Инна в паутине своих страстей (гет)

Ты большая в любви.

Она идет по узкому темному коридору. Потолок почти касается макушки. Это даже не коридор — какой-то маленький подвальчик, больше похожий на бункер. С кричащей вывеской где-то на улице «Гадания, привороты, сглаз». Она во всё это не верит — она не дура. Но снова в памяти всплывает утренняя история Жени в инстаграме: он в сладких ночных объятиях миловидной девушки. А хочется — чтобы он был в объятиях Инны.

— Ну, — говорит тучная женщина в балахоне, освещенная совершенно несуразным шаром-лампой. — Я всё о тебе вижу.

Инна думает, какая же это дурацкая ситуация. Она как будто попала в сериал «Гадалка» — с такой же плохой актерской игрой. У нее рука покрылась мелкими зудящими пятнышками, и она их чешет, чешет — с самого утра, с того момента, как увидела Женю. Ее Женя. В глазах плещется такая дикая первобытная ненависть, что, если эта чертова гадалка, сидящая за круглым столом, поможет ей, то она продаст всё ради этого: бабкину квартиру в советском стиле, старенький телефон, учебу бросит. Она не сходит с ума. Она в порядке. Она трясется, не от холода — от злости, клокочущей в груди. И сердце стучит панически.

Она не верит в гадания. Она хочет ухватиться за эту призрачную надежду, как утопающий — за маленькую соломинку. И ведь понятно, что соломинка его не спасет, а он всё равно — держится.

— Что видите? — с сомнением спрашивает Инна, давая густо накрашенной гадалке шанс на придумывание истории.

— Мужчину собралась приворожить… — загадочно махая полными руками над разноцветным шаром из магазина безделушек, шепчет та.

Инна еле слышно цокает языком — это легко. Для таких выводов гением быть не нужно. Избитый сюжет. Несчастная девчонка с разбитым вдребезги сердцем пришла из-за парня. Всё. Другое дело — копнуть глубже. Инна медленно, играясь с псевдогадалкой, подходит к столу. Она кружит над женщиной, точно хищник — над маленькой худенькой добычей. У нее зрачки неестественно расширены, они заслонили цвет глаз.

Гадалка дергает рукой, но взгляд у нее не меняется — она не выходит из образа.

— Имя у него такое… — гадалка прикрывает веки, глазные яблоки под ними активно двигаются. У нее лицо испещрено мелкими возрастными морщинками. Когда она открывает глаза, то тут же впивается взглядом в бледное лицо Инны, из которого словно жизнь высасывают. — Как у твоего любимого поэта.

Инна пальцами обхватывает края стола, немного стаскивает с него длинную бархатную скатерть. Ей кажется, что это место по атмосфере больше напоминает притон. Слова гадалки заставляют насторожиться, приоткрыть губы в предвкушении, всё внимание подарить ей одной, как будто она — центр вселенной. Итак, женщина таинственно ухмыляется своим мыслям. Она думает — стоит ли посвящать эту малохольную девицу во все тонкости работы.

— А какой у меня любимый поэт? — спрашивает дрожащим от нетерпения голосом Инна. Ее всю трясет — теперь на место ненависти приходит больная эйфория. Она чувствуется, как получается нащупать шанс, почти за него хватается, но никак не может ухватиться.

— Евгений Евтушенко, конечно же.

Инна восторженно хлопает в ладоши. Ее воспаленный безумием взгляд мечется по стенам, исполосованным непонятными надписями. Она пребывает в восторге. Вокруг пахнет удушливым цикорием. Только сейчас замечаются две белые кофейные чашки с жидкостью внутри. Не спрашивая разрешения, Инна пьет то, что стоит ближе к ней. Привкус кофе, но с какими-то травяными добавками. Легкий полумрак, нарушаемый только ярким светом круглой лампы, не дает погрузиться в черноту собственных мыслей.

Женщина раскладывает карты. Только это — не какие-нибудь таро. Это самые обычные игральные карты с дамами, валетами и королями. Инна удивляется, ставит чашку на круглое блюдце, приподнимает изящно бровь:

— Вы будете гадать по этим картам? — не понимает она.

— О нет, — качает головой гадалка, улыбаясь зловеще (а может, это свет так странно на нее падает). — Сыграем в «дурака»?

— Издеваетесь? — недоумевает, злится Инна, чуть было не вскакивает со стула, но ноги у нее ватные, голова налита свинцом, и она чувствует себя устало-возбужденной. Хочется почему-то сыграть в карты. — Какой там козырь? — она смиренно берет в руки шесть карт, не задается вопросами, глупым взглядом цепляется за лицо валета с усами. Ее Женя лучше в миллион раз.

— Червы, — ядовитым голосом выплевывает гадалка. — У меня десятка.

— А у меня восемь, — говорит Инна и бросает шестерку крести. — А на что играем?

— Побеждаешь ты — дам тебе действенный совет по приворожению и ничего взамен не попрошу, — чеканит механическим голосом, точно диктор с радио, гадалка. Ее взгляд больше не возвращается к Инне — он поглощен игрой. — Побеждаю я — приворот тоже будет, но цена станет неподъемной.

— Я подниму, — решительно заявляет Инна, сжимает челюсти, зубы ее скрипят, стираются, но она так старается над игрой, так рьяно желает победить.

— Вот нужен тебе этот мужик? — хмыкает гадалка, меняя равнодушие на будничную дружелюбность. Как будто две старые подружки встретились и проводят время за милыми разговорами.

— Нужен, я же его люблю уже…

— Пять лет, знаю-знаю, — скучающе тянет гадалка и притворно зевает. — У всех у вас одна проблема — зацикленность.

— В смысле? — Инна не понимает и оттого злится, сжимает карты, мнет край одной из них.

— Полюби себя — окружающие тоже влюбятся. Вот такая хорошая и безопасная истина.

— Я люблю себя. — Раздражение так и сквозит в голосе Инны. Она хмурится болезненно, ее нижняя губа немного дрожит. — Женя говорит, что я не его типаж.

— Думаешь, приворот поможет тебе стать его типажом? — в открытую насмехаясь над несчастной, гадалка обнажает желтоватые зубы. Такая улыбка при разноцветном сине-красно-желтом свете лампы выглядит пугающей.

Инна покусывает длинный ноготь большого пальца. Ей очень не хватает терпения. Немного сосредоточенности, хладнокровия — и она бы победила. Но у них остается по две карты. Инна старается не показывать своего страха, но у нее обе карты — маленькие, простенькие. И она кидает одну из них, доверяя свою жизнь течению. А гадалка без труда отбивает. Последняя минута растягивается в вечность. Сладко-горький привкус появляется на языке от предвкушения финала. Вспотевшие пальцы мелко дрожат. Женщина легко роняет карту, словно знает — итог предрешен.

Инна ее подбирает. Биться ей нечем. Сожаление очень ясно отпечатывается на ее лице.

— Я люблю вот это разочарование, — смеется гадалка. — Теперь я даю тебе право уйти или остаться. Оцени мою доброту.

— Я не уйду.

— Мне нравится эта решительность, — качает головой гадалка, немного подвисает, раздумывая о своем. — Только она может выйти тебе боком.

И вдруг — Инна взрывается. Боль минувших дней находит выход здесь — в пустом, душном, пыльном подвале какой-то неприметной хрущевки. Она бы заплакала, но палящее солнце выжгло всю воду. Она бы закричала, и она кричит на эту опасную, эту страшную, эту непонятную женщину, которая всё терпит и терпит.

— Хватит морочить меня! Скажите, что мне сделать и я, блять, сделаю! Волосы его принести? Я хоть каждый волосок за ним подберу. Может, вам денег надо? Так я найду, это окей!

— Скажи мне, — у гадалки взгляд вдумчивый и пронзительный — она им очень долго смотрит на Инну, прежде чем вынести какой-то вердикт. — Какой у тебя главный страх?

— Я… — Инна заметно тушуется, вдруг ее секундное чувство неистовой злости рассеивается и она, обескураженная, задумывается над вопросом.

— Честно, только честно, — крупный указательный палец гадалки рассекает густой воздух. За ложь она убьет. — Бедность тебя не пугает, собственная смерть тоже. А что пугает?

— Ну… — Инна нервно чешет руку, покрытую краснотой. Чешет до ярких полос, до боли, чуть ли не до крови. — Я боюсь смерти близких. И одиночества.

— Тогда… — гадалка вся подбирается, улыбается победоносно, локти ставит на стол, пальцы прикладывает к подбородку. Она ликует. Внутри всё трепещет. Это чувство ей ужасно нравится. — Моя цена такова: если вдруг ты захочешь избавиться от его любви, если разлюбишь его, то он, привязанный к тебе, умрет.

— Это же херня какая-то! — восклицает Инна, ударяя ладонью по столу. Она расплывается в радостной улыбке. — Я люблю его больше всех на свете, с чего бы мне вдруг перестать?

— Жизнь — штука ой какая переменчивая, — гадалка качает головой, хихикает над своими мыслями.

Инна не вдается в подробности ее слов, не раздумывает долго — опьяненная приблизившимся шансом на успех она готова схватиться за него и не выпустить. Ей кажется, что если она промедлит хотя бы минуту, то гадалка и ее шатер-подвал испарятся бесследно. Гадалка не торопит, ждет, постукивает длинными отросшими ногтями по столу, глядит в упор на обреченно влюбленную. Она думает, что любовь — самое страшное зло из всех существующих. И она радуется где-то в глубине души, что эта напасть обошла ее стороной.

Инна подается вперед, немного наваливается на стол, широко распахивает глаза, безумная в своей решимости и решительная в своем безумстве. Ее трясет от нервного ожидания, по телу волнами разносятся самые разные чувства: от бешеного желания поскорее увидеть Женю до нетерпения перед теми словами, которые он, влюбленный, скажет ей потом при встрече. Гадалка криво улыбается:

— То есть всё решила прям? — ее глаза злобно сверкают. — Прям всю жизнь готова его терпеть?

— Да, — решительно и бездумно заявляет Инна, как помешанная, как умалишенная, зацикленная на своей расплывчатой цели. — Говорите, что нужно сделать.

— Итак, — гадалка вытаскивает из продолговатой деревянной шкатулки длинную сигаретку и неспешно закуривает, как бы показывая, что торопиться ей, в отличие от Инны, некуда. — Для того, чтобы не чувствовать потом себя обязанной, поясняю еще раз: вмешательство в человеческие чувства — это очень серьезно, тут нужно хорошенько подумать.

— Я подумала, — перебивает, точно острым лезвием отрезает, Инна. — Давайте уже непосредственно к делу.

— Какая нетерпеливая, — желчно усмехается гадалка. — Ну, тогда слушай. Я дам тебе одну штучку, которую вы с твоим несчастным должны выпить на закате на открытой местности, на природе.

— На какой еще открытой местности? — Инна злится, плотно сжимает губы, бросает на женщину недовольный взгляд — ей нужна определенность, ни больше, ни меньше.

— Ну, гора какая, холм, мало что ли открытых мест в городе?

— Звучит как пранк.

— Можешь не верить, — лукаво пожимает плечами гадалка, а сама смотрит в упор, как бы испытывает на стойкость. — Но если не проверишь, то не узнаешь. А какие у тебя еще есть варианты? Сдается мне, что ты совсем отчаялась.

— Вы правы, — Инна качает головой, стискивает зубы, недовольная правдой.

И стремглав у нее в воспоминаниях проносятся все эти костюмированные шаманские обряды, все эти дорогущие и совершенно бесполезные призывы нечистой силы. И вдруг — мимолетная надежда в лице полной женщины в длинном платье. И надежда эта — ничем не подкрепленная, но всё еще самая ощутимая из всех, которые были. Инне вручают два маленьких стеклянных пузырька с чем-то розоватым.

— Зелье любовное? — скептически смеется Инна, но ловит себя на жуткой мысли, что, как бы смешно ни выглядело всё это со стороны, она готова рискнуть.

— Можно и так сказать, — неопределенно качает головой гадалка. — Потом, после того как выпьете, положи ему в карман свою вещь, маленькую, так, чтобы она точно не вывалилась.

Затем, сосредоточенная, она достает откуда-то из-под стола, укрытого длинной скатертью, продолговатый серый камень.

— Договор, — говорит, положив камень перед Инной. Та удивляется:

— Мне типа расписаться на нем? Что за приколы?

— Камни впитывают энергию, — устало поясняет гадалка, словно мать — несмышленому младенцу. — Они умнее, чем можно подумать.

— Ага, — Инне плевать. Дайте ей уже это таинственное снадобье и позвольте побежать на поиски Жени. Она протягивает руку немного вперед, открывает ладонь. — Чем тут расписаться? Ручка есть? Маркер?

— Кровь от указательного пальца.

Инна вздыхает:

— Ну почему в таких сюжетах всегда фигурирует кровь?! — она обреченно закатывает глаза. — Ладно, режьте уже.

Гадалке два раза говорить не нужно — выудив откуда-то из закромов кривой осколок зеркала (Инна задается вопросом — а продезинфицирован ли он?), она впивается острым углом в указательный палец Инны и безжалостно вдавливает, разрывая мягкую податливую кожу. Это — совсем не укол в больнице. Инна слегка дрожит и даже пищит. Несколько темно-красных капель падают точно на середину камня, отмеченную мелким кружочком.

Гадалка расплывается в загадочной улыбке, понятной только ей. Инна, когда обряд завершен и камень благополучно спрятан, немедля хватает склянки с жидкостью и убегает, словно сейчас из-за угла выпрыгнут ее друзья и знакомые и закричат, что она — дура набитая, раз поверила в такую несусветную ересь. Инне плевать, что они все подумают, за кого ее примут. Пока она бежит по бесконечным ступенькам у нее одни мысли в голове — поскорее бы услышать от Жени что-то приятное, хотя бы просто насладиться его вниманием, подаренным только ей одной.

Она хватается за перила, спотыкается в темноте и вдруг — наваливается на тяжелую подъездную дверь всем весом. Улица встречает ее приятной прохладой. Взгляд цепляется за вывеску с гаданиями. Инна уходит как можно дальше от этого места. Сердце ее панически стучит. Глупые ноги ведут ее к студенческому общежитию, где обычно обитает Женя, окруженный красотками-старшекурсницами.

Ей очень хочется, чтобы вся эта мистическая дребедень оказалась действенной.