Отличного дня! (гет)

День до раздражения солнечный. Какаши сидит на облупленной лавочке у своего подъезда, закуривает и продолжает чиркать зажигалкой в пустоту от скуки. Радует, что лучи не палят в глаза из-за препятствия в виде густой кроны деревьев.

Апатично наблюдает за мамашей с мелким ребенком на детской площадке и пытается прочесть ее мысли. Она прожигает взглядом сигарету в его руке и, наверно, надеется, что ее сын не будет баловаться таким дерьмом и прочими зависимостями. В ответ на осуждающий прищуренный взгляд Какаши нарочно затягивается, выпускает густой клуб дыма и харкает в сторону мусорки.

Все хотят быть идеальными, вырастить идеал и соответствовать идеалу, а по итогу разрушаются в процессе сравнения с чем-то, кем-то лучшим, потому что не дотягивают и скатываются слюной по стенке вонючего мусорного бака.

И он не вытянул, скатился.

Придурок, не умеющий в открытую эмпатию, сломанный с детства, потому что неважный, непризнанный, и все, что делал, им было недостаточно.

Конченая приставка «не» оказывается всегда уместной в анкете его жизни. Убрать ее — и все описание получится лживым, даже сказочным.

Ответственный, жизнерадостный, заботливый, пунктуальный — брехня, короче. Но если добавить ко всему приставку — характеристика верна, как математическое уравнение.

Под писк домофона из подъезда изящно выпархивает девушка с розовыми волосами. Красивая. Никогда не считал себя педофилом, но ее тонкая фигура и модельное лицо заставляют сомневаться в рациональности своих знаний. Ей, конечно, не десять, за двадцать точно, однако разница в возрасте между ними все равно существенная.

— Здравствуйте, — звонко щебечет под резкое дуновение ветра, волосы падают на лицо, и она раздражается, пытаясь рукой пригладить назад.

Ветер подхватывает сигаретный дым и режет по глазам Какаши — заставляет недовольно щуриться. Стряхивает пепел, который летит в его же сторону и оседает на одежде. Глаза почти закатываются от отчаяния.

Сакура учится на последнем курсе юридического и живёт в квартире напротив. Какаши палец на отсечение даст, что она зубрила. Тихая, прилежная, не грубит, и пока он не знает ее достаточно близко, то может назвать идеальной. Внутренне делится на равные части: одной хочется сместиться за отметку «сосед-соседка» дальше и оторвать ярлык образцовой девушки, другой — продолжать держаться на расстоянии и наблюдать за ней, как за экспонатом в музее под стеклянной защитой, сохраняя идеальный образ.

И с соседями всегда здоровается, воспитанная.

— Привет, — Какаши вяло отзывается и зачем-то слегка кивает, смотря на нее снизу вверх.

Она, дождавшись ответа, довольно ухмыляется и шагает по своим делам, будь он помоложе — точно увязался бы следом. Манит своей лёгкостью, безупречностью, хотя его никогда особо не интересовал внешний фактор. Если обертка красивая — не значит, что конфета будет вкусной.

На противоположной стороне дороги небольшая парковка, машины не загораживают обзор куска стены, где косым шрифтом написано «отличного дня, пидор». Какаши мысленно отвечает «спасибо», с досадой кривя губы.

Когда у него вообще было что-то отлично?

В смысле отлично в каких-то больших, значимых масштабах, типа повысили на работе или достиг эмоционального равновесия и вылечил психологические травмы, а не когда стрельнул окурком в мусорку и попал с первого раза — отлично.

Небо голое, без единого облака, как отражение его внутреннего мира — пусто, только ветер свищет и птицы иногда приветливо щебечут. Докурив, делает пару шагов к подъезду, оборачивается, прицеливаясь в мусорку. Кидает окурок, попадая точно в цель. Отлично.

Только внутри ничего не шелохнулось от маленькой победы и ликования ноль. Во рту обволакивает горечь от сигареты, он напоследок сплевывает слюну в траву около лавки и шаркает в квартиру.

Около трёх часов дня раздается звонок в дверь. Какаши неохотно отрывается от прочтения порнографичной книги и плетется к двери, подмечая, что никого не ждёт и никому не рад. Открывает, не смотря в глазок. Перед ним в мягких тапочках кролика, достаточно коротких шортах и свободной футболке с ярким кричащим принтом стоит Сакура. В руках держит пустую кружку с закинутым пакетиком дешёвого чая, судя по ярлыку.

— У меня сахар закончился, не поделитесь?

— Может, ещё и воду залить? — Какаши позволяет себе мягкое препирательство и приподнимает бровь.

— Может, ещё и внутрь пригласите? — Сакура лупит его же интонацией и нагло переставляет одну ногу за порог, но шаг не делает, ждёт ответ.

Какаши подвисает, оценивает ее неожиданный выпад и решает пересмотреть свои убеждения по поводу ее характера. Сначала надо бы узнать поближе, а потом уже вешать ярлыки, но его цепочка развития сюжета наоборот: интереснее строить догадки и подтверждать в процессе знакомства. Или опровергать.

— А чаевые оставишь за обслуживание?

— Смотря как обслужите.

— Сахар дам, воду залью, стул сама себе подвинешь.

— И на том спасибо.

Какаши, не спуская глаз с Сакуры, медленно отходит в сторону и жестом руки с поклоном приглашает войти. Легкая стычка язвительности выдержана успешно с обеих сторон. Под маской безразличия бесконтрольно пляшет торжество. Соседка, кажется, не такая уж мышь, и он чувствует зарождающийся кайф.

Сакура, проходя на кухню мимо комнаты Какаши, невзначай ловит взглядом название оставленной им книги и растягивается в извращённой улыбке.

— Любите читать эротику на досуге? — кидает через плечо, заходя на кухню, и секундно замирает, привыкая к чужой атмосфере.

Отмечает маленькие габариты помещения, но уютность минималистичного стиля перекрывает недостаток. Сакура расслабленно падает на стул у окна, ставит кружку перед собой на покрытый царапинами и с пятном от вина стол. Вроде бы от вина, и облокачивается локтями.

— Люблю. — Какаши пробегает по ней заинтересованным взглядом, не показывая приятное удивление от возможных ее пристрастий, и решительно ставит плюсик в графе идеальности. Вальяжно подойдя к электрическому чайнику, тыкает на кнопку. — А ты?

— Люблю… — Сакура заминается на секунду. — И заниматься тоже.

— С рукой? Не замечал, чтоб ты к себе парней приводила.

У Какаши не водятся тараканы, потому что его токсичность с цинизмом убивают все. Сакура подозрительно спокойно плавает в коктейле резкости — лавирует, отбивается и балансирует пропорции. Ее вообще ничего не беспокоит в происходящей ситуации. Даже то, что и без того короткие шорты поднялись еще немного выше, а она сидит на кухне у почти незнакомого мужчины.

— А вы за мной следите?

Она давит улыбку то ли невинную, то ли дразнящую. Какаши теряется в определении и отворачивается, чтобы достать себе кружку. Шарится в навесном шкафчике, вытягивает последний пакетик черного чая без примесей и забрасывает в ёмкость. Перед Сакурой небрежно ставят кубики сахара с ответом:

— Нет, здесь тонкие стены, поэтому, думаю, я бы услышал.

— Так и у вас я не замечала очередь из женщин под дверью. — Она благодарно кивает, хотя на лице иронично написано «как заботливо», и закидывает два куска.

— А кто сказал, что их много? Может, у меня есть одна-единственная дама сердца, — наигранно прикладывает руку к груди, томно вздыхая.

— Для личной жизни вам не хватает личности и жизни.

— Для приличной девушки у тебя неприлично длинный язык.

И короткие шорты.

Какаши делает вид, что его совсем не задела ее четкая формулировка. На правду не обижаются, и он только хмыкает, кривя губы в улыбку.

Чайник закипает вместе с разговором, атмосфера душная, впрочем приятно-токсичная беседа всех устраивает. Ему интересно наблюдать, как она раскачивает себя от милой девушки с утра до стервы днем, и ведь не лицемерит, не скрывает, просто под разные ситуации, людей — разное настроение. Все так делают, он не осуждает.

И с ним она выбрала быть стервой, как мило.

Какаши любит колкости больше, чем эротические книжки, а когда на них отвечают — по телу прокатывается ток от удовольствия. Сакура умело иронизирует, продолжая игру, и ему не хочется ее пролистывать, быстро пробежав по строчкам, содержание интересное, затягивает. Потерянной совсем не выглядит, скорее наоборот — раскрепощается.

— Я учусь на адвоката, мне положено. — Стучит тонкими пальцами по ручке кружки, даже подбородок немного гордо приподняла.

А, так вот оно что.

Он заливает воду в две кружки и садится напротив Сакуры. Бегло смотрит в окно — там скучно и уныло, ничего не происходит, кроме криков детей. Зашторить бы.

Возвращает внимание к Сакуре, взглядом кусает и чувствует себя школьником — не хватает ещё за косички подергать и портфель отобрать, в ее случае конспекты.

Розовые волосы пропахли благовонием. Вкусно. И шторы двигать перехотелось — солнечные лучи красиво гладят ей лицо, подчеркивают ехидный взгляд и добавляют блики на губах, намазанных гигиеничкой. Какаши быстро моргает и говорит:

— Похоже, ты свою воспитанность оставила в своей квартире.

— Скорее, подстраиваюсь под собеседника.

Ну сука же.

Для кого-то это будет изъяном, а для него конфетка продолжает быть идеальной. Какаши смакует каждый разворот обертки, сидит довольный и улыбается.

Быть сукой тоже учат на юридическом? С ее острым языком в мире адвокатов будет акулой. Даже захотелось нарушить закон, чтобы посмотреть, как вцепится в конкурента, смыкая челюсть.

У Какаши приятно покалывают пальцы то ли от горячего чая, то ли от нее. Давно его так не душили, и моментами не хочется тявкать в ответ, как собака, а дать задушить себя полностью. Чувствует себя чуть беспомощнее, чем обычно, чем она, находившаяся на его же территории. Ощущение новое, пусть и не совсем положительное. Зато чувствует — уже радует.

— Вы такой тихий, что кажется — здесь никто не живёт. Только иногда курить выходите. — Сакура дует на чай, щуря глаза от пара.

— Будешь составлять мне компанию? — Игнорирует ее высказывание, обнимает длинными пальцами кружку, вдыхая аромат пахнущий ничем.

— Если расскажете о себе.

Курит значит, не отрицает.

— Ты мной интересуешься?

— Поверхностно, — бубнит Сакура в ободок кружки.

— А почему не глубоко?

— Поглубже вы можете зайти, интересуясь мной.

Чертовка.

Он не сдерживает улыбку чуть не до ушей, а вспомнив свою характеристику, делает резкий глоток чая, обжигая полость рта, и плотно сжимает губы. При первом знакомстве нужно все приукрасить, но он настолько выстроил стены вокруг себя, что забыл, каково это — разрисовывать граффити, чтобы замаскировать недочеты кривого бетона.

Какаши заминается на долгую паузу в четыре глотка чая, и Сакура думает, что он не собирается отвечать. Но, прочистив горло, знакомит со своей скучной жизнью, вставками получая в ответ рассказы о жизни Сакуры.

У Сакуры по комнате разбросаны конспекты, листы недописанного диплома, порнографичные книги в перемешку с психологией и еще что-то на юридическом, а атмосфера пропитана мечтами о светлом будущем, потому что сил вложено куча и по-другому быть не может.

У Какаши книги разной тематики стоят на полках четко по алфавиту, как в библиотеке, а на полу валяется разве что его тело в периодическом алкогольном опьянении, поближе к земле и аду, если он существует. Если ад вдруг не является его жизнью в виде персонального десятого круга Данте. И как бы окна настежь не открывал, безграничная апатия не выветривается, а оседает на подоконниках и дымом в лёгких.

У нее куча растений, а у него не приживаются даже кактусы. Сам иглами пророс.

Она зазубривает материал вечерами, чтобы доказать родителям, что может все и ею можно и нужно гордиться. Пытается достижениями добиться любви, хотя хочет почувствовать, что быть любимой можно просто так — без доказательств, высоких оценок и маски идеала. Да и мозгами понимает, что какие-то бумажки неважны, важен опыт.

Он выходит курить у подъезда, чтобы не быть придавленным четырьмя стенами, обклеенными унынием, и истощается от вежливых разговоров с людьми. Этап что-то кому-то доказать пройден с проигрышем и перечеркнут жирной линией. И на оставшуюся жизнь он выдвигает на доступный обзор свою саркастическую часть, игнорируя подступающие к горлу добродушие и открытость — это никому не всралось.

Какаши просит себя «почувствуй хоть что-нибудь» и проваливается в пустоту, а тишина режет уши. Изголодался по приятным эмоциям, которые не скребут скальпелем по внутренностям.

У Какаши жизнь в монохроме, у Сакуры фильтры ярче, чем принт на футболке.

Разговор растягивается на часа два и три кружки выпитого чая. Она растворила апатию вместе с кусками сахара, и это чертовски приятно. Стены не выжимают его на улицу, дышать легко даже с закрытым окном.

Времяпровождение с ней как антидепрессант. Какаши хочет, чтобы эта таблетка была не разовая, а целый каждодневный курс. Сакура, чай — может, что покрепче — и душевно-токсичная беседа — принимать во время обеда.

Пропуск препарата вызывает побочные эффекты: уныние, скуку и кроет тревогой.

— Я уже пойду, спасибо за гостеприимство, — Сакура приторно выделяет последнее слово и максимально растягивает губы в улыбке, — надеюсь, в следующий раз стул придвинете.

— В следующий раз захвати что-нибудь к чаю. — Какаши встаёт следом за ней и шагает провожать.

— А что вы предпочитаете?

— Тебя, — выдавливает смешок, — оказывается.

— Учту.

Сакура светится улыбкой, что тоже чертовски приятно, перешагивает порог и направляется к дверям своей квартиры. Какаши стоит, оперевшись о косяк, руки в карманах, лодыжки скрещены, и немного тоскливо ждёт, когда она пропадет из вида.

— Отличного дня, — бросает перед тем, как захлопнуть за собой дверь.

«Пидор», — мысленно добавляет Какаши и улыбается сам себе.

— И тебе отличного… — смотрит на стрелки часов, переваливших за шесть, — вечера.

А день и правда отличный.