Лев дома Шуйских (гет)

15 день Просинца⁽¹⁾

Лето 7102⁽²⁾

Летом семь тысяч сотым царица Ирина Федоровна одарила государя дщерью, Феодосиею, в честь вести этой славной для всего государева семейства я заимел стольничий титул при царском дворе. По кончине последнего сына государя Иоанна Васильевича, Димитрия, остался единый Федор на царском столе из Калитичей⁽³⁾, господь одарил царя менее чем через лето наследницей.

Шурин царский, дитя мурзы то татарского⁽⁴⁾, в опалу послал весь мой род, пять лет они скитались по крепостям, матушку господь прибрал к себе, видать за грехи перед ним. Царь велел возвратить нас, по случаю кончины своего брата, жаль стало единую родню в казематах.

Государь пожелал совершить крестный ход в Новодевичий монастырь, призвал батюшку из Новгорода где тот воеводою стоял прежде, дядя Дмитрий уважение получил царское.

Лев Васильевич Шуйский, в прошлом Тайвин Ланнистер лежал в санях будучи укутанным в шубу, стоял ужасный мороз, была величайшая власть зимы, кучер руководил лошадьми беседуя с сидевшим с чуть далее Василием Ивановичем.

— А правду говорят, барин, что Димитрия уморила сила вражья?

— Врут всё, Микитка, врут. Я сам крест целовал пред лицом народа, разве мог я соврать?

— Не мог, барин, не мог.

— Ото-ж, Микитка

— Но Бориска жаждет на стол царский сесть, это то истина?

— Покуда жив государь, не помыслит он худого супротив его воли, ведь сестра его царица.

Лев поднялся с места сжав руками теплую шубку, конечно она давала проникнуть морозу в душу, но хоть чахотку не подхватить, и то слава господу.

— Батюшка, а отчего тогда Мстиславский в монастыре? Захарьин в гробу? Дядя твой собственный уморен по воле Бориски!

— Чего ж говоришь ты то, Лев?

— Истину, батюшка, истину. Уморит он и нас, не сомневайся.

Старший из четырех братьев Ивановичей почесал бороду, глянул на мягкий снег будто подозревая лазутчика при себе. Истинным он был царедворцем, теплых чувств к Годунову он не питал, и не мог питать, вся его семья по его милости в опале просидела пять лет, дядю потерял да овдовел по его воле.

— Лев, я воочию видал Димитрия бездушным! Сам он, сам, болен он был… Падучею хворью!

— Царский дядя, Юрьев, помер спустя два лета от кончины государя Иоанна! Иван Федорович Мстиславский приставился в монастыре! В за стенках и дядя твой отошёл к господу, царевич Димитрий с ножичком игрался, да помер. А если и ты, батюшка мой милый, приставишься?

— Что ты говоришь то такое, Левушка!

— Истину, батюшка. Бориска к столу ковровую дорожку стелит, хочет пройти с царским яблоком да сесть, наплевав на то что он не от Рюрика его кровь идёт!

— Я то итак знаю, сыночка. Но ведь раз дочь родилась у царя, то и сына выносить в чреве может Ирина Федоровна.

— Может. А чай не сдюжает? Подсыпет ей яду то братец, да и отправит дитя к господу.

— Никитка, бей лошадей покрепче!

Телега понеслась сквозь кучки снега, большого и мягкого, как в веселом детстве проведенном в Шуйске. Кончилось оно у меня рано, не стало мне и десяти лет как в ссылку с батюшкой отправились в казематы, там и пятилетие провели. Скоро я пятнадцатый год справлю, женюсь коли господь возжелает сего.

Кучер был умным мужчиной почтенных лет, ещё Ивану Петровичу он прислужил поколь не был придушен в обителе, велел сие злое дело свершить царский шурин, не иначе.

— Мы законные Рюриковичи, мы ведем колено от Юрия Владимировича! От Владимира Всеволодовича! От Рюрика счёт ведут летописцы нашего рода! Не бывать на столе который нам по праву принадлежать должен отпрыска мурзы татарского!

— Не бывать, батюшка. Но и действовать мы намерены, а не пустые беседы молвить. Следует уберечь царевну, пока государь в обитель пойдет, молиться за душу свою Бориска то девочку придушит.

— Чего сделать то? Как избавить от кончины Феодосию Феодоровну?

— Хлопотать ради того чтобы кто-то из нас дядькой её стал, да днём и ночью подле её тела был.

— Не поверит нам царь, не поверит. Опальные мы

— Роду мы государева, а не опальные. Родня царская единая, по линии то мужеской.

Кучер был высоким, уже стареющим мужчиной, он слез с телеги медленным шагом и стучал сапогами по снегу, эти шаги были похожи на топот дедушки направляющего в гости к детям.

— Прибыли, барин.

Василий Иванович слез с телеги набросив на голову темную шапку, потеплее укутавшись в шубу он направлялся внутрь столицы, белокаменной Москвы.

Не мог не последовать за батюшкой и я, шуба была теплой, снег мягким, на небе пробивалось солнце, хоть и происходило это через силу.

Неподалеку остановились телеги дяди Александра Ивановича, Дмитрий Иванович прибыл с супругой, дочерью Малюты, Иван Иванович держался один, тот был ещё красив собой, хотя и низок ростом.

Ходили по столице слухи, мол государь Иоанн оттого помиловал Шуйских что все они как один калеками слыли, я бы вняв этим словам языки то повыдергивал, но нету дела мне до бабкиных рассказов.

Мы с батюшкой да дядюшками подошли до царского крыльца, из него вышел худо одетый низковатый ростом пухловатый государь, Фёдор Иоаннович. Напрасно говорят что сей сын Рюриков не наделен разумом, он добр, милостив и кроток, таков царь нужен Московской земле, а не ужасный Иоанн Васильевич.

Позади него стоял высокий, коренастый, черноволосый, имеющий тонкую бородку Борис Федорович, царский шурин был свиреп и хитер, истинная змея, я бы назвал его дорнийцем.

— Гостей глядеть я рад каждый раз, братцы мои. Васенька, Митенька, Ванечка, Сашенька. Левушка, от купели я помню тебя.

Я отбил челом перед царем, струсил немного снега который сыпался с небес вновь и вновь, дядья да батюшка соединились в поклоне.

— Честь знавать тебя, государь.

— Поспешить бы государь, метель намечается.

— Господь велит идти в Новодевичий, Бориска, а ты пригляди за моей доченькою, Феодосией.

— Добро, государь, добро.

Федор Иоаннович опустился медленно по ступенькам, ноги его хворью маялась неведомо сколько лет, может и отроду то хворь досталась. Он крепко сжал плечи по очереди братьев, целовал по щекам Шуйских, особо обратил внимание на юного меня, погладил по головушке, поцеловал в лоб.

— Будешь ты боярином, Лёвушка. Как настут лета к лицу.

— Чего ж стоять у ворот то? Проходите в терем, гости дорогие, велю накрыть стол.

Я направился внутрь палат государевых, убранны они были прелестно, колонны словно гишпанские, двери расшитие великолепно, ковры заморские под ногами. Убранство не менее англицкого роскошное.

За столом сидел Федор Михайлович, из Трубецких, он продвигал государя в польские кайзеры, учавствовал в войне с ливонами, уже стареет он, да не обзавелся дитём.

Богдан Сабуров мог стать тестем царским, выдал дочь за царевича Иоанна, отцом убиенного, теперь был в странном положении, хоть и родня Годуновым, но не более чем дальняя, почти что в опале.

Дядя Бориски, Дмитрий Иваныч, хитрый старик, заделал племянницу в царицы, племянника чуть ли не полудержавные властелины, а ведь начинал с бедного дворянина, служил у опального Юрия Васильевича, брата царского. Привёл к казни боярина Ваську Колычева, наместником в почти уничтоженный Новгород сослан был десять лет тому назад.

Властный Федор Мстиславский, род был не беднее нашего, от Гедимина счёт вел, знатен, прихож собой, даже сватался к Старицкой деве Марии. Пил он из серебрянной кружки квас.

Родня наша дальная, седьмая вода на киселе чай, Скопин-Шуйский, слышал я что сыну его скоро десятилетие справлять нужда будет.

Годуновы Гришка, Ванька да Стёпка, а ведь дядя Александр и боярином стать не успел, как родня то Бориски в думе сидит да дела земли нашей вершит.

Федор Никитич Романов, одет в роскошный кафтан, исшит по слухам заморскими торговцами, а ведь не врут то... Прелестен, с иголки считай, ни пылинки, ни краплинки, да и лицо то мил, все девки смотрят как коровы летом на быка, а он выбрал девку из семьи чуть ли не холопов, чернь словом.

Братцы его, Мишка да Ванька. Иван заикался с ранних лет, говорил он словно все дни ест одну кашу, да и не пережует, но одет не хуже брата старшего, видно все-же наряжаться дар от батюшки покойного пришёл.

А вот и царица-государыня, Ирина, вела рядом с собой маленькую дочку, царевну, отраду нашу богом данную, глядели все словно на сундук наполненный золотом, честное слово.

— Дочь моя долгожданная, данная господом, Феодосия.

Царь заулыбался, он любил дочь искренне, они чуть ли не с два десятилетия дитя ждали, любой полюбит, он взял её на руки и посадил на трон деревянный, как государыню, та улыбалась но и кашляла иногда, не до сией беды было нам.

— В это лето справим два лета царевнушке, дай господь ей силы да крепости.

— Дай господь. — Проговорили бояре чуть ли не хором.

Все пили квас, да заедали истинным мясом, из лесов земли нашей благодатной привезенного, скоро отбудем в святой ход, следует набраться сил да терпения, чтобы молиться перед господом в монастыре, все грешны, все.

Это был пир доподлинный, не хуже лет царя Иоанна Васильевича, плясали скоморохи, гусляры играли, блаженные что-то рассказывали, бояре ели да пили, казалось все налаживается и идёт на путь истинный.

1) Просинец — январь

Вернуться к тексту

2) 1594

Вернуться к тексту

3) Калитичи, потомки Ивана Калиты

Вернуться к тексту

4) Про происхождение Бориса Годунова ходили различные слухи, это наиболее выгоден его врагам, а Шуйские держат обиду на него

Вернуться к тексту