Примета (гет)

Тихо и редко поскрипывает прялка. Звук настолько привычен, что сравним с тишиной. Именно в ней так же отчетливо слышны легкие шаги и шорох платья. Даже не оборачиваясь, Румпельштильцхен легко представляет, как Белль со свечкой — отсветы мелькают на отполированных до блеска доспехах, — крадучись — ни одна половица не скрипнет, только складки платья едва шуршат, — подходит к открытой двери и, осторожничая, замирает на пороге.

— Да заходи уже что ли, — недовольно ворчит он. — Могу предложить пару поручений, после которых усталость наконец свалит тебя с ног.

Белль негромко хмыкает и обходит его, останавливается напротив, поставив свечку на стол.

— Не надо, я и так уже падаю.

— Не похоже. Иначе бы ты падала в своей спаленке.

— Мне не спится не потому, что я не устала, а потому, что слишком устала.

— Слишком — это мудрёность твоего оправдания.

Белль секунду задумчиво смотрит куда-то вбок и вверх, а затем усаживается на стол.

— Я бы уснула пораньше, но пришлось еще домыть пару тарелок.

— Чертовски утомительно для хрупкой принцессы.

— Эй, эти тарелки не мылись уже лет… пять!

— Ах, эти. Поздравляю: ни одна прежняя служанка до них не добиралась, все сдавались на середине. Можешь гордиться своим упрямством.

— Надо было договариваться с тобой на то, сколько раз ты меня похвалишь.

— А это не похвала. Разве принцессе пристало быть хорошей судомойкой?

Белль опять смотрит в угол и вверх. Похоже, так она соображает.

— Если приходится, то судомойка из принцессы выходит самая лучшая.

Румпельштильцхен хмыкает ее самоуверенности и умолкает: и так отвлекся, нитка истончилась и едва не рвется.

Белль тихо сидит на столе, болтая ногами. Подавляет зевок и спрашивает:

— А сколько лет замку?

— Сбился со счета, — пытается отвертеться от ответа Румпельштильцхен.

— Да нет, я читала хроники. Триста лет назад его еще точно не было. Точнее, тут пытались строить, но было очень сложно… Зато, говорят, хорошее место стратегически! И двести лет назад здесь была война… я точно не помню, но был форпост… — она хмурится, вспоминая прочитанное, — а потом кто-то с кем-то объединился, а потом… Точно! Замок появился где-то сто восемьдесят лет назад!

Перед его молчанием ее радостный взор тухнет и становится вопросительным:

— Я не права? Просчиталась?..

— На пару лет.

— А ты… построил замок… как только стал Темным?

— Пробуешь вычислить и мой возраст?

Белль смущается.

— Я всё равно ошибусь. О тебе ведь только слухи ходят.

Румпельштильцхен довольно улыбается: еще бы он позволил кому-то знать о нем что-то наверняка.

Белль не успокаивается:

— Значит, двести лет тебе точно есть. Или все двести пятьдесят. Двести — минимум.

— Почему это минимум?

— Замку сто восемьдесят. Ты явно начал его строить не в тот же день, как стал Темным. Но и стать Темным в столь юном возрасте — то есть, до двадцати, вряд ли мог.

— А во сколько же я им стал?

— Откуда мне знать? Я же не видела твоего настоящего лица.

— Всё верно. И не увидишь.

— Интересно… — ее мысль уже ускакала дальше, — а как бы ты выглядел сейчас без магии?..

— Не очень приятно. Полусгнившие скелеты, знаешь ли, красотой не отличаются.

Белль тихо смеется.

— Но ведь ты можешь вернуть свое прежнее лицо? То, которое было у тебя до того, как…

— Вот что, дорогуша, — перебивает он, — иди-ка ты спать. Наверняка уже отдохнула для отдыха.

— Да нет, нет еще. Я бы еще поговорила… если ты не против и… — она закусывает губу, думает, выискивая тему для разговора.

Румпельштильцхен останавливает прялку, подходит к Белль.

— Я не против, чтобы ты пошла спать. На завтра я тебе обещаю веселый и трудный день. Тебе не помешает выспаться.

— Я же не усну от любопытства.

— Хочешь уснуть от любопытства?

— Это как?

— В этих местах есть примета… Наверняка ты слышала.

— Какая?

— Ты, видимо, всю жизнь прожила, из замка своего не выходя, вот и не знаешь.

— Нет, я… — Белль вдохновенно собралась рассказать, по каким соседям она успела поездить с ночевкой.

— Но примету не знаешь?

— Какую примету?

— О снах, которые приходят девицам, когда они спят на новом месте.

— Твой замок — не новое для меня место. Я же тут уже неделю.

— Неделю ты в темнице замка, а своей комнатой только обзавелась.

— Ну ладно. И что это за сны? — сдается Белль, которой удовлетворить любопытство важнее, чем доказать свою логику.

Румпельштильцхен озадачен. Цитировать девичий бред ему не хочется.

— Если ты спишь на новом месте, то… — подбирает слова.

— Что? — глаза Белль округляются от любопытства.

— Разве не слышала, что на новом месте разные женихи приходят во сны к своим невестам?

Белль выпрямляется.

— Ну уж Гастона я во сне точно видеть не хочу!

— Попробуй проверить: вдруг не он твой будущий жених?

— А ты отдашь меня замуж?

— Если будешь надоедать — придется. И твоего мнения точно не спрошу. Так что в твоих интересах узнать о женихе заранее.

— Так, а примета… Место-невеста… Слушай, она же должна быть в рифму, разве нет?

— Спать! — он щелкает у нее перед носом пальцами и распыляет облачко сиреневой пыли. — Немедленно! Шагом марш! Утром доложишь, какого жениха тебе подбирать в случае чего.

Белль, осоловело угукнув, сползает со стола и, едва удерживая направление, уходит.

* * *

Утром Белль хмуро и со звяканьем ставит на стол чайник и чашки.

— Дорогуша, я-то могу наколдовать новый сервиз, но у всякой магии есть своя цена.

— Я не уронила же. Всё цело, — она подозрительно оглядывает чашку и наливает в нее чай.

— Так-таки не выспалась. Не думай, что это поможет тебе отлынивать от работы!

— Не работает, кстати, твоя примета.

— Это как? — он не сразу вспомнил, о чем речь.

— Да вот так. Всю ночь один ты с сиреневым дымом и золотой пудрой снился.

— Примета-то причем?

— Ну как же, про женихов… Ты ж не сам на мне женишься, если вдруг что.

— А, это верно. Жених из меня никудышный.

— Вот-вот. Одна бессонница от тебя хороша.