Дюжинный рыцарь (джен)

Хрупкое спокойствие в Эларе было ничем иным как затишьем перед бурей, и это чувствовал всякий, у кого имелась голова на плечах.

Бурей, которая, если верить прорицателям, должна была разразиться очень скоро — стоит только свергнутому королю из династии Миивов вернуться в Элар с армией существ из самой Бездны. Свергнутый давным-давно Эвеллус Миив едва ли пощадит поспособствовавших его изгнанию моурос ⁽¹⁾ — слишком много ксанин ⁽²⁾ погибло, когда трон под Эвеллусом зашатался.

У Артмаэль из славного моуроского рода Абернето голова на плечах определённо имелась.

Витавшее в воздухе предчувствие беды приводило её едва ли не в ужас, пусть предыдущей Великой Грозы (так моурос предпочитали называть потрясения и перемены подобные Славной революции) она не застала. Ещё не родилась в ту пору, когда Эвеллус потерпел поражение. Королевство Элар она, дитя Республики, знала лишь по мрачным книжкам, по которым в её школе преподавали историю. Весь Элар вздохнул с облегчением, как писали в книжках, когда вместо безумного короля стал править совет из шести консулов, выбираемых каждые пару лет.

И даже помыслить о том, что Эвеллус — Жестокий, Кровавый, Безумный как нарекали его в этих книжках, в которых, впрочем, отчего-то никогда не бывало его портретов — может вернуться в Элар, может вновь вершить судьбы ксанин и моурос, Артмаэль было страшно до дрожи в каждом мускуле её тела.

Порой она от страха не могла даже молиться.

Что уж тут сказать ещё?

Молитвы с ранних лет помогали Артмаэль успокоиться, настроиться на размышления и вернуть самообладание. Они были неким якорем, что всегда можно было призвать в любой спорной ситуации. Молитвы с ранних лет просто помогали. А теперь...

Теперь же, видимо, предстояло как-то обходиться без этого.

С самого детства Артмаэль слышала — от взрослых, от других детей, — что благоденствие Республики будет вечным, что монархия в Эларе исчезла навсегда, сгорела в пламени забвения. И у Артмаэль Абернедол⁽³⁾ никогда прежде не возникало поводов усомниться в этих словах, никогда прежде не возникало необходимости бояться свергнутого короля.

Теперь же то и дело говорили, что Эвеллус собирал армию и капля по капле собирал магию со всех, кому не повезло попасть ему под горячую руку, чтобы вернуть себе то, что он считал своим по праву — корону, Элар и народ, что обязан был ему подчиняться. Говорили, что Эвеллус связался с каким-то полубезумным мальчишкой, магия и рассудок которого были так непостоянны и переменчивы, что странным было ещё, как магия не разрушила его тела.

Также говорили, что на этот раз у Эвеллуса нет прежних иллюзий собственной исключительности и неприкосновенности, зато есть столько злости и гнева, что с лихвой хватит, чтобы задать хорошую встряску всему Элару. Говорили, что с Эвеллуса, и прежде не отличавшегося добрым сердцем, станется устроить настоящую резню среди моурос. Или даже среди оставшихся ксанин.

Слушать эти разговоры было тошно. В победу отчего-то мало кто верил — не в городе, конечно, в Собрании.

Пораженческие настроения никто не высказывал прямо, но Артмаэль видела все эти переглядывания, все эти напряжённые или даже скорбные лица, худевшие день ото дня всё больше. Даже у консула Рианнон, женщины всегда непоколебимой и уверенной, залегли тени под глазами.

Порой Эвеллус даже снился Артмаэль в кошмарах. Лица его девушка никогда не видела в этих снах. Бывший король всегда стоял к ней спиной — в пурпурном с чёрным пальто, накинутом на угловатые плечи. Он не казался чудовищем из сказок — отвратительным и вместе с тем жалким. Не казался и величественным, царственным. Этот Эвеллус из сна не был даже рассерженным.

Эвеллус являлся во сны Артмаэль не ужасающего вида великаном в мантии или доспехах, каким всегда представлялся ей в детстве. Нет! Он был обыкновенного роста — среднего, может, средне-высокого — и обыкновенного телосложения. Тёмные волосы едва прикрывали его уши, а кожа была приблизительного того же цвета, какой бывает у огненных или водных моурос. Не ослепительно-белая, как у некоторых ксанин — просто светлая. Даже пальто у него было совершенно обыкновенным — пусть пурпурный цвет моурос почти не использовали в своих одеждах.

Чаще всего Эвеллусу из сна даже делать ничего не приходилось — он просто стоял и смотрел куда-то в противоположную от Артмаэль сторону, не оборачиваясь к ней и тем более не пытаясь приблизиться. Изредка он обхватывал себя руками, изредка — щёлкал пальцами в понятном, должно быть, лишь ему самому ритме.

О личности этого человека говорила разве что чёрная корона с острыми, как лезвие, зубцами, темневшая у него над головой.

Иногда в этих кошмарах у Эвеллуса были кровью обагрены руки. И даже так всё равно был виден отвратительный, тошнотворно некрасивый шрам, идущий у него от пальцев левой руки через всё предплечье (и Артмаэль всё никак не могла понять, откуда этот шрам мог взяться).Иногда — кровь капала на волосы и шею Эвеллуса прямо с чернеющей короны.

Что-то невыносимо пугающее было в этих снах. Что-то, отчего Артмаэль всякий раз мечтала лишь о пробуждении — самом неловком, самом неудобном или самом болезненном, но пробуждении.

Артмаэль Абернедол не знала и никак не могла понять, почему Эвеллус во снах представлялся ей так — все портреты короля были сожжены в первые годы Республики, все монеты, на которых отчеканен был его профиль, оказались переплавлены. Этот образ не был похож на то чудище, которое рисовали себе дети. Этот образ был... реалистичным настолько, что хотелось рыдать.

Эвеллус в этих снах был словно из плоти и крови, совершенно настоящим, совершенно живым — и подсознание Артмаэль кричало, что чудовище под маской обычного человека может оказаться гораздо страшнее чудовищ со страниц страшных книжек, которые читались в назидание детям.

Чудовище из сказки, говорил внутренний голос Артмаэль, всегда будет повержено добрым рыцарем, но человек может и победить. А в случае всех обстоятельств — человек скорее всего и победит.

Положение Республики представлялось совершенно безнадёжным.

Впрочем, одна надежда на спасение у Республики всё-таки была. И имя надежде было — Пламенный батальон.

Надежда была, по правде говоря, так себе. Настолько, что на месте Совета Артмаэль не слишком бы на неё рассчитывала. Пламенный батальон был рыцарским орденом, наиболее обученным, наиболее богатым и наиболее влиятельным. Хорошо обученные боевой магии гордецы иным словом. Настолько хорошо обученные, что гордости у них лишь прибавлялось.

Главная сложность состояла ещё в том, что Пламенный батальон состоял из ксанин. Более того — из ксанин, бывших почти изгоями, из ксанин, владевших сразу тремя стихиями. Это — само существование таких трёхстихийников — было... странно. И одновременно пугало настолько, что Артмаэль хотелось залезть под кровать и свернуться калачиком, надеясь никогда в жизни — возможно, недолгой, — не увидеть ни Эвеллуса, ни Пламенного батальона, ни кого-либо ещё из ксанин.

И именно Артмаэль — как назло — выбрали легатом, чтобы вести переговоры с Пламенным батальоном.

С Советом было бесполезно спорить.

А уж тем более — было бесполезно спорить с консулом Рианнон, что и высказала эту блестящую идею, от которой впору было свалиться без сознания, а после старательно притворяться умалишённой, чтобы только вызвать у Совета подозрения о том, что подобной важности поручение Артмаэль выполнить ну никак не сможет.

Но даже это, пожалуй, оказалось бы тщетно. Консул Рианнон, как и многие моурос, владевшие стихией воды, была поистине непоколебимой, если только какая-то идея приходила ей в голову. Её не могли заставить переменить мнение никакие доводы, никакие мольбы, никакие рыдания. Её невозможно было подкупить, запугать или как-либо иным способом повлиять на решение. Иногда Артмаэль казалось, что и обмануть консула Рианнон тоже не представлялось возможным.

Так что, оставалось лишь надеяться, что измерение Кавалдон, где и обитали гордецы-рыцари, окажется дружелюбным к девочке из моурос, которая ввиду несправедливости бытия вынуждена посетить столь мрачное и неуютное — а Артмаэль представляла Кавалдон именно таким — место.

От Артмаэль, если верить Совету всё ещё было можно, теперь зависело многое. Ей следовало не только отправиться в измерение Кавалдон и постараться выжить среди, должно быть, ненавидящих её сородичей трёхстихийников-ксанин, но и убедить Пламенный батальон помочь Республике выстоять в будущей борьбе с Эвеллусом. Последнее было так же желательно провернуть с наименьшими неудобствами для Республики, но Артмаэль подумала, что слово «желательно» явственно намекает ей на необязательность исполнения подобного пункта.

По правде говоря, на лицах некоторых представителей Совета Артмаэль явственно видела некоторую долю недоумения и недоверия — вполне обоснованного, стоит заметить. Хотя спорить с консулом Рианнон никто не стал — должно быть, за неимением лучших кандидатов, нежели Артмаэль, — многие из присутствующих в Совете, казалось, были озабочены тем фактом, что подобная миссия возложена на девчонку, что только-только начала считаться полноценным членом общества.

По меркам своего мира она была ещё слишком юна для сколько-нибудь ответственных поручений — ей едва минуло сто лет. И впрочем, во времена, когда Республика только зарождалась, полно было храбрых моурос куда моложе Артмаэль. И они выполняли свой долг с честью и достоинством, которым можно было лишь позавидовать.

Многие из этих смельчаков, правда, погибли во славу своего дела — если верить, конечно, тому, что писалось в детских книгах. А у Артмаэль в планах вовсе не было столь быстрой и неожиданной смерти, какой бы героической и воспеваемой в легендах она не была.

Впрочем, безвременная кончина могла настигнуть Артмаэль и в том случае, если она посмеет каким-то образом отказаться от миссии, и поручение так и останется невыполненным — Эвеллус Миив в своей чёрной короне должен был вот-вот нагрянуть в Элар.

А это означало, что и выбора-то у Артмаэль не было никакого.

— Как минимум у пятерых значимых магов Пламенного батальона — Хро, Грефелта, Янт, Роферри и Кавенда, — наставляла Артмаэль консул Рианнон тем же вечером, пришивая к плащу посланницы тканный амулет, — есть свои счёты с Эвеллусом. А ведь все они — не простые рыцари.

Перечень основных правил и значимых фигур консул Рианнон записала, дав при этом от себя некоторые довольно краткие объяснения и примечания, которые вполне могли пригодиться. Эти правила Артмаэль следовало прочесть и как следует вызубрить в дороге — добираться до Кавалдона предстояло не меньше двух суток.

Впрочем, некоторые вещи Артмаэль успела уяснить уже сегодня. Во-первых, Пламенный батальон состоял из двенадцати так называемых дюжин и четырёх звеньев. Дюжины возглавлялись Дюжинными рыцарями, а звенья — навархами. Они же составляли так называемое Командование Пламенного батальона. Это, если верить рассказанному Рианнон, были сильнейшие трёхстихийники во всём Эларе — в высшей мере невыносимые, но безмерно нужные Республике в данный момент.

— Если сможешь заполучить поддержку хотя бы одного из Дюжинных рыцарей — считай, дело сделано, — на прощанье Рианнон поправила тюрбан Артмаэль и заглянула в глаза. — Я уверена, что у тебя получится.

Артмаэль не была столь уверена в успехе предприятия, как консул Рианнон.

По правде говоря, она была скорее убеждена в том, что её обезглавят — или же придумают более изощрённое наказание — сразу же, стоит ей показать свой нос на Кавалдоне. Во всяком случае, сама Артмаэль совсем не удивилась бы подобному исходу — и от этих мыслей хотелось как можно скорее вернуться домой, а не продолжать и дальше испытывать судьбу.

Кавалдон был местом, где до сих пор не бывало ни одного моурос. Артмаэль была первой — во всяком случае, первой, кто пытался это сделать за долгие-долгие годы. Это тоже совсем не обнадёживало — после утверждения Республики во всём Эларе не оставалось ни одного места, кроме Кавалдона, где моурос не могли свободно появляться. Но на Кавалдоне не любили посторонних.

От этих мыслей и черневшего вдали замка, один силуэт которого наводил на Артмаэль Абернедол почти суеверный ужас, хотелось всё бросить и побежать назад, позабыв о всякой ответственности и всяком долге.

Но жуткий Кавалдон был единственной надеждой Республики на победу в борьбе с Эвеллусом, тут же напомнила себе Артмаэль, запрещая себе повернуть назад, сбежав с поджатым хвостом, словно трусливая собачонка. Кавалдон всегда считался «оплотом целостности Элара» как обыкновенно говорили рыцари Пламенного батальона — мрачным местом, где обучались эти самые рыцари. Судя по слухам — обучались таким вещам, которые у моурос считались строго-настрого запрещёнными.

Если, конечно, гуляющим по Республике слухам можно было верить — после ситуации с возвращением Эвеллуса Артмаэль уже не была в этом так уверена. Всегда — на памяти Артмаэль не было иных случаев — до недавнего времени говорили, что Эвеллус Миив повержен окончательно, что речи о восстановлении в Эларе монархии и быть не может.

А теперь Артмаэль следовало молиться, что хотя бы один Дюжинный рыцарь Пламенного батальона выкажет участие к проблемам Республики, что хоть один из них согласится помочь. Но молиться — всё ещё — совсем не получалось.

Становилось всё более прохладно. Артмаэль мысленно поблагодарила сестру и Рианнон за то, что те положили в её рюкзак тёплые накидки и вязанные митенки. Солнце Кавалдона ещё не зашло, но почти не грело.

Замок был всё ближе и ближе — и Артмаэль поняла, что он не один. Что это по меньшей мере пять разных замков, находящихся на некотором удалении друг от друга. Все замки были тёмные, но, однако, весьма сильно различались между собой по стилю. И Артмаэль с некоторым презрением — непонятно, откуда взялось в этой-то ситуации — подумала, что Совет никогда не позволил бы ничего подобного в Элленгорне, столице Элара.

Артмаэль замедлила шаг — прибытие непосредственно на Кавалдон заставило её на время позабыть обо всех транспортных средствах. Это тоже было одно из правил, написанных Рианнон — Кавалдон не терпел никаких магических колесниц или повозок, а лошади или верблюды крайне отрицательно относились к необходимости появляться в подобных измерениях.

Ноги у Артмаэль уже вовсю гудели и ныли. Завтра, должно быть, если Артмаэль, конечно, переживёт эту ночь, ноги будут болеть из-за сегодняшних нагрузок.

Замок — Артмаэль решила пока делать вид, что перед ней находилось всего одно сооружение — был всё ближе. Оставалось идти всего ничего. И всё же удивительно хотелось заставить землю саму нести её к замку. Но колдовать рядом с ним тоже было нежелательно — именно это правило Рианнон даже подчеркнула синим. Любой инородный всплеск магии мог быть воспринят рыцарями как нападение. Не следовало злить рыцарей по такой дурацкой причине как усталость.

По правде говоря, их, наверное, вообще не стоило злить.

Если уж Артмаэль желала каких-либо успехов на дипломатическом поприще, ей следовало помнить довольно-таки много правил по общению с теми, от кого теперь зависела судьба Республики — например, тех правил, что были записаны консулом Рианнон, и теперь, за время дороги, наверное, засели Артмаэль Абернедол на подкорку.

К правилам относился, например, тот странный обычай, по которому никого из рыцарей или — упаси Великая Матерь — Дюжинных рыцарей не следовало называть на «вы», как считалось вежливым в Республике. Так же, к фамилии или имени Дюжинных рыцарей — вне зависимости от их пола — следовало прибавлять «сир». Даже если сочетание подобного обращения с женским именем казалось Артмаэль дурацким и некрасивым.

Чем ближе был замок, тем больше Артмаэль нервничала.

Что будет, когда она всё-таки предстанет перед кем-то из Дюжинных рыцарей? Что в таком случае ей делать? Что говорить? Вдруг они даже слушать её не станут? Артмаэль не уверена, что Совет бы стал её слушать, если бы она была вынуждена предстать перед ним с какой-либо просьбой.

Чёрные кованные ворота перед Артмаэль распахнулись сами собой — не пришлось ни стучать, ни кого-либо звать. Мысленно Артмаэль подняла руки к небу и механически произнесла молитву. Сердце девушки забилось сильнее и чаще, когда она ступила за ворота.

Её уже встречали.

Встречавших было так много, что в пору было испугаться ещё больше. Далеко не все, конечно же, стояли во дворе. Многие находились на крепостных стенах, на лестницах, выглядывали из окон... Артмаэль поёжилась — ей было неуютно стоять под таким количеством взглядов, любопытных, по большей части, но заметила она и несколько весьма неприязненных.

— Республика просит Пламенный батальон о помощи! — объявила Артмаэль так, как её учили.

Получилось жалко и неубедительно даже на взгляд самой Артмаэль. Это должно было прозвучать уверенно и громко — так, как объявляли глашатаи с балконов старого дворца новые законы, официальные известия и приговоры суда по наиболее нашумевшим делам... И Артмаэль, всегда гордившейся своим хорошим поставленным голосом, стало стыдно за это недоразумение.

Артмаэль огляделась вокруг себя. Вышедшие её встречать люди ничего не делали. Просто наблюдали, словно даже не двигаясь с места. В их позах Артмаэль, впрочем, чувствовала готовность немедленно наброситься, напасть, если станет необходимо, но... Ничего этого не происходило.

Эти люди чего-то ждали, понимала Артмаэль, и от этого определённо легче не становилось, ибо понять причины этого ожидания она никак не могла. Впрочем, зато Артмаэль могла думать, что окружившие её рыцари ждали команды, чьего-то приказа, что дал бы им право без всякого сожаления наброситься на неё.

На взгляд Артмаэль одеты эти люди были гораздо менее однородно, нежели одевались служащие в Республике. У этих людей будто бы и вовсе не было какой-то форменной одежды — общими были разве что удобство и словно нарочитая простота одеяний.

Из всей этой разномастной толпы выделялся один человек — светловолосый, просто ослепительно светлокожий, высокий и довольно-таки худощавый. На нём была пурпурная — как пальто у короля Эвеллуса из снов Артмаэль — шинель. Неожиданное — и совсем незначительное, должно быть, — сходство незнакомца с королём создавало ещё большую неловкость.

— Республика просит Пламенный батальон о помощи! — повторила Артмаэль ещё менее уверенно.

На этот раз ей показалось, что голос у неё всё-таки задрожал. Как же это было стыдно! Артмаэль злилась на себя, но эта злость, вопреки обыкновению, вовсе не придавала ей уверенности. Напротив — заставляла её почувствовать себя слишком неловкой и глупой. Словом — маленькой стеснительной девочкой, которую против воли поставили читать стихи перед полным народа огромным школьном залом.

— Моурос теперь не боятся посещать Кавалдон? — язвительно поинтересовался светловолосый мужчина в пурпурной шинели. — Или напротив — боятся до полусмерти и потому прислали на переговоры с Командованием батальона едва ли представляющую ценность девчонку?

Артмаэль не знала, что ответить на это. Она слышала смешки у себя за спиной. Ей было стыдно и неловко — она, должно быть, была для всех присутствующих тем самой маленькой девочкой, поставленной в самом нарядном платьице на табуретку перед гостями. Но бежать она не смела.

Выполнить — или хотя бы сделать всё возможное для его выполнения — поручение, данное Советом, было её долгом перед Республикой, перед Элленгорном и перед семьёй, напоминала себе Артмаэль. Как она сможет жить, не проклиная себя ежесекундно, если сейчас не приложит все возможные в сложившихся обстоятельствах усилия?

— Судя по цвету твоего одеяния и сооружению на твоей голове, ты принадлежишь к роду «камня», — продолжил незнакомец свою полную неприкрытой насмешки речь.

Артмаэль сконфуженно коснулась тюрбана, под которым были скрыты её жёсткие кудрявые волосы. Вообще-то — её основная гордость. Волосы Артмаэль считались красивыми среди моурос — очень густые, тёмные мелкие кудряшки, которые можно было оставить облаком вокруг её лица. И ей всегда было даже немного жаль, что её должность предполагала ношение тюрбана.

Если когда-нибудь Артмаэль станет сенатором или консулом — если Республика ещё будет существовать, когда Артмаэль станет подходить для этих должностей возрастом и умениями — она сможет избавиться от этого головного убора. Консулы могли носить волосы почти неубранными, а ещё — надевать белые одежды.

Ни один человек в Элленгорне не позволил бы себе общаться с кем-либо таким возмутительным образом. Обращаться к кому-то, даже не скрывая своего презрительного отношения!.. О, как сильно Артмаэль в этот миг тосковала по недавно покинутому Элленгорну!

— С чего вообще Пламенному батальону помогать Республике? — снова поинтересовался мужчина, видимо, лишь раздразнённый молчанием растерянной Артмаэль. — Миив, может быть, и враг моурос, но, вроде как, никогда не был врагом Пламенному батальону.

Артмаэль едва не задохнулась от подступившей к горлу паники. Заготовленные фразы в одно мгновенье вылетели у неё из головы. Республике следовало посылать на Кавалдон кого-то более подготовленного, успела подумать она. Кого-то более смелого и подходящего для столь ответственного задания. Потому что Артмаэль для этой миссии не годилась.

— Разве Пламенный батальон не отверг Эвеллуса Миива? — только и смогла выговорить она.

— Пламенный батальон не служит ни Миивам, ни Республике, — тут же высокомерно отозвался мужчина. — Пламенный батальон служит Элару.

Артмаэль вздрогнула, словно её ударили. Нужно было снова начать нормально дышать. Нужно было немедленно брать себя в руки, если Артмаэль желала, чтобы её стране было хорошо. Нужно было перестать дрожать, словно осиновый лист прямо на виду у всех этих рыцарей, что, должно быть, и без того считали моурос людьми низшего сорта...

Только вот едва ли можно было заставить себя сделать это по щелчку пальцев.

— Разве народу Элара не живётся лучше при Республике, нежели при жестоком короле? — возразила Артмаэль нервно.

Она услышала смешки позади себя, но не обернулась. Нельзя было. Ни в коем случае нельзя! Рыцари из Пламенного батальона и без того не воспринимали легата Республики всерьёз. Что будет, если Артмаэль позволит себе дёргаться от каждого шороха и смешка?

— Расскажи это ксанин, из которых некоторые семьи ваш народ истребил почти подчистую, когда выгрызал себе место под солнцем! — огрызнулся мужчина, повернувшись к Артмаэль слишком резко, и это её напугало настолько, что она едва не упала на землю, отшатнувшись. — К тому же, народ Элара — это ещё далеко не весь Элар.

Мужчина казался весьма довольным произведённым эффектом. Артмаэль же чувствовала себя униженной. Униженной настолько, что только какое-то чудо помогало ей не разреветься.

— Хватит, сир Кавенд! — вмешался молчавший до этого момента рыжеволосый парень в зелёном плаще. — Пусть легат Республики побудет нашей гостьей. В конце-концов, от этого вреда не будет.

Артмаэль чувствовала себя так, словно земля уплывала у неё из-под ног. Этот невыносимый человек в пурпурной шинели и был Дюжинным рыцарем Игарденом Кавендом. Тем самым, на лояльность которого больше всего рассчитывала Рианнон. И только что, кажется, Артмаэль всё испортила.

С того дня Артмаэль в крепости обращались так, словно она являлась самим консулом, если не больше.

Ей предоставили сразу несколько комнат, хотя было бы вполне достаточно и одной спальни. В комнатах было полно мягких стульев и кресел, подушек, на столах стояли чернильницы, чайный набор был таким красивым, что Артмаэль подумала, что жаль будет с ним расставаться, когда придёт пора возвращаться в Элленгорн. Окна всех комнат выходили в сад — не самый ухоженный и красивый, но довольно-таки пристойный. В саду почти никто не появлялся, и у Артмаэль была возможность прогуливаться там часами, а комнаты, кажется, были лучшими во всём замке.

Обеды и ужины тоже были выше всяких похвал — Артмаэль не подавали привычных Элленгорну изысканных блюд, но еда была вкусной, сытной и обильной, на что ещё пару дней назад Артмаэль Абернедол не могла и рассчитывать.

Вообще, на Кавалдоне было непривычно для Артмаэль тихо и даже спокойно.

Элленгорн шумел почти непрерывно — там, дома, Артмаэль не решилась бы на ночь даже открыть окно. В Элленгорне отовсюду слышались звуки — музыка, разговоры, гудки, детский смех... Часто это были и споры — торговцев на рынках, горожан, идущих по своим делам, ребятишек, не поделивших удобное для игр дерево... Споры, совсем не похожие на тот разговор с Игарденом Кавендом в день прибытия Артмаэль.

Кавалдон же молчал. Порой в этом молчании Артмаэль слышалось что-то зловещее и мрачное, наводившее если не панику, то обязательно уныние и тоску, но иногда ей даже нравилась эта тишина, в которой она снова могла подолгу молиться и думать, позабыв о шуме Элленгорна.

Может быть, всё дело было в крепости, в которой её поселили — один из рыцарей как-то обмолвился, что в ней не бывало учеников, что жили и занимались в центральном замке. Должно быть, если Кавалдон действительно ещё принимал учеников из оставшихся в живых ксанин, в замке, полном детей, как думала Артмаэль, просто не могло не быть шумно.

Кавенд с того дня был гораздо доброжелательнее, пусть насмешка в оброненных им фразах никуда не исчезла. А может быть, это Артмаэль, несколько отогревшаяся и пришедшая в себя за прошедшую неделю, стала воспринимать Кавенда менее опасным и грубым.

Разумеется, Артмаэль Абернедол не оставляла попыток всё-таки выполнить свою миссию — иначе всё пребывание на Кавалдоне было бы бессмысленным вместе со всеми муками, которые Артмаэль испытала в тот первый день. Это — попытки уговорить Дюжинного рыцаря Кавенда — удавалось не слишком-то хорошо, если говорить очень мягко.

По правде говоря, дело, ради которого Артмаэль прибыла на Кавалдон никак не сдвигалось с мёртвой точки!

А уж Артмаэль старалась и так, и эдак. Пыталась и уговаривать, и убеждать, даже посулить какие-то блага, которые могла предоставить Кавенду и Пламенному батальону Республика. Да Артмаэль разве что на коленях не ползала, обхватив ноги Кавенда и в голос рыдая! Хотя, возможно, и до подобного унижения было не далеко.

— Нет, — отвечал ей Кавенд всякий раз, стоит только затронуть причину её визита на Кавалдон. — Я не собираюсь об этом говорить.

Другие рыцари в крепости, к которым Артмаэль пыталась обратиться, и вовсе оставляли её просьбы без внимания, стараясь любыми способами перевести тему. Вместо этого они вновь и вновь приносили ей книги из местной библиотеки (по большей части — поэмы, в слабости к которым Артмаэль призналась в один из первых дней на Кавалдоне) или приглашали поужинать вместе со всеми в огромном зале (а не в собственных покоях, куда ей приносили еду обычно).

И Артмаэль снова и снова покорно оставляла его и вновь возвращалась, только ей чудилось, что у Кавенда достаточно хорошее расположение духа для подобных разговоров — оно обычно попадалось в промежутке между тренировками.

К другим Дюжинным рыцарям Артмаэль так же пыталась обратиться. Это имело примерно тот же эффект, что и с Кавендом. Артмаэль раз за разом говорили «нет», и она пыталась снова и снова, уже теряя всякую надежду когда-нибудь исполнить свой долг и получить от Пламенного батальона хоть какие-то обещания поддержки.

И Артмаэль отходила прочь и готова была заплакать от бессилия и злости на этих проклятых Дюжинных рыцарей.

— Пойми же ты, девочка! Вашей Республике всё равно не выстоять — не придёт Миив, так обязательно появится кто-то другой! — как-то сказала одна из Дюжинных рыцарей, Табита Роффери. — Не лучше ли дать вернуться Мииву? Он хотя бы законный король. Да и пуганный уже — авось, и договориться с ним на этот раз будет возможно.

— Эвеллус... Не думаю, что тогда он был жесток. Скорее он был просто дурак в короне, — улыбалась Полина Девитс, и Артмаэль старательно отводила взгляд от повязки на её глазах. — Может быть, он стал более жесток, но, возможно, стоит надеяться, что зато перестал быть дураком.

К ним обеим Артмаэль больше не подходила.

— Он снится мне в кошмарах, — однажды призналась Кавенду Артмаэль, отчаявшись уже убедить его помочь ей.

В тот день Артмаэль сидела в саду прямо на траве — чего никогда не позволила бы себе в Элленгорне — и рассматривала узоры на бортике маленького фонтанчика. Эти узоры изображали сюжеты из истории Элара, догадалась Артмаэль, пусть всегда знала дореспубликанскую историю недостаточно хорошо.

С момента её прибытия на Кавалдон прошло уже две недели. Две недели, тянувшиеся на взгляд Артмаэль просто преступно долго, если помнить о цели её визита. Сколько Эвеллус будет копить силы, прежде чем напасть? Когда именно он решит вторгнуться в Элар? На эти вопросы у Артмаэль не было ответов, и ей всё казалось, что каждая минута промедления может оказаться фатальной.

Артмаэль боялась возвращаться домой без положительного ответа. Ей казалось, что она провалится под землю от стыда, стоит только консулу Рианнон на неё посмотреть. Или отцу. Или матери. Или старшим сёстрам. Уж тогда, если никто из Пламенного батальона так и не даст положительного ответа, лучше было оставаться на Кавалдоне, за стенами одной из тринадцати крепостей!

Не то чтобы подобное бегство могло спасти Артмаэль от мук совести.

Ну уж нет! Быть может, это и был самый простой выход, но... Похоже Артмаэль всё-таки следовало возвращаться домой — быть может, тогда кто-нибудь из Совета найдёт другой выход или пошлёт на Кавалдон кого-то более опытного, более убедительного и более настойчивого.

Ещё больше Артмаэль терзал тот факт, что обращались с ней на Кавалдоне едва ли не лучше, чем дома. Это лишь больше растравливало ей душу. Ей порой казалось, что она продалась за большие комнаты, кучу свободного времени, вечера в саду и отсутствие тюрбана на голове (она сняла этот головной убор на четвёртый день своего пребывания в крепости).

— Эвеллус? — усмехнулся одними губами Дюжинный рыцарь Кавенд, присаживаясь на траву рядом с ней. — И каков же он в твоих снах? Урод со звериным оскалом как у вас принято изображать неугодных вашему режиму ксанин? Чудовище, которым только детей пугать? Вы, моурос, склонны отдавать преувеличенное значение внешним недугам!

У Кавенда в руках была кружка — старенькая кружка с полустёршимся геометрическим рисунком, — и Артмаэль подумала, что с ней в руках он смотрелся слишком... по-человечески? В кружке было, кажется, молоко — Артмаэль слышала от кого-то из рыцарей, приходившегося ей ровесником, что Кавенда было сложно застать с другим напитком.

Сегодня было непривычно жарко, и Кавенд не надел привычную пурпурную шинель. Сегодня он был в наполовину расстёгнутой чёрной рубашке, и Артмаэль увидела шрам на его груди — там, где находилось сердце. Тошнотворно уродливый шрам, от которого Артмаэль тут же постаралась отвести взгляд. Видеть что-то подобное было выше её сил.

— В моих снах он не похож на чудовище, — пожала плечами Артмаэль. — По правде говоря, я никогда не вижу его лица, но отчего-то в этих снах он не кажется мне некрасивым. Он среднего роста, темноволосый и совершенно обыкновенный. И почему-то на нём нет мантии с меховой отделкой... Знаешь, сир Кавенд, я всегда представляла королей именно в пурпурных или алых мантиях с мехом!

Так рисовали королей, что были до Эвеллуса, и королей из других миров — в роскошных одеяниях, смотреть на которые, не раскрыв в удивлении рта, было довольно-таки затруднительно. Артмаэль иногда заглядывалась на них. И иногда — тайком, хотя, вероятно, ни родители, ни сёстры ничего бы не сказали — пыталась сделать для своих кукол нечто подобное из тех лоскутков ткани, которые умудрялась найти.

В детстве Артмаэль иногда мечтала носить подобные мантии сама — недолго, период подобных увлечений прошёл у неё годам к восьми. Но всё-таки мантии эти Артмаэль почему-то помнила в мельчайших подробностях. И то, что Эвеллус почему-то являлся к ней в других одеждах, было несколько странно.

— И как же он одет? — поинтересовался Кавенд уже гораздо серьёзнее. — В мундир? В дублет?

Артмаэль удивлённо посмотрела на него. Она не понимала, что именно в её снах вызвало такой интерес со стороны Кавенда. Она не понимала, почему сейчас он не смеялся, и это её пугало почти до той же степени, как пугала её необходимость появиться на Кавалдоне две недели назад.

— У него поверх плеч накинуто пальто, — покачала головой Артмаэль — Наверху оно пурпурное — как твоя шинель, — но полы и рукава у него чёрные. А ещё у него есть шрам на левой руке, он...

«Он похож на твой» — слова эти словно застряли у Артмаэль в горле, но Кавенд, казалось, и сам прекрасно всё понял. Она подобрала ноги поближе к себе и обняла их, как будто бы ей стало холодно.

Кавенд, заметила Артмаэль, заметно помрачнел от слов про шрам. Таким мрачным она его не видела ни разу — даже в тот день, когда только появилась на Кавалдоне. Артмаэль не знала, стоило ли ей говорить дальше — про чёрную корону с острыми зубцами над головой Эвеллуса.

— Не продолжай! — резко оборвал её Кавенд, когда Артмаэль всё же захотела заговорить вновь.

Кавенд поднялся на ноги — рывком, резко, — сделал пару неровных, быстрых шагов и внезапно с яростью, которой Артмаэль в нём и предположить не могла, запустил кружку в стену. Упавшие на землю осколки заставили Артмаэль вздрогнуть, но она осталась сидеть на месте, не вскочила на ноги, не бросилась наутёк или напротив — к Кавенду, на которого сейчас страшно было смотреть...

Кавенд долго стоял неподвижно. Артмаэль глядела ему в спину и боялась даже пошевелиться — сейчас, понимала она, что-то решалось в душе Кавенда. Решалось что-то важное настолько, что даже думать о возможной надежде было небезопасно. Надо было просто ждать.

— Среди моурос редко попадаются сновидцы, — хрипло произнёс Кавенд после долгого молчания, когда Артмаэль уже отчаялась услышать от него сегодня хотя бы словечко, — но похоже, что ты — одна из них.

Артмаэль хотелось посмеяться над этими словами — сновидцами, как она считала, становились только маги, имеющие какую-либо связь с сознанием. Как таким даром могла обладать девчонка из рода магов земли? Но спорить с Дюжинным рыцарем Игарденом Кавендом, с тем, кого, как сказал один из рыцарей, иногда называли просто Дюжинным рыцарем, без имени — больше такой ошибки Артмаэль допускать не хотела.

Но, всё-таки.... Даже если так, даже если Артмаэль была сновидицей — что заставило Кавенда так взволноваться?

В конце концов, Артмаэль даже не рассказала ту часть своего сна, где на руках Эвеллуса была кровь или где кровь стекала с его чёрной короны! Что заставило Кавенда так внезапно вскочить на ноги, швырнуть в стену ни в чём не повинную кружку, а потом ещё так изменило его голос?..

— Я убеждён, что Эвеллус скрывает свой шрам ото всех — как и всё, из-за чего мы с ним оказались связаны, — сказал Кавенд словно в пустоту. — Об этой его отметине едва ли знает хоть кто-то, кроме нас двоих.

Артмаэль побоялась уточнить у Кавенда, почему он забеспокоился об Эвеллусе только сейчас — в конце концов, о том, что тот собрался вернуть себе Элар, Артмаэль твердила уже две недели, и всякий раз слышала в ответ либо либо пространные рассуждения о благе Элара, либо категоричное «нет» на все просьбы вмешаться! Что сейчас-то изменилось от того факта, что Артмаэль снились эти дурацкие кошмары?..

— Я лично помогу вашей драгоценной Республике, девочка, — обернулся к Артмаэль Кавенд, и выражение его лица показалась ей едва ли не самым жутким, что она только видела в последнее время, — но Пламенный батальон Кавалдона не покинет и объяснений от меня ты никаких не попросишь.

1) Моурос — в мире Элар раса магов, владеющих одной из шести стихий: вода, земля, огонь, воздух, электричество, сознание

Вернуться к тексту

2) Ксанин — в мире Элар раса магов, владеющих сразу двумя или тремя стихиями; во времена правления Миивов пользовались привилегированным положением

Вернуться к тексту

3) У моурос корень «то» означает «род», «семья», «дол» — «женщина», «фад» — «мужчина»

Вернуться к тексту