Не ученица (гет)

— Северус, давайте попробуем сходить на свидание и вступить в отношения.

Очень сухо и как-то не по-детски. Снейп даже слегка передёргивается от того, как официально это звучит.

Мисс Грейнджер никуда не уходит: дождавшись, когда остальные семикурсники покинут кабинет, усаживается на первую парту так, чтобы быть прямо напротив Снейпа и смотреть на него немного сверху вниз — его кресло такой высоты, что при желании даже, наверное, первокурсница может нависнуть над ним.

Первокурсниц, правда, он ещё не отшивал.

— Минус десять баллов с Гриффиндора за хамство, — Снейп даже взглядом её не удостаивает. — Вы свободны, мисс Грейнджер.

Ранее самой старшей студенткой, что пыталась предложить ему себя, была тихая хаффлпаффка выпуска восемьдесят третьего года. У неё день рождения приходился на седьмое сентября — он специально запомнил, ведя в голове статистику, — так что на седьмом курсе, через неделю после начала семестра, ей уже стукнуло восемнадцать. А самой младшей претендентке, тоже, кстати, хаффлпаффке, было двенадцать, она заканчивала второй курс и зачем-то пришла к нему в кабинет, не зная, что ей вообще надо, почему она признаётся ему в глупой детской любви и что хочет.

Таких маленьких, до пятнадцати лет, он обычно поил чаем, молясь, чтобы ни одна из них потом не заявила, что это была попытка воспользоваться их юным телом, проводил краткую лекцию на тему возрастов и отправлял поговорить с Дамблдором. Вернее, рекомендовал поговорить с Дамблдором. Они обычно к нему не шли, и это очень смешило Северуса. Он зло, но зло родное, знакомое, которое снимает баллы, говорит гриффиндорцам гадости и лезет длинным носом в котлы. А Дамблдор при всей его добродетели недосягаем, незнаком, и маленькие девочки просто боятся обсуждать со столетним стариком свою личную жизнь.

Ну да, припереться в кабинет к преподавателю, который старше их вдвое, конечно, более разумная идея.

— Снимайте хоть все, профессор Снейп. Я хочу свидание с вами, сэр.

Снейп отмечает про себя, что нет смысла запоминать день рождения этой-невыносимой-зазнайки-ты-стала-хуже-Поттера-Грейнджер, потому что она старше почти всех однокурсников и чуть ли не единственная, кто остался доучиваться после окончания войны. Вряд ли ещё кто-то на его веку останется на второй год, а Грейнджер уже больше девятнадцати. «Тебя начали ценить девушки постарше, радуйся», — про себя невесело усмехается он. Хотя, конечно, она прилично старше остальных. За год скитаний по лесам девочка постарела — именно постарела, а не повзрослела. Он внимательно смотрит на её лицо, отмечая пролегающие в уголках глаз первые морщины. В девятнадцать лет она выглядит на десяток старше, и школьная форма на ней сидит так, будто она купила её в секс-шопе.

— Нет, — лаконично отвечает он, опустив взгляд обратно на пергамент, и начинает водить по строчкам кончиком пера, погружаясь в воспоминания.

Он никогда не был каким-то там красавцем, великодушным добряком и тем более богачом, а что ещё, кроме этого, нужно женщинам? Впрочем, пока женщина ещё маленькая, ей, по большому счёту, не нужны ни богатство, ни красота избранника. Хотя не всем — насколько он помнит, Нарцисса Малфой ещё с юных лет была дальновидной сукой и окрутила самого симпатичного и богатого парня в школе. Ей бы даже в голову не пришло крутить роман с кем-то, кто не дарит по меньшей мере каждый месяц новый золотой браслет, бриллиантовые серёжки раз в полгода и платиновое колечко раз в год. Кажется, это стояло вторым пунктом в её требовании к мужчинам, сразу после необходимости комфортно разместить мужа под своим каблучком.

Но малолетние дуры всё равно шли каждую весну к нему в кабинет, присылали анонимные валентинки — Мерлин, он преподаватель, у него лежит досье с образцами почерка учеников всех курсов! — и плакали в коридоре, когда он выставлял их за дверь.

Кстати, плакать начали не сразу. А ещё, что интересно, почти все приходили ближе к весне, когда гормоны не давали спокойно жить. Поначалу он старался объяснять, почему невозможно учителю встречаться с ученицей, пытался взывать к разуму, указывая на разницу в возрасте — на тот момент, правда, смехотворную, всего в несколько лет — и пытался донести до девочек, что это глупая детская влюблённость. В педагогическом коллективе он был единственным половозрелым мужчиной-человеком, который был ненамного старше школьниц. И это автоматически срывало голову многим девочкам, у которых были определённые физические потребности, а доверять своё тело однокурсникам — особенно видя, как они обращаются с ингредиентами на уроках, невесело думает Снейп — они считали ниже своего достоинства. Но абсолютно точно мнили это любовью до гроба, которая, однако, проходила спустя год, оставляя девочку с этим стыдливым воспоминанием на всю жизнь. Ещё бы, влюбиться в такое чудище.

Особо настойчивые — в основном из Гриффиндора, конечно же — начинали третировать его, и тогда он подключал хамство, разговоры с Макгонагалл и снятие баллов, но в первый год преподавания до такого преследования додумались немногие — всего восемь: четыре хаффлпаффки, видевшие в нём романтичного принца, с грустью смотревшего вдаль, три гриффиндорки, уверенные, что точно смогут вылечить его от зла силой своей любви, и один парень-слизеринец. Насчёт парня он до сих пор сомневался, не было ли это провокацией, но, кажется, у несчастного просто было не всё в порядке с головой: перед тем, как уйти из кабинета, он пытался что-то сказать про свои способности к подчинению и что он сделает всё, что ему прикажут.

Поначалу он думал, что можно унять и успокоить девочек, попавших в незавидную ситуацию, просто разговорами. И если в первый год это работало и они потом сидели следующие несколько занятий с очаровательными красными щёчками, то следующий год был отвратителен. Школа привыкла к нему, и нашлось больше "осознавших" магию силы любви. И здесь он делил их уже не на факультеты, а на способы добиться его. Большая часть девушек внимала разговорам, кивала и уходила, чтобы сделать вид, что ничего не было. Но процентов десять от общего числа безумно влюблённых пытались достать его хоть из-под земли и доказать, что именно она — та самая, которая сможет растопить его ледяное сердце и научить любить. Когда одна из них ему так и сказала в лицо, он только рассмеялся.

Дуры.

Эти десять процентов вели себя просто неприлично: надевали такие юбки, будто предыдущие пять лет работали на трассе, а вываливавшиеся из декольте сиськи скорее отвращали, чем возбуждали.

С таких он снимал баллы и сдавал на педагогические беседы Макгонагалл, а спустя пару дней они присоединялись к тем, кто считал его редкостным уродом — как внешне, так и внутренне.

— Я взрослая, вы взрослый, сэр. Я зайду к вам вечером на чашку чая, чтобы обсудить некоторые моменты из того, что произошло за последние два года. Мне это необходимо, профессор Снейп.

Грейнджер всегда хочется выпороть, когда он её видит. Она невыносимее Поттера, который одним своим видом заставляет желать что-то разбить, и в то же время показательно умнее всех остальных на курсе. У неё на лице вечно какое-то раздражающе-умненько-любопытное выражение, и пару раз Снейп ловит себя на том, что хочется её хорошенько треснуть по умной, но такой глупой голове.

Он бы и раньше не позволил себе такого, но сейчас, когда он понимает, кому обязан своей жизнью, вдвойне хочется её ударить. Гораздо проще было сдохнуть, чем сейчас снова вести уроки, но Минерва уговорила хотя бы последние курсы выпустить. Хотя бы на замене поработать. Хотя бы программу составить. И после этого он понял, что из Пожирателей можно спокойно уйти и спрятаться, школа же не отпустит никогда, даже после смерти.

— Если вы придёте ко мне вечером, мисс Грейнджер, всю ближайшую неделю будете драить пол в замке, — не поднимая головы, грозит Снейп, полагая, что на этом разговор и закончится.

Спустя три-четыре года после начала всего этого безобразия он понял, что разговаривать с влюблёнными малолетками нельзя. С них надо снимать баллы и говорить им какую-нибудь гадость. После такого выпада прививка от глупой любви обеспечена на всю жизнь. А если это не помогало и девочка не убегала в слезах, а продолжала добиваться своего, он обещал, что уже завтра о её влюблённости в мерзкого преподавателя зельеварения будет знать вся школа. После такого девочки не возвращались.

— Хорошо, давно хотела размяться, — сговорчиво соглашается Грейнджер, не слезая с парты и, видимо, не сводя с него глаз.

— И завтра о том, что вы провели в моей комнате вечер и дали мне, будет знать вся школа, мисс Грейнджер. Послезавтра это дойдёт до «Пророка». Через три дня — до Поттера и Уизли, — вкрадчиво сообщает Снейп, откидываясь на кресло. Этот момент, признаться, его любимый и в какой-то степени по-мазохистски приятный. Снейп видел, как после таких слов приходило понимание, что он всё тот же мерзкий ублюдок, который снимает много баллов, занижает оценки и его нельзя перевоспитать силой любви. Сейчас девочка ахнет, поднимет поражённо брови и пробормочет что-то вроде "не надо", а потом убежит из кабинета и постарается в будущем не попадаться лишний раз ему на глаза.

Но Грейнджер выглядит до отвратительного позитивно и, услышав такой ответ, с улыбкой слезает с парты.

— А может, тогда сразу подадим в «Пророк» сообщение о помолвке? — хихикает она совсем как маленькая девочка. Хотя очевидно — ей это не идёт.

Следующий шаг у него не продуман, но Грейнджер явно знает, что делать.

Она сдвигает в сторону чернильницу, чтобы случайно не залить чернилами весь стол, и садится прямо перед Снейпом, чуть откинувшись назад, опирается на руки и продолжает смотреть снизу вверх. Впрочем, так сидеть не слишком удобно, и она чуть придвигается к краю и раздвигает ноги, благо, юбка достаточной длины.

— Уйдите, мисс Грейнджер, или пожалеете, — предупреждающе цедит Снейп. Он мог бы наколдовать Мобиликорпус, просто стащить её со стола и уронить где-то у двери. Хочется так сделать. Но, чёрт возьми, это единственная девушка, которая хотя бы относительно взрослая и, кажется, даже разумная. Это приятнее, чем глупые признания в любви от малолеток.

Это действительно ему льстит. Тем более, что это всезнайка Грейнджер.

— О, если вы решили провести свидание прямо на этом столе, я буду только рада, сэр. — Она пытается приосаниться, улыбнуться соблазнительно, хотя выходит как-то криво и сразу выдаёт её неопытность. Будто она впервые кого-то соблазняет, а сама видела, как это делается, только в магловских фильмах.

«Будь я женщиной, я бы никогда для соблазнения не надел юбку до колен». От этой мысли становится смешно, но он понимает, что подобными выражениями просто обуздывает свою фантазию. Эта ситуация выбивает из колеи. Он бы никогда не сделал ничего со своей ученицей, даже не помыслил бы об этом.

Но это же не просто ученица, это Грейнджер.

Снейп на секунду видит в своей фантазии, что если бы юбка была немного покороче, совсем чуть-чуть, он мог бы подглядеть цвет её трусов. Мерлин, кто соблазняет мужчину в юбке до колен?

Снейп молчит.

Грейнджер тоже.

Он просто смотрит ей в глаза, ничуть не смущаясь, что сидит намного ниже неё. Ему интересно послушать её позицию, может, у неё получится выдать ещё какое-то предложение. Он будет очень разочарован, если она не попытается ещё раз.

Молчание становится гнетущим. Девочка явно нервничает, потому что сглатывает, царапает ногтем стол и иногда на секунду отводит взгляд.

— И это всё? — наконец спрашивает Северус, кивнув на едва видимую из-под юбки коленку.

— Возьмёте меня прямо здесь и сейчас? — не то спрашивает, не то предлагает Грейнджер, будто растеряв половину самоуверенности. — Прямо так, здесь? — зачем-то уточняет она.

Снейп хохочет. Наверное, звучит, как издевательство, но ему в самом деле становится до ужаса смешно. Длинная юбка, вопросы о сексе, глупое волнение — за что ему такое счастье?

— Мисс Грейнджер, оставьте свою… — он на секунду запинается, не то сомневаясь, продолжать ли, не то пытаясь подобрать правильное слово, — …целку для будущего мужа. Уходите.

И она уходит. Молча в кои-то веки. Гриффиндорского мужества и смелости, очевидно, не хватает, чтобы устроить свою личную жизнь хотя бы на один вечер.

И, кажется, впервые Снейп этому не рад.