Скала Ветров (джен)

2854-й год Третьей Эпохи.

…Драконша смотрела скорее презрительно, нежели злобно.

— Да, да… вот гляжу я на вас, людишек, и удивляюсь. — Из ноздрей её поднимались тонкие струйки дыма. — Ну до чего же вы грязные, жалкие, недалёкие тварюшки! Копошитесь там, на земле, как черви в навозной куче, возитесь, мельтешите, как бабочки-однодневки: нарождаетесь на рассвете, до полудня бегаете, резвитесь, прыгаете на солнышке, а к закату — глядь, уже валяетесь в траве, поджав лапки. Век ваш так недолог, силы и разум так убоги и ничтожны, что я порой недоумеваю — ну какая вам радость жить на свете? И при всем этом вы ещё что-то мните о себе — величаете себя «детьми Эру», любите, ненавидите, решаете свои дутые печальки, воюете, предаете друг друга, гнобите себе подобных, вершите какие-то «великие дела» (великие, конечно, на ваш взгляд), думаете, будто в вашей жизни сокрыт некий высший, особый смысл… Полагаете себя вправе убивать тех, кто не похож на вас — цветом кожи, формой ушей, речью, поведением или мировоззрением… Ведь ты пришёл меня убивать, человечек? Меня и моих ещё не появившихся на свет детей?

Анориэль стоял, мрачно играя желваками, крепко сжимая в руках меч и волшебный щит — творение подгорных мастеров, искусно отражающее драконье пламя. Драконша была невелика, размером с крупную лошадь (не считая хвоста), и, очевидно, не слишком опытна в боях, поэтому короткое сражение зашло в тупик — Анориэль заставил драконшу отступить в узкую расселину между скал, но не мог достать её там ни копьем, ни мечом, да и драконша ни выбраться оттуда, ни подпалить врагу шкуру больше не могла, уже малость подрастеряла свою огненную мощь; к тому же Анориэль держался настороже и подставляться под удар вновь был отнюдь не намерен.

А отступать драконше было некуда — в глубине расселины, подозревал Анориэль, у неё было гнездо, возможно, даже с парой больших, грязновато-белых в бурую крапинку яиц. Вероятно, именно поэтому драконша и напала на него внезапно и исподтишка, свирепо рыча, изрыгая огонь и смерть — лишь невероятное проворство и волшебный щит не позволили ему в тот момент попасть под струю драконьего пламени и превратиться в обугленную кучку костей.

— Я вовсе не желал тебя убивать. И уж тем более из-за того, что ты отличаешься от меня цветом кожи и формой ушей, — сухо сказал он наконец. — И ты бы придержала язык, дорогая, ведь это именно ты первой попыталась меня убить… и именно презренный человечек загнал тебя в угол, из которого явно не слишком хорошо видно, что величие духа мало зависит от размеров тела, в котором этот дух заключается. Впрочем, меня, похоже, недаром предупреждали, что драконы — известные мастаки плести словеса и заговаривать зубы… А уж драконша, по-видимому, способна заткнуть за пояс в этом умении любого дракона.

Драконша в ответ скалила клыки — острые и изогнутые, как умбарские сабли.

— А ты, значит, не ожидал, что тебе придётся иметь дело не с драконом, а с драконшей, а, человечек?

* * *

— Смотри, — пробормотал Гарх. — Что это там поблескивает?

Гэдж поднял голову. Он сидел на опушке рощицы, тянущейся вдоль горного склона — на толстом, изогнутом, как креслице, корне старого дуба, торчащем из каменистой почвы. Внизу была хорошо видна маленькая бойкая речка или, скорее, большой порожистый ручей, бегущий по дну ложбины, поросшей вереском и можжевельником; чуть поодаль ручей водопадом срывался с утеса в глубокое ущелье. Как раз неподалеку от верхней кромки утеса, в воде возле берега что-то посверкивало, маленькое и яркое, видимое только под определённым углом.

— Не все то золото, что блестит, — сказал Гэдж назидательно.

Но Гарх явно был уверен в обратном, хоть и старался этого не показывать. Пытаясь сохранить вид небрежный и даже безразличный, он вытягивал шею и косил глазом, крутя головой так и этак, пытаясь разглядеть странную вещицу внизу.

— Ничто же не мешает нам посмотреть, что это такое, правда?

Гэдж пожал плечами. Его эта блестяшка в ручье не особенно интересовала.

— Какая-нибудь чешуйка слюды. Или просто осколок ракушки…

Этот старый дуб с выпирающими из земли, затейливо переплетенными корнями он обнаружил совершенно случайно, пока бродил по горам, собирая клубни козьего копытца — цветки этого растеньица состояли из двух прилегающих друг к другу лепестков и оттого походили не то на клешню большого краба, не то на раковину с приоткрытыми створками. В «Определителе растений», недавно привезенном Саруманом из Гондора, Гэдж вычитал, что из клубней козьего копытца можно сварить неплохую мазь от ломоты в костях, и, хотя Хавальд, гарнизонный лекарь, помощником которого Гэдж числился последнее время, с опаской относился к любым опытам с доселе незнакомыми ингредиентами, Гэдж решил состряпать зелье на свой страх и риск.

Хавальд неодобрительно ворчал. Его бывший ученик, прыщавый паренёк Эльвер, год назад перебрался на житье в Рохан, обзавёлся там семьёй и присылал к праздникам приветы в виде корзинки с ветчиной, домашними соленьями и бутылочкой красного гондорского. Хавальд вздыхал, вспоминая былые времена; Гэджа в качестве нового ученика он встретил безо всякого удивления, но и без особенной радости:

— Значит, ты теперь у меня помощником будешь, что ли?

— Выходит, так, — сказал Гэдж. — Ты что-то имеешь против?

Хавальд пожал плечами. Ему, в сущности, было все равно. Впоследствии Гэдж узнал, что примерно в это же время Саруман похлопотал в Гондоре о некотором увеличении его, Хавальда, ежемесячного довольствия, но это, наверно, к делу не относилось и на безучастной покладистости Хавальда по отношению к орку никак не сказалось.

Прищурив один глаз, он сдержанно сообщил Гэджу:

— Я уже стар, мне одному трудно в лазарете управляться. Да и разве моё мнение кого-то интересует? Что ж, давай, осваивайся… Будешь делать, что велю, и инструмент содержать в порядке — сработаемся.

Гэдж в этом и не сомневался. Хавальд действительно был уже немолод, грузен, тяжёл на подъем, страдал изжогой и той самой ломотой в суставах, особенно по утрам и в холодную промозглую погоду. Поэтому очень скоро повеления «принеси дров» и «вымой склянки» сменились для Гэджа на «поди-ка сам глянь, что там в лазарете творится» и «подмени меня на часок-другой, мне что-то нынче неможется». Ближе к осени злосчастная суставная ломота начала донимать Хавальда пуще прежнего, и он все чаще предпочитал, передоверив дела помощнику, сидеть в задней комнатке аптеки, сплетничая с Эофером, аптекарем, о том о сём, или, подремывая, мирно потягивать эль в «Улитке и свистке». Но сегодня ему всё же пришлось, кряхтя, охая и вяло ругая «ленивого орка», занять в лекарской место Гэджа, потому что Гэдж рано поутру взял корзинку, лопатку, сунул в сумку чернильницу и свёрток с кое-какими припасами и улизнул из Изенгарда прежде, чем кто-либо сумел его задержать или что-нибудь поручить.

По правде говоря, ему просто хотелось побродить по горам — они по-прежнему манили его, свободные, суровые, древние, загадочные в своей молчаливой отрешенности, сулящие долгие часы созерцательного покоя и спокойного одиночества. Ну, относительного одиночества, потому что Гарх на этот раз увязался следом за Гэджем, но, в конце концов, на старого ворона можно было и не слишком обращать внимание.

* * *

— Не ожидал, — мрачно сказал Анориэль. — Но я всего лишь хотел выяснить судьбу похищенной тобой Прекрасной Девы, и мне, в общем-то, глубоко безразлично, у дракона мне пришлось бы искать ответ на этот вопрос, или у драконши.

— Похищенной? — Драконша, сидя на камне в безопасных недрах расселины, щурила глаза — густого фиалкового цвета с неожиданными золотистыми искорками, мерцающими в загадочной глубине. — Тебе не приходило в голову, человечек, что она… Прекрасная Дева… сама попросила её «похитить»?

— Сама? Попросила? — Анориэль поднял брови. — Вы что же, были с ней знакомы?

— Ну, отчасти, пожалуй, так.

— Хм! Может, даже дружили?

Драконша фыркнула; неторопливо подняла кончик хвоста на уровень глаз, внимательно осмотрела его со всех сторон и задумчиво оперлась на него подбородком.

— Ну, вряд ли можно назвать «дружбой» мимолетное знакомство меж драконом и жалкой человеческой козявкой. Но я тогда была любопытна и глупа, и любила прятаться в заброшенной башне в королевском саду, наблюдая за суетой человеческих муравьишек вокруг, вы и ваша бьющая через край невообразимая муравьишкина спесь меня всегда интересовали. А Прекрасная Дева… откровенно говоря, в какой-то момент мне просто стало её жаль. Она приходила к этой заброшенной башне рыдать.

Анориэль молчал. Всё это было как-то неожиданно, и с трудом укладывалось у него в голове.

— Рыдать? Она была несчастна в отцовском доме?

— Тебя это удивляет? Меня — нет… Она была слишком «неправильной» Прекрасной Девой по вашим меркам.

Анориэль слегка повернул меч в руке — отблеск солнца упал на морду драконши и искрой отразился в её красивых золотисто-фиалковых глазах, составлявших странный контраст с угрожающе приоткрытой клыкастой пастью.

— Мне говорили, что Прекрасная Дева обладала весьма, гм, своеобразной красотой… и не слишком приятным нравом впридачу.

— Второе часто проистекает из первого, ты никогда об этом не думал?

— Что ж, вероятно, это кое-что объясняет. А именно её нелюбовь к пирам и танцам, склонность к уединению и привычку бродить по саду в сопровождении одной лишь служанки… которая впоследствии как раз и рассказала о похищении.

Драконша рассмеялась — выпустила из приоткрытой пасти целый клуб дыма.

— Ну что ж, со стороны, наверное, это именно так и выглядело. Шум, гам, упавшая с небес крылатая тварь… Хотя, надо признать, нас с Прекрасной Девой не слишком заботило, кто и что обо всем этом подумает. А сейчас, уверяю тебя, Прекрасной Деве ничто не угрожает, она жива, здорова, и великолепно себя чувствует. Куда лучше, чем в отцовском доме в постоянном присутствии папаши-тирана и пятерых стервозных сестер.

— И где же она сейчас?

— Не здесь. Драконье гнездо — не самое подходящее место для Прекрасной Девы, не так ли?

* * *

Краем глаза Гэдж наблюдал за Гархом — тот все-таки спустился к ручью и теперь пытался когтями и клювом выцарапать что-то, застрявшее среди придонных камней. До кромки водопада отсюда оставалось всего около пары футов, и Гэдж всерьёз начал опасаться, что ворон, который был непреклонен в своём упорстве дотянуться клювом до места, находящегося ровно на дюйм дальше, чем то, до которого он мог бы дотянуться, рано или поздно потеряет равновесие — и тогда его попросту собьёт с ног и унесёт в водопад напором течения.

Гэдж со вздохом сунул в сумку перо, чернильницу и бумажный свиток и осторожно, оскальзываясь на выворачивающихся из-под ног мелких камешках, спустился к ручью следом за Гархом. Нашёл поблизости сухую веточку можжевельника и, засучив рукава, выудил из воды загадочную вещицу.

Это оказался ремешок из полосок кожи, в который были вплетены разноцветные стеклышки, кусочки перламутра и пара мелких речных жемчужин. Гэдж положил вещицу на плоский прибрежный камень, чтобы рассмотреть её получше. Нахмурился: где-то ему уже доводилось видеть нечто подобное…

Гарх, наклоняя голову так и этак, тоже разглядывал ремешок с любопытством.

— Что это?

Гэдж пояснил:

— Кожаный браслет… Кто-то его тут потерял… Наверно, петелька перетерлась, и под напором воды браслет соскользнул с запястья… ну или со щиколотки, например.

— С чьей щиколотки? — спросил ворон после небольшой паузы.

Гэдж тоже чуть помолчал, прежде чем ответить:

— Орки носили такие украшения… вернее, орчанки. Я видел… там, в Дол Гулдуре.

Гарх замер.

— Орки? Ты… уверен? — он присел на обе лапы и как-то настороженно огляделся по сторонам. — По-твоему, здесь, у этого ручья, были какие-то орки?

— Всё может быть, — пробормотал Гэдж. — Если, конечно, этот браслет не потерял кто-нибудь из горцев… Или не обронила какая-то птица…

Но ему тоже стало не по себе. Ни горцы, ни дунландцы не носили таких украшений — по крайней мере, Гэдж ни разу ничего подобного ни у тех, ни у других не видел. С другой стороны, если верить Саруману и Бальдору, орков в окрестностях Изенгарда не видели уже почти двадцать лет, с того самого времени, как… А, да что теперь вспоминать, с досадой сказал он себе. Но если тогда какие-то беженцы добрались с более северных областей до южной оконечности гор, то почему этого не может произойти сейчас? История имеет свойство повторяться…

В любом случае вечер, кажется, переставал быть тихим и отрешенным.

Гарх, припав к земле, внимательно смотрел на Гэджа снизу вверх, и чёрные его глазки поблескивали взволнованно и тревожно, если не сказать — подозрительно.

— Пойдём-ка отсюда, — негромко прокаркал он. — Пора возвращаться… и рассказать обо всем там, в Изенгарде… Вдруг это и в самом деле… орки? Что, если они и впрямь обосновались где-то поблизости… и наблюдают за нами прямо сейчас?.. — Он вновь украдкой огляделся, явно сраженный этой внезапной мыслью до глубины души. И добавил скороговоркой: — И вообще, уже поздно, мы далеко от дома, скоро завечереет, мы не успеем вернуться до темноты…

Но Гэдж медлил. Уходить ему не хотелось… Что-то удерживало его на месте — странное чувство, которому он не мог подобрать названия. Волнение? Болезненное любопытство? Необъяснимое желание выяснить, кому принадлежал кожаный ремешок… и вновь увидеть сородичей, из цепких лап которых он едва сумел вырваться живым четыре года назад?

— Погоди, — буркнул он. — Успеем уйти, никого здесь нет… Надо осмотреться.

— Да осмотрелись уже… Торчим тут, как прыщи на носу… Надеюсь, ты, э-э… не намерен делать никаких глупостей? Ведь не намерен, а?

Гэдж не ответил. Выпрямился и огляделся более внимательно.

Ручей здесь был не широк, но полноводен, бойко бурлил в каменистом русле, в воде возле берега полоскались лохматые ленты водорослей. Чуть выше по течению кто-то вытащил охапку водорослей на камень, где они теперь сохли неопрятной грудой — наверно, решил Гэдж, неведомый добытчик искал в водорослях речных улиток. Тут же рядом нашлась горка расколотых ракушек — тот же добытчик (или добытчица?) ловил в ручье жемчужниц и потом сидел на берегу, раскрывая неплотно сомкнутые створки лезвием ножа или разбивая хрупкие раковины камнем в поисках съедобного содержимого. В мягкой глине на берегу ручья застыли полукруглые отпечатки чьих-то пяток, некоторые камни были сдвинуты со своих мест и перевернуты вверх поросшим мхом брюхом — в общем, следы чьего-то присутствия на берегу определенно имелись и даже хорошо сохранились, их, судя по всему, и не пытались скрывать. Гэдж прошёл дальше на несколько шагов и обнаружил в воде сплетенную из лозы ловушку, привязанную к деревянным колышкам; в ней плавали две крохотные рыбки.

Чуть выше по течению, окруженное зарослями утесника, росло крепкое, искривленное временем и непогодами дерево, впившись узловатыми корнями в каменистую почву; крона его раскинулась над берегом густым тенистым шатром. Гэдж пробрался сквозь колючие кусты утесника внутрь «шатра» и оказался у подножия отвесной скалы, ровной и гладкой, точно отполированная стена; у её основания кто-то выложил ряд разноцветных гладышей. На скалу падала тень от древесной кроны, но все же было видно, что на ней что-то нацарапано — подобранным тут же куском белого известняка.

— Эй, — Гарх, оставшийся на берегу ручья, нетерпеливо подскакивал на месте, — где ты там? Идём уже отсюда, наказание ты моё!

— Сейчас…

— Что ты там нашел?

— Кое-что интересное…

Гарх смотрел с бесконечным тоскливым пониманием.

— Ну-ну. Что тут можно найти интересного? Следы твоих гнусных сородичей, а? Как-то ты всегда не вовремя вспоминаешь о том, что ты — орк… Не пора ли уже забыть об этом раз и навсегда?

— Мне, знаешь ли, не очень-то дают об этом «забыть», — отозвался Гэдж.

Он разглядывал рисунки на скале — грубоватые, схематичные, местами полустершиеся, но все же дающие возможность узнать изображённое. Кривой волнообразной линией была обозначена река, и в реке плавала рыба, целых четыре маленьких рыбешки. Пятая рыбешка висела на остроге двуногого существа, которое, подбоченясь и потрясая этим устрашающим орудием, стояло у входа в пещеру. Рядом горел костер, и что-то (рыбная похлебка, судя по торчащему из посудины рыбьему хвосту) дымилось в котелке над огнём. С другой стороны костра имелась ещё одна двуногая фигура, что-то держащая в руках перед собой — не то кувшин, не то выпотрошенную рыбину, не то пучок моркови… На скале в этом месте случилась небольшая выщерблинка, и с уверенностью опознать нарисованный предмет было довольно сложно.

Она любила одиночество… иногда бродила по горам или рисовала кусочком угля на стенах пещеры — цветы, птиц…

Гэдж поймал себя на том, что стоит и тупо пытается отыскать на скале рисунок птицы. Но птиц не было, совсем; неведомый художник (или, скорее, судя по потерянному в ручье кожаному ремешку со стекляшками — художница) явно отдавал предпочтение рыбам в различной степени пойманности/готовности.

Кто она была, эта неведомая рисовальщица? Дунландка? Орчанка? Откуда? Как оказалась здесь, в нескольких милях от Изенгарда? Одна ли она была или где-то неподалеку обретались её соплеменники, кем бы они там ни были? Вопросов было много, а ответов — ни одного, и Гэдж даже не был уверен, что ему хочется их искать…

Но они нашли его сами.

— Кар-р-раул! Спасите! Помогите! Убивают! — истошным голосом вдруг завопил Гарх откуда-то сзади, с берега ручья. — Кар-р-ра-а-ау-х-х…

Гэдж опрометью бросился обратно, ломая кусты.

Что-то там, у ручья, у кромки водопада, происходило: ворон, вопя, хрипя, хлопая крыльями, вырывался из рук невесть откуда взявшейся невысокой фигуры в каких-то пестрых черно-белых лохмотьях, которая явно пыталась скрутить несчастного Гарха в узел и отвернуть ему голову. Ей уже почти удалось совладать с отчаянно сопротивляющимся вороном, запихнуть его подмышку и зажать ему клюв…

— А ну отпусти его! — заорал Гэдж, на бегу подбирая один из валявшихся на земле камней.

Фигура рывком обернулась — видимо, появление Гэджа застало её врасплох, никого, кроме старого ворона, разглядывавшего лежавший на валуне кожаный ремешок, она возле ручья встретить не ожидала. Но последние сомнения разом отпали — это и в самом деле была орчанка… Темнокожая девчонка, тощая, даже костлявая, закутанная в какие-то шкуры, с неряшливой копной смоляно-черных волос на голове и жёлтыми, как у кошки, злыми глазами. Та самая, что рисовала картинки на скале, или другая, просто явившаяся поискать в ручье ракушек и проверить ловушки?

Есть ли у неё оружие?

У самого́ Гэджа имелся кинжал, но пускать его в ход ему не хотелось, да он пока и не видел в этом необходимости: в руках орчанки не было ни меча, ни ножа. Зато был Гарх, превращенный всмятку… и, резко отпрыгнув в сторону, орчанка швырнула его в Гэджа — с отмашкой, будто метательный снаряд. Ворон комком перьев шлепнулся орку на грудь, все так же голося от ужаса, бестолково молотя крыльями воздух и цепляясь когтями за все, за что мог ухватиться — за куртку Гэджа, за шею, нос, лицо, волосы. Несколько секунд понадобилось Гэджу на то, чтобы от него отделаться — орчанка за это время успела схватить длинную заостренную палку, которую, видимо, принесла с собой, и ткнула ею в противника, целя в живот; Гэдж едва успел вовремя увернуться. Девчонка прыгала вокруг него с ловкостью и проворством горной козы; яростно рыча, повторила попытку достать Гэджа острогой — но Гэдж быстро перехватил древко «копья» и сильно толкнул нападавшую другим его концом. Наверно, даже слишком сильно — орчанка, не успев или не желая выпустить палку, неуклюже отшатнулась, попятилась на несколько шагов и, теряя равновесие, споткнулась о камень. Она упала на самую кромку обрыва, которая оказалась неожиданно хрупкой и тут же предательски подалась под её тяжестью, уходя вниз, расползаясь и проваливаясь. Орчанка взвизгнула от ужаса; пальцы её беспомощно скребнули по осыпающейся породе, еще мгновение она отчаянно цеплялась за жидкие пучки травы и откалывающиеся от кромки утеса камни, пытаясь удержаться на краю, но не сумела — и с хриплым криком соскользнула куда-то вниз, за кромку уступа.

— Ах ты ж… — Гэдж замер от неожиданности. Всё произошло за доли секунды.

Заостренная палка осталась в его руках.

Секунду-другую он стоял, деревянно глядя на край обрыва и невольно ожидая, что в спину ему сейчас прилетит стрела, копье или еще одна острога… но ничего не происходило: окружающие горы по-прежнему были безжизненны и пустынны — только шумел ручей, рокотал водопад, да чернел высоко в небе силуэт одинокого ястреба. Орчанка, по-видимому, была здесь, в этой уединенной лощине, одна, уверенность в этом крепла в Гэдже всё сильнее… но, жила ли она отшельницей где-то неподалеку, или явилась из какой-то обосновавшейся в окрестностях орочьей общины, он сказать не мог.

Он подошел и осторожно заглянул вниз. Утёс уходил вниз каменной стеной; впрочем, чуть ниже, футах в десяти, имелся каменистый выступ, за который злосчастная деваха и ухватилась — и судорожно прильнула к нему всем телом, цепляясь за камни и скудные пучки каких-то высохших корешков. Выступ был совсем невелик, на нем с трудом мог бы уместиться и откормленный кролик; потревоженные всей этой досадной суетой, от кромки карниза отвалились несколько камешков и горстка земли — и с шорохом укатились вниз, к подножию утеса.

Рядом шумел водопад, ударялся о карниз, рассыпаясь веером брызг, которые висели в воздухе туманным ореолом, и с грохотом падал дальше, в небольшое озерцо на далеком дне. Противоположный склон ущелья, более пологий, плотно порос лесом — темным и хмурым; в небо шеренгой зелёных копий вонзались темные силуэты елей.

— Эй, — сказал Гэдж.

Орчанка рывком подняла голову — и её чумазое лицо сделалось серым… Она бессильно зарычала… но тут из-под её колена выкатился ещё один камень, и презрительно-угрожающий рык оборвался испуганным вскриком. В жёлтых кошачьих глазах была уже не ярость, а страх — здесь, на этом узком осыпающемся карнизе деваха оказалась как на ладони и деваться ей оттуда было некуда, разве что прыгать вниз, на дно ущелья. Забить её камнями, буде у Гэджа вдруг появилось бы такое намерение, ему не составило бы никакого труда.

— Ты как, цела? — помолчав, пробормотал Гэдж на всеобщем. Он не был уверен, что девчонка его понимает, и слегка растерялся, не представляя, что теперь делать.

— А у меня ты не хочешь поинтересоваться, цел я или нет? — сварливо проскрипел за спиной Гэджа изрядно помятый Гарх. Ворон, нахохлившись, ковылял по берегу ручья, маленький, потерянный и несчастный, подошел к воде и заглянул в лужицу у берега, поднял одно крыло, потом другое, встряхнул хвостом, точно желая убедиться, что все части его тела на месте. — Эта… тварь меня всего чуть не переломала…

— Судя по тому, что у тебя остались силы ворчать, с тобой всё в полном порядке, — с раздражением сказал Гэдж.

Интересно, спросил он себя, как быстро осыпется карниз, за который эта деваха так отчаянно цепляется? Минут через десять? И что теперь вообще делать?

Окружающие горы по-прежнему хранили молчание. Не задавали вопросов — но и не желали давать ответов.

Гэдж огляделся.

Кроме палки орчанка принесла с собой плетеную корзинку, в которую, по-видимому, предполагалось складывать улов — рыбу и улиток. Но верёвки, к разочарованию Гэджа, в ней не имелось. Что ж. Можно было попробовать соорудить подобие «скрутки» из подручных средств, хотя бы, к примеру, из попоны или покрывала… Но вынуть из воздуха покрывало Гэдж не имел возможности, поэтому торопливо разделся, скинул куртку и штаны, потом, подумав, добавил к ним и рубаху, оставшись в одном исподнем.

Гарх наблюдал за ним с мрачным неодобрением.

— Ну и? Что ты собираешься делать?

— Не могу же я её здесь бросить, — пробормотал Гэдж.

— Почему? — вкрадчиво спросил ворон. И, не получив ответа, добавил сердито: — Дурак! А если она тут не одна? Если сейчас явятся её сородичи? И как следует намнут тебе бока?

— Выступ осыпется прежде, чем сюда кто-то явится и успеет её вытащить. Кроме того…

— Что?

— Когда-то одним холодным весенним вечером меня из такого же отчаянного положения спас один старый волшебник… хотя, в общем-то, мог просто пройти мимо, — медленно произнес Гэдж. — И я буду чувствовать себя последним мерзавцем, если в подобном случае не поступлю так, как он.

Он связал все своё шмотье меж собой и с силой подергал узлы, проверяя «скрутку» на крепость. Что ж, и по длине, и по прочности, кажется, получилось вполне подходяще.

Он опять заглянул вниз.

— Эй!

Орчанка по-прежнему судорожно жалась к скале, и при звуке голоса вздрогнула — так сильно, что от выступа отвалился и укатил вниз очередной камень. Деваха не издала ни рыка, ни стона, только замерла, точно пытаясь вжаться в скалу и слиться с ней, стать её частью; съежилась и втянула голову в плечи, будто ожидала, что ей на затылок сейчас упадёт булыжник.

— Я сейчас спущу тебе скрутку, — так спокойно, как только мог, сказал Гэдж. — Возьмись за неё покрепче, и я вытяну тебя наверх… Поняла?

Орчанка медленно подняла голову и посмотрела на него. Она по-прежнему молчала, но что-то в выражении её глаз подсказало Гэджу, что смысл его слов до неё вполне дошёл. Тем не менее ни кивком, ни звуком, ни жестом она не пожелала этого выказать.

Упрямая коза! Ну и ладно.

Гэдж опустил верёвку из связанного тряпья вниз — нижним своим концом «скрутка» оказалась аккурат перед орчанкой. Она этого будто и не заметила.

— Вот, — терпеливо произнес Гэдж. — Берись за узлы на скрутке, и я тебя вытащу… Не бойся, я не причиню тебе вреда. Я только хочу помочь.

Орчанка молчала и по-прежнему не двигалась — то ли боялась шелохнуться, то ли впала в оцепенение, то ли просто не верила в чьи бы то ни было благие намерения.

Гарх наблюдал за происходящим с безграничным тоскливым недоумением.

— Не вылезет она… Своих будет ждать… Дикарка…

— Ну же! — сказал Гэдж с раздражением. Если она сейчас не решится мне довериться, сказал он себе, мне придётся плюнуть на всё и уйти… предоставить эту дикарку её судьбе и милости её сородичей, если они тут есть… а ведь времени у неё не так уж много — карниз вот-вот окончательно обвалится, а до дна ущелья лететь ещё футов сорок… — А ну взялась за верёвку, живо, или я швырну в тебя камнем! — рявкнул он страшным голосом, повинуясь внезапному наитию — и презирая себя за эту неожиданную мысль…

Впрочем, это, как ни странно, помогло — орчанка вдруг отчаянно, со всхлипом, подалась вперед и ухватилась обеими руками за «скрутку»… вернее, попыталась ухватиться, потому что карниз, неодобрительно относящийся к резким движениям, в этот момент счел необходимым в знак протеста рассыпаться окончательно. И, потеряв точку опоры, орчанка промахнулась — буквально на дюйм… Рука её впустую скользнула по «скрутке», камни из-под коленей посыпались вниз, и, хрипло вскрикнув, деваха сорвалась за ними следом… еще секунду отчаянно цеплялась за стену и впивалась когтями в ускользающие булыжники… в шероховатости породы… в рассыпающиеся трухой комья земли — потом заскользила по крутому лбу утеса, покатилась, как брошенная кукла, по долгому каменистому склону и наконец, скрытая облаком пыли, исчезла где-то внизу, на дне ущелья, у подножия водопада.

Гэдж остолбенел. Почему-то такой поворот событий, в сущности, вполне ожидаемый, застал его врасплох…

Гарх, подскочив к краю утеса и вытянув шею, пристально смотрел вниз. Пыль, поднятая падением орчанки, медленно оседала, и сквозь серую тучу стала наконец видна у подошвы горы неподвижная, распластавшаяся на камнях черно-белая груда козьих шкур.

— Вон она… Кажется, мертва.

Увы. К разочарованию ворона, орчанка — там, внизу — медленно зашевелилась, повернула голову, подтянула одно колено… и осталась так лежать — то ли потеряла сознание, то ли не могла подняться…

Вытянув наверх ненужную теперь «скрутку», Гэдж, ругаясь сквозь зубы, торопливо развязывал на совесть затянутые узлы. Бросил через плечо в ответ на выжидательный взгляд Гарха:

— Нужно пойти поискать — может, где-нибудь поблизости есть тропа, чтобы спуститься вниз.

— Зачем? — мрачно прокаркал ворон. — Надеюсь, затем, чтобы эту блаженную добить наконец?

Гэдж не ответил, поспешно натягивая шмотье. Потом поднялся наверх, к дубу, под которым сидел перед тем, как ввязаться во всю эту историю, и окинул взглядом окрестности, прикидывая, можно ли где-нибудь спуститься в ущелье — и ему показалось, что расселина чуть дальше на восток от ручья вполне отвечает этим целям. Какая-нибудь козья тропа, во всяком случае, там вполне могла бы и отыскаться. Ну что ж… Гэдж взял свою сумку и прочее барахло, вооружился в дополнение к кинжалу орочьей острогой и, не обращая внимания на предостерегающий взгляд Гарха и его сердитое каркание, быстро зашагал на восток.