3749 (джен)

— Ты куда, пацан? — крепкая мозолистая рука цепко ухватила Тома за воротник куцей куртенки и отдернула назад от столба с такой резкостью, что у мальчика дыхание перехватило от врезавшегося в горло ворота. — Имя? — громыхнуло над ухом.

— Том, — испуганно пискнул дезориентированный мальчишка.

— Фамилия? — прогремел новый вопрос. — Ну?! — сортировщик грубо встряхнул ребёнка для ускорения.

— Реддл, — задушенно выдавил Том.

— Реддл… Есть такой в списках? — солдат развернулся к коллеге вместе с Томом в руках.

— В части есть, — деловито сообщил тот, листая планшет. — Проживает по адресу Литтл Хэнглтон вместе со своими стариками. Откомандирован в Дюнкерк.

Пока шел доклад от второго, первый попутно вписал имя Тома на картонку, бдительно придерживая при этом мальчишку за тот же многострадальный воротник. А дописав, надел картонку с адресом на шею. И закинул ребёнка в поезд с громогласным напутствием:

— Счастливо доехать в безопасное место, пацан!

Перед глазами Тома на короткий миг промелькнули белые цифры на синем стальном боку паровоза «3749», но и без них было ясно, что его закинули не в тот поезд. Истошно взвыв, Том развернулся обратно, но куда там! Прямо перед носом с лязгом захлопнулась железная дверь, а пол под ногами дрогнул и закачался — поезд с предательским серийным номером три тысячи семьсот сорок девять тронулся в путь, увозя невесть куда маленького растерянного мажонка.

— Нет! Мне в Хогвартс надо!.. — тоскливо заскулил Том, вытягивая шею в направлении удаляющегося вокзала. Но его мольбы никем не были услышаны, ни Мерлином, ни богом. Только грохот колес слился с мыслями мальчика, с издевательской ритмичностью выстукивая «тридцать семь да сорок девять, тридцать семь да сорок девять». Есть у колес поездов такое свойство, почти гипнотическое и вечное, рожденное музыкой железных дорог.

О трансгрессии Том пока только слышал, сову заиметь не потрудился, так что оставалось только одно: поддернуть лямку школьной сумки и, сердито печатая шаг, покинуть тамбур. В вагонном коридоре народ уже рассосался по купе, и нашему нечаянному попутчику неизвестного народа пришлось тоже поискать себе место в них. Конечно, можно было бы открыть дверь Алохоморой, но что делать дальше, Том уже не представлял. Пока он доберется до СВОЕЙ платформы, «Хогвартс-экспресс» наверняка будет уже на пути в Шотландию…

Сердито дергая табличку на груди, Том шагал и заглядывал в стеклянные двери, ища свободное купе. Но день видимо не задался и был явно не его — во всех купе кучно сидели дети. Одни только дети и ни одного взрослого. Поневоле возник вопрос: а куда эти все дети едут? И по какой причине его самого засунули в их компанию?

Сия разумная мысль застигла Тома напротив одного купе, и он без раздумий отодвинул дверь и заглянул к четырем разновозрастным мальчишкам.

— Куда мы все едем? — прямо с порога осведомился Том. Ну, парням тоже было не до сантиментов, посему ответили в том же ключе:

— Массовая эвакуация детей из крупных городов! Едем в деревни к дальней родне, у кого кто есть, — емко и доходчиво просветил «отсталыша» самый старший из мальчишек. — Правда, многих распределили по приемным семьям, — добавил он снисходительно, рассмотрев детдомовскую одежку Тома.

— А если я сирота из работного дома? — с ехидцей придрался Том понятно к чему.

— Мы тоже, — рослый мальчик демонстративно теребнул картонку на своей груди, точно такую же, как у Тома. — Но даже у нас, как выяснилось день назад, где-то есть родственник. И не абы кто, а целый дядя! Вот, едем теперь к нему — страшно не терпится с ним познакомиться и спросить, а где же он, голубчик, был всё это время, пока наша мама прозябала в работном доме?

— А мама чего не с вами? — насупился Том.

— А мама в санитарки в полевой госпиталь подалась. Здоровая рабочая сила сейчас везде востребована. Просто графиня, в чьем доме мама работала, снялась с городского особняка в южные свои резиденции. А лично я полагаю, что мадам струсила, — презрительно вставил мальчик как бы между прочим. — Нас она, понятное дело, с собой не взяла — зачем бы ей, кстати? — ну и вот результат: маму в санитарки, а нас к черту на кулички. Но зато к дяде, родненькому, — озорно заулыбался он. И прибавил предвкушающе: — Посмотрим, чего он стоит.

Понимая, что он здесь лишний, Том кивком распрощался и покинул купе, решив поискать ещё один источник информации. Братья были сосредоточены на себе и многое не могли поведать. Снова замелькали за стеклом незнакомые детские лица, а в мыслях Тома забрезжил вопрос — почему не вывезли интернат Вула? Или собираются, но он не в курсе? Так что к двум девочкам, к которым Том сунулся, вопрос был именно об этом.

— Простите, мисс, а детей всех вывозят?

— Да, — старшая из девочек оторвалась от переносной плетеной люльки. — Кроме разве что беспризорников, — добавила она. — А ты из этих, что ли? — проницательно сощурилась юная мисс, чем сразу напомнила Тому вредную Миртл.

— Из работного, — коротко буркнул он, разворачиваясь, чтобы убраться отсюда, но девчонка его остановила:

— Да не сердись ты. Я просто за брата переживаю. И за Селесту. Маленькая она ещё, не понимает, зачем мы из Лондона уезжаем…

Том бросил взгляд на вторую, тихую и обиженно насупленную девочку и вздохнул. Ещё одна недовольная обстоятельствами, совсем как он. Старшая девочка, видя, что гость остался, соизволила снизойти до более подробного ответа на его вопрос.

— По правде говоря, не всех. Я разговор соседей слышала, так вот, некоторые владельцы частных работных домов наотрез отказались вывозить детей в безопасные места. Дескать, не на то они свои кровные деньги тратят, чтоб каких-то спиногрызов облагодетельствовать. Это не мои слова, — уточнила девочка на всякий случай.

— Да я понял, — угрюмо кивнул Том. Покосился на корзину и спросил: — Сколько ему?

— Год, — скуксилась девочка. — К бабушке в Честер едем. Мы из Ливерпуля.

Помня о битком забитых купе, Том решил остаться здесь в качестве четвертого пассажира. Усевшись напротив, он потеребил картонку, висевшую на шее, и расстроился.

— Это не мой поезд! — пожаловался Том. — Я должен ехать в школу…

— Занятия же отменены, — девочка посмотрела на него, как на барана. — По всей Англии объявлена эвакуация детей. Какая школа?!

— Хогвартс! — недовольно буркнул Том. — И там занятия как раз не отменены!

Девочка подалась к нему, прочитала его имя на картонке и, отстранившись, сообщила:

— Ты прав, Том, но, видишь ли, занятия в школах были отменены именно сегодня рано утром по причине того, что ещё в августе мэр Лондона Герберт Моррисон забил тревогу. А на днях, после нападения нацистской Германии на Польшу, обратился в правительство к Невиллу Чемберлену с просьбой начать эвакуацию. Сегодня утром он получил согласие на проведение эвакуации. Вот её-то сейчас власти и проводят. Так что вне зависимости от того, отменены занятия в школах или нет, все дети в срочном порядке эвакуируются изо всех крупных городов в сельские районы Великобритании.

— Ты не понимаешь, — загрустил Том. — Хогвартс особенная школа, в ней занятия нипочем не отменят.

Теперь девочка смотрела на Тома, как на неизлечимо больного имбецила. О чем она и доложила, с сожалением проговорив:

— Неужели я вижу перед собой того самого идиота, который собрался ездить в школу под бомбежкой всю войну?.. И где ты найдешь таких же идиотов, что будут возить тебя туда-сюда?

Как ни больно это признавать, но девочка была права. Том вынужденно признал это. Потому что сам недоумевал по поводу того, что профессора Хогвартса почему-то ничего не предпринимают, чтобы обеспечить студентам комфорт и безопасность. Точно зная, что в мире назревает война, директор и учителя тем не менее распустили учеников по домам, вместо того, чтоб предложить им всем укрытие в надежно спрятанном Хогвартсе. А замок огромен, в этом Том мог бы поклясться, и легко бы вместил в своих стенах подопечных на все годы войны, сколько бы она ни длилась…

С воспоминаний о Хогвартсе мысли Тома перетекли на профессора Трансфигурации, Альбуса Дамблдора. Этот профессор… чем-то он не понравился Тому. И надо сказать, взаимно. Сам Том тоже не пришелся по душе Дамблдору, отчего-то тот невзлюбил мальчика-сироту… Особенно очевидным это стало после того, как Том признался, что разговаривает со змеями. Ну и миссис Коул, похоже, лишнего наговорила. Например, про убийство кролика Билли Стабса. Неизвестно, что втемяшилось Дамблдору насчет кролика, что он прямо-таки возненавидел Тома за его убиение. Типа, это было аморально, лишать жизни домашнего любимца одного из маленьких сирот. Ведь Билли Стабс так любил своего ушастого друга! Что ж, Том тоже любил кролика Билли Стабса. Нежно, трепетно, ну просто гастрономически обожал его, такого пухлого и жирного настолько, что того хотелось банально и тупо съесть. Ах, как он чудесно пах в мечтах Тома, шкворча салом на раскаленной сковородке… Но увы, попробовать крольчатину так и не удалось. Повешенного кролика заметили, отобрали и отправили в общий котел, где он совсем бесследно растворился в бульоне, не оставив после себя ни запаха, ни вкуса. И всё лишь потому, что Том не придумал лучшего способа для умерщвления несчастной зверушки. Просто побоялся душить зверя голыми руками. Но кушать очень хотелось (в предвоенное-то время!), так что легонькое внушение в косоглазую голову, и вуаля, кроль болтается в петле. У-у-у, блин, лучше бы и впрямь голыми руками задушил!.. Ну ничего же личного, чего ж Дамблдору-то в бошку взбрело? Смотрит на Тома, как на исчадие ада какое-то! Или это он из-за змей так вздрючился? Что с того, что ребёнок умеет по-змеиному шипеть?.. А если он залает, станет ещё страшней?! Последняя мысль рассмешила Тома, и он тихо фыркнул. Точно будет забавно, когда он приедет в школу и гавкнет в лицо профессору Трансфигурации.

К слову, поиски родителей не увенчались успехом. Единственным Марволо, которого Том нашел в архивах Хогвартса, оказался его дед, Марволо Мракс, да и тот уже покойный. Скончался в тыща девятьсот двадцать седьмом году. Реддл в записях школы не числился, следовательно, волшебством владела как раз мать. Это открытие ввергло Тома почти что в отчаяние, было так горько и неприятно сознавать, что умерла мама-волшебница… Но ведь она волшебница, как же она посмела умереть?! И кто тогда у него папа?..

Эта мысль вернула Тома к действительности. Опомнившись, он поднял перед глазами картонку с наспех начертанной надписью «Том Реддл. Литтл Хэнглтон». Что там солдат сказал? «В части есть. Проживает по адресу Литтл Хэнглтон вместе со своими стариками. Откомандирован в Дюнкерк». Это что же получается, папа сейчас на войне, а он сам едет к его родителям? К старикам, то есть…

Против воли Том заволновался, запоздало сообразив, что у него, возможно, всё же есть родственники. О, хоть бы это оказалось так! Заодно и узнает, почему его не забрали из приюта Вула!

Снова вспомнился Дамблдор, и Том напрягся, мучительно роясь в памяти, ища причину профессорского отчуждения. Ведь первое впечатление было… Высокий длинноволосый бородатый дядька, смешно представленный миссис Коул как Дамбертон и Дандербор, произвел на Тома смешанные чувства чего-то нереального и в то же время подарил ощущение опасности. Чем-то таким веяло от странного типа с подвязанной посередине каштановой бородой. Назвался он профессором Дамблдором, и от его звания у Тома всё так и захолонуло внутри — сучка Коул всё же настучала в психушку!!!

И это несмотря на уверения профессора, что он, дескать, не доктор, а учитель в каком-то чудном, чуть ли не цирковом учреждении. Хогвартс — как он сказал, школа чародейства и волшебства. Но перед этим Том успел изрядно перетрусить и почти что выдал себя с потрохами, приплетя Эми Бенсон и Дэнниса Бишопа, которых на самом деле спас в той чертовой пещере. Причем спасать пришлось именно своей необъяснимой силой, взглядом выдернуть сопляков из-под рушащейся скалы…

И разумеется, он чересчур разошелся на нервах, аж заорал, криком требуя доказательств. Том поморщился, вспомнив свои собственные вопли: «Я вам не верю. Она хочет, чтобы вы меня осмотрели, да? Говорите правду!» и потом ещё: «Не обманете! Вы из сумасшедшего дома, да? «Профессор», ага, ну еще бы! Так вот, я никуда не поеду, понятно? Эту старую мымру саму надо отпра­вить в психушку!»

А этот урод не придумал лучшего доказательства, как спалить его шкаф. Шкаф, в котором находилось всё имущество Тома, в том числе и деньги, накопленные им за два последних года! И ведь он и вправду магом оказался, сучара! Иначе как объяснить то, с каким восторгом Том перечислил «профессору» все свои умения и способности? А после и вовсе признался, что со змеями умеет говорить! Это-то он зачем сказал?

Хотя… Тогда казалось, что всё обошлось, припомнил Том. Профессора, похоже, оттолкнуло то, что мальчик проявил излишнюю самостоятельность, отказавшись от услуг Дамблдора. Но он и правда самостоятелен. Чуть ли не с пеленок.

Том видел, как обращаются с младенцами в приюте Вула, и подозревал, что сам в свое время находился в таком же положении, то есть лежал спеленутый целыми днями, имея контакт с окружающими только в периоды кормления и пеленания. Малыши же, чуть подросшие, сами вставали на ножки, беря пример с окружающих их ребят, и следуя тому же примеру, учились говорить. Так стоит ли удивляться чрезмерной самодостаточности Тома, которой он почему-то оттолкнул Дамблдора?

А Том действительно всё делал сам, с младых лет познав опасности большого города. Машины, незнакомцы, шпана, всё это так или иначе поспособствовало физическому и умственному развитию приютского ребёнка. И какой же наивной выглядела моральная потуга Дамблдора пристыдить мальчика насчет воровства! В Хогвартсе не терпят воровства. Ха!.. Да там вор на воре сидит и вором погоняет! Сколько он наворованного в тайничках старшекурсников находил, не перечесть. И нет, он не будет вспоминать, что именно обнаруживал в секретных заначках однокашников. Это всё же личное пространство кого бы то ни было…

Которое гад-Дамблдор нарушил, бесцеремонно вторгнувшись в сознание Тома. И вообще… Неприятный тип. Особенно на уроках. Добравшись до этого, Том задумался, вспоминая предвзятое отношение профессора к слизеринцам. Кажется, он и Тома стал особо рьяно ненавидеть после того, как Шляпа распределила его на Слизерин.

Тьфу ты, ну не гад ли?..

Подняв глаза, Том тихо спросил у девочки:

— Меня встретят? Моё имя с адресом на вокзале вписали, — пояснил он, приподняв картонку.

— Скорей всего туда уже телеграфировали, — утвердительно кивнула девочка. — При мне было несколько таких случаев, когда откуда-то с потолка находили родственников у абсолютных сирот. Во всех графствах бесперебойно работают телеграфы, принимающие срочные телеграммы. Так что не сомневайся, Том, твоих точно известили, и тебя наверняка ждут потрясенные родичи.

— Как тебя зовут? — невольно зауважал девочку Том.

— Марта Робинс, — улыбнулась спутница. — Селесту ты уже знаешь, а это Питер, — она кивнула на люльку.

— Марта, а ты правда уверена? — волнение Тома можно было понять. Поняла его и попутчица.

— Конечно, я уверена, — решительно тряхнула она локонами. — Вот на рубеже двадцатого века было похожее с жертвами землетрясения в Индии, тогда тоже по всей Англии родственников искали для детей, прибывших на пароходе в Плимут.

Эта отсылка к более чем известной истории успокоила Тома, и он облегченно обмяк на диване. Может быть, и правда не всё ещё потеряно и у него всё будет хорошо?..

Что ж, повесть заняла достаточно времени, за которое поезд успел несколько раз остановиться и высадить там-сям маленьких пассажиров. В такие моменты Том и Марта с Селестой стали свидетелями того, с каким трепетом встречают ребят взволнованные родственники: тёти, бабушки, дедушки, нянюшки, кузины и строгого вида учителя, срочно откомандированные в сельские школы. Школьный педсостав с людьми научных профилей тоже эвакуировали, как ценный ресурс.

В Честере сошли Робинсы, и до Литтл Хэнглтона Том доехал в полном одиночестве. Ну вот и его полустанок. Дежурный заглянул к Тому, объявил его остановку, проводил в тамбур и с мрачной бдительностью проследил за тем, чтобы мальчишка спрыгнул на перрон, после чего подал сигнал машинисту.

Состав медленно тронулся, мимо глаз Тома проплыли белые цифры «3749», номер локомотива, перехватившего его у Хогвартса. Ну и куда ты меня привез, а, поезд-похититель? С этими, слегка нервными мыслями, Том обернулся.

Встречали его двое: статный моложавый джентльмен, всем видом подчеркивающий свою сквайрскую принадлежность, и его невысокая жена, седая, но миловидная. Она-то и разбила стену отчужденности, не дав ей и возникнуть.

— О, Томас! Это же он, наш мальчик! Смотри — одно лицо! — всплеснув ладонями, воскликнула женщина. Подошла, протягивая руки, и крепко обняла опешившего детдомовца. До Тома как-то не сразу дошло, что его обнимает бабушка. Обнимает как родного.

Когда она отпустила Тома, подошел сквайр Реддл, пальцами приподнял лицо мальчишки за подбородок и придирчиво оглядел.

— Гм… Сходство, определенно, есть, — с некоторым удивлением констатировал он. И сжал плечо. — Внук, значит?

Том на это неопределенно дернул плечом, не будучи ни в чем уверенным. Этот жест, однако, был оценен дедом.

— О, и не из проходимцев, — одобрительно проворчал он. — Откуда ты, отрок? Мы с Мэри ни черта не поняли из телеграммы. Только и сообразили, что к нам едет Том Реддл, который только что уехал на фронт. С самого полудня голову ломали, что да почему, да зачем сыну вдруг потребовалось возвращаться назад? И с какого перепугу он вдруг стал ребёнком?

— В телеграмме было написано: «Ваш ребёнок Том Реддл едет из Лондона, встречайте», — пояснила бабушка, видя недоумение на лице мальчика. — Мы сначала удивились, потом подхватились на почту, узнавать время прибытия поезда из Лондона, и до настоящего момента думали да гадали, кто же к нам едет? А оказалось и впрямь родная кровиночка! Вот личико твое ну в точности лицо нашего сынишки в том же возрасте! Да, а сколько тебе лет, дорогой?

— Двенадцать, — негромко бормотнул Том.

Старики тут же со значением переглянулись.

— Мерр-ропа, — глухо прорычал Реддл-старший. — Всё же добилась своего, дурочка!..

— Ну тише, тише, родной, — Мэри предупредительно погладила мужа по руке. — Пора бы её уже и простить. Зато, посмотри, какой чудесный внук у нас! Да, кстати, а Меропа почему не приехала? — спросила Мэри, оглядывая пространство справа и слева от Тома.

— А она умерла. Родами, — растерянно пояснил Том.

Снова старики обменялись взглядами, на сей раз растерянными и искренне-недоуменными. Сообщение Тома явилось для них полной неожиданностью.

— Ладно, — собралась с мыслями бабушка. — Значит, тебя зовут Том? Как нашего сына?

— Мама назвала меня Том Марволо Реддл, — робко поправил мальчик.

— Да, всё верно, так звали отца Меропы, — покивала бабушка. Дед при этом неопределенно хмыкнул. И потянул мальчика за плечо со словами:

— Пора ехать, Том. И прошу тебя, не связывайся с дядькой Морфином. Он жуткий тип.

— А кто это? — поинтересовался Том, следуя к конному экипажу.

— Братец твоей матушки, — с досадой крякнул дед. — Живет по соседству. Так что, если увидишь его — держись подальше. Он чокнутый и даже опасен.

«А ещё волшебник, судя по отношению магглов, — прибавил про себя Том, забираясь в крытую повозку, запряженную унылой старой лошадью. — Надо будет проведать дядюшку, расспросить про маму».

Дом Реддлов возвышался на вершине холма и был виден отовсюду издалека. Богатый, викторианского стиля, сложенный из серого камня, особняк был окружен запущенным садом. Дед сполз с облучка и принялся распрягать кобылу, которая к концу пути выдохлась и стояла, опустив голову до колен. Поймав взгляд Тома, дед пояснил:

— Всех молодых лошадей забрала армия, оставив нам старых одров. Но Пассия наша ещё держится.

Кивнув, Том выпрыгнул из салона и подал руку бабушке. Та с благодарностью приняла помощь. И, ведя внука в дом, ухитрилась провести ладонью по волосам, вызвав у мальчика тревожные мурашки. Впервые в жизни Тома кто-то погладил. Просто так, безо всякой задней мысли, просто за то, что он был…

Чугунная ванна с горячей водой, мягкое лохматое полотенце и душистое мыло, одежка, сложенная на кровати… Не казенное серое тряпье, а добротная, крепкая, сшитая на мальчика Томовых лет, пахнущая нафталином. Папина.

Держа в руках черный пиджачок, Том растерянно замер, не зная, сможет ли он надеть на себя одежду, из которой вырос его отец? Отец, всю жизнь проживший в этом доме, тогда как он, Том, вырос в приюте. Сможет ли он это принять?

Но ведь поведение стариков говорило о том, что они ничегошеньки не знали о внуке! Получается, папа им ничего не сказал? Или он сам не знал? Маловероятно. Детей же не из воздуха берут…

Дилемма разрешилась тем, что Том не захотел облачаться в старую вонючую рвань и, смирившись, натянул на себя новую чистую рубашку, жакет, брюки на подтяжках и ботинки. И сразу почувствовал себя франтом.

Первые дни Том обживался, с предельной вежливостью держась со стариками, которые, впрочем, не особо его доставали. Но совместные обеды-ужины и завтраки-ланчи постепенно сблизили нечаянных родственников, объединенных общей тревогой — войной. С течением времени Том стал ловить себя на том, что с таким же волнением ждет почтальона и со страхом гадает, что он принесет — письмо от отца или похоронку?

И в таком же смятении Том смотрел на письмо от отца, адресованное ему… Серый конверт, пропахший порохом и машинным маслом, странно-бурые чернила из чего-то жженого, слова, написанные быстрым летящим почерком, скупо, по-солдатски.

«Здравствуй, сын.

Твое появление меня удивило, но раз мать говорит, что ты моя копия, то так и быть. Будь. Будь и жди меня. И береги моих стариков. Видимо, сама Судьба послала тебя к нам. Но скажу начистоту, как мужчина мужчине, твою мать я не любил.

Неизлечимая болезнь забрала мою возлюбленную Сесилию, мой огонек и цветочек. Твоя мать всего лишь воспользовалась сложившимся положением и ловко вовлекла меня в свои любовные сети. Я её не виню за обман, но и жить с ней не мог. Прости за это.

Очень хочется на тебя взглянуть. Надеюсь, война скоро кончится, и мы сможем увидеться.

Твой отец»

Буквы заплясали перед глазами, и Том поспешно опустил письмо на колени. Папа не знал о его рождении. Мама завлекла отца обманом, опоила, скорей всего… Чувствуя подступающее отчаяние, Том выронил лист из ослабевших пальцев и поднялся с кровати — надо было срочно с кем-то поговорить. Почему-то на ум пришел дядя Морфин. Да, скорей к нему! Может, он проронит свет на тьму неизвестности? Может, он утешит, расскажет хоть что-то хорошее про маму?..

Не откладывая дела в долгий ящик, Том выскользнул из дома, пересек территорию усадьбы и нырнул в рощицу, росшую через дорогу. Там, в глубине зарослей, ютилась лачуга Мраксов.

Морфин выглядел не просто пугающе — отвратно. Пегие патлы обрамляли заросшую испитую грязную рожу, бесцветные зенки умудрялись косить сразу во все стороны, одно в пол, другое в потолок… Тома аж затошнило при виде эдакого убожества — и это, простите, волшебник?

— Ты? — пустил змеиную слюну Морфин. И скривился, бешено пуча глаза. — Выродила-таки выродка грязная сквибка?!

Том холодно поднял брови — дескать, ты про кого это?

— Про твою мамашу, блядь! — вызверился Морфин. — Осрамила нас, потаскушка, ограбила, все ценности фамильные присвоила, сучка! Сквибиха драная, как посмела сбежать, не понимаю?! И в маггла ещё втюрилась, подумать только! Совсем позорище! — взвизгнув, Морфин схватил со стола пустую бутылку из-под виски и со всей дури кинул в сторону Тома. Тот увернулся, и бутылка разлетелась стеклянными брызгами, врезавшись в дверь.

— Успокойся, — хмуро попросил Том, заставив Морфина вздрогнуть.

— Ты говоришь на нём? — неверяще спросил он.

— Говорю, — зло отозвался Том. — Значит, сбежала мать? — вернулся он к теме разговора.

— А то! — Морфин пьяно покачнулся. — И не только она, ещё и папаша твой отчудил! Ага, бросил её, и правильно, гнида такая, мужа ей подавай! — выплюнул Морфин и снова покачнулся. — Обобрала нас, понял, перед тем как сбежать! Где медальон-то, а, медальон Слизеринов, где он? — Том не ответил. Морфин снова рас­палился, взмахнул новой бутылкой и закричал: — Правильно твой папашка поступил, с такими мразями так и надо поступать! А то ишь, прошмандовка, чего удумала: богатенького мальчика усушить приворотным да на себе женить, ты подумай только! Сги-и-инь!!! — ни с того ни с сего заверещав, Морфин запустил в гостя вторую бутылку. На сей раз Том счел благоразумным смыться.

Ну, картинка вроде бы прояснилась, виноватых, похоже, нет ни с той, ни с другой стороны, а есть сумасшедшая семейка, дочка в которой от безысходности удрала из дома, незаконно присушив ближайшего к ней парня…

Вот и весь сказ. Слабо улыбаясь, Том поднял глаза к небу. Спасибо тебе, паровоз с номером тридцать семь и сорок девять. И прости, Хогвартс, но учебу я продолжу после того, как закончится война, и я увижу и, наверное, обниму папу…