Записки Мышонка — принца и волшебника (джен)

— Ваше высочество.

Голос мужчины показался мне похожим на скрип мела по доске. Или на тот звук, который получается, если резко чиркнуть ботинком по начищенному паркету. Скрипучий, сухой и неприятный.

— Прошу вас, садитесь, мистер Дженкинс, — предложил я, сам опустился на край диванчика, а ему указал на кресло. В горле першило, а по позвоночнику ползали мурашки, но я не позволил себе даже дёрнуть плечом. Кажется, впервые в жизни я остался наедине с незнакомым взрослым. И никого рядом — даже мистера Кларенса, моего телохранителя.

Дженкинсу было, на взгляд, лет пятьдесят. Крепкий такой старик, лысый, с серой кожей, висящей на подбородке и шее неприятными складками. Я решил, что он похож на отощавшую черепаху. Только глаза — совсем не черепаховые. Большие, глубоко посаженные и очень светлые. Смотреть в них было невыносимо, но я держался. Надо.

— Благодарю вас за уделённое время, ваше высочество, — заговорил Дженкинс, и этим мне ужасно не понравился. Как будто я мог отказаться! Как будто мне не навязали эту встречу! Из всех возможных этикетных формул он выбрал именно эту, словно в насмешку.

— Вероятно, — продолжил Дженкинс, — вы не знаете одной любопытной исторической детали. За всё время существования нашей славной страны ни один представитель монаршей семьи не получал приглашения в школу Хогвартс. По слухам, король Генрих Пятый обладал некоторыми, скажем так, особыми способностями, но достоверно известно, что он обучался самостоятельно. Также, возможно, претендовать на место в упомянутой школе мог Ричард Йорк, герцог Глостерский, брат Эдуарда Пятого. Но он не дожил до одиннадцати лет. Если мы обратимся к более новой истории, то я отмечу вашего двоюродного прадеда, Эдуарда Восьмого. Он также, кхм, — Дженкинс изобразил лёгкое покашливание, — отличался, но не получил письма. И вот, вы, ваше высочество. «Что я?» — захотелось спросить. А ещё лучше: «Но почему я?»

— В прошлом наша страна была единой. Та, другая часть населения так же верно служила монарху. После раскола мы утратили существенную часть влияния. И хотя авторитет её величества по-прежнему значит очень много для, кхм, магического населения, они не сотрудничают с нами. Мы считаем…

— Мистер Дженкинс, — прервал его я, — прошу прощения, но не могли бы вы для начала уточнить, кто эти «мы»? Которые что-либо считают.

Он улыбнулся, и я понял, что никогда больше не желаю видеть улыбку этого человека. Обычно улыбка украшает. Его она превращала в чудовище. Глаза становились узкими щёлками, бесцветные губы разъезжались в стороны, и всё лицо принимало вид маски, натянутой поверх чего-то другого.

— Мы, ваше высочество, это специальный отдел, который, с благословения Господа и под протекцией её величества, работает в нескольких скромных кабинетах в Доме-на-Реке.

— То есть, вы — разведка?

— Военная разведка, ваше высочество. И, боюсь, вы отправляетесь в лагерь врага. Однако мы считаем, что ваше поступление в Хогвартс — это большая удача. Вероятно, мне стоит упомянуть, что того же мнения придерживается ваша бабушка. И премьер-министр, разумеется.

— Мистер Дженкинс, — я аккуратно сложил руки на коленях, — я прошу вас выражаться яснее. Мне уже сообщили, что учёба в Хогвартсе — это не предложение, от которого можно отказаться. Я дал согласие. Поэтому я не до конца понимаю…

— Я вам объясню, — оборвал меня Дженкинс, совершенно забыв (а может, нарочно упустив) обращение «ваше высочество». — Вы отправляетесь в лагерь врага, который, однако, может стать союзником. И с вами не поедет никто, способный вас прикрыть.

Меня с детства тренировали держать лицо, но не все реакции можно контролировать. Мои глаза распахнулись в изумлении.

— Никто?

— Боюсь, они не позволили вам даже взять с собой телохранителя. Маггл, то есть человек, не наделённый особыми способностями, не может попасть в Хогвартс. Доверенных магов у нас не так много. И директор школы не допустил присутствия ни одного из них.

Я несколько раз сглотнул. Мелко, нервно и наверняка заметно.

— Директор заверил нас, что вы будете в полной безопасности. И, к сожалению, нам приходится довериться его слову. В этом году в ту же школу идёт младший сын видного дипломатического работника. Несомненно, он станет вашим товарищем и окажет посильную помощь. Однако, — Дженкинс нахмурил плешивые брови, — вы будете сам за себя. Вашей первой задачей будет адаптироваться в школе, найти общий язык со студентами и профессорами.

— А второй?

— Наблюдать, ваше высочество. В магическом мире неспокойно. И мы считаем, что наступает время, когда только единство будет залогом спокойствия и процветания всей Великобритании. Член королевской семьи, который станет своим в мире магов, это очень существенный аргумент.

Я долго смотрел в холодные противные глаза Дженкинса и не мог отделаться от мысли — он недоговаривает. Более того, он врёт мне. Но это — всё, что я получу, во всяком случае, пока.

— Я учту ваши слова, мистер Дженкинс, — проговорил я, вставая. Этот разговор лишил меня последних крох душевного равновесия, и я хотел бы закончить его как можно скорее. Подумалось — Дженкинс проигнорирует тонкий намёк. Но нет, он тоже поднялся, поклонился мне и пожелал удачи в учёбе. Я сомневался, что одной удачи будет достаточно.

* * *

У нас с дедушкой есть несколько официальных фотографий. То есть, не у нас вдвоём, конечно. А у дедушки и всех его четверых внуков. Там мы с сестрой Анной и кузенами чинно сидим в Белой гостиной Букингемского дворца и пьём чай за спокойной общей беседой. Но дедушка ненавидит разговаривать за чаем. Хочешь провести с ним время — готовься к долгой прогулке, и не по асфальтированным дорожкам, это все знают. В этот раз он позвал меня на прогулку за холмы, в лес. И я с трудом поспевал за его размашистым шагом.

Ещё одна ложь фотографий. На них кажется, что дедушка очень высокий, но это не так — он ростом немного выше миссис Томпсон. У него горбатый нос и большие уши. Он любит говорить, что в форме его ушей виноваты внуки. Их много, и каждый в детстве хватался за уши. Вот и вытянулись. Но, конечно, я уже достаточно взрослый, чтобы верить в подобные глупости — мы проходили с учителем, что размер и форма ушей определяются генами. Но с возрастом уши увеличиваются, потому что растут всю жизнь. Вот и всё объяснение.

— Ну и ну, — заметил дедушка, легко поднимаясь на холм и, оглянувшись, велел: — Давай, карабкайся шустрее!

Я, пыхтя, следовал за ним. А дедушка продолжил:

— Целая школа волшебства! Должен тебе признаться, когда мне об этом рассказали впервые, я избрал подход агностика. Понимаешь, что это значит?

— Угу, — с трудом выговорил я, отдышался и поправился: — Да, сэр. Это значит, вы решили, что доказательство или опровержение существования магии невозможно.

— Ты там подумай, может, к следующему году найдёшь возможность прихватить в школу фотоаппарат. Или хотя бы удивишь своего старого деда парочкой фокусов.

— Я постараюсь, сэр.

Когда у меня полностью восстановилось дыхание, мы пошли дальше, продолжая говорить о моей будущей школе.

* * *

Я никогда не ездил в поездах. Вернее, ездил, но только в королевском. Здесь, в обычном, всё было по-другому. Маленькие комнатки-купе, толпы людей, галдящие школьники. Я спрятался в пустом купе, повернул замок и забился в угол к окну, стараясь не думать о том, когда в последний раз здесь чистили сидения или протирали стёкла.

Ладно, я думал об этом. Постоянно. Но лучше уж преодолевать приступы брезгливости, чем снова разреветься. Как будто мало мне было целой ночи!

Стоило об этом подумать, как в носу опять забилось. Я полез за платком и торопливо высморкался. А когда убирал платок обратно, задел рукой её.

Волшебную палочку.

Всё остальное для школы купили без моего ведома. Но её я выбирал сам. Бодрый мужчина с копной нечёсаных волос пришёл в гостиную, поклонился, долго измерял мне обе руки и зачем-то — окружность головы, а потом открыл маленький портфель и достал оттуда первую коробку. Она вся была толще портфеля, и поместиться в нём просто никак не могла. Но — поместилась. И не одна. Я перепробовал, наверное, три десятка палочек. Одни пытались вырваться из рук, словно необъезженные лошади, другие жглись, третьи оставались кусками дерева. От нескольких неудачных взмахов разбились окна, упала на пол греческая ваза и загорелись шторы. Но мужчина только довольно кивал, будто я оправдывал его ожидания. И, наконец, протянул мне эту палочку.

Мою.

Я понял, что она моя, едва дотронулся до неё. Мы словно были давно знакомы, но почему-то потерялись. И вот, встретились.

— Чудесно! Просто чудесно! — мужчина похлопал мне как артисту в театре. — Вяз, волос единорога, прекрасная палочка для превращений. Надеюсь, она хорошо вам послужит, ваше высочество. И, о! Позвольте… — одним взмахом собственной палочки он устранил весь учинённый мной беспорядок. Окна и ваза восстановились. Мужчина снова улыбнулся, и я ответил на его улыбку.

Я вытащил палочку из кармана и погладил полированное дерево. Палочка казалась мне совершенством. Я не хотел ехать в далёкую неизвестную школу, совсем один, но, дотрагиваясь до палочки, я будто забывал об этом. Мне начинало казаться, что вместе мы как-нибудь справимся.

В дверь постучали. Первым порывом было не открывать. Нет никого. Я сплю. Но стук повторился, и я, спрятав палочку, подошёл к двери. Пальцы дрогнули. Я быстро сжал руку в кулак, разжал и повернул замок. Дверь купе отъехала в сторону, и я оказался лицом к лицу с высоким, куда выше меня, темноволосым мальчиком, уже одетым в школьную мантию поверх брюк, рубашки и жилета.

— Простите за беспокойство, — произнёс он и слегка поклонился, — Джастин Финтч-Флетчли к вашим услугам, ваше высочество.

И у меня словно от сердца отлегло. Сын дипломата. Тот мальчик, который знает меня, знает мой мир.

— Нам предстоит учиться вместе, — ответил я, понимая, что улыбка выходит слегка судорожной, — так что, пожалуйста, никаких титулов. Я Берти, — и я протянул ему руку.

— Джастин, — после небольшой заминки повторил он имя и аккуратно пожал мою руку. Взяла лёгкая злость. Сломать он мне её боится, что ли?

— Заходи, — предложил я, пропуская его в купе, вернулся в свой угол, но больше уже, конечно, не прислонялся к сомнительной чистоты стеклу. — Сильно удивился, получив приглашение в школу магии?

Джастин оказался хорошо воспитан и способен поддержать разговор так же, как я. Сомневаюсь, что ему было действительно интересно. Если не считать того, что я принц (а это как раз можно и не считать), ничего примечательного во мне не было. В нашей семье встречаются очень разные люди. Яркие скандалисты, педанты, весельчаки, поборники правил, хитрецы. Я не мог прикрепить на себя ни одного из этих спасительных ярлычков.

Всегда, сколько себя помню, я весь был тусклый. Бледный, маленький, достаточно слабый здоровьем, послушный и решительно никакой. В некотором роде это удобно. Когда понимаешь, что всю жизнь будешь служить Короне, неизбежно поступая так, как велит семья и долг, проще не отличаться особой индивидуальностью.

Но я не думал оказаться так далеко от семьи. Один.

Джастин раз рассказывал мне о скачках, на которых был недавно с отцом и которые я пропустил, и в этот момент в дверь снова постучали. Но Джастин не успел встать и открыть её — она распахнулась сама, и мы увидели девочку. Наших лет или немного старше, с неукротимой копной каштановых кудрявых волос, здоровым румянцем на щеках и вздёрнутым носом. Она тоже переоделась в мантию, застегнув её на все пуговицы. Быстро оглядев нас внимательным взглядом цепких тёмных глаз, она набрала в грудь воздуха и быстро заговорила:

— Вы сидите здесь тихо, может, вы заметили где-нибудь жабу? Один мальчик потерял её, а я помогаю её отыскать. Как назло, все вокруг носятся по коридору, кричат и ведут себя как маленькие дети. Неудивительно, что бедный Тревор забился куда-то в угол.

Джастин кинул на меня быстрый взгляд. Посмотрел на девочку. Я ответил вежливо:

— Нет, мисс, жабы мы не видели. А этот мальчик Тревор…

— Нет-нет, — тут же перебила она меня, — Тревор — это жаба, а мальчика зовут Невилл.

— Хорошо, — согласился я, — думаю, Невиллу стоит обратиться к кому-то из старших. Поезд большой, а жаба — существо некрупное. Искать её вот так, по купе — как иголку в стоге сена.

— Хм, — протянула девочка, — да, ты прав. Кстати, я Гермиона Грейнджер. А вы? Мне кажется, хорошо бы познакомиться до начала учебного года, правда?

Джастин назвался и снова кинул на меня быстрый взгляд.

— Альберт Джонсон, — ответил я. Этот псевдоним использовал ещё мой прадед, и я был намерен прикрываться им так долго, как будет возможно.

— Вы из волшебных семей?

Мы оба покачали головами, чем привели мисс Грейнджер в восторг. Она снова затараторила:

— Как здорово! Я тоже из семьи магглов, и я ужасно переживала, как буду здесь, совсем одна! Но раз нас несколько, значит, наверное, не так страшно, правда? Кстати, вы начинали учить заклинания? Я попробовала несколько простых, и они сработали! Конечно, я понимаю, что учиться предстоит очень много, поэтому чем раньше начать — тем лучше?

— Я тоже попробовал кое-что, — неожиданно заметил Джастин. — Но на левитации застрял.

— Я тоже, — чуть покраснев, вздохнула Гермиона. — А ты, Альберт?

Я покачал головой. Не говорить же, что в моём доме нельзя использовать магию? Никакую — стоит специальная защита, как мне объяснили.

— Ох, — выдохнула Гермиона и, не дожидаясь приглашения, зашла в купе и села рядом со мной. — Ну, наверное, это нестрашно, да?

— Наверное, — согласился я. Подумалось, что Гермиона мне нравится. Я никогда не общался с простыми людьми, но что-то в её манерах показалось мне очень искренним. Она понятия не имела о моём титуле, поэтому вела себя со мной как с обычным сверстником. Мне хотелось подольше продлить эту игру.

Достав палочку, Гермиона принялась учить меня, как чинить простые вещи. Её максимум был, как она сама сказала, разбитая кружка. Но кружки не было, так что мы достали лист бумаги и порвали его, после чего все втроём чинили. У меня после первой попытки задымились края, но Гермиона решительно потушила их обложкой тетради и велела:

— Давай ещё раз!

И у меня получилось. Получилось! Я держал в руках тетрадный лист, ровный, чистый, слегка мятый, но без единого следа разрыва, и мне хотелось смеяться.

— Ой! — вдруг подпрыгнула Гермиона. — Там же Невилл!

И, извинившись, убежала дальше искать жабу и утешать страждущих.

— Ты будешь учиться как Джонсон? — уточнил Джастин, когда Гермиона исчезла из купе.

— Кто б мне дал.

Как мне сообщили, магия Хогвартса не признаёт псевдонимов. Так что — нравится или нет, учиться я буду под своей фамилией.

— А она забавная, правда?

— Грейнджер? Да, пожалуй, — как-то неуверенно протянул Джастин. — Кто, интересно, её родители? Какие-нибудь торговцы или офисные работники. Такой занятный акцент…

Я подумал, что мне неприятен его тон. Да и акцента у Гермионы практически не было, разве что совсем лёгкий лондонский. Но вслух я ничего не сказал, и вскоре Джастин снова отвлёк меня разговорами о лошадях. Я не особо разделял семейную любовь, но, конечно, сидел в седле прилично и обсуждать эту тему мог очень долго.

Мы ехали невыносимо долго. Я подозревал, что на самолёте этот маршрут занял бы часа три максимум, но нет — поезд всё полз и полз. К нам заглянула разносчица сладостей. Джастин отказался от них, заявив, что есть сладкое вредно. А я поспешил отвернуться. Может, мне бы и хотелось шоколадку. Или какой-нибудь мармелад. Но денег у меня не было.

Джастин замолчал и, с моего позволения, уткнулся в книгу. А я повернулся к окну. На улице уже темнело, и в стекле стало видно моё отражение. Неясное, призрачное. Раньше, совсем в детстве меня звали Мышонком. И я видел сейчас именно его — маленького испуганного Мышонка, со слишком длинной и сложной для такого невзрачного существа фамилией. С горой не до конца ясных обязанностей на плечах. Совсем одного.

Возможно, на дверь стоило повесить табличку «не беспокоить», потому что к нам снова постучали. И опять не стали ждать разрешения. В купе заглянул мальчишка моего роста, тоже, как я, бледный и худой, только волосы у него были куда светлее. За его спиной, словно телохранители, стояли крепкие парни с одинаково тяжёлыми челюстями. Худенький мальчик оглядел нас с ног до головы, презрительно дёрнул верхней губой, бросил:

— Грязнокровки, — развернулся и вышел. Джастин вскочил, сжав руки в кулаки.

— Сядь, — приказал я.

— Ты слышал? Как он смел?!

— А ты считаешь, что принц снизойдёт до драки с каким-то местным аристократиком? Сядь, Джастин. Нравится тебе или нет, по мнению местных, в наших жилах течёт… грязная кровь.

Я немного знал о самой концепции от мистера Дженкинса. И понимал, что едва ли изменю что-то позволив Джастину дать заносчивому мальчишке в зубы.

Странно я себя чувствовал. Хотелось есть, но от мыслей о сэндвичах, которые у меня были с собой, начинало тошнить. Слегка потряхивало. И чем ближе мы были к Хогвартсу, тем тяжелее становилось. Заглянул взрослый парень, старшекурсник, с приметным серебряным значком на мантии, осмотрел нас и похвалил за то, что уже переоделись.

— Староста? — предположил Джастин.

Я пожал плечами. Наверное. Я-то в школу до сих пор не ходил, откуда мне знать?

Время было к восьми вечера. Будь я дома, мне уже посоветовали бы завершать шумные развлечения, чтобы через час начать готовиться ко сну. Миссис Томпсон уже спросила бы меня, хочу я на ночь какао или молока. И, может, печенья? И сообщила бы, есть ли у родителей возможность меня увидеть. Если да, — то я немедленно отложил бы все прочие занятия, расправил бы домашнюю куртку. Миссис Томпсон пригладила бы мне волосы и попросила бы вести себя хорошо.

У меня задрожали губы, и я, пробормотав что-то про необходимость, вылетел из купе. Сообразил, что туалет должен быть в конце вагона, кинулся туда и закрылся в крошечной тесной кабинке, к счастью, хотя бы чистой. Я ничего не мог поделать, слёзы рвались из меня, и я, уткнувшись лицом в сгиб локтя, чтобы не шуметь, заплакал.

Я хотел домой. Обратно! Уже сейчас. Хотел пить молоко с печеньем, лёжа в кровати, или бродить по своим комнатам. Хотел обратно своих учителей, гувернантку и телохранителя — близких мне людей, к которым я привык. Совершенно забылось, что меня в любом случае ждала учёба в школе. Прямо сейчас я всей душой не хотел ехать именно в Хогвартс.

Слёзы заканчивались. Быстро умывшись, я взглянул в маленькое зеркало над железной раковиной и поморщился. Нос распух, глаза покраснели. Любому станет ясно, что я тут плакал! Скажу, что аллергия.

— Ты плакал? — удивлённо спросил меня мальчик, который ждал своей очереди.

— Нет, — гнусаво ответил я.

— А я думаю, что плакал, — спокойно заметил он. — Ты вернись в туалет, набери холодной воды в ладони и прямо опусти лицо. И подержи немного. Поможет, проверено.

Я торопливо последовал его совету. Было холодно и просто ужасно, но, кажется, помогло. Я снова вышел в коридор.

— Вот, лучше, — улыбнулся мальчишка.

Он был черноволосый, лохматый и в круглых очках. С широкой доброй улыбкой.

— Правда, лучше? — спросил я осторожно.

— Стопудово, — кивнул тот. — Ну, позевай ещё немного. Как вернёшься в купе. Тогда все подумают, что ты просто не выспался.

— А ты много об этом знаешь.

— Ага, бывало, часто ревел, когда был маленький. А кузен меня потом дразнил за это. Ну, я туда, — он махнул рукой в сторону туалета. — Увидимся!

Я зевал так старательно, что, возможно, Джастин мне даже поверил.

Я кутался в мантию, слегка постукивая зубами, и разглядывал замок. В книге по истории, которую мне купили вместе с учебниками, было сказано, что Хогвартс построен в X веке. Но я в этом очень сильно сомневался — если судить по архитектуре, то не раньше конца XI, если не в XII. Конечно, возможно, это уже второе здание, а первое, деревянное, времён Вильгельма Завоевателя, не сохранилось. Но в книге об этом ничего не говорилось.

Лодка, в которой мы плыли, слегка качалась, и я старался не думать о том, что будет, если она перевернётся. Замок всё приближался, нависал над нами, весь утыканный башнями, сияющий множеством огней. Кто-то из детей восторженно восклицал. Кто-то даже засвистел. Джастин осторожно сжал моё плечо, а я не нашёл смелости стряхнуть его руку. Вместе с нами в лодке сидели две девочки и спорили о распределении. Одна утверждала, что любой факультет заслуживает уважения, а другая объясняла, что в Слизерине учатся только тёмные волшебники.

Это напрягало. О том, как именно распределяют на факультеты, в книге про историю не было. И мне никто ничего не рассказал. Я старался об этом не думать, но до часа Икс оставалось всё меньше времени, и я начал нервничать.

— На гербе твоего дома лев, — шепнул мне Джастин, — наверное, это что-то значит.

Кем-кем, а львом я себя точно не чувствовал. А факультета мышей в списке не было.

— Отец считает, что мне нет смысла переживать из-за факультета, в любой позиции есть свои преимущества, — продолжил он, и я отчаянно позавидовал его спокойствию. — Так что он советовал мне действовать по ситуации.

Мне отец не советовал ничего, так что я в который раз согласно кивнул. Лодки начали по одной приставать к берегу. Наш провожатый — огромный бородатый мужчина устрашающей наружности — грохнул кулаком в высокие дубовые двери, и они распахнулись.

— Спасибо, Хагрид, — проговорила холодным тоном уже немолодая строгая дама.

Я подумал, что выражением лица она напоминаем Маргарет Тэтчер. И решил, что с ней лучше лишний раз не спорить — мало ли, окажется, что она тоже Железная Леди. Правда, впечатление несколько портил остроконечный колпак. Как из сказок про ведьм. У меня теперь тоже такой был, но надевать его я постеснялся.

Дама провела нас в маленькую комнатку, куда мы набились тесной толпой, и произнесла впечатляющую речь, после которой мне стало совсем тоскливо. И холодно. Где-то вдалеке, сквозь шёпотки и шорохи, звучал голос Гермионы Грейнджер — она рассказывала про историю Хогвартса всем желающим и перечисляла выученные заклинания. Возможно, рассуждала она, пригодятся при распределении.

— Я ставлю на жребий или какой-нибудь артефакт, — произнёс Джастин. — Это было бы разумнее всего. Да, пожалуй, артефакт, раз речь идёт о личных качествах.

Интересно, на какой факультет попадают люди, которых тошнит от волнения?

Единственное, что меня радовало, — не мне одному было тяжко. На лицах многих моих будущих однокурсников читались понятные ужас и растерянность. Круглолицый мальчик со съехавшим на бок колпаком чуть не плакал. Рыжая девочка кусала губы. Очень немногие демонстрировали спокойствие, как Джастин. Я опустил глаза и принялся перечислять всех, кого уже увидел, стараясь отвлечься. Мне с детства твердили, что принц обязан знать в лицо огромное количество людей, и я честно старался соответствовать. Во всяком случае, это отвле…

Я сбился на десятом лице, потому что повсюду начали раздаваться крики. Я быстро открыл глаза, поднял голову и с трудом сдержался, чтобы не завопить. Из стены выныривали привидения. Жемчужно-белые дамы и джентльмены в старомодной одежде беседовали между собой, будто и не замечая нас. Совсем как живые. Только, очевидно, мёртвые.

— Господи, — прошептал я. Джастин нервно сглотнул и пробормотал:

— Они не должны быть опасными. Да? Иначе бы их не пустили в школу. Правда?

Позднее мы узнали, что «безопасность» — далеко не главный критерий выбора того, что может находиться в школе Хогвартс. Но в тот момент я искренне понадеялся, что Джастин прав. И при этом во все глаза разглядывал призраков. Я не думал, что отважусь с ними заговорить, но не мог отделаться от мысли о том, что они… Наверное, они помнят то время, в которое жили! Как настоящие очевидцы!

Я не знаю, чего ожидал, но Большой зал показался мне маленьким и тесным. Он с трудом вмещал пять длинных столов — четыре факультетских, параллельно друг другу, и один преподавательский, перпендикулярно остальным, на помосте. Человек на, скажем, триста в общей сложности. Может, триста пятьдесят. В воздухе парили свечи, а потолка, казалось, не было вовсе — его заменяло ночное небо. Нас оставили стоять в проходе, и я почти ничего не видел. Но потом Джастин слегка подвинулся, я выбрался на край и сумел рассмотреть своих будущих учителей. И — артефакт, призванный решить мою судьбу.

Мне ещё предстоит сказать о каждом из учителей отдельно, поэтому здесь я выделю только директора. Я никогда ещё не видел людей с такими длинными седыми волосами и седыми же бородами. Одетый в голубую со звёздами мантию, он позвякивал колокольчиками в бороде, но мне совсем не захотелось улыбнуться. То первое впечатление, которое он произвёл на меня, было невероятно значительным. Я не мог толком рассмотреть со своего места его лица, не видел цвета глаз, но я не мог перестать его разглядывать. И не только я. Он привлекал всеобщее внимание и крепко удерживал его.

Я подумал… Мне стало стыдно за эту мысль. Но я подумал, что даже бабушка не внушает такого трепета.

А потом запела шляпа. Или правильнее говорить — Шляпа. И мне захотелось сбежать из Хогвартса. Пешком. Потому что я очень сильно не желал, чтобы кто-нибудь заглядывал ко мне в голову. Даже, хм, Шляпа. Что она там увидит? Как я сжимаюсь от ужаса перед неизвестным?

Железная Леди профессор МакГонагалл вызывала нас по одному и опускала на голову Шляпу. Та молчала, о чём-то раздумывая, иногда буквально пару секунд, а иногда — очень долго. Но так или иначе, она выносила вердикт и оглашала его громким хрипловатым голосом. Распределённый на дрожащих ногах спешил за стол своего факультета. Я следил за знакомыми.

Джастин отправился за стол Хаффлпаффа, не просидев в Шляпе и пары секунд. Оба телохранителя щуплого блондинчика пошли на Слизерин. Гермиона Грейнджер — на Гриффиндор, хотя я скорее ожидал увидеть её на факультете самых умных. Сам блондинчик по фамилии Малфой был распределён на Слизерин, причём шляпа едва успела коснуться его головы, как огласила вердикт. А следом прозвучала моя фамилия.

Поверьте мне: вы не хотели бы оказаться на моём месте. Было такое ощущение, что пялится на меня половина зала. Жадно пялится. И это совсем не то же самое, что махать рукой с балкона во время официальных мероприятий. Я вздёрнул подбородок, развернул плечи и пошёл к помосту как можно спокойнее. Подумаешь, смотрят. Подумаешь, кажется, что в спине проделывают дыры чужие взгляды. Я дошёл, сел на табурет, и тут же перестал видеть хоть что-то, кроме внутренней обивки Шляпы — она закрыла мне глаза.

«Хм, — раздался у меня в голове голос, похожий и непохожий на тот, которым Шляпа объявляла факультет, — довольно очевидно».

«Что очевидно?» — настойчиво подумал я.

«Я вижу амбиции. Да, безусловно. Жажда себя проявить? Отчаянный страх неудачи. Стремление оказаться достойным своей семьи. И в глубине души — надежда добиться большего. Что ж, никаких сомнений…»

— Слизерин!

Крик оглушил меня, но, к счастью, чья-то рука сняла Шляпу, и я снова смог видеть.

Стол Слизерина приветствовал меня сдержанными аплодисментами, но я не видел улыбок, которыми награждали многих других первокурсников. Я сел, неуклюже перебравшись через лавку, и тут в зале воцарилась звенящая тишина.

Мой новый знакомый, специалист по сокрытию слёз, выглядел таким же ошарашенным и смущённым, каким я себя ощущал. В наступившей тишине очень далеко разносились редкие шепотки: «Гарри Поттер?» «Это Гарри Поттер?» А я вдруг подумал, что мечтаю оказаться с ним на одном факультете. Было в нём что-то такое надёжное, кипучая сильная энергия. Я даже себе не мог объяснить, в чём дело. Просто так чувствовал.

— Гриффиндор! — объявила Шляпа, и зал взорвался овациями.

— Как будто можно было ожидать другого, — с ленцой протянул мой сосед слева — смуглый, южно-европейской наружности мальчик с большим носом.

— Были надежды… — заметил мальчик постарше, с другой стороны стола. — А, забыли. Что, ещё один Уизли? Я думал, они у них закончились.

— Как бы не так, — буркнул его сосед, — там ещё один будет. Совершенно бесконечные.

Они переговаривались обо всяком, и только на пятой или шестой реплике я понял: за мной наблюдают. Никто — прямо. Никто — пристально. Но я так или иначе оказывался в поле бокового зрения каждого слизеринца за столом.

И мне показалось, что я уловил момент, когда они решили начать разговор. Но тут директор произнёс несколько совершенно несвязных слов, больше похожих на пароль, и стол, до сих пор сервированный пустой посудой, оказался заставлен едой. Мой сосед пожал плечами и потянулся за едой, заодно показав мне на примере, что накладывать придётся самому. Я немного гордился тем, что справился, хотя меня по-прежнему тошнило одновременно от голода и от еды. Но я представил, что рядом стоит миссис Томпсон, которую совсем не хочется расстраивать, и принялся есть, не чувствуя толком вкуса.

Сначала я убеждал себя, что мне скорее нравится оставаться незаметным. Со мной не заговаривают, — и ладно. Подумаешь. Но с каждой минутой становилось всё труднее. Отложив приборы, я повернулся к своему смуглому соседу, убедился, что он тоже закончил трапезу, и произнёс:

— Здравствуй. Меня зовут Альберт, — я на мгновение замялся, пытаясь решить, что лучше: назваться по фамилии, которую, если честно, никто толком и не использует обычно, или по титулу, или…

— Ну, надо же, — отозвался сосед, — его высочество умеет разговаривать. Блейз Забини.

Он протянул мне крепкую узкую ладонь с оливковыми ногтями и крупным, мало подходящим ребёнку, перстнем на большом пальце.

— Я не был уверен в том, насколько моя фамилия известна в волшебном мире, — сказал я и решил, что учитель риторики мог бы мной гордиться — у меня почти не дрожал голос. — И я ещё никогда не представлялся никому сам. Пожалуйста, зови меня Берти.

Губы Блейза дрогнули. Я подумал: сейчас он начнёт смеяться надо мной. Вот сейчас! Но нет. Он улыбнулся, подмигнул и принялся знакомить меня со всем, до кого дотянулся.

На меня градом посыпались имена и фамилии, совершенно незнакомые. В магическом мире была собственная аристократия. Я узнавал этих детей по манере говорить и держаться, но чувствовал неловкость от того, что не знаю, где расположены земли их отцов и в каких родственных связях они состоят. Меня заставляли учить только наших, обычных пэров.

Я пожимал руки, уже не различая сильных и слабых прикосновений, натужно улыбался, но понимал, что поступил правильно.

* * *

У кровати опускался балдахин. Слабое, но всё же утешение. Я мечтал о моменте, когда смогу забиться в норку, укрыться одеялом с головой и представить, что я всё ещё дома. Правда, перед этим предстояло выждать очередь в ванную комнату — она у нас была одна на шестерых. Я присел на край кровати, совершенно опустошённый, и вздрогнул, когда меня окликнули:

— Виндзор!

— Вообще-то, — я постарался улыбнуться, — ты не можешь так сокращать мою фамилию. — Либо Маунтбеттен-Виндзор, либо по имени.

Блондин Драко Малфой тяжело вздохнул, пережил короткую борьбу вредности с ленью и поправился:

— Альберт. Сойдёт?

— Мне больше нравится «Берти», но так тоже можно. Ты чего хотел?

— Я за «грязнокровку» извиняться не буду, — упрямо произнёс он, поджимая губы, а я принялся разглядывать его внимательно. На него как будто у художника не хватило красок. Поэтому весь он получился бесцветный, без единого яркого пятна или акцента. На его фоне я мог бы сойти за весёлого румяного ребёнка, а это кое о чём говорит.

— Это твоё дело, — пожал я плечами. — Если у вас принято бросаться оскорблениями направо и налево…

Со стороны послышались сдерживаемые смешки, а Драко Малфой покраснел. Весь, целиком, с шеей, ушами, даже кожей головы.

— Это не оскорбление, а факт!

— Для утверждения фактов есть стилистически нейтральные слова. Кажется, «магглорождённый». И тем не менее, это твоё дело — извиняться или нет.

Смех со стороны стал громче, я обернулся и понял, что Блейз освободил ванную и теперь стоял, привалившись к стене и развлекаясь.

— Что? — уточнил я.

— Думаю, повезло, что Драко не на Гриффиндоре. Представь, этот цвет лица — и красный шарф?

Взвившись, Драко ломанулся в ванную без очереди, а Блейз, отсмеявшись, пояснил:

— Мы с детства знакомы. Все. И доводить Дракошу — это национальный вид спорта. Ты только что неплохо справился. Я бы сказал… на двадцать призовых очков.

— Пятнадцать, — возразил хмурый молчаливый мальчик по имени Теодор Нотт. — Драко ни разу не упомянул отца.

Таким образом я был принят в этот маленький коллектив. Блейз оказался настолько добр, что разбудил меня утром. Правда, отчитал за то, что я «дрыхну» и даже не поставил будильник, заставив меня задуматься о том, как именно просыпаются обычные люди. И как бы этому поскорее научиться.

Я мало что успел рассмотреть накануне, но с утра оценил и нашу спальню, и общую гостиную факультета. Всё было выдержано в серых и зелёных тонах. Строго, но, как по мне, мрачно. А главное — очень тесно. Кресла возле двух каминов стояли почти вплотную, кушетки, пуфики и подушки загромождали всё свободное пространство. И даже высокий потолок не спасал, потому что, стоило поднять голову, как я видел за широкими окнами мутно-зелёную воду, в которой шевелилось что-то тёмное. Гостиная находилась под озером.

Из-за того, что меня пришлось будить, а Драко — выгонять из ванной, где он, по словам Блейза, «прихорашивался», мы слегка опоздали. Все уже ушли.

— Мерлиновы кальсоны! — смешно выругался Блейз. — И как нам искать Большой зал?

— Шутишь? — уточнил я аккуратно, не желая попасть в неловкую ситуацию.

— Ничуть. Тео?

— Что я? Я спать хотел.

Драко опять покраснел, его телохранители — Грегори и Винсент — водили головами по сторонам, как удивлённые бегемоты.

— Пойдёмте, — сказал я, поняв, что они действительно не шутят.

— Куда?!

— В Большой зал. Ну, пошли!

Нам нужно было подняться на три лестничных пролёта, один раз повернуть налево, подняться ещё раз (меня чуть не подловила лестница, которая решила прийти в движение, но мы с неё быстро спрыгнули и дождались, пока она вернётся на место). Вышли в холл. А оттуда уже до Большого зала — рукой подать. А Блейз пристал: как я это запомнил, как это вообще возможно?

— Я же вырос в замке. Точнее… в нескольких замках. Умение ориентироваться по картинам и форме лестничных перил — мой базовый навык выживания.

Меня за это похлопали по плечу, и мы всё же вошли в зал. Люди в зале сидели какие-то, — другого слова и не подберёшь, — помятые. Ученики зевали, многие даже не удосуживаясь прикрыть рты. Педагоги казались мрачными и отстранёнными. Накладывая на тарелку кашу и поливая её сиропом, я оглядывался по сторонам и внезапно поймал взгляд черноволосого мальчика. Гарри Поттера. Он, один из немногих, выглядел совершенно проснувшимся и довольным. Уплетал тосты, умудряясь при этом тормошить рыжеволосого приятеля, задавать вопросы и жестикулировать. На меня он смотрел долго, сложным взглядом. Что-то сказал приятелю. Покачал головой. Я осторожно улыбнулся, а Гарри Поттер нахмурился в ответ. Насупился. И всё же сдался, махнул в сторону выхода.

— Ты чего с Поттером перемигиваешься? — спросил меня Блейз.

— Ревнуешь? — тут же подколол его Теодор, и Блейз отвлёкся. Попытался дать другу подзатыльник, но был остановлен окриком старосты. Затаил обиду.

— Я не перемигиваюсь, — ответил я, когда все успокоились, — я поздороваться хочу.

Остальные были слишком сонными, чтобы на это отреагировать, а вот Блейз наморщил лоб и покачал головой:

— Аккуратнее.

— Почему?

— Потому что это Гарри Поттер.

Вздохнув, я промокнул губы салфеткой и вышел из-за стола. Гарри Поттер уже ждал меня в холле, недалеко от дверей Большого зала. Сунув руки в карманы мантии, он покачивался с пятки на мысок. Завидев меня, запустил пальцы в лохматую шевелюру.

— Привет, Гарри.

— Ага, — протянул он. — Привет. Так вообще говорят принцам?

— Если принц — твой одноклассник, то говорят. Я Берти.

У Гарри оказалась крепкая ладонь с грубыми мозолями.

— Ты мне показался нормальным парнем, — заметил Гарри после паузы. — И вот, смотри-ка… Слизерин. Только я сомневаюсь, что ты станешь тёмным магом.

— Почему?

— Ну, — Гарри замялся, — ты принц. Тебе вроде как не положено, да?

— Пожалуй.

Я понятия не имел, о чём говорить с Гарри. Его грубоватый акцент резал мне слух, и я чувствовал себя ещё неуютнее, чем в компании соседей по комнате. Но уходить не хотелось.

— Ладно, — решил Гарри, — увидимся ещё. Захочешь — садись к нам, поболтаем. О, стой. Можно я тебя со своим другом познакомлю? Эй, Рон!

Из-за дверей выглянул рыжий. Покрасневший — не хуже Малфоя. Поздоровавшись, он вдруг выпалил:

— У моей сестры есть блокнотик с твоей фотографией!

Теперь краснеть начал я, а Гарри довольно заржал. Рон Уизли обрадовал его новостью о том, что про Гарри она читает сказки. Много сказок. Гарри краснел не так впечатляюще, но тоже довольно приметно. Мы слегка сдвинулись к стене, чтобы не мешать людям, и продолжали болтать о какой-то ерунде, толком не находя подходящих тем, но почему-то не желая расходиться.

— Так-так, — раздалось со стороны. — Что, Уизли, в волшебном мире тебе делать нечего, ищешь местечко в маггловском? Ты спроси, может, возьмут тебя на должность смотрителя ночного горшка. Заработаешь состояние.

Драко Малфой. Во всём, чёрт его возьми, великолепии. С Грегори и Винсентом за спиной, конечно. Рон начал стремительно краснеть, Гарри сжал руки в кулаки, и я понял, что нужно вмешаться. Как-то. Правда, я понятия не имел, как именно. Я никогда не отличался остроумием, честно! Поэтому просто быстро шагнул вперёд, до конца не зная, защищаю я Гарри от Драко или Драко от Гарри. И выдавил с трудом:

— Ты не думаешь, что сейчас оскорбил не Рона, а меня, Драко?

Мы с Драко были одного (невеликого) роста, и он смотрел мне прямо в глаза, слегка щурясь. Я видел мелкие сосуды у него на щеках, и замечал, как дрожат губы.

— Хоть бы и так, — процедил Драко, — думаешь, я боюсь тебя? Сколько бы у тебя ни было титулов, ты так и остаёшься грязнокровкой. Поаккуратнее с компанией, мало ли, научат плохому.

Круто развернувшись, он пошёл прочь. Телохранители потопали следом, а я выдохнул.

— Я его прокляну, — резко пообещал Гарри.

— Я его… Я ему… — поддержал его Рон. И они тоже ушли. А меня перехватил Блейз. Поправил мне галстук, пригладил волосы и цокнул языком:

— Я об этом ещё пожалею, — но больше ничего не сказал.

Я обещал подробнее рассказать об учителях. Думаю, самое время. Железная Леди МакГонагалл была заместителем директора и вела трансфигурацию — то есть предмет о превращениях. Первое впечатление оказалось ничуть не обманчивым — суровая властная дама держала класс в постоянном напряжении. Её объяснения изобиловали сложными терминами, относящимися, как мне показалось, скорее уж к физике, а не к волшебству. От формул, которыми она расписывала доску, у меня начиналось лёгкое косоглазие. И не у меня одного!

На первом занятии она превратила стол в свинью и обратно. А поскольку это был мой стол, я готов был поклясться — свинья получилась живой и настоящей. Она водила ушами, похрюкивала. И пахло от неё… Скажем так, хуже, чем на конюшне.

Нашим заданием было превратить спичку в иголку, и только Гермиона Грейнджер добилась более или менее впечатляющих результатов.

Кстати, после этого занятия она подошла ко мне, долго мялась и вдруг спросила резким звонким голосом:

— Зачем ты соврал?

— Когда? — опешил я.

— В поезде. Зачем назвался Джонсоном? Это, знаешь ли, некрасиво.

— Это не ложь, а псевдоним. Мне хотелось просто поболтать, а не, знаешь…

— Раздавать автографы? — хмыкнула Гермиона.

— Вроде того.

— Ладно, — она кивнула, — я не сержусь. И, чтобы ты был в курсе, я придерживаюсь антимонархической позиции. Считаю монархию пережитком прошлого, который давно потерял актуальность. Не говоря уже о том, что это довольно дорогой пережиток.

— Мы, знаешь ли, приносим немало дохода за счёт туризма, — отшутился я, и Гермиона зафыркала. — И ты не первая, кто так говорит, правда. Я читаю газеты.

— Чудесно. Тогда увидимся ещё, Берти. И, кстати, у тебя тоже неплохо получилось. Я видела.

Вздёрнув нос, она удалилась, а Блейз ещё часа два хихикал, то и дело принимаясь пародировать её самодовольный тон: «Непло-охо получилось!» Но делал он это как-то незлобно, так что я его не останавливал.

Чары преподавал профессор Флитвик. Крошечный, не достающий даже до пояса взрослому мужчине, он при этом совершенно не напоминал пропорциями карлика. А ещё у него были заострённые уши, которые прятались под пушистыми седыми волосами. А в улыбке обнажалось подозрительно много зубов. Профессор Флитвик больше всего напоминал мне мистера Ричардсона, который занимался со мной историей. Все эти ужимки, улыбочки, мягкий высокий голос и ощущение, что ты пришёл не на урок, а на дружеское чаепитие. Познавательное такое.

В классе у Флитвика всегда стоял гул, но никто никогда не ссорился и не хулиганил. Кажется, профессор не прикладывал ни малейших усилий к тому, чтобы удерживать наше внимание. Рассказывал он захватывающе, начиная с самых азов волшебной науки. Даже вредный Драко слушал его тихо и задумчиво.

Лично мне тяжелее всего давались уроки профессора Спраут. Гербология предполагала, что мы отправляемся в теплицы и два часа возимся в земле и грязи, при этом пытаясь избежать особенно сильных укусов и ожогов от недружелюбно настроенных растений. От всего этого копошения в земле, где то и дело встречались черви, меня начинало мутить. И тут мы страдали на пару с Драко, который по такому случаю даже переставал меня донимать.

— Меня сейчас вырвет, — пробормотал он мне на ухо, глядя на извивающегося красно-коричневого червяка в руках у Блейза.

— Не говори об этом, ещё хуже станет, — прошептал я.

— Как? — протянул Драко тоном, полным страдания. — Как я буду это применять в реальной жизни, а? Я не стану садоводом-любителем, у меня для этого есть слуги и домовые эльфы!

Я был с ним полностью солидарен, хотя и в глубине души слегка себя за это презирал.

— Сестра говорит, — со вздохом поделился я, — что хуже нет зрелища, чем принц-белоручка.

— О, я сомневаюсь, что она сталкивалась с драконьим навозом.

— Слабаки, — заклеймил нас Блейз, макнул палец (спасибо, что не снимая перчаток!) в ведро с удобрением и провёл себе по щекам две линии. — Я вождь говнокожих!

Драко ломанулся в угол, и, судя по звукам, попрощался с обедом. Я поздравил себя с тем, что избежал его участи.

А Блейз провалялся сутки в больничном крыле. Оказалось, что на драконий навоз у него тяжелейшая контактная аллергия.

Преподаватели астрономии и защиты от тёмных искусств лично мне показались скучными. Профессор Синистра, которая дважды в неделю после отбоя уводила нас на башню, смотреть в телескопы и изучать звёздные карты, работала для галочки. А профессор Квирелл, который должен был учить нас защищаться от опасностей, явно нуждался в наблюдении врачей. Он ходил в тюрбане, от которого воняло чесноком (под шёпот Блейза: «Неженки!» — мы с Драко немедленно ретировались на последнюю парту и там ещё долго пытались отдышаться). Ещё он заикался (что нестрашно) и терял мысль по дороге (что сильно мешало запоминать хоть что-то).

Я очень ждал уроков истории магии — история как таковая меня всегда привлекала, и я уже обнаружил несколько интересных параллелей. Допустим, я бы с радостью обсудил бы с кем-нибудь, как именно Славная революция повлияла на принятие Статута о секретности. И я испытал шок, когда на первом занятии учитель влетел в класс сквозь доску. Да, он был привидением. И я по-настоящему пожалел, что у меня нет фотоаппарата — дедушка бы наверняка хотел это увидеть.

Увы, привидение профессора Бинса не отличалось талантом к интересному изложению. Он говорил монотонно, усыпляюще, почти дословно цитируя учебник. Чтобы не спать, я часто развлекал себя мыслями о том, как буду пересказывать это всё дедушке: мало того, что историю ведёт привидение, так это ещё и самое скучное привидение на свете!

Прежде, чем я расскажу о последнем из наших педагогов, упомяну, что во время приёмов пищи мы видели и тех, которые вели занятия только на старших курсах. О ком-то из них отзывались хорошо, кого-то ругали, но нам, первокурсникам, не было до этого дела.

Что ж, теперь, пожалуй, можно и описать человека, с которым мы, слизеринцы, встречались чаще других — нашего декана, профессора Снейпа.

Длинный, тощий как скелет, со впавшими щеками, огромным, похожим на клюв хищной птицы носом, с жёлтой кожей и липкими на вид чёрными волосами, он напоминал вампира. Причём даже не факт, что стокеровского. Скорее уж мифологического. У него были чёрные глаза, выражением напоминавшие пустые глаза мистера Дженкинса, бескровные губы и резкие манеры. Он двигался стремительно, и его чёрная тяжёлая мантия развевалась, как плащ. Издали напоминала крылья.

Профессор Снейп говорил негромко, полушёпотом, но внушительно. В первый учебный день перед отбоем он собрал нас, первокурсников, и произнёс речь. Суть её сводилась к тому, что Слизерин — благородный дом с тысячелетней историей. И любой, кто решит посрамить честь Слизерина, столкнётся с его, профессора Снейпа, неудовольствием.

Мы прониклись, а кто-то из девочек даже зашмыгал носом.

Но потом оказалось, что с нами профессор был мягок и добр. Потому что на первом уроке зельеварения мы посмотрели, как он ведёт себя с Гриффиндором. Некоторые занятия у нас проходили совместно с другими факультетами, и обычно это не доставляло никаких проблем. Но тут? Тут я пожелал оказаться от подземелий, профессора Снейпа, гриффиндорцев и вот этого всего так далеко, как только возможно.

— Мистер Поттер, — заметил Снейп, проходясь по списку в журнале. — Наша новая знаменитость.

На месте Гарри я бы уже спрятался под парту. А он только зубы сжал. Интересно, будь я не на Слизерине, меня бы он тоже отметил таким вот недобрым тоном? Я поёжился.

Но профессор, закончив перекличку, не отстал от Гарри. Подойдя к его парте, нависнув над ним, он начал заваливать его вопросами. Резкими, внезапными, сложными.

Гермиона вскочила с места, вытягивая вверх руку и явно желая ответить. Остальные сидели неподвижно.

Я кусал щёки. Профессор — не зарвавшийся мальчишка, его нельзя перебить или одёрнуть. Но в том, как он глумился над Гарри, чувствовалось что-то омерзительное, низкое. Взрослый не должен так обращаться с ребёнком, это просто несправедливо!

— Эй, — едва слышно прошипел мне на ухо Блейз, — ты чего?

Я помотал головой, понимая, что вот-вот из глаз польются злые слёзы. Почему я не могу вмешаться? Почему я такой трус?

— Берти…

Я ничего не мог сказать. Язык распух, отказывался шевелиться. Перед глазами туманилось. Кап, кап — на парту упали первые слезинки. Так глупо!

— Мерлин и Моргана! Дьябло! — и вдруг: — А-а-а!

На вопль Блейза обернулись все. Я подпрыгнул на месте. Профессор Снейп кинулся к нему, схватил его кисть и прошипел:

— Идиот! Зачем вы держали в руках нож?

С руки Блейза текла кровь. Профессор взмахнул палочкой, порез затянулся, кровь исчезла. Блейз начал эмоционально благодарить и извиняться.

— Ещё раз увижу у вас оборудование во время лекционной части, и можете попрощаться со свободными вечерами! Что смотрим? Открыть учебник на шестой странице, живо!

Оказывается, профессор умел не только шептать, но и орать. Блейз покрутил перед носом совершенно здоровую руку, подмигнул мне и, по команде, принялся раскладывать оборудование. На мои вопросы, что это сейчас было, изящно притворился глухим. От Гарри Снейп, во всяком случае, отстал, зато объявил, что нам нужно за оставшееся время сварить зелье от фурункулов.

— Я из семьи потомственных зельеваров, Берти, — утешил меня Блейз, — так что просто слушайся меня, и всё будет хорошо.

— Потомственных отравителей, — поправил его Теодор сзади.

— Не доказано, — ухмыльнулся Блейз. — Сплетни.

— Угу. Медичи не варили яды, а солнце встаёт на западе.

Я уже окончательно успокоился и, аккуратно нарезая ингредиенты под руководством Блейза, принялся расспрашивать про связь с Медичи. Итальянская история всегда казалась мне даже более захватывающей, чем британская.

* * *

Первый месяц в Хогвартсе дался мне непросто. Но, пожалуй, я неплохо его преодолел. Я боялся, что останусь совершенно один, — а в итоге рядом почти всё время кто-то был. В основном, конечно, Блейз, но на переменах и на занятиях по чарам мы виделись с Джастином, в библиотеке встречались с Гермионой, в столовой и на других уроках — с Гарри и Роном.

Сам замок по-прежнему производил на меня мрачное впечатление, мне было в нём душно и тесно. Но меня завораживали живые картины. Некоторые из них здоровались с учениками, на других нарисованные люди продолжали заниматься своими делами. Сначала я думал, что это как несколько кадров из кино или мультфильма — что-то вроде повторяющейся анимации. Но быстро понял, что ошибся: занимаясь одним и тем же, персонажи всё-таки вели себя немного по-разному. Например, играющие в карты джентльмены викторианской эпохи на втором этаже регулярно доводили партию до конца и спорили о выигрыше. Чаще других побеждал высокий блондин с залысинами надо лбом, но несколько раз на моей памяти его обыграл усатый брюнет.

Дама в платье эпохи Регентства на третьем этаже, недалеко от лестницы, всегда с нами здоровалась. А если бывала в настроении, то и провожала нас, грациозно перебираясь из одной картины в другую.

В общем, да, если вдруг рядом не оказывалось живых собеседников, непременно появлялись нарисованные. Оказаться в одиночестве стало для меня недостижимой мечтой. А я, должен признаться, искал уединения. Я не отдавал себе отчёта в том, как много времени проводил в одиночестве до поступления в школу, сколько простора у меня было для мыслей и переживаний. Моя сестра, Анна, чаще занималась своими делами, играть со мной последние годы ей было скучно. Кузенов я видел нечасто. Да, всегда присутствовали няни, гувернантка и телохранители, но они не заговаривали со мной лишний раз. Я мог вообразить, что остался один.

В Хогвартсе так не получалось.

Был пасмурный мрачный день, и с утра мне казалось, что на плечи положили тяжеленный камень. Я был рассеян на уроках, едва слушал Блейза, и после занятий сбежал. Я присмотрел нишу на втором этаже — широкий подоконник, прикрытый с двух сторон рыцарскими латами — и собирался спрятаться там. Но оказалось, что ниша занята.

— Я не буду с тобой говорить, если хочешь, — заметил Гарри, двигаясь. И я уселся рядом. Поджал под себя ноги, копируя позу приятеля, и уставился в окно. На дождь. Гарри держал слово — он молчал и думал о своём. А я вспоминал дом. Другим детям, из волшебных семей, писали письма. Их приносили умные разноцветные совы. Сидели возле хозяев, ждали ответов. Драко каждую неделю получал посылки со сладостями. Блейзу мама присылала журналы на итальянском.

Мне не писал никто.

— Я тебе завидовал, знаешь, — неожиданно произнёс Гарри как раз в тот момент, когда я и сам хотел было открыть рот и что-то сказать.

— Когда?

— В детстве. Тебя же показывают по телевизору. И мы ровесники. Я думал: «Вот бы быть принцем». Мне нравилось воображать всё это. Знаешь, дворцы, широкие кровати, куча еды. И у тебя большая семья.

— А я в детстве мечтал быть обычным мальчиком. Не важно, каким, пусть даже бедным. Помнишь…

— «Принца и нищего»? — улыбнулся Гарри. Я кивнул.

— Я его читал, наверное, раз сто. Дадли подарили… Дадли — это мой кузен. Я не уверен, что он умеет читать, так зачем ему книги? Мне ещё «Янки при дворе короля Артура» нравилась. И «Гулливер». Не важно. Знаешь, я смотрю на тебя и думаю, что ты не такой уж и счастливый.

Я не знал, что на это ответить, поэтому промолчал. А Гарри, взъерошив волосы, продолжил:

— Я иногда представляю себя дома, как будто у меня есть семья. Думаю… мама бы пекла пироги? Или она бы много работала? А папа? Говорят, я на него похож, но это только внешне же, да?

Мне захотелось опустить взгляд. Гарри говорил спокойно и искренне, без капли надрыва. Но почему-то мне подумалось, что он мало с кем делится этими мыслями. Возможно — вообще ни с кем. И, пожалуй, я понимал причину. Его друг Рон был парнем весёлым и забавным, но не особо чутким.

А ещё мне показалось, что нужно ответить. Хоть что-то.

— Я редко вижу родителей. Когда у мамы есть время, меня приводили к ней вечером на полчаса, может, на час. Папа часто в разъездах, он же герцог Йоркский.

— Брр! — поёжился Гарри. — Видеть родителей по расписанию?

— Такие правила. Правда… — я слегка смутился, — это у мамы с папой правила. А бабушка с дедушкой, знаешь… более спонтанные. И, если бабушка в хорошем настроении, можно играть с её собаками. А если она в Шотландии, то берёт с собой гулять и на охоту.

— Круть!

— Главное, чтобы она не садилась за руль. Она ужасно водит! То есть… хорошо, быстро. Но очень-очень страшно. А дедушка всё время ведёт нас на прогулку. Но забывает, что он взрослый, и ноги у него длинные, поэтому приходится за ним бежать.

Гарри рассмеялся, и это оказалось заразительно. Мы сидели в нише и глупо хихикали. Как ни странно, больше я камня на плечах не чувствовал.

— Полёты на метле? — переспросил я, отходя от доски объявлений. — Блейз, серьёзно? Полёты на метле?!

Драко уже вовсю распинался о том, как он великолепно летает, а я пытался вообразить себя в воздухе. С метлой между ног. В полёте. И мне стало нехорошо.

— Расслабься, отличный спорт! Ну, а не понравится, так заниматься никто не заставляет. Месяц подготовки, один зачёт — и можешь забыть об этом, — успокоил меня Блейз.

— Слушай, я планировал заниматься спортом. Но думал, это будет, знаешь, гребля. Поло. Может, регби или даже фехтование. Но... полёты на мётлах?!

Драко дошёл в рассказе до того, как едва избежал столкновения с вертолётом. И я несколько расслабился — как минимум половину в этой истории он явно сочинил, иначе бы с нами уже не разговаривал. Вертолётный винт — страшная штука.

Но всё равно, полёты на мётлах? Я же не ведьма!

На спортивной площадке, засаженной газоном, уже лежали мётлы: старые, страшные, с торчащими во все стороны прутьями. Между ними стояла тренер — её полагалось называть не профессором, а мадам Хуч. Подумалось, что она бывшая спортсменка.

Нам велели встать возле мётел, поднять руки и скомандовать «Вверх». Я проделал это с большой опаской, и метла даже не дёрнулась. Не у меня одного — меньше половины учеников стояли с мётлами в руках. Блейз, конечно, был в их числе. И Драко. И, как ни странно, Гарри. Он посмотрел на меня и пожал плечами, мол, сам не понял, как так вышло. Я вздохнул и подумал, что всё равно придётся через это пройти, так лучше уж побыстрее. Возможно, метла ближе к лошади, а не к велосипеду, и ей не плевать, боишься ты её или нет.

— Вверх! — велел я тоном, которым общался со своим прошлым пони — злобным подлым созданием. Метла подчинилась и прыгнула мне в руку. Повело отдачей. Гарри снова пожал плечами. Дальше следовало сесть на метлу так, чтобы прутья оказались сзади, а черенок — спереди, сжать её ногами и ухватиться покрепче. Метла завибрировала: видимо, она не хотела взлетать. Наши взгляды в этом вопросе совпадали.

— По моему свистку оттолкнитесь ногами от земли посильнее и взлетите, — скомандовала мадам Хуч. — Рукоять держите ровно. Чтобы опуститься, наклоните её вниз. Три, два…

Ни досчитать, ни свистнуть она не успела. Круглолицый нелепый Невилл взлетел в воздух с воплем. И вместо того, чтобы попытаться наклонить метлу, явно от страха дёрнул рукоять вверх. Я вскрикнул, и не я один; девчонки завизжали.

— Отбивная… — протянул Блейз и поморщился. Мадам Хуч кинулась за Невиллом, но, похоже, она и правда не была педагогом. Она побежала за ним, хаотично размахивая палочкой, и всё же зацепила метлу заклинанием. Та остановилась, но Невилл не удержался и шлёпнулся на землю с отвратительным звуком.

Блейз, отложив метлу, растянулся на траве и похлопал рядом с собой. В общем-то, не зря: пока мадам Хуч отведёт сломавшего запястье Невилла в Больничное крыло, пока вернётся и снова всем всё объяснит... Я опустился рядом и признался:

— Боюсь высоты.

— Не дрейфь, мышонок. Разберёмся.

— Как ты меня назвал? — вскинулся я. Блейз приоткрыл глаз и повторил:

— Мышонок ты и есть. Но это я не со зла, не думай. Слушай, давай на кухню убежим? Я бы поел чего-нибудь.

— Ругать будут. И накажут.

— Зануда.

Я слегка толкнул Блейза в плечо и сам не понял, как началась дурацкая возня. Блейз повалил меня, я попытался вырваться. И в итоге мы пропустили всё самое интересное. Отвлеклись только на крике: «Он разобьётся!» Но он не разбился. Гарри уже в воздухе вышел из крутого пике, выровнял метлу и полетел обратно на площадку. Драко тоже спускался с небес на землю и выглядел паршиво. А Гарри подкинул и ловко поймал маленький стеклянный шарик. Я встал, отряхнулся и понадеялся, что у меня нет травы и мусора в волосах. Теодор, оглядев нас с Блейзом, покачал головой и пояснил в ответ на удивлённые взгляды:

— Дракоша в ударе.

А потом на площадке появилась профессор МакГонагалл, и стало очень тихо.

— Поттер, за мной! — скомандовала она, а на нас посмотрела так, что лично у меня подошвы приклеились к траве. Больше никто не шумел. И не пытался взлететь.

— Ему крышка! — счастливым тоном произнёс Драко. — Отчислят, только так.

— Заткнись, Малфой! — вскинулся Рон, стискивая кулаки, но его оттащили. Малфой довольно улыбался, а его телохранители угодливо гоготали. Мне стало противно, и я отвернулся. Блейз бросил в сторону:

— Дурак ты, Дракоша.

Но пронять Драко было не так-то просто.

Наутро стало ясно, что никто Гарри не отчислил. Он сидел за столом, довольный, но слегка ошалевший. Драко не удержался и пошёл приставать к нему и дальше, а я сделал вид, что занят завтраком. Но всё равно увидел целую стаю сов, которые тащили продолговатый свёрток очень характерной формы.

— Либо подерутся, либо Дракоша лопнет, — вздохнул Блейз, а я, удивляясь собственной решимости, встал. Я понятия не имел, зачем вмешиваюсь и чего хочу добиться, но просто не мог на это смотреть. А когда добрался до стола Гриффиндора, услышал шипение Драко:

— Дуэль! В полночь, в Зале наград! Без кулаков, только волшебством! Или струсил?

— Вот ещё! — огрызнулся Гарри, и тут же за него вступился Рон:

— Он придёт. Я буду его секундантом!

— Нет, Рон, — произнёс я, понимая, что обязан вмешаться, даже если мне очень-очень страшно. Это вмешивался не я, а то, что я олицетворял. — Не будешь.

Ко мне повернулись.

— Что, считаешь, Уизли даже на роль секунданта не годится? — с самым нарочитым в истории аристократическим выговором протянул Драко. — Пожалуй.

— Нет, но дуэли не будет.

— Думаешь, я боюсь этого?.. — начал Гарри, но я его прервал:

— Думаю, что дуэли запрещены на территории Соединённого королевства Великобритании. Первые запреты датируются 1640-ми годами, окончательный — 1844 годом. А поскольку мы находимся на территории Британии...

— А с чего ты взял, — у Драко задрожала верхняя губа — плохой признак, — что меня волнуют запреты магглов?

— Как минимум, тебя должно волновать то, что в замке дуэли запрещены, — отрезал я. Они оба выглядели разозлёнными — и Драко, и Гарри. С Драко мы так и не стали друзьями, но потерять возможность общаться с Гарри мне было бы очень тяжело. Однако я закончил мысль:

— Я сообщу об этом декану, если вы вздумаете пойти. И… — я покачал головой, — Драко, я увижу, если ты куда-то соберёшься.

Гарри в глаза я смотреть не стал и выскочил из Большого зала так быстро, как только можно было, при этом удерживая осанку. Только на полдороги меня нагнал Блейз. Придержал за локоть, заставляя сбавить темп, потянул в угол, прижал мою голову к своему плечу и не шевелился, пока я распускал нюни.

— Охота тебе в это лезть, а? Боевой мышонок!

— Н-не называй меня так! — гнусаво проворчал я, отстраняясь, громко икнул и тут же закрыл рот руками. Не то чтобы мне это сильно помогло.

— Икающий боевой мышонок, — заржал Блейз. — Спешите видеть! Да не брыкайся ты, спину выпрями! И дыши носом. Так. Задержи дыхание. И выдыхай через рот. Медленно. Ну, а теперь рассказывай, ты чего так на них накинулся? Ну, сходили бы, помахали бы палочками...

— Д-дуэли, — всё ещё слегка запинаясь, начал я, — это прямое оскорбление короны. А я вроде как… не могу это игнорировать. Аристократы могут проливать кровь только за страну и королеву, а не ради своих ам... — я опять икнул, — амбиций.

— Загнул! Уважаю.

* * *

Я совершенно не был готов к тому, что после второго урока, на перемене, в меня со всего размаха врежется Гермиона Грейнджер. Она оказалась плотной и твёрдой, да ещё и утяжелённой книгами, поэтому мы оба повалились на пол. Блейз отскочил в сторону и выругался, а Гермиона принялась извиняться, пряча лицо за волосами.

— Иди, — сказал я Блейзу, — догоню.

Я понял, что Гермиона плакала, но не хотела этого показывать, поэтому поднялся и начал собирать её книги, пока она неуклюже топталась на месте, прикрывая лицо рукавом. Толпа рассосалась, и мы остались одни в длинном пустом коридоре.

— Прости, пожалуйста! — наверное, в двадцатый раз повторила Гермиона, а я аккуратно спросил:

— Что-то случилось?

Она быстро помотала головой, и стало видно, что лицо у неё красное, с опухшими глазами.

— Скоро история магии, — напомнил я, а Гермиона всхлипнула. И я принял решение, на которое, думал, никогда не отважусь: прогулять. Хогвартс, к счастью, был довольно запутанным местом, и мы без труда нашли уголок за гобеленом, где нас вряд ли бы стали искать. Конечно, там было ужасно пыльно, но я отважно сел прямо на пол, и Гермиона последовала моему примеру. Она уже почти успокоилась, но выглядела неважно. И вдруг спросила резко:

— Что я делаю не так?

— Что?

— Ну, во время учёбы? Я же хорошо занимаюсь, учу уроки, подсказываю всем. Почему тогда?.. — она не смогла договорить и уткнулась в колени. — Это нечестно!

— Я не знаю. Правда.

— Ты тоже хорошо учишься, но тебя твои слизеринцы любят!

И я догадался, что, видимо, Гермиону обидел кто-то из одноклассников.

— Я учусь не так хорошо, как ты. У нас Драко лучший. Блейз дразнит его заучкой, потому что он постоянно переписывает эссе: всё боится, что получилось недостаточно идеально.

— Его дразнят? Малфоя?!

— Ну, честно говоря, он сам напрашивается. И он не сильно обижается, потому что они с Блейзом и другими ребятами знакомы с детства и привыкли друг к другу. Тебе кто-то что-то сказал обидное, да?

Слегка приподняв голову с колен, Гермиона быстро покивала и процедила сквозь зубы:

— «Она ночной кошмар, неудивительно, что…», — и сбилась.

Я чувствовал себя куда хуже, чем в тот день, когда моя старшая сестра Анна оторвала голову своей кукле и рыдала два часа от жалости к ней. И при этом спрашивала меня, почему она «такой плохой человек». До сих пор я считал, что это самый неловкий момент в моей жизни. Тогда Анне я говорил, что она хороший человек, просто случайно ошиблась. Теперь Гермионе я сказал:

— Ты не кошмар, ты… — казалось, вот-вот, и начну заикаться, — хорошая. И учишься отлично, тебе даже Драко завидует. И… — я не поверил своим ушам, услышав смех в ответ. — Что?

— Драко… завидует! Мне! — повторила Гермиона и рассмеялась ещё громче. — Никогда не поверю!

— Я правду говорю! Честное слово!

— Всё равно не верю. Но зато мне больше не хочется плакать. Правда, — она поморщилась, — на историю магии я тоже не хочу идти. Ты уже написал эссе по трансфигурации?

Я его даже не начинал, поэтому мы с Гермионой до конца урока сидели в пыльном углу и, подсвечивая себе палочками, писали эссе. Гермиона оставляла на своём пергаменте большие пробелы — для информации из библиотеки. Посмотрев за её работой, я решил делать так же.

Это был Хэллоуин, и запомнился он вовсе не моим первым в жизни прогулом.

Дело в том, что после зелий мы разговорились с Гарри, и он вдруг заметил, как-то побледнев:

— А ведь тогда тоже был Хэллоуин, тридцать первое октября…

Я чуть было не спросил: «Когда?», но прикусил язык. Я читал историю Гарри Поттера и знал, как погибли его родители, просто не подумал, что сегодня годовщина.

— Почему мне только сейчас это в голову пришло, а?!

— Ты… бываешь на их могилах? — спросил я осторожно, потому что именно так делали в нашей семье. Бабушка бывала в часовне своего отца. Нечасто, конечно, — дела не позволяли, — но бывала.

Гарри помотал головой, вздохнул и пробормотал:

— Я пойду, ладно? Извини…

Удержать я его не успел. И, честно говоря, на праздничный ужин шёл с тяжёлым сердцем. Даже потрясающие украшения (тыквы, которые парили в воздухе и подмигивали ученикам, настоящие летучие мыши и тысячи свечей!) не сумели поднять мне настроение и избавить от чувства смутной тревоги.

Гарри за столом Гриффиндора не обнаружилось, а Рон крутил головой по сторонам, явно взволнованный. Блейз зачитывал монолог Гамлета, пафосно держа в руке печенье в форме черепа. Драко страдал от близости нашего факультетского привидения, Кровавого Барона. Тот отказывался говорить о себе, но жил примерно в одиннадцатом веке, носил характерную тунику и длинные пристяжные чулки, а его волосы и борода были подстрижены по моде того времени. И при этом весь он был заляпан серебристой кровью, а на запястьях у него бряцали кандалы. Пребывая в хорошем настроении, Барон стенал и жаловался на несчастную любовь. А в плохом — донимал избранных учеников разговорами о своих страданиях. На нашем курсе его любимчиком стал Драко, который привык шарахаться от Барона в сторону и немедленно прикидываться очень занятым. Увы, на пирах метод не срабатывал. Как-то я попытался спасти Драко (а заодно разговорить Барона), но привидение сделало вид, что не замечает меня. На словах Блейза: «И видеть сны, быть может!» дверь зала распахнулись, и влетел, задыхаясь от быстрого бега, профессор Квирелл. Путаясь в мантии, он добежал до стола преподавателей, рухнул на колени, прохрипел:

— Тролль в подземелье! — и завалился на бок.

— Дьябло! — прошипел Блейз (у нас с ребятами была теория, что он специально ругается с итальянским акцентом, ради имиджа).

— Прошу всех сохранять спокойствие! — сильный голос профессора Дамблдора потушил начавшуюся панику. — Старосты, я прошу вас собрать факультеты и отвести учеников в гостиные. Вместе с учителями мы спустимся в подземелье.

Наша староста, которую полагалось называть исключительно «мисс Фарли», а никак не по имени, велела строиться парами. А я вдруг ощутил чью-то руку на плече. Обернулся и распахнул глаза в удивлении.

— Рон? Ты что тут делаешь?

— Тшш, — прошипел парень, — ты видел Гарри? Вы с ним…

— Видел, но до ужина. Он вроде как не хотел идти на пир.

— В спальне его не было!

Чёрт!

— Мисс Фарли! Мисс Фарли! — я кинулся вперёд колонны и, слегка запинаясь, начал говорить про первокурсника с Гриффиндора.

— Первокурсники Гриффиндора — проблема старост Гриффиндора, — отрезала она. — Извольте-ка встать в строй!

— Перси сказал, что я несу чушь! — сквозь зубы прошипел Рон. — Что, если Гарри решит зайти в подземелья? Надо его предупредить!

Рон паниковал, и его паника передавалась мне. Ученики строились в шеренги слишком неорганизованно, и это давало нам немного времени на раздумья.

— Я, кажется, знаю, где он может быть, — начал я, и Рон тут же схватил меня за рукав.

— Где?!

— На втором этаже есть… Ты не найдёшь!

— Если вы собираетесь искать Гарри, то советую поторопиться! — неожиданно вынырнула из толпы Гермиона и тем самым привлекла к нам внимание Блейза. Тот сунул черепушку в рот, прожевал и переспросил:

— Искать Гарри? Поттера? Сейчас? Я в деле!

И мы, вместе с остальными выйдя из зала, быстро спрятались за ближайшим гобеленом, откуда начинался потайной ход на второй этаж. Тесновато! Но незаметно.

— Я тоже обратилась к нашему старосте, но он велел мне… — начала Гермиона звонко, и Блейз быстро зажал ей рот.

— Ой, — прошептала девочка. — Простите.

— Пойдёмте. Раньше найдём его, раньше вернёмся в гостиные.

О том, как нам влетит, когда профессор Снейп об этом узнает, я решил лишний раз не думать.

У Гарри было много любимых мест в замке, но я предположил, что в годовщину смерти родителей он выберет самое тихое — оконную нишу, загороженную рыцарскими латами. Замок казался вымершим, пустым. Мы крались по коридору, вздрагивая от каждого шороха. Наши тени колыхались от дрожания пламени факелов. Не знаю, как остальным, а мне то и дело казалось, что за поворотом нас ждёт чудовище. Но мы всё же дошли до ниши. Гарри оглядел нашу компанию и спросил, во-первых, что происходит, а во-вторых, почему это спасательная экспедиция такая маленькая и неторжественная. Я покраснел, Гермиона забормотала что-то несвязное, а Блейз заметил:

— Куда же герою магического мира без почётного эскорта! Чем это воняет?

Я таких запахов не знал! Он навалился разом: тяжёлый, кислый. Заслезились глаза.

— Мерлинова борода! — выругался Блейз безо всякого итальянского имиджа.

— Мамочки… — пропищала Гермиона и попятилась. Прежде, чем я успел осознать, на что смотрю, Рон завопил:

— БЕЖИМ!

И мы побежали. Потому что тролль выбрался из подземелий, где за ним охотились педагоги, и решил поужинать нами. Мы неслись, сломя головы и то и дело оглядывались, но тролль не отставал. В нём было больше пяти метров роста, у него была серо-зелёная бугристая кожа, похожий на бочку раздутый живот и крохотная лысая голова. Из одежды он носил набедренную повязку, а в руках держал узловатую дубинку. Непропорциональный, нелепый, он просто обязан был двигаться медленно и неповоротливо. Но — нет: раскинув в стороны длинные ручищи и распахнув рот пошире, он гнался за нами, только изредка врезаясь в стены на поворотах.

— Наверх! Лестница его замедлит! — крикнула, тяжело отдуваясь, умница-Гермиона, и мы немедленно повернули налево и поскакали через ступеньку. Тролль взревел, но не отстал. Добыча была — вот она, почти под рукой, и отказываться от неё он не собирался.

— Не… замедлила! — пропыхтел Блейз. При желании тролль мог бежать на четвереньках.

— Сейчас направо, там тайный проход. Ну, в стену! — скомандовал Гарри, и мы послушались. Стенка оказалась фальшивой. Тролль её не заметил вовсе, протаранив головой. Возможно, он следовал за нами по запаху.

— Закрыться в классе? — прохрипел Рон. У нас у всех заканчивалось дыхание, но кому-то было чуть легче (тому же Гарри), а кто-то хотел упасть замертво (например, я).

— Не выйдет! — отмахнулась Гермиона. — Ты видел дубину? Проломит дверь.

Ориентиры, портреты — всё смешалось. Мы не знали, куда бежим, потерялись в поворотах. Факелов становилось всё меньше, паутины — больше. Тролль слегка подотстал, но мы по-прежнему слышали его рык позади. И вдруг увидели впереди небольшую, но очень крепкую дубовую дверь. Такую ударом дубины, пожалуй, и не пробить.

— Сюда! — в отчаянии пробормотала Гермиона. Блейз дёрнул ручку двери и выругался так, что у меня уши покраснели.

— Закрыто!

— Отойди! — велела Гермиона. — Аллохомора!

Замок щёлкнул. Мы нырнули в комнату, быстро закрыли за собой дверь и налегли на неё изнутри. Там, где мы оказались, было темно. Пахло странно — псарней. У меня по лицу и спине тёк пот. Сердце колотилось так, что, казалось, разорвётся. За дверью что-то грохнуло. Наступила тишина, но её нарушило шумное, с присвистом, дыхание.

— Люмос, — шепнул Гарри, и в свете его палочки мы увидели второе за этот день чудовище. Громадная трёхголовая собака, которой было тесновато в этой каморке, сонно моргала и щурилась. Три носа нюхали воздух. Три пары чёрных блестящих глаз оглядывали нас.

— Тролль или это? — хрипло, с истерической ноткой спросил Блейз. И, завопив, мы кинулись наружу. А собака бросилась за нами следом, но только впечаталась лбами в закрывшуюся дверь.

Тролль лежал прямо перед нами. Поверженный, с неестественно свёрнутой на сторону головой, без движения.

— Кто это его так? — высоким голоском спросила Гермиона. Я не был уверен, что вообще могу говорить. Сегодня и… когда-нибудь. Я смотрел на тролля, не в силах оторвать взгляда. И думал о том, что он мёртв. Совсем, наверняка, полностью мёртв. А если бы не был мёртв он, то…

— Вот это компания, — раздался сбоку знакомый голос. — Поттер, Уизли, Грейнджер, Забини и Маунтбеттен-Виндзор. Живописно.

Вспыхнули факелы, и из темноты выступил профессор Снейп. Мне показалось, что он слегка прихрамывал, но в остальном выглядел как обычно.

— Потрудитесь объяснить, что вы делаете здесь в то время, когда всем ученикам приказано находиться в гостиных факультетов?

Мы все едва дышали. Декан обводил нас взглядом, который не обещал ничего хорошего. И тогда я подумал: не страшно. Тролль — очень страшно. Трёхголовый гигантский пёс — тоже. А декан Снейп — нет. Потому что принц не может позволить себе бояться обычного человека, тем более — своего педагога. И, оказалось, говорить я всё же не разучился.

— Старосты не послушали нас, когда мы сказали, что Гарри нет на празднике. А его не было на празднике, потому что… — меня кто-то дёрнул сзади за рукав, но я продолжал говорить, как заводная игрушка. С таким чувством, что, пока всё не выложу — не смогу замолчать. — Потому что сегодня годовщина смерти его родителей, и ему не хотелось присутствовать на празднике. Мы решили, что нужно найти Гарри и рассказать ему про тролля. Но оказалось, что тролль выбрался из подземелий, и мы с ним столкнулись. Побежали искать укрытие, увидели надёжную дверь, решили спрятаться за ней, но… — я сглотнул, — за дверью была трёхголовая собака. Можно мне воды, сэр? Мне что-то…

В третий раз в жизни я упал в обморок. Это особое чувство, но я бы не сказал, что противное: тебя словно с головой заворачивают в плотное тяжёлое тёплое одеяло. Сквозь него ничего не видно, но отдалённо что-то слышно, — только слов не разобрать. Да и не хочется.

* * *

Я просыпался медленно, прислушиваясь к голосам. Женщина ругалась, а Блейз спорил с ней и утверждал, что с места не сдвинется.

— Ну, вот, разбудили! — воскликнула женщина. С трудом разлепив глаза, я огляделся и сел. Очевидно, я попал в Больничное крыло: длинная светлая комната с рядом кроватей не могла быть ничем иным. Надо мной склонилась мадам Помфри — наш школьный доктор. Я видел её в Большом зале, но лично не сталкивался, и теперь приглядывался к строгому усталому лицу. Она мне чем-то напомнила миссис Томпсон. Тоже, наверное, часто ворчит, а сама кормит печеньем и смотрит, как бы ты не простудился. Рядом топтались ребята, все целые и невредимые.

— Я… спал? — спросил я аккуратно.

— Конечно, спали! — сварливым тоном ответила мадам Помфри. — И спокойно проспали бы до утра под моими чарами, если бы ваш друг вёл себя потише!

— Можно нам…

— Пять минут, — бросила мадам Помфри и ушла за одну из белых ширм.

— Как вы?

— Что мы, — отмахнулся Блейз. — Ты нас напугал до смерти!

— Может, не сильнее, чем тролль… — протянул Гарри, и мы рассмеялись.

А Гермиона, всхлипнув, кинулась ко мне и обняла. И стукнула кулаком по спине — очень больно. Хуже Анны, честное слово!

— За что?!

— Не придуши его! — посоветовал Блейз и уселся у меня в ногах. — Слышал бы ты, как Снейп орал, пока колдовал тебе носилки. По его словам, даже просто принц в школе — большая неприятность. А если он ещё и нервный…

Ровно то же самое мне довелось услышать на следующее утро от самого профессора Снейпа. Он вызвал меня до завтрака, осмотрел, поджал губы и уточнил:

— Часто вы так?

— Не очень, — смущённо отозвался я, разглядывая кабинет декана. В отличие от класса зелий, он не был уставлен банками со всякой заспиртованной гадостью. Но и украшений тут не было. Пустая комната, тёмная, с письменным столом и двумя книжными шкафами. Даже без окна. Неуютно. — Только если сильно понервничаю или испугаюсь.

— Так постарайтесь, — прошипел Снейп, — не попадать в ситуации, которые вас пугают! И нервируют.

«Как будто я нарочно с троллем столкнулся!» — подумал я раздражённо и сказал об этом вслух, вежливо прибавив: «Сэр». А то он хуже дедушки. Тот тоже иногда начинает кричать и ругаться, не разобравшись.

— Не дерзите мне! Ваше происхождение не даёт вам права…

Я выслушал все потоки негодования, про себя размышляя: почему-то, когда декан кричал на меня, это было совсем нестрашно. А когда он повышал голос на Гарри, мне хотелось забиться в самый дальний и самый тёмный угол. Глупо, да?

* * *

Блейз ждал меня возле кабинета и сочувственно спросил:

— Живой?

— Вроде бы, — отозвался я. Блейз покивал и с улыбкой объявил:

— Ну, раз ты свободен, пошли. У нас собрание.

— Собрание?

Возле Большого зала нас уже ждали Гарри, Рон и Гермиона. Выдав нам по сэндвичу, Гермиона быстро заговорила:

— Это же просто сумасшествие! То есть, я имею в виду, мы в школе! Зачем кому-то держать в школе трёхголовую собаку? Да ещё и в таких условиях?! Кто-нибудь кроме меня заметил, на чём она стояла?

Мы покачали головами, а Блейз ответил:

— На каком-то люке. И мне отчаянно интересно… что такого ценного должны прятать в школе, чтобы для охраны потребовался цербер?

— Не знаю, что это, — задумчиво проговорил Гарри, доставая из кармана яблоко, запустил в него зубы и прожевал кусочек. — Но подозреваю, что размером оно чуть больше моей ладони. И завёрнуто в коричневую бумагу.

Прежде, чем кто-то успел спросить, откуда такие сведения, Гарри, оглядываясь по сторонам, быстро рассказал следующее. Когда он ездил за покупками к школе, его сопровождал наш лесничий, великан Хагрид. Они вместе пошли в банк. Гарри взял денег, а у Хагрида было очень важное задание — забрать что-то из ячейки. Что-то, что надёжнее будет хранить в Хогвартсе.

— И, помнишь, Рон? — Гарри толкнул его плечом. — Мы пили чай у Хагрида, и на столе была газетная вырезка? О проникновении в банк Гринготс?

— Ага. Там говорилось, что ничего не взяли…

— Думаю, Хагрид успел вовремя.

— Что это может быть? — протянула Гермиона. Мы отошли в самый уголок, чтобы не мешаться под ногами у тех, кто только шёл на завтрак и кто уже выходил. Таких групп вокруг было немало, поэтому на нас не обращали внимания.

— Что-то ценное, — предположил Рон.

— Или опасное, — заметил Гарри. — А скорее всего, и ценное, и опасное.

— Слушайте… — начал я, кашлянув. — Конечно, школа — не лучшее место для хранения опасных ценностей. Но… У нас во дворцах тоже много всего. Украшения, драгоценности. Картины. И их надёжно охраняют. Главное, не трогать сигнализацию. Понимаете?

— Думаю, Берти прав, — согласилась Гермиона, — в том, что это не наше дело. Если бы мы не полезли в ту дверь, мы бы и не увидели собаку. И это тот самый запретный коридор на третьем этаже, куда детям нельзя заходить. С этим разберутся взрослые.

— Верно, — с некоторым сожалением согласился Гарри, а Блейз вслух проворчал:

— Никакого веселья!

К счастью, мы все вместе решили, что люк под собакой — не нашего ума дело. И уже пошли вниз, в подземелья, где проходили уроки зельеварения, как Гарри задумчиво спросил:

— А что там делал Снейп?

Профессор Снейп не просто ждал возле комнаты с трёхголовой собакой. Судя по всему, он ещё и побывал у неё. Во всяком случае, он по-прежнему заметно хромал. А Гермиона утверждала, что успела увидеть у него разорванную штанину и кровь на ноге — он забыл запахнуть мантию, пока колдовал мне носилки. Блейз предположил, что Снейп проверял или кормил собаку. Или, например, лечил — вряд ли мадам Помфри согласилась бы подойти к этой твари на пушечный выстрел. На том мы и сошлись, тем более что появилась новая тема для обсуждения: приближался первый матч сезона по квиддичу.

Блейз долго объяснял мне правила квиддича, но до конца я их так и не понял. Однако суть состояла в том, что игроки на мётлах закидывают друг другу в кольца один мяч, уворачиваются от двух других, при этом пытаясь поймать третий.

В первом матче сойтись должны были Слизерин и Гриффиндор. И если со Слизерина играли только старшие, которых мы толком и не знали, то в команде Гриффиндора вопреки всем правилам оказался Гарри. И его колотило от волнения.

— Понимаешь, если я облажаюсь, это будет не просто «какой-то новичок не справился», а «Гарри Поттер нас подвёл»! — пожаловался мне Гарри. — Впрочем, кому я это объясняю…

— Ну, мне ещё не так достаётся. Вот Уильяму… Все знают, что однажды кузен унаследует престол, так что ему приходится хуже всех. Но да, я понимаю.

Мы сидели в любимой оконной нише и смотрели, как за окном льёт ледяной дождь. Гарри поёжился.

— Дедушка говорит… — начал я, — что мы не обязаны соответствовать ожиданиям. Но мы обязаны делать максимум того, на что способны.

— Он у тебя умный.

— Да, очень.

— Он прав, я думаю. Но всё равно, как представлю себе завтрашнюю игру…

— Надеюсь, погода будет получше.

Я не хотел даже воображать себе матч на мётлах в такой ливень. Мне хватило трёх занятий и одного зачёта, чтобы пожелать никогда больше не подниматься в воздух. При любой погоде.

— Ага, надейся. Я ставлю на то, что завтра будет ещё хуже. По закону подлости.

Но Гарри ошибся: наутро сияло ясное солнце; слегка подморозило, трава покрылась инеем, но небо очистилось и ветер затих.

— Солнце плохо светит, — пояснил Блейз, пока мы устраивались на высоких трибунах. — Видишь, гриффиндорцам в спину, а нашим в лицо будет.

— Ваши ставки? — спросил Теодор, садясь рядом со мной.

— Поттер рухнет с метлы через шесть секунд!— без тени сомнения в голосе заявил Драко. — Или не взлетит, потому что забудет, каким концом держать метлу.

— А если он поймает снитч? — спросил Блейз.

— Поттер?! — фыркнул Драко. — Никогда!

— А если?

Я откинулся на жёсткую спинку сидения. Теодор поступил так же, чтобы не мешать спорщикам, которые перегибались через нас, уточняя условия пари.

— Что, струсил? — оскалился Блейз. Драко только что отказался, в случае победы Гарри, в течение дня на каждой перемене скандировать: «Гарри Поттер — великий игрок в квиддич».

— Это надолго, — пробормотал Теодор. — Ты на кого ставишь?

— Я плохо понимаю правила. Кроме того, в нашей семье обычно делают ставки на скачках. А ты?

— А я не люблю квиддич.

Тем временем Драко и Блейз пожали друг другу руки. Теодор разбил, и мы уставились на поле. Оно было, кстати, огромным: на глаз — куда шире и длиннее поля для регби. По обеим сторонам стояли высокие шесты с кольцами на концах — в них нужно было забрасывать мяч под названием «квоффл», большой и красный.

Игроки двумя командами — красной и зелёной — выстроились на поле, с мётлами на плечах. Комментатор объявил, что матч вот-вот начнётся. Мадам Хуч дала судейскую команду к старту — и понеслось!

Я хорошо знал этот эффект по скачкам: когда после сигнала события начинаются разворачиваться с нереальной скоростью, и ты уже не можешь ничего анализировать — только смотреть во все глаза.

Квиддич был едва ли не быстрее. Игроки мелькали в воздухе смазанными пятнами. Комментатор весёлым звонким голосом объявлял счёт, да ещё и умудрялся каким-то образом отпускать шуточки, рассказывать про метлу Гарри и делать комплименты женской части команды Гриффиндора.

Я пытался хотя бы различать, кто, где и кому забивает гол.

Слизерин играл, как я понял, жёстко, на самой грани допустимого. Когда маленький шустрый мяч — бладжер — сбил с метлы одну из девушек в красной форме, я вскрикнул, и не я один. Но она всё же удержалась и с трудом опустилась на траву. К ней кинулась мадам Помфри, но никто и не думал останавливать игру. Матч продолжался. Слизерин вёл по очкам, особенно после того, как в нокаут отправился вратарь Гриффиндора. И вдруг высоко в небе что-то пошло не так. Я бы сам не заметил — меня толкнул Блейз.

— Поттер забыл, как сидеть на метле? — протянул Драко. Но, кажется, проблема была не в этом. Теодор сунул мне бинокль, и я увидел, что метла Гарри дрожала, дёргалась и рвалась, как необъезженная кобыла под седлом. Он держался, но с каждым мгновением всё труднее. Метла была намерена скинуть седока. У меня вырвали бинокль. Блейз приник к нему и пробормотал что-то по-итальянски, наверняка разражённое.

— Что там? — нервно спросил я.

— Да подожди. Ерунда какая-то, метла словно взбесилась!

— Сломалась?!

— «Нимбус-2000»?! У него гарантия при надлежащем обращении — пятьдесят лет, как у всех «Нимбусов»! Вряд ли.

Даже Драко не зубоскалил. Я всё ждал, что кто-то из учителей вмешается, но не мог заставить себя отвести от Гарри взгляда. Он проиграл сражение и теперь болтался на метле, держась за рукоять двумя руками.

— Почему не остановят игру?

— Не положено… Дьябло!

Одна рука. Почему никто ничего не делает?!

И вдруг всё закончилось. Подтянувшись, Гарри снова влез на метлу, послушную и лёгкую. Заложил вираж, пошатнулся и рухнул на траву. Встал. В бинокль я видел, как он согнулся пополам, словно его тошнило. Но, распрямившись, он поднял вверх кулак, в котором сжимал маленький золотой снитч.

Гриффиндор победил, а Гарри — выжил.

Мы не аплодировали — нас бы не поняли товарищи по факультету, — но я чувствовал себя так, словно все кости в моём теле растворились. Блейз повернулся к Драко и елейным тоном спросил, выбрал ли он грязнокровку, которую будет целовать.

— Только не Берти. Он мой, — и Блейз закинул руку мне на плечи. Драко спрятал лицо в ладонях.

* * *

Поскольку празднование нам не светило, мы с Блейзом спокойно дождались Гарри, Рона и Гермиону. Они выглядели напряжёнными, и, стоило нам отойти в тень под трибунами, Гермиона быстро выложила:

— Это Снейп! Он заколдовал метлу Гарри!

— Чего? — переспросил Блейз. С трибун Гриффиндора вид был несколько иной, и Гермиона наблюдала в бинокль за тем, как Снейп, не сводя взгляда с метлы Гарри, что-то шептал. А накануне Гарри подслушал разговор нашего декана со школьным завхозом.

— «Хотел бы я посмотреть на того, кто способен уследить за всеми тремя головами разом!» — процитировал Гарри.

— Ерунда у вас выходит, — помотал головой Блейз. — Снейп в школе работает уже Мордред знает сколько лет. Поттера он, конечно, не особо любит, но убивать? На глазах у всей школы? Ему что, в Азкабан захотелось?

— Может, он надеялся, что это спишут на несчастный случай? — предположила Гермиона. — Первокурсник не справился с метлой…

— Не, — возразил Блейз. — Убьётся наш Мальчик-Который-Выжил, и расследование будет доскональное. Снейпу так палиться нельзя, у него… ну, я не совсем точно в курсе, но у него прошлое не самое чистое. Он тут будет первым подозреваемым.

— Почему первым? — удивился я. Гарри и Гермиона тоже не понимали, а вот Блейз и Рон переглядывались, словно думали, сообщать ли нам какую-то страшную тайну.

— Папа говорит, — начал Рон, — что Снейп на нашей стороне. И что это всё просто сплетни, которым, ну, нельзя верить.

— Спорим, на левой руке у него есть татушка? — непонятно возразил Блейз. — Я не знаю, на какой он стороне, но он крёстный отец Дракоши и друг мистера Малфоя. Вряд ли они на Святочном балу сошлись, а?

— Какая татушка? Какой бал? Вы объясните нормально?! — вспылил Гарри. И Рон с Блейзом объяснили. Пожалуй, здесь в моём повествовании стоит сделать небольшое отступление и заодно рассказать о событиях прошлого, которые напрямую повлияли на всё наше будущее.

Итак, примерно тридцать лет назад набрал силу тёмный волшебник. Его имя было не принято произносить в волшебном сообществе, да и не имя это было вовсе, а псевдоним. Рон сказал, что называть его вслух — к беде. И, ради разнообразия, Блейз полностью с ним согласился. Вокруг этого тёмного волшебника собирались сторонники. Также к нему на службу перешли всевозможные магические существа и тёмные твари разной степени отвратительности. Действуя с решимостью ирландских террористов, вся эта компания, постепенно выросшая в целую армию, огнём и мечом насаждала собственную идеологию: превосходство чистокровных волшебников.

Министерство магии и официальные власти боролись как могли, но террористы действовали жёстко и стремительно. Всё осложнялось тем, что их поддерживали многие аристократы из числа чистокровных: они, конечно, взрывов и убийств не совершали, но обеспечивали финансирование. Официальная власть находилась в очень тяжёлом положении, а нечистокровные волшебники боялись выйти лишний раз из дома. Именно в этот момент произошла загадочная встреча лидера террористов и годовалого Гарри Поттера.

Никто не знал, что случилось. Но тёмный волшебник попытался убить Гарри, а в итоге погиб сам. У Гарри на лбу остался шрам в виде молнии (такой светло-коричневый приметный зигзаг), а в магическом мире наступило спокойствие.

— Хагрид говорит, — произнёс Гарри, когда Рон и Блейз закончили объяснения, — что Вол… Сами-Знаете-Кто не умер той ночью. Просто потерял силу.

— Хагрид, конечно, видный эксперт по тёмной магии, — скривился Блейз, и Рон тут же принялся возмущаться. А Гермиона проницательно спросила:

— И ты намекал, Блейз, что профессор Снейп был на стороне Сами-Знаете-Кого?

— Малфой был. А Снейп… мама говорила, что он мастер тёмных искусств. Я могу у неё спросить, но почти уверен, что да. Министерство до сих пор не очень-то лояльно к бывшим Пожирателям Смерти. Неужели Снейп такой дурак, что будет подставляться?

— Знаешь, что, — решил Гарри, — я хочу сходить к Хагриду. Мне кажется, он знает обо всём этом больше, чем говорит.

— Я с тобой, — вызвался Рон.

— И я! Если можно… — попросила Гермиона.

— Мы пас, — решил Блейз, а по дороге в замок пояснил: — Ты едва на гербологии держишься, а в хижине лесника, поверь мне, воняет ещё хуже. Хм… как бы подстроить, чтобы Дракоша поцеловал Грейнджер?

И рассмеялся.

* * *

От лесника ребята принесли кучу новостей. Во-первых, действительно, трёхголовая собака по кличке, как выяснилось, Пушок, охраняла что-то ценное. Или опасное. Во-вторых, это был секрет профессора Дамблдора и его друга. Какого — неизвестно. Учитывая, что Дамблдору исполнилось больше ста лет, друзей у него могло быть бессчётное количество, всех перебирать — замучаешься. И, наконец, лесник заверил, что Дамлбдор доверяет профессору Снейпу, поэтому, конечно, он никак не мог пытаться убить Гарри.

— Я бы сказал, что это всё не наша головная боль, — заметил Блейз, когда мы с ним вдвоём сидели в библиотеке и возились с эссе по зельеварению, — но кто-то пытался убить Поттера, к которому ты неровно дышишь. Так что, похоже, наше.

Библиотека меня завораживала. Даже в открытых для всех секциях попадались рукописные книги, книги в металлических обложках, свитки пергамента и прочие древности. О том, что хранилось в Запретной секции, можно было только догадываться.

Бережно перевернув страницу справочника по пресноводным растениям, я переписал на свой пергамент информацию о свойствах корня кусачей кувшинки. И только после этого ответил Блейзу:

— Я не хочу, чтобы Гарри пострадал. И я тут подумал…

— М?

— Есть ведь волшебник, который точно хотел его смерти.

Блейз вздохнул:

— Если Сам-Знаешь-Кто незаметно пробрался в Хогвартс… Нет, бред — тут такая защита стоит! И Дамблдор здесь. Но за Поттером надо приглядывать.

А потом отвлёкся на фантазии о том, как кусачая кувшинка отгрызает на закате пальцы маггловским рыболовам. Выходило у него на грани между страшным и смешным, но меня слегка замутило.

В любом случае, мы решили, что Рон и Гермиона постараются держаться к Гарри поближе — на случай, если его снова попытаются убить. И мы пообещали друг другу, что не станем даже из любопытства пытаться пролезть в Запретный коридор — мало ли!

Примечания:

Спасибо вам огромное за то, что читаете и комментируете! Пользуясь случаем, бессовестно позову вас заглянуть в мои оригинальные истории: https://litmarket.ru/e-gitman-p73165

И в авторскую группу: https://vk.com/avada_36

Вдруг вам понравится?)

Пожалуй, до самого Рождества не происходило ничего примечательного. Я учился, постепенно разбираясь с тем, что у меня получается лучше, а что хуже. Например, чары давались мне легко, а на трансфигурации я обычно мучился. Зельеварение шло бы неплохо благодаря подсказкам Блейза, если бы не моя проклятая брезгливость. И жалостливость. В рецепте, допустим, сказано, что надо покрошить ножом живых пиявок — а мне и жалко их, и отвратительно. Те же проблемы были с гербологией, хотя я почти поборол тошноту от запаха драконьего навоза. На защите от тёмных искусств с нас мало требовали — так, писать эссе о правилах безопасности в волшебном мире и пускать сигнальные искры.

Астрономия меня завораживала. Дедушка обожал всё, что связано с космосом, рассказывал о своей встрече с Гагариным и Армстронгом. Поэтому, прижимаясь к телескопу, я каждый раз невольно задумывался: а как там, в космосе? А если волшебник полетит на космическом корабле, может, он ещё лучше справится с задачей? И сможет добраться до Марса? К сожалению, профессор Синистра не говорила нам об этих интересных вещах, но требовала запоминать и зарисовывать созвездия. Конечно, мне бы и в голову не пришло её перебить или поспорить с её программой.

В свободное время мы болтали с ребятами. Гарри рассказал, что намерен остаться в Хогвартсе на Рождество. И без сомнений добавил:

— Это будет лучшее Рождество в моей жизни! Без Дурслей.

Дурсли — это фамилия его тёти и дяди, опекунов. С Гарри у них были не лучшие отношения.

— Главное, не вздумай мне ничего дарить! — заметил Гарри. — У меня есть деньги, но совершенно нет возможности что-то купить в ответ.

— А у меня нет денег, — пожаловался я, и глаза Гарри округлились:

— Чёрт! Я забыл.

— Но я могу попросить купить то, что нужно.

— Вот этого и не надо, — помотал головой Гарри. — Может, в следующем году…

Рождества ждали все. Драко, слегка оправившийся после квиддича (и целования магглорождённой третьекурсницы с Рейвенкло в щёку прямо в Большом зале) снова сделался мерзким. То и дело он заводил разговор о том, как ему жаль всех, кто вынужден остаться на Рождество в замке, причём старался сделать так, чтобы его обязательно услышал Гарри.

— Это же жестоко! — как-то не выдержал я. — Жестоко, Драко! Он что, виноват, что лишился родителей?

— Забей, — посоветовал Блейз, — дохлый номер.

И заорал от ужаса: «Паук!» Притворного ужаса, потому что никакого паука не было. Но их до дрожи боялся Грегори Гойл, а напуганный Грегори становился похож на разъярённого носорога. Блейз считал это забавным. Драко, поёжившись и на всякий случай осмотревшись в поисках паука, поджал губы и обозвал Блейза придурком. Тот ответил. Грегори перестал вопить, и в итоге всё закончилось дракой подушками. Я спрятался за кроватью — эти и зашибить могут.

Но, не считая Драко, остальные говорили о Рождестве с искренним предвкушением, да и я едва ли мог удержаться от того, чтобы считать дни. Даже не знаю, кого больше я хотел увидеть. Дедушку, конечно. Но и бабушку тоже. И родителей. И Анну, хоть она и вредная. И кузенов. А ещё, разумеется, миссис Томпсон и мистера Кларенса. Я воображал каждую встречу в деталях, иногда даже на уроках отвлекался. Думал, как потискаю бабушкиных корги. Как улягусь в свою кровать, один в комнате... Что там я! Даже Гермиона то и дело соскакивала с учебных тем на рождественские планы. Хотя, конечно, мы старались не обсуждать этого рядом с Гарри.

— А я не поеду, — неожиданно, за день до отправления поезда заявил Рон. — Родители собираются в Румынию, к моему старшему брату Чарли. Он изучает драконов в заповеднике, — мы с Гарри переглянулись, думаю, с одинаковым выражением восторга на лицах. А Рон махнул рукой:

— Что я там не видел? А Рождество в Хогвартсе — это отпад. Прикинь, Гарри, мы будем вдвоём в спальне! Целыми днями делай, что хочешь!

Гермиона открыла было рот (чтобы, вероятно, напомнить про домашние задания), но Блейз чувствительно ткнул её локтем под рёбра, и она промолчала. А я подумал, что Рон — отличный парень, хоть и грубиян временами. Я не сомневался, что в замке он оставался не потому, что ему надоели драконы, а потому что он не хотел, чтобы Гарри провёл Рождество в одиночестве.

За себя мне стало стыдно.

* * *

— Ваше Высочество, благодарю вас за то, что вы согласились уделить мне время.

Я словно попал в прошлое. Четыре месяца назад в этой самой комнате я точно так же стоял и рассматривал мистера Дженкинса. И также думал о том, что эта формулировка об уделённом времени — насмешка.

— Прошу вас, садитесь, мистер Дженкинс.

Как в прошлый раз, он занял место в кресле, а я — на диванчике. Мистер Дженкинс совершенно не изменился, даже костюм на нём был, кажется, тот же самый — тускло-серый, непримечательный.

— Поздравляю вас с первым семестром в школе, Ваше Высочество. Как я понял, вы делаете успехи. Должен признаться, вы оказались не на том факультете, на который мы рассчитывали. Но, по зрелом размышлении, пришли к выводу, что это идёт на пользу нашим планам. Сомневаюсь, что вы планируете стать тёмным магом, не так ли, ваше высочество?

— Я не рассказывал о факультете. И об успехах. Почти никому не рассказывал, мистер Дженкинс. Откуда вы об этом знаете?

Он омерзительно улыбнулся, и я предположил:

— От Джастина?

— Что вы! Мистер Финтч-Флетчли пока ещё слишком юн, чтобы выполнять такую ответственную миссию и приглядывать за вами, сэр. Но на старших курсах у нас есть помощники. Вы же понимаете, как волнительно для нас всех отпускать вас в неизвестность?

— Не проще ли было бы дать мне возможность писать письма домой? — спросил я, понимая, что не могу сдержать раздражённый тон. Всё было не так. Всё!

С самого начала, как только я покинул платформу 9¾, всё пошло кувырком. Вместо мистера Джонсона, моего неизменного телохранителя, меня встретили двое незнакомцев. Джонсон теперь работал в охране кузена Уильяма и никак не мог за мной присмотреть. Миссис Томпсон пошла гувернанткой к кому-то другому, из аристократической, но не королевской семьи. Потому что мне она «больше не требуется». Родители совершали тур по странам Содружества, их вообще не было дома. И не будет — до февраля. Анна, с которой ещё летом мы, кажется, немножко дружили, стала задирать нос и говорить непонятными словами. Слишком взрослая для того, чтобы проводить время с «маленькими мальчиками».

Мне было одиноко. До слёз одиноко! И я не осознавал, как сильно привык к неизменному присутствию Блейза, к разговорам с ним, к его шуточкам, иногда злобным, а иногда — по-настоящему весёлым. Ужасные каникулы!

И мистер Дженкинс ничуть не упрощал ситуацию своими намёками и обтекаемыми фразочками.

— К сожалению, Ваше Высочество, пока это невозможно. Ни одно маггловское средство связи на территории Хогвартса не действует, а допустить магических почтальонов в королевскую резиденцию мы не готовы. Правда, есть и хорошие новости. Мы практически закончили разрабатывать систему подставных адресов. Думаю, уже в следующем году вы сможете писать письма нашим агентам, а они уже будут переправлять их получателям.

— Кто ваши шпионы в Хогвартсе? — спросил я, понимая, что за переписку нужно поблагодарить, но очень сильно не желая этого делать.

— Простите, Ваше Высочество, этого я сказать не могу. Вам не нужно знать их имена, достаточно того, что это верноподданные Её Величества, умные и серьёзные молодые люди. Кстати, из их сообщений я понял, что вы хорошо чувствуете себя в коллективе. И… — Дженкинс сделал долгую паузу, — сошлись с Гарри Поттером.

— Ваши шпионы правы, — резковато согласился я.

— Первое меня очень радует. Но второе! Ваше высочество, Гарри Поттер — это очень важная персона в магическом мире, и в другое время мы сочли бы ваше знакомство большой удачей... Но есть предположения, что находиться в его окружении скоро станет опасно. Поэтому я прошу вас прекратить это общение.

Я не знаю, каким усилием удержал лицо. У меня задрожали губы от обиды. Но я словно наяву почувствовал, как Блейз сжимает моё плечо, и почти на самом деле услышал его шёпот: «Эй, не реви, Мышонок!» И ответил спокойно:

— Аудиенция окончена, мистер Дженкинс.

— Ваше Высочество…

— Вас проводят.

Я встал, и Дженкинс, даже если очень хотел возразить, был вынужден подчиниться. Я нажал на кнопку и вызвал гвардейца, который вывел мистера Дженкинса из гостиной. Но когда за ним закрылась дверь, я упал на диванчик, пожал ноги, сжался в комок и зажмурился. Мне не хотелось плакать. На самом деле, не хотелось. Но мне было одиноко, тоскливо и ужасно грустно.

* * *

За день до Рождества всё изменилось. Временный гувернёр помог мне собраться, несколько часов на поезде — и мы с Анной уже в Балморале. Здесь, в Шотландии, было холодно, снежно и так свежо, что хотелось кричать от восторга. Даже Анна подобрела, оттаяла и засмеялась.

Она стала совсем большая — осенью ей исполнилось семнадцать. Она интересовалась общественно-политическими проблемами и собиралась, когда закончит учёбу в школе, поступать в Оксфорд на международные отношения. А потом заниматься судьбой детей в странах Африки.

Мы с Анной не были похожи внешне даже в детстве. Но теперь и вовсе нельзя было предположить, что я её брат. У неё были тёмные блестящие волосы, которые она то завязывала в тяжёлый узел, то распускала локонами, большие серые глаза и дедушкин нос с горбинкой.

— А ты уже не такой мелкий, — заметила она, ещё пока мы ехали в поезде. — Подрос.

На самом деле, всего на два сантиметра. И по-прежнему я был какой-то тусклый, бледный, невзрачный.

От поезда нас встретили на машине. Мы ехали и разглядывали холмы и светлый, запорошенный снегом лес. Замок раньше казался мне мрачным, но после Хогвартса он выглядел очень радостно и уютно. А главное, там уже находились бабушка, дедушка и кузены.

Пожалуй, я не буду описывать в подробностях наше Рождество, вечера в гостиной, игры с собаками и прогулки. Скажу только, что дедушка умудрился дважды разыграть бабушку. Один раз подменил её чашку на какую-то хитрую, с двойным дном. Бабушка пила и пила чай, а он всё не кончался. А во второй раз он изобразил, будто оглох. К счастью, обман раскрылся прежде, чем в Балморале собрался докторский консилиум. Дедушка хохотал как сумасшедший, а бабушка ворчала. Но мы знали — она тоже любит эти нелепые шутки.

Конечно, я рассказал дедушке о школе и о чудесах. Как я и ожидал, сама формулировка «скучное привидение очень скучно преподаёт историю» привела его в восторг. А вот за астрономию ему, как и мне, было обидно.

Я долго думал, рассказывать ли ему про тролля, трёхголовую собаку и сумасшедшую метлу Гарри, но в итоге решил промолчать. Мистер Дженкинс наверняка в курсе, пусть у него голова болит. А дедушке незачем лишний раз нервничать.

* * *

— Сюда! Нам столько нужно рассказать вам!

Гарри и Рон затащили нас с Блейзом и Гермионой в какой-то тайный проход, переглянулись и выпалили хором:

— Гарри подарили мантию-невидимку!

— Снейп хочет пройти мимо трёхголовой собаки и что-то украсть!

Снова переглянулись. Рон вздохнул, махнул рукой и сказал:

— Ладно, давай ты.

Приключения ребят начались с того, что на Новый год Гарри подарили удивительную вещь — мантию, которая позволяла становиться невидимым.

— Ужасная редкость! — пояснил Рон.

— Это не новодел, — добавил Блейз, изучив серебристую струящуюся ткань. — У мамы есть мантия-невидимка, но совсем не такая…

— Кто её прислал, не знаю, но в записке говорилось, что она принадлежала моему отцу, — добавил Гарри, а Блейз серьёзно кивнул:

— Тем более! Мама ругается, что мантии-невидимки держат чары года три-четыре. Это какой-то старый артефакт.

Гарри спрятал мантию и продолжил рассказ. Заполучив мантию, он, конечно, не мог её тут же не опробовать. Но решил, что хулиганить с такой ценной вещью, да ещё и наследством папы, будет неправильно. Поэтому отважился пройтись ночью к Пушку. В первую ночь он увидел, как Снейп выходил из-за двери, мрачный и раздражённый. А во-вторую он застал его в коридоре, разговаривающим с профессором Квиреллом.

— Это выглядело так, словно он запугивает его или что-то в этом роде.

— И, кстати, вы не знаете, кто такой Николас Фламель? — неожиданно спросил Рон. Я нахмурился. Имя звучало ужасно знакомо. Гермиона покачала головой. А Блейз посмотрел на нас всех как на идиотов и уточнил:

— Серьёзно?! Кто такой Фламель? Вы с Луны свалились?! Берти? Грейнджер? — он выдохнул. — Он величайший алхимик начала пятнадцатого века, меценат, учёный и… Единственный известный ныне живущий создатель философского камня!

— Ныне живущий? — переспросил Рон. — С пятнадцатого века?

— Философский камень дарует бессмертие и превращает металлы в золото. Так что Фламель очень старый. И довольно богатый, — ухмыльнулся Блейз. — Заумный хитрый старикашка! Мама бывала у него в гостях несколько раз, пока они не поругались. А что?

— А то, — мрачно сказал Гарри, — что Пушок охраняет некий предмет, принадлежащий Николасу Фламелю.

— И это вряд ли философский камень, — пробормотал Блейз. — Что? Фламель в жизни его из рук не выпустит. Мама один раз про камень спросила, и её выставили за дверь. А защита дома у него такая, что Хогвартс отдыхает. За шестьсот лет успел наворотить.

— Но если это философский камень… — начал Гарри.

— Поттер, головой подумай! Ну, ты бы сам положил бы такую штуковину в школе? А ты, Берти?

Я помотал головой:

— Я бы под охрану поместил. И никому бы не говорил, куда. Ну, как всякие секретные проекты хранятся.

— Тогда что это? — спросил Рон в пустоту. — И зачем оно Снейпу?

— С философским камнем было бы ещё понятно, — протянул Блейз. — Снейп же зельевар, они все мечтают поизучать камень. Мама бы тоже попыталась залезть, не сомневаюсь! Но камня там быть не может. Какой-то артефакт.

У нас было только описание Гарри — длиной и шириной с его ладонь, завёрнуто в коричневую бумагу.

— Знаешь, это напоминало камень, — заметил Гарри.

— А ты думаешь, философский камень — это камень? — фыркнул Блейз. — Никто его не видел, но у мамы есть теория, что он должен быть жидким или тягучим. Исходя из состава и цепочки превращений. Хотя, может, и булыжник, Мордред его знает!

— А вообще, — произнёс я, когда все затихли, — мы вроде бы решили не лезть в это дело. Да?

Гарри и Рон вздохнули, но согласились. И, выбравшись из прохода, мы ещё долго бродили по школе, наслаждаясь последним днём каникул и болтая про всё на свете. А потом вышли на улицу и играли в снежки, пока окончательно не замёрзли.

Только через пару дней я понял, что Гарри какой-то притихший. Очки неплохо скрывали круги под глазами, но я всё-таки их заметил. А ещё Гарри перестал приходить в нишу за рыцарскими латами.

Я долго уговаривал себя не лезть. У каждого человека должно быть личное пространство, а навязываться — неприлично. Но после того, как и Блейз заметил: «Что-то Поттер с лица спал», — я решился.

Оказалось, что поймать Гарри, который не желал быть пойманным, не так-то просто. Он виртуозно уклонялся от разговора, улыбался и сбегал. Так что, сдавшись, я пошёл за помощью к Рону. Тот почесал в затылке и признался:

— Не мой секрет, не могу рассказать. Но да, с Гарри не всё хорошо. Проблемы у него. Я ему уже говорил, что это опасно, но это же Гарри!

Мы условились, что Рон заведёт его в нужный уголок в коридоре, и там зажали вдвоём. Гарри дёрнулся, но если меня оттолкнуть ему бы ничего не стоило, то с длинным Роном тягаться бесполезно. Гарри вздохнул и нахохлился.

— Ну, чего?

— Расскажи ему про зеркало, — велел Рон.

— Это моё дело и моё зеркало! — отбился Гарри. Рон вздохнул, а я попросил:

— Можно мы поговорим вдвоём?

И Рон, кивнув, отступил. Мы с Гарри остались наедине, но я не начал наседать с вопросами — внезапно растерял всю смелость. Гарри стоял, тихий и очень грустный, такой одинокий, каким, кажется, никогда не был я сам.

— Пошли. Вряд ли нас заметят сейчас, — сказал он и повёл меня одному ему известным маршрутом. На нас никто не обращал внимания — мало ли, куда в середине выходного дня идут первокурсники. Во всяком случае, мы точно не нарушали правил, а до остального никому не было дела. Гарри огляделся, достал палочку и направил её на дверь класса.

— Аллохомора! — и замок открылся. Мы быстро вошли внутрь, и Гарри снова запер дверь до сих пор неизвестным мне заклинанием «Коллопортус». — В библиотеке нашёл. Пойдём…

Гарри потянул меня за рукав, и мы оказались перед высоким старинным зеркалом. По краям оно потемнело, пошло пятнами. Медная рама позеленела от времени и недостаточного ухода.

— Попробуй… — сказал Гарри, — вот отсюда.

Он поставил меня точно напротив зеркала и отступил на полшага в сторону.

— Что ты видишь?

Сначала я смотрел на своё отражение в недоумении, а потом увидел, как оно поменялось. Это по-прежнему был я, только старше: мне в зеркале было лет восемнадцать. У меня слегка потемнели волосы, и я мало походил на мышонка.

Подмигнув, зазеркальный я опустился на траву. Я узнал Гринвич. На газоне под ярким солнцем мы сидели впятером — с Блейзом, Гарри, Роном и Гермионой. Мы смеялись над чем-то и болтали. Мимо ходили люди — туристы, лондонцы. Никто не обращал на нас внимания. Мы были просто компанией друзей, которые выбрались на пикник. Как ни старался, я не сумел увидеть чёрных представительских машин и телохранителей. Никто меня не охранял и никто ничего не требовал. Я почему-то точно знал, что мы можем сидеть так весь день. И нам будет, о чём поговорить.

— Ну, что там?

— Это странно… Я вижу нас. Тебя, Рона, Гермиону и Блейза. Мы выросли и, кажется, закончили школу. И у нас пикник в Гринвиче… Что это за зеркало?

Вздохнув, Гарри подошёл ко мне и едва слышно признался:

— Я вижу свою семью. Маму, папу, дедушек и бабушек… Всех. Я никогда их не видел, даже на фотографиях.

Стоило мне немного наклонить голову, как я опять увидел нашу компанию на пикнике. Мирная, светлая картина. Только почему-то мне было неуютно от этого зеркала.

— Я всегда мечтал быть обычным. Не принцем. И чтобы у меня были друзья, — пробормотал я.

— Как думаешь… — Гарри заговорил далеко не сразу, — туда можно попасть? В Зазеркалье?

Я отвернулся от солнечной весёлой сценки и задумался. В мире волшебства, наверное, всё возможно. И путешествие в Зазеркалье — тоже. Но насколько это безопасно?

— Я сомневаюсь, что там на самом деле твои родители, — ответил я.

— Почему?! — вскинулся Гарри, и я быстро пояснил:

— Они же умерли! То есть… прости, не смотри так, выслушай! Они же умерли, они наверняка уже в Раю, с Господом. Так миссис Томпсон мне объясняла про умерших. Если человек был хороший, после смерти он попадёт в Рай. Уверен, твои родители уже там. Зачем бы им оттуда уходить?

— Ты в это веришь? В Рай и остальное с проповедей?

— Верю. Наверное, верю. Бабушка — защитница веры, она бы не стала защищать что-то неправильное. Гарри, как думаешь, что это написано? На зеркале? — я только сейчас заметил, что сверху на медной раме были выгравированы какие-то слова. Но смысла не разобрать. Вот эти слова:

«АЦДРЕС ОГЕОВТ ЕИНАЛЕЖ ОН ОЦИЛ ЁОВТ ЕН ЮАВЫЗАКОП Я».

Думаю, окажись перед зеркалом кто-то более сообразительный или просто взрослый, он без труда прочёл бы надпись. Но мы с Гарри простояли несколько минут, так и эдак читая её. И, наконец, сдались. Гарри, вздохнув, уселся перед зеркалом на пол, поджав ноги по-турецки. Поза выглядела привычной. Я замялся, не зная, что делать, как убедить друга уйти, и вдруг он подскочил и взъерошил волосы.

— Ты сказал… Берти, ты сказал, что всегда мечтал быть обычным, и увидел в зеркале именно это?

— Ну, да.

— Рон… Не важно, что он увидел, но это наверняка его заветная мечта. Точно! А я… — он тяжело вздохнул, опустил плечи и неожиданно повернулся к зеркалу спиной. Бросил мне: — Пошли. Идёшь?

— Гарри?

Мы покинули кабинет, и я понятия не имел, куда мы идём. Гарри шагал, не разбирая дороги, лицо у него было красное, но он не плакал. Я не сумел бы его остановить, да и не хотел. Куда угодно — главное, подальше от зеркала, которое вызывало во мне неприятные ощущения.

Остановились мы возле любимой оконной ниши. Громко сопя, Гарри первым пролез между рыцарскими статуями, прижался спиной к боковой стенке и зло сказал:

— Дурацкое зеркало!

— Что ты так разозлился?

— Не понимаешь? Я думал, — он сжал руки в кулаки, — что это какое-нибудь другое измерение. Как в кино. Я видел однажды у миссис Фигг… не важно. Они там живы, и можно попасть к ним или вытащить их сюда. А это просто моё желание. Я сам знаю, что хочу увидеть родителей, и мне не нужна для этого помощь зеркала!

А загадку надписи потом разгадала Гермиона. Спустя два дня я её спросил, не знает ли она, как читаются эти слова. И записал их аккуратно, по памяти. Гермиона посмотрела на меня с недоумением и спросила: «А ты сам не догадываешься? Прочитай наоборот!»

* * *

Зима в Хогвартсе оказалась суровой. В классах, гостиных и спальнях ещё более или менее топили, но в коридорах от холода леденели окна. Гуляли сквозняки. В классе зельеварения мы жались к котлам как можно ближе, рискуя обжечься. Разумеется, я не мог не заболеть. Лёгкая простуда в один день превратилась в ангину, и Блейз уволок меня в Больничное крыло. Мадам Помфри посмотрела на меня, недовольно поцокала языком, бормоча что-то про старые за́мки и слабых детей, и оставила у себя на три дня.

От бодроперцового зелья из ушей у меня повалил дым — небольно, но странно. Зато мне понравились зелья от больного горла — сладкий такой сиропчик, после которого во рту ещё несколько минут было щекотно.

Рассказываю я об этом, преследуя две цели. Во-первых, чтобы читатель мог составить наиболее полное представление об условиях жизни в замке. А во-вторых, чтобы объяснить, каким образом я пропустил знаменательный скандал между Драко и Гарри.

Конечно, начал всё Драко: по причинам, тогда ещё мне неизвестным, он болезненно воспринимал любые достижения Гарри, да и его самого с трудом выносил. Кажется, Драко начал громко рассуждать о бедных детях, растущих без родителей. Он достаточно выразительно поглядывал на Гарри, чтобы тот не пропустил его слова мимо ушей. Гарри ответил, что лучше расти совсем без родителей, чем с такими, как у Драко. Потому что, конечно, только ужасные родители могли вырастить такого самовлюблённого придурка. Слово за слово, и началась драка, причём не магическая, что было бы ещё как-то приемлемо, а самая обыкновенная. К тому моменту, как их разнял профессор Снейп, Гарри лишился очков и заработал синяк под глазом. Но Драко досталось значительно сильнее.

Декан рвал и метал. Драко отделался, по слухам, строгим внушением, а Гриффиндор лишился тридцати баллов. Поскольку оба участника драки пришли потом в Больничное крыло, я услышал разные версии произошедшего. Драко заявлял, что он рассуждал теоретически, а «бешеный Поттер» накинулся на него и оскорбил его отца. Гарри говорил, что Драко подначивал его специально, и «в рыло» получил заслуженно, но мало.

Эта драка стала началом целой серии взаимных оскорблений, подначек и даже подстав. Гарри действовал прямолинейно, а Драко — исподтишка.

— Мой отец считает, что Поттер и вовсе может быть сумасшедшим! — возмущался Драко. Теодор и Блейз закатывали глаза. Блейз пояснил как-то:

— Ну, вот, Дракоша начал упоминать отца. Плохо дело.

Гарри ничего на эту тему не говорил. А когда я попытался спросить, не пора ли это прекращать, он огрызнулся:

— Боишься, что Слизерин потеряет слишком много баллов?

Но, к счастью, быстро остыл. Гарри вообще довольно легко прощал, если понимал, что его обидели не специально.

Эта затяжная война затрагивала нас всех. В спальне только и разговоров было, что о коварных планах Драко. На уроках я то и дело слышал возмущённое шипение Гермионы, которая уговаривала Гарри заняться учёбой, а не «всякими глупостями». Но ничего не менялось.

На квиддичном матче Гарри снова поймал снитч, причём не проглотил его, как в прошлый раз, а сделал это чисто и красиво (даже на мой дилетантский взгляд). Драко после этого задвинул речь о том, что ловить снитчи — много ума не надо. Мы с Блейзом, переглянувшись, просто ушли из спальни. Нас это достало.

Закончилась зима. Стаял снег, и Хогвартс преобразился. Мы теперь не прятались по углам, а использовали каждую свободную минуту, чтобы выйти на улицу. Там пахло свежестью и ранними цветами — совсем как в Балморале в эту пору. Только, наверное, ещё слаще. На берегу озера постоянно кучками сидели студенты. Младшим редко доставались места близко к воде — их занимали старшие. Но и мы находили, где пристроиться с домашними заданиями. На смену играм в снежки пришли всевозможные догонялки. Я сильно проигрывал в скорости и ловкости подвижному Блейзу, длинноногому Рону и шустрому Гарри, но мне всё равно нравилось носиться с ними по полянам возле замка, а потом падать в траву и смотреть в небо или разглядывать Запретный лес.

Могучий древний хвойник завораживал нас всех. По слухам, старшие братья Рона, близнецы Фред и Джордж, не раз бывали там и оставались живы. Да и кое-кто из слизеринских старшекурсников пробирался туда ночью за хитрыми ингредиентами или на спор. Но, конечно, мы не отваживались даже мечтать об этом. Нам всем довольно подробно объяснили, почему именно этот лес называется Запретным. И что там водится. Но это не мешало нам вслух гадать, как бы туда зайти и какие заклятия использовать, чтобы выбраться. Гарри предполагал, что поможет его мантия-невидимка, но Блейз и Рон хором объяснили ему, почему он ошибается: мало того, что она будет путаться под ногами, так ещё и от хищников не укроет. У них же нюх не хуже зрения! Слопают вместе с мантией.

А потом, внезапно, почти сразу после пасхальных каникул, на которые никто не уезжал домой, у Гарри, Рона и Гермионы появился от нас с Блейзом секрет.

Заметил это первым, как ни странно, я. Просто понял, что в манере разговора Гарри появилась непривычная уклончивость. А ещё они все втроём перестали делиться планами на вечер. И переглядывались тревожно.

— Они во что-то влипли, — объявил Блейз мрачно.

— Может… — я покраснел, стыдясь собственного предположения, — им просто не нравится больше с нами дружить?

— Пф, Мышонок, не пори дичь. Когда гриффиндорцы с тобой ругаются, пропустить это невозможно. Нет, пари держу, они вляпались в неприятности и не хотят втягивать нас.

— Так надо им помочь! Давай спросим, в чём дело, и…

— И как тебя на Гриффиндор не отправили? — хмыкнул Блейз. — Всё проще. Они повадились исчезать куда-то после ужина. Вот мы и посмотрим, куда.

Следить за друзьями мне не нравилось, но, подумав, я согласился с аргументами Блейза. Если Гарри (а именно он был несомненным лидером среди них троих) решил, что посвящать нас в проблему опасно для нашего же блага, он ни за что не признается. Как назло, у Гарри была мантия-невидимка. А следить за невидимкой — та ещё задача. Трижды мы потеряли их из виду, а потом нам улыбнулась удача. Пошёл дождь, и стало ясно, что дело ребят находится за пределами замка. Мы видели из-за своего стола, как друзья переглядываются и перешёптываются, а после ужина пошли за ними на большом отдалении.

Лило как из ведра. Блейз выругался и пообещал непременно выучить водоотталкивающие чары, но пока нам пришлось просто закутаться в мантии и, постукивая зубами от холода, пойти вниз по холму к опушке Запретного леса.

— Хагрид! — догадался я, поняв направление. — Они идут к леснику!

И я не ошибся. Заросший бородой грозный великан впустил их в хижину, а мы были вынуждены подползти под окно и осторожно заглянуть в щель между плотными занавесками в цветочек.

Приводить здесь тираду Блейза я не буду, как минимум, потому что половины слов в свои одиннадцать лет я ещё не знал, а от остальных у меня краснели уши. Но, пожалуй, я был с ним полностью согласен. Если не со способом выражения мысли, то уж с её содержанием — точно. В хижине лесника Хагрида обнаружился дракон.

Как любой мальчишка, который в детстве читал «Хоббита», я, конечно, давным-давно перерыл библиотеку в поисках сведений о драконах. Всего прочитанного хватило, чтобы понять: увы, сэр Толкин был неправ. Настоящие драконы не сторожили сокровища, не владели гипнозом и не умели разговаривать. Это были огромные огнедышащие рептилии, хищные и довольно-таки злобные. Их разведение и содержание в домашних условиях было категорически запрещено, и жили драконы только в специальных заповедниках, под контролем опытных драконологов. В общем, никаким образом в хижине хогвартского лесника не должно было быть дракона!

Но мы его видели — пока маленького, но уже опасного. Сначала вроде бы спокойный, он внезапно пришёл в ярость, пыхнул огнём так, что у Хагрида загорелась борода, а потом, извернувшись, цапнул Рона за руку.

Рон заорал от боли. И я бы тоже заорал, если бы Блейз не зажал мне рот рукой. Мы вернулись в замок мрачные, помылись, высушились и устроились в постепенно пустеющей гостиной.

— Они сумасшедшие, да? — спросил Блейз удивительно жалобно. Мы слышали обрывки разговора и более или менее поняли, что случилось. Вопреки всем запретам, Хагрид как-то добыл яйцо и даже вывел его. А теперь категорически не желал расставаться с драконом, хотя ребята пытались его образумить.

— Может… — осторожно начал я, — стоит сказать учителям? Это же опасно! Как там рука Рона?

Блейз мрачно помотал головой:

— Стоило бы, но разведение драконов — это Азкабан, без вариантов. Мне-то этого тупицу не жаль, сам виноват, но наши его любят. Как представлю рыдающую Грейнджер… Брр.

Я сжался в комочек в кресле. Ну, почему я такой бесполезный? Перед глазами проносились картинки: то Хагрид, закованный в огромные наручники, то Гермиона в слезах, то Рон с протезом как у капитана Крюка.

«Рон! — подумал я. — Он наверняка уже в Больничном крыле!»

Блейз скептически покачал головой. До отбоя оставалось двадцать минут, я бы ни за что не успел вернуться. А оказаться в коридоре после отбоя — значит нарваться на большие неприятности. Но я чувствовал, как разгорается надежда. Потому-то казалось, что, если я смогу проведать Рона, всё как-нибудь наладится. Неизвестно как, но обязательно.

— Сходить, что ли, с тобой? — пробормотал Блейз, но я быстро помотал головой.

Попадёмся вдвоём — ещё хуже будет.

— Если что, совру, что у меня сильно заболела голова, — сказал я. — У меня такое бывает. Мистер Рассел говорит, это называется мигрень.

— Не убейся, а? — попросил Блейз недовольным тоном и отвернулся к камину.

Я попросил не ждать меня и тихо выбрался из гостиной.

Отбоя ещё не было, но ещё ни разу я не оказывался в коридорах замка так поздно. Попытался представить, что я дома, проголодался и вздумал спуститься на кухню, за печеньем или бутербродом. Ничего страшного, только лучше не попадаться охране, а то доложат родителям и миссис Томпсон, потом целый день слушать нотации!

Но, увы, эта фантазия не работала. Хогвартс ночью пугал. Я не мог отделаться от мысли, что рыцарские доспехи следят за мной. Дважды пришлось вжиматься в стену, потому что я замечал серебристое свечение привидений вдалеке. В подземельях ещё кое-где горели факелы, а выше стало совсем темно. Будь ночь ясной и лунной, света бы хватило. А так — хоть глаз выколи. Я отважился и применил заклинание «Люмос». На кончике волшебной палочки зажёгся тусклый белый огонёк. С ним меня было бы легче заметить, но без него я боялся упасть на лестнице или запнуться о собственную ногу.

Вдалеке пробили часы. Десять вечера. С этого момента я стал нарушителем школьных правил, но уже добрался до цели и аккуратно просочился в щель между тяжёлыми дверными створками. В Больничном крыле было тихо и сумрачно, горела только одна лампа в глубине. На первой же кровати нашёлся Рон. Он не спал, а смотрел в потолок. Поверх одеяла лежала рука, замотанная бинтами.

— Берти?!

— Тшш!

Рон ойкнул, но, к счастью, мадам Помфри не вышла из кабинета. Я прокрался к кровати друга, сел на краешек, и тут погасла последняя лампа.

— Ты чего? — едва-едва слышно спросил Рон, поднимаясь на подушках.

— Как рука?

— Откуда ты?..

— Случайно узнал. Ну, как?

Рон молчал, у меня мёрзли ноги.

— Плохо, — всё же ответил он. — Зелёная и опухла. Я вот думаю, что, если придётся её отрезать? — его слова так совпали с моими страхами, что я охнул и прижал ладонь ко рту. — У папиного знакомого ноги нет. Отрезали. Вдруг мою руку…

Я готов был расплакаться от страха и жалости.

— Знаешь, как болит? Дёргает! Ну, ладно, — Рон несколько раз сглотнул и заговорил почти спокойно, — значит, отрежут. Я не боюсь!

— А я за тебя ужасно боюсь!

Мы замолчали, а потом Рон велел:

— Прячься!

Я нырнул под кровать, там было не пыльно, но совсем уже холодно. Хлопнула дверь, и раздался строгий голос мадам Помфри:

— Спите, мистер Уизли! Вам нужен сон, чтобы побороть яд этой… собаки. Доброй ночи.

— Да, мэм. Спокойной ночи. Я уже почти сплю.

Прошло очень много времени, прежде чем сверху раздалось:

— Вылезай! И давай под одеяло!

Я охотно послушался, и мы с Роном, немного повозившись, устроились друг напротив друга.

— Ну, и ледышка ты! — воскликнул он, случайно задев мою ногу. — Так ты чего пришёл-то?

— Узнать, как у тебя дела.

Теперь это звучало как-то глупо. Утром бы узнал, в самом деле. Ночью-то зачем?

— Ну… — протянул Рон. — Я думаю, меня вылечат. Да?

— Конечно! — быстро подтвердил я, хотя ничего не знал про способы лечения драконьих укусов.

— Во всяком случае, мы скоро от него избавимся.

— От… ты-знаешь-кого?

Рон фыркнул:

— Так далеко мы не загадывали!

— Очень смешно, — буркнул я, вспомнив, что Сам-Знаешь-Кто — это прозвище тёмного волшебника.

— Да. Его заберут, и всё.

— Слава Богу!

Полежав немного, Рон спросил, кто такой этот бог, которого всё время упоминают магглы, и ещё добрый час я шёпотом рассказывал ему про бога и Иисуса.

— Наверное, он просто был волшебником, вот и творил чудеса, — задумчиво предположил Рон, когда я закончил. — А на том кресте не умер, а просто притворился, чтобы обмануть охрану. Только странно, почему он не аппарировал оттуда?

— Потому что он был не волшебником, а сыном Божьим, — с лёгкой обидой уточнил я.

Неверие Рона меня не удивило, но слегка задело. Несмотря на это, мы как-то очень хорошо сидели, а потом и лежали на узкой кровати, рассказывая друг другу всякое. И незаметно уснули.

Утром мне влетело. Мадам Помфри долго меня отчитывала и грозилась вызвать профессора Снейпа, но потом отпустила «в первый и последний раз». Зато Блейз был в ярости. И ладно бы громкой — это не так страшно. Тихая пугала куда сильнее. Он уже начал говорить что-то о том, где я шлялся. Но я сориентировался и шепнул ему быстро:

— Они избавятся от сам-знаешь-чего! Кого…

Про этот план я узнал, на самом деле, почти случайно. Но Рон всё же проговорился, что дракона они отправят прочь из Хогвартса, в специальный заповедник. Друзья брата Рона заберут его ночью на Астрономической башне. Хагрид не попадёт в Азкабан, в заповеднике появится лишний дракон, а ребята перестанут рисковать руками и головами, оказываясь в тесной хижине вместе с этой тварью.

Изначально дракона нести должны были Гарри и Рон, но Рону предстояло ещё минимум дня два валяться в Больничном крыле, так что на дело собирались Гарри и Гермиона. Я долго мучился сомнениями. Может, подойти, сказать, что я в курсе, и предложить помощь? Не то, чтобы я хотел иметь дело с драконом, но девочек же надо защищать.

— Не согласятся, — заметил Блейз, остывая. — Гарри придёт в ярость, ещё с Роном поругается. Да и этому остолопу Хагриду не объяснишь, что ты друг.

Гарри и Гермиона весь день ходили мрачные и настороженные. Мы тоже. Да ещё и Драко вёл себя странно. Я даже на минуту задумался: что, если он знает о драконе? Но решил, что это крайне маловероятно. Откуда бы?

* * *

Мы не поняли следующим утром, что случилось.

Все баллы, которые зарабатывал факультет, отображались на больших песочных часах в холле. Вместо песка в них были камни, издалека похожие на драгоценные. Когда факультет получал баллы, камешки перемещались из верхней части колбы в нижнюю.

И накануне все факультеты шли почти вровень, а теперь у Гриффиндора осталось совсем немного рубинов, да и количество изумрудов Слизерина существенно уменьшилось. Как это получилось, толком никто не знал, но декан вызвал к себе Драко, и тот вышел на завтрак бледно-зелёный. Сплетни ползли по школе. Слово «дракон» не звучало, но рассказывали про какую-то выходку первокурсников.

— Рассказывайте, — велел Блейз, когда мы поймали друзей после завтрака. Они оба выглядели понурыми, Гермиона чуть не плакала. Я не имел понятия, как начать разговор, но Гарри меня опередил. Он произнёс:

— Рон сказал, ты знаешь.

Я виновато кивнул.

— Во всяком случае, Хагриду ничего не угрожает, — вздохнул Гарри.

— Гриффиндор… — протянул Блейз. — Эй, да ладно! Пройдёт всё. Драко там как оказался?

Драко придумал способ отомстить Гарри за то — не знаю что. Узнав о драконе, он выкрал у Рона письмо от друзей-драконологов и рассказал обо всём профессору МакГонагалл. Профессор не поверила. Тогда Драко решил взять дело в свои руки, проследил за ребятами и поднял шум.

Досталось всем. Каждый участник авантюры лишился пятидесяти баллов, но на Слизерине отличился один Драко, а с Гриффиндора попались Гарри, Гермиона и, по несчастливой случайности, Невилл — неуклюжий, забывчивый, но добрый паренёк. Их всех ещё ждало наказание, а пока Гриффиндор объявил виновникам бойкот. На Слизерине это, как мне объяснили, было не принято. Провинившегося отчитывали, потом ждали, что он предложит план решения проблемы, которую сам и устроил. И на этом закрывали тему. Драко, старательно сдерживаясь от слёз, в общей гостиной пообещал заниматься все выходные и отвечать на каждом занятии, чтобы до конца мая вернуть потерянные баллы.

Гриффиндор — другое дело. Я видел, что Рону и Гермионе всеобщее презрительное молчание давалось тяжело. Но Гарри его едва выносил, и я понимал, почему — слишком резко поменялось отношение окружающих. Только что он был героем, Мальчиком-Который-Выжил и лучшим ловцом команды за многие годы. И вдруг превратился в парию.

Я не знал, как его утешить и подбодрить, поэтому просто старался держаться рядом. Сидел с ним в любимой оконной нише или возле озера под раскидистым деревом. Не знаю, помогало ли это.

Внезапно Гарри налетел на меня перед ужином. Кивнул Блейзу и сказал поспешно:

— Надо поговорить!

Рон и Гермиона стояли рядом и тоже выглядели взволнованными.

— Прощай, рагу и медовый торт! — вздохнул Блейз. — Что у тебя, Поттер?

— Не здесь, — он быстро оглянулся на преподавательский стол, отвёл глаза и шепнул: — За мной!

Уже почти стемнело, но Гарри всё равно вывел нас на улицу. Мы устроились во внутреннем дворе школы, возле фонтана. Гарри вздохнул и проговорил:

— Там философский камень. И Снейп хочет его украсть. И… ему зачем-то нужен в сообщниках Квирелл.

Ситуация выглядела следующим образом. Сегодня была квиддичная тренировка. Но она не задалась: товарищи по команде игнорировали Гарри, тот разозлился, и они поругались с капитаном. Вместе с тем загонщики, братья Рона, умудрились вывести из себя двух охотниц. В общем, тренировку свернули очень рано, и Гарри задержался на поле, чтобы не оказываться с остальной командой в одной раздевалке. Он только взлетел в воздух, как увидел идущих от замка профессоров Снейпа и Квирелла.

— Они выглядели обеспокоенно. И я решил… — пояснил Гарри, сделав неопределённый жест рукой.

— Проследить, — подсказал Блейз. — К делу, Поттер!

Не снижаясь, Гарри полетел в их сторону. Профессора укрылись в Запретном лесу, и Гарри подумал, что его вряд ли заметят сквозь кроны деревьев. Прячась за ветками, он подобрался достаточно близко, чтобы услышать почти весь разговор. Квирелл был удивлён выбранным местом беседы, но Снейп сказал…

— Дословно: «Никто, кроме нас, не должен знать о философском камне»! Понимаете?

— А Квирелл? — обеспокоенно уточнила Гермиона.

— Заикался, нервничал. Снейп спросил его про какие-то фокусы. А потом добавил, что Квиреллу нет смысла отпираться. Но Квирелл ничего ему не сказал. Тогда Снейп велел побыстрее решать, но чьей он стороне, и ушёл.

Мы молча переглядывались.

— Философский камень… — протянул Блейз. — Быть не может!

— Всё сходится. Ты сам говорил, — Гарри кивнул Блейзу, — он зельевар, вот и не устоял перед возможностью. Хагрид говорил, что предмет, о котором идёт речь, надёжно охраняют учителя. Гермиона решила, что они создали какие-то чары. Хагрид, вот, Пушка на цепь посадил. По всему выходит, Снейп ищет, как обойти препятствия, и ему нужна помощь Квирелла. Или, точнее, чтобы тот рассказал про свою часть защиты.

— И что с этим делать? — спросил я нервно.

— Идти к директору! — воскликнула Гермиона.

— Шутишь? Представляешь, как это будет звучать? У нас нет доказательств, смутные предположения, и только, — отмахнулся Блейз. — Декан просто скажет, что Гарри всё выдумал. И будет слово против слова.

Гермиона понурилась.

— Слушайте… — начал я, опасаясь, что меня не поймут, — этот камень — забота директора, правда? А он — величайший волшебник. Так?

Все покивали.

— То есть, наверное, он хорошо всё придумал. И даже если декан решит сунуться туда, Дамблдор, наверное, всё предусмотрел?

— Хочешь сказать, нам надо оставить это дело? — спросил Гарри раздражённо.

— А я думаю, Берти прав, — заметила Гермиона. — У нас экзамены на носу, пора начинать готовиться!

— Но если… — начал Гарри.

Его перебил Блейз:

— Если декан умыкнёт философский камень из-под носа у директора, мы больше не увидим ни камня, ни Снейпа. Он засядет за изучение лет эдак на сто.

— А что, я за! — фыркнул Рон, и мы рассмеялись.

— Мистер Поттер! — раздался раздражённый оклик, и мы все подпрыгнули от неожиданности. — Вот вы где!

К нам шла быстрым шагом профессор МакГонагалл.

— Мисс Грейнджер, и вы здесь. Профессор Дамблдор определил ваше наказание. Сегодня сразу после отбоя вам надлежит прийти к главным дверям. И не опаздывайте.

— Да, мэм, — пробормотал Гарри. А когда она ушла, добавил: — Что это МагГонагалл такая злая?

— Не знаю, — покачала головой Гермиона. — Но почему после отбоя?

Не могу ручаться за то, что чувствовал Блейз, но я очень сильно пожалел, что мы с разных факультетов. О том, как пройдёт это странное наказание, мы не узнаем до утра.

— Надо поесть, особенно вам, — решил Рон. — И я вас дождусь в гостиной.

— Увидимся утром, да? — как-то неуверенно предположила Гермиона, и я от всей души пожелал им удачи.

* * *

Пройдёт несколько лет, а я всё ещё буду недоумевать по поводу того, как работает система наказаний в Хогвартсе. Дома я всегда знал, за какие проступки какие следуют санкции. Я понимал, что, если нарочно испорчу какую-нибудь вещь, лишусь одного из подарков на ближайший праздник. Если меня встретят за пределами спальни ночью, с утра не видать мне десерта. Непослушание каралось лишением удовольствий — например, изъятием развлекательных книг. За капризы меня сажали переписывать нудные отрывки из Горация и Вергилия. И так далее.

По словам моих новых знакомых, в обычных школах у обычных людей тоже всё было более или менее ясно. Но в Хогвартсе ты никогда не мог предположить, к каким последствиям приведёт твой проступок. Возможно, снимут баллы: один, двадцать, пятьдесят — по решению профессора. Или посадят писать строчки. Или отправят к профессору Снейпу, мыть грязные котлы, чистить мерзких флоббер-червей или без перчаток перебирать лягушачьи внутренности. А может, не к Снейпу, а к завхозу Филчу — убирать что-нибудь особенно грязное и пыльное. Но такого наказания, которое досталось Гарри, Гермионе, Драко и случайно влипшему в эту историю Невиллу, никогда прежде не было.

Под предводительством лесничего Хагрида их отправили в Запретный лес — по следам серебристой крови искать раненого единорога. Ночью. В темноте.

Мы с Блейзом узнали об этом, когда посреди ночи в спальню вломился Драко. У него стучали зубы, и он выглядел совершенно ненормально. Да ещё и грязно — весь в какой-то паутине, с листьями, налипшими на мантию.

— Т-т-т… — начал он, но ничего у него не вышло.

— Надо декана звать! — решил Теодор, но Драко быстро помотал головой и выдавил сквозь зубы:

— Н-н-не надо!

Мы оказались одни с ним — пятеро напуганных мальчишек пытались утешить шестого, обезумевшего от ужаса. Нам пришло в голову стащить с него грязную мантию, потом Теодор предложил сунуть его умываться. Желательно горячей водой, потому что руки у Драко были ледяные.

— Может, в Больничное крыло, Драко? — спросил я, пока Теодор и Блейз умывали его над раковиной. Драко опять быстро помотал головой, застучал зубами, но сказал уже куда более твёрдо:

— Не надо никуда. Пожалуйста! Декан скажет, сам виноват. А в Больничном крыле…

— Что там? — напряжённо спросил Блейз, и я вдруг понял, чего он боится. По спине прошёл озноб. Если Драко здесь, такой испуганный, то где?..

— Темно, — выдохнул Драко. — И пусто. Я боюсь. Ну, смейтесь, давайте! — вдруг выкрикнул он и вырвался из рук Теодора. — Смейтесь! Драко Малфой — трус и девчонка!

Почему-то смеяться никому даже в голову не пришло. Но и что делать, мы не знали. Всё, что пришло мне в голову, это подойти к Драко поближе и сказать честно:

— Нам совсем не смешно. Давай ты сядешь и расскажешь, что случилось?

Он согласился. Но к рассказу приступил не сразу — мы всё же убедили его принять душ нормально, а Блейз с Теодором, помучившись, смогли наколдовать стакан чистой питьевой воды. Правда, слегка залили при этом Винсента и пол, но решили, что это мелочи. Драко, завернувшись в одеяло как в кокон, выхлебал воду и рассказал нам о наказании. И о том, к чему оно привело.

Их вчетвером у выхода из замка встретил завхоз. Бурча про то, что лучше бы ему позволили подвесить нарушителей за большие пальцы в подземелье или хотя бы заковать в кандалы, он повёл их к хижине Хагрида, и тот объяснил задачу. Почти сразу он велел им разделиться.

— Мне достался этот тупица Лонгботтом, — произнёс Драко с отвращением. — Мы шли по опушке, и я думал, что это дурацкое наказание. И скучное. И ткнул Лонгботтома в спину пальцем. Тот заорал как резаный.

— Знаешь, Дракоша, — протянул Блейз, — если ночью в Запретном лесу что-то ткнёт меня в спину, я тоже буду орать. И Тео будет. И нам даже не особо стыдно, да?

Теодор покивал.

— В общем, Хагрид велел Поттеру идти со мной. Сказал, что его я не напугаю. И мы пошли. Уже не по опушке, Хагрид велел забирать глубже в лес. Я взял эту псину, Клыка. Подумал — хоть какая-то защита. А потом мы его нашли…

— Единорога?

— И единорога тоже… — протянул Драко как-то неуверенно. — И того, кто его убил. Или что его убило. Что-то в плаще с капюшоном пило его кровь. Поттер заорал и шарахнулся назад, псина сорвалась с поводка и унеслась куда-то, а оно нас увидело. И я…

— Пить кровь единорога, — Блейза передёрнуло. — Это проклятье, смертельное, навсегда. Но это может спасти жизнь.

— Как… смертельное проклятье может спасти жизнь? — переспросил я.

— Я не знаю. Так мама говорила.

— В сказке это было, — заметил Теодор, — помните? Кровь убитого единорога излечит от любых ран, но навлечёт страшное проклятье.

Кроме меня, все поняли, о чём речь, и согласно покивали. Драко более или менее успокоился, но мы ещё долго не спали. Я не мог перестать думать о Гарри и Гермионе. И о Невилле, пусть я его толком и не знал. Что с ними? Вернулись ли они из леса? Понятия не имею, как мне удалось заснуть и дождаться утра.

* * *

Они были целыми и невредимыми, но очень мрачными. Как назло, первым уроком у них стояли чары, а у нас — гербология, потом шли сдвоенные зелья, на которых не поболтаешь. И только в обед мы сумели встретиться и поговорить.

— Снейп хочет украсть камень не для того, чтобы его изучать, — зло, устало сказал Гарри, когда мы, похватав сэндвичей, вышли на улицу и пристроились в тени каменных стен. — А чтобы сварить эликсир бессмертия для Волдеморта.

— Ты сдурел?! — подскочил Блейз. — Ты кого по имени назвал сейчас?

— Бесполезно, — пожаловался Рон, — я тоже уже сто раз просил.

— Глупо бояться какого-то имени! — возмутилась Гермиона, а Гарри жёстко отрезал:

— Я не стану бояться его! И я буду называть его по имени, нравится вам это или нет. Так вы хотите слушать дальше?

Блейз заверил, что больше перебивать не будет, но сидел нахохлившийся и недовольный. Мы узнали, что, после того, как Драко убежал, Гарри чуть не ослеп от боли в шраме. Существо оторвалось от единорога и двинулось к нему, причём не шло, а скользило, даже будто бы летело. Но его прогнал кентавр.

— Он и сказал про камень. И про Волдеморта. Перестаньте уже дёргаться! Выходит, если Снейп узнает, как пройти через защиту Квирелла… Волдеморт вернётся. Как думаете, экзамены всё ещё важнее? — добавил он едко.

— Если Квирелл — единственное, что защищает камень, то через неделю он пропадёт, — скептическим тоном произнёс Рон. — Пари держу.

— Мы всё ещё можем пойти к Дамблдору… — начала Гермиона.

— А у нас появились новые доказательства? Не забывай, мы не можем ничего сказать про Пушка и камень, если не хотим подставить Хагрида. Да даже если и скажем, Снейп заявит, что мы всё выдумали. И все подумают, что мы просто мстим ему за низкие оценки.

— Ну, у меня-то они не низкие, — возмутился Блейз, и Гермиона его поддержала.

Но общий смысл оставался таким же. Мы — первокурсники, дети, которые не должны были лезть во взрослые дела. И я сомневался, что отличные оценки Блейза и Гермионы, напористость Рона, слава Гарри или мой титул что-нибудь изменят.

— Кроме того, — добавил Рон, — в прошлый раз Пушок едва не отгрыз Снейпу ногу. И вряд ли он придумал, как его обойти, да? Хагрид сказал, никто об этом не знает!

Начались экзамены. Гермиона сходила с ума от подготовки, я тоже трясся как осиновый лист на ветру. Но мы всё равно находили время хотя бы раз в день подойти к двери, за которой сидел Пушок, и приложить к ней ухо. Пока пёс недовольно ворчал, мы могли быть уверены, что камень в сохранности.

Я, кажется, неплохо сдал чары и защиту от тёмных искусств и рассчитывал, как минимум, на положительную отметку по трансфигурации и зельям. Астрономия и вовсе не составила труда, а на экзамене по истории магии мы с профессором Бинсом неторопливо, но очень приятно поговорили о нормандских завоеваниях и их влиянии на жизнь коренных народов острова, особенно гоблинов.

Мне не доводилось упоминать об этом раньше, но время от времени я пытался заговаривать с портретами и привидениями. Мне нечасто отвечали, но я заметил забавную закономерность: чтобы добиться хоть какого-то толка, надо было показать, что никуда не спешишь. Мёртвые не одобряли суеты. Ещё на пользу шло уважительное обращение — желательно по настоящим титулам и званиям. Применив эти знания, я сумел вывести профессора Бинса на действительно приятный разговор во время экзамена и не сомневался, что получу «превосходно». За письменную часть я тоже не беспокоился.

На самом деле, даже больше экзаменов меня тревожил Гарри, который жаловался на постоянную боль в голове, в области шрама. Несмотря на сопротивление, мы с Блейзом оттащили его в Больничное крыло, но, увы, мадам Помфри просто посоветовала меньше нервничать. По её словам, всё с головой Гарри было в полном порядке.

— Расслабься, дружище! — увещевал его Рон.

— В конце концов, — поддерживала его Гермиона, — пока Дамблдор здесь, камень в безопасности. И, уж конечно, Сам-Знаешь-Кто не сунется в замок — он же боится директора!

Стоял жаркий день. Мы разделались со всеми экзаменами, но радостного настроя не чувствовалось. Рон и Блейз пытались дурачиться, но Гарри смотрел на них так мрачно, что мне становилось тошно. Мы сидели на берегу озера, слушали бубнёж Гермионы, которая перечисляла самые сложные экзаменационные вопросы, смотрели, как Рон пытается столкнуть Блейза в воду, и молчали.

— Странное чувство, — заметил Гарри, — я как будто что-то забываю… Очень важное.

— Такое бывает от стресса, — авторитетно заявила Гермиона. — Я вчера ночью подскочила и кинулась повторять трансфигурацию и только потом сообразила, что мы её уже сдали.

— Да нет, — отмахнула Гарри, — тут другое. Это… Точно! Конечно!

— Гарри? — переспросил я, но Гарри уже вскочил на ноги и бросился бежать. Мы рванули следом.

— Какая… муха… — отдуваясь, спросил Рон, догоняя меня, — его укусила?

Мы поняли это, только когда застали половину его разговора с Хагридом. Растерянный лесник послушно отвечал на быстрые вопросы Гарри и признался, что драконье яйцо выиграл у незнакомца в баре. И, чтобы доказать, что справится с драконом, рассказал о трёхголовой собаке.

— Он спрашивал про Пушка? — уточнил Гарри нарочито спокойным тоном.

— Ну, да… — протянул лесник. — Редкая зверушка, сам понимаешь. Нечасто такую встретишь, даже если ты торговец. Ну, я и рассказал, что Пушок — он милашка, надо только знать, как с ним обходиться. Ему только спой или там на флейте сыграй, или ещё на каком инструменте, и он уснёт сразу…

— внезапно лесник покраснел, как ребёнок, выдавший секрет, заозирался и пробормотал:

— Не надо бы вам такое знать. Забудьте, что я вам тут наговорил! Эй, вы куда?

Не сговариваясь, мы кинулись в замок, влетели по ступенькам, пронеслись через весь холл и остановились. Окатило холодом и сыростью.

— Где кабинет Дамблдора? — резко спросил Гарри. Никто из нас не знал, а Гарри продолжил:

— Мы пойдём и расскажем ему всё. Что знаем про камень. И что Снейп или Волдеморт обманом узнали у Хагрида, как пройти мимо Пушка. Может… кентавр Флоренц подтвердит наши слова, и…

Издалека до нас донёсся резкий строгий голос:

— Что это вы делаете в замке?

К нам приближалась профессор МакГонагалл. Она несла в руках стопку книг и выглядела даже более суровой, чем обычно.

— Профессор МакГонагалл, — неожиданно заговорила Гермиона, — нам нужно увидеть профессора Дамблдора по срочному и очень важному делу.

— Профессора Дамблдора? — настороженно переспросила профессор МакГонагалл. — Зачем он вам?

— Это… — начал Гарри, но я, изумляясь своей смелости, опередил его:

— У Гарри есть проблема, которую может решить только директор. Профессор МакГонагалл, нам очень нужно с ним поговорить. Пожалуйста!

Лицо Железной Леди смягчилось. Она улыбнулась нам кончиками губ, но со вздохом разочаровала нас:

— К сожалению, профессор Дамблдор не в Хогвартсе. Его вызвали срочной совой в Министерство Магии, он вернётся только завтра.

— Завтра?! — охнул Гарри. — Но…

— Мэм, это очень-очень срочно! — воскликнула Гермиона.

— Ну, — нахмурилась профессор МакГонагалл, — едва ли ваше дело, даже очень важное, срочнее, чем вызов в Министерство. Подождите до завтра.

Мы переглянулись, Гермиона кивнула, и Гарри решительно сообщил:

— Профессор, дело касается философского камня. Мы знаем, что Сне… что кто-то пытается его украсть.

Только что профессор МакГонагалл выглядела почти приветливо, но тут сделалась шокированной и даже, как мне показалось, разозлённой.

— Откуда вы об этом знаете? — но ответить нам не дала. — В любом случае, вас это не касается. Будьте уверены, его отлично охраняют. А теперь, почему бы вам пятерым не выйти на улицу? Там прекрасная погода.

И она ушла, оставив нас в полной растерянности.

— Это случится сегодня, — мрачно предрёк Гарри. — Дамблдора нет, и никто не помешает Снейпу…

— Здравствуйте, профессор! — быстро и громко воскликнул Блейз, и мы вовремя увидели, что к нам направляется декан.

— Добрый день, — протянул он, оглядывая нас. — Не стоит упускать возможность насладиться солнечным днём, — и неприятно ухмыльнулся.

— Мы… — начал Гарри.

— Вам стоит быть поосторожнее, — произнёс Снейп медленно. — У вас пятерых такой вид, будто вы замышляете пакость. Гриффиндор едва ли может позволить себе ещё сотню штрафных баллов, не так ли? Что касается студентов моего факультета, — он посмотрел мне в глаза, и я почувствовал себя очень маленьким и очень жалким. Меня, как бабочку в коллекции, пронзило булавкой от взгляда чёрных глаз. — Я не потерплю нарушений. А вас Поттер, предупреждаю: ещё одна ночная прогулка — и я добьюсь вашего исключения. Хорошего дня.

И он ушёл, взметнув полами чёрной мантии. Мы спустились по каменным ступеням замка, но солнечный день больше не радовал нас. У меня начала ныть голова. Гарри, взъёрошив волосы, объявил:

— Вот что мы сделаем. Один из нас будет следить за Снейпом. Другой проверит Квирелла. А остальные пойдут сторожить коридор.

— Ну, — вздохнул Блейз, — к Снейпу пойду я.

— Уверен? — заботливо спросила Гермиона. — Я могу пойти, постою возле учительской, а если спросят — скажу, что жду профессора Флитвика.

— А что ты будешь делать, если Флитвик там окажется? — фыркнул Блейз. — Я схожу. Скажу, что мама передавала ему комплименты насчёт статьи в «Зельеварении сегодня», задам вопрос по экзамену.

— Пойду, найду Квирелла, — вызвался я. — Спрошу, что почитать летом по его предмету, объясню, что очень волнуюсь за свой уровень. Первый курс — не показатель, а я обязан учиться хорошо, чтобы не позорить семью.

Мой план одобрили, и я пошёл на поиски. Старшекурсница с Хаффлпаффа подсказала, что Квирелл был у себя в кабинете, я подошёл, но постучать не успел. Из-за двери доносились судорожные рыдания. Но плакала, судя по всему, не маленькая девочка.

— Пожалуйста! — вдруг донёсся до моих ушей сдавленный голос Квирелла. — Прошу, не заставляйте меня!

Ему никто не ответил, но он сказал тише:

— Да, я понимаю. Конечно, вы правы. Простите меня…

Снова рыдания. Я не решался войти, так и стоял под дверью, где меня разыскала Гермиона. Она выглядела по-настоящему испуганной.

— Идём!

Она за руку потащила меня прочь от кабинета, по дороге быстро объясняя:

— Блейз в Больничном крыле. Без сознания!

— Что?!

— Мы отправились на третий этаж, но нас почти сразу поймала МакГонагалл. Пригрозила снять баллы, если ещё увидит там. Мы пошли искать вас с Блейзом, и тут увидели, как Снейп левитирует носилки. Он сказал — Блейз зашёл к нему поговорить и упал в обморок. Перенапряжение. Он до сих пор не очнулся!

В Больничное крыло нас не пустили. И мы вчетвером, опустив головы, вышли обратно на свежий воздух, который показался мне пыльным, тяжёлым и горьким.

— Как будто нам нужны были ещё доказательства! — зло воскликнула Гермиона, смахивая слёзы. — Как он мог?

— Я пойду туда сегодня ночью, — с мрачной решимостью сказал Гарри. — Попытаюсь добыть камень первым.

— С ума сошёл? — охнул Рон, и мы с Гермионой поддержали его. Гермиона добавила:

— И потом, тебя исключат, если поймают.

— И что? Неужели вы не понимаете?! Если Волдеморт вернётся к власти, исключение из школы никого не будет волновать. Потому что школы не будет! Исключат — пусть. Но я сделаю всё, что могу, чтобы остановить его.

Без Блейза рядом я чувствовал себя как человек, у которого оторвали правую руку. На каникулах я скучал по нему, но сейчас мне казалось, что я ощущаю болезненную пульсирующую пустоту. И я думал о словах Гарри. О возвращении тёмного волшебника, который ненавидел магглов и магглорождённых и хотел стереть их с лица земли.

— Пойдём вдвоём, — сказал я Гарри. — Защищать страну — это мой долг.

Гарри кивнул:

— Хорошо. Мне вернули мантию-невидимку, так что пойдём под ней. Я спущусь к вашей гостиной и встречу тебя…

— Вы правда такие идиоты или только притворяетесь? — возмущённо спросила Гермиона. — Никуда вы вдвоём не пойдёте!

— Разве что вчетвером, — пояснил Рон. — Понятия не имею, как мы все влезем под мантию, но… Мы тебя не бросим, дружище. И тебя, Берти, — он похлопал меня по плечу и солнечно улыбнулся.

Должен признаться, я совершенно забыл про странное поведение профессора Квирелла и ничего никому не сказал.

* * *

Мы спешили, как могли, но всё равно опоздали. Дверь, за которой скрывался Пушок, была распахнута. Изнутри доносился могучих храп, который почти заглушал звуки арфы. Люк, который сторожил Пушок, был распахнут. Но стоило нам войти в пропахшую псиной комнатку, как арфа замолкла. Пёс всхрапнул последний раз, дёрнул лапой, толщиной с моё туловище, шевельнул всеми шестью ушами.

И, честно, я не знаю, каким образом единственной песней, которая пришла мне в голову, стал британский гимн. Дрожащим, будто никогда не занимался с учителями, голосом я затянул: «Боже, храни королеву», и пёс перестал дёргаться.

Гарри снял с нас мантию-невидимку и положил её в углу. Я продолжал петь, чувствуя, что садятся связки, и испытал громадное облегчение, когда Гермиона присоединила свой голос к моему.

— Вы можете уйти… прямо сейчас, — сказал Гарри, обходя спящего пса по большой дуге и заглядывая в люк.

— Не болтай ерунды, — отмахнулся Рон, а мы с Гермионой просто помотали головами.

— Я пойду первым, — решил Гарри. — если со мной что-то случится, бегите к Хагриду. Пусть пошлёт сову Дамблдору.

На словах «На тебя возлагаем все надежды» Гарри прыгнул в люк. Раздался влажный чавкающий звук, очень неприятный. Но следом издалека донёсся бодрый голос Гарри:

— Нормально! Прыгайте! Тут мягкое растение!

Рон последовал за ним. Потом пошла Гермиона. А я закончил гимн целиком и прежде, чем пёс начал просыпаться, зажмурился и тоже спрыгнул.

— Никогда ещё я так сильно не любила наш гимн, — нервным голосом заметила Гермиона. — Как глубоко… Мы, наверное, в паре километров под школой!

— Поменьше. Иначе бы разбились, — сипло отозвался я, стараясь не так громко стучать зубами. Я уже вызвался, уже решился пойти. Отступать поздно, да и нельзя: я не мог бросить друзей и не мог струсить, когда речь шла о спокойствии британской нации. Меня учили, что благополучие страны — самое важное в жизни каждого члена королевской семьи.

— Повезло, что тут есть это растение, — заметил Рон, а Гермиона воскликнула:

— Повезло?! Посмотрите на свои ноги!

Я шевельнулся и понял, что она имела в виду. Мягкое приземление нам обеспечило растение типа лианы, и оно постепенно начало оплетать нас. Я уже не мог шевельнуть ногой, Гарри и Рона оно обвивало за туловища. Одна Гермиона успела вскочить и отбежать к сырой стене, но побеги неприятно шевелились, направляясь в её сторону.

— Не двигайтесь, все! — велела Гермиона с паникой в голосе, и я перестал пытаться вырваться. — Это дьявольские силки!

— Классно, что оно именно так называется! — прорычал Рон, пытаясь не позволить гибкому побегу обвить его шею. Я боролся с другим, который настойчиво сплетал мои руки.

— Помолчи! Я пытаюсь вспомнить, как его убить. А вы не дёргайтесь, оно быстрее вас задушит, если вы будете сопротивляться!

— О, да, это очень помогает!

— У нас они были… — с трудом вспомнил я, — на гербологии.

— Знаю, что были! — Гермиона уже чуть ли не плакала. — Как же так? Вспомнила! Они боятся огня и света.

— Так разведи огонь! — крикнул Гарри. — Мне уже дышать нечем!

— Тут ничего деревянного нет! Не знаю, что поджечь!

Я боролся, как мог, уже почти ничего не замечая вокруг. Ничего деревянного. Меня охватил ступор от этих слов. Не будет у нас огня, и мы тут умрём. Прямо так. Здесь...

— Ты с ума сошла? — раздался вопль Гарри. — Ты волшебница или как?!

Гермиона ойкнула, и вспыхнул синий огонь. Он понёсся к нам, но не обжёг, а только согрел. Дьявольские силки отпустили своих жертв и поспешили убраться прочь, в самый дальний и тёмный угол. Мы с Гарри и Роном понемногу приходили в себя. Рон даже не удержался и подколол Гермиону её забывчивостью. А я признался:

— Тоже не подумал про магию…

Мы оказались в длинном подземном коридоре. Никаких факелов — только наши «Люмосы» разгоняли мрак, и в их свете мы видели покрытые капельками воды каменные стены, мокрый пол, а один раз — мелькнувший крысиный хвост. Пахло сыростью и погребом.

Мы повернули и увидели вдали огни. Не сговариваясь, ускорили шаг. И вот, перед нами оказалась каменная стена с двумя факелами по бокам и большим портретом в центре. Изображённый на портрете мужчина дремал. Он был одет как богатый дворянин века шестнадцатого — плечи укрывал роскошный плащ с меховой горжеткой, из-под плаща виднелись красные рукава камзола. На коленях лежала очень знакомая шапочка, типа берета, но я забыл её название. У мужчины были чёрные с лёгкой проседью кудри и большой нос с горбинкой.

— Он… сторожит проход? — предположил Рон. — Как Полная Дама? Сэр? Простите?

Мужчина спал, и Гарри, подойдя ближе, поковырял раму пальцем. Постучал по картине.

— Что с ним делать? — спросила Гермиона. — Как-то снять?

— Может, разрезать? И пролезть?

— Вряд ли, — покачал головой Гарри, — судя по звуку, там за картиной стена.

А я смотрел на этого мужчину и пытался понять, откуда я его знаю? Ведь точно знаю! Этот нос, тяжёлые насупленные брови, даже плащ меховой. Если представить, что шапочка надета на голову, а поверх плаща лежит золотая цепь…

— Сэр Томас! — позвал я, и мужчина, шевельнувшись, открыл глаза. Гарри, Рон и Гермиона попятились, а я, наоборот, подошёл ближе. — Вы сэр Томас Мор, лорд-канцлер Англии, верно?

— А вы — принц Альберт Йоркский, шестой в линии современного престолонаследия. Но мне же не пришло в голову тыкать вам этим в лицо, — хриплым со сна и довольно сварливым тоном отозвался Томас Мор. Он говорил разборчиво, но некоторые староанглийские слова и очень специфический акцент усложняли понимание.

— Простите, сэр Томас, это было невежливо.

— Рад вас видеть, ваше высочество, в добром здравии, — не вставая из кресла, он мне поклонился.

— Сэр Томас, вы ведь охраняете дверь, не так ли?

— Воистину так, сэр, — Томас Мор повернулся ко мне.

— Нам нужно пройти. Я прошу вас дать нам дорогу.

— Что ж, — сэр Томас наклонил голову, — это совершенно нетрудно, и мне будет приятно услужить Вашему Высочеству. Только могу ли я попросить у вас короткой аудиенции наедине? Поверьте, это задержит вас куда меньше, чем попытки выломать стену.

Я слегка покраснел, поняв, что сэр Томас слышал предложения ребят. Но обернулся и попросил:

— Отойдёте? Я поговорю с сэром Томасом, и мы пойдём дальше.

— Побыстрее! — велел Гарри, и они втроём послушно отступили. Я остался с портретом наедине.

— Я вас слушаю, сэр Томас. Но прошу излагать дело быстро, время не ждёт.

— Ваше желание — закон для меня, Ваше Высочество. За этой дверью начинается череда препятствий, которые охраняют от незаконных посягательств некий предмет, обладающий большой ценностью. Он известен как «магистерий», «ребис», «пятый элемент» или же «философический камень».

Как бы ни хотелось мне поторопить собеседника, я молча слушал, помня о том, как легко портреты теряли мысли, если начать суетиться.

— В мои времена он не был открыт, и, признаться, я сам не вполне… Скептицизм — болезнь нашего века, Ваше Высочество. Я имею в виду свой век. Камень получен, но сколько зла может принести, оказавшись в ненадлежащих руках! Я убеждён, что только монарх имеет право обладать и распоряжаться подобной ценностью. Думаю, вы согласитесь со мной, что философский камень укрепит позиции её величества. И очень поможет лично вам в других делах…

— К чему вы клоните, сэр Томас?

— К тому, что вы должны заполучить камень, ваше высочество. Ручка двери… — он опустил глаза, и я увидел, что возле рамы появилась медная старая ручка, — заколдована. Тот, кто коснётся её, останется здесь. Ваше Высочество, во имя блага Англии я прошу вас — пусть это сделает кто-то из ваших спутников. Решите сами, кто. Вам нужно идти дальше.

Я не сдержал реакции, отшатнулся. Взял себя в руки, хотя сердце колотилось громко и заполошно. В словах сэра Томаса было здравое зерно, я это осознавал. Но от того, как он всё это вывернул, мне становилось мерзко.

— Что значит — останется здесь? — спросил я тихо, понимая, что не могу руководствоваться эмоциями. Сэр Томас улыбнулся и покачал головой, а я оглянулся на друзей. Они стояли, переминаясь с ноги на ногу. Нервничали. Ждали. Кого из них я могу попросить, во благо Короны, рискнуть собой? Кого сочту менее важным?

Гарри должен идти вперёд. В конце концов, это его поход. Его стремление защитить мир от тёмного волшебника привело нас в эти подземелья. Гермиона — она такая умная! Знает гору заклинаний. Куда мы без неё?

А Рон? Храбрый, упорный парень, который не сдастся. Если не он, то кто поддержит Гарри?

Даже сейчас вспоминать об этих рассуждениях, которые стремительно проносились в голове, мне неприятно. Но умолчать о них было бы нечестным. Я думал о ценности каждого члена нашей команды и приходил к одному и тому же ответу.

Сэр Томас заметил:

— Я понимаю. Вероятно, вы опасаетесь, что камень попадёт не в руки вашей семьи, а к политикам. Это возможно. Но не сомневайтесь, доверенные люди найдут способ обратить упомянутый предмет во благо Короны и для процветания Англии. Бог будет вечно хранить королеву.

Если бы бабушка и дедушка были совсем старыми и болели, наверное, я колебался бы меньше. Но я должен был выбирать между жизнями друзей здесь и сейчас и предотвращением какой-то будущей потенциальной угрозы. Я прикусил губу, уже не боясь, что сэр Томас прочтёт эмоции по лицу. Мне было всё равно. И я знал, что вот-вот польются слёзы, которые я не сумею сдержать. Когда речь идёт о благе государства, принц не может руководствоваться чувствами. Сэр Томас — интеллектуал и политик, конечно, он это знал.

— Я всё сделаю, сэр Томас, — прошептал я.

— Я не сомневался, Ваше Высочество.

— Мы закончили! — позвал я, а сэр Томас добавил:

— Храни вас Господь.

Я вскинул голову в изумлении. Потом повторил эти слова про себя, и, уже больше не сомневаясь ни на мгновение, схватился за ручку и дёрнул дверь на себя. По телу прошло оцепенение, в глазах потемнело. Я почувствовал, что опять теряю сознание.

Надо мной белел потолок Больничного крыла. Я разглядывал его, изучая тонкую трещинку в краске. Она тянулась из дальнего угла почти к середине и напоминала какую-нибудь реку на чёрно-белой карте. В теле ощущалась лёгкость. Ничего не болело. Только прошлые события вспоминались с трудом: я будто продирался через дебри памяти. Но постепенно я справился: вспомнил, как разговаривал с сэром Томасом Мором, а потом открыл дверь и потерял сознание. Всё правильно! Я жив и, кажется, здоров. Повернув голову, я увидел на соседней кровати Блейза. Тот широко улыбнулся мне, подмигнул и сел, подкладывая под спину подушки.

— Ты как, Мышонок?

— Хватит меня так называть! — проворчал я. — Нормально… А ты? Что с тобой?..

— Тшш! — оборвал меня Блейз.

— О, вы очнулись! — воскликнула, выходя из кабинета, мадам Помфри. — Наконец-то! Посмотрите на меня.

Она взмахнула палочкой, и я дёрнулся от лёгкой щекотки по всему телу. Мадам Помфри покачала головой и с некоторым неудовольствием заметила:

— Кажется, вы совершенно здоровы. Можете одеваться и идти. Теперь вы, мистер Забини.

— Я совершенно здоров, мэм! Можно мне тоже идти, пожалуйста?

— Я в этом не уверена. Что за сезон обмороков?

— Пожалуйста! — взмолился Блейз. — Я буду ходить осторожно, есть полезную кашу и слушаться старших. Честное слово!

Я рассмеялся, так нелепо звучали эти просьбы. У мадам Помфри дрогнули губы:

— Не думайте, что ваши уговоры сработают, мистер Забини.

— Но ведь они работают? — обаятельно улыбнулся Блейз. Доктор обречённо вздохнула, приманила кубок с каким-то зельем и решила:

— Выпейте укрепляющее и идите. Мистер Маунтбеттен-Виндзор, приглядите за ним.

— Йиху! — воскликну Блейз и даже не морщась в два глотка осушил зелье. — Пошли, Берти, Рона уже выпустили полчаса назад.

Мы быстро переоделись из пижам в школьную форму и попрощались с доктором. А когда выходили из Больничного крыла, заметили кровать, отгороженную ширмами. Я встревоженно оглянулся на Блейза, но тот покачал головой:

— Не здесь.

В коридорах было пусто. Завтра заканчивался семестр, и сегодня уже никто не учился. Студенты наслаждались погодой и компанией школьных друзей, предвидя скорое расставание. Мы с Блейзом вышли из замка и направились к озеру, на нашу любимую полянку, где застали грустных и мрачных Рона и Гермиону. Завидев нас, они подскочили и кинулись к нам — обниматься, сдавливая рёбра, и вопить. Гермиона радостно воскликнула:

— Как вы оба?! Мы ужасно беспокоились!

— Тихо-тихо, Грейнджер, не убей! — со смешком остановил её Блейз. — Мы-то лучше некуда, а вот Гарри пока валяется в Больничном крыле. Но я слышал, мадам Помфри говорила кому-то через камин, что скоро его можно будет разбудить. Как я понял, его погрузили в лечебный сон, чтобы зелья лучше действовали.

Мы переглянулись. Вопросов было множество, обсудить хотелось тысячу разных вещей, но я чувствовал, что мы не можем начинать без Гарри. И, кажется, друзья считали так же, поэтому мы пошли обратно в Больничное крыло. По дороге постояли возле факультетских часов: Слизерин, несомненно, лидировал, а Гриффиндор безнадёжно отставал, так и не оправившись от потери ста пятидесяти баллов за ночную прогулку с драконом.

Гермиона приуныла, да и Рон расстроенно опустил плечи. Я пробормотал:

— Глупость — все эти баллы. Вы же поступили правильно.

— Если так смотреть, — слегка взбодрился Рон, — то лучше потерять ещё две сотни баллов, чем позволить Хагриду попасть в Азкабан.

— Вы правы, — вздохнула Гермиона. — И всё равно обидно. Я так старалась! Весь год! А вы не выглядите особенно довольными, кстати.

— Пф, что мне эти баллы! — отмахнулся Блейз. — Мама говорит, лучший способ выиграть в соревновании — не начинать в нём участвовать. Так что я пас.

— Мне главное учиться хорошо, — заметил я, — чтобы не позорить фамилию. Конечно, командные достижения — это важно, но не настолько. Пойдёмте уже?

Что тут стоять, в конце концов? Когда мы подошли к Больничному крылу, из него как раз выходил директор Дамблдор. Я впервые оказался так близко к нему и почувствовал огромную силу пристального тёплого взгляда его голубых глаз за стёклами очков-половинок.

— А, — протянул директор, оглядывая нашу компанию и улыбаясь, — пришли навестить Гарри?

— Как он, сэр? — спросил Рон, краснея.

— В полном порядке, мистер Уизли, и наверняка будет счастлив вас увидеть. Если, конечно, мадам Помфри разрешит вам посещение.

— Мы её уговорим, сэр, — пообещал Блейз.

— В таком случае, не смею и дальше препятствовать воссоединению друзей.

И он посторонился, пропуская нас в Больничное крыло. Рон несколько раз обернулся, по-прежнему красный. Мы знали, что он слегка фанатеет по Дамблдору, поэтому улыбались. Мадам Помфри долго сопротивлялась, но Блейз выторговал у неё получасовое посещение, твёрдо пообещав, что никто не будет дёргать пациента, обнимать, трясти и любым другим способом нарушать тонкие процессы лечения черепно-мозговой травмы.

— Гарри! — не сдержавшись, завопила Гермиона, но Блейз дёрнул её за рукав, и она удержалась от объятий.

— Привет, дружище, — улыбнулся Рон. — Извини, тебя строго запретили трясти и обнимать. Но мы хотим, честное слово!

Мы рассмеялись. Всё позади! Как бы там ни было, всё позади, а мы снова вместе. Я ощущал, как меня распирает от счастья. Гарри поджал ноги, и мы расселись на его кровати. Мадам Помфри недовольно поджала губы и удалилась в кабинет. Гарри махнул рукой, указывая на тумбочку, заваленную сладостями, и щедро предложил:

— Угощайтесь.

Мне почему-то сладкого не хотелось, остальные тоже не спешили накидываться на угощения. Только Рон взял шоколадную лягушку, а Блейз заметил:

— Почему бы вам не рассказать, что там произошло? Слухи по школе ходят — один нелепее другого.

И Гарри начал рассказ. Специально для Блейза — с того момента, как мы увидели его на носилках. Он говорил о нашем путешествии по коридорам ночного замка, о том, как мы с Гермионой пели гимн Великобритании, чтобы усыпить Пушка. О прыжке в люк и о борьбе с дьявольскими силками. Когда он дошёл до встречи с портретом, все взгляды устремились на меня, и мне сделалось стыдно.

— Я узнал его почти сразу, — произнёс я, опуская взгляд. — Это же сэр Томас Мор! Он классный. Он сказал мне, что философский камень должен принадлежать британской Короне. Что я должен пойти дальше и забрать его.

Гермиона охнула.

— Так вот о чём вы говорили… — протянул Гарри.

— Я понимал, что он прав, но не мог решиться. Он сказал, что прикосновение к дверной ручке остановит одного из нас, но что это значит — не пояснил. Я просто… Не мог допустить, чтобы кто-то из вас погиб. А потом он сказал: «Храни вас Господь», — и я понял, что это всё фальшивка! Обман. Это не сэр Томас вовсе, а такая хитрая уловка.

— Почему? — удивился Гарри.

— Ну… — я пожал плечами, — он католик времён Реформации, я протестант. Лучшее, что мы можем делать для мирного диалога, это не упоминать религию вовсе. Сэр Томас не стал бы так говорить, особенно мне.

— Ничего не понял, — вздохнул Рон.

— Я потом объясню, — отмахнулась Гермиона. — Но, Берти, откуда ты знал, что дверь не причинит тебе вреда?

— Если честно… я не знал. Но я уже был уверен, что все эти слова про добычу камня — что-то вроде искушения. Остановить Волдеморта было важнее. А значит, если кто-то и должен был сойти с дистанции, то самый слабый участник. Как-то так.

Блейз, прикрыв лицо руками, заметил:

— Принц Альберт и великолепная самооценка, спешите видеть!

— Ты учишься лучше меня, друг, — прибавил Рон, похлопав меня по плечу. — Если кто-то и должен был…

— Ты храбрый, — отмахнулся я. — А я мог бы грохнуться в обморок от страха, какой в этом толк? И, — я улыбнулся, — я был прав. Вы же справились?

— Справились… — согласился Гарри и продолжил рассказ. Он рассказал о том, как им пришлось ловить летающий ключ, как Рон блестяще сыграл в гигантские шахматы, но пожертвовал собой, чтобы Гарри и Гермиона могли пройти дальше. Потом об оглушённом тролле и об огненной ловушке, из которой они выбрались только благодаря любви Гермионы к логическим загадкам.

— Но в последней комнате был не Снейп, а Квирелл, — проговорил он и прервался, чтобы попить. Вцепившись пальцами в простыни, замерев от ужаса, мы слушали о столкновении Гарри с великим тёмным волшебником. Я представлял себе второе лицо в затылке Квирелла, и меня начинало невыносимо тошнить.

— Выходит, камня больше нет, — спросил Рон, когда Гарри закончил рассказ. — И Фламель умрёт?

— Я тоже об этом спросил, — кивнул Гарри. — Но Дамблдор сказал: «Для высокоорганизованного разума смерть — это очередное приключение».

— А я всегда говорил, что он сумасшедший! — с благоговением в голосе воскликнул Рон.

Когда Гарри закончил рассказ, пришла очередь Гермионы.

— Я привела Рона в порядок, — произнесла она, — что было непросто. А потом мы поспешили в совятню, но на выходе из школу столкнулись с Дамблдором. Он уже всё знал, просто спросил: «Гарри пошёл за ним?». Мы сказали «да», и он поспешил на третий этаж.

— Как думаешь, — протянул Рон задумчиво, — он специально всё подстроил? Может, он хотел, чтобы ты это сделал, Гарри? Он же прислал тебе мантию-невидимку и всё такое.

— Рон! — возмутилась Гермиона. — Что ты говоришь? Если он правда это подстроил, то… — она лишилась дара речи на мгновение, только возмущённо открывала рот. — Тебя же могли убить, Гарри!

Мы все замолчали. Тишину нарушил Гарри. Откинувшись на подушки, он сказал:

— Нет, всё правильно. Странный он человек, Дамблдор. Думаю, он хотел дать мне шанс, проверить меня… Полагаю, он знал обо всём, что происходит, о наших поисках. Но останавливать нас не стал. Помнишь зеркало, Берти? Я заходил как-то… Оно пропало.

Возможно, Дамблдор дал мне шанс встретиться с ним и понять, как оно работает.

— Понять? А если бы ты и дальше ходил на него смотреть? — возмутился Рон. — Если бы Берти не прочистил тебе мозги?

— Уверен, Дамблдор бы вмешался, — без сомнений отозвался Гарри, хотя и слегка покраснел. — Может, он проверял, готов ли я встретиться с Волдемортом.

— Перестань! — хором завопили Блейз и Рон.

— Я буду называть его по имени, — отрезал Гарри. — Дамблдор сказал, что страх перед именем усиливает страх перед тем, кто его носит. А я не собираюсь бояться.

— А знаете… — задумчиво проговорил Блейз, — это объясняет, как вы дошли до финиша.

— В каком смысле? — не поняла Гермиона.

— А он прав! — встрял Рон. — Я тоже думал. Знаете, у меня пятеро братьев и сестра. И дома у нас есть кладовка. Там не лежит философский камень, — он хмыкнул, — только картошка, соленья и варенья. Но Фред и Джордж, да и старшие раньше… и я тоже, в общем, мы все иногда пытаемся туда залезть. В доме много еды, но банка варенья — это банка варенья.

— Ты к чему? — не понял Гарри.

— Я к тому, что помню себя с трёх лет. И за восемь последних лет ни разу никому из нас не удавалось влезть в кладовку. Мамины заклинания нас просто не пускают, а она — вовсе не величайший волшебник всех времён. Не Дамблдор.

— Мы прошли, потому что нам позволили, — грустно подытожила Гермиона.

— Зато как прошли! — подбодрил её Рон. — И Гарри победил Сами-Знаете-Кого! Это вам не шутки! Эй, кому мармеладных червячков?

— Мне давай, — протянул руку Блейз, но упаковку открывать не стал. Погладил её по острому углу и сказал: — А у меня не сходится.

— Что? — озвучил общий вопрос Гарри.

— Снейп не сходится. Я не падал в обморок от переутомления, это точно. Но отключился — не помню, как. Зашёл в учительскую, а дальше — темнота. А ещё Гарри слышал тот разговор Снейпа и Квирелла.

Мы ещё минут десять крутили мысли так и эдак, но ни к чему не пришли. Зато незаметно разъели мармеладных червячков. Мне понравилось: откусываешь — вроде сначала сладкие, потом становятся кислыми как лимон, а потом — снова сладкими. А вот есть шоколадных лягушек я не собирался — они же шевелились!

* * *

На банкете по случаю окончания учебного года было шумно. Зал украсили в цветах Слизерина, Драко сиял так, словно лично выбил победу для факультета. Кое-кто из старшекурсников тоже горделиво указывал на флаги, но большинству, кажется, было всё равно. Я несколько раз услышал:

— Декан будет доволен.

И ещё:

— А Гриффиндор в хвосте, неудачники!

И правда, гриффиндорцы сидели понурые. А вот профессор Снейп никаким особым довольством не лучился: выглядел, как и всегда, мрачно, смотрел сердито.

— Мы победили! — радостно повторил Драко, наверное, в сотый раз. — Отец наверняка обрадуется. Он всегда говорит, что Слизерин обязан побеждать в факультетских соревнованиях. Когда он был старостой школы, мы набрали за год девятьсот очков!

— Эх, ты, Дракоша, — добродушно покачал головой Блейз.

— А чего? — возмутился он.

— Да ничего. Тео, какие планы на лето?

Мы ужинали, болтали на всякие общие темы. Теодор поделился, что вместе с отцом они поедут в Австрию, в питомник двурогов. Блейза мама забирала на всё лето в Италию. Драко предвкушал месяцы блаженного ничегонеделания в поместье, полёты на метле и плаванье в бассейне. Судя по всему, Грегори и Винсент должны были составлять ему компанию как минимум в течение последних трёх недель.

— А ты, Альберт? — неожиданно, спросил меня Драко. Мы нечасто разговаривали, особенно после той ночной истерики Драко, но зато он перестал пытаться меня задеть и почти отстал от Гарри.

— Скорее всего, буду учиться. История, математика, английская литература — это как минимум, — я вздохнул, пытаясь не завидовать остальным. Я принц, поэтому ко мне другие требования. И каникул у меня никогда не было.

— Эх, ты… — протянул Блейз, но мысль не закончил, потому что Дамблдор начал речь.

Поздравил нас с окончанием учебного года, перечислил баллы, которые набрали факультеты, похвалил нас за работу и неожиданно добавил:

— Однако, боюсь, мы не учли последние события.

— Мне это не нравится, — флегматичным тоном заметил Тео.

— Что он задумал? — нервно спросил Драко, да и остальные слизеринцы перестали горделиво улыбаться. Меня одолело неприятное предчувствие.

— В свете последний событий несколько учеников заработали некоторое количество очков. Так, позвольте… — он задумался, что-то подсчитывая в уме. — Начнём с мистера Маунтбеттена-Виндзора, — Дамблдор без труда нашёл меня, и я снова почувствовал себя под его пристальным взглядом очень незначительным и слабым. — За великолепное знание истории и способность самостоятельно расставлять приоритеты я присуждаю факультету Слизерин пятьдесят очков.

На меня уставились все, даже старшекурсники, которые обычно не удостаивали нас, мелких, вниманием. Строгая мисс Фарли протянула:

— Не знаю, что за приоритеты ты там расставил, но мне они нравятся!

Я покраснел до кончиков ушей и попытался спрятаться за Блейзом.

— Дальше. Мистеру Рональду Уизли за лучшую шахматную партию в истории Хогвартса я присуждаю пятьдесят очков.

— Давно ли за шахматы награждают баллами? — ядовито спросил Малфой, но остальные оставили решение Дамлбдора без комментариев. Хотя достоверно никто не знал, что произошло в подземелье, слухи ходили довольно активно, и как минимум вся школа была в курсе того, что Гарри Поттер снова победил Того-Кого-Нельзя-Называть, а друзья помогли ему.

— Далее… Мисс Гермиона Грейнджер. За умение использовать холодную логику перед лицом пламени я награждаю факультет Гриффиндор пятьюдесятью баллами.

Стол Гриффиндора разрывался от оваций и приветствий, которые стали оглушительными в тот момент, когда директор начислил Гарри сто очков за железную выдержку и фантастическую храбрость.

— Мы вровень… — прошептал Драко, побледнев. — У нас одинаковое количество баллов!

— Неужели победила дружба? — спросил Блейз с какой-то странной, непонятной мне интонацией в голосе.

— Храбрость бывает разной, — заметил Дамблдор, когда Гриффиндор слегка успокоился. — Надо быть отважным, чтобы противостоять врагам. Но не меньше смелости требуется, чтобы противостоять друзьям. Я присуждаю десять очков… — долгая пауза. — Невиллу Лонгботтому.

Зал взорвался. Орал Гриффиндор, который только что выиграл кубок школы. Орали Хаффлпафф и Рейвенкло, которые были рады победе кого угодно, кроме Слизерина. За нашим столом царило молчание: неуютное, тяжёлое. Но я думал не об этих баллах, победах и прочем. Я думал о том, почему Дамблдор отметил Невилла, что бы он там ни сделал, но ни слова не сказал про Блейза. Именно это казалось мне по-настоящему несправедливым.

Друг же, положив себе на тарелку свиную отбивную, принялся за еду с невозмутимым видом. Но, прожевав, спросил:

— Ты чего пялишься, Мышонок? А… Думаешь, где мои призовые баллы? Спорим, Дамблдор в курсе?

— В курсе чего? — не понял я.

— Я не в команде Гарри Поттера.

— Блейз…

На нас не смотрели, никому не было до нас дела. Блейз, слегка наклонившись ко мне, сказал на ухо:

— Я в твоей команде, Мышонок. А за это баллы не дают, — и, отстранившись, посоветовал громко. — Поешь, а то скоро начнёшь просвечиваться, как Кровавый Барон.

* * *

С утра объявили результаты экзаменов. Мы все справились неплохо, а Гермиона и Драко стали отличниками. Но Гермиона немного вышла вперёд на чарах и трансфигурации. Отметки были одинаковые, а вот баллов она набрала больше. Драко, кажется, даже этого не заметил. С самого пира он ходил молчаливый, и растормошить его не удавалось ни мне, ни Блейзу, ни Теодору. Кажется, факультетская победа была ему по-настоящему важна.

Шкафы опустели, комната приобрела нежилой вид, и мы двинулись к выходу из замка. В начале года от поезда нас привезли на лодках, но обратно предстояло ехать вместе со всеми, в каретах без лошадей.

— Меня сейчас стошнит, — прошипел Драко, увидев Гарри, Рона и Гермиону, и поспешил в другую карету. Я проводил его грустным взглядом, но, конечно, сел вместе с друзьями, хотя и пришлось потесниться.

На перроне, возле алого поезда, испускающего клубы дыма, меня разыскал Джастин. Официально поздравил с окончанием года, спросил про результаты экзаменов, похвастался своими. Мне подумалось, что он ждёт приглашения в купе, и это было бы вежливо, но я предпочёл бы провести последние часы с друзьями.

— Эй, Берти! — окликнул меня Рон. — Идёшь? Мы заняли место!

— Хорошей дороги, — пожелал Джастин, и я искренне порадовался тому, что он решил мою моральную дилемму.

— И тебе. Увидимся в сентябре! — тепло ответил я и поспешил за Роном. Каким-то образом ребята добыли еды и теперь раскладывали на столике сэндвичи, пирожки, сладости.

— Фред и Джордж постарались, — пояснил Рон. — Они знают проход на кухню. Поклялись, что никаких особых свойств у еды нет. Что? Они вечно чудят. Но они не рискнут травить меня перед встречей с мамой, так что… — он отважно надкусил пирожок. — Я выжил!

Мы рассмеялись: про Фреда и Джорджа даже на Слизерине ходили легенды.

Поезд неторопливо полз между холмами, потом поднялся на акведук и набрал скорость. Гермиона рассказывала о том, как волновалась из-за экзаменов. Блейз, привалившись к окну, подшучивал над ней.

— Мальчики! — вдруг прервала сама себя Гермиона. — Нам надо обменяться контактами! Немедленно!

— Совы найдут, — пожал плечами Блейз. — Скажите, что мне.

— Замечательно, только мы с Гарри и Берти живём среди магглов У Гарри хотя бы есть сова…

— Ко мне сов не пускают, — грустно вздохнул я.

— Зато ты можешь мне позвонить! — сообразила Гермиона. — Можешь ведь?

Гарри почесал в затылке и неуверенно предположил:

— Мне тоже. Наверное, если дядя Вернон не придёт в ярость от телефонного звонка.

— Что такое этот ваш «фетелон»... «телефон?» — напрягся Рон. — Что-то маггловское?

— Это средство связи. Голосовой, — объяснила Гермиона.

— Мама ненавидит маггловские штучки, так что у меня только совы, — сказал Блейз. — Берти, боюсь, с тобой прощаемся до сентября.

— Я понимаю, — пришлось приложить усилия, чтобы голос не звучал слишком уж грустно. Блейз, поняв моё настроение, толкнул меня кулаком в плечо и велел не вешать нос.

С Гарри и Гермионой мы обменялись номерами телефонов. Точнее, они обменялись ими между собой и продиктовали мне свои. Я обещал позвонить. Рон долго сомневался, но сказал, что попробует.

— Вам, — Гермиона кивнула Рону и Блейзу, — я напишу. Мы с мамой и папой наверняка поедем в Лондон, там зайду в совиный центр и отправлю письма. Расскажу, как дела у Берти. Да?

Обо всём договорившись, мы вернулись к «Загадке профессора Снейпа», как её окрестил Рон. Правда, он же добавлял, что предпочитает поменьше думать о Снейпе — чтобы не портить аппетит. Но это так, для вида. Основная версия заключалась в том, что профессор Снейп действительно хотел украсть камень, обойдя Квирелла и его сомнительного паразита.

— Он бы его точно не уничтожил, — пояснил мысль Блейз. — Хотя и из зеркала бы не достал.

— Как знать, — пожала плечами Гермиона, — может, если желать не использовать камень, а изучить его, всё бы получилось.

Но у меня по-прежнему не складывалась картинка. И вот почему:

— Это объясняет разговор Снейпа с Квиреллом. Но не объясняет, зачем он напал на Блейза.

Гермиона наморщила лоб, потёрла его и тихонько охнула.

— Что?!

— Я, кажется, поняла… Только… Блейз, не обижайся, ладно? Это неприятно…

— Выкладывай.

— Профессор Снейпа напал на тебя, потому что профессор Дамблдор не хотел, чтобы ты оказался в том подземелье. Понимаешь? Возможно, он побоялся, что ты захочешь забрать камень для мамы. Она же тоже зельевар, и ты сам говорил…

— Мерлиновы кальсоны! — выругался Рон. — Звучит логично.

— Я тоже об этом думал, — очень спокойно кивнул Блейз. — И нет, я не обижаюсь, Грейнджер, — он подмигнул ей. — В любом случае, у нас есть целое лето, чтобы выкинуть из головы всех профессоров и все философские камни в мире!

Не знаю, каким образом я сумел сдержать искренний радостный вопль: на вокзале меня встречали миссис Томпсон и мистер Кларенс — мои гувернантка и неизменный телохранитель. Только чудом я не кинулся миссис Томпсон на шею.

— Как вы выросли, ваше высочество! — заметила она, вежливо поздоровавшись. — Вас прямо не узнать!

— Это лесть, миссис Томпсон, — ответил я с улыбкой.

— Стану я вам льстить, вредный вы мальчик! И что это за разговорчики, где вы понабрались таких интонаций?

Мы сели в машину, мистер Кларенс занял место за рулём, и мы тронулись. Я не мог рассказывать о школе и волшебстве, поэтому отмалчивался, но улыбался счастливо и расспрашивал, как дела дома.

— Ваша матушка будет рада вас видеть сразу после вечернего чая. На завтра на десять утра у вас назначена встреча с мистером Дженкинсом. В одиннадцать к вам придёт учитель истории.

Сидя ровно на кожаном сидении, я слушал свой распорядок на неделю и кивал в нужных местах, но радость от встречи с телохранителем и гувернанткой слишком быстро испарилась. В школе я тосковал по дому, а теперь, едва вернулся, начал скучать по Хогвартсу. Если честно — я скучал по друзьям.

Я не буду расписывать подробно встречу с мамой и первый день в Кенсингтонском дворце. Упомяну только, что был рад оказаться в своей старой спальне, хотя и совершенно не мог вспомнить, зачем мне столько игрушек. Изучив их, аккуратно расставленные по местам, я попросил миссис Томпсон всё убрать. Что-то — отложить для следующих маленьких принцев, а остальное раздать на какой-нибудь благотворительной ярмарке.

О чём действительно важно рассказать, так это о нашей встрече с мистером Дженкинсом. За прошедшее с января время я не начал относиться лучше к этому человеку, а он не стал ни на йоту приятнее. Обменявшись приветствиями, мы сели подальше друг от друга. Мистер Дженкинс раскрыл синюю кожаную папку, опустил в неё глаза и заговорил:

— Как я вижу, Ваше Высочество, вы пренебрегли советом прекратить общение с мистером Гарри Поттером. Первое время я был недоволен, но недавно наши аналитики пришли к выводу, что это неплохо. Вы можете продолжать общение.

— Благодарю, — ответил я, постаравшись вложить в одно слово побольше сарказма, как сделал бы Блейз.

— Мисс Гермиона Грейнджер, судя по всему, положительная ученица, принадлежит к среднему классу. Её родители — не волшебники, для вас это благоприятное знакомство. Мистер Рональд Уизли тоже может быть полезен. Уизли — обедневшая старая аристократия, которая в прошлом не раз становилась опорой для королевской семьи. Однако, — мистер Дженкинс поднял на меня холодные пустые глаза, — общение с мистером Блейзом Забини категорически недопустимо. Он может оказать на вас дурное влияние. Я уже не говорю о том, что у него итальянское гражданство, поэтому…

Я встал — меня будто подкинуло с дивана. Мистер Дженкинс замолчал.

— Вы не будете указывать мне, с кем дружить! — сказал я резко. — В противном случае я попрошу вас удалиться.

— Ваше Высочество, — начал он, но я прервал его одним жестом:

— Решение за вами, сэр.

— Ваша бабушка…

— Скажет мне в лицо, что я должен выбирать друзей по вашей указке. А до тех пор я не желаю этого слышать.

Оставалось только надеяться, что Дженкинс не видит, как дрожат у меня колени. Я выдерживал его взгляд, повторяя про себя как заклинание: «Я смогу, я смогу!» И будто наяву услышал насмешливое: «Не вешай нос, Мышонок!» Я не мог сдаться.

— Вы не понимаете, — нарочито мягким тоном произнёс Дженкинс, тоже вставая, потому что, конечно, сидеть ему было бы теперь совершенно неприлично, — о чём говорите, насколько важна ваша миссия.

— Может, вы мне о ней расскажете в таком случае?

— Боюсь, ваше высочество, пока говорить об этом рано. Вы хорошо освоились в школе и получили достойные отметки. В следующем году вам стоит больше общаться с педагогами и учениками разных факультетов, в первую очередь, конечно, магглорождёнными. Также я хотел бы, чтобы вы постарались повлиять положительно на мистера Драко Малфоя. Или же удалить его из своего круга общения.

Я думал долго, прокручивая в голове эти слова, и решился:

— Я буду учитывать ваши рекомендации, мистер Дженкинс, но при одном условии.

— Слушаю, Ваше Высочество.

— Вы не станете указывать мне, с кем дружить, а с кем враждовать. Это только моё решение. Надеюсь, я выразился ясно?

— Предельно, Ваше Высочество.

— Вы можете быть свободны, мистер Дженкинс.

Достоверности ради должен признаться, что проплакал до самого начала урока истории, но после мне стало немного легче.

* * *

На то, чтобы пересказать дедушке основные события последнего семестра, у меня ушло два часа. Я слегка охрип, а от быстрой ходьбы гудели ноги. Мы бродили по уединённой части Ридженс-парка, и, если постараться, можно было не замечать ни охраны, ни людей, которые показывали на нас пальцами и пытались сфотографировать. Во всяком случае, я не сомневался, что нас никто не слышит.

Дедушка выглядел строго.

— Я допустил ошибку, сэр? — спросил я, опуская глаза и принимаясь разглядывать траву газона. — Когда не попытался забрать камень?

— Я не хотел бы называть своим внуком человека, — ответил дедушка, — который так легко рискнул бы жизнями друзей за безделушку. Мы желаем долгих лет жизни королеве, это правда. Но монархия Британии куда старше Её Величества и не зависит от неё исключительно.

И он мне улыбнулся. Я не сомневался, что упаду от усталости, едва окажусь в своих комнатах, но не спешил расставаться с дедушкой. Его одобрение согрело меня, развязало в груди небольшой, но тугой узелок.

— Сэр, у меня есть проблема, которую я не в состоянии решить сам. Могу я попросить вашего совета?

— Попробуй, — махнул рукой дедушка, и я, быстро прикинув, что именно хочу сказать, изложил суть дела:

— Я упоминал своего друга Гарри Поттера. С самого начала лета никто не может с ним связаться. Я сам несколько раз звонил ему, но его родственники требуют их не беспокоить, едва речь заходит о Гарри. М… магические способы связи тоже не работают, все письма, которые ему отправляли, не получили ответа. Я беспокоюсь, но не знаю, как поступить. Что бы вы посоветовали, сэр?

Договорив, я тихо выдохнул. Чего дедушка не переносил на дух, так это всяческого бормотания, повторов и несвязностей — требовал докладывать «по уставу и по форме». Кажется, я справился — вышло понятно.

— Дай-ка подумать. Ты знаешь его адрес?

— Я нет, но... — я задумался, — есть люди, которые могут его добыть.

— В таком случае, почему бы тебе не навестить своего друга? Только для начала, конечно, согласуй с его родными визит. И без всяких там магических штучек, а королевской почтой.

— Навестить? — охнул я. — Но… Сэр, я никогда не был в гостях ни у кого. Как его родные это воспримут?

— О, вот это, — дедушка подмигнул, — как раз верный вопрос. Как же воспримут визит Его Высочества принца Альберта провинциальные родственники твоего друга? Что ты о них знаешь?

— Гарри говорил, что они терпеть не могут магию, зато постоянно беспокоятся о мнении соседей. И… Сэр! Вы пре-предлагаете… — я даже начал заикаться от изумления и не смог договорить. Это звучало как-то совершенно неприлично и недопустимо.

— Мы с тобой, Берти, — дедушка положил мне на плечо тяжёлую твёрдую ладонь, — цирковые обезьянки. Но в глазах обывателей эти обезьянки озарены волшебным светом. Думаю, твоему другу пойдёт на пользу небольшое заступничество принца. Возможно, его даже начнут звать к телефону… — он сдержанно рассмеялся. Я подумал, что не переживу этого, умру от стыда. Вот только кроме меня вызволять Гарри было некому.

* * *

Мистер Дженкинс сообщил, что дом Гарри надёжно защищён, но только от тех, кто намерен причинить ему вред. Поэтому не было сомнений в том, что меня чары пропустят. Немного помучившись сомнениями и стеснением, я доверил организацию визита отцовскому пресс-секретарю. Тот покачал головой, недовольно поджал губы (он всегда поджимал губы, когда меня видел — такой уж человек), но пообещал всё устроить.

Мистер и миссис Дурсль жили в городке Литтл-Уингинг, в графстве Суррей. Пока мы ехали, я крутил головой по сторонам — мне нечасто доводилось оказываться в жилых районах. В Литтл-Уингинге была одна церковь, три паба и бесчисленное множество одинаковых домиков. Честное слово, совсем одинаковых: два этажа, отделка светлым камнем, тёмные жестяные почти плоские крыши и маленькие палисадники под окнами. На нашу машину смотрели во все глаза — люди отрывались от прополки цветов, переставали поливать газоны и одинаково щурились. Когда мы проехали мимо какой-то женщины, я прочитал в её глазах вопрос: «Что происходит?»

Как именно мистер Кларенс определил правильный дом, я не знаю. Номеров я не заметил, а других отличительных признаков найти так и не сумел. Но мы остановились, мистер Кларенс открыл мне дверцу, дошёл со мной до аккуратного крыльца и сам позвонил. Раздался мелодичный звонок, и тут же дверь распахнулась. Я оказался лицом к лицу с высокой женщиной с длинным лицом и каштановыми волосами, волнистыми и очень опрятными. Она была одета в зелёное платье, поверх которого накинула жакет в мелкий цветочек. Мне на ум пришло слово «благопристойная». Но, может, потому что я уже знал о ней из обрывочных рассказов Гарри, она показалась мне на редкость неприятной.

Женщина изучала меня, и её глаза распахивались всё шире. Кажется, она не до конца верила тому, что это происходит на самом деле.

— Ваше Высочество… — пролепетала она голосом, который скорее подошёл бы одиннадцатилетней девочке.

— Миссис Дурсль, — я улыбнулся, — мы заочно знакомы. Надеюсь, мой визит не доставил вам хлопот?

Вообще-то, я полагал, что доставил. Но после того, как по телефону на меня три раза накричал мистер Дурсль, не желающий «разговаривать со всякими уродами из школы для уродов», совесть меня не мучила.

— Что вы, конечно, нет! Мы счастливы! Такая честь! Прошу вас, — она отступила в сторону, давая мне пройти, а сама выглянула за дверь. До сих пор я не бывал в обычных домах, но, конечно, видел их на картинках. Дом семьи Дурсль был куда больше хижины Хагрида и значительно меньше Большого зала. Из маленького квадратного коридора хозяйка провела меня в гостиную, где уже ждали остальные члены семьи. Но не все.

Мистер Дурсль и кузен Гарри, Дадли, выглядели так, словно младший отпочковался от старшего. Оба были одеты в одинаковые смокинги, и никаких различий между ними не было — разве что младший пока не обзавёлся морщинами и усами. Оба толстые, оплывшие, с маленькими глазами, они невольно напомнили мне хэллоуинского тролля. Я поздоровался с каждым, но пожимать им руки не стал. Кинул взгляд на столик, накрытый к чаю, и спросил:

— Где мистер Поттер?

Миссис Дурсль взглянула на мужа; тот кивнул и улыбнулся с таким видом, словно задействовал непривычные лицевые мышцы:

— Кажется, возится у себя в комнате. Дадли, позови кузена!

Они появились спустя очень напряжённую минуту. Я стоял, поэтому мистер и миссис Дурсль тоже были вынуждены стоять, и всем нам было некомфортно в обществе друг друга. Гарри выскочил, лохматый и красный, в костюме слегка не по размеру, и охнул:

— Правда? Ты?!

— Гарри!

До сих пор я не осознавал, как тосковал по школьным друзьям, и крепко обнял его — вытянувшегося меньше, чем за месяц, но отощавшего.

— А говорят, по этикету нельзя обнимать членов королевской семьи! — заметил Гарри, счастливо улыбаясь.

— Нельзя, если только они не делают этого первыми, — серьёзно подтвердил я.

— Не желаете чаю, Ваше Высочество? — тем же странным высоким голосом предложила миссис Дурсль, и я, конечно, согласился.

Чувствуя себя, по меткому дедушкиному определению, цирковой обезьянкой, я тем не менее пил невкусный чай, с трудом жевал отличное печенье и расспрашивал миссис Дурсль о её саде, мистера Дурсля — о его бизнесе, а Дадли — об успехах в школе.

Гарри пил чай молча, похоже, куда больше интересуясь печеньем и наблюдением, чем участием в разговоре. А я ждал подходящего момента, чтобы сделать то, что репетировал перед зеркалом три вечера подряд. Убедившись, что все члены семьи поставили чашки, я заметил:

— Кстати, я пытался до тебя дозвониться, Гарри, но как будто ошибся номером. Во всяком случае, мне сказали, что не знают ни про какую «уродскую школу и ни про какого Гарри Поттера». Представляешь?

Гарри очень неприлично, но очень искренне хрюкнул, кашлянул и воскликнул наигранным тоном:

— Ничего себе! Надеюсь, тебя это не сильно задело?

— Скорее уж удивило. Я попросил найти номер в справочнике, но мне снова не повезло. И мне настойчиво велели никогда больше не звонить по этому адресу.

— О, кхм... — завозилась миссис Дурсль.

— Да, э… — протянул мистер Дурсль. — Вероятно, это какая-то ошибка. Я немедленно вызову телефонного мастера. Безобразие! Кто-то пользуется нашим номером, только представь, дорогая! Наверняка это ошибка на станции или, эм, в проводах.

— Уверен, что всё наладится, мистер Дурсль, — улыбнулся я, хотя сердце стучало оглушительно, а руки дрожали. — Вообще, этим летом со связью какие-то проблемы. Ребята утверждают, что к ним ни разу не прилетала твоя сова. Она в порядке?

Гарри энергично закивал:

— Да, да, конечно! Видишь ли, тётя очень боится сов, поэтому я был вынужден закрыть её в клетке.

— В клетке? На целое лето?! — тут мне даже притворяться не пришлось. Любой ребёнок знает, что сова — активный хищник, которому нужно много свободы и простора. Что за варварство?!

— Миссис Дурсль, — я обернулся к ней, — прошу вас, проявите сострадание! Птица мучается взаперти. Уверен, вы просто не знали этого, когда попросили Гарри её закрыть.

— Да, но… Ваше Высочество, у нас порядочный дом. А совы, которые летают днём…

— Гарри может выпускать её ночью, правда? И волшебные совы — достаточно разумные птицы, так что она отлично поймёт объяснения и не станет прилетать в светлое время суток.

— Это, конечно, возможно… — мелко покивала миссис Дурсль. — Но она будет вылетать из нашего окна! Что, если соседи спросят?

— Скажете, что это питомец вашего племянника. Так и есть, верно? Допустим, он подобрал её возле школы, вылечил, и теперь она не желает улетать. Гарри даже сумел убедить руководство школы оставить птицу.

— Его, кхм, школы…

В заминке мистера Дурсль мне послышалось что-то неправильное, так что я наугад спросил:

— Кстати, по легенде, в какую школу ты ходишь, Гарри?

Я видел сигналы, которые подавали ему родственники. А вот Гарри сделал вид, что не заметил их, откинулся на спинку стула и чуть ли не по слогам выговорил:

— В школу святого Брутуса для трудных подростков. Верно, дядя?

Я медленно поднял брови и спросил:

— И именно в этой школе, судя по всему, ты познакомился со мной. Лестно.

Сначала я злился. Потом боялся. А теперь испытал приступ жесточайшего отвращения, куда более сильный, чем от необходимости копаться в драконьем навозе. Эти люди жили в чистом доме, под навесом у них стояла машина. Хозяйка пекла отличное печенье, а хозяин содержал дом в полном порядке. Они растили круглолицего сына, может, не самого одарённого подданного Её Величества, но и не худшего. Они были обычной семьёй, наверное, даже счастливой. Но в них хватало яда и ненависти, чтобы даже в таких мелочах отравить жизнь другому ребёнку, их кровному родственнику.

— По легенде, я учусь в школе Гордонстаун, в Шотландии. Это учебное заведение со строгой дисциплиной и прекрасной программой. Его оканчивали мой дед, мой дядя и мой отец. Полагаю, не составит труда сказать, что Гарри попал в эту школу благодаря талантам в учёбе и связям его покойных родителей.

Все трое Дурслей покивали, как китайские болванчики. Гарри вышел меня проводить — затягивать визит было бы недопустимо. На пороге он снова крепко обнял меня и прошептал со смешком в голосе:

— Даже если они меня потом убьют, клянусь, это было лучшее представление в моей жизни!

Он разжал руки, а я взглянул ему в глаза сквозь стёкла очков и строго сказал:

— Не убьют. Не посмеют, — а потом добавил громко: — Позвоню тебе на днях! Надеюсь, вы почините телефон!

Спустя три дня мы уже болтали с Гарри как ни в чём не бывало, обсуждали учебную программу и домашние задания. Не знаю, что именно там было с его учебниками, но Гарри рассказывал об эссе по трансфигурации с энтузиазмом, который пугал даже меня — человека, обречённого учиться всё лето. Правда, в одном проблема связи сохранялась: письма до Гарри по-прежнему не доходили. И его собственные пропадали, а один раз белоснежная сова Хэдвиг вернулась к хозяину сильно потрёпанной.

После долгих размышлений Гермиона пришла к выводу, что дом Гарри может охраняться так же, как и дома членов королевской семьи, поэтому совиная почта и не работает. А в прошлом году этот запрет сняли, чтобы прислать Гарри приглашение в Хогвартс. Так мы и думали, пока тридцать первого июля, аккурат в день рождения Гарри, не произошло нечто очень странное.

Чтобы не возвращаться к этой теме позднее, скажу немного о наших днях рождения. В компании мы с Гарри — самые младшие, но я всё же старше на четыре дня: у него день рождения тридцать первого июля, а у меня — двадцать седьмого. Мы считаем, что нам не повезло родиться летом: какой уж тут праздник без друзей! Гермиона старше всех — девятнадцатого сентября прошлого года ей уже исполнилось двенадцать. Тогда мы не были особо знакомы, поэтому ничего не отмечали, но в этом году запланировали пикник, если позволит погода. На дни рождения Блейза и Рона, двенадцатого февраля и первого марта соответственно, мы устраивались в пыльном тайном проходе и чествовали именинников. С подарками было сложнее. Купить что-то в школе не представлялось возможным, а мне и Гарри не приходили посылки, но на поздравления мы уж точно не скупились.

Итак, тридцать первого июля я позвонил Гарри. Он сам взял трубку и заявил полным веселья голосом:

— Ты бы знал, что тут творится! К дядюшке сегодня должен приехать важный партнёр с женой. Они с тётей долго ругались и спорили, стоит ли меня прятать. Но потом решили, что фраза: «А это наш племянник, кстати, близкий друг принца Альберта» может произвести магическое воздействие. Поэтому меня с утра дрессируют, чтобы я вежливо улыбался и кивал. И молчал. Цирк!

Я покачал головой, отлично осознавая, что собеседник этого не видит.

— В общем, гордись собой. Можно смело утверждать, что Дурсли любят королевскую семью больше, чем ненавидят волшебство.

— Они тебя там не услышат?

— Неа! — радостно протянул Гарри. — Поехали за покупками.

Мы ещё немного поболтали, и я со спокойной душой пожелал Гарри хорошего дня. А вечером он позвонил мне сам и шёпотом сказал:

— Ко мне приходило существо, которое сказало, что я не должен отправляться в школу. И… едва не разнесло дом.

Цепочка связи у нас была сложная и кривая, но за неделю мы кое-как установили, что к Гарри заявился эльф-домовик. Правда, никакого отношения к эльфам Валинора он не имел. По описанию — крошечное создание, ростом не выше пятилетнего ребёнка, худое, с тонкими ручками и ножками, но с большой круглой головой. Уши у него топорщились в сторону и, по описанию Гарри, напоминали крылья летучей мыши. Одет эльф был в грязную наволочку.

— Если бы я не сидел в гостиной, Дурсли точно решили бы, что я его натравил, — вздохнул Гарри. — Встречу он, конечно, сорвал. Мне ещё и письмо пришло с напоминанием о запрете колдовства. Хотя я даже палочку в руки не брал!

— Это очень странно, — позднее сказала мне Гермиона. — Блейз и Рон оба написали, что эльфы беспрекословно слушаются хозяев. Если честно, это просто ужасно, Берти! Получается, в магическом мире существует узаконенный институт рабства! И нигде об этом не пишут, представляешь?

Но самым острым оставался вопрос: зачем эльф явился к Гарри, какие опасности его поджидают в школе? Увы, Гарри почти ничего не смог узнать — только выяснил, что эльф крал всю его переписку. Не было на доме его дяди и тёти никакой защиты от сов!

* * *

Лето подходило к концу. С тоской я слушал рассказы о том, как Гарри, Рон и Гермиона встретились, покупая всё необходимое к школе. Гермиона, пылая негодованием, пожаловалась на безобразную драку отца Драко и отца Рона в книжном магазине («Взрослые люди! Как не стыдно!») А Гарри похвастался тем, что семейство Уизли пригласило его в гости следующим летом.

Мне доставили учебники — по одному на каждый основной предмет, плюс задачник по трансфигурации, плюс справочник базовых сочетаний по зельеварению. А вот по защите от тёмных искусств в этом году было целых восемь книг: все яркие, глянцевые, с названиями, больше подходящими приключенческим романам, авторства некоего Гилдероя Локхарта. Сам Локхарт — обаятельный блондин с голубыми глазами, облачённый в сиреневую мантию, — по-голливудски улыбался с задней обложки.

Я как раз листал «Каникулы с каргой», пытаясь отделить явно художественные описания от полезных советов, как дверь открылась. На пороге классной комнаты стояла Анна. Ойкнув, я быстро сунул книгу под стопку бумаг. Сестра покачала головой:

— Извини, что без предупреждения, Мышонок.

Анна меня так сто лет не называла. Закрыв за собой дверь, она прошлась по комнате, ступая аккуратно и совершенно бесшумно. Я встал, но всё равно смотрел на неё снизу вверх: она была высокая, а я, кажется, совершенно не подрос за лето.

— Берти, скажи мне правду!

— Правду? — нахмурился я.

— Про то, где ты учишься. Так вышло, что я точно знаю — это не Гордонстаун. Вы можете обмануть прессу, но не учеников. Мама сказала, что это не её тайна и не её дело, так что я решила спросить лично у тебя.

Я опустил глаза, разглядывая подол персикового платья сестры и судорожно соображая. Магглы не должны знать о волшебстве. Но ведь Анна — моя сестра! И потом, если родные Гарри в курсе, значит, близким говорить всё-таки можно? И, вытащив из стопки учебник трансфигурации, я честно всё рассказал. Мне казалось, мы с Анной уже никогда не будем по-настоящему близки, как в детстве, но вот мы сидели с ней на ковре, листали учебники и болтали. Она слушала мои истории и то смеялась, то хмурилась и задавала десятки вопросов. А я не понимал, почему мне не пришло в голову раньше всё ей рассказать? Всё — то есть не только про школьные будни, но и про мистера Дженкинса с его отвратительным требованиями и непонятной миссией.

— Так ты мне будешь писать? — спросила она, наверное, в пятый раз.

— Обязательно. Только… — я замялся, — сильно личного и секретного не буду. Письма будут пересылать, а мистер Дженкинс производит впечатление человека, который не очень соблюдает тайну частной переписки.

— Брр, гадость какая!

— Это точно!

Анна внезапно замолчала и сделала то, чего не делала с моих восьми лет — крепко меня обняла, прижала к груди как маленького, окутывая запахом цветочных духов. Отпустила и покачала головой:

— Я не в восторге, что моего брата пытался съесть цербер. Но, честно говоря, все эти монстры кажутся мне очень безобидными в сравнении с твоим мистером Дженкинсом. Будь с ним аккуратнее, ладно?

— Что он мне сделает? — дёрнул я плечом.

— В том-то и дело, — вздохнула Анна, — что я не знаю. Пока ты ещё мелкий, он тебя не сильно донимает. Но потом может быть хуже. И… — она замялась, но всё-таки решилась сказать:

— Не думай, что бабушка и дед тебя спасут. Они тебя любят, конечно, но, если на кону будет стоять благополучие короны… ты знаешь, что выберет бабушка. А дед всегда на её стороне.

Я хотел возмутиться и возразить, правда. Но не сумел.

* * *

На вокзал мы приехали за полчаса до отправления поезда. Я простился с миссис Томпсон в машине, а мистер Кларенс пошёл со мной до входа на платформу. Но почти сразу мы наткнулись на Гарри: тот собирал вещи с пола и выглядел растерянным.

— Я не смог попасть на платформу! — воскликнул он вместо приветствия, устанавливая на тележку клетку с белоснежной совой. — Врезался в столб как дурак. Здравствуйте, сэр, — он кивнул моему телохранителю. — Так что ты осторожнее.

Проход на платформу 9¾ в прошлом году напугал меня до дрожи, но теперь я боялся куда меньше. Попросив мистера Кларенса постоять с Гарри, я дошёл до прохода и на пробу шагнул в столб. Вернулся — никаких проблем. Когда мы попытались зайти вдвоём, без тележек, то едва не разбили головы о кирпич. Гарри всё же успел стукнуться лбом и теперь недовольно тёр его, а я соображал.

— Вам нужно на платформу, сэр, — заметил мистер Кларенс, — здесь слишком людно и опасно.

— Ну, друга я не брошу. Нам нужно найти кого-нибудь… Блейз!

— Дьябло! Мышонок! — раздался вопль. Блейз оказался рядом в мгновение ока, со всей дури хлопнул меня по спине, кивнул Гарри и обернулся к подошедшей женщине в изумрудно-зелёной мантии, издали похожей на маггловское лёгкое пальто.

Я бы не назвал маму Блейза красивой, но от неё было глаз не оторвать. Чем-то — отдельными чертами, пожалуй, — она даже была похожа на профессора Снейпа: у неё был почти такой же большой нос с горбинкой и иссиня-чёрные волосы. Но если декан производил впечатление болезненное, то эта женщина лучилась здоровьем и силой. Кожа у неё была смуглая — может, от природы, а может, загорела на жарком итальянском солнце, а осанка — королевская, иначе и не скажешь. Большие тёмные глаза гипнотизировали.

— И вот тут я даже не знаю, кого кому первым представлять, — протянул Блейз. — Мама, это мои друзья, его высочество принц Альберт, — он слегка дёрнул уголками губ, и я покраснел — конечно, женщина слышала его обращение ко мне. — И Гарри Поттер. Моя мама, в этом году — миссис Морелли.

— Изящная грубость, Блейз, вот как это называется, — произнесла миссис Морелли довольно низким для женщины звучным голосом. — Рада знакомству, господа. Ваше высочество, — она слегка наклонила голову. Могу я узнать, в чём причина этого собрания среди… — она едва заметно скривилась, — толпы магглов?

Блейз незаметно для неё пожал плечами: мол, я не виноват. Я ответил корректно и по делу, объяснив, в чём проблема Гарри.

— Вот как, — протянула женщина. — Пойдёмте, юноша, берите тележку. Посмотрим, рискнёт ли кто-то остановить меня, — она положила Гарри на плечо руку с короткими ногтями без лака, сжала пальцы, и Гарри, бросив на меня испуганный взгляд, покорно зашагал к барьеру. Я моргнул. Гарри и миссис Морелли исчезли.

В поезде мы долго ждали Рона — он влетел в купе в последние секунды, тяжело отдуваясь, рухнул на сидение и пожаловался:

— Девчонки — это кошмар. Прости, Гермиона, но это правда. Джинни собиралась вечность!

— Это, Рон, в тебе говорят мизогинные стереотипы, — недовольным тоном произнесла Гермиона. — А Джинни долго собиралась не потому, что она девочка, а потому, что едет в школу в первый раз. Или потому что в принципе рассеянный и несобранный человек.

Блейз и Рон одинаково закатили глаза, и мы рассмеялись. Удивительно! Всего год назад, сидя в купе этого же поезда, я чувствовал себя одиноким и потерянным, боялся того, что меня ждёт в школе, и гадал, насколько чистые здесь сиденья. А теперь я веселился вместе с друзьями, слушал об их летних делах и поездках и чувствовал, что возвращаюсь туда, где меня ждут.

— С какими приключениями мы ехали! — в какой-то момент заметил Гарри. — Машина дяди Вернона глохла три раза. Хм… — он нахмурился. — Эльф пытался не пустить меня в школу, машина глохла, барьер превратился в камень… Звучит так, как будто у меня проблемы…

— Надеюсь, поезд не застрянет в тоннеле из-за тебя, Гарри, — пошутил Рон.

Дверь купе отъехала в сторону, и к нам без приглашения зашёл Драко. Глупо прозвучит, но я облегчённо вздохнул: хоть ещё кто-то ни капли не вырос за лето!

— Чего тебе, Малфой? — спросил Гарри, а я поспешил сказать «привет», пока они опять не поссорились.

— Как лето, ребята? — спросил Драко мягко, садясь рядом с Блейзом. Грегори и Винсент остались стоять. Я открыл было рот, чтобы ответить, но Драко вдруг сморщился и начал принюхиваться. — Чуете?

Я втянул носом воздух. Пахло поездом, а больше, кажется, ничем.

— Что это? — заёрзал Драко. — Грязные носки. Старьё какое-то. Фу… Уизли, это от тебя воняет!

Рон рванулся, и только бросок Гарри его остановил. Драко вскочил на ноги и бросил:

— Что, нет денег даже на нормальную мантию, Уизли?

— Я его уйму! — рявкнул Блейз, сцапал Драко за шиворот и потащил в коридор. Винсент и Грегори убрались следом, и в купе повисла тишина, которую нарушало только тяжёлое дыхание Рона.

— Придурок! — процедил Гарри.

— Зачем ты меня остановил? — Рон дёрнулся, вырываясь из дружеского захвата. — Мало отец приложил старшего, надо было младшему добавить!

— Гарри правильно всё сделал, — возмутилась Гермиона. — Он тебя провоцирует. Если бы ты начал драку, он заявил бы, что ты на него напала. Хочешь начать год с взыскания?

— Ненавижу Малфоя, — отмахнулся Рон и уставился в окно. Добавил тише: — И эти тряпки тоже.

— Зря ты, — сказал я тихо, — про одежду. Кому какое дело, новая у тебя мантия или нет? Дедушка до сих пор носит ботинки, в которых женился на бабушке. А это было сорок пять лет назад.

Рон посмотрел на меня с удивлением и спросил:

— Почему? Он же… ну, король?

— Принц, — поправил я, — принц Филипп, герцог Эдинбург.

— И он носит старые ботинки?

— А ещё сам готовит себе яичницу и терпеть не может, когда ему открывают двери, — улыбнулся я. — Ворчит, что у него есть целых две руки, и они обе, слава Богу, совершенно здоровы. Спорим на что хочешь, дедушка бы в жизни не сказал ничего плохого про твою мантию? А мне кажется, что его мнение немного важнее, чем мнение Драко Малфоя.

К концу моей спонтанной и, наверное, не очень связной речи Рон уже улыбался от уха до уха, а я, извинившись, вышел из купе — решил найти Блейза и Драко. В коридоре было довольно суматошно. Все куда-то ходили, заглядывали то в одно купе, то в другое, раздавались смех и звонкие голоса. Стараясь ни с кем не столкнуться, я шёл по вагону, прикидывая, куда Блейз мог оттащить Драко, и вдруг нос к носу столкнулся с Джастином.

Не знаю, может, дело в том, что его имя было для меня связано с именем мистера Дженкинса, или в чём-то другом, но я не смог искренне обрадоваться встрече. И устыдился, потому что Джастин улыбнулся мне радостно и просто, как другу. Поняв, что Блейза и Драко мне всё равно не найти, а расставаться с Джастином в коридоре грубо, я позвал его в нам в купе. Блейз вернулся только минут через сорок, сел рядом со мной, подвинув Джастина, но до конца дороги Драко не упоминал.

Поезд медленно, но уверенно двигался по направлению к Хогвартсу.

— Что, будешь защищать своего обожаемого Уизли? — выплюнул Драко, когда я исхитрился и подловил его в ванной комнате, возле умывальника. Драко стоял с зубной щёткой, но не чистил зубы, а просто смотрел в зеркало. Мне показалось, что вид у Драко несчастный.

— Нет, хочу спросить, что случилось, — я подошёл к свободной раковине, ополоснул щётку, но тоже не спешил продолжать гигиенические процедуры.

— Случилось?! А ты газет не читаешь?

— Нет. Мне волшебные не дают. Что в газете?

Драко открыл было рот, закрыл, сплюнул в раковину, умылся и ушёл, так ничего и не объяснив. В спальне воцарилась напряжённая мрачная атмосфера, и засыпал я с трудом.

Прежде, чем перейти к рассказу о новом учебном годе, я считаю себя обязанным сделать небольшое отступление. Составляя эти записи, я испытываю постоянные опасения, что они выйдут слишком длинными, подробными и, возможно, даже скучными для людей, не вовлечённых непосредственно во всё происходящее. Однако мои попытки сократить текст оборачивались провалом. Те бытовые мелочи, которые я описываю, в последствии сыграли очень важную роль в событиях национального, если не мирового масштаба. И я не могу преуменьшить значение наших детских споров, маленьких радостей, достижений и ошибок. Поэтому я решил вести повествование, не считаясь с количеством страниц. В конце концов, тот единственный читатель, которому адресованы мои записи, всегда любил длинные книги и обстоятельные рассказы.

Итак, ещё на праздничном пиру мы узнали, что должность преподавателя защиты от тёмных искусств занял сам автор наших красочных учебников — Гилдерой Локхарт. Рыцарь ордена Мерлина, обладатель множества менее громких наград, член Лиги защиты от тёмных сил с внешностью голливудской звезды и ослепительной улыбкой. Увидев его впервые, я невольно подумал: что бы сказал на это дедушка? Мне подумалось, что это были бы не самые приятные слова. Дедушка любит что-то такое выдать, особенно в адрес тех, кто слишком уж важничает.

Других перемен в преподавательском составе не наблюдалось, зато по расписанию мы поняли, что учёба станет труднее. Одиночных занятий почти не осталось — все сдвоенные. А два часа трансфигурации подряд — это, знаете ли, то ещё испытание.

— Ненавижу среды, — пробормотал Драко, разглядывая расписание. Мы уже позавтракали и через внутренний двор шли к кабинету трансфигурации. — Две МакГонагалл и две Спраут ещё до обеда!

Щёлк!

Я так хорошо знал этот звук, что даже не сообразил — здесь ему взяться некуда. Покрутил головой и увидел белобрысого мальчишку с гриффиндорским галстуком и большим фотоаппаратом. Щёлк, щёлк. Вспышка на мгновение ослепила, я закрылся рукой, а Блейз схватил первокурсника за шиворот. Мальчишка завопил, но вырваться не сумел.

— Эй, ты что творишь? — прошипел Блейз.

Мальчишка быстро спрятал фотоаппарат за спину и завозился, пытаясь освободить мантию из загребущих лап Блейза.

— Простите, я Колин Криви, я просто сфотографировал!

— Да пусти ты его! — проворчал Теодор. — Сейчас выйдет кто-нибудь, проблем не оберёшься.

Я молча его разглядывал, пытаясь придумать, что делать. Только здесь папарацци мне не хватало!

— Кстати, Колин, — спросил я неуверенно, — ты папарацци или честный фотограф?

— А… — протянул мальчишка, хлопая белёсыми ресницами, — в чём разница? Сэр? Ваше…

— В школе я просто Альберт. Берти.

— Ух ты!

— А разница, — вместо меня заговорил Блейз, — что папарацци выскакивают на людей неожиданно, фотографируют их в неподходящее время и часто получают по шее. А честным фотографам позируют по договорённости. И… эм… угощают их сладостями.

Блейз возвышался даже надо мной почти на голову, а для этого клопа, наверное, и вовсе казался великаном. Так что выбор оказался простым.

— Я честный фотограф. Честный-честный! Я просто не удержался. Понимаете, мой папа — простой молочник, а мама работает на ферме, и я не думал, что я особенный. А тут целая школа волшебства. И я учусь в одной школе с принцем! И… И я на одном факультете с Гарри Поттером! — Колин Криви захлебнулся восторгом и замолчал.

— Народ, у кого сладкое есть?

Обречённо вздохнув, Драко достал из сумки шоколадную лягушку и кинул Блейзу. Тот кивнул и объявил:

— Дрессировка начинается. Колин, это тебе за то, что ты честный фотограф. А если ты ещё раз нападёшь на Берти без разрешения, то я дам тебе по шее два раза.

А мальчишка-то очень шустрый. Он схватил лягушку, спрятал её в карман и, сделав шаг в бок подальше от Блейза, уточнил:

— А с разрешения?

Я обречённо вздохнул:

— Приходи за разрешением… попозже. Эй, Колин! Гарри тоже не любит папарацци!

— Понял, — быстро закивал он головой и благоразумно слинял.

— Мерлиновы кальсоны, — обречённо протянул Драко. — До чего докатились? Я кормлю магглорождённых гриффиндорцев сладостями!

— Не-ет, Дракоша, — возразил Блейз, закидывая руку ему на плечо. — Это я кормлю их твоими сладостями. Почувствуй разницу!

Мы отмучились на трансфигурации и поплелись на гербологию. По дороге столкнулись с грязным, измученным вторым курсом Гриффиндора. Мы с Драко застонали вслух, разом забыв все разногласия.

— Какие же вы девчонки! — покачал головой Блейз.

— Хуже девчонок, — поддержал его Теодор, и мы на них обиделись. Хотя, должен признаться, от мандрагор натерпелись все, и в конце сдвоенного занятия Блейз и Теодор уже не выглядели такими уж довольными. Кричащие маленькие уродливые корни, похожие на младенцев, искусали, отпинали и обсыпали землёй нас всех, так что больше всего на свете мы мечтали принять душ. И, если честно, поспать. Но кто бы нам дал?

— Если мы не подышим воздухом, я умру, — простонал Драко после обеда, растеряв все аристократические манеры и разваливаясь на столе. Я пока держался, но очень хотел к нему присоединиться.

— Мерлин, называть их девчонками — оскорбление для девчонок! — подытожил Теодор. — Пошли отсюда!

Вшестером мы выбрались во внутренний двор и увидели, что Колин прижал Гарри к фонтану. И, кажется, выпрашивает у него разрешение сделать фотографию. Драко немедленно взбодрился, оттолкнул Теодора и пошёл к ним. Я подумал, что умру. Вот прямо сейчас.

— Что, Поттер, раздаёшь фото с автографом? — спросил Драко громко и насмешливо, немедленно привлекая к сцене всеобщее внимание. У меня закрывались глаза. Да, дома я помногу занимался и даже ездил верхом, но почему-то первая половина первого учебного дня меня совершенно вымотала. Не знаю, кого в этом винить — зубодробительную теорию превращения живого в неживое или злобных отвратительных мандрагор.

— Может, пусть подерутся уже? — спросил Блейз устало. — Выпустят пар. Полегчает.

Теодор покачал головой:

— Сначала Уизли сделает отбивную из Дракоши. А потом Грег и Винс сделают отбивные из Уизли и Поттера.

— Почему это Уизли выиграет? — неожиданно встряла в разговор девочка с нашего курса, Пэнси Паркинсон.

— Габариты и опыт, — мудро пояснил Теодор, а Драко воскликнул ещё громче:

— Спешите занять очередь! Гарри Поттер раздаёт автографы!

Я стиснул руки в кулаки и поспешил к ним. По двору разносились смешки. Гарри, красный, как варёный рак, пытался убедить всех и каждого, что никаких автографов он не раздаёт, но кто бы его слушал!

— Эй, Колин! — позвал его я. — Ты всё ещё честный фотограф?

— Конечно! — просиял он улыбкой. — Я спросил у Гарри разрешения!

Драко поджал губы.

— Разрешения? — не понял Гарри.

— Мы с Колином договорились, что он не будет снимать людей без спроса, потому что он честный фотограф…

— А не плохой папарацци! — счастливо закончил Колин. — Гарри, можно?

— Н-нет… — выдавил Гарри, а Драко, скривившись, процедил:

— Зря. Уизли мог бы продать твой снимок и год кормить семью! Эгоист ты, Поттер.

— Ты за это ответишь, Малфой!

— Да уймитесь вы! — неожиданно для себя крикнул я, понимая, что от этой ругани и усталости сам сейчас позорно разрыдаюсь.

И они замолчали. Рядом возник Блейз. Я шмыгнул носом, взял себя в руки и продолжил с приклеенной улыбкой:

— Колин, автографы и официальные фотографии надо согласовывать с представителями, понимаешь? Мы же ещё дети. Но ты можешь сфотографировать нас с Гарри, это будет дружеский снимок. И… Давайте вместе? Рон, Гермиона? Блейз? Драко?

— Без меня, — бросил Драко в сторону. Рон тоже попытался улизнуть, но Гарри вцепился ему в рукав и, похоже, не собирался отпускать. Как на всех семейных снимках, я поднял руку в приветственном жесте. Блейз слегка приобнял меня за плечи. Рон, зажатый между Гарри и Гермионой, отбросил все попытки сбежать и расслабился. Моргнула вспышка.

— Ого! Что это за фотосессия? — раздался бодрый голос. — Гарри, ты позируешь вместе с друзьями?

К нам направлялся профессор Локхарт, сияя белоснежной улыбкой. Золотистая мантия развевалась как плащ, подчёркивая демонстративно-героический образ.

— Ах, Гарри, — воскликнул профессор Локхарт, — неужели ты берёшь с меня пример?

— Убейте меня, — пробормотал Гарри, краснея ещё сильней, хотя, казалось, дальше уже было некуда.

— Да, понимаю, наше встреча на Косой аллее не могла не запасть тебе в душу. Слава заманчива.

— Не совсем… — начал Гарри. Рон сделал вид, что кашляет, давясь смехом.

— О, мой мальчик, — профессор Локхарт приобнял Гарри как любимого сына, — как я хорошо тебя понимаю. Поверь, я был на твоём месте. Даже хуже! Ведь ты уже — знаменитость, а я начинал с самых низов, да…

— Это не…

— Сэр, если честно, то фотография — это моя идея, — сказал я, решив, что хуже уже не будет.

— Вот как? — профессор Локхарт взглянул на меня с удивлением.

— Да, мои родные давно хотели увидеть всех моих друзей. Мистер Криви согласился нам помочь. Слава Гарри тут совершенно не причём.

Рон и Блейз уже оба тряслись от смеха. А вот Гермиона смотрела на Локхарта во все глаза.

— Что ж, мистер…

— Маунтбеттен-Виндзор.

— Да, кхм… Мне смутно знакома ваша фамилия, — профессор покивал. — Хорошо.

Уж не знаю, поверил мне профессор или нет, но он позвал нас всех в кабинет защиты от тёмных искусств. И я осознал: этот день ещё может стать хуже. Значительно хуже.

* * *

— «Какой любимый цвет Гилдероя Локхарта?» — прочитал Блейз громким шёпотом. — Он спятил?

Тест на пятьдесят четыре вопроса не касался тёмных искусств или защиты от них. Весь он был посвящён нашему преподавателю — единственному и неповторимому.

— А как тебе это? «Какую награду Гилдерой Локхарт считает самой лестной?» Эй, Берти, ты чего? Мышонок?

Я с трудом покачал головой. Она просто раскалывалась пополам. Пустым взглядом я смотрел на тест, понимая, что не в состоянии ответить ни на один из вопросов.

— Дай сюда, — вздохнул Блейз. — Так… «Цвет лягушки в обмороке». «Мечта… получить в подарок собственную статую из белого шоколада. И съесть». «Достижение…»

— Ты что делаешь?

— Решаю за тебя тест. За себя тоже решу.

— Так нельзя!

— А так — можно? — спросил он, ткнув пальцем в бумажку с вопросами. — Чушь какая-то. Мама говорит, на тупой вопрос закономерно получаешь тупой ответ. Знаешь, иди-ка в Больничное крыло лучше. Опять хлопнешься в обморок — Снейп тебя уроет.

— Не хлопнусь… — возразил я. — Отдай тест. Сдам пустой, пусть ставит «отвратительно», и дело с концом.

Как ни странно, Локхарт обошёлся без санкций. Просматривая работы, он отмечал только верные или интересные ответы. Даже Блейзу сказал:

— С цветом ошиблись, мистер Забини. Это фиалковый или, например, глициния, — и подмигнул.

Гермиона и вовсе получила десять баллов за идеальные ответы.

— Отвратно выглядишь, — заметил Блейз, глядя на меня. Я даже не стал спорить.

Профессор Локхарт рассказывал нам о том, что очень важен практический опыт. И пообещал, что в его кабинете каждый урок мы будем лицезреть воплощение ужаса. Кто-то из гриффиндорцев хихикнул, а вот мне, честное слово, было не смешно. Я вспомнил прошлогоднюю встречу с троллем и с цербером — вот уж где воплощение ужаса. Без повторения я бы обошёлся.

— Не бойтесь, — обаятельно улыбаясь, добавил Локхарт, — пока я рядом, ничего плохого с вами не случится. Единственное, прошу: сохраняйте спокойствие, — он подошёл к большой, накрытой сиреневой тканью дрожащей клетке и положил на неё руку. — Ведите себя тише, — тоном человека, рассказывающего страшную тайну, прибавил он, — они могут перевозбудиться.

И сдёрнул ткань с клетки. Первые парты отшатнулись. Мы с Блейзом на третьей вздрогнули. А вот среди гриффиндорцев нашлись те, кто искренне рассмеялся.

Существа в клетке были сантиметров двадцати ростом, похожие на маленьких человечков, но ярко-синие, с большими ушами и острыми звериными мордочками. Поморгав глазами на ярком свету, они тут же забеспокоились, загрохотали по прутьям, принялись пищать и скакать. Симус Финниган, приметный ирландец с Гриффиндора, расхохотался в голос.

— Они же неопасные!

— Не скажите, — покачал головой Локхарт, — проделки корнуэльских пикси могут быть очень неприятными. Что ж, посмотрим… — он сделал долгую паузу, — как вы их одолеете.

И…

Да.

Правда.

Он открыл клетку.

Комментарий Блейза, как и всегда, был очень точным и категорически непечатным, и мне захотелось сказать то же самое. Пикси воплощали хаос. Вырвавшись на свободу синей стайкой, они расправили полупрозрачные крылышки и с воплями кинулись крушить. Всё, что попадалось им под руку, уничтожалось; они рвали учебники, цеплялись за волосы; бедолагу Невилла, за уши и за мантию, потащили наверх.

— Валим, — решил Блейз, когда двое пикси вырвали палочку у Локхарта и выбросили её в окно, а профессор спрятался в личных комнатах. — СЕЙЧАС!

Наш курс бросился бежать. А вот гриффиндорцы со свойственной им отвагой сражались, прикладывая пикси то заклинаниями, то тяжёлыми книжками авторства Локхарта.

— Эй! — крикнул Блейз, но его не услышали. Тогда он рявкнул: — Грейнджер, Берти плохо!

Мне не было плохо — не хуже, чем минуту назад. Но оклик Блейза отвлёк Гермиону от бессмысленного сражения.

— Поттер! Ты поможешь или нет? Уизли!

Друзья, подхватив сумки, кинулись за нами в коридор, пронеслись сотню метров и только там, остановившись и отдышавшись, начали нас разглядывать.

— Что с тобой? — торопливо спросила Гермиона, всё ещё запыхавшаяся.

— Н-н-ничего, — ответил я и вдруг совершенно непритворно привалился к стене.

— Эй… — Блейз обеспокоенно наклонился ко мне, — вообще-то, это была тактическая хитрость, чтобы вытащить этих троих из класса. Эй, Берти!

Звуки доносились издалека, невнятные и приглушённые. На лице я почувствовал что-то влажное.

— Держи! — сориентировалась Гермиона, вытаскивая белоснежный носовой платок, и я понял, что у меня идёт кровь носом. — Нет, ты что! Нельзя запрокидывать голову назад. Лучше опусти немного.

Я послушался. Не знаю, сколько прошло времени, но меня отпускало. В ушах перестало шуметь, я снова стал слышать. Кровь остановилась, и я тяжело выдохнул.

— Может… — начала Гермиона, — нам стоит вернуться и помочь с пикси?

— С ума сошла? — спросил Рон.

— Если тебе делать нечего, иди, — пожал плечами Блейз. — Я веду Берти в Больничное крыло.

— Не надо меня никуда вести! — возмутился я. — Я… сам дойду.

Друзья переглянулись, покачали головами, и я понял, что выбора у меня нет. Мадам Помфри хмурилась, водила надо мной палочкой, а потом со вздохом объяснила, что ничего страшного не происходит:

— Вы растёте, юноша. Неравномерно, это часто случается. Побольше ешьте, и не сладостей, — она строго нахмурила брови, — а мяса, овощей и медленных углеводов. И поменьше нервничайте.

— Мэм, а укрепляющее зелье ему не поможет? — влез Блейз.

— Нет, разумеется! Организм сам справится, без лишних стимуляторов. В сезон простуд можно витаминные комплексы, не более того. Хотите помочь — следите, чтобы он ел.

— Да я сам могу есть! — возмутился я, на что Блейз серьёзно возразил:

— Видел я, сколько ты ешь… Я прослежу, мэм.

На том и успокоились.

— Локхарт просто спятил, — заметил Рон, когда мы шли на последний сегодня урок — сдвоенные зелья.

— Он хотел поместить нас в реальную обстановку! — вступилась за профессора Гермиона.

— Да он сам не знал, как с ними справиться! — воскликнул Рон. — Ты что, не видела?

— Глупости, — вздёрнула нос Гермиона. — Ты же читал его книги, он столько всего совершил!

— Или пишет, что совершил, — пробормотал Рон. И, пожалуй, я был с ним согласен.

Помните, я говорил — этот день сумел стать ещё хуже? Так вот, Локхартом дело не ограничилось: после зельеварения поругались Гермиона и Блейз, и не просто поспорили, а рассорились всерьёз.

Мы варили новое зелье — кровостоп. Профессор Снейп, ничуть не подобревший за лето, но хотя бы не накинувшийся на Гарри с порога, долго объяснял, почему кровотечения опасны, как их останавливать и в каких случаях использовать зелье. Судя по виду Блейза и по тому, как он оглядывал мой нос, кровостоп друг собрался носить с собой на постоянной основе.

По традиции разделившись на пары, мы занялись работой. Я, уже не споря, послушно шинковал то, что требовалось, тем способом, который Блейз указывал. Друг ссыпал всё это в котёл, немелодично мурлыча себе что-то под нос.

— Я думал, у всех итальянцев есть слух, — не выдержав, фыркнул я. Блейз показал мне язык и велел не отвлекаться. Мурлыканье стало громче. И хуже. Думаю, гриффиндорцу бы за такое музыкальное сопровождение влетело, но к нам декан всегда был лоялен на публике. Поэтому он только сунул нос в котёл Блейза и заметил:

— Весьма пристойная техника.

— Спасибо, сэр, — улыбнулся Блейз. Мне Снейп ничего не сказал, из чего следовало, что я всё делал правильно. Гарри всё же влетело, но хотя бы не на пустом месте — он пропустил какой-то пункт инструкции.

— Это тянет на «удовлетворительно», Грейнджер, — донеслось сбоку, и я обернулся, едва не чиркнув ножом по пальцу. Из-за этого «удовлетворительно» всё и случилось.

— Я делала точно как написано! — возмущалась Гермиона после занятия. — Идеально!

— Грейнджер… — вздохнул Блейз, — это же зелья. Ну, не выходят они идеально с первого раза, если ты не мастер. Да и у мастеров… не всегда.

— У тебя вышло. Как там? «Впечатляюще»? — язвительно повторила Гермиона под нашими изумлёнными взглядами. Обычно она не позволяла себе критиковать учителей.

— Так я его шестой раз варю! — отмахнулся Блейз. — Помнишь, кто моя мать? Так бы она и пустила меня в Хогвартс, не убедившись, что я освоил программу по зельям.

— Но… — пробормотала Гермиона, явно шокированная, — это же нечестно! Это просто нечестно! Я бы с удовольствием варила зелья летом, но я не могу, потому что живу в маггловском доме.

— А я бы не стал, — попытался влезть Рон, — делать нечего. Расслабься, Гермиона, это же Снейп! Когда он ставил нам высокие отметки?

— Дело не в отметках! — отрезала Гермиона. — А в вопиющей несправедливости. Получается, у меня как у магглорождённое заведомо меньше возможностей. И у Берти с Гарри, кстати, тоже!

— Гре-ейнджер! Да успокойся. Вырастешь — наверстаешь!

— Отвратительно! Это называется дискриминацией!

Гермиона круто развернулась и пошла наверх другим путём. Мы с Гарри переглянулись и оба покачали головами, придя к выводу, что в таком состоянии Гермиону лучше оставить в покое.

— Забей, — Рон похлопал Блейза по плечу, — с девчонками такое бывает.

В холле мы снова увидели Гермиону — она собирала учебники и тетради, залитые чернилами. Ей помогала маленькая рыжая девочка.

— Блейз… — остановил я его, — не надо, — а сам пошёл на помощь.

Девочка, увидев меня, покраснела. И я понял, что она очень похожа на Рона — и лицом, и цветом волос, и этой манерой заливаться краской по самые уши. Наклонившись, я принялся поднимать учебники. Гермиона выглядела злой и мрачной, а маленькая Уизли, кажется, только что плакала.

— Привет, — сказал я, понимая, что молчание начинает угнетать. — Ты Джинни? Джинни Уизли, сестра Рона?

Она быстро покивала, забыв о том, что помогала Гермионе.

— Рон говорил о тебе, рад знакомству, Джинни. Гермиона, ты…

— Всё в порядке, Берти! — огрызнулась она. — Я сама виновата, не смотрела, куда иду.

— Нет, это я… — пискнула девочка. В конце концов, мы собрали всё, что вывалилось из лопнувшей сумки Гермионы, и даже смогли заклинаниями убрать чернила с двух учебников. Книга Локхарта вместе с грязью лишилась части букв, а две тетрадки выглядели так, словно их проще выбросить.

— Я не сержусь, правда, — вздохнула Гермиона, держа в руках тетрадки. — Ты не виновата, Джинни.

— Виновата, — повторила она и вздохнула, снова посмотрела на меня и опустила глаза в пол.

— Кстати, Берти, Джинни мечтала с тобой познакомиться, — добавила Гермиона. — Да? Вот, знакомься. Это Альберт.

— Я… очень… — застеснялась Джинни.

— Никогда этого не понимала, — покачала головой Гермиона.

— Ага, то-то у тебя сердечки возле уроков Локхарта в расписании! — заметил подошедший Рон, и мы рассмеялись.

Напряжение понемногу спадало. Джинни приобрела нормальный цвет лица и даже спросила меня, как первый учебный день. А потом поинтересовалась у Гермионы, что это за книжка с заклятиями — она такой не видела. Я подумал, что, перестав смущаться, девочка стала очень даже милой.

— Поздравьте меня, — заявил Драко вечером в спальне. — Я — новый ловец команды Слизерина!

— А? Что? — переспросил Теодор, отвлекаясь от книги. — Были отборочные?

— Можно и так сказать, — довольно протянул Драко, растягиваясь на кровати. — Завтра рано утром первая тренировка, профессор Снейп подписал разрешение. Видите ли, я отлично летаю, и Маркус знает об этом. Ну, а мой отец решил, что присоединение наследника к команде — это повод немного помочь родному факультету. Я хочу видеть лица гриффиндорцев, когда они оценят наши мётлы.

— Мётлы? — переспросил Блейз. Мы все лежали на кроватях — в основном читали, только Грегори и Винсент резались в карты.

— «Нимбусы-2001». Новая модель, только в конце августа появилась в продаже. Великолепная маневренность, скорость — в общем, они исправили все недостатки «Нимбуса-2000». Кажется, у Поттера именно он?

Я слушал эти рассуждения молча, пытаясь понять, что не так. Вся эта история звучала гаденько: покупать место в команде таким образом попросту недостойно. Но что-то ещё резало слух. Я всё думал и думал: что бы на это сказал дедушка?

Кажется, я знал ответ. Я прикусил губу: почему-то я не сомневался, что дедушка отреагировал бы именно так — резко, метко и зло, в его особом, неповторимом стиле. И, в сущности, это было очень верно. Драко вёл себя как… я подбирал определение очень долго, пока оно не пришло само: как богатый американец. Поверьте, это не комплимент. Особенно для того, кто на самом деле не богатый американец.

Меня, конечно, всё это не касалось. Но я подумал: я ведь пообещал следовать рекомендациям мистера Дженкинса, который просил повлиять на Драко. Да даже и без Дженкинса: неужели я пожелал бы Драко превратиться в такого же отвратительного нувориша, каким был, похоже, его отец?

Но что я мог сделать? Как всегда, от нервов сердце забилось в горле, ладони вспотели, а по телу прошла дрожь. Лишь бы язык не прилип к нёбу! Я несколько раз сглотнул и вклинился в бесконечный монолог Драко с той самой фразой, которую, мне казалось, произнёс бы Его Высочество принц Филипп:

— Прости, Драко, я совершенно забыл. А чем торговал твой дед?

В спальне стало тихо.

— Что? — переспросил Драко медленно и с угрозой в голосе. Я закрыл «Историю вторых гоблинских войн», сел на кровати и посмотрел Драко в лицо — оно пошло некрасивыми красными пятнами. Меня потряхивало, но теперь уже отступать было поздно.

— Я спрашиваю, на чём так разбогател твой дед, что твой отец смог купить себе титул и место в… — я едва не сказал: «в Парламенте», но вовремя исправился, — в Визенгамоте?

Драко стиснул руки в кулаки. Я подумал: сейчас он подскочит и ударит меня, и я даже не успею закрыться, или выхватит палочку. Но он ответил дрожащими губами:

— Чтобы ты знал, грязнокровка, Малфои — старейший род в магической Британии. Мои предки приплыли на эту землю тысячу лет назад. А откуда взялись твои?

— В основном, — ответил я, понимая, что не могу, не должен повышать голос, поддаваться, показывать слабость, — из Германии, немного из Греции и из России. Но речь не о них. Ты, Драко, бросаешься вызовами на дуэль в присутствии члена королевской семьи, унижаешь людей, которые беднее тебя, кричишь на каждом углу про то, какой у тебя отец богатый и влиятельный… Пожалуй, я пропущу следующий матч. Удачи с мётлами.

Я договорил. Наверное, стоило бы и ещё что-то добавить, но закончились силы и слова. Ещё немного посмотрев в ошарашенное, обиженное лицо Драко, я снова забрался повыше на кровать, открыл книгу и сделал вид, что погрузился в неё, хотя не был в состоянии прочесть ни слова. Боковым зрением я увидел, что возле моей кровати стоит Блейз, и с горечью подумал: вот единственная причина, почему Драко не кинулся на меня с проклятиями. Не говоря ни слова, Драко встал и ушёл в ванную. Щёлкнул замок.

— Знаешь… это было по-настоящему жёстко, — заметил Теодор без тени насмешки. — Но Драко стоило это услышать. И лучше от тебя, чем…

— Чем? — слабо спросил я.

— Чем, например, от моего отца, который считает Люциуса Малфоя позором семьи. Кстати, Абраксас Малфой ничем не торговал. А вот Люциус… Разное болтают.

С Драко мы не разговаривали неделю. Потом я узнал, что он отказался от места в команде, передав свою метлу в собственность факультета. Мы никогда больше не поднимали эту тему, но я искренне протянул ему руку.

— Да пошёл ты, — проворчал Драко, отвечая на рукопожатие. И заговорил о домашнем задании от МакГонагалл.

* * *

В этом году не было никакого загадочного коридора, обещавшего немедленную страшную смерть. Мы спокойно учились. Гермиона, похоже, всерьёз решилась обойти Блейза на зельях. Всё свободное время она сидела в библиотеке, что-то записывала в ежедневник, сверялась со справочниками трав, грибов и прочих веществ. При этом не отставала и по другим предметам.

— Чокнулась, — произнёс Рон со вздохом, когда Гермиона в свой день рождения отказалась от пикника и умчалась в библиотеку.

— Это Гермиона, — вздохнул и Гарри, когда она не пожелала идти с нами к озеру в один из последних тёплых октябрьских дней. Мы бы, возможно, и попытались её отвлечь от учёбы, но внезапно Блейз учудил невероятное.

Как-то за завтраком он вдруг поднял голову, посмотрел на рослую блондинку-старшекурсницу со Слизерина и спросил не своим голосом:

— Как её имя?

— Чьё? — сначала даже не понял я.

— ЕЁ! — шире открыв глаза, повторил Блейз.

— Элиза Селвин, — подсказала Пэнси Паркинсон. — А тебе зачем?

Блейз тщательно вытер руки и рот салфеткой, встал, обошёл стол, остановился возле Элизы Селвин и объявил на весь зал:

— Мисс Элиза, вы — самая прекрасная девушка во вселенной. Я вас люблю!

Если бы надо мной так смеялись, я бы, наверное, провалился бы сквозь землю. Но Блейз даже бровью не повёл.

— Это приворот! — сообразил Драко, и мы втроём, с помощью Теодора, поволокли упирающегося друга в Больничное крыло.

Мадам Помфри осмотрела Блейза, который успел обругать нас всеми словами, и вынесла вердикт: никакого приворота, обычная влюблённость. И Блейза мы потеряли. Он ходил за Элизой на переменах, писал ей стихи и даже как-то пытался петь в общей гостиной. Его едва не побили старшекурсники, но он вывернулся — и ничуть не упал духом.

— В конце концов, — заметил он философским тоном, — мама расскажет, как сварить приворот. Но это уже в крайнем случае, я опробовал ещё не все методы.

И он раздобыл Элизе коробку шоколадных конфет — именно тех, которые она обожала.

Честное слово, я пытался понять, что Блейз нашёл в Элизе и зачем ему это всё, но не сумел. С Гарри и Роном мы решили, что это просто год такой: все сходят с ума. А может, Локхарт их заразил — он-то уж точно двинутый.

Наш честный фотограф Колин Криви напечатал снимки. И я, постаравшись не думать о том, как мне бы влетело от отцовского пресс-секретаря за самодеятельность, оставил автограф и ему, и Джинни. Она счастливо улыбнулась, но даже не покраснела. Они сдружились с Колином, и я попросил их о помощи — пофотографировать замок и всякие интересные волшебные штуки. Я написал Анне и дедушке письма, к которым приложил движущиеся, похожие на зацикленные кадры фильма картинки. Я понимал, что ждать быстрого ответа не стоит, но искренне радовался, что у меня есть хоть какая-то связь с близкими.

Проводив взглядом коричневую ушастую сову, я плотнее закутался в мантию и пошёл вниз, в замок. Гарри и Рон ждали меня внизу. Почесав в затылке, Гарри сказал неуверенно:

— Слушайте, меня тут кое о чём попросил Почти Безголовый Ник.

— Привидение? — уточнил я. — Сэр Николас де Мимси-Порпингтон?

— Я в жизни не выговорю, — отмахнулся Гарри. — И он не обижается, если его звать Ником. В общем, он попросил меня о помощи. У него… юбилей смерти.

— Это как? — не понял Рон.

— Пятьсот лет назад его казнили. Как я понял, это вроде дня рождения у привидений. И он спросил, не могу ли я прийти в гости. Я хотел спросить: вы не сходите со мной?

— Вау, — только и смог сказать я. — Конечно!

— Когда это?

— На Хэллоуин, вместо пира, — отозвался Гарри, и Рон заметно приуныл, но протянул:

— Да… если надо…

— Да ладно, — предложил я, — иди на пир. Я составлю Гарри компанию. Там, наверное, будут гости-привидения, да?

— Судя по всему, множество, — подтвердил Гарри и заверил Рона, что ему хватит моей компании. Точно, наверняка, однозначно! Можно не переживать.

Рон был хорошим другом, но и мы старались соответствовать этому званию, поэтому смогли его убедить, что отлично проведём время в компании привидений. А на него возложили славную миссию унести нам побольше еды на случай, если мы всё пропустим: что-то я сомневался, что привидения задумаются о фуршете.

Кстати, я ошибся. Они задумались, и ещё как! В подвальном помещении, в прямоугольном зале даже больше нашего Большого, вдоль стен стояли серебряные блюда. Но угощения там были не на человеческий вкус: тухлое мясо, серые окорока, в которых копошились личинки, заплесневевшие овощи...

Мы с Гарри одинаково шарахнулись подальше и, не сговариваясь, постарались больше в сторону еды не смотреть. Я подумал, что останусь сегодня без ужина, впрочем, быстро отвлёкся от этих отвратительных картин. Если банкет по случаю юбилея смерти был мерзким, то компания — удивительной. Волшебники и волшебницы, жившие много столетий назад, парили по залу, облачённые в одежды своего времени, и вели неторопливые беседы. Я изловил юношу в чёрной бархатной куртке и в мягком берете поверх густых кудрей, сделал ему пару комплиментов и был осчастливлен рассказом о встрече этого самого юноши с Кристофером Марло как раз в то время, когда тот мучился творческим кризисом и писал «Фаустуса».

Гарри поругался с привидением девочки-школьницы, которая унеслась прочь с криками и рыданиями, и вздохнул:

— Не понимаю девчонок.

Я согласился с ним. Зато мне удалось подслушать сплетни двухсотлетней давности о какой-то юной леди, которая сбежала с офицером. Просвечивающие дамы викторианской эпохи выглядели очень пристойно, но это не мешало им хихикать и зубоскалить.

Мы даже посмотрели немного на игру в поло отрубленными головами. Зрелище жутковатое, но, если постараться не смотреть на шеи игроков, захватывающее. Когда мимо меня пролетела по воздуху голова усатого господина кромвелевских времён, я ей улыбнулся.

— Ник в отчаянии, — пожаловался Гарри. — Его не берут в клуб.

— Что логично, да? — спросил я. — Он же… не сможет играть.

На самом деле, стоило пообедать плотнее и одеться потеплее. Как бы ни хотел я подольше задержаться среди этой не совсем живой, но говорящей истории, мы с Гарри промёрзли до костей. Хозяин праздника приуныл, глядя на веселье игроков в поло, гости понемногу разлетались. Мы тоже решили, что на этом пора заканчивать, и пошли наверх, как вдруг Гарри напрягся и дёрнул меня за рукав, останавливая.

— Слышишь?

— Что? — не понял я. В коридоре было тихо.

— Этот голос… — пробормотал Гарри. — Вот, опять! Он… хочет кого-то убить! Пошли!

Я не успел сказать, что преследовать голос, который собрался кого-то убить, откровенно плохая идея, потому что Гарри понёсся вперёд. Мне оставалось только не очень сильно отставать. Мы вылетели в коридор на первом этаже и замерли. В тот же момент с другой стороны к нам хлынула толпа школьников после пира. И тоже остановилась.

Посреди коридора стоял, опустив голову и вцепившись пальцами в волосы, Гилдерой Локхарт — совершенно неподвижный, как статуя. На полу была разлита вода, профессор стоял в ней по щиколотку. Да и мы влетели в лужу, только не заметили этого толком. В свете факелов за спиной профессора отчётливо читалась надпись: «ТАЙНАЯ КОМНАТА ОТКРЫТА. НАСЛЕДНИК СЛИЗЕРИНА ВЕРНУЛСЯ. ЕГО ВРАГИ ОБРАТЯТСЯ В БЕГСТВО ИЛИ БУДУТ ОБРЕЧЕНЫ».

— Наследник Слизерина вернулся, — прочитал Драко с выражением. — У грязнокровок проблемы…

Его кто-то одёрнул. Толпа потеснилась и пропустила профессора Дамблдора в праздничной мантии, украшенной планетами и звёздами. За ним следовали профессор МакГонагалл и профессор Снейп, а следом ковылял завхоз с кошкой на руках.

— Я прошу вас избегать паники, — произнёс Дамблдор, внимательно изучив надпись и самого Локхарта. Причём, я заметил, что он даже не достал палочку — только поводил пальцами по воздуху, будто перебирая невидимые струны.

— Профессор Локхарт, несомненно, жив, но заколдован. И даже я… — он сделал долгую паузу, — не могу сказать, что это за проклятие. Старосты, отведите своих учеников в спальни.

Мы с Гарри дёрнулись было, чтобы присоединиться к остальным, но в этот момент директор прибавил негромко:

— Мистер Поттер, мистер Маунтбеттен-Виндзор, задержитесь.

Я увидел в толпе обеспокоенных друзей: Рона с горой сладостей в руках, Блейза и бледную от ужаса Гермиону, но мог только кивнуть им и проводить взглядом.

— Интересно, — заметил профессор Снейп, — почему это вы двое отсутствовали на ужине. Возможно, вы… причастны? — он понизил голос до свистящего шёпота.

— Мы были на юбилее смерти у сэра Николаса, профессор, — отозвался я, понимая, что Гарри со Снейпом лучше вообще не заговаривать — чревато проблемами. — Рон Уизли обещал забрать нам еды, так что мы шли к залу, когда наткнулись на профессора. Мы пришли сюда за несколько секунд до всех остальных. Даже не успели понять, что видим.

— Вы не слышали и не видели ничего подозрительного? — уточнил директор. Я открыл было рот, но Гарри больно наступил мне на ногу и решительно соврал:

— Нет, сэр.

И директор нас отпустил, посоветовав сохранять осторожность. Гермиона, Рон и Блейз нас ждали.

— Мы не стоим, — пояснил Блейз, — просто очень медленно идём. Давайте, быстро. Что случилось? Не то, чтобы я сильно жалел Локхарта…

Если честно, я ожидал, что Гермиона сейчас же начнёт, по обыкновению, заступаться за бедного профессора, но она промолчала. Гарри рассказал про голос и добавил:

— Зря я промолчал? Надо было рассказать?

Чтобы не нарваться на неприятности, мы продолжали медленно идти, понимая, что вот-вот придётся разделиться, поэтому старались обсудить как можно больше.

— Спятил? — воскликнул Рон. — Если тебе мерещится голос — это дурной знак, даже в волшебном мире.

— Но… — начал я.

— Рон прав, — сказал Блейз, — загремишь в Мунго. Это больница.

— Но… — Гермиона начала с той же интонацией, что и у меня. Мы переглянулись и вздохнули. В маггловском мире непонятный симптом, пусть даже и признак психического заболевания — всё же повод обратиться к врачу. Тем более, что эпоха карательной психиатрии завершилась.

— Как вы думаете, — продолжил Гарри, стараясь побыстрее свернуть тему голосов, — что значат эти слова? «Тайная комната открыта»?

— Я где-то слышала об этом, — протянула Гермиона.

— Старая байка, — пояснил Блейз, — слизеринская не то страшилка, не то… — он неопределённо дёрнул плечом. — В общем, будто Салазар Слизерин не смог убедить остальных основателей, что гря… простите, магглорождённым в Хогвартсе не место. Поссорился с ними и ушёл, а перед уходом создал в замке Тайную комнату. В которой, — Блейз понизил голос до зловещего шёпота, — таится Ужас. Однажды наследник Слизерина вернётся, и Ужас восстанет и будет убивать. Грязная кровь реками потечёт по коридорам замка, и Хогвартс воссияет… — он кашлянул. — Там надо ещё кого-нибудь за горло схватить в конце и прохрипеть: «Я чую твою грязную кровь».

— Глупость! — возмутилась Гермиона.

— Конечно, — тут же согласился Блейз. — Это же страшилка для пятилеток.

— Нам пора, — вздохнула Гермиона, и я заметил у неё под глазами тени. Но сказать ничего не успел, Блейз опередил меня, велел:

— Парни, приглядывайте за Грейнджер. А я присмотрю за Берти.

— Что…

— Не знаю, правда это или хэллоуинская шутка, — пояснил Блейз, — но осторожность не помешает, да?

— Точно, — отозвался Рон с таким видом, словно собирался теперь не выпускать Гермиону из виду. В спальне только и разговоров было, что о Тайной комнате. Винсент и Грегори сидели бледные и испуганные. Винсент убеждал друга, что та история про его магглорождённую прапрабабушку — чистой воды сплетня, и никакой грязной крови в нём нет.

— Всё равно страшно, — пробурчал Винсент.

Драко, напротив, рассуждал о том, кто пострадает следующим, но осёкся, увидев меня. Вздохнул и сообщил:

— Поговорю с отцом. Что он скажет на это?

Я залез в «Историю Хогвартса», но прочитал там только то, о чём уже рассказал Блейз. Основатели поссорились, Слизерин ушёл, оставив в замке Ужас, призванный освободить школу от тех, кто недостоин изучать магию. По правде сказать, мне следовало бы чувствовать себя напуганным, но почему-то в тот момент я не воспринял всю эту историю всерьёз. Вернее, не совсем так: я видел надпись, видел окаменевшего профессора Локхарта, но совершенно не поверил в то, что некий загадочный Ужас угрожает мне и друзьям.

На входе в Большой зал меня подловил Джастин, извинился, даже слегка поклонился и спросил:

— Можно тебя на два слова?

— Иди, — сказал я Блейзу, — займи мне место, — и улыбнулся Джастину.

— Берти, я хотел тебя предупредить: будь аккуратнее с Гарри Поттером. Мы долго думали с ребятами: он ведь победил Сам-Знаешь-Кого, даже дважды — кто знает, какими силами он обладает? И он ненавидел Локхарта, тот ему жизни не давал.

— Джастин, — вздохнул я, — вчера весь вечер Гарри был со мной. И, поверь, он ничего не делал с Локхартом.

— Ты мог отвлечься. Или он и вовсе повелевает Ужасом… знаешь, дистанционно.

— Стой. Ваша теория: Гарри Поттер — Наследник Слизерина?

Джастин кивнул.

— Я не вижу оснований для подозрений, — ответил я дипломатично. — Но осторожность, конечно, не повредит, особенно нам с тобой, да?

На том мы с Джастином и расстались. За завтраком стало понятно, что не только Джастин считает Гарри подозреваемым: кажется, в эту версию верила половина замка.

До первого урока ещё оставалось время, и мы все отправились в библиотеку. Гермиона исчезла где-то среди стеллажей, Рон и Гарри страдали над сочинениями.

— Эй, Берти, ты-то что написал? — спросил Рон расстроенно, убеждаясь в том, что ему не хватает объёма.

— Дай-ка, — я протянул руку и пробежал глазами его текст, написанный крупным широким почерком. — Добавь про вторжение Золотой орды в Венгрию, это важная, хотя и не единственная причина собрания ассамблеи. Как я понимаю, волшебники до последнего считали, что монголы им не грозят, пока не увидели их шаманов.

— Круто! — воскликнул Рон и кинулся строчить, до моего слуха донеслось: «ша-ма-нов».

— Всю «Историю Хогвартса» разобрали! — воскликнула Гермиона недовольно. — Записывайтесь на две недели вперёд!

— Да нет там ничего, — махнул рукой Блейз. — У Берти бы попросила, он с ней чуть ли не спит.

Гермиона слабо улыбнулась, и я снова, как вчера, подумал: она себя загоняет. Но не придумал, как об этом сказать. А на истории магии произошло событие редкое и удивительное: Гермиона подняла руку. Точнее, в самом этом факте ничего удивительного не было. Но, кроме меня, с профессором Бинсом никто не отваживался говорить, поэтому его лекции обычно не прерывали вопросами.

Привидение заметило руку не сразу и некоторое время разглядывало её, будто пытаясь понять, что делать. И даже по инерции ещё немного сказало про то, как захват Шотландии Эдуардом I привёл к подписанию Международной конвенции о признании территориального и политического единства британских территорий. Если упрощать и переводить на доступный язык — европейские маги решили, что им проще смириться с завоеваниями короны и дружить с англичанами, чем поддерживать шотландцев в их стремлении к независимости.

— Да, мисс… — наконец, решился профессор Бинс.

— Грейнджер, сэр.

— Грейнджер, — неторопливо повторил профессор. — Что у вас?

— Я хотела спросить вас о Тайной комнате.

Класс оживился, а профессор Бинс недовольно проскрипел:

— Мой предмет — история волшебства, и я, мисс Грейнджер, имею дело с фактами, а не с мифами и легендами. Так вот, в сентябре 1289 года в Сардинии… Да, мисс Грейнджер?

— Сэр, но ведь каждая легенда основана на фактах, разве не так?

— Что ж, — привидение выглядело сбитым с толку и расстроенным. Гермиона кинула на меня быстрый взгляд, и я кивнул, пообещав помочь. Бинс повторил: — Что ж… Дайте вспомнить. Комната тайн. Тайная комната… Вы знаете, что точная дата основания Хогвартса неизвестна, но произошло это более тысячи лет назад… — Он повторил почти слово в слово то, что было написано в «Истории Хогвартса», и добавил:

— Ссора Слизерина и Гриффиндора, а также последующий уход Слизерина — это единственные факты, которые нам известны. Всё остальное — вымыслы. Школу неоднократно осматривали — и не раз —самые сведущие маги и волшебницы. Комнату искали, но не нашли.

Бинса забросали вопросами: а может, нужно быть тёмным магом? Или только наследником Слизерина? Профессор всё больше выходил из себя, и тогда я решился спросить:

— Профессор, скажите, пожалуйста… — я намеренно сделал длинную паузу, которые всегда успокаивали привидений, — вы сказали, что Комнату много раз искали. Но зачем? На каком основании?

— Да, пожалуй, — профессор кивнул полупрозрачной головой, — в вашем вопросе есть смысл. Дело в том, что история Хогвартса насыщена событиями, этой школой в разное время управляли разные люди. Известно, что в 1346 году директор Брайан Гэгвайлд организовал обыск замка в поисках Священного Грааля. Он был убеждён, что Тайная комната — это прикрытие, а на самом деле Слизерин спрятал здесь именно легендарный артефакт. После обысков пришлось существенно перестраивать всю восточное крыло и часть подземелий, поскольку директор Гэгвайлд был крайне настойчив. Дальше, дайте подумать… В 1763 году директор Гелиотропа Уилкинс подозревала, что Ужас из Тайной комнаты стал причиной гибели двух учеников. Однако в последствии стало известно, что виновна залетевшая в школу банши, после чего защита от тёмных существ была обновлена. И, наконец, в 1943 году в Хогвартсе произошло несколько нападений. Одно из них — с летальным исходом. Тогда тоже говорили об открытии Тайной комнаты, но оказалось, что студент принёс в школу опасную тварь, запрещённую к содержанию. Это только самые известные случаи, на протяжении истории их было больше. Как видите, легенда о Тайной комнате — всего лишь легенда. А теперь, я настаиваю, давайте вернёмся к проверенным фактам, которые составляют суть истинной истории.

* * *

— Итак, мы знаем, что Слизерин заварил эту кашу с чистой кровью, — заявил Рон, посмотрел на нас с Блейзом и смягчился. — Я не обвиняю вас, но он всё равно чокнутый.

— А Годрик Гриффиндор развлекался тем, что сёк плетью крестьянских девок. И не только плетью, если ты понимаешь, о чём я, — фыркнул Блейз. — Раннее Средневековье, знаешь ли, страшное время, Уизли.

Мне показалось, или Гарри выдохнул с облегчением? Мы шли с трансфигурации на ужин и, чтобы миновать толпу, завернули в коридор, где произошло нападение. Сейчас он был пуст, а пол вытерли, но надпись никуда не делась.

— Давайте поищем? — предложил Гарри. — Вдруг остались следы?

— Немного методов Шерлока Холмса? — пошутил я. — У кого с собой лупа?

Блейз и Рон непонимающе пожали плечами, Гарри зафыркал, а вот Гермиона выглядела странно. Она осматривалась с таким видом, словно ей вовсе не нравилась идея находиться в коридоре. Но, после недолгих раздумий, она кивнула и согласилась:

— Давайте.

Мы сложили сумки у стены и принялись за поиски. На полу мы нашли несколько обугленных пятен, а у трещины в маленьком окошке — вереницу пауков, которые спешили покинуть замок.

— Я… пауков… боюсь, — пробормотал Рон, отходя подальше и стремительно зеленея.

— Правда? Но ты же готовишь из них зелья! — удивилась Гермиона.

— Так то сушёные, — вздохнул Рон, — они ещё ничего. Не смешно! Когда мне было три года, я сломал игрушечную метлу Фреда, а он в отместку превратил моего плюшевого мишку в огромного косматого паука. Если бы тебе так… Поглядел бы я!

Гермиона продолжала хихикать, а вот я проникся искренним сочувствием. Гарри, кажется, тоже, во всяком случае, слишком уж бодро воскликнул:

— А ведь на полу была вода. Откуда она взялась?

— М… Из-под той двери? — предположил Рон слишком уж бодро, подошёл, но отдёрнул руку и покраснел:

— Нам туда нельзя! Это туалет для девочек.

— Да, Уизли, женский туалет — страшное место, — заметил Блейз, а Гермиона распахнула дверь со словами:

— Он всё равно не работает. Тут живёт Плакса Миртл.

Туалет выглядел обшарпанным и заброшенным. Ряды умывальников проржавели, зеркало пошло пятнами и разводами. Дверцы кабинок давно потрескались, плитка на полу и стенах побилась. Пройдя через весь туалет, Гермиона остановилась у последней кабинки. Там над сливным бачком парило привидение девочки лет четырнадцати, с жидкими хвостиками и в круглых очках. Она была одета в хогвартскую мантию и выглядела очень несчастной. Даже в призрачном состоянии оставались видны прыщи на щеках и подбородке.

— Привет, — сказала Гермиона громко, и привидение вздрогнуло.

— Это женский туалет! — капризным голосом заметила девочка. — Что они тут делают?

— О, я пришла показать им, как тут мило.

— Спроси её… — начал Гарри, но я поспешил его прервать и заметил неторопливо:

— Действительно, очень мило. Я, кстати, Берти. А вас как зовут, мисс?

Миртл долго разглядывала меня, а я ждал, пока она, наконец, не ответила:

— Я Миртл Уоррен.

— Приятно познакомиться.

Миртл тут же подозрительно нахмурилась и уточнила:

— Смеёшься? Все думают, что это весело — притвориться друзьями Миртл, а потом… — она принялась всхлипывать, и мне стало её отчаянно жалко.

Привидения застывают в том возрасте и виде, в котором умерли. Она погибла совсем юной, расстроенной, одинокой. И до сих пор — сколько уже лет? — страдает, лелея давние обиды.

— Я не буду над тобой смеяться, Миртл, — произнёс я ровно. — И я не буду обещать тебе, что мы станем друзьями, но прямо сейчас мне нужна твоя помощь.

Миртл долго меня разглядывала, потом покивала и резко спросила:

— Ну? Что тебе нужно?

— Кто-то напал на преподавателя прямо напротив этого туалета. Может, ты что-то видела?

— Никого я не видела, — вздохнула Миртл, — меня так обидели на празднике, что, вернувшись сюда, я захотела удавиться, а потом вспомнила, что я… — она принялась всхлипывать, и тут Рон, будь он неладен, вздумал помочь:

— Умерла?

С горестным воплем Миртл кинулась в унитаз, обрызгав нас с ног до головы. Откуда-то из трубы донеслись её стоны.

— Молодец, Уизли, — сокрушённо вздохнул Блейз.

— Она всегда так, — пожала плечами Гермиона. — Для неё это, наверное, веселье. Пойдёмте?

Прямо на выходе мы столкнулись со строгим шестикурсником Гриффиндора — старостой Перси Уизли. По словам Рона, это был его самый занудный и скучный брат. Он накинулся на Рона за то, что тот «шляется, где не положено». И даже снял со своего факультета пять очков. На нас с Блейзом только грозно посмотрел и велел не искать неприятностей.

Да мы и не искали. Так и разошлись, ни к чему особому не придя.

Уроки Локхарта пока никто не заменил. Говорили, что старшие курсы поделили между собой Флитвик и Снейп, а у нас образовалось окно в расписании. Гарри рассказал, что профессора положили в Больничном крыле за ширмой.

Драко горделиво передал информацию от отца: Тайную комнату, по слухам, открывали 50 лет назад, виновного исключили, магглорождённый ученик погиб. В принципе, это совпадало с рассказом Бинса о нападении магической твари.

Приближался первый квиддичный матч сезона — Гриффиндор против Слизерина. Драко несколько раз тяжело вздохнул, но ни разу не пожаловался, что тоже хочет играть. По секрету Теодор шепнул: Драко всегда боялся боли, так что решение уйти из команды его и расстраивало, и успокаивало. Всё же зубоскалить, сидя на трибунах, куда как приятнее, чем получать бладжерами по голове.

Гарри жаловался, что капитан гриффиндорской команды озверел и гоняет их до седьмого пота. Зато на победу Гриффиндора ставили активно. Все помнили, как в прошлом году играл Гарри, и утверждали, что он непременно принёс бы команде кубок школы по квиддичу, если бы не пропустил последний матч.

У нас на место ловца вернулся третьекурсник Теренс Хиггс. И, кажется, он собирался доказать, что заслуживает места в команде.

В общем, только и разговоров было, что о квиддиче. Даже Тайная комната перестала всех интересовать.

— Будем надеяться, что это не повторится, да? — предположила Гермиона и, по обыкновению, уткнулась в работу.

Она строчила что-то даже на переменах, а на прошлом занятии сварила зелье, которое даже Снейп был вынужден назвать «пристойным».

— Что ты там пишешь? — спросил я, из вежливости не пытаясь заглянуть ей в тетрадь.

— Считаю кое-что для трансфигурации, — расплывчато ответила она и прикрыла работу рукавом. — Вы идите, я догоню.

Гарри уже был на поле, нам тоже пора было отправляться на трибуны, но мы медлили. Не знаю, как остальные, а я не очень любил атмосферу квиддича. Признаться, стремительные полёты меня всё ещё пугали.

Драко рассказывал всем желающим, как его отец поддерживает любимый факультет Слизерин — вот, даже подарил команде мётлы. О том, что ради этих мётел капитан едва не вышвырнул из основного состава отличного ловца, чтобы дать место Драко, конечно, не упоминалось. Пэнси Паркинсон и Миллисента Булстроуд внимали, раскрыв рты.

— А что с Элизой? — вдруг спросил я, осознав, что Блейз сидит рядом со мной спокойно и не пытается найти взглядом даму сердца.

— А, — друг махнул рукой и драматично вздохнул, — ерунда. Я ошибся, это была не любовь, а так, пустое увлечение. Всё забыто.

Думаю, здесь будет уместно упомянуть, что за следующие два года таких увлечений у Блейза будет больше тридцати. Всякий раз он будет рассказывать, что его возлюбленная идеальна, и чуть ли не планировать свадьбу сразу после Хогвартса. Но через несколько дней, максимум — через два месяца его будет настигать очередное разочарование.

Стоял ясный ноябрьский день. Мы мёрзли, грели руки, прижимая их к груди, и смотрели, как под жизнерадостные комментарии гриффиндорца Ли Джордана соревнуются две команды. Не сразу мы поняли: что-то не так. По правилам мячи бладжеры летали по полю хаотично, а загонщики битами направляли их в соперников. Но тут один из бладжеров, кажется, решил выбрать Гарри персональной целью. Фрэд и Джордж Уизли, рыжие, оба с битами, пытались отогнать мяч, но тот упорно возвращался к Гарри, заставляя его петлять и изворачиваться.

— Мордред! — выругался Блейз, отбирая у Теодора бинокль, — никогда такого не видел.

На увеличении это выглядело ещё страшнее. Паника на лице Гарри читалась отчётливо, и кто бы стал его винить! Чёрный мяч носился за ним, такое маленькое пушечное ядро. И я не хотел думать о том, что произойдёт, если он догонит Гарри.

— Почему не остановят игру?

Блейз пожал плечами, а Драко пояснил:

— Не принято… Квиддичные мячи невозможно заколдовать, так что…

— Видимо, всё-таки возможно, — вздохнул Теодор, отбирая свой бинокль. — Или же бладжер воспылал к Поттеру великой страстью… Мордред! Это был мощно!

Драко побледнел, когда Гарри вышел из крутого пике, едва не задев ногами землю. Я с трудом вспомнил, как дышать. Погода испортилась. Пошёл дождь. Под трибунами лежали зонты, и мы поспешили их раскрыть, только это не помогло. Слизерин вёл со счётом шестьдесят очков, а гриффиндорцы, кажется, больше заботились о том, чтобы защитить Гарри от бладжера.

— Пусть останавливают игру, сумасшедшие! — выдохнул Драко, едва слышимый за воем поднявшегося ветра. Они взяли тайм-аут, но капитан не попросил разобраться с мячом. Когда команды снова поднялись в воздух, больше никто не охранял Гарри. Близнецы кинулись поддерживать охотников, которые пытались отыграть хоть несколько очков. Гарри несколько раз вильнул, избегая столкновения. И вдруг…

Мы не слышали звука, но, клянусь, я был уверен, что он отдался у меня в голове. Хруст. Столкновение мяча и тела. Правая рука Гарри безжизненно повисла, и вдруг он, пригнувшись, направил метлу вперёд. Втянул здоровую руку, вскинул её вверх в победном жесте, но начал падать…

Мне было плевать, кто победил. Я кинулся с трибуны вниз, Блейз ломанулся за мной, но даже мы не опередили Рона. Гарри лежал на газоне, в грязи, сжимал левой рукой снитч и ошалело моргал, глядя в пространство. Близнецы Уизли боролись с бешеным бладжером. Я присел рядом с Гарри и нервно спросил:

— Ты как?

— Великолепно. Превосходно, — со смешком ответил он. — Что за квиддич без приключений?

— Тебе надо в Больничное крыло, дружище, — сообщил Рон и помог Гарри встать. Тот морщился. Судя по всему, сломанной рукой его травмы не ограничивались. Закатив глаза, Блейз осторожно придержал его с другой стороны, и мы побрели в обитель мадам Помфри.

Ох, как она ругалась! На неосторожных детей, опасные игры, грязь в лазарете — и по кругу. С Гарри сняли заляпанную чем-то бурым мокрую форменную мантию и отправили за ширму — переодеваться в пижаму.

— Два перелома! Сотрясение мозга! И это не считая синяков и растяжений. Поттер, на ночь останетесь здесь, без разговоров.

Гарри из-за ширмы недовольно застонал.

— О, Маунтбеттен-Виндзор, — вдруг заметила меня доктор, — это вы хорошо зашли. Посмотрите на меня. Думаю, вам тоже найдётся кровать и чистая пижама.

— А меня за что? — испуганно спросил я.

— А я ваши прошлогодние простуды до сих пор вспоминаю. Вон, вы весь мокрый, как будто по колено в луже стояли. И я не ошибусь, если скажу, что… — она взмахнула палочкой, — так и есть, температура. Живо, сэр!

— Сочувствую, — хмыкнул Рон.

— Поддерживаю, — мерзко ухмыльнулся Блейз. — Вы совершенно правы, мэм, насчёт него.

Издав точно такой же стон, как Гарри минутой раньше, я поплёлся за свободную ширму переодеваться. Правда в процессе взбодрился — сможем с Гарри поболтать перед сном.

Квиддичную команду Гриффиндора, пришедшую поздравить Гарри, мадам Помфри тут же выгнала. На Рона и Блейза посмотрела скептически, но на жалостливые взгляды не повелась. Объявила:

— Придёте завтра перед завтраком, принесёте им учебники. А теперь — кыш отсюда!

Нам помахали, пожелали поправляться и ушли, а мы с Гарри вытянулись на соседних кроватях и переглянулись. Мне досталось бодроперцовое зелье и какой-то горький витаминный состав. Гарри — судя по всему, мерзкие зелья для сращивания костей и восстановления после сотрясения мозга. Глотая их по очереди, он проворчал:

— Почему их не делают вкусными?

— Можете спросить у профессора Снейпа, — раздалось из-за дальней ширмы, и Гарри поморщился.

У меня перестал валить пар из ушей, а Гарри сообщил, что снова может пользоваться рукой. Мадам Помфри выключила везде свет и удалилась к себе. Я повернулся к Гарри, вспомнил, как в прошлом году мы тут болтали с Роном, и улыбнулся.

— И всё-таки, кто заколдовал мяч? — спросил я.

— Вуд думает, что ваши.

— Разве что старшие курсы, — вздохнул я, — но, если честно, вряд ли. Декан за такое убьет.

— Снейп? С чего бы?

— Слишком уж приметно. У него принцип: «Не попадайся». А это, знаешь ли…

— А кто ещё это может быть? Кому надо…

Внезапно я осознал, что у меня слипаются глаза. Издалека я слышал, как Гарри дважды позвал меня, но ответить оказался не в состоянии: на меня навалился тяжёлый, вязкий сон. Последнее, что я услышал, это снова: «Берти?!» и «Ты кто такой?» А потом до меня донеслись шаги и голоса. С трудом разлепив веки, я увидел профессоров Дамблдора и МакГонагалл. Оба были в халатах. Директор левитировал носилки, на которых лежало что-то вроде статуи. Я быстро прикрыл глаза, когда мимо прошла профессор МакГонагалл. Она вернулась с мадам Помфри, и все втроём они устроили статую на кровати.

— Что случилось? — охнула мадам Помфри.

— Новое нападение, — с тяжёлым вздохом ответил директор, — мы с Минервой нашли его на лестнице.

— Рядом валялась гроздь винограда. Думаю, он шёл навестить Поттера или Маунтбеттена. А может, обоих.

Я осторожно повернул голову и увидел, что на кровати лежал Колин Криви, наш маленький честный фотограф. Луна освещала его застывшее лицо, в руках он держал фотоаппарат.

— То же самое заклятие оцепенения? — спросила мадам Помфри, кивнув за дальнюю ширму.

— Да, — согласилась профессор МакГонагалл. — Подумать только, не пойди Альбус вниз за горячим шоколадом, кто знает, что… — она вздохнула, плотнее запахивая халат. Дамблдор, наклонившись, ухватился за фотоаппарат и с трудом вырвал его из рук мальчика.

— Может, он успел снять нападавшего? — с надеждой предположила профессор МакГонагалл. Щёлкнула крышка фотоаппарата, и по Больничному крылу пополз едкий запах.

— Расплавилась… — прошептала мадам Помфри.

— Что всё это значит, Альбус? — спросила профессор МакГонагалл с незнакомой, истеричной ноткой в голосе.

— То, что мы и подозревали с самого начала, — вздохнул директор, — Тайная комната действительно снова открыта.

— Но кто…

— Вопрос не в том, кто, — строго поправил свою заместительницу Дамблдор, — а в том, как.

Они постояли над Колином ещё несколько минут, потом мадам Пофмри воздвигла вокруг кровати ширму, и все разошлись. Я выждал немного и тихо позвал:

— Гарри?

— Берти! Ты в порядке?

— Да, я…

— Уснул, — закончил Гарри. — Точнее, тебя усыпили. Короче…

Этот рассказ Гарри пришлось повторить ещё раз — для Рона, Гермионы и Блейза. Но я приведу его здесь, чтобы не отвлекаться потом и не повторяться.

Я, действительно, уснул не просто так: меня усыпил чарами домовой эльф Добби — тот самый, который устроил погром в доме Дурслей на день рождения Гарри. Он же закрыл проход на платформу 9¾, но испугался опытной волшебницы и сбежал, и заколдовал бладжер.

— Чем ты его обидел? — спросил я.

— Не обидел. Наоборот, он… вроде как мой фанат. И хочет защитить, — зло отозвался Гарри. — А вообще, хоть он меня чуть не угробил, мне его жалко. Ходит в какой-то грязной наволочке, всё время пытается побиться головой об стену...

Зато эльф подтвердил, что история с Тайной комнатой повторяется, и сказал, что хотел оградить Гарри от этой опасности.

— С таким защитником врагов не надо, — пожаловался Гарри, глядя в потолок, и мы ещё несколько минут обсуждали эльфа Добби, нападение на Колина и Тайную комнату. А потом уснули безо всяких чар. Наутро мадам Помфри сжалилась и отпустила нас до завтрака, так что, похватав сэндвичей, мы поспешили встретиться с друзьями. Только вот Гермионы среди них не было.

— Она сама не своя, — пожаловался Рон, — услышала о Колине и, ну…

— Что? — не понял Гарри.

— Расплакалась, — с большими глазами прошептал Рон. — Девчонки, а? Странные! А потом убежала в библиотеку.

— Итак, что у нас есть? — подытожил Гарри, быстро рассказав о визите Добби. Мы устроились в не сильно продуваемом углу во внутреннем дворе, коротая время до первой трансфигурации. — Пятьдесят лет назад, в сорок третьем, кто-то уже открывал Тайную комнату, и этот кто-то ненавидит магглорождённых. И почему-то об этом всём много знает сумасшедший домовой эльф Добби.

— И ты слышал странный голос.

— Уже дважды, — вздохнул Гарри.

— Не знаю, как у вас, — поделился Блейз, — а у меня ничего не сходится. А сойтись должно, потому что вчера — Криви, а завтра кто?

— Хорошо, давайте подумаем логически. Кто у нас громче всех кричит про ненависть к магглорождённым? — спросил Рон, запрокидывая голову к небу, откуда начал сыпать мелкий дождь. Блейз уточнил:

— Тонко намекаешь на Дракошу?

Рон кивнул и добавил:

— Сами подумайте, Люциус Малфой мог открывать комнату, когда учился в школе, а теперь рассказал Драко…

— Бред, — отмахнулся Блейз, — мистер Малфой заканчивал школу в начале семидесятых. А в сорок третьем его ещё и, как мама это называет, в проекте не было.

— А его дед?

— Хм… А это звучит логичнее. Причём, если так, то мистер Малфой ничего не знает: на безопасности Дракоши у него пунктик. А вот сам Дракоша мог сговориться с портретом деда. И тогда выходит, что, отказавшись от места в команде, он освободил себе время для Тайной комнаты. Или даже уверился в том, что её необходимо открыть.

Гарри и Рон про команду не поняли, но Блейз только махнул рукой, чтобы не забивали себе головы. А я задумался: Драко в последнее время стал мягче, не задирал Рона и Гарри, часто бывал один.

— Надо выяснить, — сказал Гарри твёрдо, а Блейз фыркнул:

— Ага, пойду и спрошу. Он всё немедленно расскажет.

— Может, Крэбб и Гойл в курсе? — предположил Рон. Мы с Блейзом покачали головами. Винсента и Грегори Драко воспринимал как мебель и делиться с ними секретами уж точно не стал бы.

— И что делать?

Блейз вдруг улыбнулся и заблестел глазами:

— Есть один способ заставить человека рассказать свои секреты. Очень надёжный. Но, боюсь, несколько незаконный. Кому из вас что-то говорит название «Веритасерум»?

Мы с Гарри ответили одинаковыми недоумевающими взглядами, а вот Рон слегка побледнел и уточнил:

— Сыворотка правды?

— Она самая. Три капли — и любой заговорит. К продаже запрещена, но рецепт есть в «Сильнодействующих зельях». И ещё в нескольких интересных книжках. Допустим… — он нахмурился, — книгу я добуду. Варить её быстро, но настаивать придётся целый лунный цикл, и я не уверен, что все ингредиенты есть в школьном наборе.

— Это опасно, — быстро сказал я.

— У нас нет других идей, — возразил Гарри, — зато есть две жертвы. Если это Малфой…

— То через месяц с небольшим мы об этом узнаем, — пообещал Блейз и как-то недобро улыбнулся.

* * *

О нападении на Колина Криви не сообщалось, но слухи всё равно поползли по школе. Ученики ходили нервные и встревоженные. Джастин потратил целую перемену перед чарами на то, чтобы убедить меня не общаться с Гарри.

— Да с чего вы вообще это взяли? — спросил я резко, понимая, что вот-вот придётся попрощаться с хвалёным самоконтролем.

— Все говорят…

«Все» также говорили, что от чудовища защитят обереги сомнительного вида. Даже Грегори и Винсент скупили штук по десять, хотя никаких магглов или магглорождённых в своих родословных так и не отыскали. Несколько раз я сталкивался в коридорах с грустной Джинни Уизли и честно попытался поднять ей настроение.

— Колин такой… лёгкий, — как-то поделилась она. — Мы сидели за одной партой, даже начали дружить. Поверить не могу, что кто-то на него напал. Он же безобидный!

Удивительное дело, но после нападения на Колина Джинни совершенно перестала краснеть рядом со мной или с Гарри, зато начала подходить к нашей компании поболтать. Рон пытался её прогнать, но получил от Гермионы по шее и успокоился. Кстати, Гермиона восприняла идею сварить веритасерум не так плохо, как мы рассчитывали, и даже засела с Блейзом изучать рецепт в книге, от которой лично меня тошнило. Мы сидели в библиотеке, и до моего слуха то и дело долетало что-то вроде: «А медный котёл у тебя есть?» или «Где мы возьмём перья болтрушайки?» Честно говоря, мне идея не нравилась. Но я даже не мог тогда объяснить, чем именно — просто в душе всё поднималось против. К сожалению, переубедить четверых друзей я был не в состоянии. Если бы Блейз остался на моей стороне, возможно, вдвоём мы бы и сумели придумать другой план. Но нет, ему хотелось попробовать сварить такое сложное зелье. А ещё (он не говорил об этом, но я догадывался) он не желал, чтобы я стал жертвой чудовища, поэтому был готов пойти на любые меры. Я знал, что в один из вечеров Гарри одолжил Блейзу свою мантию, и видел, хотя и притворялся спящим, как Блейз выскальзывает ночью из спальни. Наутро он шепнул мне довольно:

— Всё у меня.

В тот же день на доске объявлений мы увидели новость о том, что сегодня вечером в Большом зале пройдёт первое занятие дуэльного клуба.

— Это не то же самое, что дуэль, — пояснил Блейз, читая приглашение. — Типа спортивного фехтования, только заклинаниями.

— Да я понял, — отмахнулся я и присоединился к обсуждениям, кто же будет ведущим. В Большом зале убрали столы, а в центре поставили широкий длинный помост. По нему прогуливался одетый в изумрудную мантию крошечный профессор Флитвик. Пробило восемь часов, и профессор заговорил — благодаря заклинанию его высокий тоненький голос разнёсся по всему залу не хуже, чем если бы профессор использовал микрофон:

— Добро пожаловать, мои дорогие! Дуэльный клуб существовал в Хогвартсе многие годы. Спортивная магическая дуэль — высокое искусство, которое имеет мало общество с глупыми драками и с настоящими дуэлями. Цель спортивной дуэли — померяться мастерством. Но некоторые её приёмы помогут вам лучше себя защищать. Именно поэтому профессор Дамблдор решил, что в это неспокойное время дуэльный клуб пойдёт всем на пользу. Если сегодняшнее занятие окажется успешным, занятия будут проходить каждую неделю по четвергам.

Народу набилось — чуть ли не половина школы, а может, и больше. Благодаря проворству Блейза и Гарри мы протиснулись почти к самому помосту и слушали заворожённо. Даже Гермиона отложила в сторону книги и тетрадки и не сводила глаз с профессора.

— Для начала, позвольте, небольшое представление. Мой очень талантливый ученик, конечно, давно превзошедший учителя, согласился ассистировать. Прошу вас, профессор Снейп.

Тот вышел на помост — высокий, весь в чёрном, составляющий удивительный контраст со своим оппонентом.

— В настоящем состязании, конечно, мы использовали бы множество разных заклятий и невербальные чары, — широко улыбнулся Флитвик. — Но, чтобы показать вам принципы, мы с коллегой договорились ограничиться заклинаниями первых трёх курсов. И все магические формулы мы будем произносить вслух, иначе следить за сражением будет сложно. Особенно младшим участникам. Вы готовы, профессор Снейп?

— Вполне, — мрачно отозвался тот.

— В таком случае, обратите внимание, пожалуйста, на приветствие. Мы сближаемся на три шага. Или, — он хихикнул, — в моём случае, до линии.

Линии были начерчены на помосте, только мы их не заметили. Снейпу до линии было два шага, а Флитвику, наверное, целых десять. Я вздрогнул: профессор чар мне нравился, и, честно говоря, я очень за него боялся.

— Теперь мы поднимаем палочки на уровень лица. И заодно показываем, какой рукой сражаемся. Поклон. И… Раз, два, три.

Полыхнуло. Я отшатнулся в сторону. Помост не позволял противникам бегать и прыгать, давал очень небольшое пространство для манёвров и уклонений. Каждое заклинание произносилось вслух, тщательно. И всё равно, я не мог отвести глаз. Палочки Флитвика и Снейпа мелькали с такой скоростью, что уследить за движениями я был не в силах. Знакомые мне заклинания выплёвывались так быстро, что я не успевал осознать их действие. Они сталкивались, сплетались, уходили в сторону и врезались в невидимый барьер, который ограждал помост. Простенький «Колорус» перекрасил мантию Снейпа в ярко-зелёный, а у Флитвика из ушей выросли ромашки. Как толпа болельщиков, мы всем залом кричали, когда очередное заклинание достигало цели. Не знаю, кто как, но я не болел ни за кого — просто смотрел, не в силах оторваться. Снейп теперь отплясывал что-то невнятное, но не успевал снять наложенную на него «Таранталлегру», а Флитвик то и дело принимался хохотать от заклятия щекотки. Думаете, это им помешало? Ничуть!

— Экспеллиармус! — вдруг выкрикнул Снейп, и Флитвик, разжав пальцы, позволил палочке выплыть у него из рук. Снейп поймал её, немедленно снял все заклятия с себя и с оппонента, вернул тому оружие и недовольно поджал губы. Флитвик сиял.

— Как видите, три попадания — и профессор Снейп выиграл эту дуэль! Отличные ромашки, Северус! — он слегка поклонился зрителями, и мы неистово зааплодировали. — Что ж, мои дорогие, — не переставая улыбаться, продолжил профессор Флитвик, — теперь ваша очередь. Сейчас мы сделаем вот так… Ну-ка, отойдите назад. Ещё немного... Оп! — перед помостом вспыхнуло ещё четыре дуэльных зоны. Их контуры сияли золотистым светом. — Нам нужно пять пар добровольцев. Давайте начнём со старших курсов. Пожалуй…

Вдвоём Снейп и Флитвик быстро выбрали участников, напомнили правила — и теперь нам стало труднее следить за происходящим. Профессора умудрялись контролировать каждую из пяти сражающихся пар. И мы весьма отчётливо услышали, как наш капитан квиддичной команды Маркус Флинт лишился пяти баллов за то, что использовал заклинание шестого курса. А потом дело дошло и до младших. Довольные Гарри и Рон выбрались на главный помост, но тут Снейп заявил:

— Нет, эту парочку надо разбить, если мы хотим хоть какого-то толка. Уизли, встаньте к мистеру Нотту. Мистер Малфой…

Тот вышел на помост, горделиво расправив плечи, Гарри оскалился и что-то спросил. Мы с Блейзом и Гермионой подобрались поближе, рядом возник Джастин.

— Отличный клуб, да? — спросил он, и я кивнул. Гарри и Драко под руководством декана поклонились друг другу и обменялись первыми заклинаниями. Успешно, оба. Во второй заход Гарри оказался быстрее, мощно отбросив Драко на другой конец помоста. Тот вскочил, вскинул голову и отчётливо произнёс:

— Серпенсортиа!

Из его палочки вылетела и шлёпнулась на помост большущая змея. Она подняла голову и зашипела на Гарри.

— Я… — начал Драко как-то нервно, словно не ожидал такого эффекта. — Финита, финита!

Змея подлетела на два метра, опять упала, повернулась к нам и оскалила клыки. Мы все отшатнулись. И вдруг раздалось шипение с другой стороны. От Гарри. Не сводя со змеи глаз, он издавал звуки, которые никак не могли бы вырваться из человеческого рта. И змея, только что нацелившаяся на нас с Джастином, обернулась.

— Замрите, Поттер, — странным, пустым голосом сказал декан. — Эванеско!

И змея исчезла. Весь зал, забыв о других дуэлях, смотрел на Гарри, и, клянусь, мне очень не понравились их взгляды.

— А я говорил! — прошептал Джастин и кинулся прочь из зала. Занятие свернули быстро. Рон чуть ли не за шиворот уволок Гарри подальше от толпы. Мы забились под гобелен, привычно зажгли «люмосы», и Рон спросил:

— Ты, значит, змееуст?

— Кто? — не понял Гарри.

— Змееуст. Умеешь говорить со змеями. Почему ты не сказал?

— Да я и не знал… То есть… — оправдывался Гарри, — я говорил как-то с питоном в зоопарке, выпустил его на волю. Я тогда даже не знал, что я волшебник. Питон сказал, что никогда не был в Бразилии, и я…

— Питон сказал? — охнул Рон. — И ты его понял.

— Ну, да. Любой волшебник бы понял…

— Не любой, — вздохнул Рон. — Понимать змей — это очень плохо.

— Не неси чуши, Уизли, — встрял Блейз. — Не плохо. Просто редко и, знаешь, Поттер, не особо приятно.

— Да что с вами? — взорвался Гарри. — Если бы я не велел змее остановиться, она бы кинулась на Берти с Джастином. Ну?

— Ты её остановил? — уточнил Рон.

— Берти, ты там рядом был. Ты слышал, что я сказал?

— Я слышал шипение. А Джастин пришёл в ужас и убежал.

Глаза Гарри широко распахнулись:

— Я шипел?

— Говорил на змеином языке, — подтвердил Рон.

— Как это возможно? Как я могу говорить на языке, которого не знаю?! И почему у вас такие лица, словно кто-то умер?

— Они прикидывают, какова вероятность, что ты в родстве со Слизерином, — вместо Рона и Гермионы ответил Блейз. — Потому что именно он был самым знаменитым змееустом.

— Теперь вся школа решит, что ты его прапрапраправнук, — сокрушённо добавил Рон.

— Никакой я не…

— Ну, хватит, — остановил их я. — Неважно. Гарри, мы же знаем, что ты не открывал Тайную комнату. Знаем? — я обвёл взглядом друзей, и они покивали. — А остальные пусть болтают.

Увы, болтали слишком уж громко, даже на Слизерине. Пока Гермиона и Блейз доваривали веритасерум в туалете Плаксы Миртл, мы с Роном пытались оградить Гарри от лишних слухов. Только, кажется, получалось у нас плохо — шептались об этом на каждом углу.

Несколько раз я задумывался о том, что, возможно, тот голос, который дважды слышал Гарри, связан с нападениями. Но я дал другу слово молчать. А поскольку Гарри больше не упоминал ни о каких странных голосах, должен признаться, я почти совсем забыл об этом. Тем более, что множество других событий полностью заняли моё внимание.

На следующий день после дуэльного клуба окончательно пришла зима; повалил снег. В обед я всё же пробрался в совятню и отправил письма Анне и дедушке. Ответов на первые я пока не получил, но сама возможность выговориться успокаивала.

Войдя в Большой зал, я понял: что-то не так. Никто не обедал, все переговаривались, и разговоры звенели в воздухе. Я пробрался за наш стол и спросил у мрачного Теодора:

— Где Блейз?

— Ты… — начал Теодор, но договорить не успел. К нам подошёл декан и сказал резко:

— Маунтбеттен-Виндзор, пойдёмте.

— Что случилось, сэр? — спросил я, когда мы вышли из зала.

— Помолчите. И следуйте за мной.

Мы направлялись к Больничному крылу. Остановившись у его дверей, профессор Снейп вдруг обернулся и сказал тоном, которого я у него никогда не слышал раньше — мягким и даже сочувствующим:

— Попробуйте не упасть в обморок. Боюсь, ваши друзья стали жертвой нападения.

Я открыл рот, но ничего не сумел сказать. «Кто? Кто?!» — билось у меня в голове. И я получил ответ на вопрос немедленно, когда увидел на соседних кроватях застывших Блейза и Джастина. Я сам, кажется, окаменел. Меня отучили плакать на людях очень давно, а все слова застряли в горле, поэтому я просто стоял и смотрел, не в состоянии осознать увиденное.

— Их нашли в коридоре возле библиотеки, — сказал Снейп всё тем же тоном, который в другое время напугал бы меня не меньше любого чудовища. — В руках у них было вот это, — Снейп взял с тумбочки маленькое зеркало, и я вспомнил, что видел его у Джастина несколько раз. — Есть идеи, зачем они решили полюбоваться собственным отражением посреди коридора? Вдвоём?

— Нет, сэр, — совершенно искренне ответил я. — Никаких… Сэр, когда они… — я выдохнул. «Не мямлить». «Не частить». «Не путать». «Докладывать по всей форме». — Есть же способ их вылечить?

— Не вылечить, а расколдовать, но есть. Зелье из мандрагор вернёт их всех к жизни. К сожалению, мандрагоры пока не поспели, поэтому…

— Сэр, простите, но нельзя ли их купить? — мой вопрос, во всяком случае, сбил декана с непривычного тона.

— Нельзя, мистер Маунтбеттен-Виндзор! — рявкнул декан. — Иначе, наверное, мы бы так и сделали сразу после того, как многоуважаемый профессор Локхарт превратился в статую, — и прибавил чуть мягче: — К седьмому курсу, если продолжите изучать зельеварение, поймёте, почему. А теперь я провожу вас обратно на обед. И рекомендую воздержаться от посещения друзей. Поверьте, они нас не слышат.

Двойное нападение, с одной стороны, убедило, кажется, весь замок в виновности Гарри: якобы, он не смог натравить на Джастина змею, поэтому заколдовал его. А с другой, заставило бояться даже чистокровных. Драко, правда, пытался объяснить, что Блейз пострадал из-за того, что у него в роду были магглорождённые Медичи, но ему никто не поверил. Объявили комендантский час — шесть вечера. На переменах советовали ходить минимум по двое, а лучше — не отделяться от класса вовсе. Но я всё же улучил момент, чтобы заглянуть в туалет Плаксы Миртл. Я зашёл... и услышал плач. Подумал сначала, что это Миртл, но тут увидел привидение возле зеркала. Заметив меня, девочка подмигнула, а я прошёл к дальней кабинке, открыл дверь и понял, что плачет Гермиона.

Она сидела на полу, уткнув лицо в колени. Рядом под крышкой стоял котёл с зельем. Я присел рядом, не обращая внимания на то, что пол мокрый и грязный, и осторожно погладил Гермиону по пушистым волосам. Даже не вздрогнув, она повернула ко мне голову, высморкалась в и без того мокрый платок и сказала гнусаво:

— П-п-почти готово. К началу каникул дойдёт окончательно. Берти, мне кажется… — она запнулась и покачала головой, снова всхлипнула. Вдруг её лицо, всё же заплаканное, прибрело суровое выражение. — Мне надо подумать. И ещё проверить зелье. Иди, ладно?

С тяжёлым сердцем я подчинился.

Несмотря на слова декана, я то и дело приходил к Больничному крылу. Я знал, что Блейз меня не слышит, но не мог его не навещать. Не могу сказать, что без него в Хогвартсе я остался один: были Гарри, Рон и Гермиона, были ребята из спальни, тот же Теодор, с которым я мог сесть за одну парту на занятии или поболтать перед сном. Но отсутствие Блейза ощущалось очень значительно: я чувствовал его всякий раз, заговаривая с пустотой за плечом, ожидая насмешливой ответной реплики или ворчания. Блейз никогда мне не подсказывал на уроках, не считая зелий, где он руководил процессом. И всё-таки я стал учиться хуже, сам это осознавал, но ничего не мог поделать.

В очередной раз подойдя к Больничному крылу, я прислонился спиной к стене, достал «Историю Хогвартса» и уже собрался было углубиться в чтение, как услышал приглушённые голоса. Напрягся. И тут двери распахнулись, и в коридор вышла миссис Морелли — мама Блейза. За её спиной появилась мадам Помфри. Увидев меня, она нахмурилась и начала говорить о том, как опасно сейчас ходить одному, на что миссис Морелли улыбнулась и заметила:

— Не переживайте, я провожу его высочество в гостиную. Заодно перекинусь парой слов с профессором Снейпом. А его высочество как раз и покажет мне дорогу. Видите ли, Альберт, я училась не в Хогвартсе, так что эти переплетения тёмных коридоров мне несколько в новинку.

Не знаю, были ли на свете люди, способные спорить с ней. Уж во всяком случае, ни я, ни мадам Помфри к их числу не принадлежали. Поэтому после положенных приветствий я послушно зашагал рядом.

— Вы навещали Блейза? — спросил я наконец.

— Это бессмысленно, — резко сказала она. — Имеет смысл навещать статуи только авторства Микеланджело или Бернини. Я оказывала консультацию мадам Помфри и читала выкладки вашего уважаемого декана по поводу зелья из мандрагор.

— Миссис Морелли, могу я спросить? Почему нельзя купить мандрагоры? Зачем ждать?

Я сам при мысли о Блейзе и об остальных жертвах чудовища едва ли не плакал. А эта женщина рассмеялась.

— Скажите, ваше высочество, как у вас дела с зельеварением?

— По большей части я режу то, что скажет Блейз, мэм.

— То есть никак. Что ж, тем не менее, я попробую объяснить. Думаю, вы не тупее моих семинаристов. Мандрагора — сильный зельеварческий компонент, который применяется как минимум в ста двадцати отварах, зельях, настоях и растворах. Для большинства из них более чем подходят мандрагоры ускоренного роста, сдобренные специальными удобрениями. Если бы мы каждый год ждали урожай свежих мандрагор, выращенный естественным путём… — она вдохнула. — В общем, боюсь, сейчас только в Хогвартсе растут обычные, ничем не стимулируемые мандрагоры, которые подходят для экспериментального состава. И чтобы он получился, нам бы лучше не торопить их рост. Возможно, — только возможно! — я смогу немного поправить выкладки вашего талантливого декана и пересчитать весь состав на юные корни. Это позволит нам выиграть два-три месяца.

— Пересчитать, мэм?

— А вы думаете, зелье от неведомого заклятия окаменения, наложенного неведомым способом, давно разработано и запатентовано? — иронично уточнила она. — Когда вы болеете, вас лечат разными зельями от боли в животе и от воспалённого горла, правда?

— Да, мэм.

— Если бы мы знали, кто или что их заколдовало, мы бы сварили зелье за пару дней. Но пока… приходится гадать. Ну, не унывайте, — мы уже спустились в подземелья, почти пришли к кабинету декана, и миссис Морелли положила руку мне на плечо. — Директор заверил меня, что уже обыскивает весь Хогвартс. Поверь мне, от директора здесь мало что можно утаить. А Северус — ужасно талантливый мальчик, вдвоём мы сочиним отличное зелье, которое вернёт ребят к жизни. Правда, — она вдруг капризно поджала губы, — я пока не уверена, что хочу тратить своё зелье на мистера Локхарта!

Я невольно улыбнулся, и тут в коридор выглянул декан.

— А, Северус, — мягким тоном произнесла миссис Морелли, — вот и вы. Альберт любезно проводил меня к вашему кабинету. А теперь мы попросим его отправляться в гостиную, а сами займёмся зельем. У вас найдётся чашечка кофе?

— Сэр, — торопливо поздоровался я и почему-то подумал: в тот список людей, способных спорить с миссис Морелли, декан тоже не входит. Тем не менее, он недовольно буркнул:

— Проходите, — и посмотрел на меня довольно злобно. Я торопливо скрылся в гостиной.

* * *

На следующий день Гарри нашёл в туалете Плаксы Миртл загадочный дневник, принадлежащий, если верить надписи на первом форзаце, некоему Т. Риддлу. Миртл устроила потоп, а дневник в кожаной обложке, хоть и лежал под слоем воды, остался совершенно сухим и невредимым. Гарри сунул его в сумку, сказав, что это может быть улика. А Гермиона посоветовала не страдать ерундой — её больше волновало то, что из-за потопа мог испортиться наш почти готовый веритасерум.

Я бы и забыл о дневнике сразу, но Гарри завёл привычку его листать и разглядывать. А я подумал, что где-то уже его видел. Только где? Вспомнить я не мог. Собственно, не считая способности не мокнуть в воде, ничего интересного в дневнике не было. Во всяком случае, так решили мы с Роном. Зато Гарри, как выяснилось, оказался более настойчивым. И морозным утром в конце декабря он рассказал нам об удивительном разговоре с дневником. Тот не просто знал о Тайной комнате, но и показал, как его владелец разоблачил преступника.

— Хагрид? — переспросил Рон шокировано. — Быть не может.

— Ученика исключили за то, что он держал запрещённую тварь, — произнёс я, бледнея. — Пятьдесят лет назад. И, простите, ребята, ваш приятель — именно тот человек, который вполне мог бы попытаться приручить чудовище.

— И что, хочешь сказать, он выпустил его снова?! С ума сошёл? — огрызнулся Рон.

— Ерунда, — возразил Гарри, — всё не так. Наверное, тогда Хагрид действительно пожалел одинокую грустную тварь, в это я верю. Но теперь кто-то ещё открыл секрет Тайной комнаты. Или даже… Понял! — Гарри хлопнул себя по лбу. — Тогда Тайную комнату открыл дед Малфоя, как мы и думали. А Хагрид просто нашёл монстра и решил его приручить. Вот что, надо расспросить его обо всём.

— Кто ж нас пустит, — вздохнул Рон.

— Выберемся как-нибудь. Нападений уже неделю не было, может, на каникулах станет попроще. Гермиона?

— Конечно! — с энтузиазмом закивала она. Я, разумеется, собирался идти с ними. Мысль о том, чтобы вернуться домой на Рождество, даже не приходила мне в голову. Я должен был остаться с друзьями. Поэтому, помучившись совестью, я написал ещё одно письмо, на этот раз — мистеру Дженкинсу. Там я сказал, что сильно простыл, поэтому не могу уехать. И даже нарочно повозился в снегу, промёрз и получил от мадам Помфри порцию бодроперцового. Дым из ушей должен был подсказать всем шпионам, что я говорю правду. Хотя никакого ответа я не получил, с чистой совестью попросил декана внести меня в список тех, кто остаётся на каникулы в школе.

О том, что кто-то влез в спальню второго курса Гриффиндора, я узнал не сразу — Гарри и Рон так увлеклись вычислением виноватого, что забыли рассказать мне о пропаже дневника Тома Риддла. В итоге мы лишились дневника, зато поспел веритасерум. После долгих споров и обсуждений было решено, что маленький флакончик с прозрачным зельем заберу я — мне проще всего подлить что-нибудь Драко в напиток. Теперь днём и вечером я смотрел на Драко, прикидывал, мог ли он в самом деле открыть Тайную комнату, искал какие-нибудь признаки — и ничего не находил. Если только не считать признаком то, что Драко куда серьёзнее засел за учёбу и почти не тратил времени на зубоскальство.

Большой зал украсили к Рождеству. В школе, включая педагогов, осталось человек двадцать, поэтому вместо пяти разных столов в зале поставили один. За завтраком профессор Дамблдор улыбался всем и просил не стесняться, хотя, кажется, напрасно: для некоторых совместный обед с педагогами был тем ещё испытанием. Я уже принялся за яичницу, как услышал рядом робкое:

— Можно?

Джинни Уизли указывала на свободное место рядом со мной. Я кивнул, налил ей апельсинового сока и пожелал приятного аппетита.

— Я хотела тебя спросить… — начала Джинни, явно нервничая.

— Да?

— Про Гермиону. Тебе не кажется, что она… грустная?

Я нахмурился. Не считая того случая, когда я застал Гермиону плачущей в туалете, ничего особенного, кажется, не происходило. Она училась, как всегда, а незадолго до праздников даже как будто расслабилась — во всяком случае, ела, не поглядывая в свои записи.

— Почему ты так думаешь? — осторожно спросил я.

— Не знаю... Мы с ней общались в начале года, она разрешила спрашивать её про уроки и задания. А потом я заметила, что она почти не отвечает. То есть отвечает, но либо что-то пишет, либо думает о своём, глядя в камин.

— Боюсь, что-то писать — это нормальное состояние для Гермионы, — вздохнув, ответил я. — Но я присмотрюсь, спасибо, что сказала.

Джинни улыбнулась, покивала и спросила профессора Дамблдора, который всё поощрял учеников чувствовать себя свободно, не мешают ли ему колокольчики в бороде. Директор принялся серьёзно отвечать, поблёскивая глазами. А я задумался о Гермионе.

В том году и летом мы общались куда больше, правда. Мы прятались по углам вместе, болтали, шутили. Теперь Гермиона чаще предпочитала проводить время за учёбой. Не зря, конечно — её отметки, и до того очень высокие, сделались заоблачными. Даже Снейп редко ставил ей что-то ниже «выше ожидаемого», а несколько раз на её пергаменте мы видели выведенную резким почерком «П». Неужели тот их спор с Блейзом настолько сильно на неё повлиял? Может, она решила во что бы то ни стало доказать, что может учиться ещё лучше тех волшебников, с которыми занимаются дома?

Я твёрдо решил поговорить с Гермионой, по крайней мере, понять, что у неё на душе. Но, скажу сразу, не успел. Потому что после завтрака в тот день монстр напал на Джинни Уизли.

Декан собрал нас в гостиной — пятерых слизеринцев, оставшихся в замке на каникулы. Оглядел строгим взглядом и сообщил:

— Если нападения не прекратятся, совет попечителей будет вынужден закрыть школу. Я должен сообщить, что поиски учителей и приглашённых авроров не привели ни к каким результатам. Мы не знаем, кто стоит за нападениями и как именно он обездвиживает жертв. Если кто-то из вас знает хоть что-нибудь… — по очереди профессор посмотрел на меня и на Драко, — сообщите мне. В любой момент. Сегодня покидать гостиную вам запрещено. Завтра утром будет принято решение, как позволить вам дышать свежим воздухом, не подвергая риску нападений. На этом всё, — и, круто развернувшись и эффектно взмахнув полами мантии, он удалился.

Мы все молчали. Двое семикурсников покачали головами и ушли в спальню. Поднялся к себе единственный мрачный пятикурсник. Мы с Драко остались сидеть в гостиной вдвоём. Я опустил руку в карман и сжал пузырёк.

— Не, чтобы мне было жалко Уизли, — заметил Драко раздражённо. — Может, её родители займутся детьми, а не…

— А не? — уточнил я.

— Ты газет не читаешь?

— В школе — нет. Что случилось, Драко?

Вздохнув, он съехал вниз по спинке кресла и признался:

— Обыски. Летом отец был вынужден продать несколько артефактов, но министерские не успокаиваются. А инициатор — Артур Уизли. Хочешь ещё меня спросить, за что я их не люблю?!

— Извини, — тихо произнёс я. — Но ведь Джинни и Рон не виноваты в том, что у ваших родителей конфликт.

— Думаешь, младший Уизли, когда вырастет, проникнется к Малфоям внезапной любовью?

— Ну, если ты будешь его почаще оскорблять… — протянул я, и Драко слегка покраснел. Вот он — подходящий момент! Сейчас — или уже никогда! Со скуки мы поднялись в спальню. Я взял со столика стакан и сделал вид, что иду в ванную, наполнить его — мы договорились, что заклятие «агуаменти» пока будем применять только над раковиной. На полпути спросил:

— Пить хочешь?

— Давай, — кивнул Драко. Веритасерум не имел вкуса и запаха. Три капли растворились в воде, я протянул приятелю стакан, сделал пару глотков из своего. Драко выпил всё, залпом. Вдруг покраснел… И заговорил.

Сыворотка правды, если верить учебнику, заставляла человека отвечать на вопросы. Задать Драко вопрос я бы не смог при всём желании. Потому что он говорил, говорил, говорил без остановки и пауз.

— Драко!

—…замучили-с-этой-модредовой-комнатой-смотри-подожди-забыл-квиддич-не-знаю-зачем-вообще-собирался-мётлы-крутые-да-правда-отец-орал-когда-я-понимаешь-снег-выпал-да-заперли-какой-смысл-дома-эльфы-ёлку-поставили-не-хочу-просто-опять-поругаемся-из-за-мётел-а-я-просто-не-хочу-как-Поттер-в-лазарет-после-каждого…

— Драко!

Я заметался. Наколдовал чистой воды, но где там — напоить его бы не вышло, потому что он всё время говорил. Я вычленял отдельные мысли, какие-то смутные обрывки, жалобы, но не понимал, как их направить в нужное русло. А главное — как их остановить. Поднималась паника. Блейз и Гермиона что-то не то наварили в своём зелье, и вот результат! Нужно было что-то делать.

Драко продолжал бормотать, про комнату, про то, что он бы сам этого наследника задушил с удовольствием, потому что это не учёба получается, а ерунда какая-то. А я судорожно соображал. У меня не было антидота, а даже если бы ребята его сварили — пожалуй, я не рискнул бы его дать. Тогда что делать?!

Иди речь только обо мне, будь это всё целиком моя идея и моё воплощение, я бы уже бежал к декану. Но Блейз часто говорил об авторском почерке в зельях, и я опасался, что, если выложу неправильный веритасерум перед профессором, он сразу поймёт, кто его варил. Подставлять Блейза и Гермиону я не мог. Но что делать с Драко? Я даже не мог наложить на него заклятие молчания, потому что только один раз слышал его и ни разу не применял. Я замер.

Драко нужно отвести к профессору Снейпу, это очевидно. Но тот не должен узнать, кто сварил зелье. Кинувшись в ванную, я наполнил свой стакан водой, капнул туда одну каплю зелья, а остатки вылил раковину и смыл. Тщательно помыл флакончик и кинул к себе в чемодан, к другим точно таким же. Медленно выдохнул... и осушил стакан.

Мне досталось зелье в меньшей концентрации, но я почувствовал в ушах звон и желание немедленно заговорить. Обо всём. Единственное, что оставалось со мной — осознание себя под действием отравы. Поэтому я говорил о стенах, о полах и потолках. О тесном холодном замке, в котором так неуютно, особенно зимой. Я плохо видел и едва ли понимал, что происходит вокруг, но смог переключиться на тему того, что такая говорливость — это неправильно, и надо идти к профессору.

Я не слышал ответов Драко и с трудом нашёл его руку, потянув за собой. Так мы и вышли в гостиную. Постояли там, одновременно, но совершенно невпопад комментируя цвет огня в камине, положение русалок, температуру воды в озере и открытие Тайной комнаты. Пошатались — и я повёл нас к декану. Драко говорил про то, что он скучает по отцу, а я — про то, как ненавижу банки с заспиртованными тварями, и как хорошо, что их тут нет. Едва не сказал, что чую в кабинете женские духи, но вовремя перевёл взгляд на каминную решётку и принялся описывать её форму. А потом сильные пальцы зажали мне нос. Рот открылся сам собой, и на язык упала капля чего-то ужасающе кислого. Я машинально сглотнул — и выдохнул.

Всё прошло. Драко стоял рядом, дезориентированный, пошатывающийся. Профессор Снейп оглядывал нас строгим взглядом.

— Что произошло? — спросил он сухо.

— Я… выпил воды, — слабо сказал Драко. — И Берти выпил воды… Всё.

Я только покивал. В детстве я для себя открыл, что любая ложь даётся проще, если представлять себе всё так, словно это правда. Поэтому я тщательно воображал, как создаю воду заклинанием. Как мы пьём почти одновременно. Как я пытаюсь осознать, что случилось.

— Откуда вы взяли воду? — спросил декан, отводя от меня пристальный взгляд.

— Я наколдовал. Заклятие «Агуаменти».

— А стаканы?

— С тумбочки. Но… — я нахмурился, — я их не мыл, сэр. Что это было?

— Это, — процедил декан, — мистер Маунтбеттер-Виндзор, было действие «Болтушки для молчунов» — слабого раствора, который получается, если в технологии приготовления сыворотки правды допустить одну типичную ошибку. Или если сыворотка выветрится.

— Сэр, — напрягся Драко и помотал головой, — кто-то пытался напоить нас сывороткой правды? Зачем?

— Кому это нужно? — добавил я с искренним возмущением.

— Не сомневайтесь, — декан оскалился довольно-таки плотоядно, — я узнаю. И тот, кто это сделал, сильно пожалеет.

«Во всяком случае, — подумал я, оказавшись в спальне, — все следы мы давно замели». И никакого котла в туалете Плаксы Миртл уже не было. Я очень долго сохранял спокойствие... А потом, уже когда Драко уснул, вдруг сорвался, убежал в ванную и, наверное, полчаса рыдал, не в силах остановиться. Я сделал то, что должен быть сделать, но мне было жалко Драко, который пострадал ни за что — ведь, учитывая всю его болтовню, он не имел никакого отношения к открытию Тайной комнаты. При этом мне было жалко Блейза и остальных, которые лежал статуями в Больничном крыле. И себя — тоже жалко.

Утром профессор Снейп лично отвёл всех нас в Большой зал. Мы присоединились к общему столу и сразу поняли — что-то случилось. Кресло профессора Дамблдора, с золочёными поручнями и высокой, обитой красным бархатом спинкой, пустовало. Профессор МакГонагалл выглядела бледной. На Гарри, Рона и Гермиону просто было страшно смотреть — казалось, они не спали всю ночь. Едва увидев меня, Гарри сделал выразительный жест, который следовало трактовать как обещание позже всё рассказать. Я кивнул, а профессор МакГонагалл вздохнула и постучала столовым ножом по бокалу, привлекая внимание.

— Вчера вечером совет попечителей Хогвартса посчитал, что профессор Дамблдор не может контролировать ситуацию в школе. Временно он отстранён с поста директора, исполнение его обязанностей возложено на меня, — говорила она сухо и раздражённо. — Также Министерство Магии посчитало необходимым арестовать подозреваемого — Рубеуса Хагрида. Со своей стороны сообщу, что Министерство не предъявило хоть сколько-нибудь значимых доказательств его виновности. Вместе с преподавательским составом мы посчитали, что для вас будет безопасно провести два часа на улице. Остаться в замке на это время нельзя. После прогулки вы все вернётесь в Большой зал, откуда деканы проводят вас в гостиные факультетов.

Никто не шелохнулся и не сказал ни слова; лично мне кусок в горло не лез. Обычно само присутствие директора Дамблдора внушало уверенность, что всё как-нибудь разрешится. Без него же, казалось, Хогвартс опустел и лишился какой-то очень важной части своей защиты.

— Также я считаю необходимым добавить, — проговорила МакГонагалл всё тем же сухим тоном, — что, если у вас есть любые подозрения, опасения или идеи о том, кто стоит за нападениями, вы можете изложить их мне или своему декану. В любое время. Вам следует знать, что сейчас мы серьёзно размышляем о том, чтобы не забирать детей в школу в начале семестра, а наоборот, отправить вас всех по домам.

* * *

На улице было солнечно, светло; замок и окрестности укутались в сугробы. Мирная, рождественская картина... Но никто из нас и не вспомнил, что сегодня — канун Рождества. Перед выходом на нас на всех наложили лёгкие согревающие чары, поэтому, не боясь окоченеть, мы вчетвером устроились на берегу скованного льдом озера. Ребята переглянулись, и Гарри произнёс:

— Хагрид невиновен. Вчера, после нападения на Джинни, мы поняли, что невозможно сидеть сложа руки. Взяли мантию отца и выбрались из замка. Мы только начали говорить с Хагридом, как к нему пришли Дамблдор, Министр магии Фадж и Люциус Малфой. Фадж арестовал Хагрида, а Малфой…

— Заявил, что попечители подписали приказ об отстранении Дамблдора. Хагрид правильно сказал, они идиоты! — вмешался Рон.

— Прежде, чем уйти, Хагрид велел нам следовать за пауками. Мы подумали: какие пауки в такой мороз? Но, видимо, у нас в замке какие-то особые волшебные пауки, потому что они бодро бежали в сторону Запретного леса.

Дальнейшая история, на мой взгляд, больше напоминала фильм ужасов. Друзья нашли в лесу логово гигантских пауков-акромантулов. Их главарь, Арагог, рассказал, что Хагрид спас его, и заверил, что никогда не был Ужасом из Тайной комнаты, а самого Ужаса пауки боятся больше всего на свете. После чего добавил: Хагрида они не трогают, но не в силах зимой отказаться от свежей закуски, которая сама пришла в логово. Друзья кинулись прочь, но их окружали, и тогда Гермиона вызвала кольцо огня.

— Честно, я решил, что ты научилась колдовать Адское пламя! — со смесью восторга и трепета воскликнул Рон. — Я там видел головы собак и змей!

— Не говори глупостей, Рон, — отмахнулась не то, что бледная, а серая Гермиона. — Это был обычный огонь. Но он отпугнул пауков.

— В общем, мы выбрались, — закончил Гарри. Я видел: он рад, что его друг-великан не виноват. Потом я кратко пересказал события вчерашнего дня и происшествие с сывороткой правды.

— Тупик, — подытожил Гарри, и мы все замолчали. Гермиона смотрела на озеро, и по её щекам текли слёзы. Честное слово, мне самому хотелось плакать, но я с трудом держался. После паузы Гарри добавил:

— Арагог сказал, что прошлая жертва умерла в туалете. И мы подумали… Что, если она там осталась?

— Миртл? — удивился я. К сожалению, мы понятия не имели, как её расспросить, если учесть, что нас держали под постоянным наблюдением. После обеда нам разрешили поработать в библиотеке — домашние задания никто не отменял. Но расчёты по трансфигурации мне никак не давались: я вяло листал учебник и справочные пособия, постоянно отвлекаясь. Гермиона рядом сидела над толстой книжкой, но не читала её, а смотрела перед собой пустым взглядом и вдруг, не говоря ни слова, встала и вышла из библиотеки.

— Куда это она? — недоумённо спросил Рон, потому что нам всем сказали, что после окончания работы надо сообщить об этом мадам Пинс и дождаться декана.

— Может… — начал Гарри, а я опустил глаза на книгу, перед которой она сидела. Пробежал взглядом несколько абзацев. Поднялся наверх, к первому предложению статьи. И тихо охнул.

«…Из многих чудовищ и монстров, коих в наших землях встретить можно, не сыскать таинственнее и смертоноснее василиска, также ещё именуемого Королем Змей».

— Гарри… — пробормотал я слабо, — я знаю, почему ты слышишь его голос.

— Чей? — не понял Гарри, а потом заглянул мне через плечо, прочитал и посмотрел на меня круглыми глазами.

— «Особливо боятся василиска пауки», — шёпотом прочитал Рон. — Сходится! Или нет… Если у него такой смертоносный взгляд, почему никто не умер?

— Потому что, — понял Гарри, — никто не смотрел ему в глаза. Помните? Локонс пялился в пол, а там была разлита вода. Он увидел только отражение. Колин... Увидел змея через камеру. Блейз и Джастин… Чёрт, Блейз догадался о василиске, поэтому они заглянули за угол с помощью зеркала!

— А Джинни? — спросил Рон слабо.

— В отражении, в стекле. Она стояла и смотрела в окно. Где Гермиона?!

— Пошла допрашивать Миртл, — понял я. — И ничего нам не сказала, потому что мы бы захотели пойти с ней, а толпа всегда привлекает больше внимания.

— И что нам делать? — спросил Рон испуганно.

— К МакГонагалл, — решил Гарри. — Немедленно!

Я не думал, что в школе есть какая-то система оповещения, но в этот момент голос профессора МакГонагалл, казалось, донёсся прямо из стен:

— Всем ученикам оставаться на своих местах — в библиотеке или гостиных. Всем учителям немедленно собраться в учительской!

Я прикинул расстояние: от библиотеки до учительской — примерно половина замка, но мы должны были оказаться именно там! Возможно, во всей школе Гермиона была единственным человеком, кто, имея на руках факты, смог прийти к нужному выводу. Она нашла разгадку, но почему не рассказала нам?! Зачем полезла одна?

— Это ведь ещё одно нападение, да? — вдруг пробормотал Рон, и я увидел, что у него трясутся губы. Мы не говорили об этом, но понимали: прямо сейчас во всём замке, наверное, только один ученик бродил по коридорам без присмотра.

— Вот что, — решил Гарри, — не будем терять времени! — Он понизил голос, хотя нас всё равно никто не слышал и не видел — в огромной библиотеке было легко потеряться. — Мы с Роном пойдём и расспросим Плаксу Миртл. Ты, Берти, найди МакГонагалл и остальных, объясни им всё.

— Стой, — нахмурился Рон, — давай я к учительской? Берти… не стоит ходить одному.

— Ты о чистоте крови? — спросил я. — Блейз и Джинни, помнишь? Я пойду! Меня выслушают.

В прошлом году нам велели не лезть не в своё дело — и в итоге тёмный волшебник едва не вернул себе силу, завладев философским камнем. В этом году они не посмеют отвернуться. Гарри быстро огляделся, достал из сумки мантию-невидимку, и мы втроём скрылись под ней. Вот только, чтобы выйти из библиотеки, надо было пройти мимо поста мадам Пинс. Я понятия не имел, как выбралась Гермиона, но опасался, что открывшаяся дверь привлечёт лишнее внимание. Придержав друзей за рукава, я вытащил палочку, направил на одну из книг на стеллаже, прошептал: «Вингардиум Левиоса», и, едва книга взлетела, отпустил её. Раздался грохот. Мадам Пинс, пожилая строгая волшебница в синей мантии, подскочила и тут же принялась ругаться на хулиганов в библиотеке, а мы выскользнули в коридор.

— Оставьте мантию, — сказал я, выбираясь и вглядываясь в пустоту на том месте, где должна были стоять друзья. — Вам надо добраться до туалета, а мне… я буду рад встретить любого из педагогов. Говоря с Миртл, не торопитесь и не перебивайте, ладно? Если Гермиона уже окаменела… нам спешить некуда. Как поговорите с Миртл, ждите там же, в туалете.

— Удачи, — ответила мне пустота голосом Гарри и я, повернувшись к друзьям спиной, бросился бежать.

Замок стоял пустой, будто вымерший. Я нёсся так, словно за мной гнались два тролля разом, но всё равно дыхание сбивалось. Я среза́л путь, пробирался через узкие потайные ходы, захлёбывался воздухом. В боку кололо невыносимо, но я понимал, что не могу передохнуть. Дверь учительской была открыла настежь. Никого из учителей внутри не было. Я позволил себе несколько секунд передышки — и снова побежал, чувствуя, что каждый шаг отдаётся болью. Теперь я спешил в подземелья, к декану. Он сказал обращаться к нему в любой момент, что бы ни случилось. Вот, случилось. Я барабанил в дверь изо всех сил, невзирая на приличия. Мне не отвечали. Я понятия не имел, сколько прошло времени, оно смазалось, слилось в один бесконечный забег. Декана не было в кабинете, и я не знал, как найти его в этом огромном замке. Если только… «Больничное крыло!» — осенило меня. Если он не в кабинете, значит, в Больничном крыле, изучает окаменевших. Может, надеется найти разгадку, к которой недавно пришли мы с друзьями. Только что мне казалось, что больше никуда бежать я не в силах. Но новая цель освежила, и я побежал снова, сбивая ноги, потому что скорость была сейчас важнее. Я колотил в дверь, наверное, целую минуту, прежде чем мне открыли. И едва не расплакался от облегчения, потому что передо мной была не мадам Помфри, а декан Снейп.

— Проф…

— Мистер Маунтбеттен-Виндзор? — холодно спросил он. — Что вы здесь делаете? Кажется, вам надлежало оставаться в библиотеке.

— Профессор… — я, не выдержав, согнулся пополам, прижимая руки в боку.

— Дьябло! Северус, да ты садист! Альберт, ну-ка… — мягкие, но сильные руки приподняли мою голову, и я увидел миссис Морелли. — Медленный вдох носом. Выдох ртом. И выпрямитесь, так быстрее всё пройдёт!

Кое-как я сумел отдышаться и попробовал заговорить снова —только начал не с того:

— Гермиона!..

— Вы уже знаете? — перебила меня миссис Морелли.

— Её тоже превратили в камень?

— Боюсь, что нет. Как написал наследник Слизерина, «её скелет навечно останется в Тайной комнате». И, кажется, до сих пор никто не имеет понятия, где это место находится.

Меня охватил ужас. Ужас такой сильный, что на мгновение я лишился способности мыслить. Но потом, быстро выдохнув, взял себя в руки и напомнил сам себе: «Не мямлить. Докладывать по форме».

— Сэр, мэм! Вероятно, чудовище в Тайной комнате — это василиск. И у нас есть свидетель, который может описать нападение. Возможно, это поможет.

— О чём вы, мистер… — очень зло начал декан, но я, махнув рукой на субординацию, перебил его:

— Вы идёте или нет?

И они пошли. Оба, достав палочки. В коридоре возле туалета Плаксы Миртл на месте первой надписи появилась новая — те самые страшные слова, которые произнесла миссис Морелли. На полу валялись развороченные рыцарские доспехи. Из туалета доносились рыдания. Я открыл дверь, первым зашёл внутрь и осознал: ребята не дождались подмоги. Они тоже узнали, что Гермиону утащили в Тайную комнату, и поняли, что не могут просто стоять на месте. Там, где раньше были умывальники, зиял широкий зев трубы.

— Мисс Уоррен, — позвал я, — вы не видели, куда делись Гарри и Рон?

Вдруг они всё же пошли за подмогой? Вдруг им хватило благоразумия…

— О, — протянуло привидение девочки, — Гарри просил тебя дождаться и передать, что он нашёл Тайную комнату. И что они с Роном пойдут первыми. Они, — Миртл хихикнула, — слегка вооружились!

Пока мы говорили, профессор Снейп уже успел сунуть нос в трубу и теперь водил над ней палочкой. Он обернулся к нам.

— О, Северус, неужели ты думаешь, что я пропущу целого живого василиска? — неподражаемым тоном уточнила миссис Морелли. — Но, так и быть, я уступлю тебе право спуститься первым.

Я отошёл немного в сторону, поэтому, кажется, про меня забыли — во всяком случае, декан не рявкнул, чтобы я не мешался под ногами, а просто полез в трубу. Раздалось совершенно непедагогичное ругательство, а через несколько мгновений он добавил:

— Это отвратительно. Но безопасно.

Здравый смысл говорил, что нужно остаться здесь и подождать... Но разве я мог просто ждать, когда где-то там, внизу, мои друзья противостояли наследнику Слизерина и василиску?

От полёта по грязной и круто заворачивающейся трубе я заорал — ничего не сумел с собой поделать. Мне не разрешали кататься на общественных аттракционах, хотя я и видел их много раз, но, думаю, спуск напоминал какие-нибудь русские горки — и я решил, что никогда не хочу повторять ничего подобного. Когда я шлёпнулся на пол, усеянный мелкими, противно хрустящими косточками, оба взрослых уставились на меня с изумлением.

— Мистер… — начал декан, но я его торопливо перебил:

— Рядом с вами безопаснее, чем просто ждать здесь, сэр. Обещаю не мешаться!

Я читал по выражениям лиц: если бы только у них было лишнее время, они непременно отправили бы меня наверх. Но времени не оставалось: чем дольше Гарри, Рон и Гермиона находились в подземелье, тем меньше были шансы… Я запретил себе даже думать о том, что с ними могло случиться. Зубы стучали так громко, что, наверное, все это слышали — но справиться с дрожью я бы сейчас не сумел даже под угрозой какого-нибудь проклятия.

— Идите следом. И не вздумайте мешаться! — рыкнул декан, внимательно оглядываясь в свете яркого «люмоса». Мы находились в чём-то вроде стока — сюда сходилось несколько труб, все меньше той, из которой мы выбрались, и той, куда нам предстояло пройти. Основной проход нельзя было ни с чем перепутать: я не представлял, какого размера был василиск, но здесь даже Хагрид сумел бы пробраться, пусть и согнувшись. И это пугало.

Сводчатое, проложенное листами почерневшего металла подземелье пахло сыростью, плесенью и гнилью. Стены заросли илом, с них сочилась влага.

Отсветы от палочек то и дело отражались в красных крысиных глазах.

Гарри и Рон прошли здесь. Прошли, не боясь того, что ждёт их впереди, не стали ждать подмоги, потому что понимали — каждая минута промедления может стать для Гермионы фатальной. Я шёл, вздрагивая каждый раз, когда наступал на что-то, будь то камень, комок грязи или крысиный скелет, и думал: а я бы смог? Я бы пошёл? Один?

Гарри и Рон открыли все проходы. Возможно, пригодилась способность Гарри говорить на парселтанге — всё вокруг было декорировано змеями: они скалились со стен и с распахнутых, больше напоминающих люки дверей. Мы двигались по длинному глубокому тоннелю, расположенному, наверное, на много миль под замком, чуть ли не под озером, и напряжённо прислушивались — но до нас доносилось только отдалённое журчание воды. Наши шаги отдавались в тоннелях гулким эхом. В какой-то момент мы нашли на полу блестящие шлемы от рыцарских доспехов — они выглядели удивительно чисто, и я, неуместно, нервно хмыкнув, представил себе Гарри и Рона в этих вёдрах на головах. Последняя дверь была огромной — круглый люк, украшенный змеями с изумрудными глазами.

— Любое движение, любой лишний звук — зажмуривайтесь, — велел декан. — И стойте смирно.

Декан замер, а я быстро нагнулся, чтобы видеть хоть что-то, и забыл, как дышать. Тайная комната оказалась размером немного меньше Большого зала. В дальнем от входа конце стояла, возвышаясь до потолка, позеленевшая каменная статуя бородатого длинноволосого волшебника в просторной мантии. У ног статуи лежала маленькая (такая маленькая!) фигурка. Возле неё на колени упал Рон, приметный благодаря рыжим волосам, а над ним нависал незнакомый юноша. Но разглядеть их я едва ли сумел, потому что слева от них шло сражение: Гарри, вооружённый мечом, который наверняка увидел впервые в жизни, сдерживал натиск огромной змеи.

Или, точнее, не совсем змеи. Василиск был толще любого питона, с тёмной, почти чёрной шкурой, покрытой наростами, с каким-то нелепым, непропорционально-коротким хвостом и длинным гребнем, идущим от головы вниз до середины туловища. Голова размером с прикроватную тумбочку, с оскаленными длинными клыками, двигалась неуклюже. Я прижал руки ко рту, чтобы не завопить: Гарри рядом с тварью казался совсем крошечным, и всё-таки он сдерживал её, раз за разом взмахивая мечом прямо возле носа. Над ними кружила крупная птица с красным оперением. Присмотревшись, я понял, что она тоже помогла в битве — у василиска больше не было его смертоносных глаз. Не сговариваясь, декан и миссис Морелли взмахнули палочками, и змею отбросило назад. Между ней и Гарри вспыхнул полупрозрачный щит. Гарри обернулся, Рон вскрикнул — и кинулся к нам.

— Уизли… — начал декан.

— Это надо уничтожить. Срочно! — крикнул Рон и сунул Снейпу в руки дневник Тома Риддла.

— Нет! — закричал юноша, оборачиваясь к нам, наставил на декана палочку — но не произнёс заклинания.

— Он не может колдовать, это просто привидение! — торопливо сказал Рон. — Скорее!

Не говоря ни слова и продолжая удерживать за щитом беснующегося василиска, миссис Морелли кинулась к Гермионе. Снейп, отпихнув Рона в сторону, швырнул дневник на пол и взмахнул палочкой. Из её кончика вырвалась огненная плеть и впилась в дневник. Юноша закричал снова, на этот раз — от боли; палочка выпала из его рук и покатилась по полу, плюясь разноцветными искрами. Юноша будто растрескался, и из трещин хлынул ослепительный свет. Плеть, обвивающая дневник, обратилась в столб пламени. Юноша закричал в последний раз и рассыпался — не осталось даже пепла. А пламя ударило в потолок, и тот пошёл трещинами.

— Назад! — крикнул профессор. Я вдруг увидел на полу почти под ногами какую-то тряпку и осознал, что это Распределяющая Шляпа. Схватил ее, сам не знаю, зачем, а другой рукой вцепился в плечо Рона. Миссис Морелли левитировала Гермиону, постепенно приходящую в сознание. Гарри бежал к нам с мечом наперевес, подхватил палочку с пола — и вдруг обернулся. Трещины на потолке становились всё больше, поползли по статуе; хлынули первые, ещё слабые потоки воды. Щит, сдерживающий василиска, истаял, тварь зашипела, почувствовав свободу, но прямо перед её мордой упал кусок каменного потолка. Василиск, издав жалобный, совсем не подходящий рептилии стон, развернулся и нырнул куда-то в трубы.

А мы побежали прочь. Снова, в который раз за этот день — во всяком случае, для меня. Мы бежали, а за нами рушилась Тайная комната, и только заклинания взрослых сдерживали своды. А впереди, указывая путь и распространяя мягкий золотистый свет, летела чудесная птица — феникс.

* * *

В кабинете директора Дамблдора было тихо, только жужжали какие-то неведомые приборчики на изящных тонконогих подставках. В высокие окна светило мягкое закатное солнце. Мы все, перемазанные грязью и илом, стояли напротив директорского стола. С меча Гарри упала капля крови и с шипением разъела ковёр.

В присутствии директора никто не пытался суетиться, кричать или ругаться: Дамблдор будто распространял невидимую, но весьма ощутимую ауру спокойствия и несомненной уверенности в том, что ситуация под контролем. На столе перед ним лежал дневник Тома Риддла в чёрной кожаной обложке — весьма точная копия, которую декан создал заклинанием. В углу стояла, держась за сердце, профессор МакГонагалл. Она несколько раз делала такое странное движение, будто хотела обнять своих студентов, но не решалась, и в итоге спросила первой:

— Вы спасли мисс Грейнджер. Но как?!

Дамблдор сотворил нам всем удобные кресла. Гарри посмотрел на директора, осторожно поставил меч в угол, сел и заговорил. Он рассказывал о том, что мы все и так знали: о бесплотном голосе, о вылазке в Запретный лес, об общении с дневником Тома Риддла и о том, как Гермиона оставила нам подсказку — книгу, открытую на странице, посвящённой василискам. Потом он перешёл к тем событиям, которые я пропустил.

— Миртл сказала, что умерла, посмотрев в сторону раковины. Мы с Роном решили её изучить и увидели, что на одном из кранов выгравирована змея. Я обратился к ней на парселтанге, и проход открылся, — в этот момент Гарри слегка покраснел, но продолжил. — Мы ждали помощи. Но потом решили хотя бы попытаться найти Гермиону, потому что время шло, и…

— Я думаю, — веско заметил профессор Дамблдор, — что вы поступили верно, хотя и, пожалуй, безрассудно.

— Вам даже на пришло в голову, Поттер, что… — начал декан, но замолчал, поймав взгляд Дамблдора. Гарри дёрнул плечом и продолжил рассказ. О том, как в Тайной комнате они с Роном встретили Тома Риддла — хозяина дневника. Как Рон, не желая слушать разговоров, попытался проткнуть его алебардой, но оказалось, что Том — не более, чем призрак.

— Хотя палочку Гарри он смог удержать! — недовольно заметил Рон, как-то очень хитро уклонившись от закономерного вопроса — откуда там взялась алебарда. Я вспомнил несчастные рыцарские доспехи и с трудом сдержал неуместный смех.

— Северус! — мягко заметил директор, будто спохватившись. — Ведь теперь, когда стало известно, что в нападениях виноват василиск, вы легко приготовите лекарство. Миссис Морелли, если это допустимо, могу ли я попросить вас помочь коллеге?

— Это и в моих интересах, — улыбнулась она, тряхнув волосами. Почему-то одну её вся эта грязь только украшала, делая похожей на воительницу из кино. — Чем меньше Блейз пропустит, тем меньше мне с ним заниматься летом. Пойдёмте, Северус! К ужину я хочу обнять сына.

Я подумал, что директор специально их прогнал, просто сделал это так вот, любезно. В бабушкиной манере.

— Прости, Гарри, что я уменьшил твою аудиторию.

— Да ладно, — Гарри слегка улыбнулся. — Но я так и не понял, как дневник оказался у Гермионы…

Вместо ответа она тихо всхлипнула, и директор заметил:

— Мисс Грейнджер, если вы пожелаете рассказать эту историю только мне и профессору МакГонагалл…

— Нет, — быстро сказала Гермиона, нервно заламывая пальцы, — я не смогу это повторить дважды. Пусть ребята останутся. Пожалуйста! И… Профессор, я заслуживаю исключения!

— Мисс Грейнджер! — охнула профессор МакГонагалл. — Что вы говорите?

— Это правда, — дрогнувшим голосом продолжила она. — Потому что за нападениями стояла я. С самого начала… Если бы я только немного подумала!

— Прежде, чем вы продолжите, мисс Грейнджер, — заметил Дамблдор негромко, — я скажу, что не намерен вас исключать или как-то наказывать. Учитывайте это.

— Но… — воскликнула Гермиона. — Но я же…

— Обещаю. И ваш декан, разумеется, подтвердит мои слова.

— Конечно, мисс Грейнджер! — согласилась профессор МакГонагалл, которая так и продолжала стоять, хотя директор сотворил кресло и для неё.

— Я не сразу поняла, что это дневник, — собравшись с силами, заговорила Гермиона. — Как-то в начале года мы столкнулись с Джинни Уизли — не то она налетела на меня, не то я на неё… У меня разлились чернила, и несколько тетрадок оказались испорчены. Джинни считала, что она виновата, и подарила мне этот дневник. Сказала, что сама хотела вести в нём записи, но ей всё равно некогда из-за… — Гермиона слабо улыбнулась, — задания Альберта: он попросил её и Колина Криви пофотографировать замок. Сначала я думала, что это обычная тетрадка, записала туда несколько своих расчётов по трансфигурации и рецепт зелья, которое плохо получилось. И вдруг на соседней странице появились мои же расчёты, но с исправлениями и примечаниями. Я подумала, что это какая-то учебная тетрадь. Мне стало совестно, я решила, что такую ценную вещь надо вернуть хозяйке. Но…

— Не стоит винить себя за тягу к знаниям, мисс Грейнджер, — понятливо произнёс директор. — Вы решили попользоваться ей ещё немного?

— «Только пока не разберусь с зельеварением», — Гермиона нарочито язвительно процитировала сама себя и, шмыгнув носом, смахнула слёзы. — Потом — пока не пойму вот этот момент в трансфигурации. Потом — после того, как освою новые чары. Когда Том впервые написал мне, я уже не могла расстаться с дневником. Он оказался таким хорошим собеседником… Старшекурсник, увлечённый магическими науками... Он учил меня так, словно был моим личным наставником. Всё это время… Я не знала, что виновата в первом нападении, просто плохо помнила, что делала на Хэллоуин. Том сказал, это от переутомления... — Гермиона надолго замолчала, спрятав лицо в ладонях. Рон открыл было рот, но директор покачал головой. Я понимал его: надо дать подруге выговориться. — Даже когда я начала подозревать, что происходит, я не могла ничего рассказать: стоило мне открыть рот, как в голове туманилось. Я попыталась выбросить дневник, а потом сама же его и выкрала у Гарри из чемодана, потому что это было как… Директор, вы знаете, это было похоже на мамины рассказы о наркотической зависимости.

— Я понимаю вашу аналогию, мисс Грейнджер.

— Если бы я только сразу рассказала!..

— Но вы смогли дать друзьям подсказку.

— В Запретном лесу, когда на нас напали пауки, дневник был со мной. И я поняла, что он… Том не хотел, чтобы я пострадала. Я потеряла контроль над телом, только видела, как моя рука творит неизвестное мне заклинание. Это колдовство очень утомило Тома, и он слегка ослабил контроль. Я знала, что, если попробую заговорить, он меня остановит, поэтому оставила открытую книгу о василисках. И в этот момент он меня позвал. Больше я ничего не помню.

— Вам стоит знать, — сказал директор ласковым тоном, — что юноша по имени Том Риддл одурачивал и околдовывал людей куда старше вас. Вы сопротивлялись, вы сделали всё, что было в ваших силах.

— Кого ещё он околдовал? — прошептала Гермиона.

— Множество сильных ведьм и волшебников. Я помню этого студента под именем Том Риддл. Но миру он известен совсем под другим именем — Волдеморт.

Профессор МакГонагалл охнула, схватившись за грудь, Гермиона сгорбилась в кресле, и в кабинете воцарилось молчание. Феникс курлыкнул и перелетел на подлокотник кресла Гарри; тот принялся задумчиво поглаживать его по спине.

— Минерва, — произнёс директор, — мне кажется, мисс Грейнджер необходимо проводить в Больничное крыло. Также прошу вас организовать для неё встречу с родителями — они должны знать о произошедшем. И… — он улыбнулся, — как по мне, эта история заслуживает отличного пира. Не могли бы вы также поговорить с поварами?

— Разумеется, — ответила профессор МакГонагалл, слегка обнимая Гермиону за плечи. — Полагаю, вы разберётесь с Поттером, Уизли и Маунтбеттен-Виндзором?

— Несомненно, — строго ответил профессор Дамблдор и неожиданно подмигнул нам. Когда профессор МакГонагалл ушла, уведя с собой Гермиону, директор взял копию дневника и произнёс задумчиво:

— Что мне интересно, так это каким образом Волдеморт сумел околдовать мисс Грейнджер — ведь он, по моим сведениям, прячется сейчас в лесах Албании... Риддл всегда был талантливым учеником — я сам учил его здесь, пятьдесят лет назад. Окончив школу, он надолго исчез: скитался, всё глубже постигая тёмную магию, и подверг себя такому количеству чудовищных превращений, что, когда появился здесь снова, уже под новым именем — Волдеморт — его нельзя было узнать. Ничего не осталось общего между зловещим тёмным лордом и умным славным мальчуганом, старостой школы.

Директор отложил дневник и посмотрел на нас троих.

— Меня не было рядом, чтобы помочь и защитить вас, — сказал он негромко, с глубокой печалью в голосе. — Если посчитать, сколько правил вы нарушили, наберётся достаточно для исключения, — вдруг усмехнулся директор и рассмеялся, глядя на наши ошарашенные лица. — Впрочем, вместо этого мне не остаётся ничего другого, кроме как выдать вам троим специальные награды за заслуги перед школой. И, пожалуй… по сто пятьдесят баллов каждому?

Не знаю, как я, а Рон стремительно покраснел, да и Гарри выглядел смущённым.

— А теперь, мистер Уизли, могу я попросить вас о небольшой помощи?

Рон быстро закивал.

— Пожалуйста, дойдите до совятни, попросите любую из школьных сов отправить вот это письмо в Азкабан. Хагрид, несомненно, оправдан, и ему бы лучше успеть на пир.

— Да, сэр! — счастливо отозвался Рон и быстро вышел из кабинета. А пристальный взгляд голубых глаз профессора Дамблдора сфокусировался на мне.

— Должен признаться вам, мистер Маунтбеттен-Виндзор, когда в школу поступил принц, да ещё и попал на факультет Слизерин, я решил, что мы приобрели очередного изнеженного аристократа, и боялся, что окружение быстро испортит вас. Я ошибался. А со мной это, поверьте, происходит нечасто, — он слегка улыбнулся в усы, — и, к сожалению, чаще всего мои ошибки обходятся дорого. Сегодня вы спасли своим друзьям жизнь — не в гриффиндорском стиле, нет, но вы привели помощь тогда, когда она была больше всего нужна. Когда ваши друзья отчаялись, и даже Фоукс, — директор указал на феникса, — не в силах был подарить им надежду.

— Никогда я ещё не был так рад Снейпу, — улыбнулся Гарри.

— Профессору Снейпу, — корректно поправил его директор. — О, точно, как я и ожидал!

За дверью раздался громкий звук — будто кто-то взорвал там хлопушку. Постучали, дверь открылась, и в кабинет вошли двое. Если бы я не видел их своими глазами, то ни за что не поверил бы, что два настолько разных существа могут оказаться где-то вместе. Первого я узнал сразу: высокий волшебник с платиново-белыми волосами, завязанными в низкий хвост, был одет в изумрудно-зелёную, отделанную драгоценными камнями, мантию с шёлковым кантом. В руках он держал элегантную прогулочную трость с серебряным набалдашником в виде змеиной головы. Если скинуть ему двадцать лет и убрать всю эту напыщенность, будет вылитый Драко. За ним семенило крошечное жалкое существо в грязной наволочке. Присмотревшись, я узнал и его: у него были похожие на крылья летучей мыши уши, сухая морщинистая кожа, и огромные, размером с теннисные мячики, глаза.

— Добрый вечер, Люциус, — произнёс Дамблдор самым светским тоном. Лицо старшего Малфоя перекосилось от бешенства, которые он даже не пытался скрыть.

— Значит, вы вернулись! — прорычал он, пересекая кабинет и нависая над столом. — Попечительский совет вас отстранил, но вы пренебрегли его мнением и сочли возможным вернуться в Хогвартс!

— Спешу известить вас, Люциус, — улыбнулся директор, — что ко мне обратилось одиннадцать членов совета — все, кроме вас. Узнав, что пострадала дочь Артура Уизли, а почти сразу после этого прямо из школы похитили магглорождённую ученицу, совет решил, что лучше меня директора в нынешние времена не найти. И вот что странно: некоторые члены совета намекали, что их согласие на мою отставку было получено, хм... не совсем корректным путём. Кое-кто даже намекал на заклятия, которыми угрожали их семьям.

Люциус Малфой побледнел, и его глаза превратились в щёлки.

— И что, вы прекратили нападения? — с едкой издёвкой уточнил он. — Преступник пойман?

— Несомненно, — кивнул Дамблдор.

— И кто он?

— Знакомый нам злодей — лорд Волдеморт. Только в этот раз он действовал чужими руками, используя вот такой предмет, — директор поднял со стола копию дневника. — Знаете, что любопытнее всего, Люциус? Если бы не удивительное стечение обстоятельств, под действием чар этого дневника оказалась бы Джинни Уизли. Какое удобное совпадение, не правда ли? Уизли — одна из самых известных чистокровных семей в Британии, Артур — автор закона о защите магглов, и его дочь истребляет полукровок. Какой был бы скандал! Большая удача, что удалось этого избежать.

— Действительно, удача! — прошипел Малфой. А я все смотрел на него: в рассказах Драко он был чуть ли не идеалом во плоти, но я видел только неприятного человека, потрёпанного жизнью, но слишком уж молодящегося. Все его шелка и кольца не могли скрыть отвратительных манер и мелочной натуры. Он не обращал внимания на нас и смотрел только на директора, а я думал о том, что однажды нам придётся познакомиться — даже если мне этого очень сильно не хотелось.

— Мистер Малфой, — вдруг спросил Гарри, вставая из кресла, — а вы не знаете, как к Джинни попал этот дневник?

— Откуда мне знать, где эта паршивка его взяла!

— Да ведь это вы ей его подсунули! — резко возразил Гарри. — Во «Флориш и Блоттс». Я помню, вы взяли у неё из котла учебник по трансфигурации, а потом положили обратно. Вместе с дневником. Будете спорить?

Малфой стиснул побелевшие пальцы на трости и прошипел:

— Попробуй, докажи это!

— О, разумеется, — вмешался Дамблдор, улыбнувшись Гарри, — доказать этого никто не сможет. И всё же, Люциус, предупреждаю: не раздавайте направо и налево вещи Волдеморта. Если ещё хоть одна попадёт в невинные руки, — не сомневайтесь, Артур Уизли докажет, что это ваша вина.

Люциусу Малфою не хватило смелости даже попрощаться. Он вышел из кабинета, бросив лишь:

— Идём, Добби!

А Гарри, указав на поддельный дневник, торопливо спросил:

— Можно, я возьму это?

— Конечно, Гарри, — согласился директор, и Гарри схватил дневник и выбежал.

— Как мистер Малфой оказался возле кабинета? — спросил я.

— О, боюсь, мы только что нашли значительный пробел в системе безопасности Хогвартса. Разумеется, за лето мы его устраним. Видите ли, мистер Маунтбеттен-Виндзор, волшебники редко принимают во внимание возможности домовых эльфов.

— Это рабство, много сотен лет назад запрещённое на территории Великобритании, — заметил я.

— Знаете, в чём главная проблема борьбы с рабством? Нужно работать не только с хозяевами, но и с теми, кто никогда не умел самостоятельно мыслить. Наше поколение не справилось с этой задачей.

— Вы считаете, что наше справится, сэр?

— Кто знает, — хитро усмехнулся Дамблдор, — кто знает!

В коридоре загрохотало. Я вскочил первым. Директор отстал буквально на мгновение и опередил меня, выбегая из кабинета. Сбежав по винтовой лестнице, мы увидели, что мистер Малфой лежит на полу, запутавшись в своей длинной мантии, а рядом с Гарри стоит, гордо расправив уши, домовой эльф Добби. Мы не слышали, о чём говорили эти двое, но Добби крепко обнял Гарри за ноги и с громким хлопком исчез. А Гарри обернулся и подошёл к нам, довольно улыбаясь. Он взглянул на Дамблдора, и я сообразил, что нужно найти предлог оставить их наедине. Я решил, что визит в Больничное крыло как раз подойдёт.

Закутавшись в зимние мантии, мы с Блейзом, Гарри и Роном сидели на поваленном дереве на опушке Запретного леса. Из хижины лесника Хагрида валил серый дым. Старшие курсы Рейвенкло катались по льду озера на волшебных коньках, выписывая сложные пируэты. На другом берегу Гриффиндор под предводительством Фреда и Джорджа Уизли возводил ледяную крепость. Джинни и Колин Криви носились вокруг — несмотря на потерю камеры, они находили, чем развлечься.

Гермионы с нами не было — она стояла в стороне, там, где никто не смог бы с ней заговорить, и смотрела на горы вдалеке.

— Вы медленные и тупые, — со вздохом сообщил Блейз. — Змееуст. Змея. Как можно было не догадаться?

— Это просто ты слишком умный, — заметил я. — И образованный.

— Ладно, эти, — но ты, Уизли? Ты про василиска в жизни не слышал, что ли?!

— Откуда бы? — буркнул Рон.

— Оттуда! Считалочка же: «Я тяну змею за хвост»…

— Ваши слизеринские штучки!

И они принялись спорить, какая считалочка популярнее — про змею с длинным хвостом или про рычащего льва. Гарри выразительно посмотрел на меня и кивнул в сторону Гермионы. Я нахмурился. Гарри кивнул снова, и я сдался. Он был прав — я должен был хотя бы попытаться.

— Я знала, что они пошлют тебя, Берти, — ровно заметила Гермиона, когда я остановился рядом с ней возле спуска к озеру. — И я не буду тебя прогонять.

— Приятно слышать. Вообще-то, я просто хотел спросить…

— Лучше не надо, правда, — она нахохлилась, втягивая голову в плечи, становясь совсем маленькой и очень несчастной. — Я думаю… Всё это время, несколько месяцев я была одержима дневником. Я помню, как писала в него, писала и писала, не могла перестать. И никто не заметил.

— Это наша вина. Всех нас…

Гермиона хмыкнула и возразила:

— Как раз нет. Я об этом и думала. Если бы кто-то другой, — кто угодно из вас вдруг зарылся в книги, — мы бы это заметили. Но я? Что может быть удивительнее, чем зрелище, как Грейнджер что-то учит на переменах? И в спальне перед отбоем. И после отбоя — тоже. За завтраком и на праздничном пиру… — её голос становился всё тоньше, в нём слышались истеричные нотки, и я понятия не имел, как её успокоить, и нужно ли. — Я всю жизнь только и делаю, что учусь. А знаешь, зачем? Чтобы получать отличные оценки и быть лучше всех! Если бы я умерла там, в Тайной комнате, все бы просто сказали… — нос Гермионы покраснел, и в глазах заблестели слёзы. — «Какая хорошая была девочка, отличница!» Это всё, чем бы я запомнилась. Я…

Сколько лет прошло, а я по-прежнему ненавижу, когда девчонки плачут. Просто не понимаю, что с этим делать! И в тот момент тоже не понимал — только достал чистый платок, в который Гермиона и вцепилась.

— Ты знаешь, — произнесла она, слегка успокоившись, — нам в конце года надо выбрать дополнительные предметы для дальнейшего изучения. И я… — она хихикнула совсем уж нервно, — думала, что надо взять все. Все! Вот зачем, а?

Я не знал, что ответить, поэтому просто спрятал руки в карманы и посмотрел на крепкий серо-голубой лёд. Гермиона тоже отвела взгляд, вдохнула, предложила:

— Пойдём? — и кивнула в сторону притихших ребят.

* * *

Как спокойно было в Хогвартсе без запретных коридоров, философских камней, загадочных чудовищ и тайных комнат! Мы ходили на уроки и встречи Дуэльного клуба (Гарри и Рону нравилось участвовать, Блейз под звуки заклинаний любил делать домашние задания, а мы с Гермионой в основном болели за своих). Отдельной радостью стало решение профессора Локхарта не возвращаться к преподаванию. Собственно, мы даже не видели, как он уезжает, — или, словами Рона, «делает ноги». Честно говоря, я ожидал, что Гермиона будет грустить или защищать его, но она только заметила мрачно:

— Туда ему и дорога. Самозванец!

— Самозванец? — удивился Гарри. — Ты же в него влюблена была?

— Была, — ещё более мрачно заметила Гермиона и резко сменила тему. Не знаю, как остальные, а я догадался — на истинную сущность Локхарта ей раскрыл глаза Том Риддл из дневника. Ещё какое-то время мы гадали, как бы вывести бывшего профессора на чистую воду. Было очевидно, что никакой он не герой и не спаситель несчастных и обездоленных, но как это доказать? Мы не придумали. Во всяком случае, профессор Флитвик в роли преподавателя нас всех устраивал куда больше. Правда, было очевидно, что это экстренная мера — он заметно похудел, сделался более раздражительным и честно признавался, что слишком стар для таких нагрузок.

В первую неделю февраля произошло удивительное для меня событие: за завтраком во время обычного прилета почты крупная пёстрая сова села рядом со мной. Протянула лапку, ухнула и улетела, едва я отвязал толстый конверт. У меня сердце забилось чаще и задрожали руки. Торопливо схватив столовый нож, я вскрыл конверт и достал оттуда целых четыре письма — несметное богатство для того, кто не общался с родными уже полгода! Извинившись перед соседями, я встал из-за стола, пробрался в нашу с Гарри любимую оконную нишу, скрытую за рыцарскими доспехами, устроился там и погрузился в чтение.

«Вот это болван твой мистер Дженкинс!» — такими словами вместо всех приветствий начиналось письмо от дедушки. Так я узнал, что мои письма потерялись в корреспонденции Его Высочества принца Филиппа. Но больше, конечно, этого не произойдёт — Дженкинс обещал передавать письма лично в руки. Дедушка благодарил за фотографии, хотя и признавался, что для него они неподвижные. Но всё равно посмотреть на привидение, которое вылетает из классной доски, было занятно. Я не упомянул историю с Тайной комнатой, чтобы не волновать дедушку, поэтому он ничего не сказал о наших сомнительных приключениях. Зато похвалил меня за попытку сбить спесь с Драко, заметив: «Даже я не сказал бы лучше!»

Письмо от Анны было в два раза длиннее. Она тоже видела фотографии неподвижными, но её восхитил и замок, и лестницы, и привидения, а особенно — Запретный лес. Ещё Анна рассказывала о своей учёбе и ежедневных делах. Читая её письмо, написанное ровным каллиграфическим почерком, я будто бы разговаривал с ней и слышал её голос. Третье письмо было от родителей. Довольно формальное, в отцовском стиле: долгие приветствия, пожелания, вопросы об успехах в учёбе и надежды, что моё здоровье в порядке.

А вот четвёртое было интереснее всех. Написал его сам мистер Дженкинс. У него оказался жёсткий, почти квадратный почерк и сухая манера излагать мысли.

«Приветствую вас, Ваше Высочество, и желаю вам благополучия, здоровья и проч. С радостью сообщаю, что канал для обмена корреспонденцией полностью налажен. Теперь вы можете не только писать своим родным и мне, но и получать незамедлительные, насколько позволяют обстоятельства и график работы членов вашей семьи, ответы. По этому каналу до меня дошли слухи о событиях, имевших место в замке с октября по конец декабря. Также мне известно, что вы имели непосредственное отношение к этим событиям. Если это допустимо, я прошу вас сообщить мне подробности. С глубоким уважением и проч. Дж.»

Вот и всё письмо. Я хорошо помню свои мысли в момент прочтения. Я подумал: а ведь это первый раз, когда мистер Дженкинс знает меньше меня. Очевидно, его шпионы сообщили о нападениях, но рассказать, как именно они прекратились, не смогли. Я долго думал над ответом. Мистер Дженкинс мне не нравился, и копошилась в голове недостойная мысль отказаться: пообещать, что подробности расскажу при встрече, и заставить его мучится неизвестностью. Но потом я взял себя в руки. Да, лично как человек мистер Дженкинс мне не нравился, но он служил Короне и делал то, что может и что должен в интересах моей страны. Поэтому, преодолевая раздражение, я всё же написал ему, на трёх листах изложив целиком всю историю Тайной комнаты. Единственное, я не назвал имя Гермионы — честно признался, что не желаю привлекать внимание к главной жертве обстоятельств, поскольку считаю это неэтичным.

Дженкинс ответил благодарностью. С тех пор и вплоть до середины пятого курса я поддерживал с неволшебным миром регулярную переписку. О событиях, которые вынудили меня прекратить её, я расскажу в своё время. Пожалуй, я описал почти все действительно значимые события второго года учёбы в Хогвартсе. Но, если читатель позволит, я упомяну ещё три эпизода, может, не настолько масштабных, но важных лично для меня.

* * *

В Хогвартсе отмечали Пасху, и в честь неё давали недельные каникулы. Правда, на праздничном пиру не было ни традиционного ягнёнка, ни крестовых булочек, разве что в подарок родители присылали детям шоколадные яйца. Из любопытства я спросил у Драко, который раздал по яйцу нам всем, что это за праздник. Он пожал плечами и ответил:

— Старый какой-то, отмечаем наступление весны.

Ещё популярной была версия с днём рождения Мерлина. Я и ещё несколько магглорождённых учеников попытались объяснить, в чём настоящая суть Пасхи, но от нас в основном отмахивались: волшебники очень мало понимали в религии. Зато на пасхальных каникулах всех второкурсников озадачили сложным выбором — нужно было определить, какие дополнительные предметы будешь изучать в следующем году. Всего в Хогвартсе изучалось двенадцать предметов, но реально в расписание влезло бы максимум десять, поэтому мы с ребятами целую неделю напряжённо размышляли. Блейз и Рон советовались с родителями. Я тоже написал дедушке, но, честно говоря, его ответ не очень-то помог. Он просто написал поверх моего письма со списком предметов:

«Арифмантика — я от цифр в основном сплю.

Маггловедение — да ты и так про нас всё знаешь.

Прорицание — что может быть полезнее, чем предсказать, какую руку сломаешь в завтрашний гололёд?

Древние руны — оставь замшелым пням.

Уход за магическими существами — если у вас там есть волшебные кони, твоя бабушка будет в восторге».

— Мама сказала, — заметил Блейз, когда мы, выбравшись на улицу, где уже вовсю буйствовала весна, в очередной раз уткнулись в список с предметами, — что для прорицаний нужен талант или хотя бы сильная интуиция. Ты, Берти, точно не идёшь на уход за магическими существами.

— Почему? — удивился Гарри. Блейз хмыкнул:

— Потому что ты его не видел на гербологии. Берти, если тебя тошнит от драконьего навоза в виде удобрений, существа тебе не понравятся.

— Мне, наверное, тоже, — вздохнула Гермиона, и мы решительно вычеркнули этот предмет из списка.

— А я возьму, — решил Рон. — Всё лучше, чем пылью дышать. И Чарли говорил, это были самые клёвые уроки в его жизни.

— Я тоже возьму, — поддержал его Гарри. — Будущее видеть интересно, конечно…

— Очень! — согласился я с энтузиазмом. Почему-то из всего списка именно прорицания меня увлекали больше всего. Дедушка, конечно, пошутил. Но, в самом деле, разве это не полезно — уметь заглядывать в будущее? Я поставил галочку напротив прорицаний.

— Это, конечно, интересно, — протянула Гермиона. — Но, как по мне, очень уж… ненадёжно. Я не хочу думать, что будущее предопределено. А если так, то любое предсказание — это всего лишь один вариант развития событий.

— Знать один вариант — лучше, чем не знать ни одного, — возразил я и продолжил решительно. — Не понравится один — можно посмотреть, какие есть ещё. И я беру древние руны. Дедушка будет смеяться, но…

— Но мы все знаем, что тебе чем древнее, тем увлекательнее, да-да, — ткнул меня в плечо Блейз.

— Тебе, Рон, — заметила Гермиона, — пойдёт на пользу маггловедение. Перестанешь называть телефон «фелетоном». И тебе, Блейз, тоже.

— Мать убьёт. Не любит она магглов.

— Я тоже возьму маггловедение, — неожиданно решил я.

— Тебе-то зачем? — удивился Гарри.

— Во-первых, я тоже плохо знаю мир обычных людей. А во-вторых… — что там «во-вторых», я не знал. Просто чувствовал, что этот предмет пойдёт мне на пользу — куда больше, чем волшебная математика. Как будто мне на летних каникулах не хватало дробей!

— Итого, — подвёл Гарри итог наших многодневных страданий, — никто не останется один. Мы с Роном идём на уход за магическими существами. Дальше… — он сверился со списками, — вы все, кроме меня, отправляетесь на маггловедение, с чем я вас и поздравляю. Лично мне магглов более чем хватает летом. Берти и Гермиона собираются покрыться пылью, копаясь в переводах древних рун, а Блейз и Гермиона намерены сломать себе мозги на арифмантике. В то время как… — он снова заглянул в списки, — мы с Берти будем вглядываться в тайны будущего. Всё верно?

— Я подумаю насчёт рун, — сказал Блейз. — Может, возьму. Но это скука, поверьте мне.

В общем, мы сдали списки деканам и успокоились даже едва ли не раньше всех остальных. Вот Драко тянул до самого конца каникул, пытаясь понять, как вместить в расписание все пять предметов сразу. Ну, может, четыре — маггловедение вызывало у него лишь презрительную ухмылку.

* * *

После каникул началась пора подготовки к экзаменам. В прошлом году Гермиона едва не свела нас всех с ума, требуя садиться за учебники, а в этом — сама предлагала отвлечься, прогуляться к озеру, покормить хлебом гигантского кальмара или поиграть в догонялки на опушке леса.

— У нас Грейнджер сломалась? — спросил как-то раз Блейз.

— Похоже на то, — протянул Рон недоумевающим тоном.

— А мне всё понятно, — пожал плечами Гарри. — Её после Риддла от образа идеального ученика тошнит. А кого бы не тошнило, а? Отвалите!

И, как ни странно, они действительно отвалили, что совершенно не помешало нам всем достойно выступить на экзаменах. Последними мы сдали зелья и, освободившись, кинулись на улицу — там было жарко, солнечно и просто прекрасно. Мы валялись на траве, Гарри и Блейз затеяли бессмысленный, но очень суровый спор о том, похоже ли самое большое облако на улитку или на коня. Я, как ни старался, видел только китайского дракона, но предпочёл об этом не говорить. А Гермиона внезапно заметила:

— Я всё думаю про директора Дамблдора.

— М? — переспросил Гарри и добавил, обращаясь к Блейзу: — Откуда у улитки ноги, а?

— На кого он похож… — продолжила Гермиона.

— Я тоже об этом думал, — согласился я, пока мой китайский дракон постепенно превращался в улыбающуюся рыбу.

— Ну, и на кого? — поторопил нас Рон, который сидел под деревом и гонял крупного майского жука по древку волшебной палочки.

— На Гэндальфа, — сказал я.

— На королеву, — одновременно со мной ответила Гермиона, и мы рассмеялись. — Ладно, — согласилась Гермиона, — и на Гэндальфа тоже.

— Королеву я знаю, — протянул Блейз, — а кто такой этот ваш Гэндальф?

Мы с Гарри и Гермионой переглянулись обречённо и хором вздохнули.

— Знаменитый маггл? — предположил Рон.

— Они не читали! — подытожила Гермиона. — То есть, понимаете, они вообще никогда не… Господи, они даже не знают про Саурона! Я подарю вам по экземпляру «Властелина колец»!

— Я тоже хочу! — буркнул Гарри. — Мне только «Хоббит» попадался.

— Так и быть. Но, вообще, если подумать, — продолжила Гермиона, — они действительно похожи. Разве что Гэндальф к Одинокой горе сам пошёл и с Братством в путь отправился, а директор, хм… предпочитает оставаться в кабинете.

— С другой стороны, — возразил я, — кольцо он не взял.

— Это потому, что кольцо могло на него повлиять! А одержимый идеей всевластия хоббит всё же менее опасен.

— А у нас что вместо кольца? — фыркнул Гарри. — Что? Я не читал целиком, только отрывки, когда в гостях у одной соседки был. Она с собой книгу не дала, но полистать разрешила.

— А у нас — твой шрам, Гарри, — развеселился я.

— Гарри, если тебе захочется гладить себя по лбу и шептать «моя пре-е-елесть», пожалуйста, дай нам знать, — добавила Гермиона и звонко расхохоталась. Блейз и Рон смотрели так, словно сомневались в нашем душевном здравии, а мы все трое смеялись и никак не могли остановиться.

* * *

Нам объявили результаты экзаменов. Я остался на прежнем уровне, Гермиона получила свои «превосходно», но никаких рекордов не побила. Гарри и Рон справились удовлетворительно, а Блейз — блестяще. Лучшим учеником курса стал Драко. На последнем матче по квиддичу Гарри обошёл соперника из Рейвенкло и принёс факультету кубок. А вот больше всего баллов в этом году снова набрал Слизерин. И в этот раз на пиру по случаю окончания учебного года не начисляли дополнительных очков. В гостиной устроили бурный праздник, который декан разогнал только под утро, да и то — не очень грозно.

Отдельной радостью для меня стал вердикт мадам Помфри: мой нестабильный рост пришёл в норму, организм окреп, и теперь куда меньше шансов, что у меня от перенапряжения пойдёт носом кровь. Кроме того, я вытянулся на целых четыре сантиметра, чем в тайне страшно гордился.

Когда утром в последний день мы складывали вещи, как-то так вышло, что мы остались с Драко наедине. Он защёлкнул замок на чемодане и заметил:

— Я знаю, что ты подлил мне веритасерум.

Я промолчал.

— Вернее, то, что должно было быть веритасерумом. Готов спорить, что начал варить Блейз, а закончила Грейнджер. У вас больше никому на это мозгов бы не хватило.

— Если ты так считаешь, — ответил я как можно более спокойно, стараясь не обращать внимание на то, как скрутило желудок, — почему не пошёл к декану?

— Потому что я понимаю, зачем ты это сделал. И я сам не уверен, что не начал бы подливать запрещённые зелья, если бы моих друзей превратили в камень. Я злюсь. Но понимаю.

Мы оба не смотрели друг на друга. Драко теребил носовой платок, я в пятый раз складывал джемпер.

— И я рад, кстати. Что никто не погиб. Отец в ярости, но…

— Я не знаю, как можно желать смерти детям, когда ты взрослый, — произнёс я, поняв, что пауза Драко становится бесконечной. — Да и когда ребёнок, тоже. Не хочу, чтобы кто-то умер.

— Я тоже.

На этом мы и разошлись. А потом снова был поезд, планы на лето, долгие прощания, обещания звонить и писать. И барьер, который отделял волшебный мир от обычного. Проходя через него, я впервые усомнился: а какой из этих миров мой?

Я даже не успел поздороваться, как Гермиона торопливо спросила в трубку:

— Берти, что ты знаешь о судьбе китов?

— Кого? — переспросил я, решив, что ослышался из-за помех на линии.

— Китов, Берти! Голубых китов, полосатиков, косаток, белух и многих других! Берти, это же просто ужасно! Только 50 стран подписали мораторий на отлов китов, и то — с оговорками! До сих пор действуют варварские квоты, согласно которым ловят тысячи китов ежегодно! Одна Гренландия за прошлый год убила тысячу восемьсот восемьдесят шесть китов. И это только официальные цифры, без учёта деятельности браконьеров! А белух и нарвалов истребляют и вовсе бессчётно!

— Гермиона… какие киты? — у меня голова шла кругом. Подруга тяжело вздохнула:

— Голубые. Серые. Полосатики. Косатки. Белухи. Нарвалы. Киты-лоцманы. ВСЕ КИТЫ, Берти! Прямо сейчас, пока мы разговариваем с тобой, где-то умирают десятки китов! Их вытаскивают гарпунами, они падают на палубы китобойных судов и молчаливо молят о пощаде, но их не слышат и продолжают убивать. Прямо сейчас, понимаешь?!

Я ещё до конца не понимал, но на глаза наворачивались слёзы. Одно дело — слышать где-то там что-то про китобойный промысел и точно знать, что в Британии он запрещён. И совсем другое — представлять чудовищные мучения добрых гигантов, которые не хотят никому навредить. И которых вылавливают из морей и океанов, из их домов, и ради чего?

— Это ужасно, — постыдно хлюпнув носом, согласился я, и Гермиона тут же сбавила обороты:

— Ты расстроен, Берти? Прости! Хотя я тоже плакала, это нормально. Но я думаю, что наше сочувствие делу не поможет.

— А что поможет? — я напоминал себе, что мне уже почти тринадцать лет, и реветь в обнимку с телефонной трубкой совсем-совсем не положено.

— Действия! Я хочу провести у себя в городе акцию в защиту китов. Чем больше людей узнает о проблеме, тем больше надежды, что ситуацию удастся изменить. Конечно, идея топить браконьерские суда мне тоже нравится, но я пока не совсем разобралась в том, насколько это законно. Поэтому начнём с малого, да?

— Да… — неуверенно протянул я.

— Ты мне поможешь? Я все организую, у нас есть экологическое общество, которое считает мою инициативу отличным примером вовлечения молодёжи в общественные дела. Но я думаю, что твоё присутствие придаст нашей акции более официальный характер, о нас напишут в СМИ!

Я честно признался, что сам не могу решать такие вопросы — но дал клятвенное обещание попытаться что-нибудь придумать.

Это лето началось уже стандартной встречей с мистером Дженкинсом. Он поблагодарил меня за рассказ о событиях в Тайной комнате и спросил, как мне показалось, осторожно выбирая выражения:

— Что заставило вас, Ваше Высочество, лично спуститься в логово василиска? Как я понимаю, вы уже знали о том, что эта тварь невероятно опасна.

— А вы считаете, — уточнил я, — что мне следовало ждать наверху? Пока мои друзья рискуют жизнями? Почему вы улыбаетесь, мистер Дженкинс, я сказал что-то смешное?

— Ни в коем случае, Ваше Высочество, — тут же заверил он меня. — Однако мне пришла в голову неуместная мысли о том, что вы совершенно не похожи на своего отца. Зато в ваших интонациях отчётливо слышится голос его высочества герцога Эдинбургского.

Я нахмурился и признался:

— Не знаю, хотели вы меня похвалить или оскорбить, но…

— Это констатация факта, Ваше Высочество. И только время покажет, на пользу нам ваша отвага или во вред. Боюсь, в этом году я был куда менее осведомлён о ваших делах, сэр: некоторые мои осведомители уже окончили школу, а другие пока недостаточно… исполнительны.

— Вы не думали, — проговорил я, — что наше сотрудничество будет куда эффективнее, если я пойму, чего вы от меня хотите?

— Несомненно, сэр. Однако мы считаем, что вы ещё слишком, простите, юны, чтобы брать на себя ответственность и выступать в роли публичного лица. Скажу только, что всем пойдёт на пользу, если вы будете, например, раз в две-три недели сообщать мне о самых значимых, по вашему мнению, событиях в школе. Со своей стороны я могу обещать, что окажу вам всю помощь, на которую способна наша организация. И хотя нам нет хода в волшебный мир, поверьте, возможностей у нас много. Мы на вашей стороне, Ваше Высочество.

Мне показалось, что за год Дженкинс постарел, кожа ещё сильнее обвисла, и его манера общения несколько изменилась — появилось чуть больше мягкости. Тем не менее, мне он по-прежнему не нравился, а я едва ли мог с этим что-то поделать — разве что, по примеру бабушки, улыбаться и вести себя вежливо. Почти сразу после встречи с мистером Дженкинсом мне удалось увидеться с отцом.

Дойдя до этого места в повествовании, я осознал, что до сих пор у меня не было возможности, да и повода, чтобы немного рассказать о родителях. Мой читатель, конечно, знает о них достаточно, но, подразумевая, что однажды эти записки могут попасть в руки менее сведущих лиц, я всё же уделю внимание принцу Джорджу, герцогу Йоркскому, и его жене — Мэри Элизабет Рассел.

В газетах любят писать, что принц Джордж ненавидит принца Чарльза и чуть ли не в постоянной ссоре с ним. Конечно, это всё выдумки. Папа и дядя могут поругаться, даже и на публике, но на самом деле любят друг друга. Правда, папа считает, что дядя слишком уж мягкотелый и негибкий; за негибкость он критикует и дедушку. Прежде, чем стать герцогом Йоркским и заняться делами семьи, папа получил юридическое образование в Кембридже. Он любит политику и законодательство, а вот «солдатские» замашки не одобряет — так же, как и слабость. Папа — крепкий, высокий мужчина, у него густые брови, из-под которых толком не видно глаз. Каждое утро он делает зарядку, а его документы всегда в полном порядке. Мама — маленькая, темноволосая и очень скромная — часто теряется рядом с ним. И я ни разу в жизни не слышал, чтобы она с ним спорила.

С сожалением (хотя сейчас оно уже не такое искреннее, как в те времена, когда мне было одиннадцать или даже тринадцать) должен признать, что я никогда не соответствовал представлению родителей об идеальном сыне. Справедливости ради скажу, что Анна также не подходила под определение идеальной дочери. Папа даже как-то говорил, что если бы Анна с её любовью к верховой езде и фехтованию, бегу и автогонкам родилась мальчиком, а я, мышонок и нюня, девочкой, то в семье бы царили мир и благополучие. Но, увы, изменить это под силу разве что Господу, поэтому папа смирился — только время от времени, когда мы встречаемся в неподходящий момент, просит меня собраться, быть мужчиной и не хныкать. А Анну — быть помягче и оставить эту «блажь». В зависимости от ситуации, блажью могут быть гонки, фехтование или манера упорно отстаивать своё мнение.

Так подробно я описал родителей, потому что именно к отцу обратился, когда осознал всю ту ужасающую правду о китах, которую на меня вывалила Гермиона. В случае с дедом достаточно просто не мямлить и говорить по существу. Чтобы получить одобрение папы, этого мало — нужно ещё и подготовить развёрнутую аргументацию и ответы на любые вопросы, которые он пожелает задать. Поэтому сначала я спросил про китов у миссис Томпсон. Потом — у мистера Кларенса. Дальше мне удалось расспросить Анну, которая строго заметила:

— Лично я больше беспокоюсь о голодающих детях, которые не имеют доступа к базовой медицине и даже к чистой питьевой воде. Но если, по-твоему, киты важнее… — потом она смягчилась и добавила. — Поговори с папой. Он порадуется, что тебя волнуют общественные проблемы. И заранее будь готов, что они заставят тебя произносить речи, — Анна наморщила нос.

— А без них никак? — нервно переспросил я.

— Никак. Так что подумай, хочешь ли ты в это лезть.

Идея произносить речи меня напугала до трясущихся поджилок. Но я подумал о китах, о том, как будет разочарована Гермиона — и решился. В отцовском кабинете пахло одеколоном, старыми книгами и чем-то ещё, мне незнакомым, едва уловимым, горьковатым.

— Заходи, Альберт, — кивнули мне, и я остановился перед широким письменным столом, разглядывая стройные ряду папок и органайзеров. — Чем я могу тебе помочь?

Папа не поднял головы от бумаги, на которой что-то писал, но я знал, что могу говорить — он услышит. Поэтому, собравшись с духом, изложил суть проблемы, и замер, ожидая… Не уверен, чего именно, но скорее всего — критики, отказа, раздражения. Папа отложил ручку и посмотрел на меня очень внимательно. Я моргнул, но справился с нервным желанием расправить рубашку.

— А ты вырос, Альберт. Не так ли?

— Думаю, да, сэр.

— Я был против этой твоей школы. Если бы не особые обстоятельства, ты пошёл бы в Горденстаун, и в два-три года там из тебя сделали бы настоящего мужчину.

— Да, сэр.

— Однако я вижу, что и Хогвартс неплохо справляется. Во всяком случае, твой голос перестал дрожать как лист на ветру, и эти перемены я, за неимением лучшего, приветствую.

— Благодарю, сэр.

— Мне плевать на китов. Да останется это только в стенах моего кабинета, но, повторюсь, мне плевать на китов, акул, тюленей и прочие вопли зелёных. Человек владеет этой планетой, и остальные должны либо служить его пользе, либо исчезнуть без следа. Не сомневаюсь, через столетие-два так и будет, — проговорил отец ровным сильным голосом. — Однако твой интерес к общественной деятельности я нахожу полезным, поэтому препятствовать не буду. Более того, поспособствую. И, Господи, пусть тебе закажут новый костюм или как-нибудь перешьют этот! У тебя лодыжки видны из-под штанов!

— Простите, сэр.

* * *

Два дня ничего не происходило. Если бы я не знал своего отца, то решил бы, что он обо мне забыл. А потом на пороге моей классной комнаты появился незнакомый мужчина, одетый в строгий костюм, но с буйной рыжей шевелюрой — такой яркой, словно он состоял в близком родстве с семейством Уизли. Для кого-то, кто работает во дворце, он выглядел очень молодо, лет на тридцать.

— Ваше Высочество, — произнёс он приятным голосом, улыбнулся и поклонился. — Прошу прощения за беспокойство и появление без предупреждения.

Мистер Кларенс тут же поднялся со своего стула в углу, но ничего не предпринял: мне показалось, что он знает рыжего типа.

— Чем обязан, мистер?.. — осторожно спросил я.

— Паркер. Как Питер, только Барни. Впрочем, подозреваю, принцу комиксов не дают.

Невольно покраснев, я быстро ответил:

— Дают, но не одобряют. Мне нравится Человек-паук!

— В таком случае, — улыбнулся, показывая крупные желтоватые зубы, мистер Паркер, — у нас есть все шансы сработаться, Ваше Высочество. Вообще-то, меня должны были представить вам по всей форме, но я подумал, дело слишком важное, чтобы медлить. Говоря кратко, я ваш, возможно, временный, ангел-хранитель и пресс-секретарь.

Мне бы следовало сердиться. Или переживать. В конце концов, как часто ко мне в комнаты вламываются посторонние? Но при одном взгляде на мистера Барни Паркера хотелось улыбаться. Просочившись в полуоткрытую дверь, он одёрнул рукава пиджака и доверительно сообщил:

— Ненавижу эту униформу. Ну-с, Ваше Высочество… Мистер Кларенс, вы своим взглядом проделаете во мне дыру таких размеров, что лучшие хирурги города не смогут зашить! Пожалуйста, позвоните пресс-секретарю Его Высочества герцога Йоркского и убедитесь, что я имею право здесь находиться. Внутренняя линия, номер…

— Я знаю номер, — сухо ответил молчаливый телохранитель и действительно позвонил по внутренней линии, после чего снова сел на стул в уголке и замер.

— Формальности улажены, — довольно сообщил мне Паркер, подошёл поближе и принялся меня изучать, наклонив голову влево. Потом вправо. В этих движениях мне почудилось что-то воронье, и сходство только усиливалось из-за того, что у мистера Паркера был огромный, похожий на клюв нос. — Значит, киты?

— Отец всё же одобрил китов?

— О, больше проблем было с мистером Дж. Ну, знаете, — он фамильярно подмигнул, — учитывая, где вы учитесь, публичные выступления всё только усложнят. Летом принц спасает китов, а осенью исчезает, как Золушка после полуночи. Но мы это решим.

— Мистер Паркер… — я нахмурился и спрятал руки за спину, — вы знаете, где я учусь?

— Хогвартс? Конечно, знаю. Я сам там учился, — совершенно спокойно отозвался мистер Паркер, а я вытаращился на него во все глаза. — Ну, не смотрите так, Ваше Высочество! Правду сказать, очень немногие волшебники возвращаются в мир магглов, но я тот ещё могучий колдун, так что предпочитаю мир, где работают телефоны, факсы и пейджеры. И компьютеры, конечно. Что бы я делал без компьютера? Ваше Высочество, этот костюм никуда не годится. Дело даже не в том, что вам коротки брюки, а в том, что… Вы же молодой человек! На острие прогресса! Откуда эти дедушкины штаны? Поменяем. Дальше…

Паркер прошёл по комнате, напевая себе под нос что-то смутно знакомое. Не могу сказать, что мне часто позволяли смотреть телевизор, но я готов был заключить пари на то, что слышу: «Мы не жалкие букашки — супер-ниндзя-черепашки». Я постарался удержать серьёзное выражение лица.

— Дальше, ваше высочество, вы расскажете мне всё про эту трагическую китовую историю. Потом мы позвоним сэру Дэвиду… нет, не будем. Перебор, — остановил сам себя Паркер. — Обойдёмся моим приятелем — морским биологом. Ну-ка, расскажите мне, чем вас так киты затронули?

Сглотнув, я быстро пересказал речь Гермионы, добавив к ней немного собственных находок. Паркер быстро захлопал рыжими ресницами и воскликнул:

— Ужас! Так я и знал, что с японцами какие-то проблемы. Но Гренландия?! Да, Гренландия удивила.

Со временем у мистера Паркера обнаружилось множество талантов. Во-первых, он помнил наизусть несколько сотен телефонных номеров. И никогда их не записывал с аргументом: «Я знаю личный телефон королевы Дании! Что, если книжку украдут?!» Во-вторых, он смотрел на мир под каким-то особым ракурсом: в поле его зрения не попадал тот факт, что вокруг существует насилие, зло и ужасы. Собственно, я до сих пор убеждён, что Барни Паркер считал и продолжает считать каждого преступника случайно оступившимся беднягой. И, в-третьих, в любой ситуации он мог раздобыть еду. Не важно, ждём мы прибытия королевы в Аскоте или я репетирую речь в каком-нибудь маленьком городке, под навесом, в дождь и снег — магическим образом в руках у Паркера непременно возникает термос с чаем, несколько бутербродов, а то и тарелка с рагу из ягнёнка. Но был и один анти-талант: в самой неподходящей ситуации он начинал петь. И отнюдь не оперные арии.

Но в тот момент обо всех этих особенностях своего нового (возможно, временного) пресс-секретаря я не подозревал — только наблюдал, слегка сбитый с толку и испуганный, как он готовит моё первое в жизни выступление на публике.

Гермиона жила в маленьком симпатичном городке в Нортгемптоншире. В день акции «Поговорим о китах» было солнечно и тепло. Мы приехали с мистером Кларенсом, мистером Паркером и ещё двумя телохранителями за час до начала. Меня провели в небольшое кафе, которое на время переоборудовали в технические помещения с помостом, и я впервые столкнулся с таким пристальным вниманием.

Одно дело — когда меня замечают во время прогулки с родными или фотографируют из-за ограды. Это напрягает, заставляет всегда помнить, что рядом может появиться человек с камерой, конечно. Но всё же я всегда понимал, что сам по себе никого не волную. Я ещё не сделал ничего, что заставило бы людей интересоваться лично мной. И если посмотреть упоминания в газетах, там даже редко пишут моё имя. Скорее уж: «Как герцог и герцогиня Йоркская одевают своего сына» или «Как отдыхают герцоги Йоркские», или «Рождество королевской семьи». Что-то в этом роде. Но тут — совсем другое дело. На меня смотрели как на принца Альберта, человека, который должен был вот-вот выйти на трибуну и выразить мнение королевы и всей семьи по важной экологической проблеме.

— Могу я увидеть Гермиону? — негромко спросил я у Паркера, тот вздохнул, улыбнулся и исчез безо всякой аппарации — просто растворился в толпе, чтобы спустя минуту появиться, ведя за собой Гермиону. Я едва узнал подругу! Она остригла волосы, — теперь они торчали нелепыми кудряшками в разные стороны — и загорела. Из-под коротких шорт торчали тёмно-коричневые, все в ссадинах, ноги. Честно говоря, в шортах и в голубой волонтёрской футболке она смотрелась куда как органичнее на этом событии, чем я в костюме, пусть и современного покроя. На глазах у толпы обниматься было как-то неловко, поэтому я просто помахал Гермионе рукой и спросил, как дела.

— Лучше не бывает! — воскликнула она, отбрасывая с лица прядку волос. — А ты вырос! Ничего себе! Готов?

— Нет, — признался я. — Боюсь сбежать со сцены.

— Мистер Паркер не позволит, — серьёзно заметила Гермиона, пожелала мне удачи, извинилась и сбежала — ей надо было раздать какие-то листовки.

Несмотря на то, что над сценой был установлен навес, солнце всё равно припекало. Под воротник рубашки щекотно стекали капельки пота, и я боялся, что волосы тоже взмокнут, и всем это будет видно. Но всё же я вышел к микрофону, положил перед собой папку с речью, которую написал Паркер, прочистил горло и заговорил.

Это было совсем не то же самое, что отвечать в классе! На меня смотрели люди — чужие, незнакомые люди, которые пришли на эту акцию не только и не столько сочувствуя китам, а, в первую очередь, желая провести приятно время и посмотреть на принца. Для небольшого города это целое событие — наверное, такое же, как и приезд какой-нибудь не слишком знаменитой рок-группы. И мне надо было оказаться не слишком уж скучным, чтобы эти люди не разочаровались во мне, а через меня — в королеве. Тряслись коленки, пальцы дрожали так, что я бы, наверное, и листок бумаги не удержал. Что, если я начну заикаться? Прямо сейчас? Господи!.. Я выдохнул и подумал — мысль мелькнула очень быстро, — что мой прадед, в честь которого я назван, по-настоящему заикался, и всё равно произносил речи. И научился произносить их так, что его с замиранием сердца слушал весь мир. Он справился! И мне придётся.

— Вы знаете, сколько китов было убито в прошлом году? Четыре тысячи шестьсот восемьдесят шесть. И это при том, что никто не считает убитых нарвалов и белух, а также не вносит в статистику данные по браконьерскому улову. Да, кто-то может назвать это уловом. А я скажу — мучительное и бессмысленное истребление.

Учитель риторики говорил мне, что лучше всего найти в толпе одного человека и обращаться к нему, но я никак не мог зацепиться взглядом за кого-то конкретного — чужие лица мелькали, смазывались в цветные пятна. Но я говорил, совершенно не узнавая собственный голос, искажённый микрофоном. А когда замолчал, мне аплодировали. И я стоял и всё никак не мог уйти, не знал, как повернуться спиной к этим людям, которые хлопали и улыбались мне.

* * *

— Вам надо поработать над автографом, Ваше Высочество, — заметил Паркер, когда мы ехали обратно. Я с трудом держал глаза открытыми, понимая, что вот-вот засну прямо в машине. — Что-нибудь более изящное, выверенное, но недлинное. Ну, как, продолжим защищать китов? Или переключимся, скажем, на бедственное положение амурских тигров? Африканские слоны? Брюхоногие моллюски?

Против воли я сначала улыбнулся, а потом и рассмеялся по мере того, как предлагаемые объекты защиты становились всё нелепее. Однако, отбрасывая в сторону шутки, скажу, что за это лето я принял участие в четырнадцати экологических акциях по всей стране и снялся в шести роликах. Паркер сказал, что мне лучше выбирать небольшие организации, поэтому мы с ним объездили Британию вдоль и поперёк. Я говорил о проблеме загрязнения мирового океана, рассказывал, что я и моя сестра отказались от натурального меха в одежде, объяснял, как важно выбросить бумажку в урну, а не на поляне, предостерегал от разведения костров, чтобы избежать лесных пожаров. В газетах (наверняка с лёгкой руки Паркера) меня обозвали «Зелёным Принцем». Я едва поверил своим глазам, когда увидел на календаре «30 августа», и спросил растерянно:

— Уже?

— Не хочется в школу, Ваше Высочество? — спросил Паркер с улыбкой. Он повадился работать у меня в классе, перетащил туда компьютер и что-то серьёзно клацал на клавиатуре, пока я делал домашние задания по волшебным и обычным предметам.

— Хочется, — осознал я. — И нет. Странное чувство! — я отложил в сторону учебник истории, из которого выписывал даты в тетрадь, и продолжил, переводя взгляд за окно. — Когда уезжаю из Хогвартса, мне грустно и тянет остаться там. А когда я здесь…

— Хогвартс кажется далёкой сказкой, — вдруг очень точно угадал мои мысли Паркер. — Это нормально для таких, как мы с вами. Для тех, кто родился в маггловской семье, не важно, насколько у этой семьи высокий статус.

— Ты предпочёл остаться в этом мире, — заметил я.

— Компьютер. Меня убедил компьютер, — фыркнул Паркер. — И некоторая орнитофобия. Не люблю сов.

— Я тут подумал… Ты ведь знаком с мистером Дженкинсом, — и я перевел взгляд на своего пресс-секретаря, которого почти что начал считать другом. Паркер не покраснел и не смутился. просто пожал плечами.

— А кто покупал вам учебники все эти годы? Очень немногие волшебники остаются в мире магглов, я же говорил. И ещё меньше тех, кто хочет работать на правительство. Особенно когда оно представлено такими, кхм, мерзкими типами как наш мистер Дж. И его босс. Поверьте, он ещё противнее.

— То-то Дженкинс не появлялся, — протянул я. — И ты теперь вместо него?

— Если вы захотите этого, Ваше Высочество.

Я задумчиво спросил:

— Может, хотя бы ты скажешь мне, чего они все от меня хотят?

— А вы как считаете, Ваше Высочество?

— А я не знаю, — раздражённо ответил я. — Уже думал, целый год. Не знаю.

Паркер принялся насвистывать своих чёртовых черепашек-ниндзя, и я подумал, что хочу в него чем-нибудь швырнуть. Или наслать заклятие. Но вместо этого я сказал спокойным тоном:

— Дженкинс так ничего и не объяснил.

— Потому что он старый. И дело не в возрасте, он старый в голове — забыл о том, как кипит кровь, когда тебе тринадцать. На самом деле, Ваше Высочество, мало кто прыгал от счастья, узнав, что вы волшебник — нейтральный статус королевской семьи был очень выгоден. Но раз уж вы теперь в Хогвартсе… Это главный принцип политики — обрати себе на пользу любую ситуацию. Даже принца-волшебника.

— В нашу первую встречу, — после паузы сказал я, — Дженкинс упоминал влияние на волшебников, их лояльность короне. Но ведь он не думает в самом деле, что я один могу… Бред!

— Как минимум, вы можете стать неплохим переводчиком. Видите ли, наш премьер-министр не в большом восторге от того, что странно одетые типы шастают к нему в кабинет как к себе домой, пользуясь при этом камином, превращают мебель в тушканчиков и несут околесицу, которую он никак не может проверить.

— А кто бы был в восторге? — пробормотал я.

— О том и речь. Но, знаете, на вашем месте я бы не забивал сейчас этим голову. Учитесь, взрослейте и постарайтесь попадать хотя бы не во все возможные неприятности, а только в половину.

На какое-то время мы оба замолчали. Паркер снова принялся клацать по клавиатуре, а я сделал вид, что вернулся к событиям Великой войны. Но через некоторое время я снова заговорил, резко сменив тему.

— На третьем курсе в Хогвартсе ученикам разрешено посещать соседнюю деревню.

— Хогсмид. Отличное местечко… первые раза три. К пятому курсу я его ненавидел ничуть не меньше, чем замок, — поделился Паркер. — Чувствуешь себя заключённым в клетке, а я люблю путешествия и движение. Простите, Ваше Высочество, — он вдруг вздохнул и грустно посмотрел на меня, — не в этом году. У них там сбежал сумасшедший убийца. Есть опасения, что он охотится на вашего друга, мистера Поттера. Так что, боюсь, и вы, и он в этом году не сможете посещать Хогсмид. Не говоря уже о том, что по периметру школу поставили дементоров, а это… — Паркера передёрнуло, — мерзость, к которой вам бы лучше не приближаться.

Я ничего не ответил, стараясь сделать вид, что мне совсем не грустно и не обидно. Я принц, у меня есть обязательства. Я не могу рисковать напрасно, особенно в такой ситуации. Мы с Гарри найдём, чем заняться.

— Я постараюсь за этот год найти вам волшебного телохранителя, — добавил Паркер мягко, — и с ним ходите, куда хотите. Но пока придётся посидеть в замке.

— Одного убийцу, который охотится за Гарри, я знаю. Это другой?

— Другой, но вроде как его бывший сторонник. Учитывая тенденцию… Ваше Высочество, могу я попросить вас не пытаться его найти, арестовать или ещё что-то в этом роде?

— Разумеется, — честно ответил я, ещё не подозревая, что очень скоро это слово мне придётся нарушить.

Мы встретились ещё в маггловской части вокзала. Учитывая ситуацию со сбежавшим убийцей, меня провожал не один мистер Кларенс, а трое телохранителей, да ещё и Паркер. На прощание он заметил:

— Вы мне пишите, Ваше Высочество, не мистеру Дж. Я живу за пределами королевской охраны, совы меня найдут.

— Ты же их не любишь, — фыркнул я.

— Терпеть не могу, — серьёзно согласился Паркер и искренне пожелал хорошего учебного года.

Гарри, Рон и Гермиона прибыли вместе, на чёрных машинах официального вида и в компании всего семейства Уизли. Пользуясь случаем, меня тут же познакомили с мистером и миссис Уизли. Пожимая им руки, я удивился тому, какие они одинаково-рыжие и при этом совсем разные. Миссис Уизли была полной невысокой женщиной, а муж возвышался над ней на две головы. Весь такой длинный, с высокими залысинами, в плотной мантии, не новой, но явно хорошо сшитой, он показался мне человеком добродушным. Гарри сиял от счастья. Он провёл у Уизли целый месяц, тоже загорел, ещё вытянулся, при этом счастливо избежал встречи с нелюбимой тётушкой Мардж — сестрой мистера Дурсля. Перси Уизли, поздоровавшись со мной за руку, как бы невзначай заметил:

— Что ж, боюсь, мне нужно идти. Как у старосты школы, у меня в этом году много обязанностей.

— Перси! — с изумлением воскликнул один из близнецов. — Серьёзно? Ты староста школы?

— Ты почему нам не сказал? — подхватил второй, пока Перси стремительно краснел.

— Нет, стой, — возразил первый близнец. — Он же говорил!

— Точно! Упоминал разок.

— Или два?

— Или…

— ДВЕСТИ! — закончили они хором и заржали, довольные выходкой. Перси сбежал, пока родители отчитывали Фреда и Джорджа, а я честно пытался сдержать улыбку. Жестоко, конечно. Но всё равно смешно.

— Мне стыдно за вас! — воскликнула миссис Уизли, и в этот момент я услышал знакомый, но в то же время незнакомый оклик:

— Мышонок!

Я обернулся и понял с изумлением, что за лето у Блейза сломался голос. Не сдержавшись, я крепко обнял друга, но добавил, как обычно:

— Перестань меня так звать!

— Ещё немного, и дорастёшь до целого Мыша, — фыркнул Блейз. — Ваше Высочество, позвольте представить, — он указал на свою маму, — фрау Диркшнайдер. В этом году. Это не страшно, если ты не сумеешь выговорить с первого раза.

— Я говорю по-немецки, — напомнил я, — добрый день, фрау Диркшнайдер.

На мой взгляд, «Морелли» подходило этой яркой темноволосой женщине со смуглой кожей и резкими чертами лица куда больше. Но я не рискнул спросить, что случилось с мистером Морелли.

— Развод, — будто угадав мои мысли, добавил Блейз. — Байки, которые хотят про маму, по большей части просто байки.

— Однажды я научу тебя хорошим манерам, сын, но, очевидно, не сегодня, — улыбнулась она, обменялась приветствиями со старшими Уизли, и здесь мы со всеми ними простились. С трудом мы разместились в купе. То есть на нас самих места хватало, а вот чемоданы и клетки с животными пришлось втискивать. Помимо совы Гарри и крысы Рона, которую лично я обычно старался не замечать, в нашей компании появился кот. Огромный рыжий зверь с приплюснутой мордой, густой длинной шерстью и внимательными жёлтыми глазами недовольно шипел из клетки, когда Гермиона объясняла, что не может его выпустить. Рон смотрел волком.

— Короста и так болеет, а тут ещё эта тварь, — проворчал он, поглядывая на кота с явным недовольством.

— Глотик не тварь! — тут же возмутилась Гермиона, и мы были осчастливлены знанием, что кота зовут Живоглот.

— Да ладно, Ронни, — фыркнул Блейз, — для крысы нормально жить в клетке. Прутья покрепче — и ничего он тебе не сделает. Да, моя лапочка?

Живоглот снова зашипел и демонстративно повернулся к Блейзу арьергардом, после чего мы всё-таки более или менее комфортно устроились.

— Никогда не видела взрослых в поезде, — задумчиво произнесла Гермиона.

— Взрослых? — не понял Гарри.

— В соседнем купе. Может, он здесь в качестве охраны? На случай… — она замолчала, а Гарри тяжело вздохнул и кивнул:

— Сириуса Блэка.

— Он псих, — тут же сказал Блейз. — Говорят, целый город магглов уничтожил! Махнул палочкой — и всё, ни людей, ни домов, только пыль.

— Да какой город! — возразил Рон. — Человек пятьдесят, не больше. И то — потому, что под заклятие попал маггловский самолёт.

— Не было там самолёта!

— Да был! Там этого, как его… Не помню... Короче, хорошего парня самолётом так придавило, что только палец остался.

— Не самолётом! А заклятием. Некрозным. Всё в пыль, а на пальце было кольцо-амулет, поэтому он и остался.

Я на всякий случай посмотрел на Гарри, потом на Гермиону и с облегчением понял, что для них этот спор тоже не имеет никакого смысла. Гарри отвернулся к окну и спросил негромко:

— Вы хотите знать, зачем Блэк сбежал?

Рон и Блейз тут же замолчали.

— Да, Гарри, — мягко ответила Гермиона, и он сообщил:

— Из-за меня. Во всяком случае, так считает Министерство магии. Мистер Уизли… Я подслушал разговор, он сказал, Блэк шептал во сне: «Он в Хогвартсе». А потом сбежал. И теперь они думают, что он собирается найти меня.

— Программа на год — не попасться в лапы Блэка? — с напускным спокойствием уточнил Рон. — Ладно, всё же один убийца будет получше василиска.

Наверное, только я заметил, как побледнела Гермиона, и торопливо принялся рассказывать о наших с ней летних экологических инициативах.

— Дьябло! — воскликнул Блейз. — Я же видел китов! Никогда не думал, что магглы их убивают.

— Как будто волшебники лучше! — вздёрнула нос Гермиона.

— Волшебники китов не убивают!

— Да, зато они убивают драконов, держат в рабстве домовых эльфов, загнали кентавров в резервации и дискриминируют оборотней!

— Эй, ну, с оборотнями ты загнула, — поморщился Блейз. — Они уж точно не жертвы в этом конфликте. У них же инстинкт — плодить себе подобных. Брр… — его передёрнуло.

— Папа рассказывал про Фенрира Грейбэка, — как-то неуверенно добавил Рон, — как он кусал детей…

— Именно! — перебила его Гермиона. — Заражённые дети не виноваты в этом!

Блейз взмолился:

— Грейнджер, Мерлина ради, хочешь кого-нибудь спасать — давай они хотя бы будут мирными и безобидными, ладно? Вот, за права сквибов поборись.

— Кто такие сквибы? — спросил я с удивлением, но ответить мне не успели. Без стука дверь купе открылась, и к нам заглянул Драко в сопровождении ещё больше выросших за лето Грегори и Винсента.

— Так-так, — протянул Драко, — уже планируете, как ловить Блэка?

— Сдурел? — вежливо спросил Блейз.

— Иди куда шёл, — буркнул Рон, напрягаясь, а Драко, скривив губы в улыбке, спросил:

— Что, Поттер, неужели не хочешь его поймать сам? Я бы на твоём месте…

— Дракоша, ты головой ударился? — уточнил Блейз. — На кой ляд ему ловить психованного маньяка?

— Не слушай его, Гарри, — сказал Рон.

Драко сложил руки на груди и медленно произнёс, отвратительно растягивая гласные:

— То есть ты не в курсе, Поттер? Тебе не сказали?

— Что не сказали? — дёрнулся Гарри. Рон прорычал:

— Не слушай его, это же Малфой.

Драко ухмыльнулся, а я осторожно дёрнул Блейза за рукав: если кто-то и был способен сейчас уговорить Драко рассказать всё, то только Блейз. Тот закатил глаза и заметил:

— Дракоша, хватит выё… живаться, садись и выкладывай, что знаешь. Видно же, что распирает.

Драко колебался несколько мгновений, потом решил:

— Крэбб, Гойл, возвращайтесь в купе, — а сам осторожно, с брезгливой гримасой сел возле Блейза, напротив Гарри. И подобрал ноги, будто боялся случайно задеть чужой ботинок.

— Что, Малфой, гоняешь друзей как телохранителей? — зло уточнил Рон, но я вмешался и честно сказал:

— Вряд ли кто-то нашёл бы другое применение Винсенту и Грегори, Рон. Поверь. Так в чём дело, Драко?

Блейз откинулся на спинку сидения, я, напротив, подался вперёд и повернулся, чтобы видеть Драко. Я отчётливо читал на его лице противоречивые чувства. Он хотел поделиться тайной: она его распирала, и он не сомневался, что рассказ произведёт эффект взорвавшейся бомбы, и заранее предвкушал этот момент. Но в то же время Драко не хотел продешевить — жаждал, чтобы его уговаривали и упрашивали. Все молчали, и я спросил ровным тоном:

— Так зачем, по-твоему, Гарри стал бы пытаться поймать Блэка сам?

— Ну, ка-ак же, — Драко улыбнулся самым мерзким образом, — ради мести. Я удивлён, что они тебе не сказали, Поттер. Наверное, боялись, что сорвёшься.

— Малфой… — начал Рон, закипая, но его, к моему удивлению, прервал Гарри:

— Подожди, Рон. Пусть повыё… живается, зато расскажет. Так зачем мне Блэк?

Драко быстро облизнул губы, скривился и процедил:

— Может, потому что он твой крёстный отец, который предал твоих родителей и убил их друга?

В купе стало тихо-тихо: кажется, даже крыса Рона перестала копошиться в клетке.

— Дракош… — опасно-ласковым тоном проговорил Блейз, — если это тупые шутки, то они очень тупые.

— Да не шутки! — вскинулся Драко. — Правда! Он мамин кузен, она рассказала.

Гарри несколько раз кивнул, встал и, не говоря ни слова, вышел из купе. Драко не пытался ухмыляться или оскорблять его, а вместе с нами проводил долгим взглядом.

— Не надо… — начал Блейз, но я тоже встал и пошёл следом. Надо! Даже если очень не хочется, страшно и непонятно, всё равно надо. Я боялся, что Гарри придётся искать по всему поезду, но он стоял в тамбуре, прислонившись плечом к стенке, и смотрел в окно. Я остановился рядом, совершенно не представляя, что говорить, но отчётливо ощущая, что нельзя просто оставить его одного. Только не сейчас. Гарри ещё вырос за лето, и на какой-то миг мне подумалось, что я его не узнаю. Что он какой-то другой, не один из моих лучших друзей, не тот весёлый мальчишка, который рассказывал мне, как притвориться, что не плакал в туалете. Но это наваждение прошло.

— Знаешь, о чём думаю? — очень спокойно спросил Гарри. — О мистере и миссис Уизли. Я гостил у них последний месяц, и мы обсуждали Блэка. Но они не сказали, что он мой крёстный. И я понимаю, почему — как раз из-за того, о чём говорил Малфой: боялись, что я сорвусь мстить. А меня просто бесит. Это мои родители. Мой крёстный. Моё прошлое. Но все вокруг знают больше, чем я. Я их не помню... Совсем. Иногда кажется, что помню, но это началось только после того зеркала. И я не думаю, что это настоящие воспоминания. Я их выдумал.

— Ты и не можешь помнить, — тихо заметил я, прислоняясь к противоположной стенке, чтобы не так сильно качало.

— Но хотя бы знать-то я могу?! Хочешь полный и исчерпывающий список фактов о моих родителях, которыми я располагаю? Ага. Джеймс Поттер. Наверное, у него было второе имя — не в курсе. Учился на Гриффиндоре. Играл в команде по квиддичу. На какой позиции — не знаю. У него были чёрные волосы, лохматые, как у меня. И он носил очки. А, ещё владел мантией-невидимкой, которую перед смертью отдал Дамблдору, — он говорил, чеканя по слову, и я бы ни за что не решился его прервать, даже если бы мне было, что сказать. — Лили Эванс. Второго имени не знаю. Училась на Гриффиндоре. Старшая сестра её ненавидит. Имела странную привычку носить лягушачью икру в карманах, чем однажды напугала тётю Петунью. У неё были рыжие волосы и зелёные глаза… И она отдала свою жизнь, чтобы спасти меня.

Глаза у Гарри оставались сухими, но я видел, как мелко он сглатывает.

— Они учились в Хогвартсе, — произнёс я осторожно, — там, куда мы едем. Ты можешь узнать больше. Узнать достаточно, чтобы никто больше не мог…

— Мне казалось, неловко спрашивать. Чёрта с два! Я буду спрашивать! Блэк станет отличным прикрытием для моих расспросов, — Гарри повернулся, и глаза у него в этот момент были страшными.

— Блэк… — начал я, но Гарри тут же меня перебил резким:

— Получит. В своё время. Когда меня перестанут раскатывать на Дуэльном клубе через раз на третий. Пошли, пока Рон не убил Малфоя.

Из-за двери купе доносились эмоциональные выкрики:

— Ты заплатишь, Малфой!

— А ты в жизни не расплатишься, Уизли!

— Давай, рискни!

— А рискну!

С волнением переглянувшись, мы торопливо отодвинули дверь и застыли в изумлении. Сидя друг напротив друга возле окна, Драко и Рон резались в шахматы, и это была очень злобная партия. Гарри осторожно опустился рядом с Гермионой. Я занял место возле Блейза и попытался жестами спросить, что сейчас происходит.

— Они выясняют отношения… не разрушая купе и не нарываясь на снятие баллов в первый учебный день, — странным тоном произнесла Гермиона. — Сладкое хотите? Пока вас не было, проходила тележка.

Мы с Гарри отказались. Не знаю, как он, а я смотрел на яростно сражающихся противников с изумлением и долей умиления. Чтобы не отвлекать их, спросил задумчиво:

— Так кто такие сквибы?

Даже Рон и Драко на мгновение оторвались от партии, чтобы посмотреть на меня как на неуча. Но ответил Блейз:

— Магглорождённые наоборот. Те, кто родился в волшебной семье, но лишён способностей.

— Филч, к примеру, — бросил Драко. — Эй, ты как сейчас это сделал, Уизли?!

— Как-как. Наперекосяк! Глазами смотреть надо! Вилка была.

— Наш завхоз… — переспросил я, — не может колдовать?

— Неа. Только он не любит, чтобы об этом болтали, — кивнул Гарри, всё же беря со стола пакетик мармеладных тянучек.

— А кто бы любил на его месте? — спросила Гермиона. — Это ужасно, да? То есть… жить в замке, полном волшебников, убираться, следить за всем. Но не иметь возможности колдовать самому.

— Да им нормально, — пожал плечами Рон. — Они же с детства знают, что не могут колдовать. Их часто отдают в маггловский мир. Ну, или у нас пристраиваются.

— Мама любит одну лавку в Риме, там пекарь сквиб, — поддержал его Блейз. — Нормальный мужик, если в настроении — может ещё булочку подарить или рогалик.

— Это наглядный пример когнитивного искажения, которое называется «ошибка выжившего», — строго возразила Гермиона. — Вы думаете, что если те двое-трое сквибов, которых вы знаете, живут хорошо, то и у остальных всё в порядке. Но… Берти, скажи!

— Мы должны разобраться, — кивнул я. — Провести исследование.

— И опрос!

— Где ты возьмёшь респондентов?

— А мистер Филч на что?

— Не… — я на мгновение задумался, вспоминая слово, — репрезентативно.

— Он будет первым, — тоном, не терпящим возражений, заявила Гермиона, и в этот момент мы поняли, что поезд замедляется. По времени было ещё слишком рано, а Хогвартс-экспресс никогда не делал остановок. Мы заёрзали на сидениях. Поезд дёрнулся и встал. Погас свет.

— Эй! — возмутился Драко, ловя с края доски ладью. — Какого Мордреда?

За окном уже смеркалось, с моего места ничего не было видно. Рон, прижавшись носом к стеклу, пробормотал:

— Кто-то идёт к поезду…

И вдруг стекло стало стремительно заледеневать. Рот отшатнулся и пробормотал, постукивая зубами:

— Д-дубак!

— Тшш… — прошептал Блейз.

— Мне страшно, — не своим голосом прошептала Гермиона. Не просто страх — ничего подобного я в жизни не испытывал! Ничего общего с тем, как я едва не потерялся в Ридженс-парке, когда сбежал от няни, или с тем, что чувствовал, отправляясь в Хогвартс. То были детские, надуманные страхи. Теперь же я ощутил ужас. Стылыми ладонями он стискивал моё сердце, от него сбивалось дыхание. Я больше не чувствовал себя собой — мальчиком, который едет в одном купе с друзьями, или принцем, или вообще человеком. Я весь превратился в дрожащий комочек, ничего от меня не осталось — ни мыслей, ни желаний. Один этот ужас, который никогда не закончится.

Я не знаю, откуда всплыла присказка-молитва, которую любила моя няня. Собирая меня на прогулку, она всё просила меня повторять её, а я смеялся и говорил, что у меня за спиной мистер Кларенс, зачем мне ещё ангел? Но потом однажды повторил. И повторял, пока не стал совсем большим и не забыл и про присказку, и про няню. У меня не было губ, которыми я мог бы шевелить, но я отчаянно вспоминал слова:

«Опекун мой дорогой,

Ангел Божий за спиной,

Божью волю исполняешь,

От беды меня спасаешь».

Когда тебе тринадцать, очень сложно верить искренне, но в тот момент я снова чувствовал себя ребёнком, который не знает толком ничего, но верит улыбчивой няне и её ангелу.

«Охраняй меня от зла

И соблазнов без числа,

Буду славить имя Бога,

Береги меня в дороге».

Холод никуда не делся, но сознание прояснялось. Понемногу, от строчки к строчке, я освобождался из тисков ужаса, и смог увидеть его. Признаюсь, тогда я не понял, что вижу, но позднее мне довелось столкнуться с дементорами, поэтому я могу описать их. Существо на пороге купе было выше человеческого роста. Оно было закутано в чёрный, истрепавшийся до лохмотьев балахон с глубоким капюшоном. И оно дышало — со свистами и хрипами втягивало воздух, а выдыхало холод и страх. Гарри стёк на пол купе, Блейз вцепился в меня так, что, если бы я мог чувствовать, мне было бы больно. Драко и Рон съежились, кажется, пытаясь забиться под стол. Гермиона, закрыв лицо руками, повторяла как заведённая: «Нет, нет, только не снова!»

Неожиданно откуда-то из коридора хлынул свет. Дементор дёрнулся, обернулся, и усталый мужской голос произнёс:

— Здесь нет Сириуса Блэка. Уходи.

Свет слепил, и в то же время хотелось кинуться к нему, погрузиться в него целиком. Дементору же свет причинял дискомфорт и вынуждал отступить. Незнакомый мужчина заглянул к нам.

— Он в обмороке? — спросил он торопливо, поднимая Гарри. Я более или менее пришёл в себя, поэтому кинулся помогать. Гермиона прижалась к Рону, понемногу восстанавливая дыхание, а Гарри завозился, проморгался и спросил слабо:

— Что это было?

Я поднял с пола очки, протянул их другу, и тот поспешил их надеть. А незнакомый мужчина ответил:

— Дементор. Один из стражей Азкабана. У вас есть шоколадные лягушки? Съешьте каждый по одной, я пойду по вагону, проверю, как остальные.

Спустя несколько очень долгих минут свет заморгал и зажёгся. В купе снова стало тепло, хотя мы всё так же дрожали, молча жуя безвкусных шоколадных лягушек.

— Поттер… — протянул Драко, когда поезд тронулся, — а ведь ты в обморок хлопнулся.

— А ты под стол залез! — огрызнулся Рон. — Давайте мы просто…

— Не будем про дементоров, — попросила Гермиона, совершенно обессиленная. До самого конца пути мы почти не говорили. В молчании Рон и Драко доиграли партию. Драко получил мат и надулся, только пригрозил реваншем. «Очень страшно», — хохотнул Рон. Вот и все разговоры.

— Ты как, Мышонок? — спросил Блейз. Гарри прямо от порога забрала профессор МакГонагалл; Рон и Гермиона пошли к столу Гриффиндора, а Драко подсел к Теодору и принялся что-то ему рассказывать.

— Жив. А ты?

— Я думал, это страшилка. Что всё не так жутко. Ты быстро оклемался, кстати.

— Я… — не то, чтобы я стыдился своей молитвы или хотел делать из неё секрет. Скорее, я сомневался, что Блейз поймёт, о чём я говорю. Но всё же закончил:

— Я почему-то вспомнил молитву. Даже не совсем молитву, а рифмованный стишок, детский, охранный. И это помогло.

Не только мы — весь зал сидел тише обычного, никто не смеялся, не шутил. А я вдруг вспомнил слова Паркера и сказал:

— Дементоры будут стоять по периметру школы.

— Шутишь?!

— Серьёзно.

Слово, которым описал ситуацию Блейз, было нецензурным, но очень метким. И он его повторил, когда директор Дамблдор в своём обращении подтвердил: дементоры будут охранять все входы в замок и контролировать периметр, чтобы не пропустить Сириуса Блэка. А потом директор представил двух новых учителей. Мистера Хагрида, лесничего, я знал давно, хоть и заочно. Как и остальные за нашим столом, я был сильно удивлён тем, что его повысили до профессора — будучи, по словам Гарри, Рона и Гермионы, крайне добродушным существом, он при этом запинался через слово и с трудом формулировал мысли. И с диким зверьём в лесу общался явно лучше, чем с людьми.

— Куда катится Хогвартс! — протянул Драко. — И я должен буду учиться у этого?

— А я говорил — не бери уход за магическими существами, — отозвался Блейз. — У Кеттлберна руки не было. У этого — мозгов.

— Это несправедливо, — вступился я за Хагрида, — косноязычие и простое происхождение — ещё не признак глупости. Уверен, он очень достойный человек.

— Который пытался вырастить дракона в деревянном доме? — шепнул мне на ухо Блейз, и я покраснел. Для всех Блейз добавил:

— Уверен, уроки будут незабываемыми.

Вторым новым преподавателем, который должен был вести у нас защиту от тёмных искусств, стал тот самый мужчина, который прогнал из нашего купе дементора. Тогда, если честно, я едва ли обратил внимание на его внешность, но теперь смог разглядеть внимательно. Профессор Римус Люпин выглядел бедным, больным и глубоко несчастным. В каштановых волосах заметно блестела седина, мантия была не просто старой, а залатанной в несколько местах. Даже со своего места я видел, что профессор бледный, осунувшийся и очень уставший. Конечно, Драко не мог промолчать:

— На какой помойке он одевался? Я думал, выглядеть хуже Уизли невозможно.

Я промолчал и предпочёл заняться ужином. Сплетничать о гардеробе казалось мне неприличным, но это был редкий момент, когда в душе я скорее соглашался с Драко. Одежда может быть сколько угодно старой, а достаток не указывает на достоинство человека. Но явиться на праздничный пир с заплатками на костюме? Это лежало за гранью моего понимания.

В спальне разговоры крутились вокруг новых учителей, дементоров и Сириуса Блэка. К версии с вымершим городом и упавшим самолётом добавилось ещё две — от Теодора и, как ни странно, от Винсента. Причём в истории Винсента фигурировали ожившие мертвецы. Когда товарищи просветили меня, сообщив, что инферналы — вовсе даже не выдумка, меня начало мутить.

Спалось очень тяжело, мутно. Резко проснувшись от какого-то неясного кошмара, я отодвинул в сторону полог и увидел, что Драко тоже не спит. Он стоял, запрокинув голову к круглому, похожему на корабельный иллюминатор окну, за которым сейчас ничего не было видно, и обнимал себя за плечи. Он обернулся — видимо, я слишком шумно возился с пологом. От оконной рамы исходил едва различимый тусклый свет, похожий на лунный. В нём тени были широкими, размытыми и очень страшными, но я справился с собой и, свесив ноги с кровати, встал на ледяной пол. Подошёл к Драко и остановился рядом. Наверное, после встречи с дементором ему тоже не спалось. Так, когда рядом бодрствует кто-то ещё, становилось легче — даже без разговоров. Мы долго стояли молча, пока оба окончательно не замёрзли. И ещё немного — постукивая зубами, переглядываясь и почему-то страшно развеселившись от этого.

* * *

— Вы знали? — спросила Гермиона резким звонким голосом, подойдя к нам сразу после завтрака, перед первой трансфигурацией.

— Едва ли… — пробормотал Блейз с опаской, и я его понимал. Гермиона явно пылала праведным гневом, а это было опасно.

— Вы знали, что в Хогвартсе живёт целая колония домовых эльфов? Они готовят еду, стирают, убирают, и всё это — в рабских условиях, без оплаты! Вот! — она тряхнула жестяной коробочкой. Гарри и Рон, подошедшие вместе с ней, посмотрели обречённо, и я догадался — они уже видели содержимое коробочки, и оно им не понравилось.

— Что это? — спросил я.

— Значки. Начнём с агитации, — открыв коробку, Гермиона вытащила горсть крупных жестяных значков и положила один из них мне на ладонь. На сером фоне сияла красная надпись: Г.А.В.Н.Э.

— Генеральная Ассоциация Восстановления Независимости Эльфов, — по слову проговорила Гермиона. — Гарри и Рон считают это смешным…

— Потому что это смешно! — встрял Рон. — Не хочу я быть в говне!

— Не в… Рональд! — разозлилась Гермиона. — Г.А.В.Н.Э.!

— Это всё меняет, — сообщил Блейз, резко отворачиваясь. Плечи у него затряслись. Я пока держался, не желая обижать подругу, тем более, что дело-то было правильным.

— Гермиона… — начал я, с трудом сдерживая улыбку, — ты же знаешь правила: я не могу говорить за себя — я выражаю мнение Короны. А Корона не может позволить себе вступить в «гавнэ»… Даже фигурально.

Гарри и Рон заржали в голос, в глазах у Гермионы заблестели слёзы.

— Но эльфов надо спасать! — торопливо добавил я и сунул значок обратно в коробку. — Только давай начнём с первого шага? Нужна не агитация, а информированность. Как насчёт… эм… листовок?

За эти два года мы узнали, что Гермиона, загоревшаяся какой-то идеей, неостановима и стремительна. Мгновенно забыв о шутках про «гавнэ», она сунула банку со значками в сумку, вытащила пергамент и погрузилась в раздумья. Глаза у неё горели лихорадочно.

— Что вы там говорили в поезде? — спросил Блейз, поворачиваясь и делая вид, что вовсе даже и не смеялся. — Эльфы, драконы, кентавры, оборотни? Мне уже страшно…

— Ты забыл сквибов, — добавил Гарри.

— Не смешно, — встал на защиту Гермионы я. — Это важные общественные проблемы, и их необходимо решать. Или хотя бы привлекать к ним внимание.

— До тех пор, пока мне не нужно вступать в «гавнэ», я согласен, — вздохнул Блейз.

Появилась профессор МакГонагалл и прекратила тему сомнительной ассоциации, с первой же минуты урока загрузив нас сообщением о том, что мы уже «не новички». И сходу завалила новыми формулами и теоретическими выкладками. По её словам, к концу года мы все должны были продемонстрировать существенно возросший навык превращений, а потому расслабляться ни в коем случае нельзя.

У меня привычно затрещала голова. Профессор, стоя возле доски, то и дело задавала нам вопросы, и в какой-то момент я понял: она смотрит на Гермиону. Как будто ждёт, что уж на этот-то вопрос она непременно ответит. Или вот на этот. Или хотя бы на следующий. Она почти игнорировала поднятую руку Драко, в то время как Гермиона, слегка покраснев, сидела неподвижно.

— Мисс Грейнджер, не могли бы вы перечислить четыре правила превращения неживого в живое?

Класс, понимая, что происходит что-то странное, не шевелился. Никто не скрипел перьями, не елозил на стульях. Все ждали.

— Простите, профессор, я не знаю, — вежливым тоном ответила Гермиона.

— Что ж, конечно, это не было вашим домашним заданием… — растерянно согласилась профессор МакГонагалл, вздохнула и вернулась к лекции, но на Гермиону больше не смотрела вовсе. А с Драко сняла два балла за неаккуратное обращение с палочкой.

— Идите, я задержусь, — шепнул Гарри, а я поспешил нагнать Гермиону по дороге в подземелья. Она шагала быстро, короткие, торчащие во все стороны кудряшки прыгали при каждом шаге. Поравнявшись с ней, я сбавил шаг и пошёл рядом.

— Я поговорила с Дином Томасом, он отлично рисует, — сказала Гермиона совершенно спокойным тоном. — Он сделает основу для листовки, я напишу текст, а потом мы применим копирующее заклинание. Оно держится недолго, но для распространения материала по школе хватит.

— Ты знаешь копирующее заклятие?

— О, в этом году летом я изучала действительно полезные вещи, — резко отозвалась Гермиона. — Берти, нам нужна пресса, хотя бы внутренняя. Я поспрашивала, раньше в школе была газета, но потом несколько лет они не могли найти главного редактора, потом из школы выпустился их постоянный корреспондент, и все про это забыли.

— Ну, фотограф у нас есть, — заметил Блейз, неожиданно появившись у меня за плечом. — Уверен, он всё ещё работает за шоколад и похвалу.

Так, продолжая обсуждать листовки и газеты, мы спустились в подземелья, а в самом конце перемены к нам присоединился Гарри. Он быстро бежал, запыхался и выглядел раздражённым.

— Что? — спросил я быстро.

— Мой отец, Блэк и Люпин, — выпалил Гарри, не обращая внимания на удивлённые взгляды остальных. — Они дружили.

— Люпин — в смысле, профессор Люпин?

— О чём речь? — переспросил Блейз.

— О Блэке, — отрезал Гарри. — И о том, почему он предал моих родителей, с которыми, если верить МакГонагалл, дружил много лет.

— Слушай, Поттер, — начал Блейз, — я дал матери слово, что не полезу в дело Блэка.

— Я тоже обещал, — пожал плечами я, а Гарри фыркнул:

— И я. Что с того? Я не ловлю его. Я задаю вопросы о своих погибших родителях. Кто мне запретит?

— Надо у Хагрида спросить, — мудро заметил Рон. — Он про всех всё знает.

— Вот после урока и спросим, — согласился Гарри, уже заходя в класс. Профессор Снейп окинул нас, как обычно, пристальным суровым взглядом, прошёлся по кабинету между рядами и, будто подражая МакГонагалл, произнёс речь о том, что детские зелья закончились, а мы приступаем к изучению серьёзных составов, и малейшая ошибка может привести к катастрофическим последствиям. И он, профессор Снейп, эти последствия обеспечит любому, кто посмеет лениться или отвлекаться на его занятиях.

— Забей, — прошептал Блейз, лениво перелистывая страницы учебника, — старящее и омолаживающее зелье можно варить с закрытыми глазами, почёсывая ухо ногой.

Я улыбнулся, вообразив себе эту картину, и принялся читать состав на доске. Закончив с теоретическим объяснениями, декан велел приступать. Блейз выдал мне резать корень валерианы, велев:

— Тонко-тонко, чтобы прямо до прозрачности, — а сам взялся за какую-то совсем уж фигурную нарезку свежей смоквы. Декан, обойдя весь класс, остановился над нами и неожиданно резким тоном, который обычно приберегал для гриффиндорцев, процедил:

— Что это вы делаете, Забини?

Блейз поднял голову, улыбнулся и ответил:

— Режу смокву, сэр.

— Как вы держите нож?!

Блейз нахмурился. Посмотрел на нож в руке. На смокву. Серьёзно задумался, но сказал:

— В… левой руке, сэр?

— Переложите в правую!

Блейз высоко поднял брови, покрутил в руке серебряный ножик и заметил спокойно:

— Я левша, сэр.

— Меня это не интересует. Есть правила нарезки ингредиентов, и если вам забыли их сообщить, это не мои проблемы! — голос профессора Снейпа сочился желчью. Я замер, как бывало всегда, когда декан начинал ругать кого-то другого. По позвоночнику прошёл холодок, в желудке стало неприятно-пусто, но в то же время тяжело.

— Сэр, — осторожно начал Блейз, — левша не может резать правой рукой. Для нас даже специальный хват есть…

— Вы сомневаетесь, мистер Забини, — прошелестел декан, и эта вкрадчивость звучала ещё страшнее, чем прежний резкий тон, — в том, что я знаю, как именно резать ингредиенты? Может быть, вы считаете, что справитесь с преподаванием лучше меня?

— Нет, сэр.

— В таком случае, возьмите нож в правую руку. Или получите ноль за этот урок, — и, круто развернувшись, профессор отошёл к своему столу. Блейз задумчиво крутил нож правой рукой, будто не совсем понимая, что с ним делать.

— Я всё нарежу, — прошептал я, — а ты вари.

— Ла-адно, — протянул Блейз и, отложив в сторону смокву, принялся толочь в ступке глаза тритона. — Что это было?!

У меня не было ни малейшей идеи. Чем Блейз мог разозлить декана? Он же идеально варит зелья с первого курса! Или декан просто раз в год выбирает себе жертву? В прошлом году особенно доставалось неуклюжему Невиллу Лонгботтому с Гриффиндора, на первом курсе — Гарри, а теперь — Блейзу?

Ощущение чудовищной несправедливости затапливало меня. В носу хлюпало, но я пытался сдержаться и не заплакать — просто не мог себе этого позволить. Я уже не первокурсник! Мне тринадцать лет, я принц, я выступаю перед людьми. Не должен я реветь, да ещё и в классе! Но за Блейза мне было так обидно! И вдруг я ощутил странное: тот момент, когда обида начала перерождаться в злость. И мне уже хотелось не лить слёзы, а стискивать кулаки.

Блейз засыпал в котёл смокву, которую, конечно, я нарезал не так изящно, как он, и несколько раз помешал зелье.

— Забини! — раздался окрик. — Вы считать умеете?

Я видел, как у Блейза дёрнулись ноздри.

— Да, сэр.

— Сколько раз вы помешали зелье?

— Шесть с половиной, сэр.

— А что написано на доске?

Я видел: шесть. Блейз пожал плечами:

— Сэр, вы же знаете, эта половина помешивания позволяет компенсировать слишком сочную смокву. Если бы она была ещё сочнее, я помешал бы семь раз.

— О, мистер Забини, — процедил декан, снова приближаясь, — вероятно, вы за лето получили звание мастера зельеварения, а я и не знал?

— Нет, сэр.

— В там случае, извольте действовать так, как написано в инструкции! Эванеско! — наше зелье исчезло из котла, а профессор добавил:

— Боюсь, у вас ноль за урок, мистер Забини.

Меня он будто вовсе не заметил, а Блейз остался сидеть, глядя на пустой костёл круглыми от изумления глазами.

* * *

— Я думал, он ко мне придирается! — воскликнул Гарри по дороге на обед. — Но я в зельях не разбираюсь и, действительно, постоянно творю дичь. Так что, в принципе, это хоть немного понятно. Но сейчас…

— Он спятил! Просто спятил! — повторяла Гермиона.

— Чувак, это было не круто… — протянул Рон. Блейз молчал. Я тоже не знал, что сказать, и злился на себя за то, что не вступился за друга. Что бы мне сделал декан Снейп? Снял баллы?

— Вот что, — сообщил Блейз уже на подходе к Большому залу, — я схожу к нему вечером и спрошу, какая муха его укусила.

— Он тебя сожрёт! — воскликнул Рон взволнованно, и я был с ним полностью согласен.

— Подавится! — отмахнулся Блейз.

— Может… лучше напишешь маме? — предложил я осторожно, а Блейз посмотрел на меня как на сумасшедшего:

— «Мамочка, спаси, меня обижает злой дядя!» Так? Забейте, народ, я разберусь. Зато он отвалил от Лонгботтома и Поттера, меня в прошлом году уже тошнило от этих избиений младенцев.

В прошлом году расписание у нас было плотным. Но в этом.в нём появились дыры и окна, чтобы все ученики могли посещать выбранные предметы. Так что мы пожелали однокурсникам удачи на уходе за магическими существами, а сами отправились в библиотеку — воевать с огромным домашним заданием от МакГонагалл. Гермиона убежала к Дину Томасу, чернокожему улыбчивому парню с Гриффиндора, — рисовать листовку о положении домовых эльфов. А я, вяло листая справочник последовательных превращений, глубоко задумался.

За лето я привык к тому, что в любой момент могу обратиться к Паркеру. И даже его связь с мистером Дженкинсом меня не удивила и не оттолкнула. В конце концов, я понимал, что моя учёба в Хогвартсе не может не быть делом государственной важности. И, раз уж так, мне приятнее было общаться с рыжим жизнерадостным Барни, а не с мрачным Дженкинсом, от которого меня тошнило. Я ловил себя на том, что хочу обернуться и спросил у Паркера: «Что происходит?» И знать, что он немедленно сообщит мне нужную информацию. Паркер обладал талантом узнавать всё, что угодно. При этом он предпочитал не книжные знания, а то, что называл «личной экспертизой». Например, когда я спросил его о проблеме загрязнения мирового океана, ему и в голову не пришло искать энциклопедию — он позвонил знакомому экологу.

Декан сошёл с ума, не иначе. Почему, Паркер? Почему?!

За окном было пасмурно, серо, не сентябрьская погода. И на душе — тоскливо.

Блейз, сидя рядом, выводил завитушки на пергаменте и тоже о чём-то размышлял, а я не понимал, как спросить его, о чём. Мне было так легко в Хогвартсе в прошлом году, когда история с Тайной комнатой завершилась. Почему сейчас так тяжело?

— Унылый Мышонок, — неожиданно заметил Блейз, широко улыбаясь. — Ты чего такой унылый?

Я пожал плечами. У меня не было конкретных причин для грусти, просто я хотел домой, но куда это — домой — не имел ни малейшего понятия.

— Пошли, — велел Блейз.

— Куда?

— Куда-нибудь. Разомнём ноги. Прав был Ронни, надо было брать уход за магическими существами. Хоть на улице бывали бы. Пошли, пошли, забей на книги!

Но я всё-таки вернул справочники на место и аккуратно сложил в сумку письменные принадлежности, прежде чем выйти в коридор. Мы спустились в холл, дошли до дверей замка и одинаково отпрыгнули в сторону, давая дорогу стремительно шагающему Хагриду. На руках у него, почти невидимый за рукавами гигантской шубы, лежал Драко и громко стонал. Не сговариваясь, мы кинулись следом, хотя успеть за шагом нового профессора было не так-то просто — на его один нам приходилось делать по три.

— Что случилось, сэр? — спросил я, когда Хагрид вышел из Больничного крыла, и прямо перед нами закрылись двери.

— Дурак ваш приятель, вот что случилось! — рявкнул Хагрид. — К гиппогрифу полез, тот его и полоснул когтями. Оклемается!

Хагрид пошёл обратно на улицу, а я тихо выдохнул и спросил:

— Гиппогриф… Это что?

— Крылатая такая штука… Ездовая. Немного лошадь, немного лев, немного орёл, — отозвался Блейз и поскрёбся в дверь. Не услышав ничего в ответ, он аккуратно толкнул створку, и мы просочились в обитель мадам Помфри. Драко лежал на первой же ко входу кровати, без мантии. Бинты обвязывали его руку от пальцев до плеча, пока мадам Помфри ворчала что-то о технике безопасности и сумасшедшей программе.

— А вам что здесь нужно? — спросила она раздражённо, поправляя чепец.

— Простите, мэм, — улыбнулся Блейз, — просто услышали о происшествии с Драко и решили узнать, как он.

— Мордредова тварь мне чуть руку не оторвала! — воскликнул Драко, а мадам Помфри недовольно возразила:

— Вот уж преувеличение! Ничего с вашей рукой не случится, мистер Малфой, лучше подумайте в следующий раз, куда её совать!

— Он в порядке, мэм?

— Будет, когда заживут царапины. Магическое существо — это вам не собака, придётся ждать, пока организм сам себя вылечит. А теперь уходите, пациенту нужно выпить зелья и поспать.

— Мой отец ещё узнает, какие у нас тут уроки! — зло выплюнул Драко, за что тут же нарвался на ещё одну отповедь от нашего ворчливого доктора.

— Погуляли… — обречённо вздохнул Блейз, и мы поплелись на древние руны. Придётся сделать очень подробный конспект для Драко, который пропустит первое занятие.

Драко остался в Больничном крыле до конца недели, а вышел с рукой на перевязи, злой и, кажется, сам уже недовольный тем, что пожаловался. Люциус Малфой примчался в школу: он рвал и метал, а по слухам даже накричал на директора и декана и пообещал оторвать головы Хагриду и его «твари».

— Молодец, Дракоша, — не сдержался Блейз, и Драко послал его по адресу, от которого я слегка покраснел. Вообще, за выходные я так и не понял позицию Драко: он то радовался, что отец вступился за него, то вдруг начинал говорить, что лучше бы никому ничего не писал.

— Он же нарвался сам! — зло пояснил Гарри. — Хагрид сказал, что гиппогрифы очень гордые. А Малфой оскорбил Клювокрыла.

— Я боюсь, как бы Хагрида не уволили, — пожаловалась Гермиона и сунула мне в руки листовку. Она была размером с обычный лист бумаги для печати. Красочно, в комиксовом стиле нарисованный эльф-домовик в грязной дырявой наволочке вытирал слёзы и пригибался. Над ним нависала дубина. Заголовок гласил: «Ты тоже рабовладелец!»

А более мелким почерком, печатными буквами описывалась тяжёлая участь эльфов-домовиков. Пока я разглядывал листовку, стоя на выходе из Большого зала, к нам подкрался Колин Криви: с новым фотоаппаратом, в компании Джинни Уизли и собственной уменьшенной копии.

— Привет, Альберт! — жизнерадостно воскликнул Колин. — Я видел твои фотографии в газетах и даже сохранил две! Ты так здорово говорил про животных! Мама плакала! А что у тебя за листовка? Это про китов? Нет? А про кого? Да не дёргай меня, Деннис! Альберт, можно я тебе представлю своего брата? Да?! Круто! Это Деннис, мой брат!

Колин тараторил жизнерадостно и очень быстро, наворачивая вокруг меня круги, изучая листовку, ероша брату волосы и уворачиваясь от всех попыток Джинни его остановить.

— Мало мне было братьев! — вздохнула Джинни. За лето она выросла и стала ещё больше похожа на Рона. — Я слышала про затею с домовиками. Можно посмотреть?

— У тёти Мюриэль есть домовичка, — заметила Джинни, — зовут Присли. Она, наверное, умрёт от разрыва сердца, если предложить ей свободу.

— Это потому что она всю жизнь прожила на положении раба! — возразила Гермиона. — Во время войны Севера и Юга многие чернокожие рабы сражались за своих хозяев, но они же не знали никакой другой жизни!

Постепенно вокруг нас собиралось всё больше народу. Подошёл Джастин — он стал таким же высоким, как Блейз, но его кожа покрылась пятнами, буграми и прыщами. Зато улыбка осталась прежней — вежливой, учтивой и дружелюбной. После приветствия он сообщил:

— Следил за твоими выступлениями, Зелёный Принц. Это было здорово. Гермиона, — он кивнул ей, выделяя из толпы, — видел тебя на фотографиях с акции в Нортгемптоншире. Зови в следующий раз, буду рад присоединиться.

Он тоже взял листовку, которая постепенно пошла по рукам, а Гермиона спросила:

— Ты слышал про школьную газету?

— Газета? — вместо Джастина откликнулся Колин. — У нас есть газета? Круто! А где? А я могу предложить им свои фотографии? Как думаешь, Альберт? Гарри, Гарри, а ты как считаешь?

— Сестра рассказывала про газету, — заметила неожиданно подошедшая к нам охотница команды Гриффиндора по квиддичу, Анджелина Джонсон. — Жаль, что её закрыли.

Я давно уже не находился в центре этой толпы. Она всё разрасталась, шумела и постепенно сама собой определила, что газета, конечно, просто необходима. Хаффлпаффец с шестого курса, Седрик Диггори, сообщил, что готов немедленно пойти к директору с предложением. А для первого номера как раз можно взять главной темой положение эльфов, раз уж листовка готова.

— Мой папа издаёт журнал, — вдруг раздался у меня за спиной высокий задумчивый голос. Я обернулся и увидел незнакомую девочку — она оказалась совсем маленькой, худой, с огромными глазами навыкате и копной светлых нечёсаных волос. В ушах вместо серёжек у неё болтались пробки вроде тех, которыми закрывают бутылки вина.

— Вот как… — вежливо ответил я, разглядывая девочку. — Здорово. Что за журнал?

— «Придира». Но ты его не читал, — слегка нараспев ответила девочка. — Надо поговорить с тем мальчиком, возможно, они захотят напечатать статью о правах морщерогих кизляков.

— Кого? — грубовато спросил нарисовавшийся рядом Рон.

— Морщерогих кизляков. Это очень добрые создания, но пугливые.

— Их не существует! — отмахнулся Рон, а девочка возразила резонно:

— Разве то, что ты о них не знаешь, означает, что у них нет прав? — и, повернувшись, ушла прочь.

— Кто это? — спросил я в растерянности.

— Лавгуд. Они наши соседи. Ксено, её отец, такой же чокнутый.

Я, возможно, ещё что-нибудь спросил бы о странной девочке по фамилии Лавгуд, но тут ко мне пробрался Седрик Диггори. Он представился и спросил, не составлю ли я компанию ему, Джастину и Аманде Роллингс с пятого курса Рэйвенкло в походе к директору.

— Нужно, чтобы профессор Дамблдор видел, что это общественная инициатива, — пояснил Седрик строго. Опущу организационные подробности и скажу только, что первый номер газеты «Наш любимый Хогвартс» вышел в начале октября. Седрик занял пост главного редактора, Джинни и ещё человек десять с разных курсов и факультетов вызвались быть корреспондентами. В их число кстати, вошла наша однокурсница Пэнси Паркинсон, которая, вздёрнув курносый нос, заявила: «Не желаю оставлять это в руках хаффлпафцев и гриффиндорцев. СМИ — четвёртая власть!»

Немного забегая вперёд, отмечу, что состав корреспондентов постоянно менялся. Но Пэнси и Джинни оставались на своих местах до конца школы, Дин Томас неизменно рисовал обложки, Колин — единственный человек с камерой на весь замок — сделался незаменимым «честным фотографом». А Джастин неожиданно нашёл себя в роли цензора, и со временем редколлегия по-настоящему оценила важность его работы. Но об этом — потом.

* * *

Записываясь на маггловедение, я почему-то думал, что нам будут рассказывать, как пользоваться телефоном, когда день рождения у королевы, как одеваться, чтобы не выглядеть в мире магглов странно и нелепо. И, кажется, того же мнения придерживались мои однокурсники, вместе с которыми мы ждали начала первого урока.

Профессор Бербидж оказалась приятной женщиной немного младше профессора МакГонагалл, с мягким голосом и доброй улыбкой, одетой в пёструю лёгкую мантию.

Поправив пучок на голове, она обвела нас всех взглядом и сказала:

— Я рада видеть вас всем на своём предмете. На занятиях по маггловедению мы будем говорить о том, как волшебнику ужиться с магглами и оставаться в безопасности, попадая в их мир. Главное свойство магглов — это скорость изменений. Мы в мире магии живём по устоявшимся правилам, а они постоянно их меняют. Всё, что я могла бы сказать вам о маггловской технике и маггловской моде, перестанет быть актуально к тому моменту, как вы выпуститесь из школы. Мир магглов для нас — место, полное опасностей. Но, немного постаравшись, мы можем сделать это место более комфортным для нас и спокойно навещать родных и друзей, не владеющих волшебством, путешествовать в одном воздушном пространстве с самолётами и вертолётами, при этом не нарушая законов магического мира.

«Статут о Секретности» — так называлась первая тема. Я уже знал, что этот документ, который предписывает волшебникам скрываться от маггловского мира, был принят в середине XVII века во времена Кромвеля. Но до сих пор мне не доводилось читать даже отрывки из него.

— У папы есть волшебный летающий автомобиль, — прошептал мне сзади Рон, пока мы слушали пояснения о том, что любое маггловское технические средство, переоборудованное с помощью магии, должно быть зарегистрировано в специальной комиссии.

— Шестой пункт, — продолжала профессор Бербидж, — регулирует положение сквибов. О нём мы будем говорить позднее в конце года, а пока просто обратите внимание на то, что сквибы, хотя и не владеют магией, также обязаны соблюдать Статут о Секретности. И за нарушения их наказывают так же, как и волшебников.

Именно эти слова профессора Бербидж заставили меня снова задуматься о сквибах. Тогда, в поезде, я искренне пожалел Филча, но дальнейшие события отвлекли меня от его проблемы. Теперь я готов был к ней вернуться. Но почему-то я был уверен, что сквибы — не голубые киты, и акции за их спасение дела не решат. Наверное, именно поэтому я ничего не сказал друзьям, а вместо этого написал длинное письмо. Адресовал его Паркеру, но при этом держал в голове, что получателем вполне может оказаться мистер Дженкинс — и не прогадал. Именно Дженкинс прислал мне ответ, в котором сухим канцелярским языком благодарил меня за наблюдательность и нестандартное мышление. Тот же Паркер, отлично осведомлённый о существовании сквибов, никогда не говорил о них начальству. Между тем, начальство считало, что люди, не владеющие магией, но знающие о ней, могут оказаться бесценными помощниками Короны.

«Её Величество лично решила финансировать Общество защиты магорождённых, организацию которого мы уже согласовываем с министерством магии. Также Её Величество просила передать вам благодарность и пожелание благополучия. Да хранит вас Бог», — закончил письмо Дженкинс.

* * *

Мы с Гарри стояли в уголке и разглядывали люк в потолке. Вместе с другими однокурсниками мы ждали начала урока прорицаний и прикидывали, как именно попадём в кабинет. Честно говоря, я не ожидал, что из люка выпадет тонкая серебряная верёвочная лесенка, по которой придётся лезть. Поднявшись по ней, мы оказались в очень странном помещении. Пожалуй, я не назвал бы это классом — скорее уж гостиной. Тяжёлые бархатные шторы погружали всё пространство в полумрак, но его разгонял свет жарко пылающего камина и многочисленных задрапированных ламп. Вместо парт стояли круглые столики, рядом с ними — мягкие кресла и пуфики. Ребята перешёптывались, гадали, где же наш преподаватель, и робели, боясь занимать места.

— Добро пожаловать, — вдруг раздался из тёмного угла приглушённый, отстранённый женский голос, — приятно видеть вас наконец в физическом облике.

Тени шевельнулись, и из них вышла наша преподавательница. Я сразу не нашёлся с аналогией, да и теперь не до конца уверен, как её описать. Гарри после первого занятия сказал, что она похожа на блестящую стрекозу, но, на мой взгляд, ей недоставало проворства и хищности этих красивых насекомых. Во всяком случае, профессор была очень худой и высокой, хотя и сутулилась. Она куталась в тонкую газовую шаль, лицо её больше, чем наполовину скрывали огромные круглые очки, а шею и запястья украшала звенящая бижутерия.

— Садитесь, деточки, — проворковала она, и мы торопливо расселись. Мы с Гарри неловко устроились за одним из столов в углу. Гарри оглядывался с таким видом, словно хотел сбежать. А я подумал, что, пожалуй, мне нравится этот кабинет, пропитанный странным ароматом трав и благовоний, и мягкое кресло.

— Я приветствую вас на уроке прорицания, — продолжила преподавательница, — меня зовут профессор Трелони. Вряд ли вы до сих пор видели меня, я редко покидаю свою башню. Суета и суматоха школьной жизни затуманивают внутреннее око…

Гарри посмотрел на меня выразительно, явно спрашивая: «Какого чёрта?» Я пожал плечами, а профессор Трелони продолжила:

— Вы избрали прорицания, самое трудное из магических искусств. Должна признаться и предупредить вас: я не смогу научить многому тех, кто лишён дара ясновидения. Книги помогают только до определённых пределов, дальше необходима врождённая склонность.

— Хорошо, что Гермионы тут нет, — шепнул мне на ухо Гарри. Я улыбнулся. Действительно, Гермиона питала некоторую слабость к книжным знаниям. А вот Паркер, пожалуй, сказал бы, что книжные знания вообще мало кому способны по-настоящему помочь, если только ты не спешишь превратиться в говорящую энциклопедию.

Профессор заговорила снова, прохаживаясь перед камином.

— Многие ведьмы и волшебники, даже очень талантливые в своей области, не способны рассеять туман, застилающий будущее. Этот дар даётся немногим, — она обвела нас пристальным взглядом и спросила, обращаясь к Невиллу Лонгботтому:

— Не могли бы вы сказать, как себя чувствует ваша бабушка? Здорова?

— Н-н-надеюсь, — пролепетал Невилл.

— Я бы не была так уверена, — заметила профессор суховато и, будто не заметив испуганного лица Невилла, вернулась к объяснению. — В этом году мы будем изучать самые основы прорицания. Первый семестр посвятим гаданию по чаинкам. Во втором — займёмся хиромантией. Между прочим, — она остановилась возле гриффиндорки индийских кровей, Парвати Патил, — вам стоит опасаться рыжеволосых, — девочка начала испуганно оглядываться в попытках найти кого-нибудь рыжего в классе, и успокоилась, не найдя — Рона с нами не было. А профессор продолжила:

— В летнем семестре мы перейдём к магическим кристаллам, если успеем разобраться с предсказаниями по языкам пламени. К сожалению, в феврале занятий не будет из-за ужасной вспышки гриппа. Я сама на неделю потеряю голос.

Я сглотнул слегка нервно, да и все вокруг, пожалуй, кроме Гарри, тоже выглядели впечатлёнными.

— Вот вы, — вдруг профессор взглянула на меня и слегка улыбнулась, — не могли бы вы передать мне чайник? Самый большой, серебряный?

Я встал, нашёл чайник на полке и осторожно принёс профессору. Поставил на её стол — тоже круглый и невысокий, скорее чайный, нежели рабочий.

— Спасибо, дорогой, — улыбнулась мне профессор Трелони и заметила задумчиво: — Ещё до конца учебного года вы будете стараться спасти одну жизнь. Но не преуспеете.

По моей спине прошли мурашки, и я тихо вернулся на место, слушая объяснения краем уха. Пить чай. Смотреть в чаинки. Но что за жизнь я не смогу спасти?!

— Мой мальчик! — вдруг профессор Трелони схватила за руку Невилла. — Пожалуйста, после того как разобьёте первую чашку, возьмите вторую из голубого сервиза. Розовый мне жалко, это мой любимый!

Не прошло и минуты, как раздался звон и чашка разлетелась на мелкие осколки. Мы с Гарри выпили чай, дали чаинкам стечь, как было сказано, и обменялись чашками.

— Что ты видишь? — спросил я.

— Коричневую жижу, — заторможено отозвался Гарри. Я, надо сказать, видел то же самое. Будто бы издалека доносился голос профессора Трелони, которая просила заглянуть за покровы обыденного. Когда-то дедушка шутил про то, что полезно знать, какую руку сломаешь в завтрашний гололёд, но я думал: можно ли узнать, как вообще её не сломать? Должен быть способ!

Хотя было утро, я выспался, позавтракал и чувствовал себя бодро, но меня всё равно клонило в сон. Разводы в чашке шевелились, перетекали один в другой, но не оформлялись в ясную картинку. Надо было сосредоточиться, а я никак не мог. Почему они ползают?

— Хм… — вздохнул Гарри очень громко, я вздрогнул и будто бы проснулся. Чаинки перестали двигаться, превратившись снова в обычную, как сказал друг, коричневую жижу. — Так. У тебя тут… Допустим… — он листал учебник, сонно моргая. — Допустим, что-то вроде облака. И змеи. Ты поругаешься с другом, но ссора приведёт к… Эм… Солнце означает радость. К радости? Твоя очередь.

А я не знал, что сказать. В чашке Гарри были просто чаинки, не складывающиеся ни в какие символы. Я слегка прищурился, пытаясь вернуться в то сонное оцепенение, не то дрёму, не то транс. Я медленно дышал, отгораживался от звуков, и внезапно увидел собаку. Чёрную крупную собаку. Она повернула голову с умными глазами и торчащими вверх острыми ушами, оскалила клыки… И я очнулся.

— Собака, — сказал я и быстро полез в учебник. — Друг? Неожиданный?

— Дайте-ка я взгляну, мой мальчик, — внезапно произнесла совсем рядом профессор Трелони, и я едва не выронил чашку. Она взяла её у меня из рук, повращала её немного и сказала негромко:

— Это сокол. Мой мальчик, у тебя есть смертельный враг. Дубинка… Нападение. Мерлина ради, какая несчастливая чашка! Череп… Опасность в пути… — профессор говорила всё тише, класс прислушивался всё тщательнее. И вдруг она вскрикнула. В тот же миг раздался звук бьющегося фарфора — Невилл разбил и голубую чашку. Профессор упала в кресло и посмотрела на Гарри огромными влажными глазами. — Мой мальчик, мой бедный мальчик… Нет, не стоит говорить, милосерднее промолчать…

— Что там, профессор? — тут же спросил из-за соседнего столика Дин Томас. Понемногу все поднимались, пытаясь посмотреть в чашку Гарри, и профессор всё же сообщила:

— Это Грим.

Кое-кто охнул, прижимая ладони ко ртам. Другие, как я, оглядывались в недоумении.

— Грим, мой мальчик. Огромный пёс, кладбищенское привидение. Это самое страшное предзнаменование. Оно сулит смерть.

Я окаменел. Чёрный пёс, оскаливший клыки… Я видел его.

— Похоже на Грима, — заметил гриффиндорец Симус Финниган, шумный ирландец, заглядывая профессору через плечо. — А с этой стороны больше на осла.

— Да нет, собака! — возразила тихая Дафна Гринграсс со Слизерина.

— Хватит! — вдруг рявкнул Гарри и вскочил с кресла. — Перестаньте гадать, умру я или нет!

Профессор Трелони отпустила нас на этом, и Гарри первым вылетел из класса. Только чудом я успел его перехватить, прежде чем он свернёт совершенно не в тот проход, в который нужно. Я не знал, что сказать. Страх за друга сковывал тело. Я видел пса! Видел! И не мог заставить себя произнести что-то вроде: «Забудь, это всё ерунда!» Но мне следовало бы так поступить.

— Слушай… — сказал я осторожно, — прорицания вовсе не гарантируют, что события свершатся именно так. Это всего лишь вариант. Может… ты заведёшь собаку к концу года? Такую, знаешь, огромную, чёрную. Похожую на Грима, чтобы пугать суеверных дураков.

Вместо того, чтобы развеселиться, Гарри спросил убитым голосом:

— Почему чёрную?

— Что?

— Почему ты так сказал? Чёрную собаку?

«Потому что она была чёрной!» — мог бы ответить я, но вместо этого спросил:

— Хочешь белую? Хаски или маламута?

Гарри не ответил, и на трансфигурацию мы пришли пришибленные и затихшие. Зато Гермиона и Блейз, у которых в то же время была арифмантика, выглядели довольными. Драко, всё ещё с перевязанной рукой, тоже не скалился и не пытался кого-нибудь доставать. Кажется, их всех нагрузили с утра цифрами и расчётами по самое не могу.

— Как там наше светлое будущее? — спросил Блейз и тут же напрягся, будто угадав, что что-то не так. — Не очень светлое?

— Забей, — отмахнулся Гарри и очень настойчиво принялся обсуждать с Роном какую-то квиддичную технику.

— Нам показывали, как считать слоги в простых заклинаниях, — пояснил Блейз, проводив Гарри задумчивым взглядом. — Типа Левиосы. Знаешь, на что больше всего похоже?

— На арифметику? — предположил я.

— На стихосложение. Отпадный предмет!

Я вспомнил те полтора года, когда у меня в учебной программе стояло стихосложение, и содрогнулся. Нет, я могу посчитать слоги и ритм, правда. Просто для всех лучше, если я этого не сделаю.

Никому не пришло бы в голову болтать на уроке у профессора МакГонагалл. Поэтому, зайдя в класс, мы тут же отложили разговоры и погрузились в увлекательнейший рассказ об анимагии — превращении человека в животное.

— Это один из самых сложных разделов трансфигурации, — строго пояснила профессор МакГонагалл. — Попытки научиться анимагии самостоятельно категорически запрещены и очень опасны. А все анимаги обязаны регистрироваться в министерстве магии после того, как пройдут необходимые аттестации.

А потом с лёгким хлопком она превратилась в полосатую кошку с круглыми отметинами, похожими на очки, вокруг глаз. И обратно в сурового профессора. Кое-кто воскликнул, кто-то захлопал, но большая часть класса осталась сидеть тихо. И профессор МакГонагалл спросила резковато:

— Да что с вами такое? Это, разумеется, неважно, но на моей практике ещё не было случая, чтобы превращение в кошку и обратно не вызвало аплодисментов.

Никто не спешил ответить, и тогда, сдавшись, я поднял руку и сказал:

— Дело в том, что у нас был урок прорицаний, мэм.

— Можете не продолжать, мистер Маунтбеттен-Виндзор, мне всё ясно. И кто должен умереть в этом году?

— Я, — мрачно ответил Гарри. Профессор МакГонагалл впилась в него взглядом и заметила прохладно:

— Что ж, мистер Поттер, вам следует знать, что Сивилла Трелони с первого дня появления в школе ежегодно предсказывает кому-нибудь из студентов смерть. Никто, однако, до сих пор не умер. Считайте, это её способ знакомства с классом. Я никогда не позволяю себе говорить плохо о своих коллегах, — она плотно сжала губы, так, что они побелели, — однако прорицания — самая неточная ветвь магических знаний. Настоящие провидцы крайне редки, и профессор Трелони… — она вздохнула, не закончив мысль, хотя всем и так было всё ясно. — Поттер, вы прекрасно выглядите, так что не обижайтесь, если я не освобожу вас от домашнего задания. Но, не сомневайтесь, в случае смерти выполнять его не обязательно.

Её шутка разрядила обстановку, и кто-то засмеялся. Я попытался улыбнуться. В конце концов, в классе у Трелони было душно, я задремал, вот мне и приснилась собака.

С прошлого занятия по зельям прошло немало времени и множество событий — Драко поранил руку в столкновении с гиппогрифом, Гарри узнал больше о родителях и Сириусе Блэке, мы половиной школы задумали делать газету, а профессор Трелони нагадала Грима. В общем, думаю, понятно, почему о странностях профессора Снейпа мы все благополучно забыли. А, возможно, многие, как и я, подумали тогда, что это пройдёт. В конце концов, наш декан — сложный и резкий человек, мало ли, что взбрело ему в голову? Поэтому мы были действительно ошарашены, когда с самого начала занятия он снова начал придираться к Блейзу.

— Две капли пиявочного сока, Забини! Две! А вы сколько добавили?

Зелье в нашем котле было ровно того насыщенного оранжевого цвета, который требовался согласно рецепту на доске и в учебнике. И издавало характерный, аж на четыре абзаца расписанный запах солёной рыбы, сбрызнутой розовым маслом.

— Три, сэр, — ответил Блейз спокойно, и только я видел, как у него побелели костяшки пальцев, когда он сжал мешалку. — Это делает зелье более вязким.

— Что ж, — Снейп неприятно улыбнулся (он делал это нечасто, и выходило, честное слово, отвратительно), — у вас есть ещё целый час, чтобы приготовить зелье по рецепту. Или вы не умеете читать?

Снейп отошёл, а Блейз, пожав плечами, пододвинул ко мне смокву, которую требовалось снова очистить. У Лонгботтома зелье в котле стало зелёным; у Грегори Гойла и Пэнси Паркинсон валил сизый дым. Им, конечно, тоже досталось, но так, по мелочи. Зато, стоило Блейзу добавить в котёл корни маргаритки, как профессор Снейп появился рядом и процедил:

— Технику безопасности, Забини, вы, вероятно, не изучали. Я вам напомню, что прикасаться руками к ингредиентам запрещено! Кажется, снова неудача. Какая жалость.

Он направил палочку на котёл, а я поднялся со стула. Вернее, какая-то непреодолимая сила подкинула меня, распрямила колени, заставила ровнее выпрямить спину. Блейз рядом выдохнул сквозь сжатые зубы, а Снейп повернулся ко мне.

— Вы что-то хотите сказать, мистер Маунтбеттен-Виндзор? — вкрадчиво-опасным тоном уточнил декан. Человек, который в прошлом году, не раздумывая, кинулся в Тайную комнату — спасать от василиска студентов, которые ему даже не нравятся, — и уничтожил дневник Тома Риддла. Очень смелый... И омерзительно несправедливый.

— Сядь, Мышонок… — раздалось беззвучное шипение, которые я проигнорировал.

— Это несправедливо, сэр, — сказал я каким-то чужим тоном, принадлежащим вовсе даже не мне, а кому-то другому, в сто раз храбрее. — Зелье Блейза лучшее в классе. И вы это знаете.

— Вы сомневаетесь в моей компетентности?

Я осознал в который раз, что совершенно не боюсь профессора Снейпа, пока он говорит со мной. Зато начинаю дрожать от ужаса, когда он обращается к другим.

— Я сомневаюсь в вашей непредвзятости, сэр. Вернее, для меня очевидно, что вы предвзяты.

— Никто, — очень тихим и очень опасным тоном проговорил декан, разворачиваясь ко мне всем корпусом, — повторяю, никто не может безнаказанно разговаривать со мной в подобном тоне. И если вы считаете, что происхождение убережёт вас от санкций…

— Вы можете наказать меня, сэр, — ответил я, грубо перебивая собеседника, — но факт остаётся фактом. Вы…

— Молчать!

В чёрных глазах декана бушевало что-то страшное. Меня физически, не фигурально тошнило от волнения, но я знал, что не могу отвести взгляда: отступлю сейчас — и потеряю что-то очень важное. Пусть наказывает.

— Полагаю, отработки под присмотром мистера Филча пойдут вам на пользу. Сомневаюсь, что во дворце вас учили убираться как следует. Всю неделю, с семи до девяти. Включая выходные.

— Да, сэр.

— А теперь сядьте, пока неделя не превратилась в месяц.

Я сел, чувствуя, как руки ходят ходуном. Сейчас я не сумел бы почистить или нарезать ни одного ингредиента. Но Снейп отошёл от нашего стола и до конца занятия не приближался, кружил по классу, отпуская редкие колкие замечания, но не выделяя никого конкретно. Блейз ничего мне не сказал, пока мы не покинули подземелий, но я испытывал не до конца понятное, но очень сильное облегчение. Которое мгновенно улетучилось, как только мой лучший друг, презрительно скривившись, спросил:

— Что, не боишься запачкать ручки, Ваше в Высочество?

— Блейз… — начал я, но он не дал мне договорить, практически выплюнув:

— Приятной отработки!

И, круто развернувшись, пошёл другим путём в Большой зал на обед.

— Что это с ним? — пробормотала изумлённая Гермииона, а я нелепо хватал ртом воздух, чувствуя, как к глазам подступают проклятые слёзы. Обед прошёл в тумане. Блейз не появлялся до самого начала урока защиты, а придя в класс, демонстративно сел с Теодором. Я робко опустился на стул рядом с Драко, который смотрел на меня с сомнением — словно боялся, что я взорвусь или упаду в обморок. Я не планировал ни первого, ни второго. Только никак не мог сосредоточиться на фигуре профессора Люпина и на его словах. Да, встать. Да, пойти по коридору к учительской. Практическое занятие, хорошо.

Даже небольшая стычка со школьным полтергейстом, Пивзом, не сумела вывести меня из этого удивительного непонятного транса. Тем более, что, в отличие от гриффиндорцев, слизеринцы никогда не страдали от проделок мелкого зловредного духа — нас оберегало факультетское привидение, Кровавый Барон. Я проследил за Пивзом, который улетёпывал по коридору, хрипя что-то несвязное с прилипшим к нёбу языком, и думал о том, что мой язык сейчас тоже не в лучшем положении. Я пытался понять, что случилось, что я сделал не так, и старался не смотреть на Блейза слишком уж часто, чтобы не нарываться на ответный злобный взгляд.

В учительской — просторной и уютной комнате с множеством разномастных кресел и чайными столиками — обнаружился один только профессор Снейп. Он сидел, листая толстую книгу в потемневшей кожаной обложке, но прервался, увидев нас. Скривился, встал и заметил:

— Простите, Люпин, я, пожалуй, пойду. Зрелище предстоит не из приятных, — он прошёл мимо нас, взмахнув мантией, но в дверях остановился и добавил:

— Хочу вас предупредить. В классе учится мистер Блейз Забини. Осторожнее с ним, он не в состоянии следовать простейшим инструкциям, из-за чего подвергает опасности себя и окружающих.

— Вот как? — приподнял брови наш новый преподаватель защиты от тёмных искусств. — Надо же, а я как раз собирался попросить Блейза помочь мне. Я уверен, что он справится. А немного оригинальности, — Люпин добродушно подмигнул, — только на пользу. Не так ли? — обратился он к нам, когда за Снейпом закрылась дверь.

В учительскую из класса мы пришли неспроста. Оказывается, именно здесь, в старом платяном шкафу притаилось коварное привидение — боггарт. Он принимал вид того, что человек боится больше всего на свете, но напугать его можно было смехом. Радостный смех служил оружием против страха и, с помощью соответствующего заклинания, обращал боггарта в пыль.

— Итак, Блейз, встань вот здесь… — Люпин указал на место в двух метрах от шкафа. — Чего ты боишься?

Мы видели только спину Блейза, но услышали его ответ, полный ироничного сдерживаемого веселья:

— Идиотов на гоночных мётлах.

Кое-кто в толпе прыснул, но Люпин, на удивление, строго оборвал веселье словами:

— Никогда не смейтесь над чужими страхами! Хорошо, не скажу, что ты одинок. В таком случае, когда шкаф откроется, вероятно, из него полетит полчище идиотов на мётлах. Ты когда-нибудь видел воздушные шарики?

— Бывало.

— Тогда сделай вот что… — и Люпин добавил несколько слов на ухо Блейзу. Тот зафыркал, кивнул, а профессор махнул нам:

— Становитесь в линию. Постараемся, чтобы как можно больше человек успело сегодня встретиться с боггартом. Пока Блейз борется, подумайте, чего вы боитесь больше всего на свете. И представьте, как можно обратить страшное в смешное.

Мы выстраивались неорганизованно. Всем хотелось попробовать, но в то же время все боялись. А я задумался: чего я боюсь? Что меня больше всего пугает? Я вспомнил холодный ужас, охвативший меня при встрече с дементором. Но нет, это не подходило: я не боялся дементора как такового — я был шокирован встречей с ним. Тогда, может, тролль? Или трёхголовый пёс, который изредка до сих пор виделся мне в кошмарах?

Тем временем Блейз объявил, что готов, дверца шкафа открылась… И никакие идиоты на мётлах оттуда не вылетели. В створку вцепилась бледно-серая костлявая рука. Что-то зашуршало. Захрипело. Вторая рука неловко проскользила по днищу, и на пол вывалилось существо. Любой, кто видел фильмы ужасов, сказал бы, что это зомби, но я уже знал, что правильнее будет сказать — инфернал, труп, поднятый злой волей тёмного волшебника. Инфернал был одет в потрёпанную школьную мантию. С трудом, издавая свистящие звуки, он поднялся на ноги, пошатнулся и поводил головой. Чёрные волосы упали с лица, и мы все увидели Блейза. Мёртвого. Я зажал рот рукой, чтобы не заорать, кто-то из девчонок взвизгнул. А инфернал шагнул вперёд, и ещё. Я видел, как профессор Люпин напрягается, готовый вмешаться, но понял, что это не потребуется. Ровным голосом, будто и не испугался вовсе, настоящий Блейз произнёс:

— Риддикулус.

С громким хлопком инфернал споткнулся и начал балансировать на одной ноге, словно герой старых фильмов, который поскользнулся на банановой кожуре. Перескочил на другую ногу, шлёпнулся на пол, поднял голову, и стало ясно, что это и не труп вовсе, а клоун. Кто-то неловко хохотнул, Блейз издал странный звук и под похвалу Люпина отступил, давая место другому.

Хлопок! Боггарт Рона превратился в гигантского паука, который тут же по мановению палочки встал на роликовые коньки и упал, суча ногами. Парвати Патил досталась мумия — с очередным хлопком путы на ней расплелись, и она завалилась назад. Симус отважно встретился лицом к лицу с банши — ирландским привидением. Хлопок — банши охрипла и схватилась за горло. На шее у неё появился шарфик какой-то квиддичной команды.

Ещё, ещё и ещё. Крысы, ожившие руки, окровавленные глаза, змеи — боггарт пугал и пугал, а Люпин подбадривал нас. Я так и не сосредоточился толком на своём цербере, как вдруг настала моя очередь.

Боггарт замер, сохраняя облик змеи, завязанной бантиком. И тут превратился в Барни Паркера. Я изумлённо уставился на него. Вот уж кого-кого, а собственного пресс-секретаря (и ангела-хранителя, возможно , временного) я точно не боялся. Характерным движением поправив рыжую чёлку, Паркер улыбнулся мне и сказал:

— Хорошо выглядите, сэр. Готовы?

Я нахмурил брови. Всё, боггарт потерял силу — поэтому показывает мне что-то совсем нестрашное? Люпин выглядел заинтересованным, но не пытался меня остановить, и я снова посмотрел на Паркера.

— Ну, что, пойдёмте? Коронация через два часа… Ваше Величество.

Пальцы разжались. Я выпустил палочку. Умом я понимал, что передо мной просто привидение, которое говорит чудовищные, кошмарные вещи, но в душе поднималось что-то, чему я не мог подобрать названия. Лучше десять дементоров, чем это!

— Одолей его, Альберт! — заботливым тоном сказал профессор Люпин, но он не понимал, чего требовал! Мне нечего было противопоставить привидению. Развернувшись, я вышел из класса, не обращая внимания на взгляды и перешёптывания. Ноги несли меня куда-то вперёд, по многочисленным коридорам, лестницам и тайным проходам. Остановился я, только когда сбилось дыхание, а мышцы начало тянуть. Я даже не бежал. От таких кошмаров, как мой, не убегают.

* * *

Как ни странно, я сумел вспомнить про отработку и послушно поплёлся в кабинет к завхозу Филчу. Забрать палочку и сумку с учебниками так и не рискнул — боялся встретиться и с боггартом, и с Люпином, и с одноклассниками. Я просидел в какой-то тёмной нише возле портрета грустного молчаливого рыцаря больше часа, но за всё время ни разу не заплакал. Глаза пекло, в груди было тесно, но плакать я не мог и не смел.

— Нарушать правила вы все горазды, а как руками работать… — проворчал Филч, едва увидев меня. — Ничего, тебе на пользу пойдёт. В следующий раз, может, подумаешь, как пакости творить!

Монолог завхоза был мрачен и пропитан одновременно усталостью и отвращением. Я сонно, тупо кивал, слушая про то, как тщательно надо отдраить кубки в зале наград, и про то, что перчатками пользоваться мне нельзя.

— Палочку-то отдай.

— Нет её, — я покачал головой и развёл руками, — не стал брать.

Завхоз мне не очень-то поверил и рыкнул, что будет проверять. Так что — без глупостей. Что я знал о полировке и уборке? В нашей семье придерживались довольно строгих стандартов воспитания детей, так что уже в три года я, пусть и неуклюже, но самостоятельно заправлял постель, сам убирал игрушки и неплохо чистил пони. Но вот отмывать застарелую, налипшую пыль влажной вонючей тряпкой, склизкой на ощупь, посеревшей от времени — такого мне делать не доводилось. От чистящего средства чесались глаза и жгло руки. От тряпки поднималась по горлу тошнота. Я дышал ртом, повторяя про себя, что не буду жаловаться, плакать и страдать. И вообще — подумаешь, неженка какой нашёлся! «Белоручка» — одно из любимых дедушкиных ругательств в отношении внуков. Вот он бы меня не похвалил за то, как я ворочу нос от работы. И всё равно, я мучился. Пытался отвлечься, но не мог — вонь забивала лёгкие, проникала под кожу.

Дверь позади меня скрипнула. Я дёрнулся, думая, что это завхоз, но никого не увидел. Зато услышал рядом шёпот:

— Дай, помогу.

И из воздуха появились две загорелые крепкие руки, которые отобрали у меня тряпку и принялись шустро натирать кубки и медали.

— Гарри!

— Тшш!

— Дай мне тоже… я должен…

— Платок возьми и вытирай насухо. Свой, свой, у тебя их коллекция!

Гарри работал молча, но очень быстро. У меня сложилось стойкое впечатление, что он натирает эти кубки каждую неделю по расписанию, настолько ловко у него выходило. Даже чистым непротивным платком я справлялся в три раза медленнее.

— Откуда ты?..

— У тёти Петуньи есть столовое серебро и праздничный фарфор, — фыркнул Гарри в ответ. — Пользоваться ими нельзя, это для особых случаев, но мыть приходится регулярно.

За дверью послышались шаги, неразборчивые голоса, и Гарри тут же спрятал руки под мантию, а я перехватил у него полироль.

— ...Не станет. Да ладно, — донёсся до моего слуха ужасно знакомый голос, — кто будет проверять?

— Обманешь… — проворчал Филч.

— Невыгодно. Мне тут ещё почти пять лет учиться. Соглашайтесь, это честная сделка, — возразил Блейз уверенным тоном. Снова ворчание.

— Меня тут нет, — почти беззвучно произнёс Гарри, — особенно для Блейза.

— Почему?

— Мы… э… слегка… — Гарри вдруг сделался красноречив, как лесник Хагрид. — Нет, и всё.

Его шёпот отвлёк меня от разговора за дверью, но я услышал отчётливо, как Филч вздохнул и решился на что-то, сказав:

— Если обманешь — попрощайся с выходными! Замок большой, грязи тут много.

— Наша семья не подводит деловых партнёров, мистер Филч, — дверь распахнулась, и Блейз сообщил, глядя не на меня, а куда-то в пустоту:

— Отработка окончена. Пошли отсюда.

Я отвернулся от кубков, поставил полироль на пол, скрестил зудящие руки на груди и спросил:

— С чего бы?

— С того, — Блейз тяжело вздохнул, но на меня так и не посмотрел — перевёл глаза в пол. — Филч скажет, что грузил тебя работой всю неделю. Тебе главное не светиться лишний раз. Берти?

Я видел, как шевельнулась дверная створка, наверняка выпуская Гарри, но всё равно не торопился с ответом. Этот день оказался мучительно длинным, он выжал меня досуха. Но прямо сейчас мне нужно было продержаться ещё немного и всё же поймать взгляд лучшего друга.

Блейз молчал, я тоже. Возможно, мне было легче — не знаю. Я немного умел это делать — вот так просто молчать, ждать, не торопиться, не влезать с предположениями, не додумывать за другого. Меня, во всяком случае, учили, и у меня всегда перед глазами был безупречный пример для подражания — бабушка. А Блейз нервничал. Он не ломал руки, но я видел, как подрагивали его пальцы, как нервно раздувались ноздри.

— Я не знаю, почему на тебя сорвался, ясно? — в конце концов, зло проговорил Блейз. — Не знаю! И так Снейп с ума сошёл, я всё пытаюсь понять, что у него там в мозгах сдвинулось. А тут ты ещё полез, сам от него получил. Я и разозлился. Думал, что на тебя, потом понял, что на Снейпа, а сейчас вообще думаю, что… — он резко выдохнул, — на себя.

Я бесшумно сглотнул, не сводя с друга глаз. Тот продолжил, ещё более отрывисто и нервно:

— Я хотел тебя обидеть. И обидел. Потому что понимаю, как. И мне было хорошо, когда я это сделал. Понял?

Он подошёл ко мне ближе, и я легко мог разглядеть его покрасневшие глаза и тёмные круги под ними.

— Потому что такой я человек. И инфери этот ещё дурацкий. Не боюсь я смерти! Я…

Он замолчал, осёкся, стиснул зубы, и я предложил:

— Пойдём отсюда? К озеру можно.

Избегая встречаться с людьми, тайными проходами мы вышли из замка в темноту. Сумерки в Шотландии даже в сентябре были ранними, стылыми. Пахло дождём, но не приятно, а зябко и промозгло. Захотелось немедленно вернуться в замок, спрятаться в тёплой гостиной, но я, крепче закутавшись в мантию, уверенно направлялся к озеру, а дойдя до него, двинулся по берегу. В замке горели огни.

— Я чего не понял… — произнёс Блейз минут через десять молчаливой прогулки, — что такого страшного в коронации?

— Правда, не понял? — уточнил я, осознавая, что моей интонации не хватает теплоты, но не понимая, как это исправить. — Я младший сын принца Йоркского, Блейз, седьмой в линии наследования. Если меня коронуют…

Договорить я не сумел, но, к счастью, этого не потребовалось. Порывшись в карманах, Блейз протянул мне палочку и сказал неловко, запинаясь:

— Забрал. Забыл отдать. Это… — и неожиданно добавил: — Извини.

— Мир? — как-то совсем по-детски спросил я, словно пришёл к Анне после глупой ссоры из-за кукол и игрушечных лошадей. И Блейз ответил радостно:

— Мир!

А потом мы ещё полчаса гуляли, пока не закоченели совсем. Блейз рассказал, как подкупил Филча каким-то хитрым витаминным составом для кошачьей шерсти. И пояснил, что завхоз почти бескорыстен и бесстрастен, но кое-кто из старших нашёл к нему ходы. А нынешняя «любовь всей жизни», шестикурсница с Рейвенкло, подсказала, какое зелье сварить и как с ним подступиться.

— Это взятка, Блейз! — возмутился я, не в силах сдержать весёлый смех.

— Причём прямо в присутствии особы королевской крови, — серьёзно кивнул друг. — Ждёт ли меня теперь повешение через отрубание головы?

— Смертная казнь полагается только за пиратство, измену и мятеж, — возразил я. — И то, в основном, на бумаге.

Когда мы вернулись в спальню, на нас смотрели насторожённо, но постепенно успокоились. Теодор, утыкаясь в квиддичный журнал, бросил лениво:

— Помирились.

А Драко, покачав головой, залез в чемодан, достал маленькую стеклянную баночку и отдал мне. Я вытащил пробку и почувствовал приятный травяной запах.

— Для рук, — пояснил Драко и показал ухмыльнувшемуся Теодору совершенно не внушительный кулак. Руки я с удовольствием намазал. Гордость гордостью, а после противной полироли кожа чесалась нестерпимо!

Уроки шли своим чередом. На маггловедении мы разбирались с положением об ограничении на колдовство в присутствии магглов. На рунах — читали текст о похождениях бога Локи, мастера магических превращений. Прорицания шли без изменений — и без откровений: мы пили чай и смотрели в чашки, в основном — без особого результата. Гарри и Рон ныли, что уход за магическими существами стал невыносимым — опечаленный неудачей с гиппогрифами Хагрид потерял веру в себя и второй месяц мучил класс уходом за флоббер-червями. «Всё просто, — пояснял Рон, — ты его не трогаешь — он не дохнет»

Драко тоже приуныл, тем более, что чувствовал свою вину за происшествие с гиппогрифом. На зельях профессор Снейп продолжал доводить Блейза, но, как мне показалось, с меньшим энтузиазмом — всего одна-две придирки за занятие, — а то и вовсе переключался на другую жертву. Как-то раз досталось даже Гермионе, но она, к изумлению всего класса, совершенно не расстроилась, только заметила:

— Никогда не получала нулей. Интересный опыт.

Её вообще больше занимали не отметки, а статья про положение домовых эльфов, которую она писала в соавторстве с Седриком Диггори.

Уроки Люпина мне, пожалуй, нравились. После боггарта он показал нам свирепых злобных красных колпаков, а следом — водяных, похожих на чешуйчатых обезьян. И, в отличие от Локхарта, Люпин никогда не пускал дело на самотёк и держал тварей под полным контролем. Но кое-что в Люпине казалось мне странным и даже отталкивающим: заплатки на его мантии. Драко, прислушавшись к нашим с Блейзом и Теодором настойчивым просьбам, перестал комментировать их вслух, но тоже видел, и время от времени кидал на меня изумлённый взгляд. Я пожимал плечами и старался не осуждать и не критиковать. Но… заплатки! Вряд ли в волшебной школе такие низкие зарплаты, что он не может позволить себе приличный, пусть и подержанный костюм. Загадка!

Между тем, приближался Хэллоуин, а вместе с ним — первый поход в Хогсмид. Даже старшекурсники ходили окрылённые, а уж наши одноклассники вообще не могли говорить ни о чём другом. Я старательно делал вид, что ажиотаж с Хогсмидом меня не касается. А вот Гарри, которому профессор МакГонагалл запретила даже и думать о прогулках, ходил как в воду опущенный.

— У меня есть разрешение от опекунов. И я ничего не нарушал. Почему они?..

Рон полностью поддерживал возмущение друга и повторял, что это несправедливо. Мы с Гермионой, напротив, старались донести до них, что это не наказание, а забота о безопасности Гарри. Пока он в замке, его оберегает множество чар, которые создавались поколениями директоров — могущественными волшебниками. Проникнуть в Хогвартс Блэк не сможет. Но деревенька никакой особой защитой не обладает. Отправиться туда — всё равно, что добровольно сдаться в лапы убийце.

Друзья ушли утром в субботу. Блейз до последнего упирался, говоря, что не так уж сильно ему и хочется смотреть на эти лавки, да и Рон предпринимал попытки остаться, но мы их всё же отправили развлекаться, наказав прихватить нам чего-нибудь интересного. Гарри мрачно проводил взглядом шумную толпу, посмотрел на меня и покачал головой.

— Они поймают Блэка, и в следующем году мы тоже пойдём в Хогсмид, — оптимистично заметил я. — А даже если и не поймают, у меня будет телохранитель. С ним-то уж точно отпустят.

— Вот веселье, ходить повсюду с каким-нибудь мрачным мужиком в костюме… — порворчал Гарри, а я пожал плечами:

— К этому привыкаешь. Мистер Кларенс никогда мне не мешал, просто приглядывал. Думаю, Паркер найдёт кого-нибудь хорошего. Ну, что, займёмся трансфигурацией?

— Угу, — покивал Гарри, но в библиотеке долго не высидел. Я видел, что мыслями он очень далёк от описания свойств живых объектов и анализа превращений неживого в живое, так что не стал останавливать, увидев, что он складывает вещи в сумку.

— Работай, я пойду… проветрюсь.

Я разобрался с эссе для МакГонагалл, набросал письмо не то Паркеру, не то Дженкинсу о том, что в школе всё спокойно и ничего особого не происходит, а потом ещё час возился с письмами Анне и дедушке. Рассказывать мне было, в сущности, нечего, поэтому я больше задавал вопросы — хотелось знать, как там дела. Дедушка собирался в Австралию, так что на скорый ответ я не рассчитывал. Анна пошла на второй курс Кембриджа и тоже была очень занята. Но всё же мне хотелось увидеть, пусть и нескоро, строчки, написанные их руками.

Увы, больше в библиотеке делать было нечего, Гарри куда-то запропастился, и я почувствовал себя очень одиноко.

— Привет! — вдруг услышал я весёлый девчоночий голос, когда вышел в холл. Как-то так складывалось, что мы мало общались с нашими девочками. У них свои темы и интересы, у нас — свои. Только Гермиона не в счёт, но она на то и Гермиона. Лаванда Браун, в отличие от неё, была типичной девочкой: под мантией носила розовые кофточки, а волосы украшала блестящими заколками. Не уверен, что до этого момента я хоть раз с ней разговаривал. Поэтому ответил неуверенно:

— Привет. А ты чего не в Хогсмиде?

Лаванда широко распахнула глаза, приоткрыла маленький розовый рот и охнула:

— Ты что! Сегодня нельзя!

— Почему нельзя?

— Потому что, — отрезала девочка. — Карты не советовали. Мы все остались, я, Парвати, Падма, Тереза… И ты тоже! — вдруг добавила она со смесью удивления и возмущения. — Это почему?

— Не пускают, — пожал я плечами. Лаванда наморщила лоб и уточнила:

— Это потому, что ты принц, да?

— Вроде того…

Слово за слово, оказалось, что Лаванда собирается к профессору Трелони. И я, сам не понимая, как это вышло, согласился пойти с ней. В душном полутёмном кабинете в башне собралось человек шесть. Увидев нас, профессор Трелони своим обычным потусторонним голосом произнесла:

— Вот и нежданный гость, о котором я говорила. Садитесь, мой дорогой, внутреннее око видело ваш приход.

Девочки — а, не считая меня, здесь были только девочки, — зашушукались, и я смутился. Но отступать было бы глупо и недостойно, поэтому я осторожно присел в кресло в углу. Профессор Трелони левитировала мне чашку чая, а сама продолжила речь, которую мы с Лавандой прервали.

— Мы должны доверять интуиции больше, чем книжной мудрости. Именно поэтому все толкователи знаков и снов крайне ненадёжны. Только сам предсказатель может понять, что именно открылось ему в будущем. И чем глубже вы будете постигать искусство предсказаний, тем реже станете обращаться к книгам.

С изумлением я понял, что попал на какой-то факультатив. Девочки присутствовали разного возраста — близняшки-индианки Падма и Парвати, так же, как и Лаванда, были с моего курса. Строгая Тереза с короткими светлыми волосами училась, кажется, на четвёртом. Самая старшая — улыбчивая толстушка Эмили — вообще была с седьмого.

— Мы попробуем понять, что нас ждёт на грядущей неделе, — сообщила профессор, допив чай и перевернув чашку на блюдце. — Вглядываться в свою судьбу бывает неприятно, но это практика, которая необходима каждому начинающему предсказателю. Посмотрите, что пророчат вам чаинки? Какие символы вы видите?

Неспешными глотками допив чай, я дал чаинкам стечь и заглянул в кружку. Последние уроки не дали мне ничего нового. Бухтение Гарри о том, что в чае он видит только чай, сильно сбивало с настроя. Да и, честно говоря, я боялся повторения того непонятного видения, когда чёрный пёс оскалил пасть. Но здесь, в тишине, в странном не-одиночестве, когда рядом вроде бы есть люди, но им нет до меня дела, я понемногу расслаблялся. Пахло травами и благовониями. И огнём. Я смотрел в чашку и вяло, сонно размышлял о том, что друзья сейчас в Хогсмиде. А Гарри где? Где-то в замке, наверное. Пьёт чай с профессором Люпином. Будет пить. Что?! Я дёрнулся, вырываясь из полудрёмы, и помотал головой. Какой чай? Какой Люпин?

— Что вы увидели, мой мальчик? — ласково спросила профессор Трелони, садясь в кресло рядом со мной.

— Не уверен… — протянул я. — Мне кажется, я… Простите, профессор, можно я пойду?

Глаза профессора Трелони за толстыми стёклами очков были полупрозрачными, серо-зелёного мутного цвета, и мне напомнили нефрит.

— Конечно, дорогой. Приходите ещё.

— Когда?

— Однажды, — непонятно ответила она, встала и отошла к Лаванде. Я выбрался из башни, немного подышал воздухом на Астрономической башне, а когда спустился — легко нашёл Гарри в его любимой оконной нише за рыцарскими латами. Увидев меня, он помахал рукой и сказал быстро:

— Я расспросил Люпина!

— Что? — не понял я и забрался на подоконник.

— Помнишь, МакГонагалл сказала, что они дружили? Мой папа, Блэк и Люпин? Вот я всё думал, как бы его об этом расспросил. А тут он сам позвал меня выпить чаю.

Не замечая моего изумлённого выдоха, Гарри продолжил:

— Мне показалось, Люпин не очень хотел об этом говорить, но признался, что у него никогда не было лучших друзей, чем они. И сказал, что… — он снял очки и потёр переносицу, — думал, будто знает Блэка. Но ошибся. Но я так понял, они были неразлучны с первого курса и до конца школы. И даже после того.

Гарри замолчал, глядя в окно, и я спросил осторожно:

— О чём думаешь?

— О том, почему я впервые услышал о Люпине сейчас.

— Что ты имеешь в виду?

— Я не говорю, что он мне должен что-то, — торопливо, будто убеждая скорее себя, нежели меня, поправился Гарри. — Вовсе нет. Просто я думаю... Мы дружим, да? Ты, я, Рон, Гермиона, Блейз. Уже третий год. А к концу школы будет семь. И если у кого-то из вас будут дети, я, наверное… Не важно. Забей. Как трансфигурация?

Я не стал говорить Гарри, что понял его несвязные рассуждения, и охотно переключился на разговор о домашних заданиях. А Гарри в ответ рассказал, что в кабинет к Люпину заходил Снейп и принёс какое-то зелье, судя по всему — очень мерзкое на вкус. И Люпин его выпил, пояснив, что это лекарство. Мы, слегка наплевав на нормы этики, ещё немного погадали, чем может быть болен профессор защиты, а потом нам стало не до ерунды — вернулись ребята и приволокли из Хогсмида целые горы сладостей с занятными свойствами. Мы пробовали их, слушая рассказы о волшебной деревне, до самого вечернего пира.

— Не люблю Хэллоуин, — заметил Гарри, пока мы спускались в Большой зал. Но добавил, что намерен поесть чего-то, что не взрывается во рту и не завязывает язык в тугой узел.

* * *

Только утром на следующий день мы узнали, что в замок пробрался Сириус Блэк. А вот гриффиндорцы провели ночь в Большом зале, в спальниках — потому что Блэк прорвался в их гостиную, напугал портрет, который сторожил вход, и умудрился скрыться. Немного подумав, я немедленно отправил Паркеру и Дженкинсу второе письмо, в котором описал эти события так подробно, как сумел. Гарри мрачно вздохнул:

— Вот теперь точно — прощай, Хогсмид.

Да и не только Хогсмид. Телохранителя у Гарри не было, поэтому сторожили его все вместе. Учителя провожали его на занятия, староста Перси Уизли ждал после каждого приёма пищи. Гарри терпел долго, но наконец взорвался, наорал на нас с Блейзом, досталось и Рону. И мы пообещали, что отстанем, хотя лично я не перестал беспокоиться за друга.

Погода испортилась катастрофически. Целую неделю лили ледяные дожди. Походы на гербологию превратились в испытание, а с ухода за магическими существами ребята возвращались промокшие до нитки и продрогшие насквозь. Драко предсказуемо заболел и теперь ходил с дымом из ушей от бодроперцового зелья.

— Я не хочу на матч, — заметил Блейз, когда зашла речь о квиддиче. — Там же не видно будет ничего!

Кажется, даже Гарри на матч не хотел — и кто бы его осудил? Я не представлял, как вообще подниматься в воздух, когда порывы шквального ветра сбивают с ног. Но, как пояснил Рон, из-за такой ерунды как погода матчи не отменяют.

Играли Гриффиндор против Хаффлпафа. Причём изначально Гриффиндору должен был противостоять Слизерин, но за два дня до игры Терренс, наш ловец, поскользнулся и подвернул лодыжку. Ходили настойчивые слухи, что в этом ему помог громадный и довольно устрашающий капитан Маркус Флинт, который не желал играть в бурю.

Мы шли на урок защиты, обсуждая между собой правила квиддича и плохую погоду, как вдруг Гарри перехватил капитан гриффиндорской сборной, Оливер Вуд.

— Идите, — обречённо вздохнул Гарри. — Я догоню.

— Помни, что у Диггори больше вес, чем у тебя. Это делает его менее маневренным, зато…

— Это надолго, — пробормотал Блейз, и мы оставили Гарри слушать детали квиддичной тактики. Со звонком дверь класса распахнулась, но вошёл не Люпин, а Снейп. Кто-то охнул, но профессор обвёл нас всех злым холодным взглядом и объявил:

— Профессор Люпин приболел, поэтому директор попросил меня провести несколько уроков вместо него. Давайте посмотрим. Прошло два месяца, а в журнале ни одной темы? Даже странно, кажется, Люпин не слишком аккуратен в ведении записей. Полагаю, эта небрежность свидетельствует…

Дверь класса распахнулась, и влетел запыхавшийся Гарри, пробормотал извинения и замер как вкопанный.

— Урок начался десять минут назад, Поттер, — сообщил Снейп, слегка улыбаясь. — Минус десять очков Гриффиндору. Сядьте.

Вообще-то, только пять минут прошло, даже меньше. Но когда это декан был справедлив во всём, что касалось снятия баллов?

— Где профессор Люпин? — спросил Гарри требовательно.

— Нездоров. Кажется, я велел вам сесть, Поттер.

— Вот дурак, — вздохнул Драко, оборачиваясь к нам с Блейзом, потому что Гарри не унимался и лишился ещё пяти очков. После чего сел рядом с Роном, раздражённо пнув парту.

Никто не назвал бы профессор Снейпа приятным человеком. Но в этом году он разошёлся по-настоящему. Сначала нападки на Блейза, теперь — откровенное презрение в адрес Люпина, который всё же был его коллегой. С явным наслаждением Снейп критиковал манеру вести журнал, выставленные отметки и выбранные темы, запрещая классу встревать и защищать педагога. И закончил речь словами:

— Сегодня мы будем проходить оборотней.

Самый конец учебника, последний параграф. Я послушно открыл нужную страницу, пока профессор спрашивал нас, в чём отличие оборотня и волка. Никто не спешил с ответом.

— Никто… — протянул Снейп недовольно. — А как же знаменитая всезнайка Грейнджер? Нет? Печально, видимо, программа третьего курса оказалась трудновата, не так ли? — он наклонился к Гермионе, и она, вспыхнув, ответила:

— Нет, сэр, просто нашла другие занятия кроме чтения учебников от корки до корки.

— Неужели профессор Люпин не объяснил вам даже простейших отличий между оборотнем…

— Сэр, вам сказали, что до оборотней мы ещё не дошли! — неожиданно встряла обычно тихая Парвати.

— Молчать! — рявкнул Снейп. — Вы чудовищно отстали. Вот уж не думал, что есть третьекурсники, которые не умеют отличить оборотня от волка. Надо будет сообщить об этом профессору Дамблдору. Страница триста девяносто четыре. Начинайте конспектировать.

Я опустил глаза в учебник, где рассказывалось, что оборотни принимают волчий облик в полнолуние. Оборотень крупнее обычного волка, хвост у него — с кисточкой на конце, нос шире, а пасть больше. Обратившись, оборотень теряет себя, обращается в дикого зверя, одержимого жаждой крови. Вопреки легендам, серебро не способно остановить оборотня, лучшее оружие — это огонь. Чем он ярче и жарче, тем лучше. Ну, и примитивные методы вроде отрубания головы работают с гарантией.

— Лет десять назад, — прошептал Блейз мне на ухо, — придумали антиликантропное зелье. Мама варит на заказ одной женщине. С зельем оборотень сохраняет разум после превращения…

— Забини! — тут же послышался окрик. — Вы хотите рассказать что-то интересное? Так расскажите всему классу, мы послушаем.

— Простите, сэр.

Я был уверен, что Снейп не остановится, но он только скривил губы и велел читать молча. Больше до конца занятия мы не разговаривали. Зато, выйдя из класса, принялись обсуждать происходящее.

— Твой Джастин запретил писать про учителей, — почему-то мне пожаловалась Пэнси. — А жаль.

— Что это он мой?

Девочка пожала плечами и ушла, показав, что мы не заслуживаем её внимания. А Гарри спросил в пространство:

— Чего он так взъелся на Люпина?

Поводов как будто не было, не считая разве что слухов о том, что профессор Снейп мечтал занять должность преподавателя защиты от тёмных искусств. Но, кажется, даже про Локхарта он ничего особенно злого в классе не говорил, только презрительно морщился. А о том, как плох Люпин, толкнул целую речь. Ещё и перепроверил часть эссе, которые нашёл в столе, комментируя мягкотелость Люпина, его необъективность и неспособность выставить правильные отметки.

— Верно Дин сказал, — заметил Рон, — Люпин лучший, кто у нас был.

— Он отличный учитель, — согласилась Гермиона, — надеюсь, он скоро поправится.

— А ведь он сказал, что ему нездоровится, — вспомнил Гарри на пути в Большой зал. — И выпил зелье…

— Что за зелье? — тут же заинтересовался Блейз, и Гарри рассказал, как побывал у Люпина в кабинете, пока остальные ходили в Хогсмид.

— Дымится? Странно… Их немного, чтобы дымились прямо. Не знаю...

— А как думаете, они могли быть знакомы раньше? — спросила Гермиона, начав теребить отрастающие волосы. — До того, как профессор Люпин начал преподавать?

— Думаешь, они поссорились раньше, и теперь Снейпа от него тошнит? — уточнил Рон. Мы переглянулись, посмотрели на Блейза и с грустью решили, что причины ядовитости профессора Снейпа никому неизвестны, учёные теряются в догадках, а подходить ближе и изучать пристальнее бояться.

* * *

Прогнозы Блейза относительно квиддичного матча сбылись на сто процентов. Игроки поднялись в воздух, и больше мы их не видели. Даже голос комментатора долетал невнятно, отрывочно, заглушаемый рёвом ветра и шумом дождя. Зонты не спасали — их ломало и рвало. Старшекурсники защищались заклинаниями, а мы жались друг к другу, проклиная всё на свете.

— Х-х-хорошо, что я не играю! — выдавил сквозь стук зубов Драко. — Г-г-гадость какая!

Блейз, ругаясь на английском и на итальянском, сгрёб меня под мышку, прижал к тёплому боку и то и дело уточнял, какая нелёгкая понесла нас на трибуны. Мало было дождя и ветра! Началась гроза. Яркие белые молнии прорезали тучи, и во вспышках мы видели силуэты игроков. Холодало. Дождь превратился в град, по поручням пошла ледяная корка, а потом мы увидели их. Полчища дементоров стягивались к стадиону, распространяя вокруг себя стылый ужас. Я поперхнулся криком. Блейз стиснул моё плечо до боли, и вдруг весь стадион озарился светом. Он исходил от огромного жемчужно-серебристого феникса, который поднялся в воздух и принялся взмахами крыльев разгонять дементоров.

— Он падает! — крикнул кто-то.

— Падает!

Полыхнуло заклинание, и я увидел маленькую фигурку в красной мантии, которую неведомая сила бережно опустила на траву.

— Дементорам запрещено появляться на территории школы, — раздался усиленный голос директора Дамблдора, который без труда перекрыл ветер и дождь. — Я прошу всех учеников вернуться в гостиные. Матч окончен.

Дамблдор в мгновение ока оказался на поле, наколдовал носилки и пошёл за ними следом, пока феникс продолжал защищать стадион от дементоров. Ни в какую гостиную мы не пошли — как только смогли выбраться с трибун, наперегонки кинулись в Больничное крыло. За нами ломанулась вся гриффиндорская команда — мокрые, потные, грязные, уставшие. Мадам Помфри велела нам не мешаться, но не прогнала, и от этого стало очень страшно. Неужели...

— С ним же всё будет хорошо, да? — слабо пискнула Гермиона.

— Куда он денется… — неуверенным тоном без капли веселья отозвался один из близнецов Уизли. Дверь приоткрылась, и вошёл профессор Флитвик — он левитировал перед собой какой-то мешок.

— Мадам Пофмри… — начал Блейз, но она шикнула на него и направила на Гарри палочку.

— Как он, Поппи? — пропищал профессор.

— Был бы куда здоровее, если бы не играл в сумасшедшие игры! — возмущённо ответила мадам Помфри. — И что это вы мне принесли? Он же грязный!

Флитвик покачал головой и заметил:

— Мистер Поттер наверняка захочет знать о судьбе своей метлы, Поппи. Пусть мешок полежит здесь.

— Что случилось с метлой, сэр? — рискнул спросить Рон.

— Гремучая ива случилась, — вместо профессора ответила Гермиона. — Я видела.

— Что за Гремучая ива? — не понял Рон, но ответить ему не успели. Флитвик, положив мешок, вышел, и в этот момент Гарри шевельнулся. Я с трудом сдержал вздох облегчения.

— В жизни ничего хуже не видела, — стуча зубами, поделилась Алисия Спиннет, одна из охотниц. — Холод, крик…

— Что случилось? — хрипло спросил Гарри, открывая глаза и садясь на кровати. Команда делилась неудачей. До того, как Гарри упал, Седрик поймал снитч, и Гриффиндор проиграл. И теперь игроки с жаром высчитывали очки, которые необходимы, чтобы выйти вперёд в командном зачёте. Хотя, как по мне, кому до этого было хоть какое-то дело? Гарри мог погибнуть, он чудом выжил! Как при этом можно было беспокоиться о матче? Или о метле?

* * *

Гарри оставили в Больничном крыле на всю неделю. Мы все ходили навещать его, но я видел, что наши посещения не доставляют другу радости. То есть, конечно, он улыбался и охотно болтал обо всём на свете, но мрачнел, стоило отвести взгляд. Я долго думал, что делать, и в конце концов сбежал к нему, пропустив последнюю в среду гербологию. Гарри сидел на кровати, опершись спиной о стопку подушек, и вяло листал «Квиддич с древних времён до наших дней». Увидев меня, он дежурно улыбнулся, а я сел рядом и спросил:

— В чём дело?

— А? Ни в чём. Много МакГонагалл задала?

Не скажу, что Гарри был мастером ухода от ответов — слабенько вышло, так что я промолчал в ответ. Гарри надулся, огляделся по сторонам. В Больничном крыле мы оказались одни — мадам Помфри сидела у себя в кабинете, а других больных не было.

— Я видел Грима, — неожиданно быстро признался Гарри. — Перед тем, как упал. И ещё раньше тоже видел.

— Когда?

— Возле «Норы», это дом Рона. Мы пошли на озеро… ну, то есть сбежали на озеро с Фредом, Джорджем и Роном. А я плавать не умею, но сказать постеснялся. Они все отплыли, а я вроде как начал тонуть, поднимаю голову и вижу на берегу чёрного пса. Оскалившегося, словно хочет на меня кинуться. Тут Рон ко мне подплыл и вытащил, а пёс пропал.

Я несколько раз нервно сглотнул и заметил:

— Но ты выжил. Тогда и сейчас.

— Значит, он появится снова, — обречённо проговорил Гарри. — Трелони права.

— Ты выживешь снова, вот и всё. Может, он наоборот предупреждает об опасности? — я долго колебался, но потом признался: — Я тоже видел пса в твоей чашке. На первом уроке. Но… Гарри, это был не Грим, не привидение. Это был живой пёс.

— Откуда ты знаешь?

— Оттуда. Просто знаю, как знал заранее, что ты пьёшь чай с Люпином на Хэллоуин. Не кофе с МакГонагалл и не сок со Снейпом.

Гарри нервно рассмеялся, я тоже улыбнулся собственной натужной шутке и повторил:

— Пёс в твоей чашке был живым. Честное слово. А живого пса мы как-нибудь победим, да? Всё же не василиск…

— И у него всего одна голова, — фыркнул Гарри.

— Вообще ерунда. Завалим одной левой!

— Знаешь, ты первый, — вдруг заметил Гарри, — кто не спросил меня про метлу.

— А я забыл про неё. Купишь себе новую, да? У тебя же есть возможность?

— Да, Вуд объяснил, как заказать по каталогу. Просто всё не то.

— Закажи такую же, как была, — посоветовал я. — Зачем менять то, что отлично работает?

— Нет, — вздохнул Гарри, — я буду всё время вспоминать первый «Нимбус». Выберу что-нибудь. Ну, вот, и с тобой я про метлу всё-таки поговорил. О, слушай… — он снова оглянулся, убеждаясь, что мадам Помфри не вышла из кабинета, и понизил голос:

— Ко мне тут Хагрид заходил. Ну, и я его слегка расспросил про маму с папой и про Блэка. Он не очень стремился делиться подробностями, но, знаешь, бедный сирота, пострадавший на матче… — в голосе Гарри появилось незнакомое мне ехидство. — В общем, устоять он не смог.

— И что? Рассказывай! — тоже переходя на шёпот, поторопил его я.

— Их было четверо. Мой отец, Блэк, Люпин и ещё один мальчик, Питер Петтигрю. Я так понял, он был вроде нашего Невилла, неуклюжий растяпа, но добрый. Они были школьными заводилами, не хуже Фреда с Джорджем. Тоже устраивали всякие штуки типа потопа в туалете или взрыва навозных бомб, или фейерверка на Новый год. Хагрид сказал, замучился вытаскивать их из Запретного леса. Когда я родился, о том, кто станет крёстным, даже не говорили. Всем было ясно, что Блэк, потому что они с папой особенно близко дружили. И Блэк даже жил какое-то время у папиных родителей, когда сбежал из дома. А потом стало ясно, что Волдеморт охотится за родителями, и они спрятались под заклятием. Где именно — знал только Блэк. И он…

Гарри замолчал очень надолго, уставившись в потолок, а я понял, что знаю конец истории. Слишком уж красноречивым было выражение лица Гарри.

— Выдал их? — еле слышно закончил я.

— Петтигрю узнал об этом и попытался его задержать. Но он был растяпа, а Блэк… Блэк его убил, остался только палец, который передали матери Петтигрю в коробочке. После этого Блэк сам сдался властям, подтвердил, что виновен. Хагрид вспомнил… Как Блэк пытался уговорить его отдать ему меня. Хагрид не отдал.

Я не знал, что на это ответить, как посочувствовать.

— Если бы не Блэк…

— Они его найдут, — сказал я твёрдо, — найдут и посадят в тюрьму, ещё надёжнее прежнего.

— А его это испугает? — уточнил Гарри зло. — Он сбежал оттуда один раз, сбежит и снова.

— Гарри…

— Я Гарри! И нет, я не пойду завтра убивать Блэка с мечом Гриффиндора наголо. Но я думаю, о том, что… — он запнулся. — Когда дементоры приближаются, прямо перед обмороком я слышу кое-что. Голос. Мамин. Её последние слова. Блэк убил их, маму и папу.

— И он заплатит за это. Но нельзя позволить ему добраться до тебя.

— Как будто у него есть шансы, — с горечью возразил Гарри, — меня же охраняют всем замком! А полегчало, кстати. Рассказал тебе — и полегчало. И всё-таки, что там с МакГонагалл?

— Берти, ты должен произнести речь в защиту домовых эльфов! — сообщила мне Гермиона тоном, не терпящим возражений. — Мы провели опрос: даже после выхода газеты только двенадцать процентов учащихся Хогвартса считают, что проблема имеет социальное значение. Если ты обратишься ко всей школе, ситуация изменится!

— Ре-ре… — захлебнулся я простым словом. — Речь?! Но, Гермиона, я не могу просто так произносить речи, нужно, чтобы Паркер…

— Он не против, — отрезала Гермиона. — И прислал черновик, сказал, что ты можешь немного поменять его по своему усмотрению. А ещё сказал, что приедет сам и привезёт магическую прессу.

— Что?!

— Вот, — Гермиона протянула письмо, и я с изумлением узнал почерк Барни Паркера. Он писал, что поддерживает идею выступать за права обездоленных созданий волшебного мира и готов всячески содействовать. И он договорится с директором, чтобы тот дал мне слово на ужине по случаю конца семестра.

— Ты переписываешься с Паркером? — с некоторой обидой спросил я. В конце концов, это же мой пресс-секретарь!

— Он разрешил писать, — пожала плечами Гермиона. — Если возникнет необходимость. Я посчитала, что она возникла. Берти, пойми, домовые эльфы находятся в тени, но каждый день мы с тобой участвуем в их эксплуатации! Я сходила на кухню, где они живут. Да, они в основном чисто одеты и выглядят довольными, но у них нет никакого выбора. Они не могут получать образование, если только хозяин не сочтёт грамотного эльфа полезным в хозяйстве и не будет учить его, они не имеют права жить отдельно...

— А ещё они могут размазать тебя в то-оненький такой блин, — встрял Блейз, — если посчитают нужным.

Декабрь не принёс в Хогвартс ни снега, ни праздничного настроения. Дождь лил не переставая, замок продувался всеми ветрами, и мы прятались по углам, кутаясь в зимние мантии.

— Это правда, — спокойно согласилась с Блейзом Гермиона, — они очень сильны магически. Но их нетрудно остановить. В тысяча двести пятидесятых годах они едва не вымерли, потому что маги нашли способ защищать жилища от эльфов-вредителей. А поскольку для жизни домовикам необходимо находиться в старом волшебном доме, где постоянно творится колдовство, они едва не погибли от голода. Именно с этого времени началось рабство домовиков. Вот только решения, которые подходили для середины тринадцатого века, неактуальны в конце двадцатого!

Мы все посмотрели на Гермиону с одинаковым восхищением. Даже Блейз не нашёлся, что возразить, только протянул:

— Круто. Где ты это откопала?

— В библиотеке. Я хорошо умею пользоваться источниками, — гордо тряхнула головой подруга.

— Но, слушай… — вступил Рон, — там, на кухне, ты же сама видела, они счастливы! Они завалили нас едой, улыбались и говорили, что обожают работу.

— Разумеется. Но они не знают никакой другой жизни! Представь себе, Рон, ещё сто пятьдесят лет назад люди с чёрной кожей, как наш Дин, к примеру, не имели никаких прав. Вообще. Они тоже были рабами! И многие из них были счастливы, потому что хозяева кормили их. А некоторые даже были добры, дарили одежду, учили. Но неужели ты считаешь, что это справедливо? И стоит считать рабство хорошим только потому что из ста хозяев пятьдесят были добры?!

Рон смутился, а Гермиона продолжила:

— Зато остальные пятьдесят продавали детей, разлучая их с родителями, забивали рабов палками, травили собаками ради веселья.

Я вздохнул и заметил печально:

— Индийцы в период британского колониализма называли белых особым словом «сахиб», это значит «повелитель», и смотрели на наших предков почти как на богов. Потому что, действительно, в руках колонизаторов были их жизни и судьбы. Они могли приблизить к себе, взять в дом, одеть и накормить. А могли выкинуть на улицу, обречь на голодную смерть. Это не называлось рабством, но… Где там черновик?

* * *

Я уже был однажды в кабинете профессора Дамблдора, но тогда я слишком перенервничал из-за событий в Тайной комнате и совершенно не запомнил обстановку. Теперь же, поднявшись по винтовой лестнице, которую охраняла строгая горгулья, я во все глаза разглядывал высокий сводчатый потолок башни, живые портреты прежних директоров школы, занятные приборчики на высоких столиках и ало-золотого феникса на жёрдочке.

— Вы как раз вовремя, мистер Маунтбеттен-Виндзор, — улыбнулся мне директор, и в то же мгновение огонь в кабине вспыхнул ядовито-зелёным, и из него вышел Барни Паркер, в строгой серой мантии, но перемазанный сажей. Он оглушительно чихнул, широко улыбнулся и спросил:

— Простите, директор, не могли бы вы мне немного помочь?

— А, Бернард Паркер, Рейвенкло, выпуск 1979 года, рад вас видеть, — добродушно произнёс Дамблдор, махнул палочкой и очистил Паркера от сажи. — Смотрю, недалеко вы продвинулись в чарах.

— Я решительно безнадёжен, директор, — пожал плечами Паркер и слегка поклонился мне:

— Ваше Высочество. Вам совершенно не идёт эта мантия.

— Вы несправедливы, мистер Паркер, — возразил директор, — как по мне, мистер Маунтбеттен-Виндзор выглядит как весьма достойный юный волшебник.

— Несомненно, — кивнул Барни. — И тысяча «спасибо», профессор, что пустили меня и моих коллег. Ох, должен признать, с прессой в магическом мире всё очень плачевно. Да я лучше выдержу пятерых репортёров The Sun, чем одного — из «Пророка»!

— Пожалуй, — согласился Дамблдор, — в этом вопросе магглы нас обошли. Так что же, ваши коллеги прибудут…

— С минуты на минуту. Ваше Высочество, вы готовы?

Я учил речь целую неделю и мог бы пересказать её наизусть даже посреди ночи, но готовым себя совершенно не чувствовал. Волнение, такое привычное по летним выступлениям, вернулось ко мне в десятикратном размере и грозилось задушить. Но я понимал, что должен выступить: не только Гермионе должен — самому себе. «Мы цирковые обезьянки, но от нас исходит почти что божественное сияние», — так однажды сказал дедушка. Он произнёс несколько тысяч речей, потому что говорить — это всё, на что мы способны. Но именно так мы можем делать мир немного лучше и отстаивать наши убеждения. Нам верят.

— Готов, — произнёс я, разворачивая плечи.

— Чудно, — Паркер в своей обычной птичьей манере наклонил голову к плечу, изучая меня. — Просто чудно. О, вот и они!

Огонь в камине снова окрасился изумрудным, и из пламени вышли двое — эффектная блондинка лет тридцати в ярко-салатовой мантии и потрёпанный жизнью мужичок с фотокамерой. У блондинки была искусственная завивка, броский макияж и длинные вульгарные красные ногти. Я подумал, что она мне очень не нравится, но дежурно улыбнулся ей.

— Ох! — воскликнула она манерно. — Какой момент! Директор, так приятно посетить родную школу. Здесь прошли мои лучшие годы! — она демонстративно прижала руки к груди.

— Рад вас видеть, Рита, и приятно, что сегодня вы пришли не потому, что декан отправил вас ко мне за взысканием, — добродушно, но, как мне показалось, довольно строго сказал директор. — Что ж, раз все в сборе, думаю, нам пора направляться в Большой зал.

— Один момент, — возразил Паркер. — Ваше высочество, позвольте представить вам мисс Риту Скитер, знаменитого корреспондента «Ежедневного пророка». Рита славится метким стилем и способностью подбирать замечательно-точные формулировки. Большая удача, что сегодня Рита согласилась работать исключительно в интересах Короны.

— Только сегодня, дорогуша, — хищно оскалилась мисс Скитер, а я вежливо протянул ей руку и заверил, что это знакомство — честь для меня. Рукопожатие у корреспондентки оказалось совсем не женственным, а очень твёрдым.

По Большому залу прошлась волна заинтересованных шепотков, когда студенты увидели, что директор не один. Я чувствовал сотни любопытных взглядов, направленных на меня, и быстро нашёл в толпе Блейза. Он подмигнул мне и кивнул с таким видом, будто и не сомневался в моём успехе. Гарри и Рон показали большие пальцы. Гермиона сосредоточенно кусала губу.

Я думал о том, что пожалею, очень сильно пожалею. Но послушно стоял недалеко от учительского стола, пока директор Дамблдор поздравлял всех с окончанием семестра.

— Нет ничего прекраснее, чем видеть, как юные пытливые умы стремятся к цели, — прибавил Дамблдор, когда закончил говорить о скорых каникулах, — особенно когда цель эта — справедливость. Я с большим вниманием наблюдал за тем, как многие из вас пробовали свои силы в школьной газете. И мне приятно, что вы сосредоточили внимание не только на достижениях наших спортсменов или на описании досуга, что, конечно, — он засветился улыбкой, — замечательно. Но также вы поднимаете темы, которые касаются всего магического сообщества. С большим удовольствием я дам сегодня слово мистеру Маунтбеттен-Виндзору. Или, учитывая ситуацию, вернее сказать — Его Высочеству принцу Альберту Йоркскому.

Дамблдор опустился в своё кресло с высокой спинкой и взглянул на меня живыми, полными любопытства глазами. Так, словно он мечтает услышать наконец мою речь, и это — самое большое в его жизни желание. Я чувствовал, как горят щёки, но отступать было поздно, поэтому я вышел на помост перед учительским столом, куда первого сентября ставят табурет для первокурсников. Встал полубоком, чтобы хотя бы немного видеть и учителей, и учеников, сглотнул несколько раз и заговорил. Микрофона у меня не было, поэтому приходилось напрягаться, говорить громко, но, как учили на риторике, ни в коем случае не переходя на крик. Директора Дамблдора было слышно в каждом уголке зала. Я должен был добиться того же.

Колин снимал меня. Ближе, ярче и настойчивее слепила вспышка фотоаппарата неприметного мужичка из «Пророка».

— Я благодарю уважаемого директора Хогвартса за то, что он позволил мне выступить сегодня перед вам, — начал я, осознавая, что голос всё-таки дрожит, и ничего с этим не поделать. — Я только студент третьего курса, и чувствую гордость от того, что могу обратиться к вам. Возможно, многие из вас читали статьи в газете «Наш любимый Хогвартс» о ситуации с домовыми эльфами. Если так, вас не удивит, что именно об эльфах я хотел бы вам рассказать.

Лица смазывались. Мне тяжело давалась концентрация на ком-то одном, даже на друзьях. В ушах шумело. Я себя плохо слышал — будто издалека, с эхом. Но остановиться я не мог, поэтому шёл вперёд, следуя за логикой написанной и заученной речи, пытаясь придать собственной веры чужим словам.

— Позавчера я зашёл на кухню Хогвартса, — продолжил я, — и за это профессор Снейп вполне может снять с меня баллы, потому что вообще-то ученикам ходить туда запрещено, — я улыбнулся, кое-кто хихикнул. — Но я сделал это намеренно, чтобы говорить вам о том, о чём знаю сам, не опираться на чужие слова. Эльфы в общине Хогвартса счастливы. У них есть дом, пища, так необходимая им магия. Профессор Дамблдор очень добр к ним, никогда не нагружает лишней работой и всегда рад принять в общину нового члена, если он лишился хозяев. Это правда. Однако правда и то, что в тысяча девятьсот сорок шестом году, когда из-за тяжёлой экономической ситуации в стране в Хогвартсе не хватало ресурсов, директор Диппет продал шестнадцать домовых эльфов другим хозяевам. На продажу пошли только особи мужского пола. Некоторые из них оказались разлучены с жёнами и детьми и не увидели их до самой смерти. Это не значит, что директор Диппет был плохим или жестоким человеком. Он действовал так, чтобы спасти школу. Он разумно распоряжался имуществом, которое было ему вверено — картинами, столовыми приборами, стульями, партами, кроватями, простынями и эльфами.

Внезапно размытая картинка перед моими глазами стала чёткой. Я увидел, как хмурится Блейз, как оживлены Гарри, Рон и Гермиона. Заметил побледневшего до серости Драко и гордого Джастина. Отметил, что близнецы Уизли не шушукаются как обычно, а смотрят на меня напряжённо и пристально.

— Эльфы до сих пор находятся в списке имущества Хогвартса. И не только Хогвартса — а любого дома. Вдумайтесь: создание, способное думать, говорить, чувствовать, любить и ненавидеть, находится на одном уровне с мебелью. И обладает такими же правами. Возможно, вы любите своего эльфа, и думаете, что он любит вас в ответ. Но вы уверены, что дали ему выбор, если причисляете его скорее к стульям, чем к живым существам? Мы не можем покончить с рабством в один день — изгнанные из домов, эльфы умрут от голода. Но мы можем помнить об их судьбах и вместе искать выходы и решения. Я верю, что один из нас всё же найдёт верное. И тогда магическая Британия избавится от позорного клейма рабовладельцев. Я верю, что этот день настанет. Да хранит нас Бог!

Сначала мне не аплодировали вовсе: мою речь встретили мёртвым страшным молчанием. Потом послышалось шуршание шепотков, первый хлопок... И внезапно я оглох от шквала оваций, от криков поддержки, от той радости, которая хлынула на меня из зала. Фотоаппарат работал, не переставая, летал вокруг, снимая с разных ракурсов, а я стоял неподвижно, подняв руку в приветственном, заученном с ранних лет жесте, и думал о том, что сделал маленький шаг на пути к большому и очень хорошему делу.

* * *

— Это была отличная речь. И, Рита, пожалуй, оправдала свой гонорар. Только посмотрите: «пронзительные слова юного принца», «болезненный укол в сторону наших надутых аристократов», «молодое поколение задаёт неудобные вопросы». Всё в одной статье, — сообщил мне Паркер, когда я сел в машину.

Мне не хотелось разлучаться с друзьями на каникулах, но я понимал, что выхода нет. Кроме того, я почти не видел дедушку летом, поэтому надеялся встретиться с ним на Рождество.

— Правда, у нас есть небольшая проблема, — добавил Паркер всё тем же жизнерадостным тоном, — связанная с вашей учёбой. Боюсь, кое-кто из СМИ провёл расследование и выяснил, что вы не учитесь ни в одной из известных частных школ.

Я вытаращился на пресс-секретаря в ужасе. Это же почти нарушение Статута о Секретности. Это же…

— А, ерунда, — улыбнулся он, — говорю же, проблема небольшая. Мы сказали, что вы посещаете самую обычную школу, но какую — не называем в целях конспирации. Это часть демократической политики, которой придерживается королевская семья в последнее время. В другое время мы привлекли бы известную вам особу к пресс-конференциям, она отлично умеет говорить с народом. Но, учитывая обстоятельства…

Обстоятельства того, как дядя расходился с женой, были почти запретной темой, так что я просто покивал, а Паркер вернулся к разговору:

— Вы дадите несколько интервью о школьной жизни — текст, конечно, будет согласован. Даже газетчики не смогут проверить все городские школы в стране. О, и мы решили, что вы увлекаетесь футболом, хотя сами не играете. Это живо и хорошо дополняет образ.

У меня голова пошла кругом. Только футбола не хватало! Дедушка, когда мне удалось напроситься с ним на прогулку по Гайд-парку, с усмешкой спросил, как мне в роли обезьянки.

— Это трудно, сэр, но мне кажется, нужно.

— Да-да, — проворчал дедушка в ответ, — очень полезные разговоры, очень нужные речи. Ну, что там твои прорицания? Увидел уже будущее?

— Не особо, сэр. Но я стараюсь, — с вежливой улыбкой ответил я и вдруг заметил, что стало не так уж и трудно успевать за широким шагом деда. — Сэр, у меня есть вопрос, могу я задать его?

— Попробуй.

— Вы говорите о цирковых обезьянках, сэр, — начал я осторожно, формулируя мысль на ходу, — и эта аналогия кажется мне очень верной. Но в этот раз, в случае с эльфами, я говорил не о том, что нужно премьер-министру или команде пиара. А о проблеме, которая волновала и волнует меня самого. Да, не я это придумал, но тему предложила моя подруга. И мне не сказали, что это не моё дело. Я хотел спросить, не могу ли я…

— Делать то, что не дозволено Её Величеству? — сурово уточнил дед, а потом вдруг хитро улыбнулся. — Пока ты мальчишка, который болтает всякие глупости. Что выйдет из этого дальше, я пока не знаю — я-то будущее видеть не умею. Но почему-то мне кажется, что зрелище выйдет занятное…

Анна крепко меня обняла, когда приехала во дворец перед Рождеством. Она стала уже совсем женщиной, взрослой и незнакомой, но звонко смеялась и, совсем как маленькая девочка, хлопала в ладоши, открывая очередной подарок.

— Ты молодец, Мышонок, — сказала она очень строго, когда я рассказал ей про эльфов. — Мы на пороге двадцать первого века, века прогресса, глобализации и открытости миру. А у вас там до сих пор рабство! Ужасно, — а потом прибавила:

— Но, знаешь, в этом году твои рассказы нравятся мне куда больше. Все эти газеты, общественные инициативы, уроки. Получше трёхголовых собак и гигантских змей.

— Это точно. Если подумать, то очень скучный и спокойный год, — рассмеялся я. — Всего лишь дементоры и беглый убийца…

Мы сидели возле электрического камина на старом, местами потёртом ковре, как дети, ели жареный арахис в сахаре (его добыл мистер Кларенс после наших многочисленных просьб) и болтали. Мне отчаянно хотелось сохранить тепло и спокойствие этой беседы, но в то же время я понимал, что есть вещи, которые могу обсудить только с сестрой.

— Ты помнишь присказку няни? Про ангела? «Опекун мой дорогой...»

— Помню. Терпеть её не могла, — поморщилась Анна. — Как разумный человек может верить в Бога при таком количестве доказательств теории эволюции? После выхода в космос?

— Так и может, — ровно ответил я. — Разве всё это отрицает существование Бога? Или опровергает его? Слушай… когда дементор приблизился, мне стало очень страшно. Так страшно… И я, сам не знаю, почему, вспомнил эти слова, начал их повторять. И дементор отступил. Мне стало легче. Словно что-то защитило меня.

— И ты думаешь, это ангел? — уточнила Анна. — Или это была твоя собственная сила? Ты же волшебник! Ты хотел отогнать эту тварь — ты отогнал. Зачем тебе посредник?

Я прожевал орех, взял из миски ещё горсть, чувствуя, как тает в руках сахар, и осторожно попытался сформулировать те смутные ощущения, которые одолевали меня:

— Я верил, что ангел защитит. Не просто повторял слова, а будто чувствовал чьи-то крылья, защищающие меня.

— О том и речь! — горячо воскликнула Анна, откидывая назад блестящие чёрные волосы. — Именно о том! Ты верил! Дело не в наличии ангела, а в том, что ты хотел, чтобы он был. Как… помнишь тот случай, когда ты сорвал яблоко с самого верха дерева? Ты хотел его получить.

— Я знал, что ты это скажешь, — кивнул я. — Но дело в том, что я хочу верить. Если Бога нет…

«То я совсем один!» — подумалось мне плаксиво, глупо.

— То всё ещё есть семья и друзья, — словно угадав мои мысли, закончила фразу Анна. — Неужели это стоит меньше, чем выдуманный старик, сидящий на облаке?

* * *

В самом конце каникул Паркер рассказал мне о связи через камины. Чтобы переместиться, надо было встать в неразожжённый камин, набрать горсть специального летучего пороха, кинуть его под ноги и чётко назвать, куда хочешь попасть. А если требовалось просто поговорить, можно было сунуть в камин голову — и она переместится сама по себе.

Меня замутило от одной идеи о том, что моя голова будет путешествовать отдельно от тела. А Паркер рассмеялся и заметил:

— Я тоже предпочитаю телефон, Ваше Высочество. Увы, имеем то, что имеем. Надеюсь, вам это знание не пригодится. Но если что, вы сможете связаться со мной незамедлительно. Я поставлю на свой камин оповещение.

Я убрал мешочек с летучим порохом в чемодан и отчаянно пожелал НИКОГДА не испытать потребности связаться с Паркером настолько срочно. Хотя что-то мне подсказывало, что это желание не сбудется.

Два небольших авторских комментария к будущим главам (хотя они актуальны и для предыдущих).

1. Я стараюсь следовать канону, изменения происходят, потому что меняются обстоятельства. Но всё же есть сцены, которые я буду подвергать или уже подвергаю корректировкам — ради динамики, реалистичности и цельности истории. Надеюсь, вы мне простите эти вольности.

2. Есть такое правило из фандома «Доктора Кто»: «Доктор врёт». А на самом деле — врут все, и далеко не всегда намеренно. Даже если какой-то персонаж утверждает что-то как непреложную истину — мы совершенно не обязаны ему верить)) Вот Берти нам не врёт — на то он и рассказчик. Он разве что умолчать может)

— Сейчас-сейчас-сейчас! — протараторил Блейз, едва мы зашли в купе. — Подожди, сядь! А то упадёшь, чего доброго, придётся принца по частям собирать.

— Да в чём дело? — не понял я, но послушно сел у окна. Блейз плюхнулся напротив, положил руки на откидной столик и сообщил:

— История века! Хочешь знать, почему Снейп на меня взъелся?

— Та-ак…

— Не поверишь.

— Говори уже.

— Ни за что не поверишь! Я сам поверить не мог, а потом хохотал целый час как сумасшедший.

— Не тяни уже, сколько можно! От Драко набрался?

— Из-за мамы, — выдохнул Блейз, а я непонимающе нахмурился:

— В смысле?

— Он за ней вроде как, — Блейз слегка прикусил губу, смуглая кожа потемнела ещё сильнее, но он справился со смущением и продолжил нарочито небрежным тоном. — Приударить попытался. Мама сказала, что это напоминало брачные игры ядовитого полоза в тундре. Рептилии, знаешь ли, от холода делаются вялыми и сонными… В общем, пока он разогревался, она вышла замуж за этого Диркшнайдера.

Я, не сдержавшись, прыснул. Блейз прав, я просто не мог поверить своим ушам!

— Я не хотел жаловаться, сам понимаешь, но она сама спросила, как там Снейп. А я возьми — да и ляпни, что он с ума сошёл. Слово за слово…

Совершенно неприлично хрюкнув, Блейз покачал головой. Спросил:

— Нет, ты это представляешь? Моя мама — и Снейп! Фу… Диркшнайдер — нормальный мужик. Просит звать его Отто. Но, — Блейз вдруг слегка приуныл, — мама от него уйдёт. Он скучный… подарит ей виллу в Тоскане, и она его бросит. Одна хорошая новость — Снейп нищий как церковная мышь, вряд ли мама его заметит. Но как теперь слушать его придирки и не ржать, а?

Мы глупо хихикали ещё несколько минут, а потом в купе поскребся Драко. Один. Вошёл с похоронным лицом, уничтожая всё наше веселье, сел рядом со мной и сказал мрачно:

— Папа вцепился в этого проклятого гиппогрифа мёртвой хваткой. Было слушание. Хагрида оправдали, не уволили. Но зверя, папа сказал, он ему не отдаст. Будет повторное слушание, и папа уверен, что гиппогрифа казнят.

Мы с Блейзом переглянулись, и в глазах друга я прочитал такое же изумление, которое испытывал сам.

— Я просил, — сорвавшимся голосом, всхлипнув, добавил Драко, — говорил, что сам виноват, спровоцировал, но… «Никто не смеет пролить кровь Малфоя безнаказанно», — он процитировал слова отца издевательски-манерно, но гнусаво из-за подступающих слёз. Драко плакал некрасиво. При его тонкой бледной коже это было просто запрещено — нос мгновенно распух, глаза превратились в щёлочки.

— Коллопортус, — со вздохом произнёс Блейз, направляя палочку на дверь купе. — Реви, Дракош, тут все свои, — и отвернулся к окну.

Я на мгновение растерялся, как поступить — утешать или сделать вид, что ничего не вижу? В итоге молча протянул Драко чистый носовой платок. Тот высморкался, но ещё какое-то время всхлипывал, пока, наконец, не затих.

— У папы лучшие юристы, — прогнусалив Драко, — а у этого идиота Хагрида… ну, он сам, да? И гиппогрифа убьют… Из-за меня.

— Ты уже сам почти сказал, что тебе надо делать, — заметил Блейз ровным тоном, в котором не слышалось ни капли сочувствия.

— Что? — не понял Драко, да и я как-то не уловил нить рассуждений.

— У твоего папочки толпа юристов, у Хагрида — один Хагрид. Догадайся с трёх раз, кому нужна помощь.

— Мне — помогать этому остолопу?! — вскинулся Драко, а Блейз пожал плечами:

— Можешь не помогать. Мне какое дело. Птичкой больше, птичкой меньше.

— Н-не надо меньше! Слушай, ну… как я ему помогу? Что я сделаю?

Осторожно, не до конца уверенный в том, что делать, я произнёс:

— Я читал книгу про уголовное преследование животных. Маггловских, обычных, разумеется. Но, может, есть и волшебные прецеденты? Мы могли бы собрать те, которые похожи на дело с гиппогрифом, а Хагрид представил бы их в суде.

— Мы? — невнятно повторил Драко, словно из всего, что я сказал, услышал только одно слово.

— Если хочешь, я помогу. Мне преподавали право с восьми лет. И до сих пор преподают летом, я немного умею читать все эти судебные документы.

Драко поднял голову и посмотрел на меня в странном изумлении. С неловкостью я подумал о том, что он, кажется, и не рассчитывал на помощь, а пришёл к нам, просто чтобы выговориться.

— Отлично, — протянул Блейз, — мне как раз не хватало посиделок в библиотеке.

Но я не сомневался, что он тоже присоединится к спасению гиппогрифа. Пусть даже и не ради его спасения, а чтобы не бросать меня одного. Поезд ехал долго. Драко успокоился, мы сыграли во взрывные карты, обсудили домашние задания и каникулы. Попозже подошли Винсент, Грегори и Теодор. Стало теснее, но и веселее.

За ужином я едва успел помахать Гарри, Рону и Гермионе рукой. Поэтому только на следующее утро узнал о том, что произошло.

Они поругались. Гарри и Рон — с Гермионой.

— Мне подарили «Молнию»! — воскликнул Гарри. — Понимаешь, что это такое? Лучшая метла в мире, профессиональный уровень. И что она сделала? Отдала её МакГонагалл!

— Ей всегда было плевать на квиддич, — поддержал его Рон. Мы встретились возле кабинета трансфигурации. Гермионы не было видно, и у меня закралось смутное подозрение, что она просто избегает встречи с друзьями.

— У меня могла быть лучшая в мире метла. А теперь её разберут на запчасти и…

— Гарри! — прервал я его. — Стой. Можно с начала, а не с конца истории?

С начала всё выглядело следующим образом. Рождественским утром Гарри получил в подарок неизвестно от кого метлу под названием «Молния», мечту любого игрока в квиддич. Гермиона попыталась убедить Гарри, что это может быть ловушка или подстава, а когда Гарри её не послушал, сообщила обо всём декану. Профессор МакГонагалл встревожилась и конфисковала метлу на проверку. Рон сгоряча обозвал Гермиону предательницей, Гарри его поддержал — и вот они не разговаривали уже несколько дней. Я нервно повёл плечами. Влезать в чужие ссоры мне не хотелось, но упрямство Гарри меня изумило. Я аккуратно спросил:

— Сколько стоит «Молния»? Ну, хотя бы примерно?

— Примерно? — вспыхнул Рон. — Как все мётлы вашей команды!

— Дай я переведу… Очень много.

— Ну!

Блейз рядом шумно вздохнул и, будто угадывая мои мысли, уточнил:

— Поттер, у тебя есть богатый дедушка в Штатах?

Гарри напрягся и покачал головой.

— Очень жаль. А богатая тётушка в Ирландии?

— Нет. Что ты?..

— А то, дурья твоя башка, что люди не делают таких подарков анонимно. Понимаешь?

— Если ты завидуешь… — начал Рон, и Блейз рявкнул:

— Не завидую! Я вообще гоночные мётлы терпеть не могу. И идиотов на них — тоже. Но если я решу кому-нибудь дарить метлу, которая стоит состояние, я, наверное, захочу услышать «спасибо» в ответ.

— К чему ты?! — разозлился Гарри. Я вздохнул и негромко пояснил:

— К тому, что Гермиона права. И МакГонагалл права. Прости, но почему-то нам всем твоя голова немного дороже кубка школы по квиддичу. Вот такие мы плохие друзья, что нам не плевать.

Вместо того, чтобы изучать взбешённое лицо Гарри, я пристально посмотрел на Рона и увидел, как он краснеет под моим взглядом.

— Но это же «Молния»… — жалобно протянул он. — Целая «Молния»!

— И тот, кто её послал, догадывался о том, что у нашего Гарри инстинкт самосохранения пребывает в зачаточном состоянии, — подытожил Блейз. — Добрый день, профессор! — он резко обернулся, и мы поняли, что разговор пора сворачивать — МакГонагалл пригласила нас в класс.

* * *

— Вы знаете про слушание Хагрида? — спросил я, встретившись с друзьями после обеда. Рон, всё ещё красный, видимо, после бурного выяснения отношений с Гермионой, покивал. Но они явно помирились.

— Знаем. Хотим ему помочь, — ответил Гарри. — Да хотим, правда! — тут же добавил он, глядя на Гермиону, которая презрительно хмыкнула. — Ну, отвлеклись на несколько дней.

— Мы тоже хотим, — произнёс я, не давая спору разгореться с новой силой. — Драко…

— А он тут причём? — вскинулся Рон, когда Драко неуверенно подошёл к нам.

— У «него», Уизли, есть имя, — процедил Драко, а Блейз рядом застонал. Я, пожалуй, был с ним согласен — нам предстояли непростые времена.

Они ругались до самой библиотеки и ещё немного — в процессе. Но Драко не сбежал, а Гарри и Рон не пытались выхватить палочки, так что я считал это удачей. К счастью, в обители мадам Пинс продолжать споры не вышло бы, поэтому друзья замолчали. Мы нагрузились книгами по самые уши и расселись вокруг большого стола.

Суды над животными были довольно частым явлением в европейской практике, но почти отсутствовали в британской. Причём, как ни странно, не только в маггловской, но и в магической. К сожалению, прецеденты всё же встречали, поэтому шансов, что суд просто откажется рассматривать дело, не было.

— Надо понимать, — после нескольких минут внимательного чтения произнёс Драко, обращаясь к чему-то на потолке, — что это не будет как таковой суд над животным. Комиссия вынесет решение, представляет ли гиппогриф угрозу для общества. Именно от этого нужно отталкиваться.

— Думаешь? — удивлённо переспросил я, продираясь через описанный на староанглийском процесс над гиппогрифом, убившим двоих человек в парке.

— Уверен. Надо искать доказательства неопасности. И примеры того, как она подтверждалась в судебной практике. И ещё… — он опустил взгляд и теперь разговаривал с пером в руке, — вы не забывайте, что выступать в суде будет ваш Хагрид. Лучше, чтобы доказательства не содержали слов, состоящих более чем из трёх слогов.

— Малфой… — вскинулся Рон, но сдержался. Драко пожал плечами.

Целый месяц почти всё свободное время мы проводили в библиотеке. Постепенно из-под моего пера выходила довольно стройная речь. Как бы там ребята ни защищали своего друга, я всё же прислушался к совету Драко и избегал слов труднее, чем «добрый», «поводок» и «контроль». Мы не были знакомы с лесничим, но в его ораторские способности я не верил. Зато я верил в то, что стоит совершить нечто странное, неожиданное и важное. Почему-то мне казалось необходимым, чтобы Драко лично извинился перед Хагридом. Правда, я понятия не имел, как это сделать.

Мне помог случай. В начале февраля вспыхнула эпидемия гриппа. Половина школы ходила с дымом из ушей, кое-кто остался в больничном крыле, часть уроков отменилась. Мы с Драко остались в спальне вдвоём, и я произнёс, даже не представляя, как он отреагирует:

— Тебе нужно поговорить с… — я на мгновение замялся, — профессором Хагридом.

— С чего это? — вскинулся Драко.

— С того, что своим выступлением ты навредил не только гиппогрифу, но и его хозяину. В таких случаях принято приносить извинения.

Я думал о Драко. Ждал, что он сейчас пошлёт меня к Мордреду с такими идеями, но пытался представить, как может пройти эта встреча. Я не смотрел на Драко, уставился в потолок и сам не понял, почему сказал:

— Тебе нужно понять, что деньги, грамотная речь и хорошие манеры не делают человека хорошим. Тебе нужно поговорить с Хагридом, пока не стало поздно.

Почему поздно? С чего поздно? Зачем я это сказал?

— Поздно? — переспросил Драко, а я, несколько раз моргнув, понял, что слегка задремал.

— Поздно? — повторил я. — Почему…

— Ты сказал — «поздно». Да что с тобой?!

— Я… — осторожно сев на кровати, я прижал пальцы к ноющим вискам, — помню, что сказал, но не знаю, почему…

Переведя взгляд на Драко, я увидел, что он выглядит очень обеспокоенным. Ног, к огромному моему изумлению, он пробормотал:

— Ладно. Да, ладно, пойдём… Ты сходишь со мной?

Я кивнул, но не шелохнулся. Казалось, что встать с кровати будет очень трудно, тело отяжелело. Глаза закрывались. Было утро, никаких уроков сегодня. Где я успел так чудовищно вымотаться?

— Альберт? Берти!

Оказалось, что Драко сидит на моей кровати и тормошит меня за плечи. Я несколько раз осоловело моргнул и окончательно пришёл в себя. Помотал головой. Спросил:

— Что… случилось?

— Ты пялился в одну точку. После того, как сказал… Слушай, это было жутко. По-настоящему жутко.

Меня слегка потряхивало, но, чем бы ни был этот приступ, он миновал. Драко смотрел широко распахнутыми испуганными глазами, и я не понимал, как его успокоить.

— В любом случае, — буркнул Драко, вставая, — своей цели ты добился. Пошли к этому… к Хагриду. Лучше прямо сейчас, пока я не передумал.

Вообще-то, я собирался попросить Гарри представить меня Хагриду, чтобы потом иметь возможность привести к нему Драко. Но теперь понимал, что лучше обойтись без посредников. Поэтому быстро переоделся в тёплую зимнюю мантию, зашнуровал высокие ботинки, и мы с Драко вышли на улицу. Зима в этом году совершенно не задалась. Снег ложился неохотно, всё обледенело, я не помнил, когда в последний раз из-за низких серых туч пробивалось солнце. Поскальзываясь и спотыкаясь, мы с Драко побрели к опушке леса, где стояла хижина лесника.

Из трубы валил дым. Дорожка была тщательно почищена и посыпана песком. Тыквенные грядки сбоку ощетинились кольями, на которых сидели нахохлившиеся вороны. Преодолевая смущение и неловкость, я постучал. Драко стоял за мной, спрятав руки в карманы. Он не переминался с ноги на ногу, но выглядел так, словно хотел убежать. Желательно — немедленно.

В хижине что-то громыхнуло, заскреблось. Раздался оглушительный собачий лай, и тяжёлая дубовая дверь распахнулась. Я отступил на полшага назад и выдохнул через нос, справляясь с неловкостью. Честно говоря, вблизи профессор Хагрид казался ещё более гигантским и страшным, чем издалека. Оглядев нас под всё тот же оглушительный лай, гигант крикнул:

— Замолчи, Клык! Чего вам? В лес кто убежал, али что?

— Простите за беспокойство, сэр, — торопливо сказал я, запрокидывая голову, но всё равно плохо справляясь с задачей смотреть собеседнику в глаза, — нет, ничего страшного не произошло. Меня зовут Альберт, я…

— Да знаю я, кто ты, — отмахнулся Хагрид. — Не слепой, чай. Так что надо-то в такую холодину?

— Честно говоря, я здесь как группа поддержки, сэр. Драко… хочет вам кое-что сказать.

Широкие чёрные брови Хагрида сошлись к переносице. Огромная косматая борода дёрнулась. Но пожелания проваливать куда подальше не последовало, поэтому Драко, дрожа всем телом, быстро проговорил:

— Простите меня за то, что я полез к гиппогрифу и нажаловался отцу. Я не подумал о последствиях. Мне очень-очень жаль!

На мой взгляд, извинение вышло так себе, но Хагрид, ещё сильнее нахмурившись, уточнил:

— Что ещё за шуточки? Чтоб Малфой передо мной извинялся?

— Сэр… — встрял я, — весь последний месяц Драко вместе с мной, Гермионой, Гарри и Роном проводит всё свободное время в библиотеке, ищет способ защитить вашего гиппогрифа перед комиссией. Ему действительно очень жаль.

Драко мелко закивал.

— Я просил отца не раздувать скандал… — пискнул он после паузы, — правда, просил. Я не хочу, чтобы из-за меня…

— Ну… — протянул гигант, — сопли-то на морозе разводить не годиться. В дом заходите. Ежели, значит, хотите.

Я подумал, что это своего рода проверка, поэтому не спешил первым, позволил зайти Драко и последовал за ним. Вся хижина состояла из одной просторной комнаты. Здесь были и кровать, накрытая стёганым одеялом, и массивный стол с большими, мне по пояс, стульями, и каменная печка. В очаге на крюке подрагивал, закипая, закопченный медный чайник, по стенам были развешаны пучки трав, каких-то белых светящихся волос, рога неведомых животных. Пахло почти как на псарне — тяжело, душно, животными и по́том.

В углу что-то шевельнулось, и я с трепетом разглядел гиппогрифа, лежащего на подстилке. Он оказался страшнее, чем мне представлялось, с громадной птичьей головой, тяжёлым клювом и круглыми жёлтыми глазами. Из-под стола вылез чёрно-серый волкодав.

— Вот, значит, Клык это, — сказал Хагрид, — не боись, не укусит. Трусливая псина.

— Я не боюсь собак, сэр, — улыбнулся я, протягивая псу ладонь, которую он одновременно обнюхал и обслюнявил. Решив, что одежду всё равно теперь в стирку целиком, я погладил Клыка по твёрдому бугристому затылку и почесал за ушами. Драко стоял в стороне истуканом.

— Чай вам, что ль, предложить…

— Спасибо, сэр, — вместо меня промямлил Драко, и я понял, что он косит в сторону гиппогрифа. Хагрид поймал его взгляд и сказал раздражённо:

— Приручился он, не улетает, как ни гоню. А там на улице холодина такая, дементоры шастают. Жалко.

— Дементоры не действуют на животных, — заметил Драко. — Но холодно, правда.

Неловкость, казалось, можно было пощупать, такая она висела плотная и тяжёлая. Хагрид подошёл к очагу, снял чайник, поставил кружки не менее чем литрового объёма, налил нам чаю и велел садиться. Притянув к себе кружку, возможно, не очень чистую, я храбро отпил и заговорил о том, какая ужасная выдалась зима. И ладно нам грустно, что толком ни крепость не построишь, ни в снежки не сыграешь. А лесу-то как тяжело!

— Считать боюсь, сколько зверья всякого помрёт, — согласился Хагрид, в один глоток ополовинивая свою кружку, — растений там, птиц. Птиц-то я хоть прикормить могу слегка, а зверью как поможешь?

Драко молча пил чай, пока мы обсуждали зимовку обитателей Запретного леса — от кабанов до единорогов, оттуда перешли на повадку гиппогрифов. И вдруг Драко спросил:

— Можно я его поглажу?

— Кого? — удивился Хагрид.

— Ну… его, — и Драко выразительно кивнул в сторону угла.

— Мало от тебя неприятностей было! — проворчал Хагрид. — Опять тяпнет!

— Я аккуратно, обещаю! Пожалуйста… сэр?

У Драко на щеках выступили красные некрасивые пятна, глаза горели, руки ходили ходуном. Я замер, боясь лишним звуком или жестом нарушить что-то очень важное. А Хагрид всё тем же недовольным тоном сказал:

— Что делать будешь, повтори.

— Встану сейчас, повернусь к нему и поклонюсь, — как на уроке, послушно ответил Драко. — Буду ждать, не моргая и глядя в глаза. Если он поклонится в ответ, подойду. Если нет…

— Если нет, то дверь вон там, выскочишь, — закончил за него Хагрид. — Ну, валяй.

Я вцепился в кружку так, что пальцы начало сводить, а Драко неуклюже сполз с высокого стула, замер метрах в двух от гиппогрифа и медленно ему поклонился. Я прикусил щёку. Зверь смотрел на Драко, гордо подняв голову, передние когтистые лапы были скрещены. Спина и круп терялись в полутьме, но я подозревал, что гиппогриф крупнее лошади. Приоткрыв клюв, он издал клекочущий звук. Хагрид, тоже поднявшийся на ноги, дёрнулся было вперёд, но остановился. Драко так и ждал, согнув спину. А потом зверь медленно опустил голову. Не было никаких сомнений, что это — поклон. Драко громко выдохнул, обернулся к Хагриду и уточнил:

— Можно, да?

— Давай. Медленно только.

Не знаю, что мне должно было угрожать, чтобы я отважился прикоснуться к гиппогрифу. Но Драко, на удивление, довольно улыбаясь, гладил его по клюву и по покрытой короткими беловато-серыми перьями голове.

— Надо поговорить, — шепнул Гарри нам с Блейзом после урока зельеварения. Атмосфера на зельях была тяжёлой. Снейп продолжал доводить Блейза, хотя и как будто с меньшим огоньком. А Блейз то и дело начинал нарочито гнусно хихикать, за что несколько раз уже получал отработки. Что характерно — ни на одну из них он не удосужился явиться.

В общем, мы с большой радостью покинули подземелья. Но вместо того, чтобы отправиться на обед, зарулили в один из потайных переходов за тусклым пыльным гобеленом. Нам здесь и на первом курсе было тесновато, а теперь, когда мы выросли, стало совсем неудобно. Но, кое-как рассевшись на сумках, мы наколдовали несколько светлячков, и Гарри заговорил:

— С января я занимаюсь с Люпином. После… ну, после того квиддичного матча, я подумал, что должны быть способы прогнать дементоров. Люпин прогнал одного в поезде, и я обратился к нему.

— Это называется «Патронус», — сказал Блейз, — как у Дамблдора на стадионе. Только это жуть как сложно…

— Сложно, — согласился Гарри, — и у меня почти ничего не получается. Но я не об этом… Мы занимались с Люпином вчера вечером у него в кабинете. Я тренировался на боггарте, который поселился в шкафу со старыми учебниками... Не важно. Мы занимались, и вдруг в коридоре поднялся шум. Люпин попросил подождать и вышел. Я ждал, но потом мне стало скучно. Я посмотрел на призрачных мотыльков в аквариуме, подошёл к столу и увидел… — судя по голосу, Гарри смутился, — я не специально смотрел! Просто случайно увидел, что у Люпина там карта. Как мне показалось — Хогвартса. Я присмотрелся и понял, что на ней отображаются все, кто находится в замке: где они, куда идут. Нашёл Люпина в коридоре, рядом — Фреда и Джорджа Уизли, понял, что это они подняли шум. Нашёл вас, ребята, в библиотеке, тебя, Рон, в гостиной, Дамблдора — в кабинете. И тут заметил в нашей спальне точку с подписью «Питер Петтигрю».

— Петтигрю? — переспросил Рон. — Он же… Тот самый Петтигрю?!

— Он походил между нашими с тобой кроватями, — продолжил Гарри, — дошёл до стены и исчез. В этот момент вернулся Люпин. Он не сильно ругался на меня, кстати, даже объяснил, что эта карта была создана много лет назад четырьмя авантюристами — Бродягой, Сохатым, Лунатиком и Хвостом. Каким-то образом она попала к Фреду и Джорджу, Люпин её узнал и конфисковал, поскольку, попади она к Блэку, у всех были бы большие неприятности. И тогда я… — Гарри сделал паузу и вздохнул, — рассказал про Петтигрю. И, клянусь, Люпин испугался, сказал, что это невозможно, но поверил. Я ушёл, а он продолжал смотреть на карту.

— Ты хочешь сказать, — сдержанно произнесла Гермиона, — что Питер Петтигрю жив? И утверждаешь это на основании того, что видел его имя на волшебной карте?

— Я ничего не утверждаю! — огрызнулся Гарри. — Но Петтигрю был в нашей спальне. И Люпин, видимо, верит этой карте и её создателям… кем бы они ни были.

— Бродяга, Сохатый, Лунатик и Хвост… — перечислил Рон задумчиво. — Кто они, интересно? Было бы круто иметь такую карту, да?

— Люпин правильно сделал, что конфисковал её, — рассудительно заметила Гермиона, и я с ней, пожалуй, был согласен.

— Погодите-ка, — сказал Блейз, — если вдруг допустить, что Петтигрю жив, то… Зачем ему скрываться и притворяться погибшим?

— Как-то многовато вопросов, да? — заметил Рон, тщетно пытаясь устроиться поудобнее. — Смотрите сами… Жив ли Петтигрю? Если жив, зачем скрывается? Если скрывается, то почему, разрази его горгулья, в нашей спальне?

— И чего испугался Люпин, — добавил Гарри.

— Кстати о Люпине, — вдруг произнесла Гермиона, — вам ничего не кажется странным?

— А конкретнее? — хмыкнул Блейз. — А то я ж тоже списки могу составлять.

— Составляй, — разрешила она, — а я потом скажу, о чём думаю на основе этих твоих списков.

— Ла-адно, — протянул Блейз, — тогда раз: одежда. Он уже который месяц получает профессорское жалование, что, мантию так и не смог купить? Два: его болезнь. Он пропадает раз в месяц, поверьте, я веду счёт, потому что каждое его отсутствие — это лишнее свидание с нашим дорогим деканом. Три: зелье, которое ему варит Снейп. Четыре: то, как отчаянно Снейп его не любит. Хотя, — Блейз фыркнул, — а кого он, спрашивается, любит?

— У меня только зелье не укладывается, — сказала Гермиона несколько надменным тоном. — Остальное очевидно. Ну? Неужели вы не обращали внимания на то, по каким числам он отсутствует?

— Нет, — за всех ответил я.

— Минимум три, чаще четыре дня, иногда пять, и каждый раз в полнолуние. Я думаю, у него есть родственник-оборотень, или, скорее, ребёнок. Вот почему у него такая старая мантия — все деньги уходят на то, чтобы заботиться о ребёнке, может, нанимать ему учителей или покупать лекарства. И…

— А Снейп ведь может варить антиликантропное зелье, — заметил Блейз, — ему хватит мастерства. Мордред! — он вдруг подскочил и едва не сбил головой одного из светляков.

— Что?!

— Гарри! Ты сказал, что зелье дымилось, да? То, которое Снейп принёс Люпину? А запах не помнишь?

— Не особо… Кислый, мне показалось?

— Поздравляю… — выдохнул Блейз и съехал по стене. — Не ребёнок у него оборотень. А он сам!

— Сдурел? — охнул Рон. — Быть не может! Дамблдор бы никогда…

— Это невозможно, — отрезала Гермиона, — профессор Люпин учился в Хогвартсе, он бы не мог…

— Значит, его укусили после школы, — возразил Блейз. — Но дым и кислый запах — это очень похоже на антиликантропное. А его можно только оборотням.

Гермиона со вздохом произнесла:

— Слушай, оборотень в школе — это очень опасно, да? Я имею в виду, смертельно опасно. Разве Дамблдор стал бы…

— На должность преподавателя защиты очереди нет, — заметил Рон с какой-то брезгливой интонацией. — Но… оборотень?!

— Зато это отвечает на другой вопрос, — негромко заметил Гарри, — почему я впервые встретил Люпина в сентябре. Почему он не пытался связаться… Допустим, его укусили почти сразу после исчезновения Волдеморта.

— НЕ НАЗЫВАЙ ЕГО ТАК! — хором уже привычно рявкнули Рон и Блейз, но Гарри только отмахнулся от них:

— А может, ещё во время войны. Ему было не до меня — он пытался привыкнуть к новой жизни. Видимо, удалось ему это плохо, и теперь Дамблдор решил помочь… Да мало ли у нас было странных учителей, а? Так подумать, Квирелл с Волдемортом, торчащим из затылка, пострашнее.

— Или Локхарт! — содрогнулся Рон. — Люпин отличный учитель. Но… — он несколько раз сглотнул, — как теперь на его уроки ходить?

— Мы можем ошибаться, — сказал я, — поэтому я предлагаю считать, что мы ничего не знаем. Он может болеть чем угодно другим, Гарри ничего не понимает в зельях, поэтому его свидетельство недостоверно.

— Оборотень… — повторил Блейз помертвевшим голосом. — Оборотень!

Нам с Гарри и Гермионой было проще — нас не растили на историях про чудовищ, которые кусают детей, нас не запугивали тем, что нельзя выходить из дома при полной луне. Для нас оборотни были незначительным элементом фольклора. А вот Блейз и Рон испугались всерьёз, хотя и пообещали постараться не менять отношения к Люпину — вдруг мы ошиблись?

* * *

Гарри вернули его «Молнию». Все проверки показали, что метла чиста — никаких враждебных заклятий. И, пока Гарри и Рон носились над квиддичным полем, мы с ребятами гадали, кто бы мог её подарить. Увы, версий ни у кого не было. Драко повадился ходить к Хагриду. Хотя мне казалось — скорее уж к гиппогрифу по имени Клювокрыл. Всякий раз, отправляясь в хижину, Драко собирался, как агент на секретную операцию, и пытался улизнуть незаметно. Но, конечно, ни для кого из нас это не было секретом, только Теодор как-то заметил:

— Штормит Дракошу не по-детски.

Мы написали для Хагрида речь. Она уместилась на один двухфутовый свиток пергамента, и было почти невозможно ошибиться или запутаться, произнося её. Гермиона сообщила, что Хагрид долго репетировал и перед ней выступил неплохо.

А Драко показал мне по секрету черновик письма, которое отправил в Комиссию по обезвреживанию опасных существ:

«Я, Драко Люциус Малфой, пребывая в здравом уме и твёрдой памяти, сообщаю, что 2 сентября 1993 года, находясь на уроке ухода за магическими существами, сознательно и отдавая отчёт в своих действиях нарушил озвученную преподавателем технику безопасности, чем спровоцировал нападение гиппогрифа по кличке Клювокрыл. Позднее я неоднократно контактировал с вышеозначенным гиппогрифом и ни разу не замечал приступов агрессии в свой адрес. Таким образом, прошу Комиссию принять во внимание, что нападение животного было полностью моей виной».

— Дам Хагриду копию, — буркнул Драко, — вдруг Комиссия решит потерять оригинал…

— Здорово! — восхитился я, а Драко, как бывало всегда, когда его хвалили, покраснел и на время сделался омерзительно-невыносимым.

Грипп закончился, на уроках нас начали нагружать больше прежнего, чтобы нагнать всё, что мы пропустили. От трансфигурации у меня привычно трещала голова, но я почти научился превращать монету в бабочку, а стакан — в крысу. Держались созданные тварюшки не больше десяти минут, а у бабочек на крыльях оставались узоры, похожие на реверс монеты, но для сдачи экзамена этого бы хватило. Чары, напротив, давались легко и с удовольствием.

На маггловедении мы закончили разбор Статута о секретности и перешли к обсуждению «Положения о разумном ограничении волшебства несовершеннолетних». Его, кстати, приняли только в 1965 году, во многом — по инициативе профессора Дамблдора, а до этого каждый случай рассматривался отдельно в суде. Мне нравилась манера профессора Бербидж говорить о законодательных актах — она к ним относилась с теплотой и нежностью, словно они были её лучшими друзьями.

Прогресса на зельеварении не было. Профессор Снейп цеплялся к Блейзу, и наши зелья то и дело исчезали под взмахом палочки. Но за эссе я стабильно получал высокие отметки и, честно говоря, не слишком переживал.

А вот на прорицания я ходил, каждый раз преодолевая какое-то внутреннее сопротивление. От чаинок мы перешли к языкам пламени: сидели перед камином и смотрели в огонь. Гарри при этом просто спал, иногда даже похрапывая (в этом случае я будил его тычком в бок). А я всё время дёргался, потому что боялся снова провалиться в то состояние полусна, которое я не понимал и которого опасался.

Люпин оставался всё таким же понимающим профессором, подробно объяснял, контролировал на практике и никогда ни на кого не сердился. Мы с друзьями всеми силами старались улыбаться и делать вид, что совершенно ничего не произошло.

Я думаю, именно из-за возросшей учебной нагрузки и гор домашних заданий я пропустил, как разругались Рон и Гермиона. Только заметил, что Гермиона стала садиться на последнюю парту подальше от ребят.

— Её кот сожрал мою крысу! — рявкнул Рон, когда я пошёл выяснять, в чём дело.

— Эм… Ту крысу, которая выглядела хуже наших ингредиентов для зелий? — с ноткой брезгливости поинтересовался Блейз. — Такую облезлую, старую, мерзкую…

— Сам ты мерзкий! — огрызнулся Рон. — Короста просто болела. Но она бы поправилась, если бы эта тварь её не съела! Я говорил ей держать кота подальше, и что теперь! Она ведь даже не пытается извиниться!

Гермиона, едва сдерживая слёзы, объяснила, когда я поймал её на выходе с заседания редколлегии:

— Рон просто нашёл немного крови и рыжие волосы. С Коростой могло случиться что угодно! Но нет, он сразу решил, что это я виновата! Ты тоже так считаешь? — прищурившись, уточнила она.

— Я там не был, я не знаю! — быстро отозвался я, и было ясно, что надо срочно менять тему. — Вообще… я хотел спросить, как дела с газетой.

— Привет, Альберт! — воскликнул Джастин, тоже выходя из кабинета, который выделили под создание газеты. — Как дела?

Мы немного поболтали об уроках, а потом всё же вернулись к теме газеты. И Гермиона, хитро хмыкнув, вдруг заметила:

— После выхода нового номера профессору Снейпу временно будет не до того, чтобы нападать на Блейза.

— Что вы сделали? — испугался я.

— Не переживай, — успокоил меня Джастин, и его улыбка мне совсем-совсем не понравилась, — я тщательно слежу за тем, чтобы газета не оскорбляла никого из педагогов. Ни в коем случае. Кстати, вы идете на матч?

И я понял: что бы они ни задумали, узнаю я об этом вместе со всеми.

Я узнал. Новый номер вышел с очаровательным пушистым зверьком на первой полосе. Он прижимал длинные, похожие на кроличьи, уши к голове и смотрел снизу вверх большими печальными глазами. Заголовок гласил: «Моя кожа нужна мне больше, чем вам!»

«Вы знаете, сколько шуршениц изводят первокурсники в течение первого семестра изучения зельеварения? 123 штуки. Плюс ещё 50 — про запас. Возможно, эта цифра покажется вам незначительной, тогда мы добавим: 2468 жабьих глаз расходуется студентами Хогвартса в течение года.

Чтобы мы научились варить очень важные и необходимые раздувающие растворы, веселящие составы и пузырьковые притирки, ежегодно убивают более 1000 жаб, сотни шуршениц, десятки двурогов и бессчетное количество пиявок, мокриц, головастиков, червей и многих других живых существ. Вдумайтесь: все эти сотни жертв — чтобы потом уничтожить учебное зелье и весело отправиться на обед».

Студенты изучали газету, и я видел шок и изумление в их глазах. Кто-то неловко смеялся, кто-то, я слышал, бормотал: «Да ну, кому нужны жабы!» Но вместе с тем раздавались и всхлипывания, и вздохи.

Директор Дамблдор читал с таким умиротворённым видом, словно нашёл на страницах газеты потерянное стихотворение Джона Китса. Другие профессора не могли похвастаться тем же: Флитвик явно веселился, МакГонагалл выглядела возмущённой, ну, а наш декан был в бешенстве.

Ещё две недели не утихали скандалы по этому поводу. Пятый курс Хаффлпаффа в полном составе отказался посещать зельеварение, отдельные курсы то и дело устраивали бойкот, особенно если предстояло варить что-то совсем уж бессмысленное. Баллы снимались десятками, но, как ни странно, никто из авторов газеты не был наказан. Хотя я знал, что Седрика директор вызвал к себе и долго о чём-то с ним беседовал.

Понятия не имею, чем бы всё это закончилось, но случился матч по квиддичу. И, погрузившись в привычные страсти, Хогвартс слегка отвлёкся от опасных для учебного процесса эко-инициатив.

Между тем, я продолжал попытки помирить Рона и Гермиону. Но моя дипломатия дала сбой — они оба перестали со мной разговаривать, уверенные, что я принял позицию другой стороны.

— Оставь, — со вздохом посоветовал Гарри, — разберутся, не маленькие.

Блейз придерживался того же мнения — не лезть, пока не зашибли. И, хотя мне было больно наблюдать за размолвкой друзей, я был вынужден отступить. Хотелось верить, что пройдёт время, Рон перестанет оплакивать свою потерю, и они помирятся.

Игра «Гриффиндор против Рейвенкло» вышла короткой, но зрелищной. Гарри на «Молнии» летал так быстро, что превращался в смазанное пятно. У ловца Рейвенкло, Чжоу Чанг, приятной девочки с азиатскими корнями, не было шансов против Гарри. Драко пытался ворчать, что такая метла профессионального класса должна быть запрещена на школьных соревнованиях. Должны же быть равные условия! Закашлявшись, Теодор задумчиво произнёс:

— Интересно, несколько справедливо для попечителя школы снаряжать отличными современными мётлами только одну из четырёх школьных команд?

Драко притворился глухим, и на том разговор закончился. Погода выдалась ясной, дементоры не попытались сорвать матч, и мы сдержанно захлопали, когда Гарри схватил снитч. А на следующее утро после матча выяснилось, что ночью Блэк проник в замок и едва не убил Рона.

— Я сплю себе спокойно, и вдруг слышу, как будто кто-то что-то рвет. Я подумал — это во сне, но тут почувствовал сквозняк, потянуло холодом. Проснулся и гляжу: полог с одной стороны сорван. Я повернулся, а он прямо надо мной стоит... как скелет! Волосы колтуном, в руке огромный нож, сантиметров тридцать, а то и сорок. Смотрит на меня, а я на него. Я как заору — и его как ветром сдуло.

Рон пересказывал эту историю снова и снова, причём нож, который в первой услышанной мной версии был пятнадцатисантиметровым, к последней вырос до пятидесяти. Но, честное слово, кто бы его винил! Проснуться от того, что над тобой нависает убийца — это же врагу не пожелаешь!

Тем же утром досталось неуклюжему Невиллу. Каким-то образом именно он стал виновником того, что в башню Гриффиндора проник посторонний, и теперь на него обрушились все кары небесные. Ему запретили посещать Хогсмид, сняли кучу баллов, а за завтраком сова принесла ему письмо, которое взорвалось и огласило весь Большой зал криками немолодой и очень строгой женщины: «Так опозорить свою фамилию!»

Она всё продолжала орать, пока Невилл выбегал из зала, подальше от чужих ушей.

— Бедолага! — пробормотал Рон. — Я однажды видел, как мама записывает такое для Фреда и Джорджа. Было страшно! Но, слушайте, почему Блэк сбежал?

— Ты его перепугал своим криком, — фыркнул Блейз.

— Или он понял, что ошибся кроватью и потерял преимущество внезапности.

— Чушь, — покачал головой Гарри, — если уж он забрался в башню, он должен был выяснить, где я сплю. Он же понимал, что у него только один шанс. И потом…

Гарри не договорил, а я подумал: когда-то Блэк убил целую толпу магглов, чтобы добраться до одного Петтигрю. Почему теперь отступил от цели? Неужели пятеро спящих школьников представляли для него большую опасность? Мы не успели договорить, как к Гарри подлетела сова и отдала письмо. Это Хагрид приглашал ребят зайти к нему.

— Пойдёшь? — предложил Гарри. Я задумался, но всё-таки отказался. Уже позднее я узнал, что в хижине лесника они умудрились столкнуться с Драко и даже не поругались, а все втроём подбадривали Хагрида, которому в эту пятницу предстояло выступить в защиту гиппогрифа.

Новости мы должны были узнать не раньше субботы — комиссия выносила вердикт после длительного совещания. Я тоже говорил, что всё пройдёт отлично — с такой прекрасно подготовленной речью и с показаниями Драко у судьи просто не будет иного выхода, как признать всё несчастным случаем. Но меня одолевали неприятные предчувствия.

На субботу был назначен очередной поход в Хогсмид. У меня не было особых планов, но я сумел выгнать проветриться Блейза, хотя он и упирался. Подумалось, что можно пойти с Гарри к озеру и посидеть там. Может, позвать с нами ребят помладше, тех же Колина с Джинни, которым в Хогсмид пока дороги нет. Но Гарри как-то задумчиво произнёс:

— Не сегодня. Мне надо… эм… обещал Люпину зайти к нему. Увидимся, да?

— Увидимся, — отозвался я, почему-то совсем нерадостно. Не знаю, как так вышло, но ноги сами привели меня к кабинету прорицаний. Войти в него без желания профессора Трелони было невозможно. Однако, стоило мне приблизиться, как люк в потолке открылся, и из него выпала, звякнув, серебряная лесенка. Как всегда неуклюже я взобрался по ней, прошёл в кабинет и услышал отстранённый голос из полутьмы:

— Я видела, мой милый мальчик, что вы захотите посетить меня. Садитесь, пожалуйста. Можете налить себе чаю.

Профессора я не видел, зато без труда обнаружил на преподавательском столе горячий чайник, взял себе чашку, налил немного и опустился на пуфик. Чай оказался крепким, горчил, но я даже и не думал о том, чтобы попросить сахара. Просто пил маленькими глотками, погружаясь в сонное зыбкое марево.

— Я сам не знал, что иду к вам, профессор, — признался я, когда в кружке оставалось меньше половины. И задумался: я не понимал, зачем пришёл, и понятия не имел, как сформулировать те вопросы, которые меня одолевали. — Профессор, — начал я, — можно ли предсказывать будущее без инструментов? Я имею в виду, не глядя в чашку с чаем или на ладонь…

— Мой мальчик, — вздохнула профессор, — эти инструменты облегчают работу внутреннего ока, но не раскрывают его. — История знает предсказателей, которые видели всё будущее человека, едва посмотрев на него. Некоторые завязывали себе глаза, чтобы не видеть, но внутреннему оку только на пользу слепота физическая.

— Можно ли изменять будущее?

— Кто мы такие, чтобы спорить с судьбой? Песчинки, тоненькие ниточки в её гобелене… Смерть уже близка, мой мальчик. Тебе её не предотвратить.

— Чья?

— Откуда я знаю? — вдруг очень будничным тоном переспросила профессор Трелони. — Я говорю только о том, что поведали мне богини судьбы.

Чай закончился, и я перевернул чашку на блюдце, а потом смело вгляделся в чаинки. Чью смерть я не смогу предотвратить? Почему не смогу? Но чаинки оставались неподвижны. Отставив чашку, я поблагодарил профессора и покинул кабинет. Легче мне не стало.

Честное слово, когда я услышал всю историю, мне захотелось довершить дело, начатое профессорами Снейпом и Люпином: оторвать этому придурку по имени Гарри Поттер голову! Друзья были со мной солидарны. Настолько, что даже Рон с Гермионой забыли обо всех разногласиях.

Гарри думал и вынашивал план долго. Сначала он слегка порасспрашивал Люпина о волшебной карте, узнал, как она работает и можно ли ей доверять. А потом пробрался под мантией-невидимкой и выкрал её.

— Я бы вернул её в тот же день! — огрызнулся Гарри, когда мы дружно охнули. — Мне она не нужна! Я должен был проверить…

Проверял он следующее: искал точку с именем Питера Петтигрю. Что интересно — нашёл, кинулся в погоню и быстро понял, что тот пытается выбраться за территорию замка. В этот момент на карте он увидел потайной ход в Хогсмид, а пока соображал, как им воспользоваться, обнаружил точку с именем Сириус Блэк, которая пропала где-то в районе Хогсмида.

— Что бы он мне сделал под мантией? Он бы меня даже не увидел!

На карте были отмечены потайные ходы из замка. Воспользовавшись одним из них, Гарри кинулся за Блэком в погоню. Карта только частично показывала окрестности замка, но Блэк исчез в направлении Воющей хижины — одной из местных достопримечательностей. Пока Гарри соображал, как туда пробраться, на него наткнулись Грегори и Винсент. Ветер сдул с головы Гарри капюшон, парни перепугались до полусмерти и кинулись к декану. Гарри тоже бросился в замок, но там был пойман профессором Снейпом.

— Он велел карте открыть свои секреты, — с обречённым стоном проговорил Гарри, — и понеслось… «Мистер Лунатик приветствует профессора Снегга и нижайше просит не совать длинного носа не в свои дела. Мистер Бродяга расписывается в своем изумлении, что такой идиот стал профессором». И всё в таком духе от господ Лунатика, Бродяги, Сохатого и Хвоста — создателей карты. Снейп меня чуть не придушил, но потом вызвал Люпина. Тот забрал карту…

Гарри покраснел и добавил неожиданно тихо:

— Я думал, он будет в ярости, что я стащил карту. Кто же поверит, что я собирался её вернуть! Но…

После проникновения Блэка в башню Гриффиндора о прогулках к озеру пришлось забыть, поэтому мы сидели во внутреннем дворике и ловили редкие солнечные лучи. Гарри встал, прошёлся перед нами и закончил мысль:

— Он вообще об этом не сказал. Он был разочарован тем, что я рискнул жизнью…

— Уф, — выдохнул Блейз, тоже поднимаясь с парапета, — так мы вот тут тебя слушаем и с Люпином солидарны. Ну, нашёл бы ты Блэка. Дальше-то что? Идиота кусок!

— Это редкий случай, — протянул Рон, — но я с ним полностью согласен.

— Гарри, это было просто безрассудно! — добавила Гермиона. Я промолчал и получил от Гарри полный благодарности взгляд. Мне хотелось верить, что до друга дошло, что именно он натворил и чем оно могло закончиться. Едва мы более или менее перестали ругаться на Гарри, как пришла новость — дело Клювокрыла было проиграно.

Несмотря на все старания Хагрида, Комиссия по обезвреживанию опасных существ не стала его даже слушать. Показания Драко вообще проигнорировали, вердикт вынесли рекордно быстро. Хагрид расплакался прямо в суде. Драко был в бешенстве и одновременно напуган. Мы все понимали: конечно, можно подать апелляцию, но, кажется, Комиссия не намерена быть справедливой. И слово Люциуса Малфоя для судьи значило куда больше, чем буква закона.

— Отец сказал, что я необъективен, а по факту травма, нанесённая гиппогрифом, более чем на месяц выключила меня из учебного процесса. Плюс издержки на лечение. Он требовал удовлетворения — и получил его, — мрачно пояснил Драко. — Как будто моё слово вообще не имеет никакой ценности!

Драко не говорил, но я подозревал, что за те показания ему ещё и влетело.

— Может… — начал я, внутренне содрогаясь от ужаса, — мне стоит вмешаться?

— А ты можешь?

Я понятия не имел, но написал Паркеру. Ответ пришёл почти сразу. «Мы, возможно, рискнули бы отношениями с волшебным миром ради человеческой жизни, — написал вместо Паркера Дженкинс, — но не стоит привлекать Корону к мелким разборкам. Если пожелаете, потом мы от вашего имени подарим мистеру Хагриду другого гиппогрифа».

Это низкое по своей сути предложение я даже не стал озвучивать, только сообщил Драко, что ничем помочь не смогу. Драко несколько раз кивнул и ушёл в ванную комнату. Громко щёлкнул замок, и мы с ребятами сделали вид, что совершенно не слышим доносящихся из-за двери всхлипываний. Мало ли, какие странные звуки иногда издают привидения в трубах?

Наступили пасхальные каникулы, совершенно на каникулы не похожие. Нас завалили таким количеством домашних заданий, что свободного времени почти не оставалось. Но всё же мы продолжали возиться в библиотеке в поисках материалов для апелляции. Рон и Драко неизменно сталкивались в борьбе за один и тот же древний том, переругивались, сыпали оскорблениями — но никогда не переходили какой-то невидимой границы. И ни разу Рон не позволил сказать себе что-то вроде: «Это всё ты виноват!». Не иначе как в благодарность Драко избегал говорить хоть что-то о семье Уизли.

Гарри должен был ещё и изыскивать время на тренировки по квиддичу: на первый день после каникул назначили заключительный матч сезона. Слизерин и Гриффиндор соревновались за кубок школы, и пока разрыв составлял 190 очков в пользу Слизерина. Если Гриффиндор выиграет со счётом менее 200 очков, как объяснил Теодор, кубок всё равно достанется нам.

Атмосфера накалялась, то и дело вспыхивали какие-то мелкие стычки. Фред и Джордж заколдовали нашего Терренса, так что он покрылся щупальцами, а Маркус Флинт едва не столкнул с лестницы Анджелину Джонсон. Тот же Флинт попытался объяснить нам с ребятами, что «якшаться с гриффиндорами» — себе дороже.

— Уверен, что хочешь запугивать меня, Маркус? — ласково спросил Блейз. — Ты потом как обедать-то будешь за общим столом?

Маркус побледнел и отстал. Уж в чём, а в способностях Блейза Забини кого-нибудь отравить не сомневался никто в школе. Что забавно, потому что за три года не было ни одного прецедента: даже ту злосчастную сыворотку правды Драко подлил я.

Газета вышла с квиддичной темой, но оказалась прохладно-объективной: просто турнирная таблица и разбор приёмов разных игроков. Но, конечно, пыл болельщиков совершенно не остудила.

Наверное, это была самая грязная и жестокая игра, которую я наблюдал за время учёбы в Хогвартсе. Даже не вникая в правила квиддича, я понимал, что обе команды то и дело их нарушают. Когда один из наших загонщиков зарядил битой в лицо гриффиндорской охотнице, мы орали всем стадионом. И так же орали — когда Фред (или Джордж) Уизли сломал локоть нашему охотнику Джону Орчестру. Блейз демонстративно зевнул, завалился на меня боком и сообщил, что намерен поспать, пока эти придурки друг друга убивают. Я ткнул его в плечо, напомнив, что я не подушка.

— Правильно, слишком тощий для подушки, — согласился Блейз, — надо было Винса поближе сажать. Он мя-ягенький.

Винсент на «мягенького» обиделся, и потасовка началась уже на нашей трибуне. Я отодвинулся подальше, чтобы случайно не прилетело, и вдруг увидел его.

Огромный чёрный пёс сидел в тени гриффиндорской трибуны и, задрав голову, смотрел за игрой. Нет, это был не волкодав Хагрида: пёс, хотя мастью и породой напоминал его, был крупнее. И я готов был держать пари, что он не просто пялится в небо, а именно смотрит матч. Когда Гарри схватил снитч, я увидел это сначала по морде зверя. Пасть открылась, вывалился язык, пёс несколько раз нелепо подскочил, завилял хвостом — и потрусил прочь, то и дело оглядываясь.

А ведь Гарри тоже видел его! Он сам сказал. На матче с Хаффлпаффом и ещё раньше, летом. И, я был прав, это уж точно не Грим — обычная собака, хотя и очень разумная. Какая-то мысль мелькнула у меня в голове, но прежде, чем я поймал её за хвост, меня с головой накрыло разочарованием слизеринских болельщиков. Блейз принялся тормошить, ныть и требовать уже уйти отсюда, Драко забухтел на ухо, что уж он-то точно не упустил бы снитча. Мысль исчезла, и я совершенно забыл о собаке.

* * *

Наступило лето, а с ним пришла и сессия. Гермиона со странным торжеством сообщила, что не совсем идеально превратила чайник в черепаху. Впрочем, лучше неё справился только Драко. Блейз, как обычно, сдавал экзамены с ленцой, словно они не стоили его внимания, и умудрился на пятнадцать минут заболтать профессора МакГонагалл рассуждениями о душе и одушевлённости трансфигурируемых объектов. Я так и не смог избавиться от узоров на панцире своей черепахи, но гордился тем, что, во всяком случае, они не были голубыми, как у Рона. И черепаха не дышала паром, как у Гарри и Теодора.

Трансфигурация возглавляла мой личный рейтинг самых сложных предметов. Разделавшись с ней, я почувствовал облегчение — даже зельеварение не пугало. На экзамене Снейп вовсе не приблизился к котлу Блейза и позволил ему сдать образец, не отпустив ни одного комментария. Меня это так вдохновило, что я бодро сгустил морочащую закваску.

Историю магии и древние руны я бы сдавал раз в неделю, будь у меня такая возможность. И даже рунный став, который нужно было написать на практической части древних рун, мне вполне удался. Я аккуратно зарисовал цепочку углём на каменной пластинке, и профессор Бабблинг при мне проверила её действенность, накрошив на стол мела. Руны засветились, и крошки сдуло на пол.

— Очень неплохо, мистер Маунтбеттен-Виндзор, — улыбнулась мне она. Похвалы удостоился и мой ответ на маггловедении. Профессору Бербидж понравилось, что я смог процитировать основные положения Статута о секретности на староанглийском, и дополнительными вопросами она меня не мучила.

Зато моим личным кошмаром стал экзамен по защите от тёмных искусств. Профессор Люпин организовал нам цепочку препятствий на улице. Нужно было пройти вброд через грязную заросшую тиной заводь, пробраться через канавы, населённые злобными красными колпаками, не поддаться на уловки фонарников и не угодить в трясину и, наконец, сразиться с боггартом в дупле дерева. Я сделал шаг в воду и заорал, когда мне в ногу вцепились холодные скользкие твёрдые пальцы, но кое-как отделался от гриндилоу. Только для того, чтобы оказаться в канаве, окружённым отвратительными хищными карликами. На них-то я и сдался, с огромным удовольствием выбираясь из канавы и чувствуя, как колотится сердце.

Малодушно подумал, что, наверное, мне не очень понадобится защита от тёмных искусств. Всё равно рядом будут телохранители, вот они пусть и отбирают у колпаков дубинки!

Гарри, Драко и Блейз справились блестяще, остальные — весьма сносно. Отдышавшись, мы все вшестером отправились обратно в замок, но прямо в дверях столкнулись с человеком, о котором я знал, но которого до сих пор не встречал лично.

Министр магии Корнелиус Фадж был невысоким, плотно сбитым мужчиной слегка за пятьдесят, с пушистыми седыми волосами под изумрудно-зелёным котелком. Коричневая мантия обтягивала его фигуру как бочку, из-под рукавов выглядывали белые манжеты.

— О, Гарри! — воскликнул он, словно встретился с любимым племянником после долгой разлуки. — У нас не было возможность познакомиться, но…

— Я знаю вас, мистер Фадж, — вежливо ответил Гарри. Фадж, кажется, даже слегка смутился, пробормотал:

— Что ж, да, конечно… С экзаменов? Почти всё сдали?

— Да, сэр.

Фадж издал невнятный звук, окидывая взглядом нашу компанию, ненадолго задержался на Драко, а потом впился глазами в моё лицо. Мне показалось, что он не очень-то хочет меня узнавать, но, вероятно, я ошибся. Потому что, спустившись по ступенькам, министр слегка наклонил голову и произнёс:

— Ваше Высочество.

— Добрый день, министр, — ответил я вежливо. — Как поживаете?

— Ах, такая жалость… Отличный день, печальная миссия. Я здесь, знаете ли, с Комиссией по обезвреживанию опасных существ. Им требуется свидетель, чтобы привести приговор в исполнение, а я всё равно хотел заглянуть в Хогвартс, узнать насчёт Блэка. Вот меня и попросили принять участие.

— Приговор, сэр? — встрял Рон. — А как же апелляция? Она отклонена?!

— О, нет, юноша, что вы. Назначена на сегодня.

— Так, может, вам вовсе и не придется быть свидетелем! — с жаром воскликнул Рон. — Может, гиппогрифа не казнят!

— Действительно, сэр… — начал Драко и вдруг слегка попятился, потому что двери отворились шире, и на улицу вышли двое. Один — сухонький старичок, такой ветхий, что, казалось, мог бы упасть от дуновения ветра. Второй — здоровенный мужик с тонкими чёрными усами и неприятным хищным взглядом. За поясом у мужика был заткнут топор с короткой рукояткой и стальным обухом. Если старичок явно не желал здесь находиться, то здоровяк с топором выглядел очень довольным жизнью.

— Я надеюсь, — произнёс я негромко, не в силах отвести глаз от топора, — что суд будет справедливым.

— Конечно, — как-то суетливо согласился министр, — конечно.

— Они даже палача привели! — возмущался Рон, когда мы распрощались с Фаджем.

— Не просто палача, — дрожащим голосом возразил Драко, — это же Уолден МакНейр. Мама говорит, страшный человек, запретила отцу приглашать его домой…

Драко передёрнуло. В подавленном настроении мы поели, а потом разделились: нас с Гарри ждали прорицания, Гермиону и Драко — арифмантика. Рон и Блейз пожелали нам удачи и пообещали дождаться во дворе.

Профессор Трелони вызывала нас по одному. Лаванда и Парвати обе спустились вдохновлённые и окрылённые. Невилл, наоборот, выбрался из кабинета с белым лицом. Кто-то смеялся, кто-то был задумчив. Наконец, остались только мы с Гарри.

— Держись там, — хлопнул меня по плечу друг, и я поднялся в душный кабинет. На столе стоял единственный хрустальный шар.

— Ну, здравствуйте, мой дорогой. Вглядитесь в шар и скажите мне, что вам подсказывает судьба?

Я вдохнул полной грудью наполненный ароматами благовоний и трав воздух, опёрся ладонями о стол и заглянул в мутную туманную глубину кристалла. Туман клубился. Я уже знал, какую жизнь не смогу спасти, я понял это, когда увидел палача с топором. Почему я не смог ничего изменить? Дело в судьбе, о которой говорила профессор Трелони? Или в том, что Малфой-старший купил этот приговор, чтобы потешить своё эго? Несмотря на предсказание, я скорее верил во вторую версию. Что-то шевельнулось в глубине, мелькнул чёрный плащ, повеяло нездешним холодом.

— Дементоры, — сказал я, чувствуя, что глаза слезятся, но не в силах моргнуть, — полчища дементоров стекаются к озеру. Они хотят забрать душу.

— Хорошо… — негромко согласилась профессор Трелони, внезапно оказавшись рядом со мной, — смотрите дальше.

— Их слишком много. Они голодны, им нет дела до запретов, они должны забрать только одну душу, но вторая слишком привлекает. Луна высоко.

Я моргнул, и тени, которые виделись мне в кристалле, пропали. Я выдохнул через рот.

— Вы можете идти, мой мальчик, — сказала профессор Трелони очень грустным голосом, и я поспешил покинуть кабинет.

— Дождусь тебя, — произнёс я, обращаясь к Гарри, и сел на узкую лавку. В голове мутилось. Чью душу хотят забрать дементоры? Прямо сейчас они охотятся на Сириуса Блэка. Но Блэк предал родителей Гарри, убил множество невинных людей, он заслуживает смерти. Зачем его спасать? И кто тот второй на берегу озера? Почему никто не приходит к нему на помощь! Кто-то же должен прийти!

Потерев переносицу, я попытался выкинуть это видение из головы, но куда там! Оно стояло передо мной, такое ясное и яркое, и я понятия не имел, как на него повлиять. Я подумал, что…

…не хотел бы этого видеть.

Гарри слетел по лестнице, вцепился мне в локоть и потащил за собой. Глаза у него горели.

— Что такое?

— Сейчас… — он дёрнул меня в тайный проход, который начинался за фальшивой стеной, откашлялся и выпалил:

— Она сказала. что Тёмный лорд вернётся!

— Что?!

— Сначала она как всегда несла свой бред… — Гарри зажёл «Люмос», и в белом свете стало видно, как блестят у него глаза. — а потом у неё изменился голос. Стал такой, знаешь, механический, что ли, хриплый. Она сказала… сейчас, вспомню точно. «Тёмный Лорд одинок и брошен друзьями, покинут последователями. Его слуга провел в заточении двенадцать лет. Сегодня вечером, до наступления полуночи, слуга обретёт свободу, и Тёмный Лорд воспрянет вновь, еще более великим и ужасным, чем когда-либо раньше». Вроде того. Потом она не помнила, что именно сказала. Как думаешь?..

Мороз прошёл у меня по коже.

— Мы вряд ли можем на это повлиять, — ответил я после недолгих размышлений, — и потом, вдруг она… ошиблась?

— Да, — кивнул Гарри. — Да. Пошли вниз? Может, уже стало известно что-нибудь про апелляцию.

— Мы не можем пойти! — простонал Блейз. — Там же Блэк, это опасно!

— И не иди, — мрачно ответил Драко. — Сам схожу!

— Мы должны поддержать Хагрида, — твёрдо произнёс Гарри. Апелляцию Хагрид проиграл. На закате Клювокрыла должны были казнить, и теперь мы тихо, но жарко спорили, идти ли к Хагриду перед казнью. А если идти — то как, такой-то толпой.

— Ну, смотрите, — в конце концов, смирился Блейз, — стерегут у нас Гарри и Берти. Гарри — сами знаете, почему, а Берти — так, на всякий случай. Если мы с Драко решим прогуляться до захода солнца, никто нам ничего не скажет. Гермиона и Рон пойдут через теплицы. Если что — скажете, что заспорили насчёт экзамена. Ну, а вы, ребятки…

Покосившись на Драко, Гарри всё-таки сказал:

— Её у меня нет.

— А где она? — удивилась Гермиона.

— Кто «она»? — тут же встрял Драко.

— Кто надо! — огрызнулся Рон.

— Если я снова появлюсь в том коридоре, Снейп меня точно поймает.

— Но он не поймает меня, — фыркнула Гермиона и, получив довольно-таки таинственные указания, убежала возвращать мантию-невидимку владельцу.

— Больно нужны мне ваши дурацкие гриффиндорские секреты, — буркнул Драко.

Гарри покраснел и уставился в светлое небо. Гермиона вернулась со свёртком, который Драко проводил полным любопытства взглядом, и мы разделились. С Гарри под одной мантией было тесновато — пусть она и была рассчитана на взрослого мужчину, но всё-таки на одного. Нам приходилось держать её как переносной шатёр и всё время опасаться, что она слетит. Но мы добрались до хижины раньше, чем Рон и Гермиона. А вот Драко и Блейз уже были внутри, и Хагрид их отчитывал.

— Вот только вас не хватало! — воскликнул он, когда мы с Гарри зашли. — Гарри, тебе тут вообще нельзя находиться!

— Ничего, я не один, — отозвался Гарри, совершенно забыв про мантию, которую я быстро свернул и сунул под мышку. В таком состоянии, пожалуй, хозяин мог бы её где-нибудь оставить. Хагрид не плакал, но выглядел совершенно потерянным. Когда подошли Рон и Гермиона, с трудом улизвнувшие от профессора Спраут, великан засуетился и попытался налить чаю. Но разбил кружку и разлил воду.

— Дай я! — предложила Гермиона, а Драко дёрнул уголком губ, вытащил палочку и направил её на чайник. Хагрид сел на один из стульев и сокрушённо вздохнул, позволяя ребятам суетиться. Гермиона достала кувшин с молоком и едва не уронила его, воскликнув:

— Рон! Это же Короста!

— Фу… — скривился Драко, и я вместе с ним, когда Рон дрожащими руками извлёк из кувшина извозившуюся в молоке, мокрую, местами облысевшую крысу.

— Коросточка! — прошептал Рон, а Драко изобразил рвотный позыв.

— Я… рад, что она нашлась, — сказал я, стараясь не смотреть в его сторону. И сомневаясь, что смогу заставить себя пить хоть что-то в доме, где в крынках молока плавают крысы. Рон прижимал к себе извивающуюся, повизгивающую крысу, а Хагрид объяснял, что даже Дамблдор не смог ничего сделать, чтобы спасти гиппогрифа.

— Я останусь, — вдруг произнёс Драко холодным, очень взрослым тоном, которого я у него прежде не слышал, — останусь и скажу им…

— Не вздумай! — рыкнул Хагрид. — От отца проблем огребёшь только. Нет-нет, все вы вернётесь в замок, нечего вам тут… Идут!

Я выглянул в окно и увидел, как от замка двигается процессия с министром во главе.

— Кыш отсюда! Давайте, через заднюю дверь! Ну, не стойте столбами! Гарри, доставай мантию и…

— Мантию? — прошипел Драко, но на споры и уточнения не оставалось времени, Хагрид выпустил нас через чёрный ход, и мы на мгновение остолбенели, увидев живого и здорового гиппогрифа, который ковырял клювом землю на тыквенных грядках.

— Быстрее, бегите отсюда! Не слушайте! — велел Хагрид и захлопнул за нами дверь.

Поместиться под мантию вшестером мы бы точно не смогли, да и не думали об этом. Брели как в полусне, и только Рон боролся с крысой, которая будто с ума сошла.

— Пожалуйста, пойдемте скорее, — прошептала Гермиона. — Я этого не выдержу, не смогу…

— Да не реви ты, Грейнджер! — отмахнулся Драко, только у него у самого лицо перекосило.

— Мордред! — выругался Рон. — Кусается!

— Пожалуйста! — взмолилась Гермиона. — Уже вот-вот…

Мы кинулись бежать, хотя сами не могли бы объяснить, от чего спасаемся. Как будто, если мы не услышим ни единого звука, можно будет убедить себя, что… Крыса визжала, словно её резали. Рон ругался с ней, шумно дыша. Мы неслись вверх по склону холма, но не успели.

И услышали это.

Свист и удар топора.

Замерли все. Я вдруг понял, что мне нет дела до того, поймают нас или нет, накажут или нет — неважно. Гермиона пошатнулась, зажала ладонь рукой, а Драко медленно осел на траву, словно его перестали держать ноги. Он не прятал лицо и не плакал, только смотрел перед собой широко распахнутыми глазами, в которых застыл ужас. Я отвернулся от друзей, понимая, что просто не могу смотреть сейчас на их лица, увидел летний, красочный, оранжево-алый закат. Почувствовал, как крепкая рука сжимает плечо, и кивнул Блейзу, пытаясь соврать, что всё хорошо.

Разве может быть хорошо?

Раздался полный боли вой, огласил всю округу, спугнул птиц.

— Это Хагрид, — прошептал Гарри и чуть было не кинулся обратно, но Рон и Гермиона успели его удержать. Нам нельзя было возвращаться.

— Пойдёмте, — решила Гермиона, — нам нужно исчезнуть отсюда побыстрее, Фадж и Дамблдор пойдут той же дорогой!

— Драко… — позвал я, а когда он не отреагировал, кивнул Блейзу. Вдвоём мы его подняли на ноги, Блейз слегка тряхнул, и Драко, вырвавшись, пробормотал:

— Отпусти! Иду!

— Да что ж такое! — не выдержал Рон. — Она как взбесилась!

С трудом он затолкал крысу в нагрудный карман, но она рвалась оттуда. Взяв левее, пригибаясь, чтобы нас случайно не заметили, мы продолжали пробираться к замку, и вдруг в ранних сумерках увидели блеск чьих-то глаз. По траве крался рыжий кот Гермионы.

— Глотик! — охнула владелица. — Ты что тут делаешь? А ну, брысь!

Но кот её не услышал. Он явно нацелился на карман Рона, откуда всё сильнее и яростнее рвалась крыса.

— Короста! Стой!

Но куда там! Крыса шлёпнулась в траву и кинулась бежать, кот припустил за ней. Истошно завопив, Рон бросился в погоню. Переглянувшись, мы помчались следом, слушая ругань Рона. Что-то тяжёлое ударилось о землю.

— Брысь, мордредов кот! Бедная Коросточка…

Рон растянулся на земле, и мы едва не налетели на него. Он выиграл гонку и крепко держал крысу в руках, кот шипел рядом.

— Нам надо немедленно… — начал Блейз, обернулся, наверное, чтобы посмотреть, не заметили ли нас министр и директор, и истошно завопил:

— Грим!

Солнце зашло, и из полутьмы на мягких лапах на нас мчался пёс. Тот самый, я уверен. Не привидение — живое существо из плоти и крови. Пёс оскалил клыки и кинулся вперёд, одним толчком сбил Гарри с ног, развернулся в полёте и зарычал.

— Петрификус Тоталус! — выкрикнул Гарри, похоже, машинально становясь в ту стойку, которой учил их Флитвик на Дуэльном клубе. Но промахнулся. С лёгкостью пёс ушёл от луча заклинания, потом от второго, который вырвался из палочки Блейза. Рон уже стоял на ногах, развернулся к псу, преграждая дорогу, и страшные челюсти сомкнулись на его запястье. Гарри кинулся на зверя, но тот стряхнул его и поволок Рона куда-то во мрак.

— Люмос, Мордред вас подери! Уизли! — заорал Драко.

— Рон! — Гарри побежал следом, мы немного отстали — и нам повезло. Гарри отшвырнула в сторону хлёсткая ветвь.

В свете «Люмоса» мы увидели, что пёс приволок Рона к самому опасному дереву на территории Хогвартса. Гремучая ива росла одна на холме и принималась молотить ветками, стоило кому-то подойти к ней. Но пёс без труда пробрался к самым корням и теперь застаскивал Рона в лаз под бугристым стволом.

— Рон!

Гарри снова отлетел назад от удара ивы, и мы все замерли, не зная, что делать. Рон пытался бороться, зацепился ногой за корень. Нога хрустнула. Меня затошнило.

Блейз произнёс фразу, которую недопустимо было бы передавать на бумаге. И вдруг я ощутил ужас ещё более сильный. Жизнь, которую я не смогу спасти. Что, если… Нет, нельзя было даже думать об этом. Но я не мог! Мысль захватила меня, сдавила в тиски. Что, если это вовсе не гиппогриф, которому только что отрубили голову, а Рон?!

— Чёртово дерево! — выругался Гарри, снова получив от ивы по плечу.

— Надо что-то делать, — панически, тоненько пискнула Гермиона. Блейз попытался заколдовать ветви, но ива легко тряхнула чары. Драко внезапно произнёс, громко стуча зубами:

— Д-д-д-д… Дамблдор!

— Точно! — воскликнула Гермиона, а я подумал, что не могу уйти, не могу оставить Рона. Предсказание или нет — я должен был попытаться! Решение пришло немедленно.

— Драко, Гермиона, приведите директора! Он должен быть в хижине Хагрида или где-то недалеко.

— Но… — начала Гермиона, а Гарри, который услышал наш торопливый разговор, отвлёкся от ивы и решительно добавил:

— Быстрее! Мы попытаемся пробраться к Рону.

— Драко, — я схватил друга за плечо, — они должны поверить вам, понимаешь?

Тот мелко покивал и, едва я разжал пальцы, как они с Гермионой бросились бежать.

— Давайте втроём, — велел Блейз, — заклинание «Иммобилус».

Но мы только успели наставить палочки на дерево, как кот Гермионы без труда проскользнул между бьющими о землю ветками и нажал какой-то нарост на стволе. Дерево замерло.

— Не понял… — пробормотал Блейз, — он за нас или против?

— Прямо сейчас, — отозвался Гарри, уже заглядывая в глубокий лаз, — мне плевать.

И полез туда, где сначала скрылись пёс с Роном, а потом и кот. Мы оказались в низком земляном туннеле, не сговариваясь, зажгли палочки и пошли вперёд по единственному ходу. Приходилось низко нагибаться, а местами чуть ли не проползать на четвереньках. Кот, будто наш проводник, шёл впереди, помахивая пушистым рыжим хвостом.

— И куда ведёт проход? — еле слышно спросил Блейз.

— В Хогсмид, — отозвался Гарри, — я видел его на карте Люпина. И я сейчас понял: Блэка я заметил именно здесь. Но дальше карта обрывается, так что…

Идти было очень тяжело, хотелось распрямиться, глотнуть воздуха. Земляной потолок нависал и давил. Я всё ещё держал под мышкой мантию Гарри, бросить её мне не позволяла совесть, а нести её становилось с каждой минутой всё неудобнее. Блейз бормотал что-то ругательное на итальянском, и добавил по-английски:

— Я в прошлом году жалел, что проспал всё самое интересное. И знаете, что? Превратите меня снова в статую, пожалуйста! Мне это не нравится!

Я понимал по интонации, что он шутит и пытается разрядить обстановку, но Гарри на юмор способен сейчас не был, потому что огрызнулся:

— Боишься — уходи.

— Дурак ты, Гарри, — буркнул Блейз и замолчал. Ход всё тянулся и тянулся, а потом забрал наверх, и мы увидели впереди тусклый свет. А потом выбрались наружу в каком-то тесном, грязном доме. Мебель была поломана, обои висели клочьями, на перилах ведущей наверх лестницы виднелись глубокие борозды. Вбок уходил тёмный коридор.

— Воющая хижина, вот мы где, — произнёс Блейз, оглядываясь.

— Едва ли это натворили привидения… — заметил Гарри, и тут мы услышали наверху какой-то скрип. А затем стон. Не раздумывая, мы кинулись по лестнице, едва успев потушить палочки. За приоткрытой дверью что-то происходило: там горел свет, мелькали тени. Раздалось низкое мурлыканье кота и ещё один приглушённый стон.

— Давайте наденем мантию, — прошептал я.

Гарри оглянулся на нас с Блейзом, поджал губы и сказал:

— Вы наденьте. Будет сюрприз, — и, едва мы спрятались, толкнул дверь. Под потолком горела тусклая, наверняка волшебная лампа в мутном плафоне. Посреди комнаты стояла роскошная кровать, на которой лежал, держась за ногу, Рон. Едва увидев его, Гарри кинулся вперёд, а Рон выкрикнул:

— Гарри, это ловушка, беги!

И тут мы увидели его — только, конечно, бежать было некуда. У стены стоял высокий человек с гривой спутанных волос. Его грязное лицо с застарелыми ссадинами было таким измождённым, словно он голодал неделями. Одежда давно превратилась в лохмотья. Откинув волосы с лица, он обернулся к Гарри. Я помню, как взглянул в его глаза. Совершенно человеческие, но полные чисто собачьей печали и преданности.

— Он анимаг! — простонал Рон. Дрожащей рукой я направил палочку на Блэка. Блейз рядом сделал то же самое, а Блэк, несколько раз шевельнув губами, вдруг произнёс хриплым голосом:

— Джеймс, это я виноват! Я допустил! — он держал свою палочку в опущенной руке и не пытался колдовать.

— Сириус Блэк, — произнёс Гарри, тоже наставляя палочку.

— Гарри… Ты как Джеймс. Пришёл за другом, да? — Блэк фыркнул, а потом зашёлся не то смехом, не то лаем. — Джеймс сделал бы то же самое для меня…

— Не смей, — выдохнул Гарри, — упоминать моего отца, ты…

Нас было трое, у нас была мантия-невидимка, мы должны были скрутить Блэка без труда. Но стоило нам, скинув мантию, выпалить заклинания, как Блэк гибким, не совсем даже человеческим движением ушёл с линии огня, заклинанием вырвал палочку у Гарри и наставил на нас.

— Не надо, дети. Не мешайте охоте, — проскрипел Блэк. — Экспеллиармус!

Я ничего не мог сделать. Надо было посещать Дуэльный клуб! Надо было… В любом случае, было уже поздно. Теперь все мы остались против Блэка безоружны, а Блейз резким движением притянул Гарри за плечи к нам поближе.

— Пусти, — рванулся Гарри, — мне плевать. Он предал моих родителей, он…

Я тоже вцепился другу в рукав, Рон с кровати воскликнул:

— Гарри, не надо!

Но Гарри, пихнув Блейза локтем в бок, высвободился из захвата и, безоружным, кинулся на Блэка. Тот так и держал в руке четыре палочки и даже не попытался поднять их. Гарри сбил его с ног, повалил на пол, ударил по лицу, и они скрутились в какой-то невнятный рычащий клубок.

— Не смей, Мышонок! — рявкнул Блейз и кинулся на выручку. Рон, кое-как сползая с кровати, попытался присоединиться, но мне удалось его удержать. Сейчас придут! Сейчас Драко и Гермиона приведут Дамблдора, и всё это закончится. Вот уже сейчас! Сколько там идти? Они же рядом!

Кот Гермионы вступил в драку на стороне Блэка, и Гарри отшвырнул его к стенке. Раздалось злое шипение, Блейз отшатнулся, а Гарри, вскочив на ноги, направил палочку на поверженного Блэка.

— Это твоя, — шепнул Блейз, возвращая мне отнятую в бою палочку. Рон завалился на кровать, совершенно зелёный, баюкая ногу.

— Убьёшь меня, Гарри? — спросил Блэк и снова не то засмеялся, не то залаял. — Послушай, Гарри… Я виноват!

— Я знаю! — отрезал Гарри зло. — Я отлично знаю, в чём ты виноват и что ты сделал. Чего я не знаю, так это почему ты не убил меня на пляже возле дома Уизли. Или в Хогсмиде? Я видел тебя, ты за мной следил. Почему не убил?

— Потому что…

Мы услышали шаги внизу, и я крикнул, что было сил:

— Мы наверху, здесь Сириус Блэк!

— Почему, Блэк? У Уизли тебя могли напугать свидетели, но в Хогсмиде был момент, когда возле Воющей хижины мы остались вдвоём. Ты и я.

Мне показалось, что Блэк хочет что-то сказать, но не может. Шаги стали ближе, кто-то взбежал по лестнице, и вдруг:

— Экспеллиармус!

Палочка Гарри вылетела у него из пальцев, и профессор Люпин ловко её поймал. Оглядел нашу компанию и задал всего один вопрос, причём не нам, а Блэку:

— Где?

— Там! — не то ответил, не то гавкнул Блэк, указывая на Рона.

— Что? — охнул тот. — О чём вы?!

— О твоей крысе, Рон, — мягким тоном сказал Люпин. — Не мог бы ты её показать?

— Коросту? Что вы хотите с ней сделать? Она же…

Рон прижимал запрятанную в нагрудный карман крысу. Та уже даже не вопила.

— Проще показать, — вздохнул Люпин. — Обещаю, ей это не навредит.

— Отдай её, — велел Гарри холодным, жутким тоном. — Немедленно, Рон!

Дрожащими руками Рон расстегнул карман мантии и вытащил на свет почти лысую отвратительную крысу. Люпин перехватил её за шкирку. Блэк, поднявшись на ноги, хищно облизнул губы, его ноздри задёргались, словно он принюхивался к добыче. Люпин направил палочку на крысу, свернула белая вспышка. Люпин разжал пальцы.

Крыса не упала, а прямо в полёте начала изменяться. Словно в ускоренной съёмке мы смотрели, как из крошечного семечка прорастает что-то огромное и уродливое. Проклюнулась и начала раздуваться голова, потянулись вниз ноги, в сторону — руки. И вот, перед нами, скрючившись в три погибели, стояло существо, отдалённо похожее на человека. Я почувствовал, как тошнота подступает к горлу, и принялся мелко сглатывать.

— Дьябло! — выдохнул Блейз, пятясь подальше.

— Это моя крыса?! — полным ужаса и отвращения голос простонал Рон.

— Позвольте вам представить, — проговорил Люпин, оглядывая это существо. — Питер Петтигрю.

Я помню, что в тот момент отвращение было таким сильным, что смазало восприятие. Но сейчас я способен описать Петтигрю несколько подробнее. Он был невысокого роста, да ещё и ссутулился, если не сказать — скукожился за время, проведённое в крысином теле. Маленькие красные глазки беспрестанно обшаривали комнату и нас, ни на мгновение не останавливаясь. Нос и верхняя губа так морщились, что были видны крупные жёлтые передние зубы. На голове почти не осталось волос, а те, что были, висели грязными тонкими крысиными хвостами. Руки он держал прижатыми к груди и весь сотрясался мелкой дрожью. Одежда — некогда пристойный костюм — потёрлась и истрепалась.

— Теперь вы нас выслушаете? — спросил Люпин, возвращая Гарри палочку. Тот взял её, отошёл к нам, тоже стараясь держаться подальше от Петтигрю, и проговорил:

— Значит, это был он?

— Ты уже знаешь? — спросил Люпин.

— Почти всё.

— Римус! Сириус! — пропищал тонким высоким голосом Петтигрю, но его проигнорировали.

— Я знаю, что за родителями охотился Волдеморт. Хватит! Трястись! От его имени! — повысил голос Гарри. — Знаю, что они спрятались под чарами Доверия, а хранителем тайны сделали тебя, — он ткнул палочкой в сторону Блэка.

— Не меня. Его, — с трудом проталкивая слова через горло, ответил Блэк. — Безопаснее. Сам-Знаешь-Кто гонялся за мной, а Хвост и Поттеры были в безопасности. Когда он убил Поттеров, я пошёл за этой тварью, но он всех обманул, устроил взрыв и улизнул в канализацию как крыса. В этот раз не уйдёт…

— Звучит складно, — заметил Блейз, — непонятно только, откуда вы узнали, где нас искать, профессор Люпин? Или вы самого начала в сговоре с Блэком?

— Увидел на карте, — произнёс Люпин. — Карта Мародёров — удивительное изобретение, скажу без ложной скромности, хотя я один из её создателей.

— Ну, конечно, — мрачно вздохнул Гарри. — Лунатик!

— Точно. Сириус — Бродяга. Твой отец — Сохатый.

— А вот это, — выплюнул Блэк, — Хвост, крысиная натура!

— Так вы всё-таки оборотень? — обречённо спросил Рон в пустоту.

— Давно вы?..

— Достаточно давно, — отрезал Гарри, и в этот момент ожил Петтигрю. Он кинулся к двери, Блэк рванул ему наперерез. Я закричал от беспомощности и ужаса, но Люпин вовремя взмахнул палочкой, и их раскидало в разные стороны.

— Подожди, Сириус! Гарри имеет право знать всю правду, и мы должны её рассказать! Это ты, Питер, был хранителем тайны, не так ли?

— Я не хотел… — простонал Питер, пока Люпин продолжал сдерживать Блэка, — что бы ты сделал на моём месте? Тёмный лорд… ужасный человек. Он бы меня убил!

— Значит, надо было умереть, — отрезал Люпин, — а не предавать друзей! Уймись, Сириус!

— Быстрее, Римус, — хрипло отозвался Блэк, отдуваясь, — я хочу покончить с предателем!

— Нет, — произнёс я, сам не веря, что прямо сейчас влезаю в разговор. — Нет, мистер Блэк, никто не будет ни с кем… кончать. Не в моём присутствии. Питера Петтигрю нужно доставить на суд.

— Берти? — Гарри обернулся ко мне, а я сказал с полной уверенностью в своей правоте:

— Если убить его сейчас, Блэк вернётся в Азкабан, уже за дело. Профессор Люпин, — обратился я к нему, — вы же понимаете…

И тут Петтигрю прорвало. С визгом он повалился на колени и пополз к Гарри, моля о пощаде, прося его защитить. Не получив ответа — кинулся к Рону, который крабом пополз назад по кровати. Потом к Люпину: «Римус, пожалуйста, я же твой друг!» И последним — ко мне. Я не хотел, правда, не хотел! Но я посмотрел ему в глаза и содрогнулся. Как мало человеческого в нём осталось! Двенадцать лет он провёл в облике крысы, и теперь от крысы в нём было куда больше, чем от человека.

— Профессор Люпин, вы можете создать что-то вроде наручников? — спросил я. Гермионы, Драко и директора всё не было, поэтому я подумал, что ждать в хижине — напрасный риск. Проще уже пойти в Хогвартс и там сдать Петтигрю в руки правосудия. С каким-то отчаянием Блэк зарычал и рванулся к предателю, но был остановлен окриком Гарри:

— Хватит! Остыньте, мистер Блэк. Петтигрю — единственное доказательство вашей невиновности.

В наступившей тишине Рон произнёс с глубочайшим омерзением:

— И этому я позволял спать в моей постели!

С трудом мы выбрались из хижины по узкому лазу. Я опять нёс мантию-невидимку, о которой забыл Гарри, Люпин вёл закованного Петтигрю. Блейз волок на себе Рона, который едва-едва ковылял на одной ноге. Гарри и Блэк шли последними, отставая, и до моих ушей доносились обрывки их разговора, в который я пытался не вслушиваться. Впрочем, в основном говорил Гарри, а Блэк смеялся всё тем же лающим смехом.

Снаружи оказалось на удивление свежо. Может, похолодало, а может, так ощущалось на контрасте с душной хижиной. Выбравшись, мы устроили себе небольшой отдых. Блейз усадил Рона под стволом неподвижной ивы и велел:

— Разувайся. Хоть шину наложим.

Люпин не сводил палочки с Петтигрю. Тот сел на землю и попискивал от ужаса, но, к счастью, даже не пытался убежать. Правая его рука была прикована к левой руке Люпина, левая — примотана к туловищу чем-то вроде лианы или тёмной верёвки. Гарри подошёл ко мне, Блэк поплёлся за ним, похоже, боясь расстаться даже на несколько мгновений.

— Ты прав, Берти, — сказал Гарри, — конечно, прав. На минуту мне показалось, что я…

— Мне тоже так показалось, — честно ответил я, а Блэк, принюхиваясь, спросил:

— Ты кто? Строгий такой…

— Он у нас принц Альберт Йоркский, — фыркнув, представил меня Гарри, — ему положено. Ну, идём?

Мы снова двинулись в путь всей этой странной процессией, которую возглавляли Люпин и Петтигрю. Я старался держаться рядом с Блейзом и Роном. Последнему не сказать, чтобы стало легче, но его нога теперь слегка светилась, замотанная какими-то лентами. Блейз пожал плечами:

— Я же не медик. Так, первая помощь… Знаешь, меньше смещений осколков костей — меньше костероста. А меньше костероста — меньше костероста.

Огни замка постепенно приближались. Вечер окончательно уступил место ночи, похолодало. Облака разошлись, и нас всех окутал серебристый лунный свет. Полная луна. Я был уверен, что это важно. Потому что…

До меня дошло слишком поздно — когда раздался низкий злобный рык. Люпин и Петтигрю замерли, споткнувшись, Люпин дёрнулся и выронил палочку. А потом началась трансформация. Слишком быстрая, чтобы её осознать или остановить. И — слишком быстро схватил упавшую палочку Петтигрю.

— Экспеллиармус! — успел выкрикнуть Гарри, но поздно. Палочка Люпина прилетела к нему в руку, но Петтигрю уже снова стал крысой и мелькнул в траве.

— Живоглот! — крикнул Гарри, и кот, словно по команде, бросился за крысой. Удар мощной лапой. Мы закричали разом. Оборотень — волк, но крупнее и массивнее любого волка из зоопарка, — отбросил кота одним движением лапы. Блеснули страшные длинные клыки.

— Он же пьёт зелье… — простонал Блейз, но что бы Люпин ни пил — оно не действовало. Не было больше профессора, мужчины с усталым приятным лицом. Мы оказались напротив чудовища.

— Назад! — вдруг крикнул кто-то сбоку, и между нами и оборотнем встало что-то чёрное. Вспыхнул щит, оборотня отбросило в сторону.

— Профессор! — завопил Блейз так, словно Снейп был лучшим человеком в мире. И, господи, как же я был с ним согласен!

Потом уже стало ясно — профессор Снейп был уверен в действии своего зелья. Он защищал нас от Люпина в зверином теле, а не от монстра. Сняв щит, он начал оборачиваться к нам, наверняка, чтобы высказать всё, что думает о ночных прогулках. Блеснули огромные когти. Удар лапой отбросил Снейпа в сторону так легко, словно тот был набит ватой. А потом на оборотня кинулся чёрный волкодав, похожий на медведя. Раздался рык. Пёс кусал волка за бока, за спину, отвлёк на себя внимание — и бросился бежать, уводя оборотня за собой.

— Сириус! — воскликнул Гарри — и, не раздумывая ни секунды, помчался следом.

Я заметался. Рон, сидя на земле, стонал от боли, рядом лежал чёрной кучей Снейп. Меня колотило от ужаса, мысли путались. Блейз рядом оцепенел, даже не ругаясь. Вот только я не мог позволить себе панику! Эта мысль пришла откуда-то изнутри, оттуда, где обитали накрепко вбитые с раннего детства правила. Сдержанность, самоконтроль и непреложное требование владеть своими эмоциями и никогда не позволять им завладеть собой.

— Блейз, — сказал я, не обращая внимания на то, дрожит у меня голос или нет, страшно мне или нет, — проверь профессора. Сейчас! Рон…

— Ты что задумал?!

— Я надену мантию и помогу Гарри. Оборотень меня не увидит, это даст преимущество.

— Сдурел, Мышонок! Лучше я, — воскликнул Блейз, но я отрезал:

— Снейпу я помощь не окажу. А кидать камни — много ума не надо. Рон, помоги Блейзу, если сможешь. Чем быстрее Снейп придёт в себя…

Где-то издалека раздался скулёж, и я, больше уже не тратя времени на разговоры, побежал. У меня не было плана, я не знал, что буду делать, но я не мог позволить им умереть. Я должен был попытаться! Пророчество придавливало меня как мраморная плита на спине. Я не сумею спасти кого-то — но кого? Кого?!

Остановившись на миг, я надел мантию. Бежать в ней было сложнее, но я приближался к цели. На берегу озера пёс и волк продолжали схватку, а Гарри метал в них красными лучами заклинаний. Пёс жалобно взвыл, волк обернулся. Мне оставалось каких-нибудь триста метров до них, но я никак не успевал. Как ни старался, я не успевал спасти Гарри! Оборотень наступал: заклятия будто бы не причиняли ему никакого вреда, он только тряс головой, всё приближаясь к добыче. Гарри не пытался убежать — он бы всё равно не обогнал волка. Я уже слышал:

— Ступефай! Редукто!

«Огонь! Используй огонь!», — хотел было крикнуть я, но где там! От быстрого бега перехватило дыхание, я не мог издать ни звука!

Пёс поднялся на ноги, отряхнулся всем телом, пригнулся и сделал один длинный прыжок. Я не успел зажмуриться и даже не подумал зажать уши, поэтому видел и слышал всё, что произошло.

Анимагическая форма Сириус Блэка — ирландский волкодав. Прямая работа этих собак — убивать волков.

* * *

Мантия оказалась не нужна, и я сам забыл о ней — скинул где-то, оставил на траве. Гарри сидел, закрыв лицо руками, и я опустился рядом. Чёрный пёс стоял рядом, свесив окровавленную морду. Удивительно по-человечески всхлипнув, он превратился и лёг на спину. По измождённому лицу текли слёзы — их было бы не видно, если бы они не блестели в ярком свете огромной полной луны.

Похолодало ещё сильнее. Но это уже была не обычная ночная прохлада. По озеру побежала тонкая корка льда, немыслимая в конце июня. Ужас, который не отпускал меня весь этот вечер, стал сильнее. Перед глазами замелькали картинки: вот мощные челюсти сдавливают волчье горло, вот Гарри стоит один напротив чудовища. Блэк вскрикнул и сжался в комочек и забормотал:

— Нет, нет, не надо!

К нам летели дементоры. Я уже видел это: озеро, холод, дементоры слетаются на пир. Только я не видел себя — в хрустальном шаре Гарри и Блэк остались вдвоём против целой стаи самых отвратительных в мире существ.

— Берти, — Гарри вскочил на ноги и посмотрел на меня, — подумай о самом лучшем! О лучшем мгновении в твоей жизни! Экспекто Патронум!

Я тоже встал, отгоняя видения, и забормотал свою молитву-присказку. «Опекун мой дорогой, Ангел Божий за спиной». Она сама срывалсь с губ, очищала сознание, и я нашёл в себе силы подумать о лучшем. Лучшее воспоминание в моей жизни? Какое? Я терялся в них — мелких радостных моментах своей жизни, бесчисленных как галька на берегу.

— Экспекто Патронум! — произнёс я, пытаясь ухватить хотя бы одно. — Экспекто Патронум!

Вот, допустим, мы с Анной сбежали кататься на лодке вдвоём и смеялись как сумасшедшие. Или как дедушка учил меня стрелять из ружья. Я заболел, а няня принесла целый поднос моих любимых рогаликов с орехами. Рождество в Шотландии, когда столько снега, что небо сливается с землёй, и кажется, что ты — Муми-Тролль, который проснулся посреди всеобщей спячки, и идёшь по тропинке навстречу приключениям.

— Экспекто Патронум!

Серебристые искры — вот и всё, что вырывалось из моей палочки. Гарри держал над нами плотный щит, но я видел, как он постепенно тает.

«Божью волю исполняешь, от беды меня спасаешь», — подумал я, и внезапно меня осенило. Я не в силах был выбрать лучшее воспоминание в жизни, но со мной оставался мой Ангел. Анна была права, тогда, на Рождество: дело не в том, есть Ангел или нет. Дело в том, верю ли я в него. А я верил сейчас — от всего сердца, от всей души я верил, что могу защитить нас от зла.

— Экспекто Патронум! — громко произнёс я, и мой собственный сияющий щит заменил тот, который держал Гарри.

— Не отпускай! — велел Гарри. — Держи!

«Охраняй меня от зла и соблазнов без числа».

— Экспекто… Я не один, — вслух произнёс Гарри, ловя мой взгляд. И повторил громко, словно в этой мысли находил самую надёжную опору:

— Я не один. Экспекто Патронум!

В этот раз из палочки Гарри вырвался не просто свет, а какое-то существо. Мерцающая серебряным собака, похожая на медведя, тряхнула головой, оскалила клыки и бросилась на дементоров. Могучими лапами пёс раскидывал их, трепал, хватая зубами за балахоны. Гарри истерически, но очень счастливо хохотал, и я не мог не подхватить его смех. А потом ноги стали мягкими, неустойчивыми, и в голове затуманилось. Мой слабенький Патронус погас, зато на лице стало мокро. Я ещё успел подумать: «Кровь?», — и: «Обморок? Опять?!»

А потом стало совсем темно.

* * *

Я очнулся рывком от криков.

— Профессор! — это был Гарри. Протерев глаза, я подскочил с кровати, слегка шатаясь, и увидел Гарри и Блейза рядом с директором. Гарри, пылая гневом, что-то доказывал или требовал.

— Гарри! — остановил его директор. — Гарри, успокойся. Мистер Забини, вы тоже, пожалуйста, сядьте.

— О, вы очнулись! — подскочила ко мне мадам Помфри. — Зачем вы встали, ложитесь немедленно. И возьмите шоколада!

— Берти! Они хотят казнить Сириуса! — выпалил Гарри, а я увернулся от доктора, которая попыталась запихнуть мне в рот кусок шоколада.

— Он же не виноват, это всё Короста! — сипло добавил Рон со своей кровати. За то время, что я валялся без сознания, его ногу забинтовали и уложили на специальный валик.

— Короста? — уточнил Дамблдор светским тоном.

— Питер Петтигрю! Профессор, я же говорю вам, Сириус невиновен! — отвлёк его Гарри. — Вы же мне верите!

— Я — верю, — кивнул директор, и мне внезапно он показался очень старым, будто лишился какой-то части силы и мощи. — Но, боюсь, министр не настроен слушать слова нескольких тринадцатилетних волшебников. Здесь я бессилен, — добавил Дамблдор и перевёл на меня взгляд, словно хотел что-то сказать без слов.

— Возможно, — проговорил я, с трудом ворочая языком, — тринадцатилетних волшебников министр слушать не желает. Но ему придётся выслушать принца. Директор, где сейчас Фадж?

— Будет здесь с минуты на минуту, — ответил Дамблдор, словно слова, изумившие меня самого, вовсе не стали для него неожиданностью, — я убедил его повидаться с вами прежде, чем к Сириусу приведут дементора.

— Зачем дементора? — спросил я торопливо.

— Для «поцелуя», — усталым голосом отозвался Блейз со стула возле моей кровати. — Ты не хочешь знать детали.

— Именно так, мистер Забини.

Послышались шаги, и вошли министр Фадж и профессор МакГонагалл.

— О, Гарри! — с улыбкой обратился к нему Фадж. — Я вижу, тебе уже лучше. Ваше Высочество, если бы вы знали, как вы нас всех перепугали! Едва не погибли от рук Блэка! Ну, ничего, скоро мы все вздохнём свободно.

Я выпрямился, хотя всё тело болело, поправил рукав пижамной рубашки и произнёс вместо приветствия:

— Директор, мне нужно немедленно встретиться с моим пресс-секретарём.

А вот теперь, пожалуй, Дамблдор удивился. Фадж посмотрел на меня, слегка нахмурившись:

— С пресс-секретарём? Но…

— Должен отметить, министр, — живо включился в разговор директор, — что мистер Маунтбеттен-Виндзор не пользуется особыми привилегиями, он учится наравне с остальными детьми. Но, конечно, учитывая обстоятельства, я нахожу его желание совершенно оправданным. В конце концов, я обещал, что мальчик будет в безопасности в Хогвартсе, а то, что случилось сегодня…

— Что ж… Да, конечно, вы пишите ему, Ваше Высочество, а я не буду мешать, — он улыбнулся. — Надо уже разобраться с Блэком.

— Министр, окажите мне услугу, задержитесь на несколько минут. Мадам Помфри, могу я воспользоваться вашим камином? И немного летучего пороха… спасибо.

Когда Паркер показывал мне этот способ связи, я надеялся, что никогда не настанет момент его использовать. Но времени на сов не оставалось, а телефоны, как назло, в Хогвартсе не работали. Поэтому я встал на колени, сунул голову в потухший камин, бросил горсть пороха и сказал быстро:

— Коттедж Бернарда Паркера в Бромли.

Я зажмурился, а вот рот закрыть на успел, и тут же закашлялся от золы, моя голова неслась куда-то вперёд в тёмном тоннеле, мелькали выходы — камины других волшебников. Похоже, я исчерпал лимит страха на сегодня, потому что мне даже не хотелось кричать, я только больно стискивал руки в кулаки. Полёт закончился. Я увидел, с довольно-таки странного ракурса, современную светлую гостиную. И закричал, отплёвываясь:

— Паркер! Мистер Паркер! Барни!

Слева донеслось: «Мы не жалкие букашки…», а потом удивлённое:

— Ваше Высочество?

— Слава Богу! Мистер Паркер, вы немедленно нужны мне в Больничном крыле Хогвартса!

— Что случилось? — присев на корточки, Барни уставился на меня изумлёнными широко распахнутыми голубыми глазами. Он был одет в домашний костюм и пушистые носки с кроликами. — Господь мой, вы выглядите уставшим!

— Дженкинс написал, что если речь будет идти о спасении человеческой жизни — вы вмешаетесь, — ответил я, проглотив ту золу, которую не сумел выплюнуть. — Это вопрос человеческой жизни. И… скажи, как мне вылезти отсюда?

— Просто вытяните голову из камина, — слегка улыбнулся Паркер, — и отойдите подальше, я буду сразу за вами.

Вытаскивать голову оказалось едва ли не противнее, чем лететь куда-то вдаль по каминным трубам, но я справился, вскочил на ноги, попятился, и тут же из вспыхнувшего зелёного пламени вышел Паркер. Он успел надеть мантию и выглядел как официальный представитель члена королевской семьи. Никаких… кроличьих носков.

— О, министр! Вот так встреча! — воскликнул Паркер и кинулся трясти министру руку. Фаджа при этом слегка перекосило, но он честно изобразил улыбку.

— Мистер Паркер. Да-да, вы очень кстати. Такая удача, нам удалось схватить Блэка! Как только мы закончим здесь… что бы то ни было, я смогу проконтролировать, чтобы этот вопрос был полностью и навсегда решён. Учитывая летние события, вы понимаете…

— Конечно-конечно, — согласился Паркер и обернулся ко мне. — Так что случилось, Ваше Высочество?

— Блэк невиновен, — ответил я и неожиданно почувствовал поток тёплого воздуха. Дамблдор незаметно мне подмигнул, а я понял, что больше на мне не было следов сажи. — Сегодня в моём присутствии мистер Блэк и профессор Люпин разоблачили анимага Питера Петтигрю. Двенадцать лет он скрывался под видом крысы. К сожалению, Петтигрю удалось бежать, но он признал вину. Я могу поклясться на Библии и дать показания. Министр, вы не допустите, чтобы казнили невиновного!

— Но… — протянул Фадж, — конечно, правосудие должно быть справедливым…

— О, не сомневайтесь, — заметил Паркер, вставая за моим плечом, — Корона всегда была заинтересована в справедливом правосудии. Думаю, стоит назначить разбирательство по делу Блэка. Конечно, показания несовершеннолетних значат немного меньше, но мы видим, что четверо молодых людей в здравом рассудке утверждают одно и то же.

— Да Блэк их просто заколдовал! — из последних сил удерживая лицо, воскликнул Фадж. — Внушил им, что они увидели Петтигрю… Мерлина ради, Альбус! Он же герой войны!

— Едва ли, Корнелиус, — мягко проговорил профессор Дамблдор, — видите ли, я сразу попросил мадам Помфри осмотреть пострадавших. Что скажете, Поппи?

— Устали, получили травмы, подверглись воздействию дементоров, — обычным своим недовольным тоном перечислила мадам Помфри, — но никаких заклятий, помутняющих рассудок. Уж поверьте.

— Будьте любезны, — обратился к ней Паркер, — зафиксируйте это на бумаге, с датой и подписью.

— Травмы! Травмы головы! — попытался возразить Фадж.

— Министр, — отрезала мадам Помфри, — не бывает таких травм, при которых четверо видят одинаковые галлюцинации. Не говоря о том, что ни у кого их них нет даже сотрясения мозга.

— Министр Фадж, — вкрадчиво продолжил Паркер, — учитывая летние события, нам важно работать сообща. Её Величество очень высоко ставит справедливое правосудие, оно же вершится её именем. Уверен, ей будет приятно знать, что вы прислушались к словам её внука. Не говоря уже о том вопросе, который вы обсуждали с премьер-министром…

— Но как я объясню это общественности?

— Это не трудно, Корнелиус. Я предлагаю подняться в мой кабинет и обсудить все детали. За чашечкой чая, не так ли? Сложный выдался денёк. Что касается Блэка…

— Профессор, он явно нездоров, — проговорил я быстро.

— Специальная палата в Мунго, — тут же кивнул Паркер, — удержит его не хуже Азкабана.

— Минерва, — Дамблдор кивнул профессору МакГонагалл, — могу я попросить вас отправиться в Мунго и объяснить им ситуацию? Министр?

— От моего имени, — обречённо простонал Фадж. — Пусть пришлют санитаров и так далее.

Профессор МакГонагалл исчезла в пламени камина, дверь за директором и министром закрылась. А у меня подкосились колени, и я бы упал, если бы меня не подхватил Блейз. Мадам Помфри тут же засуетилась вокруг, бормоча что-то про преступников, дементоров и министров, которые шастают в палату как к себе домой.

— Почему Фадж не послушал меня? — спросил Гарри. — Я ведь ещё раньше сказал ему…

— Видите ли, мистер Поттер, — ответил Паркер, тяжело вздохнув, — вы, конечно, Мальчик-со-Шрамом. Но это значит только, что вы мальчик и что у вас есть шрам. А этого маловато, чтобы говорить о политическом весе.

Рон со своей койки захихикал, Гарри покраснел, а Блейз заржал в голос.

— Ну, устроили вы заварушку!.. — покачал головой Паркер. — Дженкинс оторвёт мне голову, так и знайте.

— Не оторвёт, — возразил я, послушно ложась в постель. — Он мне обещал.

— А мне он обещал оторвать голову, — фыркнул Паркер, — и я склонен ему верить.

Он ушёл камином к себе домой, а Блейз вдруг спросил, оглядывая палату:

— А где Гермиона и Дракоша?

Я проспал сутки. И ещё целый день мадам Помфри не выпускала меня из Больничного крыла и не пускала посетителей, пока не убедилась, что я в порядке. Честно говоря, я ощущал себя странно. Вроде бы ничего не болело, но в голове туманилось, я никак не мог заставить себя сосредоточиться хоть на чём-то. Но всё равно я был очень рад увидеть друзей. Рон уже спокойно ходил на обеих ногах — волшебники могли сращивать кости очень быстро. Все остальные выглядели совершенно здоровыми, но уставшими.

Махнув на нас рукой, мадам Помфри удалилась к себе в кабинет, а друзья приняли вываливать новости — одну за другой. Первая и главная звучала так: Сириус Блэк находится под наблюдением врачей, его состояние довольно тяжёлое, но он поправится полностью ещё до суда. Суд назначен на двадцать восьмое июля. Нам всем нужно будет прийти и дать показания. Петтигрю объявлен в розыск, пока тайно, чтобы не шокировать общественность.

Профессор Снейп пострадал от когтей оборотня, но не от укуса. Его перевели в Мунго, он уже в сознании и ругается на бездарных зельеваров.

— Мама написала, что варит ему что-то там от шрамов, — заметил Блейз. Собственно, ему удалось остановить кровотечение и привести профессора Снейпа в чувство. Снейп наколдовал Рону костыль, себе — трость, и все вместе они нашли нас с Гарри и Блэком возле озера. Снейп научил ребят, как удерживать носилки, потому что один бы не справился — кровопотеря оказалась слишком значительной, один глаз заплыл и не видел, кружилась голова. Блейз о подробностях умолчал, а вот Гермиона сообщила, что, если бы не его навыки первой медицинской помощи, профессор мог бы умереть. Но кое-как они сумели дотащить нас до замка. Рон при этом умудрился вспомнить о коте Живоглоте и забрать его тоже, хотя Снейп и ругался.

Драко и Гермиона пропали тем вечером именно по вине Снейпа. Сначала они искали директора, но в хижине Хагрида никого не было. Драко сообразил, что Дамблдор, наверное, увёл Хагрида в Хогсмид, выпить и развеяться. И предложил найти декана. Гермиона возразила, что лучше бы пойти к профессору МакГонагалл — но потом признала, что, раз Снейп справился в прошлом году с василиском, значит, и пса одолеет. Они разыскали Снейпа как раз в тот момент, когда он вернулся от Люпина, которому заносил антиликантропное зелье. Он пустил друзей в кабинет, выслушал и ушёл, не говоря ни слова. И закрыл за собой дверь.

— Мы всё перепробовали! — пожаловалась Гермиона. — Но он нас просто запер!

— Даже без камина! — добавил Драко.

— Что там без камина, без воды и туалета! — добавила Гермиона возмущённо, а Драко покраснел под наши смешки. — И нет тут ничего смешного, обычная физиологическая потребность. Вот ведь… мальчишки!

А мы не могли остановиться, всё больше веселились. И вдруг в один миг смех затих, оборвался.

Была тема, которую мы не упоминали — но о которой не могли не думать. По официальной версии, профессор Римус Джон Люпин героически погиб, защищая учеников от нападения дикого оборотня, вышедшего из Запретного леса. Тело оборотня оказалось в озере, и никто не стал его искать. Доброе имя нашего преподавателя защиты от тёмных искусств осталось неопороченным. Так же, как и доброе имя директора, пустившего оборотня в школу. В тот раз, в Больничном крыле, мы так и не смогли произнести имя Люпина. Я заговорил о нём с Гарри позднее, в последний школьный день. Разыскал друга в любимой оконной нише, забрался, удивляясь, какой просторной она казалась нам на первом курсе, какое-то время молчал, а потом просто спросил:

— Оплакиваешь его?

— Да и нет, — ровно ответил Гарри, сухими глазами глядя за окно. — Да — потому что он был отличным преподавателем. Он научил меня вызывать Патронус, рассказывал о родителях. Мне кажется, ему было жаль, что он не нашёл смелости узнать меня раньше. Он мог бы стать мне наставником и другом. И нет. Он ведь знал, что Блэк — анимаг. Никто не знал, только он. И он не сказал Дамблдору. Дамблдор говорил с Блэком перед тем, как его забрали в Мунго, и потом многое мне объяснил. Люпина укусили ребёнком. Его отец был хорошим приятелем Дамблдора, тот знал самого Люпина с детства и пожалел. Взял в школу. Воющая хижина была его убежищем на время полнолуния. Я спросил… — Гарри невесело хмыкнул, — не надёжнее ли подземелья. Дамблдор сказал, что для оборотня превращения очень болезненны. Но хотя бы слегка просачивающийся сквозь заколоченные окна свет луны облегчает муки. Мой отец, Сириус и Петтигрю сдружились с Люпином. Как и мы с вами, они разгадали его секрет и решили стать анимагами. Оборотни опасны только для людей. Когда им удалось освоить превращения, они стали составлять Люпину компанию. Мой отец превращался в оленя, Сириуса ты видел — огромный зверь. Они считали, что смогут, если что, сдержать оборотня, и начали выбираться на прогулки.

Гарри замолчал, а я пробормотал:

— Сумасшедшие!

— Есть такое, — согласился Гарри и подтянул колени к подбородку. — Но они были подростками, ладно. Однако сейчас… Люпин должен был сказать. И не сказал. А потом он забыл про зелье и едва не убил нас. Это сложно, знаешь… — он сделал неопределённый жест рукой. — Думать о нём как о человеке и как о монстре одновременно. Пытаюсь о монстре забыть…

Я не мог с этим поспорить, кивнул, и ещё какое-то время мы смотрели в окно. Я думал о Люпине и его судьбе. Потом — о Патронусах. Мне отчаянно хотелось поговорить с кем-то старшим о том, как молитва защитила нас с Гарри от дементоров, и о том, что я понял, повторяя её. Я надеялся, что смогу объяснить это дедушке, но не был уверен, что он меня поймёт правильно.

— Я совершил кражу, — произнёс Гарри после долгой паузы. — Забрался к Люпину в кабинет и взял из стола карту. Да, последнее время она принадлежала Фреду и Джорджу, но… мой отец участвовал в её создании, это была его карта. Я чувствовал, что должен её взять. Осуждаешь?

Что на это ответить? Я устало покачал головой. Спустя несколько минут Гарри ушёл, и я тоже отправился в спальню — собраться. Мы укладывали вещи вяло, без огонька. Кубок школы ушёл в этом году к Рейвенкло, но лично мне не было до него никакого дела. Остальным моим друзьям — тоже. Блейз, защёлкнув чемодан, похлопал меня по плечу и сказал:

— Догоняй. Тео, идёшь?

Я понял, что он специально оставил нас наедине с Драко. Он теперь ходил за нашей компанией, но почти всё время молчал. Даже не ругался с Роном.

— Ты не виноват, — сказал я, пока Драко старательно разглаживал складки на рубашке.

— Хм, — отозвался он. — Да, хорошо звучит, только, видишь ли, виноват.

— Ты пытался всё исправить.

— Попытка не имеет никакого смысла, только достижение цели. Так отец говорит. Он считает это для меня полезным уроком, — довольно зло ответил Драко. — И, знаешь, — он повернул голову и посмотрел на меня, — я с ним согласен. Отличный урок. Но выводы мы с отцом делаем из него разные.

Мы снова вернулись к имитации складывания вещей в полностью собранные чемоданы, потом вышли из спальни. И уже по дороге Драко проговорил:

— Помнишь, я хотел взять все пять предметов?

— Помню.

— Я переписывался с Се… с профессором Снейпом на эту тему, и в какой-то момент он предложил от имени Дамблдора маховик времени, чтобы возвращаться в прошлое и посещать два занятие одновременно. Штука редкая, из Отдела тайн, посторонним их не дают. Но для идеального студента они вроде как готовы были пойти навстречу. Может, эксперимент поставить хотели или ещё что. Я отказался. Отец запретил. Вот думаю…

Он не закончил мысль, но я, кажется, догадывался, что именно он хотел сказать.

— Есть книжка, там один из героев говорит: «Нам не дано знать, что могло бы быть, но мы способны повлиять на то, что будет».

— Маггловская?

Я пожал плечами — какая разница? А вслух сказал:

— Пошли, попробуешь поставить Рону мат в этот раз.

— Я его по стенке размажу! — преувеличенно бодро воскликнул Драко. Но, конечно, в очередной раз проиграл все три партии, после чего запросил пощады. И мы болтали и ели сладости.

— Летом будет чемпионат мира по квиддичу, кстати, — объявил Рон. — Вы поедете?