду я ощутил надежду, что Дамблдор освободит меня от этой обязанности, но своими следующими словами Альбус лишил меня этого чувства.

— У меня есть к тебе предложение. Мисс Томпсон может отправиться на две-три недели помогать Хагриду, и тогда ты сможешь спокойно заниматься своими обязанностями.

Это было не совсем то предложение, на которое я рассчитывал. Честно говоря, вариант Альбуса тоже был неплохим. Мне предстояло довольно много работы по подготовке к учебному году: закупка ингредиентов, подготовка лаборатории, составление учебных планов, и, конечно же, встречи с маглорожденными, от которых я, по-видимому, отказаться не мог.

Согласившись с предложением Дамблдора, я увидел, как на его лице промелькнула лёгкая улыбка.

* * *

Подумать только, как изменилась моя жизнь всего за несколько месяцев. Еще недавно я и представить себе не могла, что каждый день я буду просыпаться от громкого уханья сов, а теперь же это стало обыденностью. По утрам на кухонном окне сидели две, а то и три почтовые птицы. Мой отец вел активную переписку с научным сообществом зельеваров, постоянно получал письма от своих студентов и их родителей, к тому же, ему каждый день приходил свежий выпуск газеты «Ежедневный пророк».

Вскользь просмотрев корреспонденцию за чашкой кофе, этот человек принимался за свои исследования, причем зачастую пропуская завтрак, а то и обед. Мистер Снейп запросто мог за весь день лишь один раз перекусить, наплевав на остальные приемы пищи, зато зелья он принимал регулярно.

Перламутровое зелье от головной боли, темно-красное зелье от боли в желудке, отвратительно пахнущее бурое зелье, о назначении которого отец отказался говорить, какие-то жуткие экспериментальные составы самых разных цветов и консистенций; вся жизнь этого человека была наполнена различными отварами и настойками, снадобьями и эликсирами, склянками и пробирками. Он проводил дни напролет в своей лаборатории в подвале, которая, к моему удивлению, была настолько чистой и аккуратной, что смотрелась чужеродно в этом старом полузаброшенном доме.

Как-то раз отец попытался и меня научить тонкой науке изготовления зелий: он доверил мне ответственную задачу растолочь какие-то сушеные листья, а когда увидел, что я перестаралась, предположил, что, скорее всего, у меня уже выпал молочный мозг, а коренной ещё не вырос, поэтому я и не поняла его задания.

С ним вообще было очень сложно общаться: он постоянно язвил и грубил, по-моему, даже не придавал этому какого-либо значения. На большинство моих вопросов он отвечал, что попытался бы всё объяснить, но сомневался, что я справлюсь с таким объемом информации.

Но всё же, несмотря на его ужасный характер, проводить время в обществе мистера Снейпа было гораздо интереснее, чем в одиночестве. Когда отец был в относительно хорошем настроении, он соглашался рассказывать мне о волшебном мире и о Хогвартсе. От него я узнала больше информации, чем из книг, предназначенных для чтения первокурсникам.

Однажды в полнолуние он даже взял меня с собой в лес, чтобы заготовить какие-то травы. Мистер Снейп долго рассказывал мне о свойствах асфоделя и аконита, и о том, почему некоторые ингредиенты для зелий нужно собирать именно при полной луне. Мы всю ночь бродили по лесу, и я подумала, что никогда еще не видела отца настолько умиротворенным и спокойным.

Но, как говорит отец, всё хорошее имеет свойство рано или поздно заканчиваться. Наступило пятое августа, в этот день отец должен был вернуться к работе в Хогвартсе, а это означало, что мне опять предстоит проводить почти всё свое время в одиночестве. Я приготовилась к тому, что эти недели будут едва ли не самыми невыносимыми в моей жизни, но как выяснилось, это было напрасно.

Вернувшись домой в свой первый рабочий день, отец сообщил мне просто невероятную новость: директор школы, профессор Альбус Дамблдор, предложил отправить меня на несколько недель помогать хранителю ключей и смотрителю Хогвартса. Я была так шокирована, что несколько минут не могла подобрать слов, а мистер Снейп предположил, что мой уровень интеллекта примерно равен таковому у садовых гномов, а значит, некому Хагриду будет нетрудно со мною справиться.

На следующий день мы отправились в Хогсмид, деревушку, расположенную прямо рядом с Хогвартсом. Как обычно, нам пришлось воспользоваться услугами «Ночного рыцаря». По словам мистера Снейпа, такие способы перемещения, как аппарация, порталы или каминная сеть, допускались для детей только в крайних случаях, так как их магия зачастую очень нестабильна, а значит, существовала вероятность переместиться в непредсказуемое место, расщепиться или даже остаться сквибом. Поэтому автобус был самым оптимальным видом транспорта, к тому же, за дополнительную плату мистер Снейп купил место на третьем этаже, где практически не было других пассажиров.

Дорога до Хогсмида заняла не больше часа. Как только за нами закрылись двери автобуса, отец попросил меня, чтобы я постаралась вести себя прилично и не опозорила его. По его словам, в идеале мне следовало побольше молчать и не показывать окружающим свой уровень умственного развития.

С этим ценным напутствием я пошла вслед за отцом по широкой, вымощенной брусчаткой, дороге, ведущей в Хогвартс. Уже через несколько минут перед моим взором открылся невероятно величественный замок с множеством башен. В огромных окнах отражалось яркое августовское солнце. На стенах красовались жуткие каменные крылатые фигуры. Чем ближе мы подходили, тем больше и красивее казался Хогвартс. Я испытала невероятную досаду от того, что мне нельзя было заходить в замок. Это было одним из условий, на которых мне было разрешено присутствовать на территории Хогвартса летом — во внеучебное время.

Отец одним взмахом волшебной палочки отворил школьные ворота, после чего указал мне на тропинку, ведущую вправо. Я попрощалась, в ответ он кивнул, видимо, задумавшись о чем-то своём, а затем быстрым шагом направился ко входу в школу. Я же пошла по дороге, указанной отцом.

Вскоре я вышла к небольшому деревянному домику, стоящему на краю темного и густого леса. На его стене висели охотничий лук и пара калош. У порога, в лучах утреннего солнца грелся огромный черный пёс. Лениво приоткрыв глаза, он взглянул на меня, а потом, видимо, решив, что я не стою его внимания, продолжил спать. Из открытых окон донёсся громкий женский хохот. Отсмеявшись, эта немолодая, судя по голосу, женщина произнесла:

— Поросячий хвостик, Хагрид, серьезно?!

Мужский голос в ответ на это что-то неопределенно хмыкнул. Решив, что будет глупо, если меня обнаружат стоящей под дверью и подслушивающей чужой разговор, я громко постучала. Дверь отворилась, и за ней показался невероятно огромный мужчина с черной косматой бородой.

— Здравствуйте, мистер Хагрид, — поздоровалась я с великаном.

Переведя взгляд на незнакомую мне строгую женщину, которая выглядела так, будто это не она здесь хохотала всего минуту назад, я неуверенно добавила.

— Миссис… Эм…

— Меня зовут профессор Макгонагалл, мисс, — женщина, неодобрительно сжав губы, оглядела меня с ног до головы, задержав взгляд на старых ботинках и потрепанной куртке. — Впредь обращайтесь к преподавателям Хогвартса именно так. Хагрид, спасибо за чай, мне пора.

Закрыв дверь за профессором Макгонагалл, великан пробасил:

— Ты, стало быть, Рослин? А меня зови просто Хагрид, без всяких «мистер». — несмотря на устрашающий внешний вид, лесник оказался вполне дружелюбным. Он приветливо улыбнулся мне и предложил чай, который был налит в огромную чашку, размерами скорее напоминающую ведро, — А это была профессор Макгонагалл, учитель трансфигурации, — пояснил он.

Из всех предметов, которые предстояло изучать в Хогвартсе, этот завораживал меня больше всего. Человек, овладевший таким сложным искусством как преобразование материи, обладал практически безграничными возможностями: необходимые вещи, за исключением разве что еды, он мог создавать из окружающих предметов. «Пособие по трансфигурации для начинающих» я, наверное, даже выучила наизусть. Мне не терпелось скорее попасть в школу, чтобы обучиться этому предмету, однако встреча с профессором Макгонагалл вселила в меня некоторые сомнения: преподаватель выглядела очень строгой, и я явно ей не понравилась.

Хагрид велел мне, прежде чем мы примемся за работу, перекусить жуткого вида огромными пряниками, лежащими на столе. Взглянув на них, я ответила, что позавтракала овсянкой и не голодна. Это не было ложью, с утра я действительно сварила кашу: с того момента, как отец ушел в отпуск и перестал брать еду в Хогвартсе, он доверил готовку именно мне. Теперь я готовила по нормальной книге, а не по зашифрованным рецептам зелий, и иногда выходило вполне сносно. Впрочем, даже когда вместо нормальных блюд получалась гадость, мистер Снейп съедал всё, что я приготовила. Мне кажется, ему было абсолютно безразлично, чем питаться, и даже если бы я ничего не готовила, он бы вполне комфортно жил весь месяц лишь на кофе и снеках.

Еще со вчерашнего вечера я сгорала от любопытства, чем же я могла помочь школьному леснику. Фантазии моей хватило лишь на то, чтобы предположить, что мы будем рубить деревья и заготавливать дрова. В реальности же работа Хагрида оказалась гораздо интереснее.

После завтрака мы, под руководством дружелюбного пожилого профессора Кеттлберна, у которого отсутствовали правый глаз и половина конечностей, отправились строить загон для каких-то крабов. Старик рассказывал Хагриду последние новости о талантливом студенте, который чудом смог устроиться на работу в драконий заповедник. Лесник слушал эту историю, затаив дыхание: он был искренне рад за этого выпускника, но при этом, кажется, и сам был бы не против оказаться на его месте.

Драконы, как я выяснила в первый же день, занимали особое место в его сердце. Он питал теплые чувства ко всем волшебным зверям, причем чем опаснее была тварь, тем сильнее была любовь Хагрида к ней. Драконы же считались самым опаснейшим животным в мире: обладающие невероятной магической силой и уровнем интеллекта, сравнимым с человеческим, они внушали ужас любому, кто хоть раз увидел их вживую. Хагрид мечтал приручить хоть одного дракона и доказать всем, что они не так уж страшны.

Чуть позже, примеряя упряжку на странное крылатое животное, похожее на обтянутый черной кожей скелет лошади, великан, обратив взгляд куда-то внутрь себя, говорил, что люди только и делают, что ненавидят и боятся тех, кто хоть немного отличается. Он рассказывал это, рассеянно гладя свою жуткую лошадь, а в его голосе было столько горечи, что я тут же прониклась сочувствием к этому человеку.

На ужин лесник предложил странное блюдо, приготовленное из моркови, капусты, картошки и какого-то очень жесткого мяса, и я, не желая обидеть его, съела несколько ложек, а затем отправилась спать на небольшую раскладушку, огороженную высокой ширмой, которые, со слов Хагрида, еще утром трансфигурировала профессор Макгонагалл.

На следующий день я опять проснулась от уханья совы. Большая пестрая сипуха принесла Хагриду свежий выпуск «Ежедневного пророка». Пока лесник спал, я пролистала газету, но ничего особо интересного в ней не нашла.

Основное внимание уделялось недавнему происшествию, когда неизвестный проник в «Гринготтс». Гоблины отказались давать комментарии по этому поводу, и журналистка по фамилии Скитер возмущалась работой банка, говоря, что теперь деньги волшебников хранить в «Гринготсе» небезопасно. На второй странице была расположена длинная рецензия на какой-то новый приключенческий роман от знаменитого писателя, рыцаря ордена Мерлина и победителя в конкурсе на самую обаятельную улыбку. После небольшой заметки о гибели в следственном изоляторе Аврората некого Аплкросса шла реклама новой лавки по продаже порталов в Косом переулке.

Хагрид же, проснувшись, очень заинтересовался газетой, несколько раз перечитал главную статью и даже отложил её отдельно на полку.

«Наверное, переживает за свои сбережения в Гринготсе», — подумала я.

Быстро позавтракав вчерашним рагу, которое показалось мне довольно вкусным, на голодный-то желудок, мы отправились помогать преподавателю гербологии подготавливать теплицы к учебному году. Профессор Спраут оказалась очень приятной и добродушной женщиной. Она долго рассказывала мне о том, что отец являлся одним из лучших гербологов на своем курсе, и ей было очень досадно от того, что он всё-таки предпочел зельеварение.

По правде говоря, мне было очень интересно узнать что-то о прошлом отца. В разговорах со мной он никогда не затрагивал эту тему, а если я сама начинала задавать вопросы, он довольно жёстко отвечал, что это не моё дело.

Я бы могла так весь день болтать с профессором Спраут об отце и о Хогвартсе, но, когда Хагрид отправился кормить какого-то своего загадочного питомца, она внезапно сменила тему и начала расспрашивать меня о маме. И вроде бы в её голосе было не праздное любопытство, а только искреннее сочувствие, я всё равно так и не смогла найти в себе сил, чтобы ответить на её вопросы.

Помощь профессору Спраут в теплицах заняла всего пару дней. За это время великан успел подготовить новые грядки, починить в некоторых местах стены и пересадить особо тяжелые растения. Вообще, работа Хагрида в школе оказалась довольно интересной: он мастерил упряжки для жутких черных лошадей, которые, как оказалось, назывались фестралами, чинил трибуны на поле для квиддича, подготавливал лодки, на которых предстояло плыть первокурсникам, заботливо ухаживал за школьными магическими зверями. От меня в этих делах помощи было не особо много, но лесника, казалось, это совсем не беспокоило.

В какой-то момент я решила, что меня отправили сюда для того, чтобы не мозолить глаза отцу. Поверить в это было нетрудно: за эти дни я видела его всего пару раз, и то издалека. Казалось, что он, отправив меня к Хагриду, просто забыл о моём существовании. Я, конечно, понимала, что отношения между ним и мамой были, скорее всего, случайностью, и мое появление в его жизни было не особо желанным, но все равно, это равнодушие немного ранило меня.

От острого чувства тоски, занимавшего в моём сердце всё больше и больше места, меня спас сам Альбус Дамблдор, заглянувший как-то раз к Хагриду на чай. Он вел с лесником оживленную беседу, с удовольствием уплетал фирменные «каменные» пряники Хагрида, поинтересовался моими впечатлениями от пребывания на территории школы, попросил прощения за то, что нагрузил отца работой, и даже рассказал похабный анекдот про гоблина и лепрекона.

Каждый день в Хогвартсе был насыщен множеством ярких и невероятных моментов. Однако самым запоминающимся событием этого лета для меня стал поход в Запретный лес. Профессор Кеттлберн и Хагрид собрались проверить и, при необходимости, обновить сигнальные чары, и для этого им потребовалось моё непосредственное участие.

Профессор Кеттлберн решил, что я, в сопровождении лесника, должна пройти по каким-то контрольным точкам в лесу, а он из Хогвартса будет отслеживать, как отреагируют чары. Раньше для этого они обращались за помощью к преподавателям или кому-нибудь из старост, а в этом году им удачно подвернулась под руку я. На Хагрида почему-то эти чары не реагировали, а на мой робкий вопрос, почему, он вдруг смутился и промямлил что-то о том, что слишком часто бывает в лесу.

Как объяснил профессор Кеттлберн, если человек находится ближе, чем на десять ярдов к контрольной точке, специальные чары тут же реагируют в кабинете директора. Таких точек в лесу было очень много: предполагалось, что никто не сможет выйти за границы безопасной зоны незамеченным.

С первыми лучами солнца мы выдвинулись в чащу леса. Лесник надел свой любимый плащ с сотней карманов, в которые можно было поместить абсолютно любой предмет, от волшебного розового зонтика до живой совы. На плечо он повесил колчан со стрелами, а в руке нёс огромный охотничий лук.

Поначалу я была немного напугана, но лесник меня успокоил, сказав, что пока я с ним, бояться мне почти нечего. Впереди весело бежал пёс Хагрида, Клык, громко лая на каждого встреченного по пути зайца. Великан насвистывал себе под нос какую-то простенькую мелодию. К первой контрольной точке мы вышли примерно через час.

— Там, дальше, живут пауки, — рассказывал Хагрид, — Они вообще-то не особо опасны, но студентам туды ходить не надо.

Клык пригнул голову к земле и зарычал, глядя куда-то вглубь леса. Я с опаской посмотрела туда, куда глядел пёс. На ветвях деревьев при солнечном свете поблескивала настолько огромная паутина, что на ней мог спокойно поместиться магловский вертолёт. Пауков, к моему счастью, не было видно, очевидно, они не очень любили дневной свет.

Вдоль владений пауков располагалось еще пара десятков контрольных точек, вблизи которых мне пришлось пройти.

Когда наконец-то паутина осталась далеко за спиной, и мы вышли на освещенную солнечным светом лесную опушку, Клык вдруг поднял уши и замер как вкопанный.

— Где мы сейчас, Хагрид? — тихо спросила я.

— В заднице. — лаконично ответил лесник и жестом велел мне встать за его спиной.

Вскоре я услышала громкий топот копыт, и на опушку вышли пятеро кентавров, держащих в руках луки. Великан предупреждал, что у них довольно вспыльчивый нрав, и они не терпят посторонних на своей территории. Я постаралась спрятаться за Хагридом и притвориться невидимой, но, к сожалению, безуспешно.

Кентавры обступили нас кольцом, свирепо глядя то на великана, то на меня.

— Хагрид, — заговорил вороной кентавр, с длинными черными волосами и черной же бородой, — Зачем ты привёл этого жеребенка в наш лес?

— Привет, Бэйн, — поздоровался лесник, протянув собеседнику свою огромную ладонь. Кентавр на рукопожатие не ответил, продолжая свысока сердито глядеть на Хагрида, — Мы проверяем чары, чтоб, когда приедут студенты, они не забрели куда ненароком.

— Взгляни на этого жеребенка, Бэйн! — воскликнул грубый голос прямо за моей спиной, — Не просто так сегодня Плутон был ярче, чем обычно.

— И Луна как раз в знаке Марса! — согласился с ним белоснежный кентавр, стоявший справа от Бэйна и выглядящий моложе остальных.

Я почувствовала в словах кентавров угрозу и пододвинулась ближе к Хагриду. Рука великана, в которой он держал лук, заметно напряглась.

— Магориан, Ангус, мы не трогаем жеребят! — строго нахмурившись, скомандовал Бэйн. — Что бы про них ни говорили звезды. Проверяйте свои чары! — бросил он Хагриду, и кентавры удалились вглубь леса.

— Бэйн, упрямый мул! — проворчал лесник, как только кентавры скрылись из виду. — Знает же, что мы ничего дурного не задумали, и всё равно вышел проверить нас, — взглянув на моё лицо, Хагрид добавил: — Да ты не бойся, кентавры никогда ничего дурного детям не сделают, зря только они тебя напугали.

Несмотря на то, что я ничего не поняла из слов кентавров о Плутоне и Марсе, их слова всё равно никак не выходили у меня из головы: почему-то, едва увидев меня, они сразу отнеслись ко мне с неприязнью. Весь остаток дня я напряженно вглядывалась в чащу леса, и иногда мне даже казалось, что я вижу большие темные силуэты, мелькающие между деревьев.

На ночлег мы остановились у подножья невысокой скалы. Со слов Хагрида, к северу отсюда располагался большой горный хребет, где жили тролли и великаны. Лесник разжег с помощью зонтика костёр и достал из кармана своего невероятного плаща сумку, в которой были несколько сэндвичей с курицей. К готовке Хагрида я поначалу относилась настороженно. Однако уже спустя пару дней я, поняв, что другого выбора у меня не будет, всё-таки распробовала его стряпню. Оказалось, лесник готовил вполне съедобные, хоть и очень простые блюда.

За ужином я спросила у него, почему кентавры такие неприветливые.

— Бэйн и остальные кентавры считают, что лес принадлежит им. По правде говоря, так оно когда-то и было: племена людей, жившие в Британии давным-давно, то бишь пикты, кельты и некоторые другие, попросили здесь у них убежища. Тогда шла страшная война, с юга наступали римляне, и те, кто отказывались покоряться им, помирали страшной смертью. Кельты отступали и отступали на север, пока однажды не пришли на землю кентавров. Тогда-то волшебники и заключили с ними союз. Друиды провели в этих местах очень много ритуалов, которые дали защиту и людям, и кентаврам, и многим другим волшебным существам, — Хагрид оглянулся и шепотом добавил: — Говорят, даже не обошлось без жертвоприношений.

Я вздрогнула, услышав шорох рядом с собой. Клык, воспользовавшись тем, что мы с лесником увлеклись беседой, притворился невидимым, и с аппетитом уплетал сэндвичи из сумки Хагрида.

— Этот лес стал самым безопасным во всей Британии. Даже через много-много лет после того, как ихняя армия покинула остров, защитные чары продолжали действовать. Потому-то Основатели и построили Хогвартс именно здесь. Они наложили кое-какие свои заклинания, так сказать, чтобы защитить школу и детей. А кентавры стали возмущаться: дескать волшебники их притесняют. С той поры они нас и недолюбливают.

Хагрид закончил свой рассказ и достал из кармана своего плаща два огромных стеганых спальных мешка. Один из них он протянул мне.

— А почему тогда студентам нельзя сюда ходить, если этот лес такой безопасный? — спросила я, пытаясь разложить на земле спальный мешок так, чтобы спать было мягче.

Лесник, удивляющий сегодня меня своими познаниями в истории, расстелил свой спальный мешок на противоположной от костра стороне, метрах в пяти от меня.

— Да потому что вы, детишки, умудритесь покалечиться даже о безобидных паучков, не говоря уж про кого похуже. А делов-то: не сходить с тропы и не уходить далеко в лес. Эх…— проворчал Хагрид, и увидев, что я собираюсь задать еще вопрос, добавил: — Спи давай!

Лесник протяжно зевнул, повернулся на бок и уже через пару минут оглушительно захрапел.

Клык устроился у меня в ногах, положив свою огромную черную морду мне на колени. Глядя на полную луну и усыпанное звездами небо, я рассеянно погладила пса.

Возможно, другая бы на моем месте сочла бы Хагрида неотесанным дикарем, а время, проведенное здесь, — ужасной пыткой, но я так не считала. Мне было в радость узнавать что-то новое о волшебном мире, общаться с преподавателями, я была в восторге от новых приключений. Скорее бы начался учебный год, который обещал быть невероятно интересным.