Жёлтая акация (джен)

Мариел с ужасом смотрела в будущее.

По правде говоря, у двойняшек Лазарикис больше не было будущего — с тех пор как их отец и старшая сестра упокоились на кладбище в Элленгорне, мать и бабушка в семейном склепе в Оллурноу. Денег и титулов, что могли бы привлечь к ним достойных женихов, или красоты, которая могла бы обратить на себя внимание богатых и щедрых покровителей, не имелось и в помине.

Оставаться в алькасаре им больше было нельзя. Королевский двор теперь не нуждался в фрейлинах — с тех пор, как погибли королева и принцессы в услугах молодых девушек из знатных семей больше не было необходимости, — а место церемониймейстера вместо их покойного отца вскорости должен был занять совершенно другой человек. Чужой человек. Безразличный к бедам двух незнакомых ему девиц, едва переступивших порог магического совершеннолетия ⁽¹⁾. Человек, у которого и своих хлопот довольно и, должно быть, есть собственная семья, которую захочется поселить в тех трёх спаленках в алькасаре, что были выделены церемониймейстеру.

Идти девушкам тоже было некуда — в последние годы, после гибели Лидии, их старшей сестры, сеньор Лазарикис страшно пил, и в итоге спустил и без того скромное состояние, в результате чего оставил после себя лишь долги и сожаления. Его и в алькасаре-то держали, должно быть, из одной милости. Но теперь, когда сердце его не выдержало и пожелало упокоиться рядом с останками старшей дочери, младшим, Мариел и Эбигейл, было попросту некуда идти.

Дома или денег у них не было. К тому же, близняшки Лазарикис не блистали ни в чём, чтобы хоть кому-то суметь понравиться — обе небольшого росточка, почти карлицы, круглолицые и, вдобавок, усыпанные веснушками так густо, что, казалось, не оставалось на их лицах свободного места, они не были непревзойдёнными арфистками или лютнистками, не обладали выразительными голосами или удивительной грацией и, к тому же, были слишком стеснительны и пугливы, чтобы в умело поддерживать светские беседы. К тому же, Эбигейл так часто хворала...

Могли ли они надеяться на приличную партию?..

Родных у них тоже не было. Как и друзей — все друзья остались в счастливом прошлом. Далёком, как теперь казалось. Их счастливое, беззаботное детство минуло. Оно прошло в Элленгорне. Мариел помнила улыбчивую Лидию, что заплетала Мариел и Эбигейл косички, непрестанно щебетала и бегала по всему алькасару. Вот у Лидии было полно друзей и подруг. Лидия порхала по алькасару словно птичка и улыбалась так ярко, что всем вокруг тоже хотелось улыбнуться. Мариел порой казалось, что во всём Элленгорне не было никого, кого Лидия не могла бы назвать другом. Лидии даже позволяли учить уроки вместе с младшими принцессами, принцем и десятком юных фрейлин весьма высокого происхождения.

Лидия была лучиком света. Отрадой, счастьем и вдохновением. Общительной, жизнелюбивой, не всегда любезной, но всегда внимательной к чужим горестям и радостям, всегда доброй, преданной и верной. Мариел же не могла похвастаться такой лёгкостью нрава. Мариел и в детстве была стеснительной и замкнутой, а теперь её и вовсе считали угрюмой и, вероятно, не слишком-то приятной.

Лидия Лазарикис погибла, когда Мариел и Эбигейл было двенадцать лет, а вместе с ней погибли все надежды семьи Лазарикис на счастье. Рухнули, словно карточный домик. В одночасье. Вместе с надеждами на счастье всего Элара — юными принцессами, дочерьми наследной принцессы Иоланды. Вместе с радостью Элленгорна. Словно какое-то неведомое чудище посмело выпить все хорошие чувства из Элара. Осушило одним глотком, оставив после себя слёзы, боль и отчаяние.

Не оставив после себя никаких надежд.

Принц Эвеллус, вместе с которым училась Лидия, теперь был королём. Вспыльчивым, если верить словам отца. Сумасбродным. Резким, непостоянным и взбалмошным — так твердили все слуги алькасара, что ещё остались здесь после кончины короля Аелла. И, должно быть, он даже не помнил теперь ту забавную улыбчивую девочку, что служила фрейлиной у его сестры. Ведь это было так давно!..

Король с того дня и сам познал горе. Разве мог он в плаче о кончине собственной семьи заметить исчезнувшую хрупкую фигурку с синими-синими, словно васильки, глазами и счастливой улыбкой?.. Это для семьи Лазарикис Лидия была целым миром. Но для принца, а после — короля, Лидия, вероятно, была лишь одной из фрейлин его старшей сестры, что легко заменялись, стоило только кому из них по какой-то причине покинуть алькасар.

— Может быть, нам кинуться в ноги к дожу Оллурноу? — едва слышно предложила Эбигейл сестре, с трудом приподнявшись на постели. — Наша покойная матушка вроде бы служила компаньонкой у его супруги. Может быть, он отыщет для нас место в своём доме?..

Мариел лишь неопределённо пожала плечом. Следовало ли пугать и без того тяжело захворавшую после смерти отца Эбигейл уже полученным отказом от дожа?.. Мариел разослала письма всем, кого только сумела вспомнить, ещё в те дни, когда стало понятно, что их отец скоро отправится к жене, матери и дочери. Но никому не нужны были две нахлебницы, одна из которых, к тому же, и вовсе не была в состоянии из-за своей болезни выполнять никакой мало-мальски утомительной работы.

По правде говоря, Мариел уже и не знала, кого ещё она может умолять о помощи и сострадании к двум бедным осиротевшим девушкам.

Кто мог сжалиться над ними? Протянуть руку в этот тёмный час. Найти им двоим хотя бы жильё — пусть даже на время. На тот срок, пока Мариел не сумеет найти себе место фрейлины, компаньонки или гувернантки в каком-нибудь богатом доме, где хозяева разрешат поселиться ещё и Эбигейл, что едва ли будет в состоянии выполнять даже самые лёгкие поручения.

Впрочем, все другие приготовления к отъезду были сделаны — собраны пожитки, которые уместились в три небольших саквояжа, отданы ключи от комнат новому церемониймейстеру (вместе с просьбой позволить им остаться до конца недели), запрятаны в кошель крайне скромные сбережения (три серебряных монеты и с десяток медных — этого хватит только на пару месяцев аренды скромных комнат под самой крышей где-нибудь в Элленгорне и довольно-таки скудное пропитание, что определённо не пойдёт на пользу здоровью Эбигейл).

Оставалось получить у короля разрешение покинуть алькасар — обычное дело для любого дворянина столицы, кто имел такую необходимость. Именно поэтому у сестёр Лазарикис была возможность отсрочить свой отъезд до конца недели — у короля стоило сначала испросить разрешение на личную встречу, а только затем получить право на отъезд из алькасара.

Мариел чувствовала себя неловко в том крыле, которое занимал король. Эти комнаты и коридоры были отделаны так роскошно, что здесь Мариел в скромном жёлтом⁽²⁾ платье смотрелась ещё более нелепо, чем обычно.

Даже идти по коридору было страшно. Мариел боялась предстоящей встречи с королём. Она почти не помнила его принцем — в ту пору, когда была жива Лидия, Мариел была ещё маленькой девочкой, не особенно способной запомнить что-либо, не касавшееся её игрушек, лент для волос или запястий и мягких рук отца или Лидии, а после Мариел уже покидала выделенные их отцу комнаты так редко, что просто не имела возможности что-то рассмотреть. Королём же Мариел видела его всего дважды — один из них на коронации, которую им с Эбигейл разрешили посмотреть.

Теперь Мариел предстояло снова увидеть короля Эвеллуса. Более того — говорить с ним. Просить его о разрешении покинуть алькасар. И Мариел, чего уж таить, боялась до полуобморочного состояния, пусть, если верить покинувшей Элленгорн год назад Марте, подобный визит к королю не должен был занять больше пары минут.

— Мариел Лазарикис, — назвала Мариел своё имя стражникам, и они, когда один из них, сверившись со списком, кивнул, пропустили её.

Мариел медленно сделала глубокий вдох и, потратив весь запас душевных сил на то, чтобы не жмуриться от страха, шагнула за двери, услужливо распахнутые для неё стражниками.

В кабинете у короля было прохладно и довольно темно. Мариел опустилась в реверансе, как только переступила порог, и теперь боялась поднять голову, чтобы как следует осмотреться. И всё же фигуру в чёрном, сидевшую перед высоким столом в массивном кресле, Мариел не заметить не могла.

Король не казался пугающим, когда Мариел видела его вблизи. Он был обычным. Он казался просто человеком.

Король что-то читал — на столе у него лежал свиток, по виду весьма древний. Мариел знала лишь — по рассказам покойной Лидии, — что в подобных свитках писали о магии стихий, которые были подвластны ксанин⁽³⁾ и моурос⁽⁴⁾. Самой Мариел, пусть она была ксанин и дворянкой, таких свитков видеть прежде не доводилось.

— Ваше имя? — устало спросил король, не отрываясь от свитка, и сердце у Мариел на мгновенье замерло, а потом заколотилось с такой силой, что едва не ударялось о рёбра.

Вот и всё. Сейчас король подпишет разрешение на их отъезд из алькасара, и сёстрам Лазарикис придётся покинуть элленгорнский алькасар, что все сорок лет их жизни служил им весьма гостеприимным домом. Вот и всё... Мариел страшилась этого отъезда больше самой смерти — он был шагом в безнадёжность и неизвестность для них с Эбигейл. Той же смертью, если уж на то пошло. Только медленной. И, вероятно, мучительной.

Вот и всё. Сегодня же или в лучшем случае завтра Мариел и Эбигейл придётся уехать. И Мариел нужно будет как можно скорее найти убогую квартирку под самой крышей и приняться усердно искать работу, если она и Эбигейл не хотели оказаться под открытым небом посреди зимы. Вот и всё — заканчивалась пора их юности, довольно беззаботной, не смотря на те трагедии и горести, что им пришлось пережить.

— Сеньорита Лазарикис, мой король! — Мариел снова опустилась в реверансе, подумав, что король, должно быть, не мог видеть предыдущего.

Король как-то странно дёрнулся. Вздрогнул. Повернулся слишком резко, показав Мариел изуродованную левую сторону своего лица — рубцы эти были настолько отвратительного вида, что Мариел едва не затошнило. Впился в Мариел больным взглядом чёрных глаз, и она даже не сразу поняла, что нарушила одно из главных правил — посмотрела в глаза королю.

Король встал с кресла, и Мариел вновь опустилась в реверансе, на этот раз не торопясь подниматься. И вперилась взглядом в пол, боясь вновь преступить этикет, заглянув в эти больные чёрные глаза, от взгляда которых становилось не по себе.

— Вы сестра Лидии Лазарикис, да? — спросил король, и в голосе его было столько необъяснимой робости, что Мариел не смогла ничего ответить вслух, лишь кивнула молча, пусть это и было — ещё одним — нарушением этикета.

Сердце Мариел забилось чаще. Она ничего не понимала. Она никак не могла сообразить, при чём здесь Лидия, которой не было в живых уже двадцать восемь лет, не могла понять робости — почти смущения — короля Эвеллуса, подошедшего к ней, Мариел, так близко.

— Я совсем забыл о том, что у Лидии были сёстры, — с каким-то удивлением произнёс король. — Вы тогда были такими крошками, а теперь — почти в два раза старше, чем она, когда...

Не было нужды продолжать, чтобы Мариел поняла, что именно должно было быть сказано дальше. Лидии был двадцать один год, когда ужасная трагедия — теракт в день долгожданного бракосочетания принцессы Эрлеи — так внезапно и нелепо оборвала её недолгую жизнь. Лидия служила фрейлиной у принцессы Эрлеи и была в числе сопровождающих в свадебном кортеже. Лидия была почти в два раза младше, чем Мариел и Эбигейл сейчас.

Король стоял так близко к Мариел, что она могла чувствовать его дыхание на своей коже, и стоять так — уставившись в пол, стараясь изо всех сил не выказывать непочтение излишним любопытством — становилось всё труднее. Мариел хотелось отшатнуться. Или хотя бы посмотреть ему в глаза, чтобы понять его намерения. Но Мариел не хотела больше допускать оплошности в общении с королём. У неё и без того было достаточно проблем. И Мариел просто стояла, старательно разглядывая подол своего жёлтого траурного платья.

Король внезапно прижался своими холодными губами к устам Мариел, и ей нестерпимо захотелось его оттолкнуть. Она была даже вполне способна его оттолкнуть — король не коснулся Мариел руками. И уж тем более — не держал её. И всё же она не смела. Стояла словно каменная статуя, боясь шелохнуться. Всё ещё смотрела в пол, старательно подавляя в себе желание отчаянно сопротивляться нежеланным прикосновениям.

Мариел было противно думать о его шрамах, о его пронизывающем больном взгляде, об этом внезапном прикосновении. Противен был поцелуй — слишком отчаянный и нелепый, чтобы можно было представить его поцелуем возлюбленного, и слишком внезапный. Мариел была противна сама ситуация — собственная беспомощность, безнадёжность её положения и всесильность того, кто сейчас её целовал.

Отстранился король так же резко, так же внезапно. И только тогда Мариел сумела вздохнуть. Она задрожала — теперь Мариел это прекрасно чувствовала — сильнее, чем когда-либо в своей жизни. Ей хотелось расплакаться, поскорее покинуть королевские покои и, оказавшись в собственной комнате, склониться над ночной вазой. Мариел всё ещё не осмеливалась поднять на короля взгляд. Только чувствовала, что он отошёл от неё. Что теперь стоял на безопасном для неё расстоянии.

— Не то! — со злым отчаянием прошептал король, и только тогда Мариел решилась на него взглянуть.

Король стоял вполоборота к ней, сгорбившись, закрыв лицо руками. Он не двигался. Замер в этой позе. Мариел смотрела на него, не в силах ни сдвинуться с места, ни хотя бы отвести взгляд. Они оба стояли совершенно неподвижно, должно быть, довольно долго, пока король вновь не обратил на неё внимание. Мариел увидела недоумение в его взгляде, словно он никак не мог понять, почему она всё ещё здесь.

— Уходите! — глухим голосом отозвался король, а потом, заметив, что испуганная до полусмерти Мариел не торопится выполнять его приказание, и вовсе рявкнул. — Немедленно уйдите!

Из кабинета короля Мариел выскочила, будто бы её ошпарили. Или окатили помоями — Мариел не знала, какое из этих двух сравнений наиболее точно подходило сложившимся обстоятельствам. Она едва не врезалась в стражника, едва не упала, нелепо споткнувшись, а потом бежала, боясь замедлиться хоть на секунду, всю дорогу до тех трёх спаленок, что раньше предназначались им с отцом.

Вернувшись в спальню, которую она пока делила с Эбигейл, Мариел упала на свою кровать и разрыдалась так горько, что до полусмерти напугала сестру, которая, кажется, даже позабыла от ужаса о собственной болезни.

Весь оставшийся вечер Мариел не могла встать с постели, всё время возвращаясь к этому проклятому поцелую, кляня себя за неуместную в их с Эбигейл положении гордость. Осознание, что они точно обречены, что Мариел не просто не сумеет отыскать для них с Эбигейл богатого и щедрого покровителя, а попросту не сможет услужить этому покровителю, если таковой найдётся, даже ради здоровья и жизни родной сестры, давило на неё. Терзало её душу.

Только ночью Мариел вспомнила, что так и не успела получить нужную им бумагу, и разрыдалась снова от одной мысли, что ей, возможно, придётся пройти сегодняшнюю пытку ещё раз.

На следующее утро сёстры Лазарикис получили разрешение на отъезд из алькасара, набитый золотом кошель, бумаги на владение землёй и небольшим поместьем в Оллурноу и высушенные василёк и цветок жёлтой акации⁽⁵⁾, что явно долго лежали между страницами какой-то книги.

1) У ксанин принято отмечать четыре основных вехи взросления: окончание младенчества в семь, физическое совершеннолетие в двадцать, магическое совершеннолетие в сорок и полное совершеннолетие в шестьдесят.

Вернуться к тексту

2) В королевстве Элар жёлтый — цвет скорби

Вернуться к тексту

3) Ксанин — в мире Элар раса магов, владеющих сразу двумя или тремя стихиями; во времена правления Миивов пользовались привилегированным положением

Вернуться к тексту

4) Моурос — в мире Элар раса магов, владеющих одной из шести стихий: вода, земля, огонь, воздух, электричество, сознание

Вернуться к тексту

5) Жёлтая акация на языке цветов, принятом в Эларе, означает извинения

Вернуться к тексту