Об одной беседе (джен)

Беатрис сняла пальто и огляделась. Она уже много раз успела пожалеть о назначенной встрече, но теперь было уже поздно отступать. С тех пор, как они с Бертраном и крошкой Вайолет вернулись с острова, опасность, от которой они бежали когда-то, вновь нависла над ними. И сейчас она назначила встречу в этом ресторане, чтобы оградить от этой опасности свою семью.

Он уже был здесь. Беатрис даже удивилась, как не заметила его раньше — должно быть, была поглощена своими мыслями — так сильно он всем своим видом выделялся на фоне ресторана.

— Ну здравствуй, сестрица, — осклабился он, когда она приблизилась к его столику. — Опаздываешь.

— Ну здравствуй, братец, — в тон ему ответила Беатрис, садясь напротив, — Дамы не опаздывают, к твоему сведению, дамы задерживаются. К слову, как тебя сюда пустили в таком виде? В заведения вроде этого без смокинга не пускают.

— Я великолепен и без всякого смокинга, только и всего, — пожал плечами её собеседник. — Что ты от меня хотела? Ты ведь не могла подумать, что я простил тебе сама-знаешь-что. Неужто ты нашла в себе смелость хотя бы извиниться, не говоря уж об остальном?

— Я здесь не за этим, Олаф, — резко прервала его Беатрис.

— Граф Олаф, с твоего позволения.

— Надо же, — фыркнула Беатрис, — С каких же это пор ты у нас граф?

— С таких, — ответил Олаф. — Я, между прочим, потомок бастарда одного угасшего знатного рода, так что...

— Твои слова бы в палату мер и весов, — перебила Беатрис, — в качестве эталона бессовестного вранья.

— Спасибо за комплимент, — ухмыльнулся Олаф, жестом подзывая официанта.

Они сидели молча, пока официант не поставил между ними бутылку вина.

— Пьёшь?

Вместо ответа Беатрис лишь покачала головой, притронувшись к животу.

— Так зачем ты меня сюда пригласила? — повторил Олаф, сделав глоток прямо из бутылки.

Беатрис слегка замялась, прежде чем ответить.

— У меня есть дочь... — начала она.

— Я не собираюсь становиться крёстным, — перебил Олаф.

— Мне нужны гарантии, — заявила она, пропустив реплику собеседника мимо ушей. — Я хочу, чтобы мои дети были в безопасности.

— Только что речь шла про одну дочь, — заметил Олаф.

— Я жду второго, — Беатрис невольно улыбнулась.

Олаф закатил глаза.

— Это, конечно, не моё дело, — заявил он, — но нахрена? Не лучше ли сначала одного как следует воспитать, а потом уже других заводить? Не говоря уже о том, что даже один ребёнок — та ещё обуза.

— У тебя просто никогда не было своих детей.

— Спорный вопрос, — пожал плечами Олаф, — Может, и были, откуда я знаю.

Беатрис вздохнула.

— Речь не об этом. Поклянись, что оставишь свою вендетту и дашь моим детям вырасти... с нами.

— С чего вдруг мне бы это делать? — фыркнул Олаф, — Что мне, по-твоему, мешает прикончить тебя прямо сейчас?

— Свидетели, — спокойно ответила Беатрис.

— Ну, разве что.

— Что ты хочешь взамен?

— Другой разговор, — Олаф оскалился. — Мне нужно то, что ты у меня отняла — и не только у меня, но и у моей ученицы, и у моей компаньонки.

— Твои женщины меня не интересуют. — отрезала Беатрис. — Я спросила, что нужно тебе.

— Я хочу вернуть то, что принадлежит мне по праву, — ответил Олаф.

— Допустим, — Беатрис запустила руку в корсет платья, вытащила из него брошь, инкрустированную большим сверкающим алым драгоценным камнем, и положила её на стол, — это?

Глаза Олафа алчно заблестели. Он протянул было руку к камню, но тут же отдёрнул её.

— Ты хочешь купить меня этим? — с деланым равнодушием спросил он, — Я, знаешь ли, не на помойке себя нашёл!

Беатрис окинула его скептическим взглядом. По её мнению, настолько неопрятного и нечистоплотного человека, каким был её визави, можно было найти исключительно на помойке. Но говорить она ничего не стала: жизнь Вайолет и ещё одного, нерождённого ребёнка была важнее. Поэтому она снова залезла рукой в корсет и выложила на стол перевязанную резинкой пачку купюр.

— И только? — Олаф забарабанил пальцами по столу.

— В месяц, — уточнила Беатрис, улыбнувшись краем губ, — А от тебя требуется всего ничего — оставить в покое меня и мою семью.

Олаф допил вино, не отрывая взгляда от броши и денег. В нём боролись два чувства: мстительность и жадность.

— Идёт, — наконец проговорил он. — Я ждал долго — могу подождать и ещё. Но учти, — он поднялся, засовывая в карманы деньги и камень, — я ничего не забыл. Асталависта!

И он широкими шагами направился к выходу. Беатрис долго смотрела ему вслед, чувствуя облегчение оттого, что всё прошло благополучно. Ровно до тех пор, пока не поняла, что он просто-напросто сбежал, не заплатив.

Впрочем, Олаф, вернувшись домой, в свою очередь с неприятным удивлением обнаружил, что драгоценный камень в броши — не более чем подделка.