Два сапога (гет)

Меч Амири застывает в секунде от самодельного тренировочного чучела.

Варварша задумывается, переваривая услышанное, затем задумывается снова; поняв, что понятнее от этого ничего не становится, раздосадовано втыкает оружие в землю, следом вытирая ладони о надетые на себя шкуры.

— Меня заинтересовал комплекс выполняемых тобой по утрам упражнений, — повторяет Келлиан, хлопая ореховыми ресницами так, будто бы этот самый «комплекс» (что бы он на самом деле ни значил) является ответом на все вопросы мира, начиная с причин Мирокрушения и заканчивая точной глубиной обитания Ровагуга. Каким-то образом уловив, что от сказанного в голове Амири пронёсся снежный ураган, оставивший за собой лишь кучку отмороженных и умирающих в муках мыслей, негромко добавляет, — отжиматься научи. Пожалуйста.

В кустах запели сверчки.

Его, конечно, явно в детстве пару раз роняли со скалы башкой вниз — это Амири успела понять ещё в первую неделю их знакомства. Нормальные люди — и нелюди, раз на то пошло — не лезут в опасные приключения, будучи не в состоянии поднять что-либо тяжелее сковороды; не болтают с пустотой среди ночи и не визжат от восторга при виде замшелых, полных пыли и всякой бесполезной рухляди руин. Впрочем, малый он славный, несмотря на всё вышесказанное и на то, что человек ровно наполовину (может, оттого и чудак): правильный он какой-то, в хорошем смысле, честный. Не смеётся за спиной, не лезет, куда не просят, не учит жизни, слушать умеет, когда надо. Да и безобидный, как котёнок, ровно до тех пор, пока не начнёт швыряться молниями во всех вражин подряд.

Порой до боли напоминает Нилак — в том числе и странными, как мамонт с семью лапами, вопросами.

— Тебе зачем? Чтоб таскать с собой ещё больше зачарованного хлама и загадывать ребусы всем встречным троллям? Типа, «нахрена ему в лесу два посоха, три сумки свитков и восемь палочек»? — варварша неуверенно проводит рукой по лохматым волосам, — У тебя ж магия есть. И олень. Грузи манатки на оленя, всего делов.

— Фарам — благородный сын лесов, а не вьючное животное... и поверь, всё тобой сказанное я выслушиваю от него почти каждый вечер, примерно в той же форме. С поправкой на совершенно оленье чувство юмора, — Келлиан раздосадовано почёсывает переносицу. — Но я интересуюсь по совсем другой причине. Хочется... быть крепче сложенным. Сильным... полезным отряду, возможно. Не только как маг, но и... наверное, уметь помочь мечом, если получится...

Чем больше он говорит — тем больше чутьё подсказывает (вернее, кричит в ухо): что-то здесь нечисто. Не то что бы сама идея освоить ближний бой плоха — вот уж нет! — но следом за ней, как оголодавший тилацин за дичью, точно следует нечто иное. Амири улавливает на нюх, но не может себе объяснить. Может, дело в непривычно робкой и тихой речи без причины. Может, в том, как Келлиан, нервно хихикнув, неловко заправляет прядь светлых волос за острое ухо. Может, в заговорщицкой таинственности ситуации. А может, действительно в...

— Слушай, вождь, без обид, но ты умел в колдовских штучках — ими и занимайся, — Амири поправляет чучелу съехавшую набекрень голову. — А на передовую не лезь, не надо оно тебе. Для этого есть я. Ну, паладинша ещё.

— Я не «паладинша», сколько раз повторять. Я давно не служу Шелин.

Неизвестно, кто подскочил от неожиданности выше — Келлиан или сама Амири.

— Понятия не имею, что вы здесь обсуждали, но с услышанным скорее согласна, чем нет, — Валери приближается, сосредоточенно натирая и без того уже блестящий наплечник. — По-хорошему, мастерству боя стоит обучаться с ранних лет, чтобы достигнуть в нём высот. Как мне не стать искусной заклинательницей, даже если бы я этого сильно захотела, так и тебе при всём своём желании не стать полноценным бойцом. Это закономерно.

Молчание повисло между ними тремя, как вязкий туман — прерываемое лишь шелестом листвы и звуком из раза в раз скользящей по стали ткани. Амири ловит себя на мысли, что впервые за последнюю неделю видит, чтобы эти двое говорили — ну хоть так! — а не перебрасывались лишь обрывками фраз. Чтобы Валери не держалась в стороне с таким похоронным выражением лица, от которого молоко может скиснуть за час; чтобы Келлиан не избегал её присутствия, как испуганный зверёк, находя себе всё новые и новые поводы куда-нибудь деться из лагеря. Прежде всё было в порядке, но в какой-то миг они как будто разучились разговаривать друг с другом. Почему?

— Да... вероятно, вы обе правы, — бесцветно отвечает Келлиан, помедлив. — Дурная затея.

Валери поднимает глаза, сталкивается с ним взглядом и тут же возвращается к своему занятию с утроенной тщательностью; Келлиан принимается сосредоточенно рассматривать собственные сапоги, чуть приподнимая носки. Амири же хочется провалиться под землю, укатиться ежом в ближайшие кусты, подальше от этого странного полутрагичного-полуциркового представления, в котором ей явно нет места (может тогда они, наконец, поговорят?); только придумывает дурацкий предлог, чтобы убраться восвояси, вбирает воздух в лёгкие, но...

— Возможно, я... я прозвучала бестактно. Прошу прощения, сказывается усталость, — Валери тяжело вздыхает, потерев лоб. — Всё, что я хотела сказать — что это наша обязанность — беречь тебя, в силу твоего рода занятий и... твоей важности, как лидера нашего отряда и властителя этих земель. Потому твоё нахождение на дальней дистанции является более чем разумным решением — так каждый будет заниматься тем, в чём способен, и не будет мешать. Спокойной ночи. Амири, мой барон, — бросает она, кивнув им обоим и спешно — даже слишком — уходит в сторону своей палатки.

Келлиан явно хочет что-то ответить, но успевает лишь открыть да закрыть рот, сплетя украшенные кольцами пальцы поверх мантии и тоскливо глядя ей вслед; вздрагивает и натягивает до костяшек рукава, стоит ночному ветру дунуть чуть сильнее. Улыбается — настолько страдальчески, будто бы заглотил пчелу, но отчаянно делает вид, что всё в порядке; но вместе с тем его улыбка какая-то...

По-глупому добродушная? Трепетная?..

Преданная?..

Так вот, где волк порылся. О, боги.

— Вмазался, поди, — говорит Амири негромко, опираясь локтями о рукоять меча.

Вождь бросает на неё удивлённо-перепуганный взгляд — взгляд оленя, заметившего хищника в чаще, от которого уже не скрыться; смущённо закусывает губу, рассеянно посмотрев на землю и сжав руки в кулаки. Неопределённо хмыкает. Затем поднимает глаза к ночному небу, и, помолчав, едва слышно отвечает — признаваясь скорее звёздам, щедро разбросанным меж облаков, чем ей:

— Да. Вмазался.

— Эй-эй, ты это, только сильно не раскисай, ладно? Ты ж знаешь Валери! — восклицает варварша и ободряюще хлопает Келлиана по плечу так, что тот громко закашливается. На шум оборачивается сидящий в отдалении Джубилост, до этого увлечённый очередными каверзными записями про Украденные Земли. — Прости! Она как скажет, так хоть стой... хоть не стой, да. Не со зла. Вряд ли имела в виду... ну, что-то плохое.

— Знаю. Валери... такая... всегда говорит, что думает. Не пытается подсластить сказанное, каким бы горьким оно ни могло быть. Зато честно. Хорошая черта, — он смотрит в сторону её палатки и издаёт рассеянный, грустный смешок. — И, судя по всему, у меня ничтожно мало шансов заслужить её благосклонность — я... наверное, попросту не в её вкусе. Даже рядом с ней не смотрюсь. Собственно, поэтому я и обратился к тебе. Думал, что могу хотя бы... а, не важно. Забудь.

Раздери тебя Горум, «думал» он. В том и беда!

— Вот тебе воинский совет: в момент сражения думать вредно. Всё, что у тебя есть — ты и упёршаяся в бок причина нестись в бой с мечом наперевес и драться до последнего вздоха. А думать, анализировать и заниматься прочей чепухой — это уже потом, как сделаешь всё, что можешь, а потом как следует отдышишься. Так и здесь, наверное... Ты и понятия не имеешь, что у неё в голове, зато сам себя изводишь домыслами, — Амири чешет затылок, подбирая слова. — А смотритесь ли вы вместе — да какая разница! Главное, что ты человек... э-э, ну, в смысле, полуэльф хороший. Головастый. Знаешь много. Речь как песенка. А мясо — были б кости, нарастёт. Особенно если перестанешь ужин клевать, как птичка. Хуже, когда наоборот, уж поверь. Как женщина тебе говорю.

— Может, и так... благодарю, Амири.

Союзника в делах сердечных он, конечно, выбрал себе самого подходящего — уж лучше б у Линдзи с Октавией совета спросил, или, да простят боги, Джубилоста! Но раз её вождь угодил в беду (какой бы та ни была), то дело Амири прямое, как лезвие её клинка, и ясное, как день: его определённо нужно спасать — как минимум от дурной головы, сочиняющей причины улечься на землю к верху лапками и страдальчески помереть. А там сами с паладиншей разберутся: благо, у обоих не кочан капусты на плечах... кроме как, разве что, сейчас. Два сапога на левую ногу.

Амири потягивается, с хрустом разминая шею и плечи.

— Чтоб самую шуструю дочку моим именем назвали, понял?

— ... что?

— Смотри внимательно, как буду руки-ноги ставить, говорю. Показывать два раза не стану!