День рождения Волдеморта (джен)

Как-то темным зимним вечером тридцать первого декабря 1996 года решили Пожиратели Смерти отпраздновать Новый год и день рождения их милорда. Начало уже ужасает — а дальше все будет еще хуже.

* * *

1 января 1997 года

Гостиная Малфой-мэнора выглядела так, что, будь жив старый скряга Абраксас, он бы наверняка умер на месте, и никакая Авада Кедавра не была бы для этого нужна — ибо если и было на этом свете нечто, способное убить быстрее самого смертоносного проклятья, в его случае это было позорное разбазаривание добытых тяжким трудом фамильных богатств на дне рожденье какого-то грязного полукровки.

Мебель, по легенде доставшаяся Абраксасу от потомка Салазара Слизерина (на самом деле он купил её у старьёвщика — большего его природная жадность не могла ему позволить), была раскидана по всей гостиной и застыла в самых разнообразных позах, половину из которых вряд ли бы можно было назвать приличными. Пол был усыпан осколками, битой посудой и пустыми бутылками, источавшими такой запах, какому позавидовал бы самый неприглядный отдел больницы Святого Мунго. Зола, высыпанная из камина, хлопьями осела буквально везде, словно кто-то применил по отношению к нему Бомбарду Максима. В самом камине что-то шевелилось, но понять, кем конкретно была эта мохнатая грязная куча — волшебником, троллем или просто упырем — было решительно невозможно. Довершали картину черные дамские чулки, изящно свисавшие с люстры — единственная деталь, которая эвентуально могла бы спасти воображаемого Абраксаса от мгновенной кончины — что-что, а приволокнуться за хорошенькими волшебницами он всегда любил.

Разумеется, эта картина магического апокалипсиса напрочь отбила у домовых эльфов желание начинать хоть какую-то уборку в гостиной — инстинкт самосохранения оказался гораздо сильнее страха перед хозяевами, а посему дальнейшие события были предоставлены сами себе и пущены на самотёк. И первый акт постапокалипсиса не заставил себя долго ждать.

Послышалось сдавленное хрипение, затем кто-то громко выругался на одном из славянских языков, после чего из дальнего угла на четвереньках выполз волшебник. Его небритая лохматая голова застряла в сиденье одного из абраксасовых стульев, доказав сим героическим достижением полную несостоятельность старого скряги в вопросе выбора мебели. Разумеется, подняться на ноги, будучи обременённым столь необычным аксессуаром, было весьма затруднительно, поэтому некоторое время волшебник просто стоял на четвереньках, глубоко дыша. Когда же он всё-таки решился предпринять ещё одну попытку привести себя в вертикальное положение, она была самым бессовестным образом зарублена на корню.

— КУЦМЫО! — раздался протяжный крик откуда-то из-под чудом устоявшего на ногах кресла. Волшебник со стулом на голове больше удивился, чем испугался этой неожиданной атаки. Луч заклятья, которому полагалось быть красным, из-за неправильно произнесённого слова стал розовым, но, попав в волшебника, он всё-таки заставил его рухнуть на живот и затеребить конечностями, словно черепашка.

— Милорд… — прохрипел он, с огромным трудом поворачивая свой отяжелевший язык; было такое чувство, будто у него во рту нагадило целое стадо гиппогрифов. — Милорд, не надо…

Ответом на эту просьбу стало какое-то неразборчивое ругательство, видимо, в этот раз бывшее обыкновенным магловским матом, ибо никакого волшебства за ним не последовало. Зато через несколько секунд взору волшебника со стулом предстал другой волшебник, на голове которого красовался огромный аквариум (в отличие от мебели, он был собственностью рода Блэк — сентиментальная Нарцисса когда-то купила его, в надежде разводить рыбок, но из этой затеи так и не вышло ничего путного — от непомерного самолюбия Люциуса рыбки дохли, как от напитка Живой смерти).

— Милорд! — увидев эту картину, Долохов (а вы, конечно, уже поняли, что это был именно он), судорожно засучил конечностями и каким-то чудом всё-таки умудрился встать, хоть и пошатывало его изрядно. На дрожащих ногах он подошёл к Волдеморту и попытался стянуть с его головы аквариум, но из-за стула, до сих пор украшавшего его собственную шею, это было не так то просто: два предмета ударялись друг о друга, заслоняя Долохову обзор, что привело Волдеморта в ещё большее бешенство. Наконец, вспомнив один замысловатый приёмчик русского рукопашного боя, Долохов вывернулся из цепких объятий стула, после чего он изо всех сил потянул за аквариум, и тот наконец-то перестал украшать собой безобразную лысую голову величайшего тёмного волшебника всех времён и народов.

— Какого хрена?! — заорал Волдеморт, как только снова получил полноценный доступ к кислороду. Позабыв о всяком волшебном достоинстве, он схватил Долохова за грудки и с силой встряхнул. — Что здесь произошло?!?

— Мы… мы праздновали ваш день рождения, милорд… — прохрипел Долохов, суча ногами в воздухе. Кто бы мог подумать, что кулинарный гений Питера Петтигрю наградил столь богатырской силой своё величайшее творение. — Мы… хотели…сделать вам…сюрприз… Милорд…

— Кретины!! — Волдеморт с силой швырнул Долохова на пол, так что тот шлёпнулся прямо на мягкое место и даже слегка проехал по полу, из-за чего треснулся затылком о стену. — Как ловить поганого Поттера, так никто ни хрена не может сделать, а как устраивать сюрпризы…

Остаток фразы Его Злейшеству произнести не удалось — активно жестикулируя в приступе гнева, он сделал шаг назад и, споткнувшись о что-то большое и тяжёлое, запутался в складках своей мантии и рухнул на пол. Когда он падал, потиравшему ушибленный затылок Долохову на мгновение показалось, что под мантией на Тёмного лорда были надеты колготки. Это открытие настолько его поразило, что на мгновение он позабыл обо всём на свете и просто с открытым ртом пялился на образовавшуюся на полу новую кучу мала.

Мгновение это, впрочем, было весьма коротким, ибо оказалось, что Волдеморт упал на хозяина дома, прервав таким образом его блаженный сон. С громкими воплями Люциус Малфой скинул с себя Волдеморта, будто тот был кем-то вроде гринделоу (или, на худой конец, соплохвоста), и резко вскочил на ноги, готовый отражать атаку. Выглядело это донельзя комично, ибо всклокоченные белые патлы Люциуса придавали ему удивительное сходство с обезумевшим привидением, а тот факт, что он размахивал по сторонам морковкой, показался Долохову настолько идиотским, что, забыв про аквариумы и тёмные колготки, он расхохотался в голос.

— Малфой, ты бы морковку убрал туда, откуда ты её достал, — отсмеявшись, предложил он.

— А? — тот подскочил на месте, будто бы его внезапно атаковали. Увидев, что было зажато у него в руке, он завопил от ужаса и отбросил морковку в сторону, будто бы она была не безобидным овощем, а темнейшим артефактом из лавки «Горбин и Бэркс».

— МАЛФОЙ, ЧЕРТ ВОЗЬМИ! — гостиную озарил новый крик, и на сей раз он был женским. Это настолько изумило Долохова и Малфоя, что они даже перестали обращать внимание на Волдеморта, который по-прежнему не мог выпутаться из ловушки собственной мантии.

Как оказалось, малфоева морковка прилетела точно в лоб Беллатрисе Лестрейндж. Будь они до сих пор в Хогвартсе, за столь поразительную меткость бледнолицый отпрыск бледнолицего Абраксаса точно отхватил бы «пятьдесят очков Слизерину» — ибо даже специально сделать это было практически невозможно. Голова Беллатрисы торчала из искусно составленной композиции из переплетённых рук и ног, и даже посчитать их, что сразу же попытался сделать Долохов, было сродни подвигу. Только когда Беллатриса, выдав несколько совсем не свойственных леди слов, за которые старая Вальбурга наверняка отодрала бы её маленькие уши от её кудрявой головы, смогла каким-то образом выползти из этого клубка, оказалось, что ещё одна пара рук и ног принадлежала её мужу Рудольфусу, а ещё одна — её деверю Рабастану. Растеряв за ночь весь свой континентальный шарм, они выглядели как пара перепивших абсента бомжей, только что выползших из самой захудалой парижской подворотни.

Только когда Лестрейнджи перестали представлять собой коллективный организм и вновь стали штучными экземплярами, Долохов и Малфой в ужасе вспомнили о потерявшемся в мантии Волдеморте. Тот, впрочем, уже был не в силах прибегать к магловским методам выражения недовольства, а браться за палочку не было смысла — поубивать этих недоумков он не мог, ибо в таком случае он остался бы совсем без последователей. Поэтому, скинув на пол пребывающего в образе крысы Петтигрю, он рухнул в кресло и закрыл глаза.

— Идиоты… — простонал он.

— Милорд, я говорила этим болванам, что зря они всё это затеяли, — поспешила броситься в поклоне Беллатриса, но тут же рухнула на пол, поражённая жесточайшим приступом головной боли. Видя её мучения, Малфой мстительно ухмыльнулся, на что она показала ему неприличный жест.

— Это меня не интересует, Лестрейндж, — не открывая глаз, выдохнул Волдеморт. — Лучше скажите уже в конце концов, какого дьявола здесь произошло?

Долохов, Малфой и Лестрейнджи быстро переглянулись. Поскольку это был всё-таки его дом, честь поведать всю правду Тёмному лорду взял на себя помятый и лохматый отпрыск Абраксаса.