Неравнодушные - Немного внимания (джен)

Откуда и когда в их город приехали мистер и миссис Смилли, Гарри не знал. Тётя Петунья, которая обожала два раза в неделю встречаться с соседками в клубе важных домохозяек Литтл Уингинга и перемывать косточки всем мало-мальски общим знакомым, почему-то сначала обошла вниманием новых жителей соседнего Кленового переулка. Зато Дадли со своими дружками Полкиссом и Беннеттом тут же отправился на разведку, как только прослышал, что давно пустовавший дом номер шесть наконец-то обрёл жильцов. Правда, вернулся кузен уже через полчаса. На участке новоприбывших своих детей не было, а чужим (то есть, самому Дадли) они почему-то не очень обрадовались: Дадли потом не один день возмущённо распинался, как ему велели не мешать разгрузке вещей, не угостили традиционным яблочным пирогом в честь новоселья и не разрешили осмотреть дом. Стерпеть такое возмутительное пренебрежение к Дадли тётя, разумеется, уже не могла, и вот после этого о семействе Смилли заговорили и на Тисовой улице, и в Кленовом переулке, на Буковой и Каштановой аллеях. Конечно, же, исключительно очень плохо, потому что «наглые, хамоватые, отвратительные и просто ужасные» Смилли не оценили ничего. Ни старания Пирса Полкисса по дизайну их придомовой территории (а тот въехал в клумбу с пионами на велосипеде, поломал и выкорчевал с корнем почти все цветы), ни усердия Рика Беннетта (который, традиционно выгуливая своего стаффордширского бультерьера Тесси без поводка и намордника, не менее традиционно натравил его на одного из котов мисс Фигг), ни самих миссис Полкисс и миссис Беннетт, пришедших к Смилли на разговор, почему это их воспитанных и вежливых сыновей отчитывали за неподобающее поведение.

Гарри к новым соседям никак не относился и ничего по их поводу не думал. Он редко заходил в Кленовый переулок: свободного времени не хватало порой и на сон, а поручения тёти распространялись только на дом Дурслей, лужайку рядом с ним, а также на TESCO, единственный крупный супермаркет на весь Литтл Уингинг. Да и друзей у Гарри в его семь лет было негусто, то есть, их совсем не было. Все верили словам тёти, что он ужасный хулиган с дурной наследственностью от родителей-алкоголиков, и запрещали детям дружить с ним. Так что пригласить Гарри погулять и побегать по соседним с Тисовой улочкам никто не мог, вот и познакомиться с таинственными мистером и миссис Смилли у Гарри не было и шанса. Но всё же эти люди очень нравились ему. Они тоже, как и сам Гарри, оказались персонами нон-грата в местном сообществе, а ещё чуть ли не единственные на много улиц вокруг не стали лебезить и угождать троглодиту Дадли и его оголтелой компании. Это было очень круто!

Но потом случай всё-таки свёл Гарри с семьёй Смилли. К тёте и дяде должна была приехать в гости дядина сестра, тётушка Мардж, разумеется, со своими обожаемыми бульдогами. Да ещё на целых две недели! За три дня до её приезда тётя с самого утра встала к плите, отправив Дадли гулять (и дав ему десять фунтов на карманные расходы), а Гарри — в супермаркет. Ему, в отличие от кузена, достался список того, что нужно купить, на два тетрадных листа. В один заход принести всё это на Тисовую улицу никак не удалось бы, и Гарри, подавив страдальческий вздох, поплёлся на другой конец Литтл Уингинга в первый из предстоящего множества раз за день.

Кое-как он доволок до дома Дурслей первые пакеты с бакалеей и фруктами. Тётя Петунья критически осмотрела их и, вооружившись мокрым полотенцем, одним шлепком отправила Гарри обратно в дорогу.

— Что ты принёс, негодник? Я на горячее, по-твоему, что подавать должна, апельсины в хлебных домиках? Чтобы через пять минут у меня были всё мясо и рыба, что я написала!

— Да, тётя, — уныло ответил Гарри, прекрасно понимая, что вернуться в супермаркет и обратно он не успеет ни за пять минут, ни за пятнадцать.

В этот раз пакеты получились куда тяжелее, а ещё они были ужасно холодными. Тётя заказала как охлаждённое мясо, так и много замороженного, и все эти ледяные рулеты и комочки проморозили Гарри ноги, не успел он даже выйти со стоянки у супермаркета.

— Молодой человек!

Никаких других мужчин вокруг не было, поэтому Гарри обернулся, хотя и понимал, что вряд ли это звали его. Гарри Поттера, что в квартале Тисовой улицы, что в школе или том же TESCO предпочитали не замечать, если и замечали, то пренебрежительно кривились, глядя на его поношенную, чересчур большую одежду и разваливающиеся кроссовки.

— Да, вы, вы!

Гарри улыбалась (и совсем не презрительно) миловидная шатенка, возрастом чуть постарше тёти Петуньи, стоявшая возле большой и красивой машины. Намного больше и красивее того автомобиля, который недавно купил дядя Вернон.

— Вы что-то хотели, мэм? — Гарри постарался говорить как можно вежливее, что, на деле, было очень, очень сложно. С ним мало кто общался, кроме Дурслей или школьной учительницы, но первые только ругались, а мисс Филипс... ну, в общем-то, тоже. Переброситься с кем-то парой слов нормально получалось, наверное, всего несколько раз в год, и Гарри почитал это за счастье.

— Вы ничего не перепутали, молодой человек? У вас очень тяжёлые покупки. Слишком тяжёлые для такого юного джентльмена.

— Нет, мэм, всё в порядке. Мне совсем не тяжело, — соврал Гарри, мигом вспомнив, что тётя запрещала ему с кем-либо обсуждать свои дела по дому и хозяйству. То было сказано очень давно, и пусть тётя уже несколько лет как не повторяла свой запрет, он, наверное, ещё действовал. Да никто из соседей или продавцов ничего никогда и не спрашивал. Все привыкли, что неблагодарный сын неблагодарной сестры миссис Дурсль таким образом отрабатывал проживание в этой досточтимой семье. — Я пойду, с вашего позволения, мне ещё далеко идти.

— Тогда, может, мы хотя бы вас подвезём? — не унималась женщина. — Если уж далеко идти. Не подумайте, что я лезу не в своё дело, юноша, но там, откуда родом мы с Уильямом, дети не носят сумки больше них самих. Садитесь, пожалуйста, — и она приглашающе распахнула пассажирскую дверцу своего автомобиля. — Доедем, куда нужно.

Пакеты были настолько тяжёлыми, что Гарри казалось, будто его руки растянутся до самой земли, как резинки, и навсегда останутся такими. В очередной раз получив замороженным мясом по колену, он вздрогнул и на какой-то миг горячо пожелал и вправду поехать домой на столь шикарной машине. Но стоило представить реакцию Дурслей, что они выскажут ему и наговорят этой милой, добродушной женщине, как весь энтузиазм мгновенно угас. Гарри с сожалением отступил на шаг.

— Благодарю, мэм, не нужно. Я справлюсь сам, я привык.

— А я настаиваю. Детям нельзя носить тяжести, даже поднимать их нельзя. Уильям, ну, подтверди же ты.

С водительского места медленно выбрался мужчина и выпрямился рядом со своей спутницей.

— Само собой, что нельзя, — согласился он, огладив широкие и иссиня-чёрные усы. Тоже, кстати, смотревшиеся гораздо лучше, чем у дяди Вернона. — Кто тебя так нагрузил, малец? Хотел бы я этому человеку в глаза посмотреть да спросить кое-что...

— Не пугай ребёнка, Уильям, — строго заметила женщина. — Видишь же, у молодого человека не всё в порядке в семье, но он, как истинный англичан, не жалуется, а пытается достойно выйти из ситуации.

Она подмигнула, и Гарри от неожиданности растерялся. Его что, жалели? Гарри давно уже не жалели, никому и в голову не приходило. А какие-то незнакомцы... мало того, что сочувствовали, так ещё и очень настойчиво предлагали помощь. Гарри, может, и хотел бы проехаться на такой замечательной машине, а не тащить на себе осточертевшую уже поклажу (тем более, что за остальной частью списка придётся наведаться в магазин ещё раза два), но не имел права на подобную роскошь. Мясо подтает, из пакетов потечёт сок и испачкает салон, и сам Гарри своей старой одеждой мог что-то испортить.

— Простите, но я вас совсем не знаю, а тётя запрещает мне садиться в машину к незнакомым людям.

— Лидия. Миссис Лидия Смилли, — женщина даже изобразила шутливый реверанс, — а этот статный, но не особо неразговорчивый джентльмен — мой муж, мистер Уильям Смилли.

— Будем знакомы!

— А как вас зовут, молодой человек?

Гарри подумал, что ничего плохого в том, чтобы назвать своё имя, нет и потому произнёс:

— Я Гарри. Гарри Поттер.

— Вот и замечательно.

От лучистой улыбки шатенки, оказавшейся той самой миссис Смилли, которую тётя Петунья столько раз порицала, осуждала и всячески охаивала, Гарри вдруг сделалось очень тепло, и он тоже улыбнулся. Это было такое странное, необычное, ни на что не похожее чувство — что Гарри кому-то нравился, а не вызывал отторжение и гнев.

Но чтобы не подвести Дурслей, он должен был поблагодарить за знакомство и поскорее уйти. Только уходить как раз и не хотелось. Гарри понимал: если ему ещё раз предложат помощь, он уже не сумеет отказаться. Ну, не получится сказать «Нет, спасибо» людям, которые, невзирая на его внешний вид и имя (а про ужасного хулигана Поттера знали все на много улиц вокруг Тисовой), не только запросто разговаривали с ним, но и искренне переживали.

Гарри замер в болезненно-щемящем восторге, когда миссис Смилли задорно кивнула на машину:

— Запрыгивай, Гарри Поттер.

Мистер Смилли не дал ему донести пакеты самому, сразу же отобрал и даже крякнул от натуги. Смущённый Гарри устроился на заднем сиденье и с благоговением огляделся. Вокруг было всё такое новое, чистое, сверкающее и приятное наощупь! Дядя Вернон крайне редко возил Гарри на машине, в последний раз аж два года назад: ему требовалось удалить зуб, случай был какой-то очень сложный, так что местный стоматолог отказал и велел ехать в Лондон. Ох, и испереживался тогда Гарри! Его гораздо больше пугала опасность испортить что-нибудь в салоне автомобиля, чем само удаление зуба, и полные ужаса минуты, когда дядя по возвращении домой чуть ли не с лупой проверял сиденье, Гарри помнил до сих пор. А уж опозориться перед миссис и мистером Смилли, — Гарри и в мыслях такого допустить не мог! Поэтому сидел тихо, как мышка, сложив руки на коленях и на всякий случай старался лишний раз не смотреть по сторонам.

Но всё обошлось, волновался Гарри напрасно. Его домчали до Кленового переулка с ветерком, буквально за несколько минут, он даже немного расстроился, что всё случилось так быстро. Миссис и мистер Смилли оказались и вправду очень милыми и приятными людьми, и хотя они и интересовались его жизнью, но вопросы задавали мягко и ненавязчиво. Гарри многих трудов стоило не проговориться и не опозорить Дурслей, однако он был не в обиде. Ещё эти уважаемые господа много рассказывали о себе: за несколько минут Гарри успел узнать, что они раньше работали в администрации городка на юге Англии, где и жили, а теперь перебрались ближе к Лондону, что у них двое детей, которые гостят сейчас у бабушки с дедушкой в Бате, ещё есть собака и два кота, что они уже почти обжились здесь, но большинство их соседей — просто ужас, склочные сплетницы с невоспитанными детьми. Положа руку на сердце, с последним Гарри не мог не согласиться, только вслух признаться не смел.

Заминка вышла в самом конце, когда Гарри попросил высадить его в Кленовом переулке.

— Подожди-ка, парень, разве ты на нашей улице живёшь? Я бы тебя точно запомнил.

— Нет, сэр, — Гарри смутился и покраснел, — я живу на Тисовой.

— Так в чём проблема? — не понял мистер Смилли. — Говори, куда, я подвезу прямо к дому.

— Не надо, сэр, я сам дойду! Вы и так меня... мне очень помогли, — промямлил он, ещё больше стушевавшись. Сидевшая впереди миссис Смилли обернулась и посмотрела на Гарри, вроде как пристально, но так по-доброму и непонимающе, что он сам не понял, как выпалил: — Тёте это не понравится.

— Твоей тёте не понравится, что соседи помогли ее племяннику? Привезли его практически к дому с такими огромными пакетами? Она у тебя кто, рабовладелец?

— Уильям! Это очень грубо!

Гарри поймал взгляд мистера Смилли в зеркале заднего вида и понял, что тот ещё сдержался, а на самом деле хотел высказаться гораздо хуже. Сам Гарри, едва речь зашла о Дурслях, съёжился и вжал голову в плечи, чтобы его лишний раз не спрашивали. Не мог же он сказать, что по-настоящему думал о своих родственниках! Что, если его не так поймут? Донесут, даже случайно, Дурслям? А если и не донесут, вдруг эти добрые, отзывчивые люди оскорбятся на такое неуважение к родной тёте, приютившей у себя нищего сироту? Нет, Гарри не хотел, чтобы миссис и мистер Смилли, которые искренне улыбались ему, уважительно говорили, позволили покататься на такой чудесной машине, примкнули к рядам тех, кто не замечал Гарри Поттера или считал зазорным общаться с ним. Гарри даже зубы стиснул, чтобы ни за что, ни в каком случае не проговориться.

Посверлив супруга сердитым взглядом, миссис Смилли вздохнула и осторожно сказала:

— Может быть, всё-таки передумаешь, Гарри? Скажи, в каком доме ты живёшь, и мы поговорим с твоей тётей. Должна же она понимать, что так нагружать маленького ребёнка просто чудовищно!

У Гарри, который не помнил, когда его в последний раз называли ребёнком, тем более маленьким, в горле встал ком. Стало очень больно и очень, ужасно, просто запредельно стыдно, хотя он не понимал, за что и почему. Осознавал Гарри лишь одно: нужно бежать от миссис и мистера Смилли и поскорее, не то он расплачется прямо у них на глазах, и тогда они подумают... подумают...

— Вы можете высадить меня здесь, сэр? — еле слышно попросил он.

Помолчав, мистер Смилли всё-таки остановил машину и помог Гарри вытащить тяжеленные сумки на тротуар. Миссис Смилли, следившая за своим мужем, выглядела одновременно потрясённой, огорчённой и решительной, ну, насколько Гарри мог рассмотреть, а он поглядывал на взрослых украдкой, борясь со всё не отступавшими слезами и тихонько шмыгая носом.

— Ты точно не хочешь, чтобы мы довезли тебя прямо до дома? — спросила она напоследок и, когда Гарри упрямо помотал головой, взяла его за руку и указала на симпатичный коттедж на другой стороне улицы. — Видишь этот дом? Здесь и живём мы с Уильямом. Если мы что-то сможем для тебя сделать, то обращайся, не стесняйся.

Сил хватило лишь на то, чтобы кивнуть, но Гарри понял, что это невежливо, и кое-как выдавил:

— Да, мэм. Большое спасибо, мэм, вы очень добры.

— Не стесняйся, хорошо? А знаешь, что? — миссис Смилли чуточку повеселела. — Приходи к нам завтра на чай. Надо же отметить новоселье! Я перезнакомилась почти со всеми соседями в округе, но, если честно, не хочу приглашать кого-нибудь из них. И речь даже не о манерах, они как люди оставляют желать лучшего. А ты мне очень понравился. Так что обязательно приходи. Будет сливовый пирог, мои дети просто обожают его. Ты любишь сливовый пирог, Гарри?

— Да, мэм.

Наверное, Гарри любил все пироги, пирожные и торты, какие вообще существовали, но только потому что ни разу ни одного из них не пробовал. Тётя частенько баловала дядю с Дадли домашней выпечкой, гордилась своим кулинарным мастерством и пухлой книгой рецептов, но самому Гарри от её кондитерских, и не только, изысков не перепало ни кусочка. Сливовый пирог... Гарри согласился бы и на простенький, негорелый тост без всего, что уж говорить о настоящем пироге с начинкой! Слюны набежало так много, что он шумно сглотнул, миссис и мистер Смилли не могли не услышать. Гарри весь покраснел от стыда и заторопился домой. Не хватало ещё, чтобы и живот заурчал от голода, как тогда ему в глаза смотреть новым знакомым?

После неловкого, скомканного прощания (всё-таки пришлось дать слово, что он обязательно обратится за помощью к Смилли, если потребуется) Гарри потащил ставшие ненавистными пакеты на Тисовую. После комфортабельной поездки ноша потяжелела как будто вдвое, если не втрое, но Гарри велел себе не жаловаться. Если бы не эти покупки, он бы не познакомился с замечательной миссис Смилли и немного пугающим, но вполне искренним мистером Смилли. Не получил бы приглашение на чай и сливовый пирог — единственный со всей округи. Эти добрые люди не погнушались общаться с Гарри, как с равным, не посмотрели на то, что он был ненормальным уродцем, ужасно выглядел и едва-едва умел вежливо разговаривать. Да они после того, как попрощались с Гарри, не ушли сразу же домой, а остались стоять, словно провожали его... На перекрёстке Кленового переулка и Тисовой улицы Гарри обернулся: оба Смилли всё ещё присматривали за ним, а миссис Смилли даже улыбнулась и помахала рукой. Но он так и не решился как-то ответить.

На обещанный сливовый пирог Гарри не попал. Не потому, что тётя Петунья загрузила его невообразимым количеством дел из-за приезда тётушки Мардж, то есть, загрузила, конечно, но это было не главное. Как бы Гарри ни хотел отведать вкуснющий пирог, он понимал, что ему попросту не место в том светлом и красивом доме Смилли. Он же дурак, чокнутый, ненормальный псих, сын алкоголиков и наверняка сам будущий алкоголик, куда уж ему? Миссис и мистер Смилли пока ещё не обжились в Литтл Уингинге, не знали местных порядков, обычаев и не разобрались, какие люди тут жили. Они же позвали Гарри от безысходности, они сами так сказали! Нечего было надеяться на иное… Гарри и не успел особо увериться, что он заслуживал хорошего обращения, тётя постаралась, напомнила, отчитывая за нерасторопность, лень и нежелание помогать. Нет, правильно, что Гарри не пошёл к Смилли, он совсем не из их круга, он недостоин. Однако ночью обида и горечь всё же взяли верх, и Гарри, крутившийся на своём матрасике в тщетной попытке заснуть, в конце концов отчаянно расплакался. В чулане можно было, всё равно его никто не видел, ни Дурсли, ни милые, замечательные Смилли, перед которыми не хотелось опозориться. Заснул Гарри, устав, лишь под утро, зато ему впервые снились не безликие отец с мамой, от которых не осталось и фотографии, а улыбающаяся миссис Смилли и подбоченившийся мистер Смилли. Их красивый добротный дом в два этажа, выкрашенный в нежно-голубой цвет, что разительно отличало его от однотипной и унылой Тисовой улицы. Их дети, играющие с собакой и кошками на лужайке. Пускай всего лишь во сне и ненадолго, но Гарри чувствовал себя таким же, как они: живым, счастливым и нужным.

С приездом тётушки Мардж существование Гарри сделалось ещё хуже, ведь колкостей и всяких неприятных слов ему доставалось теперь в разы больше. С собой эта неприятная особа, искренне считавшая Гарри настоящим будущим преступником с его-то наследственностью, привезла даже не двоих, как обещала сначала, а троих собак: Задиру, Хватня и Кусача. Тётя Петунья пришла в тихий ужас, однако вслух так ничего и не произнесла, тётушка Мардж же не понимала намёков, ну, или делала вид, что не понимала. Слава Богу, кормить и выводить гулять тройку злобных, неуправляемых тварей в собачьей шкуре она предпочитала исключительно лично, не доверяя никому, особенно Гарри. И хорошо, потому что Задира в первый же день здорово тяпнул Гарри за ногу, порвав последние целые штаны и изгваздав их кровью. Тётя Петунья и слушать не стала, сразу сказала, что он сам виноват, долго ругалась и зашивать одежду отказалась наотрез. Гарри попытался сам, но собачьи клыки так изуродовали ветхую ткань, что ничего хорошего не получилось: одна штанина стала короче другой, а из грубого, некрасивого шва во все стороны торчали нитки. Дадли показалось ужасно забавным, что его кузену теперь придётся ходить по Литтл Уингингу совсем как бродяжке, он тут же рассказал своим дружкам, а те разнесли по всей округе. За Гарри, где бы он ни оказался, летел шлейф из новых, куда более обидных оскорблений. Очень сильно болела нога: у тёти еле-еле удалось выпросить бинт, чтобы замотать рану, а уж о других лекарствах или посещении врача и речи не шло, так что по скорости Гарри напоминал больную улитку. В таком состоянии, случись что, он бы попросту не сумел убежать от проклятых собак, тётушка Мардж и примкнувший к ней Дадли, почувствовавший новую интересную забаву, только и делали, что науськивали на Гарри всех трёх псин. Так что на Тисовой он старался проводить как можно меньше времени, рассудив, что обидные слова и косые взгляды, конечно, тоже кусаются, но с меньшими последствиями, чем собаки.

— Я совершенно забыла предупредить тебя, дорогая Мардж, чтобы ты ни в коем случае не водила своих питомцев по этому ужасному Кленовому переулку.

Услышав знакомое название, Гарри, отмывавший коридор от грязных следов лап (бульдоги выворотили из земли стоявший у двери фикус), пока Дурсли заканчивали обед, навострил уши.

— Это ещё почему? — изумилась та.

Со своего места Гарри не мог увидеть тётю Петунью, но по многозначительной паузе очень живо представил себе, как она поджала губы и прижала пальцы к вискам, выражая своё негодование.

— Там поселились совершенно жуткие люди. Мало того, что не обошли всех и не представились, как полагается после новоселья, так ещё и принялись свои порядки наводить.

Почувствовав прилив вдохновения, тётя тут же выложила всё, что знала о Смилли, щедро прибавив несуществующих подробностей. Наверное, она рассчитывала, что тётушка Мардж возмутится таким неуважением со стороны новоприбывших, но Гарри показалось, что ту куда больше разозлило замечание насчёт собаки Беннеттов, чем обиды единственного племянника и золовки. По крайней мере, свою негодующую речь тётушка Мардж начала с того, что это некоторым людям нужно намордники носить, а её собаки будут гулять, как захотят и где захотят. Было ясно, что она чисто из принципа и вредности отправится выгуливать своих бульдогов в Кленовый переулок. Три чудовища будут беспардонно взрывать лапами хорошенькую лужайку у дома миссис и мистера Смилли, бесконечно лаять, брызгая слюной, на хозяев, а то и покусают... Вообразив себе это, Гарри зажмурился, затряс головой, а в следующий миг, даже не задумавшись о возможном наказании, бросил тряпку и на цыпочках подошёл к двери. Нужно предупредить миссис Смилли! Гарри не мог позволить, чтобы из-за его глупых и грубых родственников пострадали такие хорошие люди!

Из дома он выскользнул, едва убедившись, что Дурслям до него не было никакого дела. Дружков Дадли поблизости не наблюдалось, но Гарри был так взволнован услышанным и торопился, что, наверное, не заметил бы никого, даже столкнувшись нос к носу. Всю Тисовую улицу и несколько особняков Кленового переулка Гарри пробежал на едином дыхании, не чувствуя боли в ноге. Вот и тот самый хорошенький коттедж, который с первого взгляда так ему приглянулся. Окна на первом этаже открыты, стало быть, кто-то дома. Как повезло!

— Миссис Смилли! — позвал он, задыхаясь. — Миссис Смилли!

Внутри негромко, даже лениво, гавкнула собака, но Гарри вздрогнул: судя по всему, животное было далеко не маленькое.

— Тихо, Джегги, тихо. Что случилось?

Заслышав знакомый голос, он воодушевился, вскарабкался на крыльцо и снова окликнул миссис Смилли. Через несколько секунд та появилась в окне.

— Гарри? Здравствуй, маленький! А мы так ждали тебя позавчера. Почему ты не пришёл?

— Миссис Смилли, там моя тётя!.. То есть, она мне не тётя, она сестра дяди Вернона. Её зовут тётушка Мардж, она разводит бульдогов и сейчас приехала погостить со своими собаками, они очень невоспитанные и...

— Постой, Гарри, не тараторь. Давай я тебя впущу, и ты всё спокойно расскажешь.

Но именно что спокойного рассказа не вышло. Едва миссис Смилли открыла дверь и увидела Гарри, она ахнула и втащила его в дом.

— У тебя же кровь идёт, Гарри! Что случилось? Ты с кем-то подрался? Упал и ударился? А что на тебе надето?

Несмотря на все возражения, Гарри усадили в кресло в гостиной, а миссис Смилли, исчезнув на пару минут, вернулась с аптечкой и серыми летними шортиками, принадлежавшими, видимо, кому-то из её детей. Гарри порывался отказаться: он ведь должен был объяснить миссис Смилли, какая опасность грозила ей от тётушки Мардж, но та не слушала. Безукоризненно вежливым, но непререкаемым тоном приказала стянуть ветхие штаны (спасибо, что отвернулась, иначе бы Гарри сгорел от стыда), размотала неумело сделанную повязку и. пришла в ужас. А ещё и очень-очень рассердилась, у миссис Смилли даже глаза потемнели так, что стали казаться совсем другого цвета, чуть ли не карими вместо серых. Она промыла Гарри рану и обработала её каким-то порошочком, который щипался и пах больницей, хотя по сравнению с тем, как кусался Задира, было совсем не больно, Гарри даже и не пискнул. Помня о реакции Дурслей, он не хотел говорить, что произошло, но миссис Смилли спрашивала, убеждала и уговаривала так искренне, а Гарри страшно хотелось поверить, что ей действительно важно знать, что он не заметил, как рассказал всё. Про Задиру, про тётушку Мардж, про тётю Петунью и дядю Вернона, про Дадли и его прихлебал. И про чулан проболтался, и про свои обязанности по дому, что уж совсем нельзя было упоминать при посторонних. Хотя та же миссис Полкисс знала, что Гарри живёт в чулане, но её это совсем не трогало.

— То есть, — медленно и даже немного зловеще проговорила миссис Смилли, — ты живёшь у своей родной тёти после того, как твои родители умерли? Живёшь в чулане, носишь рванину и старьё, да ещё и обслуживаешь эту наглую и грубую семью? Готовишь, моешь и убираешь?! Тебе же только семь лет!

— Мэм, через месяц мне исполнится восемь, — пробормотал испуганный её злостью Гарри. Может быть, миссис Смилли не понравилось, что ему не так уж и много поручают? — И тогда тётя доверит мне делать ещё что-нибудь. Вы не думайте, мне нетрудно! Должен же я отплатить тёте, что они не отдали меня в приют.

— В приютах дети и то живут лучше, чем ты! Гарри, поверь мне, твои родственники не имеют права обращаться с тобой так. Это просто бесчеловечно! Подожди-ка меня здесь, нужно кое-что сделать.

Миссис Смилли вскочила на ноги и стремительно перешла в прихожую, где сняла трубку стоявшего на тумбочке телефона. Вообще не понимая, чего теперь ждать, Гарри как сидел — с вытянутой и перебинтованной ногой, — так и замер. Он и хотел бы не подслушивать, но миссис Смилли говорила очень громко и эмоционально. Несколько раз она повторила, видимо, мужу, что они (кто это «они»?) ужасны, и надо было не ждать и тратить время на сбор доказательств, а сразу же действовать. Потом миссис Смилли спросила, если идти сейчас, успеют ли они взять кого-то из службы: наверное, хотела, чтобы сразу приехали те люди, которые ловили бездомных собак. Долго она говорила по телефону, очень долго. Гарри за это время бы несколько раз перемыл всю посуду после завтрака Дурслей, а они частенько пачкали тарелки исключительно для того, чтобы нагрузить его работой (Дадли — уж точно). Тётушка Мардж наверняка была уже на полпути к Кленовому переулку: он напряжённо вслушивался, боясь услышать лай её псов, и каждый раз выдыхал с облегчением. Нет, ещё не идут. Только если они задержатся ещё больше, то, наверное, подъедут уже те ловцы, которых по телефону просила прислать миссис Смилли. А если Задиру, Кусача и Хватня схватят и запихают в специальный фургон… ой, что же тогда сделает и скажет тётушка Мардж! У Гарри сердце затряслось как безумное. Но миссис Смилли, конечно, права абсолютно, собаки тётушки ужасны. Всем будет лучше, если их поместят в приют, и милый, уютный дом миссис Смилли не пострадает. Ради этого Гарри согласен был стерпеть любое наказание от Дурслей. Что оно будет, он и не сомневался: тётушка Мардж наверняка же увидит его здесь и доложит дяде с тётей, а тем только дай лишний повод запереть Гарри в чулане.

Ничего страшного, Гарри переживёт! Он просто не мог поступить иначе, не мог не прийти. Миссис Смилли с супругом единственные, кто хорошо относился к нему, Гарри обязан был помочь им хоть как-то! А то миссис Смилли совсем не похожа на женщину, которая сумеет за себя постоять. Она и ругаться-то не умела по сравнению с его родственниками. На эмоциях говорила по телефону и то, даже толком голос не повысила. Вот Дурсли и прикрикнуть могли, дядя нередко хватался за ремень, больно сжимал и дёргал Гарри за руку или ухо выворачивал так, что оно несколько дней болело и жилось. У Гарри до сих пор ещё не сошли синяки за прошлонедельную оплошность, когда он, подавая Дурслям кофе за завтраком, уронил чашку прямо дяде на ноги. А за тот единственный раз, когда Гарри по итогам школьного семестра получил оценки лучше, чем Дадли, его выпороли ужасно больно, он несколько дней не мог ни сидеть, ни на спине лежать. И тётушка Мардж была такая же громкая, грубая и злая, как дядя Вернон, куда миссис Смилли до неё.

— Всё хорошо, Гарри, — миссис Смилли положила трубку и улыбнулась. Выглядела она взбудораженной, решительной и почему-то довольной. — Посидишь ещё немного один? Я кое-кого жду, мне нужно подготовиться.

— Да, мэм, конечно.

Проходя мимо него, к лестнице, миссис Смилли ласково взъерошила Гарри волосы, и он аж дыхание задержал — таким лёгким, нежным и непривычным был этот жест. Вот бы так всегда…

Оставшись один (ну, как один — где-то ещё на первом этаже находилась та большая собака), Гарри нерешительно осмотрелся. Гостиная была примерно такого же размера, как и у Дурслей, но несоизмеримо уютнее и теплее. Причём, он не сумел бы чётко объяснить, почему и из-за чего, однако здесь хотелось задержаться как можно дольше. Интересно, если хорошенько попросить, миссис Смилли согласится, чтобы Гарри иногда помогал ей с уборкой? У неё же двое детей и столько животных, наверное, ей очень тяжело. А Гарри бы, приходя, представлял себе, что он тоже живёт в этом прекрасном доме… На каминной полке обнаружились большие красивые часы в деревянном корпусе необычного цвета. Гарри глянул на циферблат и, не сдержавшись, ахнул. Полчаса! Он находился у миссис Смилли уже целых полчаса, но тётушка Мардж всё ещё не появилась. Когда Гарри убежал, она вот-вот уже собиралась на прогулку, как раз допивала чай. Это что же, тётушка Мардж решила не рисковать и не устраивать скандал? Потрясающе! Гарри так боялся, что миловидная, благожелательная и добросердечная миссис Смилли не сумеет переспорить тётушку и защититься, а, оказывается, переживал он напрасно. Если тётушка до сих пор не пришла, то уже и не придёт: за режимом своих собак она следила строго и не допускала никаких задержек ни в кормлении, ни в выгуле.

Вот только… Гарри внезапно стало нехорошо. У него будто всё заледенело внутри и одновременно жглось, как открытое пламя. Тётушка Мардж не придёт, но миссис Смилли уже завелась и вряд ли остановится. Даже если попытаться её остудить, она не послушает Гарри — по-своему, по-хорошему, однако не послушает. Она уже и людей каких-то специальных позвала. А ну, если отказаться от их услуг, то придётся платить штраф? Тогда миссис Смилли наверняка разозлится на Гарри. Да и не будет она ни от кого отказываться! Может быть, даже сама явится к Дурслям за бульдогами, где на неё накинется не только тётушка Мардж, но и тётя Петунья, ещё и Полкиссы с Беннеттами подбегут. Против такой армады миссис Смилли не выстоит, и это значит… это значит, что она, униженная и оскорблённая, спрячется в своём доме, а Задира, Кусач и Хватень взроют хорошенькую лужайку перед коттеджем, и все соседи не дадут Смилли никакого житья. Вся прелесть, всё великолепие и уют этого замечательного местечка, в котором Гарри пробыл так мало, но уже успел им проникнуться, померкнут. И однозначно, миссис и мистер Смилли больше никогда не захотят видеть того, из-за кого им придётся терпеть такие оскорбления, — самого Гарри.

Схватившись за голову, он всхлипнул. Гарри не этого хотел! Он думал сделать как лучше для миссис Смилли, предупредить её, даже на больную ногу не посмотрел. Вдруг она примет во внимание его рану и всё-таки смилостивится? Но все взрослые, которых знал Гарри, никогда не верили ему, потому что считали странным, ненормальным хулиганом и вруном. До этого дня миссис Смилли видела Гарри другим, но после передумает, несомненно передумает. Не нужно было приходить! Тётушка Мардж, наверное, только хвасталась и бравировала перед тётей Петуньей, но Гарри преподнёс миссис Смилли всё иначе, неправильно, и теперь та нарочно будет искать встречи с Дурслями. Что он наделал!

Оставаться в доме миссис Смилли Гарри, преисполнившийся ужаса и стыда, больше не мог. Он же изгадил и испортил это чудесное место! Гарри доверяли, с ним хотели общаться, а он разом перечеркнул всё то хорошее, что миссис Смилли сделала и ещё могла сделать для него. Всхлипывая, Гарри забрал со спинки дивана свои старые штаны, которые туда кинула миссис Смилли, переоделся и побрёл в прихожую. В груди болело неистово, остро, Гарри казалось, что сердце вот-вот остановится или, наоборот, сведёт его с ума своим неровным, яростным биением. Он почти ничего не видел от слёз, даже чуть было не наступил на лапу собаке, вышедшей из кухни. Могучий и статный дог, наверное, тот самый или та самая Джегги, посмотрел на обомлевшего Гарри с недоумением, но лаять не стал. Да и не нужно было: Гарри с лихвой хватило немого укора в выразительных тёмных глазах пса, чтобы он в несколько прыжков добрался до двери, выскочил на улицу и, давясь слезами, помчался к своему дому.

Был ли слышен собачий лай в Кленовом переулке или на Тисовой, Гарри не запомнил. Было настолько жаль добрую миссис Смилли и одновременно ужасно стыдно за свою трусость и глупость, что он решил хотя бы наказание от Дурслей принять сразу же. Только этого Гарри теперь и заслуживал! В дом он зашёл, не скрываясь, и тётя сразу же пребольно вцепилась в его руку — завтра точно проявится новый синяк. Противно свистнуло тяжёлое мокрое полотенце и врезалось Гарри в спину.

— Ты где шляешься, негодный мальчишка? Кто разрешил тебе уйти, пока работа не сделана?

Гарри стоял молча, стиснув зубы, хотя тётя злилась больше обычного, и от её хвата потихоньку уже немели пальцы. Он получил ещё раз полотенцем по спине, потом по заду, а под конец тётя Петунья грубо толкнула Гарри обратно в прихожую.

— Домывай всё, бездельник! Неделю в чулане у меня будешь сидеть!

Ведро и тряпки были на своих местах, как он бросил их, убегая к миссис Смилли, и Гарри покорно вернулся к уборке. Тётя, сердито скрестив руки на груди, постояла рядом ещё немного, понаблюдала и наконец скрылась на кухне. Тогда с лестницы чуть ли не кубарем скатился Дадли, видно, еле дождавшийся своей очереди поглумиться. Вот кузен не церемонился: со всего размаху отвесил стоявшему на четвереньках Гарри пинка, так что он врезался головой в выступ на лестнице и рассёк бровь. Слёзы хлынули градом, вперемешку с кровью, но под мерзкий гогот убегавшего Дадли Гарри продолжил возить тряпкой по полу, оттирая уже присохшие грязные отпечатки. Всё правильно. Всё правильно…

Следы лап на полу долго не поддавались. Гарри торопился и вздрагивал от каждого шороха и звука, доносившегося с улицы — а ну, это тётушка Мардж возвращается с победой? Когда пятен наконец не осталось, Гарри сам, не дожидаясь окрика, шмыгнул в чулан. Тётя Петунья не иначе как подсматривала за уборкой, потому что её шаги послышались снаружи буквально сразу же. Потом остановились: наверное, тётя оценивала выполненную работу, — и вот на дверце чулана грозно лязгнул и защёлкнулся навесной замок, как и всегда, когда Гарри запирали на несколько дней. Снова звук шагов, теперь уже удалявшихся вглубь первого этажа, и всё стихло. В полумраке и тишине крошечного чулана Гарри остался один и, обхватив себя за колени, беззвучно, но очень горько заплакал.

Он так виноват! Сам, своими руками оттолкнул, потерял единственных людей, которые были к нему добры. Пускай они всего лишь подвезли Гарри до дома, хотели угостить пирогом и полечили его ногу, они... Миссис и мистер Смилли никогда уже не узнают, что стали первыми настоящими друзьями Гарри, теми, кто не погнал его, не посмеялся, не назвал уродом и ненормальным. А чем Гарри отплатил их замечательной семье? Тем, что миссис Смилли обязательно поссорится с тётушкой Мардж, проиграет ей в словесной перепалке и уже не сможет быть такой ласковой, обходительной и доброй. Все, по кому катком проезжалась тётушка Мардж, никогда не становились прежними.

Часов у Гарри не было, и сколько прошло времени он не знал, думал, что уже очень много, и тётушке Мардж пора бы уже вернуться. Конечно, хотелось, чтобы она не приходила на Тисовую как можно дольше, но отсутствие её с собаками пугало. Неужели в Кленовом переулке случилось что-то совсем ужасное? Нет, только не это! Миссис Смилли такая прекрасная женщина, она не заслуживала... От страха и отчаяния Гарри уже не плакал, а подвывал, как бездомный щенок. На то, что тётушка Мардж действительно не пошла в Кленовый переулок, а миссис Смилли, посчитав Гарри ненормальным, не собиралась выяснять отношения с Дурслями, не было никакой надежды.

Когда в дверь позвонили — отрывисто и резко — Гарри вздрогнул всем телом и шарахнулся к стене чулана, где и замер, задержав дыхание. Это случилось.

— Что вам угодно? — с расстановкой произнесла тётя Петунья, открыв дверь. Гарри не мог ничего видеть из своей каморки, он только дрожал в ожидании, что сейчас разгневанно загудит тётушка Мардж и залают её собаки, но как раз ничего такого и не было. Пришёл кто-то другой.

— Мэм, меня зовут констебль Янг. Я имею честь говорить с миссис Петуньей Дурсль?

— Именно так, — ответила та высокомерно. Вот уж что Гарри умел хорошо — угадывать эмоции и чувства своих родственников по голосу. Пришлось наловчиться, ведь от этого частенько зависело, дадут ли ему еду и не загонят ли безвылазно в чулан.

— Поступило обращение, мэм, о жестоком обращении с ребёнком. Вы позволите мне со спутниками пройти и проверить?

Впервые на памяти Гарри тётя не нашлась, что ответить. Он и сам похолодел, сидел ни жив, ни мёртв, не понимая, ослышался ли или всё случилось взаправду. Должно быть это сон. Сон! Потому что прежде никого не интересовало, как с Гарри обращались Дурсли. Да и не делали они ничего такого из ряда вон, а даже по-своему заботились о Гарри, раз не отдали его до сих пор в приют.

Наконец тётя осмыслила услышанное, и что началось! Она, негодуя, попыталась выставить пришедших вон, объявила, что это гнусная ложь, провокация и попытка оболгать честную и уважаемую семью, и ещё много чего сказала бы, если бы её не перебили.

— У нас другая информация, миссис Дурсль.

Это что, миссис Смилли?

Изо всех сил стараясь не шуметь, Гарри подобрался к дверце чулана и приник к щёлке. Ему почти ничего не было видно, только ноги, кажется, троих человек, и всё же… то сказала миссис Смилли! Гарри не мог ошибиться, он узнал её голос, серьёзный и немного злой.

— Миссис Смилли, — сухо произнесла тётя Петунья, подтвердив его догадку. — Что же, мне всё понятно. Господа, я официально заявляю, что эта женщина меня нагло и безбожно оклеветала. Она с первого же дня, как появилась в нашем городе, портит жизнь всем соседям.

Гарри тётю почти не слышал. Что миссис Смилли тут делала? Гарри думал, она хотела разобраться с невоспитанными собаками тётушки Мардж, но тогда почему констебль сказал, что они пришли по поводу ребёнка? И какого реб… Неужели миссис Смилли пришла за ним, Гарри? Зачем ей это? Она же должна была смертельно обидеться из-за подставы с тётушкой Мардж!

Миссис Смилли, между тем, холодно, но с достоинством отвечала на каждый тётин выпад. Гарри ещё не успел толком осознать происходящее и что-то сообразить, как она с поддержкой констебля и ещё двух дам из социальной службы (вот кого она вызывала по телефону!) вынудила тётю Петунью признать, что детей в доме проживает двое и один из них Дурслям не сын, а племянник.

— Непутёвый сын моей глупой сестры, прости Господи, и её оболтуса-мужа. Дурное семя, которое мы приютили из жалости.

— Позовите мальчиков, мэм.

— Мой сын гуляет вместе с друзьями, и я не позволю вам впутывать его в эту грязную историю!

— Хорошо, тогда можем мы увидеть вашего племянника? — не сдавался констебль.

— Он тоже гуляет. Или вы думаете, я держу детей тут на привязи? — и тётя победно усмехнулась.

Гарри хотел было крикнуть, что не гуляет, а тут, дома, под замком, — но в решающий миг не сумел издать ни звука. Он не мог... если сейчас выяснится, что тётя лгала констеблю, у Дурслей будут крупные неприятности! Нет, даже огромные неприятности! Их оштрафуют на очень большую сумму — так, по крайней мере, объясняла ему давным-давно тётя Петунья, — и, стало быть, потом они втройне отыграются на Гарри! Наверняка отправят его в приют или, того хуже, сразу в тюрьму для малолетних преступников. В полном ужасе Гарри всхлипнул, опомнился и зажал себе рот. Он должен молчать. Он не хотел в приют! Пускай Дурсли говорили, что Гарри там самое место, слабый, тощий и ненормальный — он попросту не выживет.

Все пятеро прошли в гостиную. Голоса стали глуше, но слова ещё можно было различить. Продемонстрировав документы об опеке, тётя заговорила о том, какой никчёмной, бессовестной и безалаберной была её сестра: как они с мужем пили, не просыхая, как подбросили уважаемым Дурслям годовалого ребёнка без документов, а сами, пьяными катаясь на машине, разбились насмерть. Она, миссис Петунья Дурсль, приняла на себя заботу о сироте, растила его, воспитывала, ущемляла порой собственного сына, чтобы достался кусок и приёмышу, но появилась какая-то чужачка и обвиняла её в ужасном обращении с ребёнком.

— А вы хотя бы представляете себе, что это за ребёнок? Что могло родиться у двух алкоголиков? Малолетний хулиган, будущий преступник! Если его не держать в рамках, он в ближайшие годы окажется в тюрьма. Вы думаете, что спасаете его, миссис Смилли? Нет, вы гнобите честную женщину и потакаете бандиту! Я из кожи вон лезу, чтобы перевоспитать это чудовище, а вы хотите свести на нет весь мой труд!

— Поручать семилетнему ребёнку носить двадцатифунтовые пакеты через весь город, заставлять его работать по дому с утра до ночи, кормить раз в день и не ежедневно — такое у вас перевоспитание, миссис Дурсль? А живёт он в чулане, видимо, чтобы заранее привыкнуть к тюремной камере?

— В чулане?! Ну, знаете ли! Кто вообще дал вам право меня в чём-то обвинять? Живете здесь без году неделя, а уже при свидетелях, при официальных лицах утверждаете, будто я держу ребёнка в кладовке.

— Мальчик сам мне это сказал, а у меня нет оснований не доверять Гарри.

— А, — многозначительно протянула тётя. — Вот оно что. Гарри, значит, сказал. Рыбак рыбака видит издалека.... Неспроста вы так быстро нашли общий язык с этим ребёнком, миссис Смилли.

— Миссис Смилли, прошу, позвольте нам с мисс Чаррингтон и миссис Хесс выполнить свою работу, — вмешался констебль. — Я уважаю ваше стремление помочь мальчику, но нам всем нужно следовать букве закона.

— Наконец-то вы сказали что-то правильное, констебль. Именно, что букве закона! Поэтому, если у вас нет иных доказательств, кроме слов маленького вруна, я попрошу вас удалиться, господа. И будьте готовы к тому, что мой муж просто так не оставит этот вопиющий случай. У него своя фирма и обширные связи, вас ждут многочисленные иски в суд.

— Пугать нас не стоит, миссис Дурсль, — прозвучал новый голос, видимо, одной из тех женщин, которых упомянул констебль. — Вы ведь не будете возражать, если мы осмотрим комнаты детей?

Однако та возразила, настолько быстро и решительно, что будь на месте проверяющих сам Гарри, и то бы не поверил. Начался новый виток препирательств, где тётя опять упирала на то, что ужасно оскорблена такими предположениями, и что очень скоро они непременно встретятся в суде.

— Я не понимаю вашего упорства, миссис Дурсль, — в горячечной перепалке неожиданно спокойный голос миссис Смилли оказался подобен затишью среди грозы. — Если всё так, как вы говорите, то просто покажите комнаты детей. Или хотя бы чулан. А такое упрямство наводит на мысль, что правы как раз-таки мы.

Гарри заткнул уши, чтобы не слышать тётиного ответа. Пожалуйста, пусть это всё закончится! Пусть они все уйдут! Его раздирало от страха, отчаяния и горячечной, заранее обречённой надежды. Сердце то пускалось вскачь, находясь в истерике, то испуганно замирало, боясь худшего: боясь поверить в спасение и обмануться, как прежде случалось не раз. Миссис Смилли рано или поздно отступит, а Дурсли по-своему заботились о Гарри. Кормили, худо-бедно одевали, не погнали в приют, где так плохо, что лучше смерть... Гарри не имел права просить, нет, хотя бы просто думать о том, чтобы добрая, умная, красивая миссис Смилли заботилась о нём, ненормальном уродце, которого презирали жители Тисовой и близлежащих улиц! И в то же время он так хотел жить не в тёмной каморке, полной пыли и паутины, а в просторном и светлом доме, рядом с любящими и приятными людьми, которые не попрекали его ничем, даже самим фактом существования. Разве Гарри много просил?

Нет, он не мог... не мог навредить ещё Дурслям. Достаточно и того, что Гарри ужасно поступил по отношению к миссис Смилли. По щекам вновь покатились горькие и солёные слёзы беззвучного горя. Даже если от одного слова будет зависеть сама его жизнь, Гарри обязан промолчать.

Из гостиной послышались приближающиеся шаги, затем шорох, словно кто-то опустился на пол рядом с чуланом.

— Гарри, маленький, если ты здесь, послушай меня.

Как миссис Смилли узнала, что он прятался тут? Зачем решила поговорить, чего добивалась? Гарри затрясло от боли и слёз, не успевавших найти свой путь наружу. Он же хотел как лучше для её семьи, когда бежал предупредить, а она… она делала Гарри больно одним своим присутствием и неприкрытой заботой во взволнованном, чуть ли не плачущем голосе.

— Я понимаю, ты живёшь так, сколько себя помнишь. Ты уверен, что только это и правильно: твой чулан, тычки и побои, надрывный труд для тех, кто его совсем не ценит...

— Что?! Да как вы... как ты смеешь?! Констебль, я требую, чтобы вы вывели эту женщину из моего дома. Немедленно вон!

— Но это неверно. Дети должны расти в любящей семье, а не как ты, — мягко и ласково продолжила миссис Смилли, невзирая на тётин крик и ещё какой-то непонятный шум. — И нельзя защищать людей, которые ни во что тебя не ставят. Ты же умный мальчик, неужели хочешь, чтобы так и дальше продолжалось?

Нет, Гарри не хотел! Но как же предать тех, кто заботился о нём все эти годы? Гарри зажмурился. Слова миссис Смилли, несмотря на его отчаянное сопротивление, пробрались в самую душу, раздувая огонь сомнения. А заботились ли о нём Дурсли по-настоящему? Они постоянно повторяли это слово, тыкали им в ответ на любое прегрешение Гарри, ошибку или оплошность. На самом деле он никогда не ощущал себя здесь... нет, не любимым и нужным, какое там! Хотя бы просто полезным. Гарри всё делал не так, недостаточно хорошо, неправильно, с недостаточным усердием, не оправдывал ожиданий Дурслей, обманывал их — по их же мнению — и никак не желал становиться нормальным человеком, таким, как они, Дадли, семейство Полкиссов, Беннеттов или тётушка Мардж

— Я знаю, что не хочешь. Но жизнь так устроена, что за своё счастье нужно бороться, Гарри. Если ты не будешь бороться, ничего не изменится.

Перед глазами вдруг как наяву встал тот светлый, выкрашенный в голубой цвет коттедж с сочной зелёной лужайкой, большая, умная и совершенно незлобная собака, а главное — миссис и мистер Смилли, улыбавшиеся Гарри и приглашавшие его за стол к ним и их детям…

— Гарри?

— Я здесь! — крикнул он и сам испугался того, что сделал. — Вы-выпустите меня, пожалуйста!

Взрослые заговорили все разом, и лишь чудом среди криков, обвинений и прочего шума Гарри расслышал, как с двери чулана сняли замок, и она распахнулась. Гарри залило светом, он, согнувшись, выбрался наружу и тут же попал в объятия миссис Смилли. Она гладила его по голове, что-то стирала со лба и говорила, много говорила, только Гарри очень плохо понимал, что именно. Его словно невидимой стеной отгородило от Дурслей, от неумолкавшей и пытавшейся ещё что-то доказать констеблю тёти Петуньи, мрачного и полного хлама чулана, на который две незнакомые женщины смотрели с ужасом. Всё закончилось? Гарри положил этому конец?

— Ты молодец, слышишь? Ты молодец, ты всё сделал правильно, — пробился сквозь вату в ушах и голове голос миссис Смилли. Она улыбалась и почему-то плакала. Гарри хотел было спросить, почему, но в этот миг на его плечо мягко опустилась чужая рука.

— Гарри? Ты ведь Гарри? — обратилась к нему одна из тех женщин, помладше. — Давай отойдём отсюда. Взрослым нужно поговорить, не будем им мешать. Подождём на улице.

Гарри нерешительно глянул на неё и прижался к миссис Смилли.

— Что ты, Гарри, не бойся, — ласково сказала та. — Побудь с мисс Чаррингтон немного, а потом, обещаю, я тебе обязательно всё объясню.

Как он ни хотел, уйти всё же пришлось, только на улице оказалось ненамного лучше. Разговор на повышенных тонах, продолжавшийся в доме, был слышен и за его пределами, и на его звуки уже начали стекаться соседи. Скандал набирал обороты: с прогулки вернулась тётушка Мардж вместе со своими собаками и, быстро оценив ситуацию, подключилась к защите тёти Петуньи, а лай её бульдогов разносился над Тисовой улицей даже громче, чем сирены подъехавшего полицейского автомобиля. Гарри стоял как вкопанный, с яростно колотящимся сердцем, и слушал всё это, не в силах отвернуться или хотя бы заткнуть уши. Он ведь правильно поступил? Миссис Смилли сказала, что да, но собиравшиеся возле дома номер четыре люди жалели не его, Гарри, а Дурслей, «которым хулиганистый племянник обеспечил такой позор, ведь пришли за ним полицейские».

— Гарри! — окликнула миссис Смилли, и когда он, загоревшись надеждой, обернулся, сбежала с крыльца. — Всё хорошо?

— Да, мэм, — прошептал Гарри, боясь отвести от неё взгляд. Казалось, иначе миссис Смилли исчезнет, и он останется один среди гудевшей осуждением толпы, а спасение от Дурслей превратится в мираж. — Что с вами?

Лицо у неё было бледное, и глаза горели каким-то болезненным огнём, так что Гарри ужасно захотелось обнять миссис Смилли и забрать часть тех чувств или мыслей, которые терзали её. Ведь миссис Смилли спасла его, хотя почему-то считала, что Гарри сделал всё сам. Но без неё он никогда бы не решился! Прежде никто не верил Гарри и не обращал на него внимания, и только миссис Смилли, абсолютно чужому человеку, он оказался нужен.

— Ничего страшного, немного устала. Скандалы очень выматывают. Гарри, — она посерьёзнела, — прости, что не позаботилась о тебе раньше.

У Гарри запершило в горле и защипало глаза. Миссис Смилли ещё и извинялась перед ним? После всего того, что она сделала?

— Нужно было в первый же день, как только мы познакомились, обратиться в опеку. Уильям меня отговорил: хотел собрать доказательства, как чувствовал, что дело будет очень сложное… Но ты не бойся. Мы сделаем всё, чтобы ты больше не вернулся к этим ужасным людям. Твоя тётя грозится связями своего мужа, но и мы с Уильямом далеко не одиноки.

Воспрянув духом, Гарри не сдержался и всё-таки из последних сил обнял её. Смех миссис Смилли, прижавшей его к себе в ответ, окутал Гарри будто облачко.

Сзади кто-то настойчиво кашлянул.

— Простите, мэм, нам нужно отвезти мальчика в больницу, чтобы его осмотрели, — немного виновато проговорила мисс Чаррингтон.

Отшатнувшийся Гарри мелко-мелко задрожал. Значит, не к миссис Смилли, а в больницу? И потом, наверное, в приют...

— Будь хорошим мальчиком и слушайся мисс Чаррингтон, — сказала миссис Смилли. — Я приеду к тебе в больницу, обязательно приеду, но попозже. Ты мне веришь?

— Обещаете? — едва слышно прошептал Гарри, глядя на женщину во все глаза.

— Обещаю, — миссис Смилли ласково потрепала его по волосам. — Подожди ещё немного, и всё будет хорошо.

Гарри знал, что это неправильно и вообще страшно — полагаться на кого-то другого, но не поверить миссис Смилли не мог. А она сдержала своё слово и приехала в больницу спустя несколько часов. Врачи к этому времени уже помыли Гарри, переодели, осмотрели, взяли кровь и поселили в светлой и чистой палате вместе с другим мальчиком, которого звали Роберт. Миссис Смилли привезла с собой целый пакет фруктов, книжки — какие именно, Гарри от восторга даже и не рассмотрел, — пару игрушек, но главное, что она приехала!

В больнице пришлось задержаться надолго, но Гарри был не в обиде: все доктора оказались очень добрыми, разговаривали с улыбкой, не ругали и не обзывали ненормальным, если ему что-то не удавалось с первого раза, как, например, спокойно полежать под капельницей. Капельницы и уколы ставили Гарри каждый день: доктора говорили про недостаточное питание, малый вес и какой-то авитаминоз, — но миссис Смилли сказала, что это нужно. А если нужно — значит, нужно, Гарри потерпит. Ему не на что было жаловаться, больница оказалась просто чудесным местом. У Гарри имелась своя, по росту подогнанная кровать, тёплое одеяло и удобная подушка, его вкусно кормили несколько раз в день, можно было сколько угодно спать, а в специальной комнате — играть с другими такими же пациентами и вволю смотреть по телевизору мультфильмы. Миссис Смилли своё слово сдержала, и Гарри никто не собирался отдавать обратно Дурслям. Вроде как ещё вовсю шло разбирательство, но право опеки у них отняли. Об этом даже медсёстры тихонько судачили между собой, потому что не только против Дурслей шло расследование, но и в социальной службе Литтл Уингинга. Оттуда, оказывается, постоянно должны были приходить и проверять, как живётся Гарри, только почему-то этого никто не делал. Миссис Смилли упомянула как-то, что ещё неизвестно, останется ли Дадли с родителями после всего, что вскрылось, но проговорилась она вскользь, а больше Гарри и не спрашивал. Не боялся, нет, просто Дурсли и всё, что с ними связано, казалось чем-то далёким, из прошлой жизни, где были ругань, оскорбления и вечные напоминания, что Гарри никто, ненормальный урод и дурак. То, что никаким уродом, дураком и ненормальным Гарри не был, а таким образом Дурсли вымещали на нём свою ненависть и злость, принять было сложно, но миссис Смилли и миссис Ньютон, психолог из больницы, много говорили об этом с Гарри, растолковывали и объясняли. Так что свой крик о спасении в тот день он предательством уже не считал, а со временем, как уверяли взрослые, и остальное позабудется. Тревожился Гарри лишь о том, куда его отправят после больницы, но миссис Смилли говорила не переживать, всё уже улажено. И Гарри в очередной раз доверился ей.

А потом наступил его восьмой день рождения, только не в доме на Тисовой, где про этот праздник и не вспоминали, и не в больнице, а в том самом коттедже в Кленовом переулке, который Гарри снился почти каждую ночь. Были и воздушные шарики, и смешные колпачки на голову, и подарки, и гости: к детям миссис и мистера Смилли, Эрику и Роксане, добавились Роберт, Джейс и Энола, с которыми Гарри познакомился в больнице. Но самым главным подарком стала его жизнь, новая жизнь в этом доме, которая никогда не будет похожей на ту, что была с Дурслями.