Память (гет)

В хижине ведьмы пахнет травами и повсюду расставлены какие-то непонятные горшочки. Звать её Эрмелинда. Малинке не нравится её имя, оно напоминает ей об испанцах, хотя сама Эрмелинда на испанку не похожа — темнокожая, с широкими ноздрями на грубом лице и толстыми губами. Колдунья хитро щурится, облизывает губы.

— Зачем пришла? Рассказывай.

— Ты можешь сделать так, чтобы человек забыл что-нибудь… или кого-нибудь? — мне не нужно приворотное зелье, думает Малинке, мне просто нужно, чтобы он забыл.

— Смотря что и смотря кого. Этот человек, которого надо забыть, все время поблизости?

Малинке отрицательно мотает головой.

— Нет, она умерла. Давно, — вырывается у неё.

— А, это плохо, — причмокнув языком, сообщает ей Эрмелинда.

— Почему?

— Мертвые, они бывают очень цепкие. Не хотят уходить. А раз ты говоришь, давно — значит, либо он её не хочет отпускать, либо она его.

Малинке невольно краснеет — так легко колдунья разгадала её тайну.

— Я просто хочу, чтобы он забыл, — упрямо, как ребенок, повторяет она. — Чтоб её как будто и не было. Можешь сделать так?

— Ишь, чего захотела. Будто и не было, говоришь, — ведьма сплетает и расплетает пальцы, морщит лоб, будто мысленно что-то обмозговывает. — Ладно, есть у меня одно зелье. Нашепчешь над ним имя той, кого твой хахаль должен забыть, и дашь ему выпить. Только не жалуйся потом, если что — не простое это зелье, ой, какое непростое.

Малинке радостно кивает, пропустив мимо ушей последнюю фразу, расплачивается и уходит, сияя. «Он забудет, теперь он забудет», — как ребенок, получивший подарок, приговаривает она.

* * *

Малинке возвращается отчего-то оживленная, прямо сияющая, хлопочет, готовит что-то, радостно суетится. Ферранте обсуждает с Хвостом и другими пиратами свои, мужские, планы, и мельтешащая рядом Малинке его не очень занимает, он привык к ней, к тому, что она все время рядом, теплая, уютная, готовая помочь — она как теплый ласковый ветерок. Вроде и не замечаешь его, а приятно. Согревает. И черная дыра в сердце уже не так сочится холодом, как прежде. Уже не хочется зло вскидываться каждый раз, как Хвост заговорит о женщинах, о том, что пора бы кого-то найти — впрочем, он теперь об этом и не говорит, повода нет, только иной раз беззлобно подучивает на флагом, по которому все Карибское море узнает Злого Рока.

Малинке ставит перед ним тарелку. Ферранте не голоден, но запах вкусный, и смотрит девушка напряженно — будто боится, что не понравится, неудобно отказывать. Он пробует ложку, другую — и впрямь, вкусно. Ласково треплет индианку по щеке. Она расплывается в счастливой, но какой-то боязливой улыбке, и вот странность — Ферранте кажется, что в глазах девушки плещется страх. С чего ей бояться-то? И кого?

* * *

Ночью Малинке лежит рядом с Ферранте, тесно прижавшись, слушая его дыхание. Ей чудится — сейчас, вот сейчас, ночью, ЭТО должно произойти. Как это — забыть кого-то, кто столько времени занимал твое сердце? Малинке пытается представить, что было бы, если б она забыла своих братьев. Они мертвы, их убили испанцы, и все же, она их часто вспоминает. Как они играли в детстве, как братья учили её рыбачить и охотиться. Как мать ругала их, когда они задерживались где-нибудь, а потом они, все месте, садились есть — вся их семья, отец, мать, Малинке, её братья. Как потом, сердце её наполнялось ненавистью каждый раз, когда она думала о своей убитой проклятыми испанцами семье. Как бы она жила без этих воспоминаний? Наверное, прожила бы как-нибудь. Но почему-то Малинке страшно. Она садится, и тревожно оглядывается. Вот сейчас из черноты ночи вынырнет кто-то или что-то, тень, дух, который забирает наши воспоминания, частички нашей души. Она, может даже, успеет его прогнать — хотя зачем ей это? Но ничего не происходит. Вокруг просто тихо и темно.

* * *

Утром Ферранте привычно треплет её по щеке, целует в макушку, встает и уходит. Он часто так делает, у него свои мужские дела, и ничего странного в этом нет. Так значит, ничего не изменилось?

* * *

Малинке, эта индианочка, ласковая, но немного надоедливая, думает Ферранте, пока девушка, по своему обыкновению крутится вокруг него. Он уже не может вспомнить, почему оставил её при себе — просто понравилась, наверное, хорошенькая. Не век же быть одному. Почему он раньше никого себе не завел, Ферранте тоже не помнит. А насчет флага Хвост может и прав — надо сменить. Или не менять? Попытки вспомнить, какая причуда фантазии заставила его выбрать себе такой флаг, тоже оканчиваются ничем.

Чем чаще теперь Ферранте думает о прошлом — тем больше в нем плутает. Вот его настоящее, вольная пиратская жизнь, абордажи и горы добычи, в которой он — гроза всех испанцев в этих краях Злой Рок, и вот его прошлое, где он — наивный юнец по имени Ферранте Альбрицци, юноша из знатной, но не особенно богатой миланской семьи. В прошлом у него есть отец, брат, есть дом, полный всяких причудливых диковинок — но почему он здесь, а они там, Ферранте не помнит. И чем больше пытается вспомнить — тем шире кажется трещина, разделяющая эту жизнь и старую. Как он вообще оказался среди пиратов?

* * *

По Карибскому морю ползет слух, что Злой Рок, гроза этих мест, уже не тот, что прежде. Уже не так рвется в бой, подрастерял былой азарт, а все чаще сидит в тавернах, весь погруженный в собственные мысли. И с Хвостом стал ругаться. Раньше были как отец с сыном, а теперь — как черная кошка меж ними пробежала. А ведь старые друзья, все знают, что это Хвост Злого Рока к пиратам привел, вытащил то ли и тюрьмы, то ли из рабства — да видать старые долги меж ними уже не в счет, молодой пират заноситься стал. И ладно бы, только перед Хвостом — а то и с другими пиратами какой-то не такой. Оно, конечно, и раньше случалось — строил из себя благородного, порядки свои наводил, но сейчас прямо не пойми какая муха укусила — чуть что не по нему, выходит из себя, злющий стал, мрачный. Раньше-то он любил рассказывать про невесту-смерть, была какая-то нехорошая история в прошлом у него, и баб чурался, а все равно хороший был пират. Был, да видать, весь вышел, ребята говорят.