Записки Мышонка — принца и волшебника (джен)

— Ваше высочество.

Голос мужчины показался мне похожим на скрип мела по доске. Или на тот звук, который получается, если резко чиркнуть ботинком по начищенному паркету. Скрипучий, сухой и неприятный.

— Прошу вас, садитесь, мистер Дженкинс, — предложил я, сам опустился на край диванчика, а ему указал на кресло. В горле першило, а по позвоночнику ползали мурашки, но я не позволил себе даже дёрнуть плечом. Кажется, впервые в жизни я остался наедине с незнакомым взрослым. И никого рядом — даже мистера Кларенса, моего телохранителя.

Дженкинсу было, на взгляд, лет пятьдесят. Крепкий такой старик, лысый, с серой кожей, висящей на подбородке и шее неприятными складками. Я решил, что он похож на отощавшую черепаху. Только глаза — совсем не черепаховые. Большие, глубоко посаженные и очень светлые. Смотреть в них было невыносимо, но я держался. Надо.

— Благодарю вас за уделённое время, ваше высочество, — заговорил Дженкинс, и этим мне ужасно не понравился. Как будто я мог отказаться! Как будто мне не навязали эту встречу! Из всех возможных этикетных формул он выбрал именно эту, словно в насмешку.

— Вероятно, — продолжил Дженкинс, — вы не знаете одной любопытной исторической детали. За всё время существования нашей славной страны ни один представитель монаршей семьи не получал приглашения в школу Хогвартс. По слухам, король Генрих Пятый обладал некоторыми, скажем так, особыми способностями, но достоверно известно, что он обучался самостоятельно. Также, возможно, претендовать на место в упомянутой школе мог Ричард Йорк, герцог Глостерский, брат Эдуарда Пятого. Но он не дожил до одиннадцати лет. Если мы обратимся к более новой истории, то я отмечу вашего двоюродного прадеда, Эдуарда Восьмого. Он также, кхм, — Дженкинс изобразил лёгкое покашливание, — отличался, но не получил письма. И вот, вы, ваше высочество. «Что я?» — захотелось спросить. А ещё лучше: «Но почему я?»

— В прошлом наша страна была единой. Та, другая часть населения так же верно служила монарху. После раскола мы утратили существенную часть влияния. И хотя авторитет её величества по-прежнему значит очень много для, кхм, магического населения, они не сотрудничают с нами. Мы считаем…

— Мистер Дженкинс, — прервал его я, — прошу прощения, но не могли бы вы для начала уточнить, кто эти «мы»? Которые что-либо считают.

Он улыбнулся, и я понял, что никогда больше не желаю видеть улыбку этого человека. Обычно улыбка украшает. Его она превращала в чудовище. Глаза становились узкими щёлками, бесцветные губы разъезжались в стороны, и всё лицо принимало вид маски, натянутой поверх чего-то другого.

— Мы, ваше высочество, это специальный отдел, который, с благословения Господа и под протекцией её величества, работает в нескольких скромных кабинетах в Доме-на-Реке.

— То есть, вы — разведка?

— Военная разведка, ваше высочество. И, боюсь, вы отправляетесь в лагерь врага. Однако мы считаем, что ваше поступление в Хогвартс — это большая удача. Вероятно, мне стоит упомянуть, что того же мнения придерживается ваша бабушка. И премьер-министр, разумеется.

— Мистер Дженкинс, — я аккуратно сложил руки на коленях, — я прошу вас выражаться яснее. Мне уже сообщили, что учёба в Хогвартсе — это не предложение, от которого можно отказаться. Я дал согласие. Поэтому я не до конца понимаю…

— Я вам объясню, — оборвал меня Дженкинс, совершенно забыв (а может, нарочно упустив) обращение «ваше высочество». — Вы отправляетесь в лагерь врага, который, однако, может стать союзником. И с вами не поедет никто, способный вас прикрыть.

Меня с детства тренировали держать лицо, но не все реакции можно контролировать. Мои глаза распахнулись в изумлении.

— Никто?

— Боюсь, они не позволили вам даже взять с собой телохранителя. Маггл, то есть человек, не наделённый особыми способностями, не может попасть в Хогвартс. Доверенных магов у нас не так много. И директор школы не допустил присутствия ни одного из них.

Я несколько раз сглотнул. Мелко, нервно и наверняка заметно.

— Директор заверил нас, что вы будете в полной безопасности. И, к сожалению, нам приходится довериться его слову. В этом году в ту же школу идёт младший сын видного дипломатического работника. Несомненно, он станет вашим товарищем и окажет посильную помощь. Однако, — Дженкинс нахмурил плешивые брови, — вы будете сам за себя. Вашей первой задачей будет адаптироваться в школе, найти общий язык со студентами и профессорами.

— А второй?

— Наблюдать, ваше высочество. В магическом мире неспокойно. И мы считаем, что наступает время, когда только единство будет залогом спокойствия и процветания всей Великобритании. Член королевской семьи, который станет своим в мире магов, это очень существенный аргумент.

Я долго смотрел в холодные противные глаза Дженкинса и не мог отделаться от мысли — он недоговаривает. Более того, он врёт мне. Но это — всё, что я получу, во всяком случае, пока.

— Я учту ваши слова, мистер Дженкинс, — проговорил я, вставая. Этот разговор лишил меня последних крох душевного равновесия, и я хотел бы закончить его как можно скорее. Подумалось — Дженкинс проигнорирует тонкий намёк. Но нет, он тоже поднялся, поклонился мне и пожелал удачи в учёбе. Я сомневался, что одной удачи будет достаточно.

* * *

У нас с дедушкой есть несколько официальных фотографий. То есть, не у нас вдвоём, конечно. А у дедушки и всех его четверых внуков. Там мы с сестрой Анной и кузенами чинно сидим в Белой гостиной Букингемского дворца и пьём чай за спокойной общей беседой. Но дедушка ненавидит разговаривать за чаем. Хочешь провести с ним время — готовься к долгой прогулке, и не по асфальтированным дорожкам, это все знают. В этот раз он позвал меня на прогулку за холмы, в лес. И я с трудом поспевал за его размашистым шагом.

Ещё одна ложь фотографий. На них кажется, что дедушка очень высокий, но это не так — он ростом немного выше миссис Томпсон. У него горбатый нос и большие уши. Он любит говорить, что в форме его ушей виноваты внуки. Их много, и каждый в детстве хватался за уши. Вот и вытянулись. Но, конечно, я уже достаточно взрослый, чтобы верить в подобные глупости — мы проходили с учителем, что размер и форма ушей определяются генами. Но с возрастом уши увеличиваются, потому что растут всю жизнь. Вот и всё объяснение.

— Ну и ну, — заметил дедушка, легко поднимаясь на холм и, оглянувшись, велел: — Давай, карабкайся шустрее!

Я, пыхтя, следовал за ним. А дедушка продолжил:

— Целая школа волшебства! Должен тебе признаться, когда мне об этом рассказали впервые, я избрал подход агностика. Понимаешь, что это значит?

— Угу, — с трудом выговорил я, отдышался и поправился: — Да, сэр. Это значит, вы решили, что доказательство или опровержение существования магии невозможно.

— Ты там подумай, может, к следующему году найдёшь возможность прихватить в школу фотоаппарат. Или хотя бы удивишь своего старого деда парочкой фокусов.

— Я постараюсь, сэр.

Когда у меня полностью восстановилось дыхание, мы пошли дальше, продолжая говорить о моей будущей школе.

* * *

Я никогда не ездил в поездах. Вернее, ездил, но только в королевском. Здесь, в обычном, всё было по-другому. Маленькие комнатки-купе, толпы людей, галдящие школьники. Я спрятался в пустом купе, повернул замок и забился в угол к окну, стараясь не думать о том, когда в последний раз здесь чистили сидения или протирали стёкла.

Ладно, я думал об этом. Постоянно. Но лучше уж преодолевать приступы брезгливости, чем снова разреветься. Как будто мало мне было целой ночи!

Стоило об этом подумать, как в носу опять забилось. Я полез за платком и торопливо высморкался. А когда убирал платок обратно, задел рукой её.

Волшебную палочку.

Всё остальное для школы купили без моего ведома. Но её я выбирал сам. Бодрый мужчина с копной нечёсаных волос пришёл в гостиную, поклонился, долго измерял мне обе руки и зачем-то — окружность головы, а потом открыл маленький портфель и достал оттуда первую коробку. Она вся была толще портфеля, и поместиться в нём просто никак не могла. Но — поместилась. И не одна. Я перепробовал, наверное, три десятка палочек. Одни пытались вырваться из рук, словно необъезженные лошади, другие жглись, третьи оставались кусками дерева. От нескольких неудачных взмахов разбились окна, упала на пол греческая ваза и загорелись шторы. Но мужчина только довольно кивал, будто я оправдывал его ожидания. И, наконец, протянул мне эту палочку.

Мою.

Я понял, что она моя, едва дотронулся до неё. Мы словно были давно знакомы, но почему-то потерялись. И вот, встретились.

— Чудесно! Просто чудесно! — мужчина похлопал мне как артисту в театре. — Вяз, волос единорога, прекрасная палочка для превращений. Надеюсь, она хорошо вам послужит, ваше высочество. И, о! Позвольте… — одним взмахом собственной палочки он устранил весь учинённый мной беспорядок. Окна и ваза восстановились. Мужчина снова улыбнулся, и я ответил на его улыбку.

Я вытащил палочку из кармана и погладил полированное дерево. Палочка казалась мне совершенством. Я не хотел ехать в далёкую неизвестную школу, совсем один, но, дотрагиваясь до палочки, я будто забывал об этом. Мне начинало казаться, что вместе мы как-нибудь справимся.

В дверь постучали. Первым порывом было не открывать. Нет никого. Я сплю. Но стук повторился, и я, спрятав палочку, подошёл к двери. Пальцы дрогнули. Я быстро сжал руку в кулак, разжал и повернул замок. Дверь купе отъехала в сторону, и я оказался лицом к лицу с высоким, куда выше меня, темноволосым мальчиком, уже одетым в школьную мантию поверх брюк, рубашки и жилета.

— Простите за беспокойство, — произнёс он и слегка поклонился, — Джастин Финтч-Флетчли к вашим услугам, ваше высочество.

И у меня словно от сердца отлегло. Сын дипломата. Тот мальчик, который знает меня, знает мой мир.

— Нам предстоит учиться вместе, — ответил я, понимая, что улыбка выходит слегка судорожной, — так что, пожалуйста, никаких титулов. Я Берти, — и я протянул ему руку.

— Джастин, — после небольшой заминки повторил он имя и аккуратно пожал мою руку. Взяла лёгкая злость. Сломать он мне её боится, что ли?

— Заходи, — предложил я, пропуская его в купе, вернулся в свой угол, но больше уже, конечно, не прислонялся к сомнительной чистоты стеклу. — Сильно удивился, получив приглашение в школу магии?

Джастин оказался хорошо воспитан и способен поддержать разговор так же, как я. Сомневаюсь, что ему было действительно интересно. Если не считать того, что я принц (а это как раз можно и не считать), ничего примечательного во мне не было. В нашей семье встречаются очень разные люди. Яркие скандалисты, педанты, весельчаки, поборники правил, хитрецы. Я не мог прикрепить на себя ни одного из этих спасительных ярлычков.

Всегда, сколько себя помню, я весь был тусклый. Бледный, маленький, достаточно слабый здоровьем, послушный и решительно никакой. В некотором роде это удобно. Когда понимаешь, что всю жизнь будешь служить Короне, неизбежно поступая так, как велит семья и долг, проще не отличаться особой индивидуальностью.

Но я не думал оказаться так далеко от семьи. Один.

Джастин раз рассказывал мне о скачках, на которых был недавно с отцом и которые я пропустил, и в этот момент в дверь снова постучали. Но Джастин не успел встать и открыть её — она распахнулась сама, и мы увидели девочку. Наших лет или немного старше, с неукротимой копной каштановых кудрявых волос, здоровым румянцем на щеках и вздёрнутым носом. Она тоже переоделась в мантию, застегнув её на все пуговицы. Быстро оглядев нас внимательным взглядом цепких тёмных глаз, она набрала в грудь воздуха и быстро заговорила:

— Вы сидите здесь тихо, может, вы заметили где-нибудь жабу? Один мальчик потерял её, а я помогаю её отыскать. Как назло, все вокруг носятся по коридору, кричат и ведут себя как маленькие дети. Неудивительно, что бедный Тревор забился куда-то в угол.

Джастин кинул на меня быстрый взгляд. Посмотрел на девочку. Я ответил вежливо:

— Нет, мисс, жабы мы не видели. А этот мальчик Тревор…

— Нет-нет, — тут же перебила она меня, — Тревор — это жаба, а мальчика зовут Невилл.

— Хорошо, — согласился я, — думаю, Невиллу стоит обратиться к кому-то из старших. Поезд большой, а жаба — существо некрупное. Искать её вот так, по купе — как иголку в стоге сена.

— Хм, — протянула девочка, — да, ты прав. Кстати, я Гермиона Грейнджер. А вы? Мне кажется, хорошо бы познакомиться до начала учебного года, правда?

Джастин назвался и снова кинул на меня быстрый взгляд.

— Альберт Джонсон, — ответил я. Этот псевдоним использовал ещё мой прадед, и я был намерен прикрываться им так долго, как будет возможно.

— Вы из волшебных семей?

Мы оба покачали головами, чем привели мисс Грейнджер в восторг. Она снова затараторила:

— Как здорово! Я тоже из семьи магглов, и я ужасно переживала, как буду здесь, совсем одна! Но раз нас несколько, значит, наверное, не так страшно, правда? Кстати, вы начинали учить заклинания? Я попробовала несколько простых, и они сработали! Конечно, я понимаю, что учиться предстоит очень много, поэтому чем раньше начать — тем лучше?

— Я тоже попробовал кое-что, — неожиданно заметил Джастин. — Но на левитации застрял.

— Я тоже, — чуть покраснев, вздохнула Гермиона. — А ты, Альберт?

Я покачал головой. Не говорить же, что в моём доме нельзя использовать магию? Никакую — стоит специальная защита, как мне объяснили.

— Ох, — выдохнула Гермиона и, не дожидаясь приглашения, зашла в купе и села рядом со мной. — Ну, наверное, это нестрашно, да?

— Наверное, — согласился я. Подумалось, что Гермиона мне нравится. Я никогда не общался с простыми людьми, но что-то в её манерах показалось мне очень искренним. Она понятия не имела о моём титуле, поэтому вела себя со мной как с обычным сверстником. Мне хотелось подольше продлить эту игру.

Достав палочку, Гермиона принялась учить меня, как чинить простые вещи. Её максимум был, как она сама сказала, разбитая кружка. Но кружки не было, так что мы достали лист бумаги и порвали его, после чего все втроём чинили. У меня после первой попытки задымились края, но Гермиона решительно потушила их обложкой тетради и велела:

— Давай ещё раз!

И у меня получилось. Получилось! Я держал в руках тетрадный лист, ровный, чистый, слегка мятый, но без единого следа разрыва, и мне хотелось смеяться.

— Ой! — вдруг подпрыгнула Гермиона. — Там же Невилл!

И, извинившись, убежала дальше искать жабу и утешать страждущих.

— Ты будешь учиться как Джонсон? — уточнил Джастин, когда Гермиона исчезла из купе.

— Кто б мне дал.

Как мне сообщили, магия Хогвартса не признаёт псевдонимов. Так что — нравится или нет, учиться я буду под своей фамилией.

— А она забавная, правда?

— Грейнджер? Да, пожалуй, — как-то неуверенно протянул Джастин. — Кто, интересно, её родители? Какие-нибудь торговцы или офисные работники. Такой занятный акцент…

Я подумал, что мне неприятен его тон. Да и акцента у Гермионы практически не было, разве что совсем лёгкий лондонский. Но вслух я ничего не сказал, и вскоре Джастин снова отвлёк меня разговорами о лошадях. Я не особо разделял семейную любовь, но, конечно, сидел в седле прилично и обсуждать эту тему мог очень долго.

Мы ехали невыносимо долго. Я подозревал, что на самолёте этот маршрут занял бы часа три максимум, но нет — поезд всё полз и полз. К нам заглянула разносчица сладостей. Джастин отказался от них, заявив, что есть сладкое вредно. А я поспешил отвернуться. Может, мне бы и хотелось шоколадку. Или какой-нибудь мармелад. Но денег у меня не было.

Джастин замолчал и, с моего позволения, уткнулся в книгу. А я повернулся к окну. На улице уже темнело, и в стекле стало видно моё отражение. Неясное, призрачное. Раньше, совсем в детстве меня звали Мышонком. И я видел сейчас именно его — маленького испуганного Мышонка, со слишком длинной и сложной для такого невзрачного существа фамилией. С горой не до конца ясных обязанностей на плечах. Совсем одного.

Возможно, на дверь стоило повесить табличку «не беспокоить», потому что к нам снова постучали. И опять не стали ждать разрешения. В купе заглянул мальчишка моего роста, тоже, как я, бледный и худой, только волосы у него были куда светлее. За его спиной, словно телохранители, стояли крепкие парни с одинаково тяжёлыми челюстями. Худенький мальчик оглядел нас с ног до головы, презрительно дёрнул верхней губой, бросил:

— Грязнокровки, — развернулся и вышел. Джастин вскочил, сжав руки в кулаки.

— Сядь, — приказал я.

— Ты слышал? Как он смел?!

— А ты считаешь, что принц снизойдёт до драки с каким-то местным аристократиком? Сядь, Джастин. Нравится тебе или нет, по мнению местных, в наших жилах течёт… грязная кровь.

Я немного знал о самой концепции от мистера Дженкинса. И понимал, что едва ли изменю что-то позволив Джастину дать заносчивому мальчишке в зубы.

Странно я себя чувствовал. Хотелось есть, но от мыслей о сэндвичах, которые у меня были с собой, начинало тошнить. Слегка потряхивало. И чем ближе мы были к Хогвартсу, тем тяжелее становилось. Заглянул взрослый парень, старшекурсник, с приметным серебряным значком на мантии, осмотрел нас и похвалил за то, что уже переоделись.

— Староста? — предположил Джастин.

Я пожал плечами. Наверное. Я-то в школу до сих пор не ходил, откуда мне знать?

Время было к восьми вечера. Будь я дома, мне уже посоветовали бы завершать шумные развлечения, чтобы через час начать готовиться ко сну. Миссис Томпсон уже спросила бы меня, хочу я на ночь какао или молока. И, может, печенья? И сообщила бы, есть ли у родителей возможность меня увидеть. Если да, — то я немедленно отложил бы все прочие занятия, расправил бы домашнюю куртку. Миссис Томпсон пригладила бы мне волосы и попросила бы вести себя хорошо.

У меня задрожали губы, и я, пробормотав что-то про необходимость, вылетел из купе. Сообразил, что туалет должен быть в конце вагона, кинулся туда и закрылся в крошечной тесной кабинке, к счастью, хотя бы чистой. Я ничего не мог поделать, слёзы рвались из меня, и я, уткнувшись лицом в сгиб локтя, чтобы не шуметь, заплакал.

Я хотел домой. Обратно! Уже сейчас. Хотел пить молоко с печеньем, лёжа в кровати, или бродить по своим комнатам. Хотел обратно своих учителей, гувернантку и телохранителя — близких мне людей, к которым я привык. Совершенно забылось, что меня в любом случае ждала учёба в школе. Прямо сейчас я всей душой не хотел ехать именно в Хогвартс.

Слёзы заканчивались. Быстро умывшись, я взглянул в маленькое зеркало над железной раковиной и поморщился. Нос распух, глаза покраснели. Любому станет ясно, что я тут плакал! Скажу, что аллергия.

— Ты плакал? — удивлённо спросил меня мальчик, который ждал своей очереди.

— Нет, — гнусаво ответил я.

— А я думаю, что плакал, — спокойно заметил он. — Ты вернись в туалет, набери холодной воды в ладони и прямо опусти лицо. И подержи немного. Поможет, проверено.

Я торопливо последовал его совету. Было холодно и просто ужасно, но, кажется, помогло. Я снова вышел в коридор.

— Вот, лучше, — улыбнулся мальчишка.

Он был черноволосый, лохматый и в круглых очках. С широкой доброй улыбкой.

— Правда, лучше? — спросил я осторожно.

— Стопудово, — кивнул тот. — Ну, позевай ещё немного. Как вернёшься в купе. Тогда все подумают, что ты просто не выспался.

— А ты много об этом знаешь.

— Ага, бывало, часто ревел, когда был маленький. А кузен меня потом дразнил за это. Ну, я туда, — он махнул рукой в сторону туалета. — Увидимся!

Я зевал так старательно, что, возможно, Джастин мне даже поверил.