Отличного дня! (гет)

День до раздражения солнечный. Какаши сидит на облупленной лавочке у своего подъезда, закуривает и продолжает чиркать зажигалкой в пустоту от скуки. Радует, что лучи не палят в глаза из-за препятствия в виде густой кроны деревьев.

Апатично наблюдает за мамашей с мелким ребенком на детской площадке и пытается прочесть ее мысли. Она прожигает взглядом сигарету в его руке и, наверно, надеется, что ее сын не будет баловаться таким дерьмом и прочими зависимостями. В ответ на осуждающий прищуренный взгляд Какаши нарочно затягивается, выпускает густой клуб дыма и харкает в сторону мусорки.

Все хотят быть идеальными, вырастить идеал и соответствовать идеалу, а по итогу разрушаются в процессе сравнения с чем-то, кем-то лучшим, потому что не дотягивают и скатываются слюной по стенке вонючего мусорного бака.

И он не вытянул, скатился.

Придурок, не умеющий в открытую эмпатию, сломанный с детства, потому что неважный, непризнанный, и все, что делал, им было недостаточно.

Конченая приставка «не» оказывается всегда уместной в анкете его жизни. Убрать ее — и все описание получится лживым, даже сказочным.

Ответственный, жизнерадостный, заботливый, пунктуальный — брехня, короче. Но если добавить ко всему приставку — характеристика верна, как математическое уравнение.

Под писк домофона из подъезда изящно выпархивает девушка с розовыми волосами. Красивая. Никогда не считал себя педофилом, но ее тонкая фигура и модельное лицо заставляют сомневаться в рациональности своих знаний. Ей, конечно, не десять, за двадцать точно, однако разница в возрасте между ними все равно существенная.

— Здравствуйте, — звонко щебечет под резкое дуновение ветра, волосы падают на лицо, и она раздражается, пытаясь рукой пригладить назад.

Ветер подхватывает сигаретный дым и режет по глазам Какаши — заставляет недовольно щуриться. Стряхивает пепел, который летит в его же сторону и оседает на одежде. Глаза почти закатываются от отчаяния.

Сакура учится на последнем курсе юридического и живёт в квартире напротив. Какаши палец на отсечение даст, что она зубрила. Тихая, прилежная, не грубит, и пока он не знает ее достаточно близко, то может назвать идеальной. Внутренне делится на равные части: одной хочется сместиться за отметку «сосед-соседка» дальше и оторвать ярлык образцовой девушки, другой — продолжать держаться на расстоянии и наблюдать за ней, как за экспонатом в музее под стеклянной защитой, сохраняя идеальный образ.

И с соседями всегда здоровается, воспитанная.

— Привет, — Какаши вяло отзывается и зачем-то слегка кивает, смотря на нее снизу вверх.

Она, дождавшись ответа, довольно ухмыляется и шагает по своим делам, будь он помоложе — точно увязался бы следом. Манит своей лёгкостью, безупречностью, хотя его никогда особо не интересовал внешний фактор. Если обертка красивая — не значит, что конфета будет вкусной.

На противоположной стороне дороги небольшая парковка, машины не загораживают обзор куска стены, где косым шрифтом написано «отличного дня, пидор». Какаши мысленно отвечает «спасибо», с досадой кривя губы.

Когда у него вообще было что-то отлично?

В смысле отлично в каких-то больших, значимых масштабах, типа повысили на работе или достиг эмоционального равновесия и вылечил психологические травмы, а не когда стрельнул окурком в мусорку и попал с первого раза — отлично.

Небо голое, без единого облака, как отражение его внутреннего мира — пусто, только ветер свищет и птицы иногда приветливо щебечут. Докурив, делает пару шагов к подъезду, оборачивается, прицеливаясь в мусорку. Кидает окурок, попадая точно в цель. Отлично.

Только внутри ничего не шелохнулось от маленькой победы и ликования ноль. Во рту обволакивает горечь от сигареты, он напоследок сплевывает слюну в траву около лавки и шаркает в квартиру.

Около трёх часов дня раздается звонок в дверь. Какаши неохотно отрывается от прочтения порнографичной книги и плетется к двери, подмечая, что никого не ждёт и никому не рад. Открывает, не смотря в глазок. Перед ним в мягких тапочках кролика, достаточно коротких шортах и свободной футболке с ярким кричащим принтом стоит Сакура. В руках держит пустую кружку с закинутым пакетиком дешёвого чая, судя по ярлыку.

— У меня сахар закончился, не поделитесь?

— Может, ещё и воду залить? — Какаши позволяет себе мягкое препирательство и приподнимает бровь.

— Может, ещё и внутрь пригласите? — Сакура лупит его же интонацией и нагло переставляет одну ногу за порог, но шаг не делает, ждёт ответ.

Какаши подвисает, оценивает ее неожиданный выпад и решает пересмотреть свои убеждения по поводу ее характера. Сначала надо бы узнать поближе, а потом уже вешать ярлыки, но его цепочка развития сюжета наоборот: интереснее строить догадки и подтверждать в процессе знакомства. Или опровергать.

— А чаевые оставишь за обслуживание?

— Смотря как обслужите.

— Сахар дам, воду залью, стул сама себе подвинешь.

— И на том спасибо.

Какаши, не спуская глаз с Сакуры, медленно отходит в сторону и жестом руки с поклоном приглашает войти. Легкая стычка язвительности выдержана успешно с обеих сторон. Под маской безразличия бесконтрольно пляшет торжество. Соседка, кажется, не такая уж мышь, и он чувствует зарождающийся кайф.

Сакура, проходя на кухню мимо комнаты Какаши, невзначай ловит взглядом название оставленной им книги и растягивается в извращённой улыбке.

— Любите читать эротику на досуге? — кидает через плечо, заходя на кухню, и секундно замирает, привыкая к чужой атмосфере.

Отмечает маленькие габариты помещения, но уютность минималистичного стиля перекрывает недостаток. Сакура расслабленно падает на стул у окна, ставит кружку перед собой на покрытый царапинами и с пятном от вина стол. Вроде бы от вина, и облокачивается локтями.

— Люблю. — Какаши пробегает по ней заинтересованным взглядом, не показывая приятное удивление от возможных ее пристрастий, и решительно ставит плюсик в графе идеальности. Вальяжно подойдя к электрическому чайнику, тыкает на кнопку. — А ты?

— Люблю… — Сакура заминается на секунду. — И заниматься тоже.

— С рукой? Не замечал, чтоб ты к себе парней приводила.

У Какаши не водятся тараканы, потому что его токсичность с цинизмом убивают все. Сакура подозрительно спокойно плавает в коктейле резкости — лавирует, отбивается и балансирует пропорции. Ее вообще ничего не беспокоит в происходящей ситуации. Даже то, что и без того короткие шорты поднялись еще немного выше, а она сидит на кухне у почти незнакомого мужчины.

— А вы за мной следите?

Она давит улыбку то ли невинную, то ли дразнящую. Какаши теряется в определении и отворачивается, чтобы достать себе кружку. Шарится в навесном шкафчике, вытягивает последний пакетик черного чая без примесей и забрасывает в ёмкость. Перед Сакурой небрежно ставят кубики сахара с ответом:

— Нет, здесь тонкие стены, поэтому, думаю, я бы услышал.

— Так и у вас я не замечала очередь из женщин под дверью. — Она благодарно кивает, хотя на лице иронично написано «как заботливо», и закидывает два куска.

— А кто сказал, что их много? Может, у меня есть одна-единственная дама сердца, — наигранно прикладывает руку к груди, томно вздыхая.

— Для личной жизни вам не хватает личности и жизни.

— Для приличной девушки у тебя неприлично длинный язык.

И короткие шорты.

Какаши делает вид, что его совсем не задела ее четкая формулировка. На правду не обижаются, и он только хмыкает, кривя губы в улыбку.

Чайник закипает вместе с разговором, атмосфера душная, впрочем приятно-токсичная беседа всех устраивает. Ему интересно наблюдать, как она раскачивает себя от милой девушки с утра до стервы днем, и ведь не лицемерит, не скрывает, просто под разные ситуации, людей — разное настроение. Все так делают, он не осуждает.

И с ним она выбрала быть стервой, как мило.

Какаши любит колкости больше, чем эротические книжки, а когда на них отвечают — по телу прокатывается ток от удовольствия. Сакура умело иронизирует, продолжая игру, и ему не хочется ее пролистывать, быстро пробежав по строчкам, содержание интересное, затягивает. Потерянной совсем не выглядит, скорее наоборот — раскрепощается.

— Я учусь на адвоката, мне положено. — Стучит тонкими пальцами по ручке кружки, даже подбородок немного гордо приподняла.

А, так вот оно что.

Он заливает воду в две кружки и садится напротив Сакуры. Бегло смотрит в окно — там скучно и уныло, ничего не происходит, кроме криков детей. Зашторить бы.

Возвращает внимание к Сакуре, взглядом кусает и чувствует себя школьником — не хватает ещё за косички подергать и портфель отобрать, в ее случае конспекты.

Розовые волосы пропахли благовонием. Вкусно. И шторы двигать перехотелось — солнечные лучи красиво гладят ей лицо, подчеркивают ехидный взгляд и добавляют блики на губах, намазанных гигиеничкой. Какаши быстро моргает и говорит:

— Похоже, ты свою воспитанность оставила в своей квартире.

— Скорее, подстраиваюсь под собеседника.

Ну сука же.

Для кого-то это будет изъяном, а для него конфетка продолжает быть идеальной. Какаши смакует каждый разворот обертки, сидит довольный и улыбается.

Быть сукой тоже учат на юридическом? С ее острым языком в мире адвокатов будет акулой. Даже захотелось нарушить закон, чтобы посмотреть, как вцепится в конкурента, смыкая челюсть.

У Какаши приятно покалывают пальцы то ли от горячего чая, то ли от нее. Давно его так не душили, и моментами не хочется тявкать в ответ, как собака, а дать задушить себя полностью. Чувствует себя чуть беспомощнее, чем обычно, чем она, находившаяся на его же территории. Ощущение новое, пусть и не совсем положительное. Зато чувствует — уже радует.

— Вы такой тихий, что кажется — здесь никто не живёт. Только иногда курить выходите. — Сакура дует на чай, щуря глаза от пара.

— Будешь составлять мне компанию? — Игнорирует ее высказывание, обнимает длинными пальцами кружку, вдыхая аромат пахнущий ничем.

— Если расскажете о себе.

Курит значит, не отрицает.

— Ты мной интересуешься?

— Поверхностно, — бубнит Сакура в ободок кружки.

— А почему не глубоко?

— Поглубже вы можете зайти, интересуясь мной.

Чертовка.

Он не сдерживает улыбку чуть не до ушей, а вспомнив свою характеристику, делает резкий глоток чая, обжигая полость рта, и плотно сжимает губы. При первом знакомстве нужно все приукрасить, но он настолько выстроил стены вокруг себя, что забыл, каково это — разрисовывать граффити, чтобы замаскировать недочеты кривого бетона.

Какаши заминается на долгую паузу в четыре глотка чая, и Сакура думает, что он не собирается отвечать. Но, прочистив горло, знакомит со своей скучной жизнью, вставками получая в ответ рассказы о жизни Сакуры.

У Сакуры по комнате разбросаны конспекты, листы недописанного диплома, порнографичные книги в перемешку с психологией и еще что-то на юридическом, а атмосфера пропитана мечтами о светлом будущем, потому что сил вложено куча и по-другому быть не может.

У Какаши книги разной тематики стоят на полках четко по алфавиту, как в библиотеке, а на полу валяется разве что его тело в периодическом алкогольном опьянении, поближе к земле и аду, если он существует. Если ад вдруг не является его жизнью в виде персонального десятого круга Данте. И как бы окна настежь не открывал, безграничная апатия не выветривается, а оседает на подоконниках и дымом в лёгких.

У нее куча растений, а у него не приживаются даже кактусы. Сам иглами пророс.

Она зазубривает материал вечерами, чтобы доказать родителям, что может все и ею можно и нужно гордиться. Пытается достижениями добиться любви, хотя хочет почувствовать, что быть любимой можно просто так — без доказательств, высоких оценок и маски идеала. Да и мозгами понимает, что какие-то бумажки неважны, важен опыт.

Он выходит курить у подъезда, чтобы не быть придавленным четырьмя стенами, обклеенными унынием, и истощается от вежливых разговоров с людьми. Этап что-то кому-то доказать пройден с проигрышем и перечеркнут жирной линией. И на оставшуюся жизнь он выдвигает на доступный обзор свою саркастическую часть, игнорируя подступающие к горлу добродушие и открытость — это никому не всралось.

Какаши просит себя «почувствуй хоть что-нибудь» и проваливается в пустоту, а тишина режет уши. Изголодался по приятным эмоциям, которые не скребут скальпелем по внутренностям.

У Какаши жизнь в монохроме, у Сакуры фильтры ярче, чем принт на футболке.

Разговор растягивается на часа два и три кружки выпитого чая. Она растворила апатию вместе с кусками сахара, и это чертовски приятно. Стены не выжимают его на улицу, дышать легко даже с закрытым окном.

Времяпровождение с ней как антидепрессант. Какаши хочет, чтобы эта таблетка была не разовая, а целый каждодневный курс. Сакура, чай — может, что покрепче — и душевно-токсичная беседа — принимать во время обеда.

Пропуск препарата вызывает побочные эффекты: уныние, скуку и кроет тревогой.

— Я уже пойду, спасибо за гостеприимство, — Сакура приторно выделяет последнее слово и максимально растягивает губы в улыбке, — надеюсь, в следующий раз стул придвинете.

— В следующий раз захвати что-нибудь к чаю. — Какаши встаёт следом за ней и шагает провожать.

— А что вы предпочитаете?

— Тебя, — выдавливает смешок, — оказывается.

— Учту.

Сакура светится улыбкой, что тоже чертовски приятно, перешагивает порог и направляется к дверям своей квартиры. Какаши стоит, оперевшись о косяк, руки в карманах, лодыжки скрещены, и немного тоскливо ждёт, когда она пропадет из вида.

— Отличного дня, — бросает перед тем, как захлопнуть за собой дверь.

«Пидор», — мысленно добавляет Какаши и улыбается сам себе.

— И тебе отличного… — смотрит на стрелки часов, переваливших за шесть, — вечера.

А день и правда отличный.

Какаши выходит на лестничную площадку, закрывает дверь с громким хлопком и после исчезнувшего эха слышит всхлипы из соседней квартиры, которые больше похожи на вой или скулеж. Если бы не знал, что у Сакуры нет собаки, то сделал бы вывод, что это точно какая-то псина.

Есть два предположения: или у Сакуры подруга, которая ревет, или ревет сама Сакура. Стоя спиной к ее двери, в шаге от спуска по лестнице, чтобы покурить, Какаши колеблется. Он не мастер успокаивать и поддерживать плачущих, себя еле сдерживает от выхода в окно, а кого-то может только подтолкнуть.

Забить и пройти мимо — значит наплевать на проблемы Сакуры и обесценить. Так он всегда и делал, потому что не был с ней знаком, а ему трудно что-то чувствовать к человеку, с которым пересекался в приветственном жесте, не больше. Но сейчас все немного изменилось, и черта незнакомых соседей пройдена, они стали очень даже знакомы за последние три недели.

Двинув челюстью в сторону и сжав кулаки, Какаши разворачивается на пятках, подходит к соседской двери и жмет на звонок. Воздух разрезает искусственное чириканье птиц. По ту сторону слышится шуршание и приближающиеся шаги, по эту — нервное отстукивание пальцев о дверной косяк.

— У тебя глаза красные, ты траву курила? — как только открылась дверь, спрашивает Какаши.

— Нет, с чего вы взяли? — Сакура натянуто улыбается, что кажется — треснет, а весь ее вид говорит о том, что она не плакала, она рыдала. Жаль, причина на лице сразу не написана.

— Я же сказал — у тебя глаза красные.

— Меня просто тема диплома в глаза ударила, а я не могу дать сдачи. — Спешит закрыть дверь.

— Тогда просто дай. — Какаши останавливает закрытие квартиры рукой.

— Что?

— Что?

Какаши молча стоит над ней, игнорирует свою подкинутую глупость и выжидает. Секунды тикают. Сакура пытается выдержать взгляд, но сдается и комично ломает брови домиком, будто из нее водопад прорвется, и лучше отойти.

— Ты решила выплакать всю свою стервозность и сейчас дожать при мне, чтобы я был свидетелем твоего превращения в ангела?

— Не волнуйтесь, для вас у меня всегда найдется дьявольский котел в углу для жарки. — Она моментально меняется в лице, во взгляде снова пляшут дерзкие нотки и от этого почему-то радостно.

Мужское эго мурчит — он причина выравнивания ее настроения, приятно.

— Или варки, жарить буду я, — звучит двусмысленно, многообещающе, с намеком и по закону жанра эротических книг после этих слов он должен шагнуть за порог, страстно напасть на Сакуру и… Какаши прокашливается, отгоняя мысли, в спешке дополняет: — У тебя запах жареного при готовке больше похож на горелый.

— Просто я люблю жесткую степень прожарки. — Сакура искренне улыбается без тени смущения.

Какаши быстро хлопает глазами, отгоняет воображаемый двадцать пятый кадр. Она все понимает, схватывает, а он сам уже плохо разбирает, когда они говорят всерьез, а когда шуточно.

— Проветримся? Покурим? — больше спрашивает себя, чем ее.

— Только тапочки переобую, — шмыгнув носом, бубнит Сакура.

Он поначалу не обратил внимания на ноги, прилип к ее лицу с пониманием, что хочет видеть такую разбитую как можно реже. Может, еще и кофе в постель приносить? Спрашивает саркастично сам себя и мысленно дарит оплеуху — старый извращенец, нужно уменьшить дозу пошлых книг и добавить побольше реального физического контакта. Желательно не с красивой молодой соседкой.

О Боги, очень даже желательно конкретно с ней, и никто не должен узнать, что она снилась ему в мокрых снах. Стыдно, когда об этом думает, и радуется, что это никак не может превратиться в реальность с вытекающими, скорее всего, не очень хорошими последствиями.

Лавочка скрипит под весом двух тел. Какаши протягивает пачку с высунутой наполовину сигаретой Сакуре, и вместо того, чтобы взять пальцами, она наклоняется, обхватывает сигарету губами и вытягивает. Какаши все это время не моргал, не дышал, вообще не функционировал и старался не переносить увиденное в свои фантазии, где она обхватывает губами его чл… Гребаные эротические книги, сжечь сегодня же.

Спокойствие, дыхание, медитация и подавление неуместных желаний.

— Хочешь поговорить об этом? — Подкуривает свою сигарету, косит взгляд на Сакуру и передает зажигалку.

— О чем? — по-умному притворяется дурочкой.

— О твоих соплях.

— Сомневаюсь, что проблемы испарятся — стоит о них заговорить. — Она глубоко затягивается и возвращает зажигалку.

— Возможно нет, но как правило, становится легче. Так говорят.

— А вам становилось?

— А мной не интересовались.

Сакура после этих слов приобретает очень скорбный вид, плечи опущены, а опухшие глаза от слез добавляют трагичности. Какаши сам себе неинтересен, поэтому не обижается, что кому-то его жизнь важна так же, как погода на Марсе.

— Вы похожи на амбассадора отчаяния.

— Только мне за это не платят, — хмыкает, выпуская облако дыма. — Я повешу твой комплимент на входной двери.

— Тогда лучше допишите «Амбассадор отчаяния. Не веселить — убьет». — Сакура улыбается глазами, а потом ее отпускает, и она вбрасывает ровным голосом: — Меня продинамил парень и заменил другой девушкой.

— Беда, — протяжно, вяло констатирует Какаши и сплевывает.

— Боже, у стены больше эмпатии, — тихо под нос шепчет Сакура.

— Я разогреваюсь, — для Какаши фраза не осталась незамеченной. — Вы уже были в отношениях или продинамил для того, чтобы они не начались?

Он очень не любит вытягивать информацию, когда человек не особо настроен на откровенные темы, но здесь у самого интерес проснулся — кто мог сломать это исчадие ада и что требуется для ее починки.

Сакура упирается локтями о колени, спустя две долгих затяжки неохотно говорит:

— Отношений не было. Договорились с группой после диплома пойти отметить сдачу, сначала он пригласил меня. А потом, видимо, на горизонте появилась девушка получше, он выбрал Карин, — на чужом имени она морщит нос, складываясь в гримасу отвращения.

Сакура затягивается, запрокидывает голову, облокотившись на спинку лавки, и выпускает дым из приоткрытых губ. Какаши смотрит на ее профиль, думает, каким надо быть идиотом, чтобы такое продинамить. И ему до омерзения радостно, что она все еще никому не принадлежит.

— Но самое забавное, что мне было плохо не от отказа, а от своей реакции, — продолжает, задумчиво нахмурив брови, — думала, буду рыдать, что выбрал не меня, а по итогу рыдала, потому что мне вдруг стало плевать — этого я испугалась. Он мне нравился с первого курса, а сейчас смотрю на него и пустота. Кажется, я переключилась на кого-то другого. Это непривычно, страшно и непонятно.

Радость схлопывается в мрак, над Какаши образовываются фантомные тучи. Все-таки у нее кто-то есть на примете. Он грызет себя — какого хера ему вообще до всего этого есть дело и зачем он что-то чувствует. Мысленно проводит четкую границу сосед-соседка, которая со временем потерлась, сам позволил, и не перешагивает.

Что здесь можно ободряющего сказать — без понятия. Кактус подарит объятия мягче, чем он.

— Тогда радуйся, что минус один мудак в твоей жизни.

— Но плюс другой.

— Клин клином.

— Мудак мудаком, — с насмешкой говорит Сакура, глядя на Какаши и хитро прищурившись.

— И твоего превращения в ангела можно не ждать?

— Не-а, да и у вас не вижу нимба над головой. Зачем играть в раю на лире, если можно кого-нибудь жарить в аду, правда?

Какаши чувствует теплоту в пальцах от почти докуренной сигареты и холодок от заигрывающих ноток в голосе Сакуры.

— Правда, и жарят как раз таких, как ты.

— И жарят их такие, как вы.

— Так ты предпочитаешь быть отжаренной?

— Так вы предпочитаете жарить?

Саркастичное «начнем сейчас?» погибает, не дойдя до горла. Какаши представляет себя с надетой на голову шапочкой из фольги с антенной и мысленно посылает магнитные волны во вселенную, чтобы что-то произошло и ему не пришлось отвечать на очевидные вещи. Связи нет ни со вселенной, ни с мозгом.

Над его головой мигает SOS. В какую справочную службу обратиться, чтобы границы не стирались, и где взять силу воли, чтобы на остроумную Сакуру не реагировать?

Хорошо быть мертвым, тогда не будешь вестись на ее словесные провокации. Разговоры с ней всегда меняют вектор направления в тонкий флирт, куда бы руль ни выкручивал, держать дистанцию и нейтралитет невозможно.

Какаши драматично вздыхает и хочет закопать в могилу свою тягу к ней, сесть сверху, чтобы точно не выбралась.

— Если докурили, то пошли домой, — он заминает тему, потому что, спасибо человечеству, сигарета не вечная.

Закончилась сигарета — закончились разговоры.

— Приглашаете на чай? — Бог добавил Сакуре настойчивости не щепотку, а целое ведро.

Неужели одна сигарета может превратить заплаканную жертву в охотника? Так вот почему курить вредно.

— А ты взяла что-нибудь к чаю?

— Себя. — Так сияет, словно антиквариат отполировали на века вперед, и сейчас во всех точках мира люди от нее жмурятся сильнее, чем от солнца.

Куда ни наступи — везде ее ловушки.

Какаши на это нечем крыть, спотыкается о ее намеки и готов уже в ноги к ней упасть. Путается взглядом в ее волосах вместе с ветром, скользит по бледной коже, пока она закрыла глаза, и, ненавидя себя, залипает на заплаканное, но очень красивое лицо.

— Ну, тут трудно отказать. — Какаши разводит руки в стороны.

У него и без сахара появится диабет.

Сакура победно подскакивает с лавочки и направляется к подъезду. Какаши проигрывает и ставит на своем поле крест.

Ему легко дается привязываться к людям, как и лезть в петлю после их ухода. Грабли по мультяшному подмигивают, когда Сакура оборачивается, взмахом руки поторапливает его, и он, делая шаг, чувствует удар от них почти физически, как и шишку на лбу.

Какаши осознанно запирается с ней в клетке из четырех стен, чтобы слушать ее истории, глупо улыбаться в ободок кружки, подкалывать друг друга и стараться унять свои всплески желания чего-то большего.

Она вытянула его из дня сурка, и назад возвращаться не хочется.

А шишки когда-нибудь заживут.

Какаши выходит из квартиры, только собирается спускаться по лестнице, как слышит приглушенный стон и свое имя со стороны соседской двери. Шок, ступор и тонкие стены. Показалось, ему определенно точно показалось.

Немного растерянно трясет головой — ничего этого не было. Собирается ступить на первую ступеньку, а нога предательски шагает назад, ближе к двери Сакуры, и снова стон — более продолжительный. Он борется с собой, чтобы не приложиться ухом к двери, — это же не по-мужски, но зато очень по-соседски. Подслушивать, узнавать скандалы, интриги, расследования. И стоны.

Застыл перед дверью, смотрит на глазок и до паранойи кажется, что за ним наблюдают, но вряд ли. Кто-то за дверью занимается делом поинтереснее.

Не хочется об этом думать, но, похоже, последним был стон оргазма.

Отлично, теперь ему, возможно, известно, как соседка стонет, когда кончает. Пошлые картинки затмили голову, в живот ударило жаром, и Какаши спускается по лестнице, как Иисус по воде, — перепрыгивает пролеты, почти не касаясь ступенек.

Спасибо за представление, я пойду.

Одной сигаретой услышанное и осознанное не переварить. Какаши закуривает вторую и чиркает зажигалкой в пустоту, расхаживая у лавочки вперед-назад.

Если это сон, то он в это поверит. Утешает себя, что у него просто кукуха отъехала, умом тронулся, грибы не те съел и привиделось. Писк подъездной двери привлекает внимание, он оборачивается и видит Сакуру, которая галлюцинация. По крайней мере, он надеется на это.

Пожалуйста, черт возьми.

Пока она грациозно направляется прямиком к нему, Какаши не держат ноги, и он присаживается на лавочку. Вид у Сакуры какой-то растрепанный. Диплом, наверно, писала, вымоталась и решила воздухом выйти подышать. И лифчик не надела. Спешила так, что кусок майки небрежно заправлен в шорты.

Какаши не может это проигнорировать и, когда она подходит, протягивает к ней руку, вытягивая застрявший кусок майки. Напоследок дергает вниз, проверяя, точно ли все болтается, что должно болтаться из одежды, потому что у него болтается не все и не из одежды. Взглядом старается не подниматься выше уровня пупка, там запретная зона, от которой внутри тряска хуже, чем при турбулентности.

Сакура смущенно закусывает губу и присаживается рядом с ним на лавочку.

Какаши хочет выть от абсурдности ситуации. Вороны кружат над деревьями, осуждающе каркают «старый извращенец».

— Услышала стук подъездной двери, решила попытать удачу и проверить ты ли это.

— Мои поздравления, ты удачливая. — Какаши приятно резануло по ушам ее обращение на «ты», наконец-то ощущение более равных отношений.

— Спасибо.

— Чем занималась?

— Читала.

Теперь это так называется. Он тоже любитель почитать.

Розы красные, фиалки синие, а Сакура извращенка. Как и он.

Чувствует себя на скамье подсудимых, а она вместо того, чтобы быть на его стороне адвокатом, стоит в роли истца. Какаши даже поднимается с лавки, словно перед ним возвышается трибуна. Слышал то, что не должен был, нафантазировал на какую-то там статью, а наказание — безвылазно сидеть дома и не натыкаться на ее красивое лицо.

Подслушивать можно, стены же тонкие, никто не запретит.

Приговор ввести в действие. Стук молотка, несуществующие свидетели разбегаются, а Какаши остается под заключением в одежде в полосочку и с гирей для каторжников.

Включите грустный оркестр на фон для утрирования и для похорон его самообладания.

— Что, если гипотетически нравится человек, но гипотетически он старше? — вдруг спрашивает Сакура, поднимаясь с лавки, и остается на расстоянии пары шагов.

Какаши стоит с заломанными руками за спиной, будто в наручниках, и осознает услышанное. Думает, что можно и свою удачу испытать, а в случае неудачи — накинет себе срок. Складывать два плюс два умеет, в итоге получает догадку — разговор, кажется, о нем. Недавно услышанный стон и давящие штаны в паху говорят за него и за всю рациональность. Сейчас бы в душ и не чтобы помыться.

Точнее почитать, как сказала бы Сакура.

— Стоит гипотетически что-то попробовать с ним сделать, — Какаши бросает словесный дротик наугад.

— Например, гипотетически поцеловать?

— Как один из гипотетических вариантов, — он отвечает с легким волнением, настороженностью и не успевает встать в режим ожидания чужой реплики, как она переходит к действиям.

Сакура рысью подкрадывается в два шага, встает на носочки и мягко целует губы Какаши. Прижимается верхней частью тела к нему, а он никак не препятствует и отвечает на поцелуй.

Над головой раздается упрекающее карканье, но Какаши слышит только собственный стук сердца.

Он считает, что обвинять нужно не его, а тонкие стены. И тоньше их только его выдержка.

Руки освобождаются от мнимых наручников, и он переводит их ей на талию.

— Ты без лифчика, — резюмирует Какаши, разорвав поцелуй, и наклоняется, чтобы соприкоснуться лбами.

— Ты тоже.

Какаши думает, что его вполне можно оправдать, пусть даже основательных аргументов в защиту не находится. Того, что она космическая и невозможно устоять, будет достаточно?

Сакура прижимается к нему всем телом, чувствует натянутость его штанов в области паха.

— Ты видимо очень рад меня видеть. — Хищно улыбается с прищуром и добавляет: — У нас произошел гипотетический поцелуй?

— Я потерял смысл слова гипотетический.

— Может, ты хочешь остаться друзьями? — Ее лицо выглядит слишком манипулирующе и коварно.

Положительный ответ, который будет точно рациональным и правильным, кажется абсолютно неверным, когда он сжимает ее талию.

— Теми, которые стонут имена друг друга?

— О боже, ты слышал. — Сакура краснеет и закрывает лицо руками, но не отходит.

— Жаль, не видел.

— А хотел бы?

— Ну-у-у, если гипотетически…

— Все, тихо, — слегка ударяет его по груди, — что за занудство, больше никаких гипотез.

— И коротких шорт.

— Сразу без?

— За что ты меня так душишь? — Какаши запрокидывает голову к небу, серьезным тоном, смотря уже в глаза Сакуре, с извращенной улыбкой чеканит: — Сразу без.

Он столько раз проигрывал в борьбе с самим собой, чтобы по итогу выйти победителем и с призом. А тонкие стены подлежат рассмотрению на оправдание.