Цветы между страниц (гет)

Розовые… Невообразимо ярко-розовые… Кто-то влюблен в этот цвет. Кто-то же, напротив, просто ненавидит его. Но даже самые ярые фанаты данного цвета испытали бы отвращение при виде моих новеньких розовых резиновых сапожек. Мне не больше семи лет, но всё-таки хватило ума сказать: «Спасибо!» — и взять их из маминых рук с улыбкой. Я приняла их, как свой личный терновый венок.

«Я очень быстро расту, — ехидно думала я, забравшись на самую середину лужи. — И очень скоро вас кому-нибудь отдадут».

Мутная вода поглотила большую часть этого розового безобразия, принеся кратковременный покой моей детской душе. Вдруг мимо пролетело пёрышко. Красивое, переливающееся всеми цветами радуги даже в тусклом свете пасмурного октябрьского дня. Без всякого сомнения, оно голубиное, но моё буйное воображение отбросило в сторону такую банальную деталь и за считаные секунды наделило пёрышко магическими силами.

«Если поймать это перо, — с замирающим сердцем думаю, несясь по лужам вслед за пёрышком чудесной птицы, — то до конца своей жизни я буду самой счастливой на всём белом свете!»

И вот я почти ловлю его, и оно уже щекочет кончики пальцев, как вдруг ледяная ладонь схватила меня за ногу и…

* * *

…я просыпаюсь! На моей кровати с довольным лицом сидел самый жестокий тиран, которого знал мир за всю свою историю, — моя соседка по квартире Аня. Увидев этого деспота, озаренного яркими лучами утреннего солнца, я в знак полного протеста с недовольным ворчанием натянула одеяло на лицо, пытаясь скрыться в уютном постельном мирке.

— Ну уж нет! — воскликнула Аня, крепко вцепившись в мой щит от суровой реальности, и потянула его на себя. — Сама же меня попросила тебя разбудить.

— Видимо, я была не в своём уме, — буркнула я и спрятала голову под подушку в поисках укрытия от солнца и подруги.

— Ты от меня просто так не избавишься! — пригрозила она мне и начала щекотать.

Через несколько минут, задыхаясь от смеха, я, опираясь на древний как мир принцип: «Хочешь мира — готовься к войне», кинула в неё подушку и перешла в наступление, использовав её же приём. С диким хохотом и звонким визгом мы дурачились, словно малые дети, а не взрослые люди, которые не более недели тому назад получили от университета вольную грамоту — диплом. Сейчас мы были только подругами, которые просто ребячились, оставив все планы для будущего.

— Всё… хватит! — задыхаясь, взмолилась Аня, отпихивая меня. — Пощады! Я лучше сама соберу твои вещи, а ты можешь спать, сколько влезет!

Счастливая улыбка, которая пару секунд назад занимала почти всё моё лицо, погасла, как пламя спички на ветру. Я пристально посмотрела на разрумяненную и растрёпанную подругу и спросила, не скрывая обиды:

— Ты так сильно хочешь, чтобы я уехала?!

— Конечно же, нет, дурочка! — мягко ответила она и ласково прижала меня к себе. — Ты же сама решила уехать за тридевять земель и оставить нашу компашку. Я уже начинаю скучать по твоим причудам.

— Это хорошо, — всхлипнула я, дав скатиться парочке слёз, — что скучаешь.

Аня тоже заплакала. Её крупные слёзы падали мне на макушку, а мои — ей на плечо.

— У-у, развели болото! — неожиданно раздался на всю комнату язвительный голосок Гали. — Чует моё сердце, приди я чуть позже, то вы бы затопили соседей снизу.

— Какая же ты злючка, Галя, — шутливо ответила я, вытирая мокрые щёки.

— Но вы обе меня всё равно любите, — усмехнулась она.

— Не стой там, иди к нам, — предложила Аня ей место на моей кровати.

— Ладушки, но предупреждаю сразу — рыдать в три ручья с вами я не буду! — Галя подошла к нам и плюхнулась по другую сторону от Ани. — Ну? Так что, уточки мои, будем делать? Какие наши планы?

— Такие же, что и вчера. Собираем моё барахлишко в коробки, а затем собираемся сами на день рождения к Андрюхе, — ответила я.

— Не боишься, что завтра голова будет болеть?

— Нет, я боюсь потерять те воспоминания, которые у нас будут после сегодняшнего вечера.

— А если…

— Никаких если, — категоричным тоном прервала Галю я. — Пусть всё будет так, как и должно произойти!

— Надо же, какой фатализм! — фыркнула эта злючка.

— Хватит, девчонки! — вмешалась Аня и очень, кстати, вовремя, ведь дай нам волю, и мы бы препирались до самого вечера. — Надо браться за дело, а то времени на личный марафет останется совсем мало.

— Ладненько, — согласилась я и, встав с постели, добавила: — сейчас сбегаю в ванную, умоюсь и вернусь.

— А может, мы сначала позавтракаем? — предложила Галя.

— Полностью согласна.

— А может, попозже, — с неохотой произнесла Аня, — ну там, через час или вообще пропустим завтрак…

— Ну уж нетушки! — недовольно воскликнула Галя. — Не желаю приступать к столь тяжелому и неблагодарному труду на пустой желудок! Да и ты выбрось из головы эту дурь, связанную с диетами, — она энергично вскочила на ноги и, ткнув пальцем в мою сторону, скомандовала: — Ты, дуй в ванную, — затем схватив Аню за руку и потянула её на себя. — А ты, мечта моя, пойдешь со мной на кухню. Будем там ваять большущие бутерброды с колбасой и паштетом.

— У тебя нет сердца, — простонала Аня.

— Ага, зато есть огромный желудок, который в данный момент требует еды, — отшутилась Галя, и мы дружно засмеялись.

Мы покинули мою комнату: девчонки пошли на кухню, а я — в ванную. Первое, что я там увидела, было взлохмаченное, с опухшим от сна и слёз лицом и одетое в тёплую, уютную пижаму приятного абрикосового цвета отражение. Я подарила ему бодрую ухмылку и высунула язык. Затем принялась за утренние процедуры. Десять минут спустя отражение приняло вполне пристойный облик: расчесанное, умытое и с почищенными зубами. Теперь можно было со спокойной душой идти завтракать.

На кухне царила гармония ароматов поджаренной колбасы, эрл грея, который пила Аня, кофе с корицей (его любила Галя). Я заняла своё извечное место за столом и потянулась за бутербродом.

— Чай? Кофе? — спросила Аня, пододвинув ко мне любимую белую кружку с коричневыми слонятами.

Она была нашим мастером чайных церемоний и всегда готовила мне, Гале и нашим гостям чай или кофе. У неё получалось ловко и быстро, а главное — всегда (на мой вкус) просто идеально.

— Чай, пожалуйста, — ответив, откусила я добрый кусок от бутерброда.

Завтрак мы провели за беседой о разных пустяках и сплетнях, которые так любит женское сердце. Когда последний бутерброд был умят, а кружки опустели, я собрала посуду со стола и быстро помыла её.

— Ну, а теперь примемся за мои вещички, — бодро сказала я, вытирая руки полотенцем.

— Давно уже пора освободить мою будущую комнату, — весело согласилась Аня.

— Я так и знала, что ты ждешь не дождешься моего отъезда! — в шутку возмущено воскликнув, я кинула полотенце в подругу.

— А то, — ловко поймав его, отозвалась она, — сама знаешь, что в нашем мире нельзя расслабляться, детка.

— Эй-эй, прекрати воровать мои фразы! — возмущено вставила Галя.

— Она общая, — ответила Аня и кинула полотенце в раскрывшую для протеста рот подругу.

Оно со звучным шлепком обмякло на её лице, полностью накрыв его. Галя не ожидала такого поворота событий и на пару мгновений впала в ступор. Растерявшись от случившегося, Аня тоже потеряла дар речи, а я не выдержала и засмеялась, как буйнопомешанная. Мой смех послужил для Гали катализатором. Она медленно сняла с покрасневшего лица полотенце со зловещими словами:

— А сейчас кто-то пожнет бурю!..

Так началась грандиозная баталия с участием злополучного полотенца, в которой досталось каждой.

* * *

Три часа спустя в углу за дверью в мою комнату появилась башня, которая могла посрамить свою коллегу в Пизе. В её основании было два огромных чемодана — в них уместился весь мой гардероб. И только одна вешалка с платьем светло-лавандового цвета сиротливо висела в опустевшем шкафу. На чемоданах стояли две больших картонных коробки. Одна была забита сувенирами и маленькими безделушками, которые я с трепетностью коллекционера собирала в течение пяти лет. Во второй находились все мои тетрадки и просто тонна листов с записками-переписками, сделанными на парах. Когда мы их собирали, Аня и Галя в очередной раз стали предлагать выбросить их. Но моё сердце Плюшкина не позволило лишиться этих драгоценных памятников письменности, которые могли потягаться в жанре эпистолярного романа даже с «Опасными связями». Эти записочки, написанные нередко на половинке от блокнотного листа, украдкой от преподов и посторонних ушей с соседних парт, не единожды меняли течение реки жизни. Сверху двух коробок мы поместили средних размеров спортивную сумку, набитую прочими мелочами.

Сейчас Аня лежала на моей кровати и проверяла через телефон электронную почту, а Галя оккупировала мой ноутбук и рыскала по папкам с музыкой в поисках одной старой песни, название которой уже не помнила, но усердно мурлыкала мелодию, а я лично собирала последнюю коробку. Именно в эту коробку помещалась моя коллекция книг — гремучая смесь из классики и беллетристики. Я бережно укладывала их, а некоторые даже открывала и перечитывала из них одно или два любимых предложения. Когда моя библиотека практически перекочевала в коробку, я взяла одну из последних книг в руки, даже не обратив даже внимание на обложку, раскрыла её на середине, так как там что-то лежало. Это оказались высохшие, слегка пожелтевшие от времени цветы вишни, пробывшие в заточении между страниц около пяти лет. По странному стечению обстоятельств, когда я обнаружила их, Галя включила ту самую песню, которая всегда напоминала мне о тебе, Чудовище. Эти цветы и мелодия, словно сговорившись, пронзили моё сердце самыми острыми осколками грёз тех далёких дней…