Секрет Добби (гет)

Вообще-то Гарри был прекрасным парнем, если не считать того, что он негодяй. Он был отчаянно храбрым, с самого первого курса закладывал на квиддичном поле такие финты, от которых болельщики Гриффиндора, включая МакГонагалл, хватались за сердце — а Гарри как-то вытягивал метлу из пике, чуть не чиркнув по земле охвостьем, и победно поднимал в руке снитч. На первом курсе Гарри сначала втравил Гермиону в аферу с Хагридовым драконом, а потом взял ее с собой в подземелье за философским камнем, и только когда он прощался с Гермионой между стен огня, она узнала от него, что он сознательно и твердо шел на встречу с духом Вольдеморта.

— Ты великий волшебник, Гарри, у тебя большое и благородное сердце, — сказала тогда Гермиона. — Верность и мужество — это то, чему нельзя научиться, и они важнее волшебства и книжек. Ты обязательно справишься.

Гарри после того приключения несколько дней провалялся в лазарете, Гермиона бегала к нему на каждой перемене и по несколько раз после уроков — Дамблдор сказал всем, что философский камень спасен, а про Вольдеморта не сказал ничего, и Гарри тоже молчал, у него всегда было много посетителей, и он шепнул Гермионе в ответ на ее расспросы, что им обязательно нужно поговорить наедине.

Гермиона поверила, что он ей все расскажет, и согласилась с ним, что такие разговоры нельзя вести при первом встречном — и после этого Гарри безобразно ее надул!

— Слушай, это было самое приятное, что я слышал во всей своей жизни, — сказал Гарри, когда они наконец остались одни. — То, что ты сказала про мое сердце и мое мужество. Если тебе просто не хватило времени, а ты хотела добавить, что хочешь за меня замуж, — я уже согласен.

— Ну какой же ты обалдуй! — воскликнула тогда Гермиона, покраснела и рассердилась, потому что Гарри валялся на больничной кровати, мило щурился на Гермиону, сняв очки, и ничего больше не собирался рассказывать.

— Обещай, что приедешь ко мне летом минимум на две недели, и я тогда все расскажу.

— Ты уже обещал, что расскажешь!

— Когда? — удивился Гарри. — Я просто сказал тебе, что хочу поговорить с тобой наедине — не мог же я повторить те твои слова при ком-то еще, я бы тогда вышел последним хвастуном.

— Хорошо, — решилась Гермиона. — Я к тебе приеду. Рассказывай.

— Я обещал, что «тогда расскажу». Приезжай, и ты все услышишь.

Гарри в этот раз услышал о себе много интересного, включая то, что он обманщик и негодяй, но в результате Гермиона все-таки к нему приехала, и Гарри, конечно же, встретил ее на платформе и привел ее домой за руку.

— Горжусь! — сказал им Джеймс Поттер с порога и подмигнул сыну, и понять это можно было только как: «Красавец, сынок, отличную девочку уболтал». — Горжусь знакомством с самой храброй и умной первокурсницей в истории Хогвартса, — и Джеймс протянул Гермионе руку.

Гарри рассказал Гермионе про Вольдеморта только на третий день, когда она уже совсем извелась от любопытства, пару раз пыталась его тузить и была за это поймана и совершенно бессовестно поцелована прямо в губы.

— Есть пророчество о том, что двоим нам не жить, и в конце погибнет либо Вольдеморт, либо я, — наконец сказал Гарри. — Он приходил за мной, когда я был еще ребенком, но мы все его тогда хорошо отогнали. Он пришел сейчас. Он придет снова.

Гермиона смотрела на Гарри большими испуганными глазами, она только теперь до конца поняла, куда уходил Гарри через стену пламени и какой жребий он кидал бестрепетной рукой. Раньше она читала о таких героях только в книгах: об Ахилле и Гекторе, Давиде и Голиафе, Сиде и Букаре, а теперь видела перед собой совсем юного мальчика, который решился выйти на поединок один за всех.

— Так что лучше ты уезжай, — посоветовал Гарри. — К тому же я негодяй, обманщик, повеса, сердцеед — у тебя вообще богатый словарный запас: ты, наверное, эксперт по негодяям. От меня лучше держаться подальше. А если мне повезет и Вольдеморт окончательно погибнет — тогда я приду к тебе сам.

Разумеется, Гермиона никуда не уехала.

Следующие два года прошли относительно нормально: Гарри играл в квиддич, нарывался на отработки и неприятности, дарил Гермионе букеты из наворованных в теплице цветов, громко спрашивал ее за завтраком, сколько раз он ей сегодня снился, мешал факультету выйти в лидеры по набранным баллам, поджигал непонятно чем весь восьмой этаж, который чуть не выгорел дотла, потом выводил факультет в лидеры по набранным баллам — и начинал во всеуслышание приглашать Гермиону приехать к нему на каникулы примерно за два месяца, словно нарочно устраивая из этих приглашений балаган, а потом долго ее уговаривал. На втором курсе Гермиона еще помнила о своем решении соглашаться, чтобы Гарри не подумал, что она испугалась и бросила его одного с грозящей ему опасностью, но к середине третьего курса про это уже забылось, и на Чемпионат мира по квиддичу Гарри вытаскивал ее с розыгрышами, хитростями и уговорами, которые продолжались весь май.

После чемпионата по квиддичу, на котором ее шокировало обращение Крауча с Винки, Гермиона взялась за дело освобождения домашних эльфов, а Гарри совершенно отбился от рук и каким-то образом не только закинул свою заявку в Кубок Огня, но и стал вторым участником Турнира от Хогвартса. Его считали жуликом и махинатором, а он только смеялся и уверял, что шалость удалась, он же был негодяй, это Гермиона расстраивалась из-за того, что ее серьезную и нужную идею защиты эльфов никто не принимал всерьез.

Как и во всех ситуациях, когда люди отказывались ее слушать, нужно было просить помощи у Гарри: он почему-то всегда находил для всех нужные слова, если его заинтересовать. Вот только беда была в том, что Гарри последнее время не интересовали ни учеба, ни эльфы, ни вселенская справедливость, а только она сама. Может, беда это была и небольшая, потому что на любые просьбы Гермионы Гарри откликался…

— Я так думаю, Гермиона, что у домовых эльфов должна быть история, как у любого народа, — сказал Гарри, а Гермиона в очередной раз удивилась его нестандартным идеям. — Они прежде всего должны понять, кто они такие, и остальные должны это понять — ведь у медведей или гиппогрифов нет истории, а вот у людей и гоблинов есть.

— Так ты действительно предлагаешь написать историю домовых эльфов? — воодушевленно сказала Гермиона, а Гарри только лукаво на нее посмотрел.

«Только не снимай очки, ну пожалуйста!» — мысленно попросила его Гермиона, а Гарри, конечно же, очки тут же снял: без очков он чуть жмурился и был похож на довольного молодого кота, и Гермиона не могла отделаться от мысли, что ей ужасно хочется сидеть и чесать этого кота за ушком, хотя делать это и опасно — кот смотрит на нее так, словно она для него — самое сладкое лакомство.

— А ты пообещай, что приедешь ко мне на Рождество, — предложил Гарри.

— Это нечестно, Гарри!

— Там будет очень интересная история про домовых эльфов, — пообещал Гарри таким тоном, что нужно было быть дурочкой, чтобы купиться на такой обман.

— А что еще там будет?

— У нас вкусные рождественские пудинги, — начал соблазнять Гарри. — Будет индейка — или даже гусь, ты только попроси. Будут фруктовые зефирки, которые взрываются во рту…

— Все, Гарри, я еду, — влез в разговор Рон, сидевший неподалеку.

— Я знал, что ты меня не бросишь, дружище, — с чуть насмешливой благодарностью сказал Гарри. — Со сладенькими зефирками я справлюсь сам, а от индейки и пудингов ты меня спасешь. Вот если бы у меня не было ни индейки, ни пудингов — вот тогда бы я заопасался, что ты сбежишь.

— Да ясен перец, — сказал простодушный Рон, который никогда не понимал, что Гарри над ним чуть подсмеивается. — Позвать на индейку и пудинги и ничего этого не дать — это как такое свинство называется? Понятно, что я после такого лыжи смажу.

— Так ты приедешь? — спросил Гарри у Гермионы каким-то особенным голосом, от которого она всегда краснела, словно вся гостиная застала ее у него на коленях.

— И не подумаю!

И, конечно, Гермиона опять приехала.

Лорд Вольдеморт был уверен, что ему нет равных ни в знании магии, ни в бою. Ему не нужна была помощь в эту сырую октябрьскую ночь, и пару юных выпускников Гриффиндора он не считал за соперников. Они напрасно надеялись на защиту Фиделиуса, потому что Хранитель Секрета предал Джеймса, и на свои палочки они тоже надеялись напрасно — но стоило Вольдеморту переступить порог, как непривычная, незнакомая сила выкинула Вольдеморта из дома и протащила его спиной по всему газону.

— Ты не тронешь моих хозяев! — заявил стоящий на пороге домовой эльф, вряд ли сил его было бы достаточно, чтобы сразить Темного Лорда, но на два надежных щита их хватило — а за то время, в которое Вольдеморт успел их снять, домовой эльф унес своих хозяев прочь, потому что антиаппарационный купол, поставленный Вольдемортом над домом, не мог помешать эльфу выполнить приказ его хозяина.

Направление аппарации можно было установить, хотя магией домовых эльфов Вольдеморт никогда не интересовался, и необычный след аппарации ему удалось бы расшифровать не сразу — или не удалось бы, этого выяснить не пришлось, потому что кто-то схватил задумавшегося Вольдеморта за шиворот и в мгновение ока перенес его в кабинет директора Хогвартса, в котором Дамблдор рассматривал мантию-невидимку, думая о том, не пора бы вернуть ее Джеймсу Поттеру — Фиделиус Фиделиусом, а и мантия может пригодиться.

— Здравствуй, Том, — спокойно сказал Дамблдор и вынул палочку. — Из Хогвартса нельзя аппарировать — так что, боюсь, нам придется разобраться с нашими разногласиями прямо сейчас. Я бы, конечно, предпочел развитие событий, при котором тебя не придется убивать…

Разумеется, Вольдеморт знал выход и из такой ситуации: как и домовые эльфы, фениксы могут аппарировать откуда и куда угодно, даже в Хогвартс и из Хогвартса. Вольдеморт заметил, что на жердочке дремлет феникс Дамблдора, и почти схватил чудесную птицу за хвост дерзновенной рукой — и вот этого Дамблдор уже спустить ему не мог.

— Хозяин Гарри все рассказал верно, — подтвердил Добби, стоя перед Гарри и Гермионой в кипенно-белой наволочке, похожей на римскую тогу. — Но хозяину Гарри не стоит сидеть на полу зимой. И его мисс тоже не стоит сидеть на полу.

С этими словами Добби исчез, а Гарри встал с ковра и подал Гермионе руку — потому что иначе Добби вернется и своими причитаниями заставит их встать все равно.

— Видишь, я же обещал тебе интересную историю, — сказал Гарри, а руку Гермионы он хитро не выпустил. — А теперь представь, что кто-то вроде тебя освободил бы всех домовых эльфов лет двадцать назад и создал бы из них независимую эльфийскую нацию, живущую в отдельных эльфийских селеньях. Меня бы в таком случае и на свете могло уже не быть.

— Но это же потрясающе, Гарри! — воскликнула Гермиона. — Этот подвиг станет первой главой в нашей истории домовых эльфов!

— Ну, может, когда-нибудь потом? — предположил Гарри. — Это же только мой отец догадался, каким мощным оружием может быть эльфийская магия, которую активирует приказ хозяина, — и выдумал три приказа, которые надолго отправили Вольдеморта в небытие. Кто знает, когда еще нам пригодится наше секретное оружие — может, если Вольдеморт погибнет навсегда, тогда можно будет рассказать.

— А, по-моему, нельзя так себя вести, — заявила Гермиона. — Вы лишаете Добби заслуженной славы: он сделал бóльшую часть работы и поднес Дамблдору Вольдеморта на блюдечке, а получил за это только чистую наволочку.

— Счастье Добби в том, что он служит бескорыстно, — пояснил Гарри. — Ты же обиделась бы, если бы я предложил тебе помочь мне — но за деньги? Будь наша воля, Добби все эти годы ел бы на золоте, мы-то знаем, чем мы ему обязаны. Но Добби ничего не хочет брать — эльф, который возьмет от хозяина плату, пусть даже одну монетку или старый носок, становится не членом семьи, а наемником. Может, даже его магия, которой после хозяйского приказа нет преград, после этого потеряет часть своей силы, и он станет так же слаб, как посредственный маг. Это же так естественно — за деньги никто не сделает очень многого, что люди делают из любви. Даже ваши Битлз поют: «Money can’t buy me love».

— Но ведь ты видел, как на Чемпионате мира по квиддичу Крауч обращался со своим эльфом, — напомнила Гермиона. — Это же ужасно, Гарри!

— Да, любовь не всегда бывает взаимной, — вздохнул Гарри, и, хотя Гермиона чувствовала, что уж очень тоскливым вышел этот вздох и это опять очередная хитрость, ей все равно стало совестно. Да, она прекрасно понимала, почему Лили бесилась на Джеймса целых шесть курсов, а Гарри бывал порой таким невыносимым нахалом, что не мог же молодой Джеймс быть еще хуже? Чего стоило только то, что Гарри наплел о ней и об их якобы романе в интервью Рите Скиттер! А еще того возмутительней были совместные колдографии Гарри и Гермионы, которые счастливые корреспонденты наделали для всех газет во время Рождественского бала — Гарри словно нарочно давал корреспондентам застать их двоих в самых двусмысленных ситуациях, прямо перед щелчком колдографа целовал ее в губы или подхватывал на руки и только смеялся потом ее негодованию.

Но ведь на седьмом курсе Лили сдалась, и Гермиона знала, что когда-нибудь она сама тоже сдастся — так почему не завтра и даже не прямо сейчас? Гарри во время этого несносного Турнира была нужна от нее поддержка не с книгами и с заданиями Турнира — про задания у Джеймса и Сириуса было столько идей, что Гарри мог перед каждым этапом выбирать решение жребием, кидая две игральные кости. А вот уверенность в себе, жгучее желание одолеть любую преграду — это не то, чему можно научиться или что можно купить, а то, что можно получить только даром, как и любовь — или получить вместе с любовью.

— Винки по-прежнему любит Краучей, даже если старший Барти ее прогнал, — уже серьезно сказал Гарри. — Можно заставить его принять ее назад, можно заставить его платить ей деньги, но он не станет ее от этого любить, и Винки все равно будет несчастна. Но так все-таки бывает редко, чтобы человек отвернулся от эльфа, который нянчил его детей, его самого или даже его отца. Чаще теперь бывает другое: вот представь, если бы мой отец не придумал тогда, как справиться с Вольдемортом, и Добби бы осиротел. Он не может жить без дома, не может не служить — вдруг бы его подобрали какие Малфои? Вот это был бы настоящий кошмар, эльф не должен жить у чужих людей, которые относятся к нему как к безотказной прислуге, сколько бы они при этом ему ни платили. Так что цели твоей «гражданской ассоциации» надо бы подкрутить — можно начать со спасения старых магических родов от вымирания, чтобы эльфы без нас не сиротели, — и Гарри глянул на Гермиону так озорно и провокационно, что ей захотелось залепить ему оплеуху, несмотря на все трогательные мысли о нем, которые только что пришли ей в голову.

А еще Гермионе нужно было задать Гарри важный вопрос.

— Гарри, сын Крауча, Барти-младший, давно умер в Азкабане, а вскоре умерла и его мать. Почему ты сказал, что Винки прогнал именно старший Барти? — спросила Гермиона и увидела, что попала своим вопросом в цель. — Почему ты говоришь, что Винки любит Краучей, если Крауч остался совсем один? Ты ничего не хочешь мне рассказать, Гарри?

— Ладно, — согласился Гарри, он в один момент стал серьезным и собранным. — Это наше семейное дело, так что твое желание быть соучастницей я не могу не приветствовать… — и Гарри снова ухмыльнулся, ну вот ничем его было с его шуточек не сбить!

— Прекрати! — потребовала Гермиона. — Ну пожалуйста, ну хотя бы раз поговори со мной серьезно.

— Вольдеморт разделил свою душу, и его нельзя убить, он словно привязан к этому миру невидимыми якорями — так объяснил Дамблдор, когда в 1981 году увидел смерть Вольдеморта своими глазами. С тех пор мы ищем эти якоря — помнишь, я тебе рассказывал, как еще в 1987ом Сириус сел в Азкабан на год за попытку ограбления Малфой-мэнора? Так вот, попытка была удачной, Сириус нашел один якорь. Помнишь, как в тот год, когда мы с тобой поступали в Хогвартс, летом пытались ограбить Гринготтс? Так отец с Сириусом его все-таки ограбили, и еще одного якоря не стало. Мне рассказывать дальше, или ты уже решила, что тебе не нужны такие родственники?

— Гарри, я убью тебя! — рассердилась Гермиона, у нее от услышанного дважды падало сердце, а Гарри снова за свое. — Почему ты любой, даже самый важный разговор превращаешь в попытку меня соблазнить?

— Потому что я еще своего не добился, это же очевидно, — широко улыбнулся Гарри. — Ты можешь прекратить это хоть прямо сейчас.

Гермиона прекрасно понимала, на что Гарри намекает, но прекратила это по-другому, просто повернувшись к Гарри спиной.

— Я так разговаривать не согласен и рассказывать ничего не буду, — заявил Гарри, Гермиона дернула плечом, а потом Гарри просто обошел ее и с игривым любопытством заглянул ей в лицо, чуть наклонив голову. — Ладно, так чуть лучше, но я отвечу только на твой вопрос. Младший Крауч жив и находится в Хогвартсе. Он ждет, когда во время одного из заданий Турнира у него появится шанс меня схватить или подсунуть мне портал, и тогда он перенесет меня на встречу с возрождающимся Вольдемортом. Там все и решится — Вольдеморт теперь смертен.

И вот этого Гермиона уже не выдержала. Гарри ее постоянно разыгрывал, все превращал в игру и переворачивал с ног на голову, и, если это очередной его трюк, она вообще больше никогда не будет ему верить и даже перестанет с ним разговаривать. Но ведь она видела своими глазами два с половиной года назад, как Гарри вышел на поединок с Вольдемортом — тогда против него был всего лишь дух, пусть и овладевший неловким, сопротивляющимся ему телом, а теперь Гарри собрался дать своему врагу возродиться и хотел схлестнуться с ним уже безо всякой форы.

— Гарри, не надо! — зашептала Гермиона, вцепившись в Гарри как утопающая в спасательный круг. — Не ходи, он тебя убьет! Останься со мной — ну если ты хочешь, чтобы я призналась, что люблю тебя, я сейчас скажу... что люблю, что уже не могу без тебя жить. Что я буду без тебя делать, Гарри? Ведь я больше никого не полюблю, ведь другого такого никогда не будет. Не бросай меня, слышишь?

— Всё, всё, — сказал Гарри и вытер ее слезы, а потом поцеловал Гермиону в соленые губы, но даже это не помогло вернуть ее в нормальное, знакомое ему состояние, в котором за такое ему попытались бы нарвать вихры. Гермиона прижалась к нему и была в его руках такой мягкой, что было видно, что она действительно ему сдалась, лишь бы быть с ним — а все остальное ей уже не важно. — Ты постоянно просишь быть серьезным и сказать наконец правду — ну и вот что вышло. Все же нормально будет. Я секретное заклинание знаю, его только нельзя произносить вслух. Разве что на ушко.

Но привычная игра не получалась: Гермиона не пыталась от него вырваться, не отказывалась с ним секретничать, не подозревала его в очередном розыгрыше, просто лежала обессиленная у него на груди, словно у нее больше не осталось ни слов, ни доводов.

— Слушай, я правда вернусь, — пообещал Гарри. — Если что, я как скажу: «Добби, хватай Вольдеморта за шиворот!»

Что-то хлопнуло, грохнуло, Гермиона отскочила в сторону, у ног Гарри появился уродливый скрюченный карлик с красными глазами, в руках у карлика была палочка, и Гермиона уже не успела бы наложить Петрификус — зато Гарри среагировал и ударил ногой по руке с палочкой, промазал по кисти и палочку надломил.

— Сволочь, воплотился все-таки! — крикнул Гарри, после того как в карлика полетел Ступефай, за ним Экспеллиармус, а Гермиона ничего не видела, потому что Гарри сразу же закрыл ее собой и просто запихивал ее себе за спину левой рукой, под правую она сунуться боялась, ведь Гарри постоянно что-то набрасывал в карлика: его, наверно, действительно готовили, чтобы он смог немного против Вольдеморта продержаться до прихода помощи.

— Добби, завяжи ему глаза! — велел Гарри. — Отец! Сириус! Вольдеморт здесь!

Джеймс и Сириус уже встали рядом с Гарри, появляясь из черных вихрей аппарации, и Гарри потащил Гермиону прочь.

— Уводи мать и своих ребят! — скомандовал Джеймс, и последним, что Гермиона слышала, был жуткий высокий вопль.

— Скотина, еще и в змею разделился, — сплюнул Сириус на полувозродившегося Вольдеморта, свернувшегося в клубок от боли.

— Добби, его змею! — приказал Джеймс, и через несколько минут все было кончено.

Гарри тем временем успел дотащить Гермиону до дома Батильды Бэгшот, по дороге закутав ее в свое пальто, а его друзья и однокурсники сбились на улице вокруг Лили, все-таки она была единственной взрослой. Сириус пальнул из палочки фейерверком, обозначая конец опасности, и Гарри попытался развлечь Гермиону историей про то, как он расколол золотое яйцо с подсказкой для второго тура.

— Если окажется, что русалки утащат именно тебя, потому что это ты — сокровище моего сердца, — с хитрой улыбкой сказал Гарри, раз Гермиона наконец начала на него реагировать, даже почти что так, как обычно, — а я тебя, конечно же, от них спасу — ты наконец поверишь в серьезность моих чувств и согласишься выйти за меня замуж?

— Думаешь, мне еще нужны какие-то доказательства, после того как ты только что закрывал меня собой? — спросила Гермиона и наконец первая поцеловала Гарри.