Новый учитель (джен)

Его плач в Силе не могли слышать лишь нечувствительные к ней, если же обитатель Храма чувствовал Силу хоть сколько-нибудь слабо — он чувствовал и этот плач. Это была буря, это был ужасающий ураган, настоящий шторм, самое большое цунами, какое только могло быть. Даже многие мастера поражались той огромной боли, которая сопровождала этот плач. Когда они узнавали, кто так страдает, то поражались, как чувство потери не распылило беднягу на атомы.

Оби-Ван Кеноби не мог сдержать слёз. Они струились по его щекам и шее, мочили воротник туники — и были неуправляемы. Первая боль отступила, та боль, при которой из связи с тобой резко и внезапно уходит тот, с кем ты был тесно связан многие годы, при которой Сила джедая, на которого ты привык полагаться, рассеивается вокруг, а с тобой остаётся лишь пустота, зияющая бездонная пропасть, которую невозможно закрыть, поглощающая тебя Чёрная дыра. Теперь же была боль от той пустоты, которая осталась на месте учителя, от невозможности держаться за ученическую связь, получить по ней успокоение, от невозможности почувствовать привычное прикосновение к голове и услышать такое понимающее, ласковое: «Всё в порядке, падаван, всё хорошо».

Оби-Ван держал себя в руках лишь потому, что был старшим падаваном на последнем году обучения. По крайней мере он считал, что всё ещё был им, хотя чувствовал себя маленьким ребёнком. Ему не было дела до ситха, которого он убил, до Торговой Федерации с её блокадами, до Набу и гунганов, которым он понравился, до ребёнка, о котором между Советом и его учителем возникло столько споров. Всё его существо хотело лишь одного — прижаться к учителю, спрятаться в складках его плаща, ощутить родные руки, стискивающие его, и услышать весёлое: «Ага, поверил! А я жив, просто проверял тебя — сможешь ли ты справиться с ситхом один».

Оби-Вану казалось, что из его души вырвали кусок, что ему отрезали половину сердца. Кричать, кричать хотелось так, чтобы этот проклятый забрак вернулся с того света от такого громкого звука и от него же мгновенно умер снова, чтобы Квай-Гон от этого крика воскрес и пришёл к своему страдающему падавану.

Кеноби пытался держаться, потому что учитель сделал всё, чтобы он стал настоящим джедаем. Джедай должен отпускать смерть близкого существа.

Совет не то понимал его боль, не то был шокирован ей настолько, что не комментировал его поведение и задавал вопросы о произошедшем на Набу быстро, не заставляя вдаваться в детали. О нет, только не в подробности, это убьёт его на месте! Только не поможет воссоединиться с учителем, с отцом.

— Сказать что насчёт слов последних Квай-Гона можешь ты? — задал последний вопрос магистр Йода. Оби-Ван очень надеялся, что последний.

— Только, что он сказал: «Мальчик… падаван… Дуку». С такой расстановкой.

Воспоминание о голосе умирающего мастера отозвалось новым взрывом боли, таким ярким, как взрыв сверхновой. Это были самые последние слова Джинна, но перед этим, вытирая слёзы с щеки падавана, он сказал, что очень его любит и гордится им, сильнее гордиться просто невозможно. О, лучше бы он злился на него, но остался жив!

— Похоже, Квай-Гон просил отдать Скайуокера в падаваны графу Дуку, — задумчиво сказал Мэйс Винду, рассматривая Кеноби.

— Вздор, — заявил граф Серенно, вставая рядом с падаваном своего погибшего ученика. — Прошу прощения за опоздание, мой корабль задержали.

Оби-Ван всхлипнул, пытаясь удержаться и не скатиться в истерику рядом с теперь уже самым близким существом во всей Галактике. Боль изнутри распирала, и не было дела до собственной судьбы, не то что до судьбы мальчишки.

— Объясните нам, мастер Дуку, — попросил Йода.

Граф глянул на Кеноби, и тот почувствовал мягкий тычок через Силу. Конечно, это была не такая связь, как с Квай-Гоном, но всё же она была. Он ухватился за неё, как за спасительную руку. Всё же он не был так одинок.

— В тот вечер — в вечер перед миссией с переговорами для Набу — Квай-Гон пришёл ко мне. Он знал, что это будет его последняя миссия, знал, что должен будет умереть.

Кеноби чуть не застонал. Он знал, знал! Знал и вёл себя как ни в чём не бывало! А он, его падаван, так много не сказал ему, и там, в реакторе, не успел выразить всей признательности за годы своей жизни под крылом учителя. Джинн, конечно, и так всё знал, но падаван хотел бы сказать ему всё это самостоятельно.

— Поэтому, если его предчувствие всё же окажется правдой, он попросил меня взять Оби-Вана в падаваны и доучить его. Что я, собственно, и пообещал.

— Слово «мальчик» звучало, на это что сказать ты можешь?

— Я… иногда так называю Оби-Вана, он для меня ещё совсем мальчишка, — Дуку осторожно прикоснулся к плечу юноши, который сморгнул новую порцию слёз.

Они оба прослушали все обсуждения Совета, но вышли из зала уже учителем и учеником.

Апартаменты графа Серенно были огромными… но родными. Не раз трое джедаев — два мастера и падаван — собирались здесь и проводили тёплые уютные вечера, отдыхали после миссий, смеялись в праздничные дни, залечивали раны. Воспоминания об ушедших счастливых днях вызвали новый приступ боли, и Кеноби, едва оказавшись на диване, разрыдался, наконец давая выход сдерживаемым крикам.

Он прижимался к новому учителю, пытался найти и находил в нём опору. Не могло быть никакого утешения — только взаимное чувство скорби по родному человеку. Почему-то то, что Дуку тоже испытывал явственно ощутимую боль от потери Квай-Гона, слегка уменьшало боль Оби-Вана, ту, которая не позволяла ему нормально дышать. Кажется, потому, что одиночество уже не было таким ярким. Граф обнимал нового падавана — так же, как обнимал Джинна, и так же, как тот обнимал Кеноби.

Дуку выпускал боль в Силу и держался за связь со своим мальчишкой. Он не имел права его отпускать — теперь никогда. И ради него он должен быть сильным, потому что Оби-Ван сейчас был слабее, чем кто-либо в Ордене.

Граф знал, что доучивать Кеноби не надо. Квай-Гон при каждом удобном случае — коих было много — хвалился своим падаваном, а в последние месяцы уже начал думать об испытаниях для посвящения в рыцари, но всё откладывал, хотел подержать своего ребёнка рядом подольше, позаплетать его длинную косу, подёргать за хвостик волос, позаботиться о нём на миссии и после неё, позволить ему ещё немного не нести ответственность за выполнение задания. Он просил бывшего учителя присмотреть за мальчиком, к которому относился как к родному сыну, хотел, чтобы у ребёнка был официальный повод пережить своё горе под крылом того, кто так же сильно его любил. Знал, что только вместе они смогут пережить его смерть.

Стискивая Оби-Вана в объятиях крепче и привычно утыкаясь носом в падаванскую макушку, Дуку знал, что тот теперь далёк от посвящения — пока не примет утрату и не научится жить с ней. Но когда его наконец посвятят, он, его новый учитель, с гордостью подарит ему красивый джедайский пояс — тот самый, который Джинн попросил отдать Кеноби, когда тот наконец исполнит свою мечту — станет джедаем-рыцарем.